Страница:
Наталья Калинина
Узор твоих снов
Пролог
апрель 195… г.
Запись в дневнике
«…Они женятся! Иван и Лида. Мне сегодня Зойка сказала. Лидка прибежала к ней в библиотеку утром радостная, сияющая и сообщила об этом. Они ведь подруги – моя сестра Зойка и эта Лида. Ненавижу ее, ненавижу! Лидку… Если бы не она, Иван, может, стал бы гулять со мной. Он ведь когда в первый раз появился в нашем клубе, на танец пригласил именно меня, а не эту выскочку! Это уже потом ее заметил…
Я очень его люблю, еще с того вечера, когда он на танцах подошел ко мне. А встречаться стал с Лидкой, не со мной… Она красивая очень, по ней многие ребята сохнут, и не только из нашей деревни. Вот и Ване тоже приглянулась. Лида всех женихов отшивала, смеялась над ними, а с Иваном стала гулять. Она моей Зойке как-то сказала, что любит его. Она еще много чего рассказывала. Как приходит к моей сестре, так они вдвоем и закрываются в комнате – шептаться, а я, прислонившись ухом к двери, слушаю. Слушаю и плачу. Один раз они меня так и застукали – подслушивающую и зареванную. Вначале отчитывали, потом смеялись, что, мол, малая, тоже на Ваньку глаз положила? Они считают меня маленькой, несмотря на то что я всего на три года младше их. Зойка с Лидкой ровня, а Иван на два года их старше.
Я, когда меня Зойка с Лидкой возле двери застали, разозлилась и убежала. Сестра меня полночи по всей деревне разыскивала. Нашла на сеновале колхозном. Мы с ней потом до самых петухов проговорили. Она все утешала меня, что, мол, встречу еще «своего Ваньку» – другого, а этот уже Лиду любит. Я возражала, что не нужен мне никто другой – ни Ванька, ни Петька, ни Серега. Никто. Только он – Иван. Я умру без него. Так и сказала, что без него – умру, жить не буду!
Сегодня сестра сообщила мне, что Лида с Иваном поженятся, у них на свадьбе вся деревня гулять будет. Зойка специально поторопилась мне первая об этом сказать, пока я от других не узнала. Думала смягчить для меня известие. Понадеялась, что я, узнав о свадьбе, пореву да успокоюсь. Да разве успокоюсь? Только тогда, когда меня не станет. Это известие – мой приговор. Я не буду жить без Ивана. Или он станет моим, или не станет меня. Я уже все решила…»
Девушка отложила ручку: на сегодня хватит. Она уже приняла решение. Закрыв толстую тетрадь в клеенчатой обложке, убрала ее обратно в тайник и из того же тайника достала женскую косынку и засушенный цветок садовой астры. Немного помедлила, с нежностью любуясь высохшим и утратившим красоту цветком, а затем бережно завернула его в косынку и спрятала сверток за пазуху.
Ей удалось незаметно улизнуть из спящего дома, не разбудив ни сестру, ни родителей. Дворовый пес по кличке Партизан загремел цепью, вылезая из будки на шум, и громко брехнул, но, услышав приглушенный голос хозяйки, замолчал и приветливо замахал хвостом.
– Тише, Партизаша, тише… Свои.
Девушка присела к псу, и тот подозрительно обнюхал узелок, который хозяйка сжимала в руке. Пахло вкусно, едой.
– Это не тебе, Партизаша, – девушка прижала к груди узелок, в котором были свежие куриные яйца и шмат сала. – Я тебе вкусное завтра дам.
Пес, будто поняв ее слова, еще радостнее завилял хвостом и лизнул хозяйку в щеку.
– Вот и славно, – девушка поднялась на ноги и вышла за калитку.
Деревня спала. Только где-то вдали раздался приглушенный женский смех, но тут же был прерван мужским голосом, произнесшим что-то неразличимое. Видимо, не спали влюбленные, уединившиеся в укромном месте. Да еще в чьем-то дворе забрехала собака. Девушка поежилась и от ночной прохлады, и от скользнувшего в душу страха: идти было далеко, в соседнюю деревню, а там – на другой конец, до самого последнего дома. Неблизкий путь, ночью, одной, под гнетом переживаний. В какой-то момент решимость дала трещину, и девушкой овладели сомнения. Она даже остановилась и крепче прижала не занятой узлом рукой сверток, спрятанный на груди. Стоит ли идти на такое? Но ведь… Ведь тогда у нее останется другой путь – последний, который не приведет уже никуда.
И она припустила бегом, желая как можно скорей миновать обе деревни и добраться до последнего дома, где ее ждут. Она бы отправилась в путь раньше, да родители, как назло, сегодня легли спать поздно. Дольше всех не могла уснуть сестра Зойка, которая все ворочалась, вздыхала, видимо, думала о предстоящей свадьбе подруги и предавалась мечтам о том, что скоро ее тоже кто-нибудь позовет замуж. Например, черноглазый Федор-тракторист, который уже вторую неделю оказывал ей знаки внимания. Или грезила о таком же синеглазом и русоволосом парне, как Иван, за которого собиралась замуж ее подруга Лида…
За мыслями об Иване дорога показалась не такой уж длинной. Девушка прошла первые дворы, и идти стало не так страшно. Беспокоило только одно: дожидается ли ее старуха, не передумала ли…
Ее ждали. В последнем доме свет не горел, но едва девушка боязливо толкнула калитку, как из темноты донесся приглушенный голос:
– Не боись, не боись. Я держу собаку. Иди смело к крылечку.
В полной темноте девушка скорее интуитивно угадала, чем разглядела, в какой стороне находится крыльцо.
– Проходи. Я сейчас зажгу свет-то.
И немного позже за спиной у гостьи брызнуло яркое желтое пятно. Старуха с фонарем в руке зашаркала к крыльцу.
– Тебя вышла поглядеть, не заплутала ли. Собаки, услышала, забрехали на том краю деревни – кто-то чужой идет. Значит, думаю, ты. Проходи, проходи.
Девушка боязливо шагнула в темное нутро старой избы.
– Не передумала, значит, – мелко засмеялась старуха, переступая вслед за гостьей порог. – Не будем света зажигать – ну его, это электричество. Нечего внимание людей привлекать. Свечи есть. Боисся, наверное? Не боись.
– У него свадьба в субботу, больше мне нечего бояться! – ответила девушка с вызовом, маскируя таким образом робость и страх, холодным комом вставшие в груди.
– Не будет свадьбы, – старуха вновь засмеялась мелким дребезжащим смехом.
