Наталья Калинина. Загадка старого альбома

   Дружили они на протяжении всех школьных лет, хоть иногда их интересы не совпадали. Бобров был довольно замкнутым: компании не любил, на дискотеки не ходил, с девушками не встречался. Для барышень подросткового возраста критерием привлекательности парней в первую очередь служит внешность и популярность. Назвать Дениса симпатичным никто не мог. До поступления в институт он был довольно упитанным и рыхлым парнем. Лицо его тоже привлекательностью не отличалось: небольшие, болотного цвета глаза, светлые, почти незаметные брови, крупный нос-картошка и губы-вареники.
   Илья казался полной противоположностью Боброву не только по характеру, но и внешне. Он был высоким, худощавым, ловким и гибким. Даже его вечно взъерошенные темные волосы лежали с такой естественной небрежностью, будто были растрепаны легким ветром. Улыбался Шахов так, что поражал понравившуюся девчонку прямо в сердце. А если при этом еще смотрел на избранницу с прищуром – так, как умел только он, то девичье сердце было бесповоротно погублено. Успеху Ильи способствовали и хорошо подвешенный язык, и отточенное чувство юмора, и память, хранившая неиссякаемый запас анекдотов и рассказов. Так что он всегда был в центре внимания девушек.
   Позже, когда на экраны вышел один из американских блокбастеров, Илье не раз говорили, что он похож на американского актера, сыгравшего в фильме главную роль. Имя актера Илья не потрудился запомнить, но мысленно признал, что да, некоторое сходство есть.
   Но хотя Илья и Денис и были очень разными, дружба их продолжалась и по сей день. Правда, сейчас, когда у каждого оказались свои дела и интересы, видеться они стали намного реже. Денис, с головой ушедший в изучение экономики, учредил собственную компанию и занялся бизнесом. Илья же поступил в педагогический на географический факультет, после окончания которого отработал один год в школе, а затем устроился в мелкую страховую компанию, набрался опыта в новой для себя сфере. Вскоре он перешел в крупную компанию, где неплохо преуспел.
   Иногда друзья виделись, но все больше перезванивались. Оба переехали из подмосковного поселка в Москву, но жили далеко друг от друга. Бобров недавно женился, а Илья все еще пребывал в холостом статусе, несмотря на то что отношения с Леной длились уже два года.
 
   …Уже выйдя из квартиры, Илья подумал, что надо бы прихватить фотоаппарат. Всерьез истерику Зинаиды Львовны по поводу «дьявольского пятна» он не принял, но привычка носить с собой камеру появилась у него еще во времена студенчества. Илья вернулся, сунул в карман старую «мыльницу» и, глянув в сторону отключенного ноутбука, подумал, что поездка может оказаться полезной. Глядишь, и придумается какой-нибудь сюжет. Впрочем, визит к Зинаиде Львовне вряд ли можно расценивать как развлекательный. Илья вздохнул и стал спускаться по лестнице во двор, где его уже наверняка поджидал «БМВ» Боброва – такой же солидный, как и его владелец.
   Черный «БМВ» и вправду был припаркован во дворе. Когда Илья показался на крыльце, друг гостеприимно распахнул переднюю дверь:
   – Карета подана.
   – Ну, что за пожар у вас приключился? – небрежно поинтересовался Шахов, усаживаясь на удобное кожаное сиденье рядом с другом. – Что за «чертовщина» и почему Зинаиде Львовне понадобилась моя помощь?
   – Говорю же, ерунда, – пробормотал Бобров, в его голосе проскользнули извиняющиеся нотки. – Но эта ерунда чуть не отправила мою мать в больницу с инфарктом.
   Илья подумал, что заявлять, будто у нее вот-вот случится инфаркт, – в характере матери Дениса, но тактично промолчал. Зинаида Львовна никак не могла смириться с тем, что ее сыну уже не пять лет, а тридцать, и он уже давно стал самостоятельным мужчиной, который совершенно не нуждается в опеке.
   – Пару дней назад мать обнаружила на кухонной стене темное пятно, – начал Денис, выруливая с узкой дороги на широкую, ведущую к шоссе, – и первым делом подумала, что ее залила соседка сверху.
   – Логично, – кивнул Илья, глядя перед собой в лобовое стекло. Путь предстоял долгий: вначале нужно было добраться с одного конца Москвы на другой, потом съехать на шоссе, по которому при хорошей, без пробок, дороге еще минут тридцать – тридцать пять ехать до поселка, в котором проживала Зинаида Львовна.
