Наталья Корнилова. Вся жизнь – игра

   Иначе не явился бы сюда Маминов собственной персоной.
   Впрочем, все выяснилось в первую же минуту. В первой же фразе. Первым же словом экс-банкира.
   – Папа, – сказал он своим спокойным скрипучим голосом, и у Родиона запрыгали губы, а у меня дрогнули ресницы и широко раскрылись глаза, – я просил, чтобы ты вел себя прилично. Я же предупредил тебя: ради бога – без выходок.
   – Б-без динамитных шашек в торте, как говорится, и без пьяных п-попов на столах, – отозвался тот. – Это я все помню. И я все выполнил. А что я, собственно, такого сделал? Беседую со своим крестником, разбил ему очки, безобразничаю помаленьку – и все тут. Да, кстати, – он осмотрел всех тех, кому адресовались его слова, и обратился сначала к Родиону Потаповичу, а потом к Маминову: – Вот, познакомьтесь. Вы же это, в некотором роде… братья. Один – биологический сын, второй – крестный. А то как-то непонятно, когда гость и юбиляр… м-м-м… между собой не знакомы. Смешно, но факт. Ты не узнал меня, – повернулся он к моему боссу, – и я тебя тоже не узнал. Лет пятнадцать не виделись, а? Так что ты меня извини… я не над тобой смеялся, а над собой… когда понял… что соб-ствен-ного… собственного крестника не узнал.
   – Ничего, Пал Борисыч, – уронил озадаченный Шульгин.
   – И все-таки, папа, – холодно выговорил Маминов, не обращая никакого внимания на Родиона Потаповича, – я прошу вести себя потише. Иначе приставлю к тебе Хала, – он кивнул на будто окаменевшего охранника-азиата, – он будет учить тебя хорошим манерам.
   – Да-а, нау-учит! – присвистнул Маминов-старший. – Как известно… м-мичман Халмурзаев по прозвищу Хал в пору своей военно-морской службы имел на погонах две звездочки, что значительно превышало количество его мозговых извилин… уф! Выговорил. А теперь, стало быть, отставной м-мичман Халмурзаев…ик!.. будет учить меня хорошим манерам. По-нят-на-а!
   – Я приношу вам извинения за поведение моего отца, – обращаясь к нам, сказал Маминов подчеркнуто любезно. – Он немного переусердствовал, налегая на напитки. Я сейчас отправлю его отдыхать. Хал!
   Могучий телохранитель-азиат направился в сторону Павла Борисовича, но тот решительно замахал на него руками:
   – Да и не пробуй даже подходить ко мне, меружан обезьяна! Кто пьян? Я пьян? Это, может быть, философский вопрос… кто из нас больше пьян! Да.
   Хал продолжал молча идти на отца своего шефа.
   – Да что ты на меня так смотришь? – выговорил Павел Борисович.
   Хал протянул к нему руки, но Маминов-старший неожиданно проявил проворство и, увернувшись от телохранителя, произнес быстро-быстро, как бы боясь, что его перебьют:
   – Ты, Леша, не прав. Ты, Леша, горячишься. Я тебе даже подарок еще не сделал, а ты меня, родного отца, рад уж в какую-нибудь комнатенку закатать, чтобы я тебя своим антиобщественным видом не дис-кре-ди-ти-ро-вал!
   – Хал, не тронь! – почти как собаке, приказал азиату Маминов. – Ну, какой еще подарок, папа? Что же раньше не подарил, когда все?..
   – А я не могу, как все, ты что… еще не уяснил?!
   – Уяснил, – мрачно сказал отошедший от дел банкир. – Ну, что за подарок? – Он оглянулся на нас, но Павел Борисович предупредил возможную его фразу встречным:
   – Ничего, при них, они, можна-а-а сказать, свои. Значит, так, Леша. Я же предупреждал, что у меня денег не так много, как у твоих этих… которые дарят машины за триста «штукарей» в гринах. Как обещал: чисто символический подарок!
   И он, потянувшись во внутренний карман, медленно извлек оттуда… по напряженному лицу Хала можно было предположить, что он ожидает от Маминова-старшего по меньшей мере компактную ядерную бомбу… но Павел Борисович вынул оттуда безделушку. Что-то похожее на фигурку гнома в шляпке. При ближайшем рассмотрении это оказался не гном, а просто толстый человечек в смокинге, с нагловатым лицом и самодовольной улыбкой. На его шее висел ключ, на котором было выгравировано число 350. На голове же у человечка была не шляпка, а цилиндр.
   Откровенно говоря, мне подарок показался забавен, но по холодному лицу Маминова скользнуло какое-то настороженное, почти неприязненное выражение, когда он брал из рук отца этот «чисто символический подарок». Тот карикатурно расцеловал сына в обе щеки, как будто тот был не всемогущим финансистом, а маленьким мальчиком. Наконец Алексей Павлович рывком уклонился от образцово-показательных пантомимических объятий и поцелуев подгулявшего родителя и выговорил, как швырнул:
   – Спасибо за подарочек. Где это ты раздобыл этакое чучело? Ну ладно. И на том спасибо.
   – Это не чучело, – пояснил Павел Борисович, речь которого наконец-то (и довольно неожиданно, по крайней мере для меня) обрела связность, – это капиталист-финансист. Важный человек. Правда, сейчас он ничего не делает – только трясется над златом своим. А раньше он очень уставал на работе, и потому редкие дни отдыха у него являлись чем-то вроде похмельного синдрома после опьянения бешеной деятельностью, которую он развивал. Когда-то он был жутким трудоголиком и не мог даже заснуть, чтобы не думать о своих акциях, облигациях, векселях, екселях-мокселях! А теперь мой капиталист-финансист заскучал. Ему даже неохота трахать собственную жену. Кстати, ее я тебе как-нибудь подарю на досуге. Симпатичная такая куколка.
   – Хватит. Хал, за мной!
   – А теперь этот капиталист-финансист, у которого все благополучно, – не унимался Павел Борисович, выкрикивая в спину удаляющемуся сыну и его телохранителю, – скучает и ищет себе на жопу проблем, приключений. Пусть даже бутафорных. Вот, даже ключик от своего сейфа подготовил, чтобы бабки вынимать, которыми он за эту бутафорию расплачиваться будет. Ищет себе игру, которая бы его развлекла. А не знает того, что жизнь и есть самая дорогая и жестокая игра, и никаких денег не хватит, чтобы ее оплатить, если расплачиваться по полной программе!
   – Пьяная скотина! – пробормотал Маминов и хлопнул дверью галереи так, что вылетело стекло в двери. Вслед за ним вышли и Хал с Мавродитисом и Анна Ивановна с Еленой.
   Павел Борисович достал из-под дивана бутылку вина и хватил здоровенный глоток прямо из горлышка (первый раз я видела, как дорогое французское вино пьют на манер дешевого портвейна). Еще двух глотков хватило, чтобы бутылка полностью опустошилась, Павел Борисович швырнул ее в кадку с пальмой и, повалившись на диванчик, захрапел.
   Родион смотрел на своего непутевого крестного, а потом кашлянул и проговорил:
   – Мне почему-то кажется, что нам пора. – И мы последовали за Маминовым с его семьей, компаньоном и охранником.