Зажженные свечи, стоящие на выщербленной столешнице, осветили ее лицо – морщинистое, с маленькими живыми глазками, в уголках которых застыла лукавая усмешка.
– Вот… Это вам, – вспомнила девушка про узел, который сжимала в руке. – Гостинец.
– Без гостинца могла бы, – проворчала старуха, но, похоже, обрадовалась. С любопытством развязала выставленный на стол узелок, наклонилась, чтобы лучше разглядеть содержимое, и довольно заулыбалась. – Сало люблю. Но я бы тебе и так помогла. Ты вовремя тогда успела. Не отогнала бы собак и… Ну, давай, принесла то, что я велела?
Девушка молча кивнула и торопливо достала из-за пазухи сверточек. Развернула косынку и немного помедлила, вновь разглядывая высохшую астру. Этот цветок Иван подарил ей в тот сентябрьский вечер, когда впервые пригласил на танец.
– Садись, – старуха кивком указала на деревянный стул и придвинула к себе принесенное. – Ейная то косынка?
– Ее. Лидка в ней приходила к моей сестре, я и взяла незаметно.
Старуха кивнула и, отложив косынку, подняла со стола цветок. Долго придирчиво рассматривала, хмуря брови. И девушка забеспокоилась, что старуха его забракует.
– Мне не удалось найти что-нибудь из его вещей. Но этот цветок подарил мне он, еще в тот вечер, когда провожать пошел. Вот я и подумала…
– Это хорошо! Цветок этот – хорошо. Он тебе его дарил, установил, значит, связь. Так может оказаться лучше, чем просто его вещь. Я это оставлю себе, а взамен дам тебе… Впрочем, тебя подготовить следует. Не раздумаешь?
– Нет! – отрезала девушка и решительно добавила: – Я не буду без него жить, я уже решила.
– Но-но, – рассмеялась старуха. – Молодая еще слишком. Все бы могло у тебя получиться и без таких вмешательств – с другим. Но раз уж так… Решительная ты и упрямая, на попятную не пойдешь, вижу. Горячая, как молодая лошадка. Да и отчаянная такая же. Я бы не стала тебе помогать, да в долгу у тебя оказалась. Дело-то нелегкое. Твой любимый слишком уж любит ту девчонку, обычным приворотом тут не помочь. Разрушить бы, может, и разрушили их связь, да ненадолго. Не полюбил бы он тебя, все равно бы к ней через время вернулся. Сильная уж очень у них любовь. Да и твоя, знаю, по силе не уступает. Я на тебя расклад делала. На него, на нее и на тебя: думала, как помочь. И есть один способ. Но, каюсь, не хотела бы я прибегать к нему.
– А он поможет? – Девушка словно пропустила все второстепенное мимо ушей, вычленив из речи старухи только то, что хотела услышать.
– Поможет, – усмехнулась бабка. – Это не приворот, это Единение. Ванька твоим до могилы будет. Никто не сможет разрушить эту магию. Сила великая в том Единении заложена, шутить с ней нельзя, да и, ежели правду говорить, лучше бы ее вообще на волю не выпускать. Опасно очень!
– Я… Я все равно согласна!
Девушка будто в мольбе сложила ладони перед грудью, боясь, что старуха передумает.
– Глупая ты, – тихо засмеялась женщина. – Глупая… Понравилась ты мне, вот что. Боюсь, что и впрямь глупостей куда более серьезных натворишь – в реку сиганешь или еще что поганое с собой сделаешь. Хотя, при неразумном обращении, вещь, которую тебе дам, может и куда более страшными бедами обернуться…
– Но… я буду с ним? – Девушку интересовало только одно. Ничего страшнее, чем женитьба Ивана на Лидке, она и не представляла.
Старуха вздохнула, пожевала губами и строго сказала:
– Слушать будешь меня внимательно. Очень внимательно. И сделаешь все так, как я скажу – ни на долю не смей отступить. Я своего мужа так и получила, но вот… Да, впрочем, тебе это совсем неважно. Что бы я ни сказала, ты все равно усвоишь только то, что интересно тебе. Я ж говорю – глупая… Вещи, которые ты мне принесла, нужны для приворота – простого, каким их связь не разрушить. Но мы сделаем его, чтобы твой Иван пришел к тебе, заговорил с тобой, воды бы у тебя попросил… В общем, хоть как-то оказался около тебя. Ведь нынче он тебя вовсе не замечает, да?
Старуха встала и ушла куда-то в другую комнату. Вернулась уже с небольшой коробочкой:
– Это и есть Единение.
Девушка с любопытством покосилась на коробочку, но старуха не спешила отдавать ее ей.
– Когда твой Ванька придет к тебе, дашь ему одну половину. Вторая у тебя останется. Они не могут существовать по отдельности: одна половина всегда будет тянуться к другой. Так и твой Иван не сможет жить без тебя. Впрочем, как и ты без него. Это – двустороннее. Считай, вечно будете повязаны. Даже после чьей-либо смерти – твоей или его – второй останется верен.
– Я… Я заплачу вам еще, если надо, только помогите! – Девушка уже ни о чем другом не могла думать – лишь о содержимом коробочки, сулившем навечно соединить ее с любимым Иваном.
– Да не надо мне платить! – засмеялась старуха.
Долго смеялась. Отсмеявшись, сурово и с какой-то горечью произнесла:
– Придет время, и они сами возьмут причитающуюся им плату. Ну как, не передумала еще?
– Нет!
– Тогда слушай, что и как надо будет делать…
Я очень его люблю, еще с того вечера, когда он на танцах подошел ко мне. А встречаться стал с Лидкой, не со мной… Она красивая очень, по ней многие ребята сохнут, и не только из нашей деревни. Вот и Ване тоже приглянулась. Лида всех женихов отшивала, смеялась над ними, а с Иваном стала гулять. Она моей Зойке как-то сказала, что любит его. Она еще много чего рассказывала. Как приходит к моей сестре, так они вдвоем и закрываются в комнате – шептаться, а я, прислонившись ухом к двери, слушаю. Слушаю и плачу. Один раз они меня так и застукали – подслушивающую и зареванную. Вначале отчитывали, потом смеялись, что, мол, малая, тоже на Ваньку глаз положила? Они считают меня маленькой, несмотря на то что я всего на три года младше их. Зойка с Лидкой ровня, а Иван на два года их старше.