   – Мать уже собралась идти к соседке ругаться. Но, присмотревшись, заметила, что пятно это не такое простое, как ей показалось на первый взгляд. Во-первых, оно было сухим на ощупь, не похоже, что причиной его возникновения послужила влага. Оно казалось нарисованным тенями. Во-вторых, пятно представляло собой скопление мелких пятен, расположенных таким образом, что получилось изображение лица. Ну, представляешь: пара мелких круглых пятен – глаза, вытянутое – нос, поперечное – рот. Что-то в этом духе.
   – Ага, – кивнул Илья без особого энтузиазма. Ну, подумаешь, пятно. А лицо где угодно углядеть можно. Как там пелось в детской песенке? «Точка, точка, запятая – вышла рожица кривая…» Зинаида Львовна – мастерица создавать панику на пустом месте.
   «БМВ» тем временем уже несся по шоссе. Бобров вел машину так же, как привык делать все – степенно, ровно, с уважением, но уверенно и немного властно, давая понять, что хозяин – он. И машина слушалась его, шла плавно, легко, будто плыла.
   Манера вождения Ильи была прямо противоположной. Машина для него являлась скорее товарищем по проделкам. Вместе обгоняли, вместе подрезали, стремительно срывались с места, резко тормозили, пару раз чуть не вляпались в серьезные аварии, но чудом вывернулись.
   «Я бы тебе свою «бээмвуху» не доверил, – заметил Бобров, когда Илья однажды подвозил его на своем «Фольксвагене». – Хоть ты, Шахов, мне друг».
   – Дело даже не столько в форме пятна, – продолжил Денис, глядя перед собой на дорогу, – сколько в том, что оно какое-то… несмываемое. Ты ведь знаешь мою мать. Перед ее одержимостью чистотой пасуют все микробы и бактерии, как вредные, так и полезные. Не было еще такого, чтобы она не сумела отмыть-оттереть-вывести какое-либо пятно.
   – Еще по детству помню, – усмехнулся Илья. – Куда мы с тобой только ни влезали, как только ни пачкались. Сколько я одежды перепортил-испачкал до такой степени, что маме оставалось ее лишь выбросить! Ну и ты такой же черт был. Вместе и по стройкам шастали, и в гараже соседу дяде Пете помогали его драндулет чинить. Строительная смола, краска, машинное масло, еще какая-то неотмываемая фигня – все это было на нашей одежде. И если моя мама в итоге сдавалась, то твоя непостижимым образом выводила все пятна без следа.
   – Вот и я о чем! Понимаешь, да? Моя мать и это пятно со стены оттерла. Качественно оттерла. Только через день оно вновь проявилось, и еще ярче, чем прежде. На том же месте.
   Илья обескураженно покосился на друга, но не потому, что его удивил рассказ, а оттого, что в голосе Дениса прозвучали нотки тревоги и даже страха.
   – Бобров, ты чего, испугался? – спросил Илья, не сдерживая улыбку.
   Припомнились эпизоды из детства. Денис всегда отличался осторожностью. Прежде чем совершить что-то, он пять раз обдумывал, прикидывал, примерялся. Тогда как Илья бросался в авантюры и совершал проделки «с лету» – отчаянно и задорно. «Бобров, ты чего, испугался?» – так говорил Шахов всегда, когда пытался подбить рассудительного друга на какую-нибудь проказу. Но надо сказать, что даже такие провокации не проходили. Трусом Денис Бобров не был, но отличался излишней, по мнению Ильи, осторожностью.
   – Да при чем тут «испугался»? – Бобров как будто разозлился, и Илья бросил на него второй недоуменный взгляд. Злиться тоже было не в характере друга. Невероятно, чтобы плевое происшествие так на него повлияло! Скорее всего, Зинаида Львовна так достала своего сына, что он уже еле сдерживался. Единственным человеком, который мог вывести из себя уравновешенного и непробиваемого Боброва, была его мать.
   – Это матушка так напугалась, что довела до истерики и себя, и меня, – мрачно подтвердил догадку друга Денис.
   – Было бы чего пугаться, пятна какого-то… – пробормотал Илья, мысленно сочувствуя другу. – Взял бы ты, Бобров, и закрасил его, раз оно не отмывается. А то – «чертовщина, чертовщина»! Средние века прямо. И с чего Зинаида Львовна решила, что я подхожу на роль «изгнанника дьявола»?