* * *

   Все упомянутые персоны обнаружились в одной из гостиных, внушительной комнате с громадным витражным окном, вызывающим смутные ассоциации с церковью. Родион Потапович подошел к Климовой, которая беседовала с Маминовым-младшим. Тут же ошивался и совершенно пьяный бывший кандидат в члены Политбюро ЦК.
   – Анна Ивановна, – сказал Родион хозяйке дома, – мне кажется, что нам пора откланяться. Мы хотели поблагодарить всех за гостеприимство и еще поздравить вас, Алексей Павлович, со знаменательной датой.
   Маминов сидел в некотором отдалении от нас и редкими глотками пил вино из тонкого бокала. Возле него торчал неподвижно телохранитель Хал, а на столике виднелась нелепая фигурка подарочного «капиталиста-финансиста», по выражению Павла Борисовича. Услышав обращенные к нему слова Шульгина, экс-банкир не спеша поднял бокал, отвечая на приветствие моего босса.
   Из располагающейся неподалеку бильярдной доносился громовой голос неунывающего Мавродитиса. Тот оживленно выигрывал «зеленые» у одного из гостей, крупного рыботорговца. При этом двусмысленно шутил, что выигрывает вовсе не американские доллары, а дико позеленевшие от сырости «деревянные», то бишь родные рубли.
   – Дерево-то в сырости покрывается плесенью, ты, рррыбная душа! – посмеиваясь, гремел он, пряча в карман очередной выигрыш.
   Рыбный магнат морщился, но аккуратно отсчитывал проигранные суммы. Изредка предлагал прекратить игру, но веселый грек-банкир острил, перекраивая известные шекспировские слова: «Мавродитис сделал свое дело, Мавродитис может уходить? Не-ет, рыбная душа! Еще по «пирамидке»!»
   – Телемах дурит, – сказал Маминов, вдруг поднимаясь из кресла. – Хал, иди позови господина Мавродитиса.
   – Ты что это задумал, Алексей? – недоуменно спросила Анна Ивановна. – Ты что, уезжать собрался?
   – Что-то в этом роде.
   – Ты что, из-за отца расстроился?
   – Нет, – холодно ответил Маминов. – Стоит он того, чтобы из-за него расстраиваться. Да вон он идет. Полежал и снова в бой. Сил как у молодого.
   В самом деле, упомянутый персонаж, растрепанный, с блуждающей дурацкой улыбкой на красном лице, приближался, посылая всем идиотские воздушные поцелуи. У Маминова дрогнули брови, он открыл было рот, явно желая что-то сказать, но тут из бильярдной вышел Хал, а следом за ним в гостиной появился Мавродитис под ручку с одной из дам и громогласно потребовал от всех продолжения банкета.
   При этом он умильно смотрел на Маминова и улыбался примерно той же дурацкой улыбкой, что и отец юбиляра. Я даже остановилась и придержала уже намылившегося спускаться по лестнице, к выходу босса:
   – Подождите, Родион Потапович. Чрезвычайно интересно. Дурацкое любопытство… Ведь не часто мы бываем в гостях у банкиров и бывших членов ЦК КПСС, правда? Не каждый день видим их в домашней, семейной обстановке. Что касается меня, то никогда прежде не приходилось видеть подвыпившего партийного бонзу, да еще Леонида Ильича!
   Босс остановился и улыбнулся:
   – Как ты, оказывается, любопытна, Мария.
   – Как и всякая женщина, – тут же ответила я.
   Тем временем Маминов подступил вплотную к Мавродитису и крепко взял того за отворот пиджака:
   – Послушай, Телемах, мы же договорились с тобой, что сегодня следует созвониться с американцами по известной проблеме. Это у нас ночь, а у них-то день! Так что ты должен быть в норме: может, придется принимать решение.
   – В-вопросы я урегури… улегури… урегулировал, – ответил тот, – созвонился. И решение того… дуплетом в середину… принял.