Я, когда меня Зойка с Лидкой возле двери застали, разозлилась и убежала. Сестра меня полночи по всей деревне разыскивала. Нашла на сеновале колхозном. Мы с ней потом до самых петухов проговорили. Она все утешала меня, что, мол, встречу еще «своего Ваньку» – другого, а этот уже Лиду любит. Я возражала, что не нужен мне никто другой – ни Ванька, ни Петька, ни Серега. Никто. Только он – Иван. Я умру без него. Так и сказала, что без него – умру, жить не буду!
Сегодня сестра сообщила мне, что Лида с Иваном поженятся, у них на свадьбе вся деревня гулять будет. Зойка специально поторопилась мне первая об этом сказать, пока я от других не узнала. Думала смягчить для меня известие. Понадеялась, что я, узнав о свадьбе, пореву да успокоюсь. Да разве успокоюсь? Только тогда, когда меня не станет. Это известие – мой приговор. Я не буду жить без Ивана. Или он станет моим, или не станет меня. Я уже все решила…»
Девушка отложила ручку: на сегодня хватит. Она уже приняла решение. Закрыв толстую тетрадь в клеенчатой обложке, убрала ее обратно в тайник и из того же тайника достала женскую косынку и засушенный цветок садовой астры. Немного помедлила, с нежностью любуясь высохшим и утратившим красоту цветком, а затем бережно завернула его в косынку и спрятала сверток за пазуху.
Ей удалось незаметно улизнуть из спящего дома, не разбудив ни сестру, ни родителей. Дворовый пес по кличке Партизан загремел цепью, вылезая из будки на шум, и громко брехнул, но, услышав приглушенный голос хозяйки, замолчал и приветливо замахал хвостом.
– Тише, Партизаша, тише… Свои.
Девушка присела к псу, и тот подозрительно обнюхал узелок, который хозяйка сжимала в руке. Пахло вкусно, едой.
– Это не тебе, Партизаша, – девушка прижала к груди узелок, в котором были свежие куриные яйца и шмат сала. – Я тебе вкусное завтра дам.
Пес, будто поняв ее слова, еще радостнее завилял хвостом и лизнул хозяйку в щеку.
– Вот и славно, – девушка поднялась на ноги и вышла за калитку.
Деревня спала. Только где-то вдали раздался приглушенный женский смех, но тут же был прерван мужским голосом, произнесшим что-то неразличимое. Видимо, не спали влюбленные, уединившиеся в укромном месте. Да еще в чьем-то дворе забрехала собака. Девушка поежилась и от ночной прохлады, и от скользнувшего в душу страха: идти было далеко, в соседнюю деревню, а там – на другой конец, до самого последнего дома. Неблизкий путь, ночью, одной, под гнетом переживаний. В какой-то момент решимость дала трещину, и девушкой овладели сомнения. Она даже остановилась и крепче прижала не занятой узлом рукой сверток, спрятанный на груди. Стоит ли идти на такое? Но ведь… Ведь тогда у нее останется другой путь – последний, который не приведет уже никуда.
И она припустила бегом, желая как можно скорей миновать обе деревни и добраться до последнего дома, где ее ждут. Она бы отправилась в путь раньше, да родители, как назло, сегодня легли спать поздно. Дольше всех не могла уснуть сестра Зойка, которая все ворочалась, вздыхала, видимо, думала о предстоящей свадьбе подруги и предавалась мечтам о том, что скоро ее тоже кто-нибудь позовет замуж. Например, черноглазый Федор-тракторист, который уже вторую неделю оказывал ей знаки внимания. Или грезила о таком же синеглазом и русоволосом парне, как Иван, за которого собиралась замуж ее подруга Лида…
За мыслями об Иване дорога показалась не такой уж длинной. Девушка прошла первые дворы, и идти стало не так страшно. Беспокоило только одно: дожидается ли ее старуха, не передумала ли…
Ее ждали. В последнем доме свет не горел, но едва девушка боязливо толкнула калитку, как из темноты донесся приглушенный голос:
– Не боись, не боись. Я держу собаку. Иди смело к крылечку.
В полной темноте девушка скорее интуитивно угадала, чем разглядела, в какой стороне находится крыльцо.
– Проходи. Я сейчас зажгу свет-то.
И немного позже за спиной у гостьи брызнуло яркое желтое пятно. Старуха с фонарем в руке зашаркала к крыльцу.
– Тебя вышла поглядеть, не заплутала ли. Собаки, услышала, забрехали на том краю деревни – кто-то чужой идет. Значит, думаю, ты. Проходи, проходи.
Девушка боязливо шагнула в темное нутро старой избы.
– Не передумала, значит, – мелко засмеялась старуха, переступая вслед за гостьей порог. – Не будем света зажигать – ну его, это электричество. Нечего внимание людей привлекать. Свечи есть. Боисся, наверное? Не боись.
– У него свадьба в субботу, больше мне нечего бояться! – ответила девушка с вызовом, маскируя таким образом робость и страх, холодным комом вставшие в груди.
– Не будет свадьбы, – старуха вновь засмеялась мелким дребезжащим смехом.
Зажженные свечи, стоящие на выщербленной столешнице, осветили ее лицо – морщинистое, с маленькими живыми глазками, в уголках которых застыла лукавая усмешка.
– Вот… Это вам, – вспомнила девушка про узел, который сжимала в руке. – Гостинец.
– Без гостинца могла бы, – проворчала старуха, но, похоже, обрадовалась. С любопытством развязала выставленный на стол узелок, наклонилась, чтобы лучше разглядеть содержимое, и довольно заулыбалась. – Сало люблю. Но я бы тебе и так помогла. Ты вовремя тогда успела. Не отогнала бы собак и… Ну, давай, принесла то, что я велела?
Девушка молча кивнула и торопливо достала из-за пазухи сверточек. Развернула косынку и немного помедлила, вновь разглядывая высохшую астру. Этот цветок Иван подарил ей в тот сентябрьский вечер, когда впервые пригласил на танец.
– Садись, – старуха кивком указала на деревянный стул и придвинула к себе принесенное. – Ейная то косынка?
– Ее. Лидка в ней приходила к моей сестре, я и взяла незаметно.
Старуха кивнула и, отложив косынку, подняла со стола цветок. Долго придирчиво рассматривала, хмуря брови. И девушка забеспокоилась, что старуха его забракует.
– Мне не удалось найти что-нибудь из его вещей. Но этот цветок подарил мне он, еще в тот вечер, когда провожать пошел. Вот я и подумала…
– Это хорошо! Цветок этот – хорошо. Он тебе его дарил, установил, значит, связь. Так может оказаться лучше, чем просто его вещь. Я это оставлю себе, а взамен дам тебе… Впрочем, тебя подготовить следует. Не раздумаешь?