   – Она читает твою газету. Помнишь, Илюх, ты как-то притащил мне один номер, чтобы показать? А я забыл его у матери. Та прочитала газету от корки до корки и нашла ее интересной. А после того как я имел неосторожность проговориться, что Иван Шапкин – это ты, она стала регулярно покупать новый номер.
   – Понятно, – вздохнул Илья. Зинаиде Львовне просто-напросто захотелось стать героиней его рубрики. – Начиталась историй про «чертовщину», вот и видит в каждом пятнышке происки дьявола. Ладно, поглядим. Забелим это пятно, если оно не отмывается, и успокоим твою мамашу.
   – Сделай милость, – с чувством выдохнул Бобров.
   И стало понятно, что Шахова он позвал именно, чтобы успокоить мать, а не для того, чтобы заниматься «изгнанием дьявола».

Клавдия

   Ну что за имя такое – Клавдия?! Насмешка, а не имя. Мать еще смеет заявлять, будто это имя «оригинальное». Дура! Старшую дочь вон назвала просто – Татьяной. А с младшей решила выпендриться. Клава Ромашкина – хуже не придумаешь!
   Клавдия ненавидела собственное имя всю со-знательную жизнь. Когда пришла пора получать паспорт, она задумала поменять его, да только мать закатила такой скандал, что дочь не посмела ослушаться. А зря. Сколько раз потом об этом жалела! В школе ее дразнили и пренебрежительно звали Клавкой. В техникуме и того хуже: общеизвестный на курсе остряк Пашка как-то съехидничал: «Клава, Клава из автоклава». И все, приклеилось к ней это обидное прозвище. Клавдии Пашка нравился, поэтому его шутка показалась ей обидной вдвойне. Это была одна из причин, почему она оставила техникум, не проучившись и года. Разумеется, имелась и официальная версия – «по болезни».
   Какая там болезнь! Все это выдумка ее родственничков да этих придурков, называющих себя врачами. Убийцы, а не врачи! Людей в белых халатах Клавдия ненавидела, пожалуй, даже больше, чем свое имя. А кто же они после того, как совершенно здорового человека объявили больным и заперли на некоторое время в лечебнице, пичкали таблетками и кололи какую-то отупляющую гадость. Когда Клавдию выписали «под честное слово», то на прощанье снабдили горой рецептов и «дружеским» напутствием не забывать принимать «таблеточки». А родственникам, предварительно состроив сочувственные и «все-все понимающие» мины, дали строгие указания «держать под контролем» и регулярно приводить пациентку на обследование. Клавдия все это знает: видела, слышала, поняла. Не тупая.
   – Клава, давай я все же эту ночь с тобой побуду?
   Татьяна искоса взглянула ей в глаза, получилось, будто смотрит она по-собачьи заискивающе. И от такого взгляда и нарочитой дружелюбности в голосе стало только хуже.
   – Отстань! Я в порядке! Не надо меня контролировать!
   – Тише, тише, – зашикала Татьяна и коснулась ее руки.
   Клавдия руку отдернула и глянула на сестру волчонком.
   – Я в порядке! – с нажимом проговорила она.
   – Ладно, ладно, – поспешно отступила сестра. Видимо, вспоминала рекомендации врача «не давить, не принуждать». Бо-о-о-о-же ты мой! – Я уеду. Только не забывай, пожалуйста, принимать таблеточки…
   – Пошли вы все со своими таблеточками! В гробу я их видела!
   – Клава…
   – Ненавижу это имя! – взвизгнула она так, что таксист, до этого упорно делавший вид, будто разговор пассажирок ему неинтересен, быстро оглянулся.
   – Чего вам?! – тут же отреагировала Клавдия. – Ваша обязанность – на дорогу глядеть и баранку вертеть!
   – Клавдия, – попыталась урезонить ее сестра. – Тише ты! Успокойся.
   – Я спокойна! Спокойна, как танк. Чего еще? Нужны доказательства?
   От сестры удалось отвязаться. На ее вопрос, не помочь ли донести вещи до подъезда, Клавдия демонстративно схватила тяжелую сумку, сама вытащила ее из салона такси и поперла к подъезду. Татьяна, глядя вслед, лишь сокрушенно покачала головой.
 
   Клавдия вошла в подъезд, нажала кнопку лифта и, ожидая, когда спустится кабина, принялась рассматривать стены.