– Нет! – отрезала девушка и решительно добавила: – Я не буду без него жить, я уже решила.
– Но-но, – рассмеялась старуха. – Молодая еще слишком. Все бы могло у тебя получиться и без таких вмешательств – с другим. Но раз уж так… Решительная ты и упрямая, на попятную не пойдешь, вижу. Горячая, как молодая лошадка. Да и отчаянная такая же. Я бы не стала тебе помогать, да в долгу у тебя оказалась. Дело-то нелегкое. Твой любимый слишком уж любит ту девчонку, обычным приворотом тут не помочь. Разрушить бы, может, и разрушили их связь, да ненадолго. Не полюбил бы он тебя, все равно бы к ней через время вернулся. Сильная уж очень у них любовь. Да и твоя, знаю, по силе не уступает. Я на тебя расклад делала. На него, на нее и на тебя: думала, как помочь. И есть один способ. Но, каюсь, не хотела бы я прибегать к нему.
– А он поможет? – Девушка словно пропустила все второстепенное мимо ушей, вычленив из речи старухи только то, что хотела услышать.
– Поможет, – усмехнулась бабка. – Это не приворот, это Единение. Ванька твоим до могилы будет. Никто не сможет разрушить эту магию. Сила великая в том Единении заложена, шутить с ней нельзя, да и, ежели правду говорить, лучше бы ее вообще на волю не выпускать. Опасно очень!
– Я… Я все равно согласна!
Девушка будто в мольбе сложила ладони перед грудью, боясь, что старуха передумает.
– Глупая ты, – тихо засмеялась женщина. – Глупая… Понравилась ты мне, вот что. Боюсь, что и впрямь глупостей куда более серьезных натворишь – в реку сиганешь или еще что поганое с собой сделаешь. Хотя, при неразумном обращении, вещь, которую тебе дам, может и куда более страшными бедами обернуться…
– Но… я буду с ним? – Девушку интересовало только одно. Ничего страшнее, чем женитьба Ивана на Лидке, она и не представляла.
Старуха вздохнула, пожевала губами и строго сказала:
– Слушать будешь меня внимательно. Очень внимательно. И сделаешь все так, как я скажу – ни на долю не смей отступить. Я своего мужа так и получила, но вот… Да, впрочем, тебе это совсем неважно. Что бы я ни сказала, ты все равно усвоишь только то, что интересно тебе. Я ж говорю – глупая… Вещи, которые ты мне принесла, нужны для приворота – простого, каким их связь не разрушить. Но мы сделаем его, чтобы твой Иван пришел к тебе, заговорил с тобой, воды бы у тебя попросил… В общем, хоть как-то оказался около тебя. Ведь нынче он тебя вовсе не замечает, да?
Старуха встала и ушла куда-то в другую комнату. Вернулась уже с небольшой коробочкой:
– Это и есть Единение.
Девушка с любопытством покосилась на коробочку, но старуха не спешила отдавать ее ей.
– Когда твой Ванька придет к тебе, дашь ему одну половину. Вторая у тебя останется. Они не могут существовать по отдельности: одна половина всегда будет тянуться к другой. Так и твой Иван не сможет жить без тебя. Впрочем, как и ты без него. Это – двустороннее. Считай, вечно будете повязаны. Даже после чьей-либо смерти – твоей или его – второй останется верен.
– Я… Я заплачу вам еще, если надо, только помогите! – Девушка уже ни о чем другом не могла думать – лишь о содержимом коробочки, сулившем навечно соединить ее с любимым Иваном.
– Да не надо мне платить! – засмеялась старуха.
Долго смеялась. Отсмеявшись, сурово и с какой-то горечью произнесла:
– Придет время, и они сами возьмут причитающуюся им плату. Ну как, не передумала еще?
– Нет!
– Тогда слушай, что и как надо будет делать…
I
Москва, сентябрь 200… г.
Машина свернула с оживленного шоссе на полупустую трассу.
– … И все же ты мне не ответила!
– Мы уже обо всем поговорили. Не затевай сначала, – девушка, уловив в голосе спутника такие знакомые и порядком надоевшие взвинченные нотки, устало отмахнулась, не поддаваясь на провокацию, и с досадой добавила: – Ты отвлекаешь меня от дороги.
– Я не отвлекаю, я пытаюсь с тобой поговорить. Достучаться до тебя! Не будь глухой. И фиг уж с тем, что я оголил перед тобой душу, тебя этим, похоже, не проймешь. Ты о родителях подумай! Они не примут этого человека, он уже принес горе твоей семье.
– А ты, значит, приносил только счастье? – ухмыльнулась девушка и, раздражаясь, попросила: – Не начинай сначала. Мне сложно следить за дорогой и одновременно спорить с тобой. Я давно не водила. Почему ты сам не сел за руль?
– Я выпил.
– Лучше бы не пил! Зачем ты пил?
– Не заводись.
– Не заводись?! Да это ты меня заводишь! Я и так неуверенно чувствую себя за рулем, а тут еще ты…
– Дорога пустая. Справишься.
– Включи радио. Я хочу слушать музыку, а не твои выступления.
– Пожалуйста. Исполню любой ваш каприз.
– Лучше бы ты раньше исполнял мои капризы, а сейчас уже поздно.
Рассердившись, она поддала газу, словно пытаясь таким образом оставить позади не только немногочисленные попутные машины, но и собственное раздражение. Трасса была полупустой, за окном умиротворяюще мелькали ровные ряды лесопосадок, и это немного придавало девушке уверенности.
– Я не считаю, что уже поздно. Если бы ты захотела, все можно… Осторожно!!! Че-ерт, откуда она взялась?!
Мужчина громко в сердцах обронил непечатное словцо, в доли секунд понимая, что машина, набравшая на свободной трассе приличную скорость, уже не успеет затормозить и обязательно собьет женщину, выскочившую на дорогу. Его спутница в ужасе завизжала и, бросив руль, закрыла лицо руками. Сейчас последует удар, но удара не было, лишь на мгновение мелькнули и тут же исчезли белые развевающиеся одежды.
Удар и звон были позже, когда машина, потеряв управление, слетела с дороги и, кувыркнувшись, замерла в кювете.
– …Ты жива?..
– Д…да… Мы… Мы ее убили, да?..
– Мы чуть сами не убились!
Мужчина пошевелился: руки-ноги вроде целы. И попытался отстегнуть ремень безопасности. Хорошо хоть машина, кувыркнувшись при съезде с трассы, встала на колеса, иначе выбраться из нее самостоятельно оказалось бы проблематично.
Замок ремня поддался, и мужчина, получив бо€льшую степень свободы, в тревоге повернулся к своей спутнице:
– Ты цела?
Бледная как смерть, с крепко зажмуренными глазами, она молча кивнула.
– Уверена? – Он взволнованно всматривался в побледневшее лицо девушки, совсем не успокоенный ее кивком.
– Да. Что там с женщиной? – Она наконец-то открыла глаза и, боясь глянуть на дорогу, посмотрела на мужчину.
Ах да, женщина… Черт. После такого удара ей уже вряд ли можно помочь. А удара-то вроде как и не было.
– Посмотри, что с ней. Я не могу! – воскликнула девушка.
– Сейчас.
Мужчина, бросив взгляд на свою еле живую от потрясения спутницу, вылез из машины и торопливо побежал к трассе. Но вскоре вернулся назад, и выражение беспокойства на его лице сменилось удивлением и озадаченностью.
– Представляешь? Ты не поверишь! – прокричал он еще издалека, спеша поделиться с оставшейся в машине девушкой хорошей новостью. Но, оборвав себя на полуслове, выругался и стремительно бросился к автомобилю, из-под крышки капота которого вырвался язычок пламени.
Нырнув в салон, он увидел, что его спутница все еще пристегнута ремнем безопасности и, наблюдая за пламенем расширенными от ужаса глазами, совершенно не предпринимает попыток освободиться.
– Из машины! Быстро! – затормошил мужчина девушку, видимо, находившуюся в шоковом состоянии, и чертыхнулся, заметив, что пламя уже жадно облизывает капот, грозя в считаные минуты поглотить автомобиль целиком.
– У ме… меня ремень заклинило! Не могу отстегнуть!
Она затеребила ремень, безуспешно пытаясь справиться с замком, и испуганно всхлипнула. Вот только истерики не хватало!
– Дай сюда! Гадство! Нож бы какой-нибудь…
Мужчина лихорадочно порылся в бардачке, пытаясь отыскать что-нибудь острое, чем можно было бы перерезать ремень, но, кроме кассет и каких-то бумаг, ничего не нашел. Девушка испуганно закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть, как стремительно расползается по поверхности машины пламя, и всхлипнула.
– Не реви! Сейчас выберемся. Успеем.
Ах ты черт… Ну кто же придумал такие замки-капканы? Он тщетно пытался освободить свою спутницу из плена, одновременно утешая ее и просчитывая в уме то количество секунд, которое оставалось в запасе, пока пламя не добралось до бензобака.
– Это мне в наказание за то, что я убила ее…
– Никого ты не убивала!
Кажется, кнопка стала поддаваться. Ну, еще чуть-чуть! А пламя уже лижет бок машины.
– Нет женщины на трассе. Исчезла, будто ее и не было.
От удивления девушка отняла ладони от заплаканного лица и недоверчиво посмотрела на мужчину.
– Ка-ак нет?.. Я ведь сбила ее… Я точно знаю, что сбила. И ты видел! Ты ведь видел?
– Видел. Но женщины нет. И следов никаких. Словно никого и не было, а мы сами по себе слетели с дороги.
– Но ведь… Ничего не понимаю!
– Я тоже не понимаю. Потом разберемся, когда выберемся отсюда.
Кнопка поддалась, и металлический язычок ремня лениво, словно нехотя выскользнул из замка.
– Быстро! Из машины!
Но в тот момент, когда девушка взялась за ручку двери, раздался взрыв…
Инга потянулась и встала, случайно пнув сброшенную во сне на пол раскрытую книжку. Теперь детектив, которым она зачитывалась до того, как погрузиться в сон, казался неинтересным. Даже расхотелось узнать, чем он таки окончится. Бросив книжку на диван, девушка прошла на кухню и, включив чайник, закурила.
Сон посеял в душе непонятную тревогу. Странным казался не его сюжет, а та, как выразился бы сын приятельницы, «виртуальная реальность», в которой оказалась Инга, и та тревога, которая теперь наполняла душу. Обычно Инга не придавала значения снам, которые видела каждую ночь, и называла их «спамом». Не придала бы и сейчас (кошмары и страшней, бывало, снились), если бы не ее способность чувствовать и выделять из общего вороха снов предупреждения. Такие сны она видела нечасто, но всегда безошибочно узнавала их. К счастью, или к сожалению… Сейчас ей очень хотелось бы ошибаться, потому что видение это каким-то образом имело прямое отношение к ней самой. И, кажется, к Вадиму. Или к Вадиму, а потом уже – к ней, еще не ясно. Приснившиеся парень с девушкой не были ей знакомы. Возможно, пока. А может, они в этом сне лишь олицетворяли собой кого-то. Жаль, их лиц Инга не запомнила и, похоже, уже не сможет вспомнить. Зато хорошо помнила разговор. И если чутье ее не подводит, скоро будут и другие знаки… Что-то должно еще случиться. И если доверять шестому чувству, что-то очень нехорошее…
Задумавшись, Инга бродила по кухне, наполняя помещение дымом от зажатой в пальцах сигареты, про которую совершенно забыла. Позвонить Вадиму или нет? Решив, что звонок на время погасит тревогу, девушка бросила в пепельницу сигарету и потянулась к мобильному телефону. Набирая нужный номер, она усмехнулась: со стороны ее тревоги показались бы паранойей. Но она и не делится налево-направо своими предчувствиями.
– Алло! Вадька, у тебя все в порядке?
– Здравствуй, для начала! Да, в порядке, а что?
Его бодрый голос ожидаемо пригасил ее тревогу.
– Здравствуй! – запоздало произнесла Инга. – Просто захотела услышать тебя.
– А я уж подумал, стряслось что… Звонишь и, не здороваясь, как оглашенная орешь в трубку. Уверяю тебя, я жив и здоров! Сама-то как?
– Нормально. Извини, не хотела тебя напугать. Сам знаешь, со сна я иногда забываю здороваться.
Надо стараться сдерживать себя и не поддаваться панике по поводу «видений», иначе и близкие люди, не говоря уж о посторонних, сочтут ее ненормальной паникершей, погрязшей в «предчувствиях».
– Ты спала?
– Уснула случайно, когда книгу читала.
– Видать, такая интересная книга! Небось чьи-нибудь философские труды?
– Нет, это был детектив. Вадька, я по тебе соскучилась. Может, приедешь? Или у тебя планы на этот вечер?