   Ничего не изменилось. Все так же. Отсутствовала Клавдия всего десять дней, но ей казалось, будто прошел целый год. Чувства от возвращения она тоже испытывала странные. С одной стороны, жаждала поскорей вернуться домой, с другой – боялась. В больнице ей было спокойней, хотя она всей душой ненавидела это место, куда загремела уже во второй раз. Там ее ничто не пугало… Но теперь… А вдруг теперь все будет по-другому?..
   Лифт гостеприимно распахнул двери, Клавдия вошла в кабину и привалилась спиной к стенке. Нет, все же дома лучше. Без сомнений, лучше.
   Она вышла на своем седьмом этаже, подошла к знакомой, обитой старым дерматином двери, вытащила ключ. Снизу, с шестого, донесся знакомый голос. «А-а, старая клюшка, чтоб тебя», – подумала Клавдия в адрес своей соседки Зинаиды Львовны. Но подумала как-то беззлобно. Будто была рада слышать этот возмущенный визг, который лишь доказывал, что она дома.
   Клавдия шагнула в квартиру, вдохнула воздух, наполненный успокаивающими домашними запахами. Бросила дорожную сумку прямо в коридоре, переобулась в мягкие тапочки. Прошла на кухню, подняла крышку заварочного чайника, брезгливо сморщилась, увидев, что забытая заварка за эти десять дней успела заплесневеть. Так же брезгливо морщась, вылила жидкость в раковину, вытряхнула в ведро чайные листья, тщательно вымыла заварочный чайник.
   Вначале она выпьет чаю – ароматного, крепкого, а не той бурды, которой ее под видом чая поили десять дней. Потом примет ванну с пеной, чтобы смыть с себя чужие запахи. Завернется в любимый махровый халат до пят и весь вечер проведет перед телевизором. Может быть, поставит диск с каким-нибудь легким фильмцем, да так и уснет на диване, не дождавшись титров.
   Клавдия наполнила водой электрический чайник, поставила его на подставку, клацнула клавишей и отправилась в ванную умываться.
   Но когда она мельком глянула в зеркало, вновь увидела это…
   – У-у-йди-иии! – заорала Клавдия.
   Она схватила с полки первый подвернувшийся флакон и с силой запустила им в стекло. Звон разлетающегося на осколки зеркала заглушил ее истеричный крик, сопровождаемый грохотом швыряемых о пол предметов:
   – Вот тебе, вот тебе, проклятая!
   Снизу возмущенно заголосила соседка, чуть позже в дверь требовательно зазвонили. Зинаида Львовна срывающимся на визг голосом угрожала милицией. Но Клавдия не обращала внимания ни на звонок, ни на выступления соседки, ни на сочащуюся по запястью из порезанной осколком ладони струйку крови. Она сидела на полу прямо среди осколков и пластиковых бутылей с шампунями, бальзамами и лосьонами и, уткнувшись лицом в колени, плакала.

* * *

   Зинаида Львовна и в самом деле пребывала в состоянии нервного возбуждения. Едва Илья переступил порог, как женщина бросилась ему навстречу с причитаниями:
   – Приехал, голубчик! А я уж не знаю, что и делать! На тебя вся надежда! Денис вон не воспринимает дело всерьез. Но ты уж, Илюша, посмотри, как специалист, и скажи, откуда это проклятое пятно взялось и как его убрать?
   Ну вот, приехали… «Специалист». Илья за спиной показал другу кулак, но Бобров лишь издевательски усмехнулся. Пришлось снять в коридоре ботинки, пристроить куртку на старомодную вешалку в виде доски с крючками и отправиться следом за Зинаидой Львовной на кухню.
   В стерильной чистоте квартиры матери своего друга Илья Шахов чувствовал себя неуютно, боялся насорить, натоптать, что-то разбить или разлить. Денис, помнится, тоже как-то признался, что испытывает подобные ощущения. И, видимо, чистота так осточертела ему, что теперь в большой и светлой квартире Боброва царил хаос, несмотря на усилия специально нанятой для проведения уборки женщины, появлявшейся дважды в неделю. Жена Дениса Ирина была начинающим модельером и, как и многие творческие люди, представляла себе порядок своеобразно. На ее рабочем столе громоздились завалы из бумаг, ручек, карандашей, образцов тканей и модных журналов. Журналы и эскизы были разбросаны и по всей квартире. Денис как-то со смехом рассказал Илье, что однажды нашел модный журнал в холодильнике. Понятно, что невестка, не отличающаяся любовью к порядку, Зинаиде Львовне пришлась не по душе. Хватило лишь одного визита к сыну, чтобы сделать о его жене свои выводы.