– У меня только один план был – напроситься к тебе в гости. Я уж взялся было за телефон, но ты, как всегда, меня опередила.
Ситуация, когда кто-нибудь из них опережал другого телефонным звонком в тот самый момент, когда другой только собирался позвонить, повторялась часто. Вот и не верь после этого в особую связь.
– Ну и хорошо! Значит, ты мне хлеба по дороге купишь. Я, как всегда, забыла.
– Не удивила! Ладно, куплю. Я уже выезжаю, минут через двадцать жди. Что еще купить?
– Да ничего, только хлеб. Вадька, будь осторожен! – Тревога, навеянная сном, вновь шевельнулась в душе, напомнив о том, что не умерла, а лишь на время утихла.
– Угу. Хотя, что может со мной случиться, когда у меня есть ты – мой ангел-хранитель!
Беззаботный смех Вадима в трубке на этот раз рассердил: любит он посмеиваться над вещами, над которыми совсем не следует смеяться.
– Береженого бог бережет! – сердито отрезала Инга и попрощалась: – Все, Вадим. Пока! Жду тебя.
Этот короткий разговор и впрямь немного угомонил тревогу, но не избавил от нее полностью. Просто Инга уже знала, что как бы она ни старалась проигнорировать предчувствия, если они появлялись, то это значило лишь одно – что-то обязательно произойдет.
– … И все же ты мне не ответила!
– Мы уже обо всем поговорили. Не затевай сначала, – девушка, уловив в голосе спутника такие знакомые и порядком надоевшие взвинченные нотки, устало отмахнулась, не поддаваясь на провокацию, и с досадой добавила: – Ты отвлекаешь меня от дороги.
– Я не отвлекаю, я пытаюсь с тобой поговорить. Достучаться до тебя! Не будь глухой. И фиг уж с тем, что я оголил перед тобой душу, тебя этим, похоже, не проймешь. Ты о родителях подумай! Они не примут этого человека, он уже принес горе твоей семье.
– А ты, значит, приносил только счастье? – ухмыльнулась девушка и, раздражаясь, попросила: – Не начинай сначала. Мне сложно следить за дорогой и одновременно спорить с тобой. Я давно не водила. Почему ты сам не сел за руль?
– Я выпил.
– Лучше бы не пил! Зачем ты пил?
– Не заводись.
– Не заводись?! Да это ты меня заводишь! Я и так неуверенно чувствую себя за рулем, а тут еще ты…
– Дорога пустая. Справишься.
– Включи радио. Я хочу слушать музыку, а не твои выступления.
– Пожалуйста. Исполню любой ваш каприз.
– Лучше бы ты раньше исполнял мои капризы, а сейчас уже поздно.
Рассердившись, она поддала газу, словно пытаясь таким образом оставить позади не только немногочисленные попутные машины, но и собственное раздражение. Трасса была полупустой, за окном умиротворяюще мелькали ровные ряды лесопосадок, и это немного придавало девушке уверенности.
– Я не считаю, что уже поздно. Если бы ты захотела, все можно… Осторожно!!! Че-ерт, откуда она взялась?!
Мужчина громко в сердцах обронил непечатное словцо, в доли секунд понимая, что машина, набравшая на свободной трассе приличную скорость, уже не успеет затормозить и обязательно собьет женщину, выскочившую на дорогу. Его спутница в ужасе завизжала и, бросив руль, закрыла лицо руками. Сейчас последует удар, но удара не было, лишь на мгновение мелькнули и тут же исчезли белые развевающиеся одежды.
Удар и звон были позже, когда машина, потеряв управление, слетела с дороги и, кувыркнувшись, замерла в кювете.
– …Ты жива?..
– Д…да… Мы… Мы ее убили, да?..
– Мы чуть сами не убились!
Мужчина пошевелился: руки-ноги вроде целы. И попытался отстегнуть ремень безопасности. Хорошо хоть машина, кувыркнувшись при съезде с трассы, встала на колеса, иначе выбраться из нее самостоятельно оказалось бы проблематично.
Замок ремня поддался, и мужчина, получив бо€льшую степень свободы, в тревоге повернулся к своей спутнице:
– Ты цела?
Бледная как смерть, с крепко зажмуренными глазами, она молча кивнула.
– Уверена? – Он взволнованно всматривался в побледневшее лицо девушки, совсем не успокоенный ее кивком.
– Да. Что там с женщиной? – Она наконец-то открыла глаза и, боясь глянуть на дорогу, посмотрела на мужчину.
Ах да, женщина… Черт. После такого удара ей уже вряд ли можно помочь. А удара-то вроде как и не было.
– Посмотри, что с ней. Я не могу! – воскликнула девушка.
– Сейчас.
Мужчина, бросив взгляд на свою еле живую от потрясения спутницу, вылез из машины и торопливо побежал к трассе. Но вскоре вернулся назад, и выражение беспокойства на его лице сменилось удивлением и озадаченностью.
– Представляешь? Ты не поверишь! – прокричал он еще издалека, спеша поделиться с оставшейся в машине девушкой хорошей новостью. Но, оборвав себя на полуслове, выругался и стремительно бросился к автомобилю, из-под крышки капота которого вырвался язычок пламени.
Нырнув в салон, он увидел, что его спутница все еще пристегнута ремнем безопасности и, наблюдая за пламенем расширенными от ужаса глазами, совершенно не предпринимает попыток освободиться.
– Из машины! Быстро! – затормошил мужчина девушку, видимо, находившуюся в шоковом состоянии, и чертыхнулся, заметив, что пламя уже жадно облизывает капот, грозя в считаные минуты поглотить автомобиль целиком.
– У ме… меня ремень заклинило! Не могу отстегнуть!
Она затеребила ремень, безуспешно пытаясь справиться с замком, и испуганно всхлипнула. Вот только истерики не хватало!
– Дай сюда! Гадство! Нож бы какой-нибудь…
Мужчина лихорадочно порылся в бардачке, пытаясь отыскать что-нибудь острое, чем можно было бы перерезать ремень, но, кроме кассет и каких-то бумаг, ничего не нашел. Девушка испуганно закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть, как стремительно расползается по поверхности машины пламя, и всхлипнула.
– Не реви! Сейчас выберемся. Успеем.
Ах ты черт… Ну кто же придумал такие замки-капканы? Он тщетно пытался освободить свою спутницу из плена, одновременно утешая ее и просчитывая в уме то количество секунд, которое оставалось в запасе, пока пламя не добралось до бензобака.
– Это мне в наказание за то, что я убила ее…
– Никого ты не убивала!
Кажется, кнопка стала поддаваться. Ну, еще чуть-чуть! А пламя уже лижет бок машины.
– Нет женщины на трассе. Исчезла, будто ее и не было.
От удивления девушка отняла ладони от заплаканного лица и недоверчиво посмотрела на мужчину.
– Ка-ак нет?.. Я ведь сбила ее… Я точно знаю, что сбила. И ты видел! Ты ведь видел?
– Видел. Но женщины нет. И следов никаких. Словно никого и не было, а мы сами по себе слетели с дороги.
– Но ведь… Ничего не понимаю!
– Я тоже не понимаю. Потом разберемся, когда выберемся отсюда.
Кнопка поддалась, и металлический язычок ремня лениво, словно нехотя выскользнул из замка.
– Быстро! Из машины!
Но в тот момент, когда девушка взялась за ручку двери, раздался взрыв…
* * *
Грохот взрыва рывком выхватил девушку из сна. Инга резко села и судорожно вдохнула, так, словно долгое время задыхалась от отсутствия воздуха под водой, а затем наконец-то вынырнула на поверхность. Легким даже стало больно от такого глубокого вдоха. Приложив руку к груди, девушка вдохнула уже осторожней и удивленным взглядом обвела свою комнату, словно не понимая, где находится. Сон казался настолько ярким и правдоподобным, что принять вот так сразу другую реальность в виде затененной вечерним сумраком комнаты оказалось трудно. Инга не помнила, как уснула. Она читала, лежа на диване, и ее даже не клонило в сон. Как же она умудрилась уснуть в то время, когда уже почти приблизилась к развязке увлекательного детектива? И будто не уснула, а внезапно провалилась в другую реальность – с дорогой, непонятной аварией и парнем с девушкой, так и не выбравшейся из горевшей машины.Инга потянулась и встала, случайно пнув сброшенную во сне на пол раскрытую книжку. Теперь детектив, которым она зачитывалась до того, как погрузиться в сон, казался неинтересным. Даже расхотелось узнать, чем он таки окончится. Бросив книжку на диван, девушка прошла на кухню и, включив чайник, закурила.
Сон посеял в душе непонятную тревогу. Странным казался не его сюжет, а та, как выразился бы сын приятельницы, «виртуальная реальность», в которой оказалась Инга, и та тревога, которая теперь наполняла душу. Обычно Инга не придавала значения снам, которые видела каждую ночь, и называла их «спамом». Не придала бы и сейчас (кошмары и страшней, бывало, снились), если бы не ее способность чувствовать и выделять из общего вороха снов предупреждения. Такие сны она видела нечасто, но всегда безошибочно узнавала их. К счастью, или к сожалению… Сейчас ей очень хотелось бы ошибаться, потому что видение это каким-то образом имело прямое отношение к ней самой. И, кажется, к Вадиму. Или к Вадиму, а потом уже – к ней, еще не ясно. Приснившиеся парень с девушкой не были ей знакомы. Возможно, пока. А может, они в этом сне лишь олицетворяли собой кого-то. Жаль, их лиц Инга не запомнила и, похоже, уже не сможет вспомнить. Зато хорошо помнила разговор. И если чутье ее не подводит, скоро будут и другие знаки… Что-то должно еще случиться. И если доверять шестому чувству, что-то очень нехорошее…
Задумавшись, Инга бродила по кухне, наполняя помещение дымом от зажатой в пальцах сигареты, про которую совершенно забыла. Позвонить Вадиму или нет? Решив, что звонок на время погасит тревогу, девушка бросила в пепельницу сигарету и потянулась к мобильному телефону. Набирая нужный номер, она усмехнулась: со стороны ее тревоги показались бы паранойей. Но она и не делится налево-направо своими предчувствиями.
– Алло! Вадька, у тебя все в порядке?
– Здравствуй, для начала! Да, в порядке, а что?
Его бодрый голос ожидаемо пригасил ее тревогу.
– Здравствуй! – запоздало произнесла Инга. – Просто захотела услышать тебя.
– А я уж подумал, стряслось что… Звонишь и, не здороваясь, как оглашенная орешь в трубку. Уверяю тебя, я жив и здоров! Сама-то как?
– Нормально. Извини, не хотела тебя напугать. Сам знаешь, со сна я иногда забываю здороваться.
Надо стараться сдерживать себя и не поддаваться панике по поводу «видений», иначе и близкие люди, не говоря уж о посторонних, сочтут ее ненормальной паникершей, погрязшей в «предчувствиях».
– Ты спала?
– Уснула случайно, когда книгу читала.
– Видать, такая интересная книга! Небось чьи-нибудь философские труды?
– Нет, это был детектив. Вадька, я по тебе соскучилась. Может, приедешь? Или у тебя планы на этот вечер?
– У меня только один план был – напроситься к тебе в гости. Я уж взялся было за телефон, но ты, как всегда, меня опередила.
Ситуация, когда кто-нибудь из них опережал другого телефонным звонком в тот самый момент, когда другой только собирался позвонить, повторялась часто. Вот и не верь после этого в особую связь.
– Ну и хорошо! Значит, ты мне хлеба по дороге купишь. Я, как всегда, забыла.
– Не удивила! Ладно, куплю. Я уже выезжаю, минут через двадцать жди. Что еще купить?
– Да ничего, только хлеб. Вадька, будь осторожен! – Тревога, навеянная сном, вновь шевельнулась в душе, напомнив о том, что не умерла, а лишь на время утихла.
– Угу. Хотя, что может со мной случиться, когда у меня есть ты – мой ангел-хранитель!
Беззаботный смех Вадима в трубке на этот раз рассердил: любит он посмеиваться над вещами, над которыми совсем не следует смеяться.
– Береженого бог бережет! – сердито отрезала Инга и попрощалась: – Все, Вадим. Пока! Жду тебя.
Этот короткий разговор и впрямь немного угомонил тревогу, но не избавил от нее полностью. Просто Инга уже знала, что как бы она ни старалась проигнорировать предчувствия, если они появлялись, то это значило лишь одно – что-то обязательно произойдет.
II
Будильник прозвонил на двадцать минут раньше. Лариса сонно сощурила глаза, разглядывая циферблат с подсветкой, и с досадой хлопнула по кнопке, обрывая пронзительный звон. Бред какой-то… Она ведь ставила звонок на привычные шесть тридцать. Или вчерашняя размолвка с Владом настолько выбила ее из колеи, что она ошибочно завела будильник на шесть десять? Да ну к черту… Все к черту – и будильник, и несуразно раннее утро, и опохабленный очередной ссорой вчерашний вечер.