   Но пусть жилище Дениса частенько напоминало пострадавший от урагана газетно-журнальный киоск, все же в нем было гораздо уютней, чем в содержащейся в образцовом порядке квартире Зинаиды Львовны. Все дело, наверное, в атмосфере: в квартире Дениса она была живой, тогда как в квартире Зинаиды Львовны – казенной. От этого ощущения не спасали даже занавески в цветочек, вывязанные крючком салфетки, хрустальные вазочки и тому прочие милые вещички, призванные создавать уют. Впрочем, о каком уюте можно говорить в стерильной операционной? А Илья, да и Денис чувствовали себя в квартире Зинаиды Львовны, будто в операционной.
   Всякий раз, когда Илья заходил к Зинаиде Львовне, ему хотелось расставить руки в стороны, чтобы «отодвинуть» стены. Кухни в старых девятиэтажках с крохотными квартирами-сотами были совсем микроскопическими. Детство Ильи тоже прошло в подобной квартире. И хотя дом, в котором он тогда жил, гордо назывался строением улучшенной планировки и был новее девятиэтажки, в которой до сих пор обитала Зинаида Львовна, размеры кухонь ненамного отличались.
   До школы Илья с родителями, дедом и бабушкой проживал в сталинском доме почти в центре Москвы. Но позже элитную квартиру разменяли на две – «однушку» в Москве и трехкомнатную в новостройке в Подмосковье. Решение приняли родители мамы, чтобы дать дочери и ее семье возможность жить самостоятельно. Так и вышло, что Илья оказался соседом Дениса.
   Шесть лет назад не стало бабушки, которая пережила деда ровно на десять лет, и Илья вернулся в Москву, в освободившуюся «однушку», а его родители до сих пор проживали в подмосковном поселке.
 
   – Вот, Илюша, эта оказия, – со слезами в голосе перебила его размышления Зинаида Львовна и торжественно указала пухлой рукой в угол над окном.
   Шахов посмотрел туда, куда показывала женщина, и прищурился. На стене под потолком и впрямь темнело пятно размером с ладонь. Вначале Илья ничего странного в нем не увидел, но, присмотревшись, согласился с тем, что оно и впрямь напоминает очень простое, грубое изображение лица. Будто художник, стиль которого – сумасшедшая экстравагантность, создал этот лик с помощью причудливой игры тени и света. Всего несколько небрежных мазков, но можно различить и глаза, и отпечатавшийся лишь в виде двух ноздрей нос, и округлившийся в безмолвном крике рот. «Подбородок» оказался срезан пограничной линией между побелкой и краской. Но, несмотря на всю простоту изображения, было ясно, что «лицо» это – женское и выражение, застывшее на нем, – ужас.
   – Ну, что ты об этом думаешь? – нарушил затянувшееся молчание Денис.
   – Эдвард Мунк, – невольно вырвалось у Ильи.
   – Чего? – недоуменно переспросил друг.
   – Эдвард Мунк, говорю. Картину «Крик» знаешь? Нет? Ну да ладно, неважно. Мне бы это пятнышко поближе рассмотреть. Стремяночки не найдется?
   Бобров с готовностью сходил за лестницей, Илья взобрался на нее и, опять прищурившись, принялся рассматривать странное изображение.
   – Потолок и стену давно белили? – спросил он, трогая пальцами «лик». Первое предположение, что пятно причудливой формы – всего лишь плесень, развеялось, стоило Илье коснуться пятна. Его поверхность была сухой и ничем не отличалась от других участков стены.
   – Прошлым летом, – с готовностью ответила Зинаида Львовна. – Думаешь, Илюша, причина в побелке?
   В голосе женщины звучало столько уважения, надежды, что Илья с недоумением оглянулся на нее. Неужели она и впрямь полагает, что он – специалист по аномальным явлениям? Велика сила печатного слова! Видимо, его выдуманные истории и впрямь написаны так хорошо, что принимаются читателями как достоверные.
   – Возможно, – уклончиво ответил Шахов. – По правде говоря, Зинаида Львовна, я не думаю, что это пятно – происки темных сил. Причины его появления могут быть какими угодно – от плесени до реакции на свет, температуру, влажность. Это просто пятно – и все.
   – Да, но какое страшное! – воскликнула Зинаида Львовна с таким разочарованием, будто обиделась за пятно, названное простым.
   – Ну, форма у него действительно причудливая, но это еще ничего не значит.
   – А как быть с тем, что оно появилось во второй раз?
   – Может, вы его просто плохо отмыли? – неосторожно предположил Илья и прикусил язык, потому что Зинаида Львовна, мгновенно наливаясь свекольным румянцем, взревела:
   – Это я-то плохо отмыла?!
   – Нет, нет, я не это хотел сказать. Зинаида Львовна, вам нет равных в наведении чистоты и отмывании пятен, но, возможно…
   – Невозможно! – категорично перебила женщина. – Повторяю еще раз: я полностью смыла эту… грязь.
   – Верю, верю, – поспешно пробормотал Илья, спускаясь со стремянки. – Но сейчас мы это пятно… ммм, снова отмоем. В качестве эксперимента. А потом забелим. У вас есть, чем его забелить?
   – Да, – с достоинством ответила Зинаида Львовна и добавила: – Я собственноручно разведу свежую побелку.
 
   Час спустя друзья покинули квартиру Зинаиды Львовны. Часть стены, на которой проявилось пятно, была отмыта и вновь побелена. Мыл Денис, а белил Илья. Все работы проводились под строгим присмотром Зинаиды Львовны. По требованию матери Денис трижды спускался и поднимался на стремянку, потому что та то и дело углядывала «вон то маленькое пятнышко». Илье повезло немного больше: белить его заставили всего лишь два раза. От чая, любезно предложенного после «экзекуции», друзья отказались, чем спровоцировали Зинаиду Львовну на долгие причитания.
   – Тяжелый человек – твоя мать, – не сдержался Илья, усаживаясь в машину Боброва. – Чувствую себя так, будто побывал на ковре у начальника нашего департамента. Даже хуже.
   Денис не ответил, только хмыкнул и вытащил из бардачка пачку сигарет. Курил он редко, только в особых случаях, когда нервы сдавали, а приходилось сдерживаться. Прощание с Зинаидой Львовной было смазано маленьким, но оставившим неприятный осадок «представлением»: когда Денис имел неосторожность обмолвиться, что торопится, потому что дома его ждет жена, Зинаида Львовна поджала тонкие губы, сложила «домиком» брови и гордо вскинула подбородок.
   – Я думала, что мать тебе дороже, – едко выдала она. – Я такого страха натерпелась с этим пятном! Мог бы и остаться на ночь! Вдруг ночью у меня заболит сердце? Кто вызовет «Скорую»?
   Все время, пока друзья обувались, Зинаида Львовна громко стенала по поводу пережитого ужаса, сыновней невнимательности и страха, что пятно проявится снова.
   – Не проявится, – теряя терпение, с досадой ответил Денис.
   – Мы его хорошо отмыли и забелили, – поддержал друга Илья. – Да и вообще, Зинаида Львовна, это пятнышко – ерунда полная, я ведь вам уже объяснил.
   – Да? – хитро прищурилась женщина. – Тогда зачем ты его сфотографировал, прежде чем смыть?..
   – Илюх, а действительно, на кой тебе сдались снимки этой настенной «живописи»? – повторил вопрос матери Денис, выруливая на шоссе.
   – Да глупость в голову пришла, – с неохотой ответил Илья. – Мне завтра очерк отправлять, а в голове – ни одной идеи. Подумалось вот, что на основе истории с пятном можно было бы что-то выдумать да фотографии приложить. Уж больно пятнышко забавным показалось. Если все правильно преподнести, статейка получится занимательной. Ты, главное, потом матери газету не показывай, лады?
   – Да она сама покупает каждый выпуск! – напомнил Денис. – Из-за твоей, между прочим, колонки.
   – О черт! Вылетело из головы, – скуксился Илья. – Ну и что мне теперь делать? Вот же блин горелый! Если Зинаида Львовна вычитает ахинею, которую я раздую из ее истории, она и меня, и тебя со свету сживет. Придется оставить эту затею. А жаль, темка классная! Мне уже кое-что придумалось…
   – Илюх, а как ты считаешь, откуда оно вообще взялось, это пятно? – перебил причитания друга Денис.
   – А кто его знает! Как я уже объяснил твоей мамаше, причиной могло послужить что угодно: и плесень, и реакция на перепады температуры, на сырость, на свет, на пар от приготовляемой пищи. Да мало ли на что! А может, его твоя мать нарисовала.
   От такого заявления Денис поперхнулся дымом, закашлялся и чуть не въехал в зад остановившейся перед ним на светофоре машины.