Засыпать вновь, когда до подъема осталось меньше двадцати минут, показалось бесполезным. Лариса выбралась из теплой, но неуютной без Влада постели, умылась и отправилась на кухню. Ежась от утренней прохлады и кутаясь в легкий, мало спасающий от холода халатик, она торопливо зажгла две газовые конфорки и уже после этого включила чайник. Шесть семнадцать… Если бы не «глюк» будильника, она проспала бы оставшиеся тринадцать минут. От этой мысли невыносимо захотелось обратно в постель – спать, спать, спать. Погрузиться в долгий глубокий сон, в котором нет рабочих будней, будильников, вымерзших за ночь кухонь, опустевших заварочных чайников с присохшими к стенкам чаинками, вечерних ссор и уже ставших почти привычными раздумий на тему, кто прав, кто виноват. Лариса вздохнула и оглянулась на шум закипающего чайника. Секунду поколебалась, раздумывая, заварить ли чай или сэкономить время, ограничившись ложкой растворимого кофе, и выбрала последнее.
Усевшись за стол с чашкой горячего кофе, она вопреки своим собственным запретам не курить натощак выбила из лежащей на столе пачки сигарету. Слишком много всяких мыслей… Таких уже привычных, что временами начинало казаться, будто в голове ничего и нет, кроме этих постоянных дум. Начало мыслей – Влад, конец мыслей – Влад. Замкнутый круг их отношений. Лариса отпила кофе и машинально пролистала чистую тетрадь, оставленную с вечера на кухонном столе. Вчера почему-то взбрело в голову завести «тетрадь расходов». Впрочем, идея эта вполне полезная, если, конечно, не забывать вносить в нее траты, а если и не забывать, то не ограничиваться двумя-тремя до смешного лаконичными записями: «проездной – пятьсот рубл., колготки – сто двадцать, мелкие расходы – вся остальная зарплата». А потом оставшиеся три недели судорожно вспоминать, что вошло в эти «мелкие расходы», беззастенчиво сожравшие почти целую зарплату. Собственно говоря, подобные тетради и заводятся ради того, чтобы наконец расшифровать загадочное инкогнито пресловутых «мелких расходов». Вчера у нее хватило терпения внести аккуратным почерком покупки с указанием цен. Интересно, надолго ли хватит запала? Лариса перевернула страницу и размашисто написала на заманчиво-чистом листе: «Влад – дурак!» Отголосок вчерашней ссоры… Не все, что хотелось, удалось высказать вслух. Может, оставлять Владу утренние записки с такими вот лаконичными, но емкими записями? Если, конечно, он вернется. Да, впрочем… «И что ты в нем нашла?» – это был излюбленный мамин вопрос.
– И что я в нем нашла? – задумчиво пробормотала Лариса, глядя на дотлевающий кончик сигареты. Вопрос был риторический, задаваемый за последний год не единожды. Неужели их с Владом отношения дотлевают так же безнадежно, как сигарета, грозя в скором времени осыпаться пепельным столбиком? И от подобных мыслей даже уже почти не грустно… Лариса выбросила в форточку окурок и одним глотком допила остывший кофе: остатки резервных двадцати минут, подаренных неожиданно свихнувшимся будильником, истекли.
Засыпать вновь, когда до подъема осталось меньше двадцати минут, показалось бесполезным. Лариса выбралась из теплой, но неуютной без Влада постели, умылась и отправилась на кухню. Ежась от утренней прохлады и кутаясь в легкий, мало спасающий от холода халатик, она торопливо зажгла две газовые конфорки и уже после этого включила чайник. Шесть семнадцать… Если бы не «глюк» будильника, она проспала бы оставшиеся тринадцать минут. От этой мысли невыносимо захотелось обратно в постель – спать, спать, спать. Погрузиться в долгий глубокий сон, в котором нет рабочих будней, будильников, вымерзших за ночь кухонь, опустевших заварочных чайников с присохшими к стенкам чаинками, вечерних ссор и уже ставших почти привычными раздумий на тему, кто прав, кто виноват. Лариса вздохнула и оглянулась на шум закипающего чайника. Секунду поколебалась, раздумывая, заварить ли чай или сэкономить время, ограничившись ложкой растворимого кофе, и выбрала последнее.
Усевшись за стол с чашкой горячего кофе, она вопреки своим собственным запретам не курить натощак выбила из лежащей на столе пачки сигарету. Слишком много всяких мыслей… Таких уже привычных, что временами начинало казаться, будто в голове ничего и нет, кроме этих постоянных дум. Начало мыслей – Влад, конец мыслей – Влад. Замкнутый круг их отношений. Лариса отпила кофе и машинально пролистала чистую тетрадь, оставленную с вечера на кухонном столе. Вчера почему-то взбрело в голову завести «тетрадь расходов». Впрочем, идея эта вполне полезная, если, конечно, не забывать вносить в нее траты, а если и не забывать, то не ограничиваться двумя-тремя до смешного лаконичными записями: «проездной – пятьсот рубл., колготки – сто двадцать, мелкие расходы – вся остальная зарплата». А потом оставшиеся три недели судорожно вспоминать, что вошло в эти «мелкие расходы», беззастенчиво сожравшие почти целую зарплату. Собственно говоря, подобные тетради и заводятся ради того, чтобы наконец расшифровать загадочное инкогнито пресловутых «мелких расходов». Вчера у нее хватило терпения внести аккуратным почерком покупки с указанием цен. Интересно, надолго ли хватит запала? Лариса перевернула страницу и размашисто написала на заманчиво-чистом листе: «Влад – дурак!» Отголосок вчерашней ссоры… Не все, что хотелось, удалось высказать вслух. Может, оставлять Владу утренние записки с такими вот лаконичными, но емкими записями? Если, конечно, он вернется. Да, впрочем… «И что ты в нем нашла?» – это был излюбленный мамин вопрос.
– И что я в нем нашла? – задумчиво пробормотала Лариса, глядя на дотлевающий кончик сигареты. Вопрос был риторический, задаваемый за последний год не единожды. Неужели их с Владом отношения дотлевают так же безнадежно, как сигарета, грозя в скором времени осыпаться пепельным столбиком? И от подобных мыслей даже уже почти не грустно… Лариса выбросила в форточку окурок и одним глотком допила остывший кофе: остатки резервных двадцати минут, подаренных неожиданно свихнувшимся будильником, истекли.