   – Что?
   – А что слышал, – вдруг вылез откуда-то сбоку неугомонный Павел Борисович. – Он, Алешка, давно… острит зуб на твой кус, я тебе говорил, знаешь!.. – Павел Борисович, который так и не нашел второго ботинка и хромал в одном, оступился и едва не упал. Да и упал бы, не подхвати его под руку Леонид Ильич, и пара распоясавшихся стариков-разбойников выдала несколько коленец, чтобы не упасть теперь уже вдвоем.
   – Ты созвонился с Америкой? – спросил Маминов.
   – Да.
   Алексей Павлович холодно смотрел на компаньона. Интересные люди, подумала я, нисколько не удивлюсь, если тут произойдет что-нибудь экстраординарное – со скандалом, а то и с разборкой. По всему было видно, что между первыми лицами «ММБ-Банка» существует скрытое противостояние, не разрешаемое мирным урегулированием, и все это рано или поздно выплеснется наружу.
   К тому и шло. Изрядно подогретый алкоголем горячий грек Мавродитис исподлобья смотрел на хмурого шефа и машинально тискал попавшуюся ему под руку девицу. Та отпихивалась и слабо повизгивала.
   – Нам пора, – произнес Маминов, смерив Телемаха Одиссеевича спокойным, уничтожающим взглядом. – Поговорим позже.
   – Нет, сейчас!..
   Я поняла, что сейчас что-то произойдет.
   Родион стоял и с интересом смотрел на склоку. В его глазах, верно, это была лишь обычная ссора, пусть двух высокопоставленных лиц.
   Но для меня ситуация прочитывалась совсем по-иному. Ласточки летают низко к грозе, кошки убегают из домов к землетрясению, а я – я неосознанно повернулась к громадному витражу, к окну, и там в набрякшем за стеклом, на улице, ночном влажном мраке почудилось движение. Словно дрогнуло и встрепенулось в застывшем воздухе что-то живое. Я знала, что не могу видеть этого, но подсознание настойчиво диктовало, что…
   Слабо осознавая, что я делаю, я бросилась к Мавродитису с намерением уложить его на пол, потому что я почти зримо выявила флюиды неотвратимой угрозы, как лапы хищника, тянущиеся к нему. Но тут под ноги некстати ввинтился пьяный Леонид Ильич, и я не успела достать председателя правления «ММБ-Банка».
   Неуловимая точечная вспышка света, мгновенно потухшая, – и звонко разлетелось оконное стекло, устилая осколками пол. Волна холодного влажного воздуха ворвалась в гостиную и захлестнула ее. Раздался женский визг, и я с трудом узнала голос Анны Ивановны. Елена Маминова с помертвевшим лицом прислонилась к стене, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась.
   Телемах Мавродитис недвижно лежал на полу. По его белому костюму, набухая и ширясь, расплывалось алое пятно.

Глава 4

   Не хочется вспоминать о том переполохе, который начался после убийства Мавродитиса – неожиданного, жуткого. Только с живостью прорисовывается в мозгу словно окаменевшее лицо Алексея Маминова, отправляющего своих людей на поиски киллера. Пространство перед домом, как черную яму котлована, взрыли лучи прожекторов, шум шагов наполнил дом, крикливые, сухие, как автоматные очереди, голоса полетели в темноту ночи.
   Хал оттеснил Маминова в угол и закрыл собой. К экс-банкиру шагнул Родион. На скулах его играли желваки. Халмурзаев преградил моему боссу дорогу, мне даже показалось, что он ударит его, и тогда не миновать… Но Родион Потапович успел выговорить быстро и твердо:
   – Стреляли оттуда, – и с уверенностью указал на внушительный темный массив в восьмистах метрах от дома Климова. Там был холм, освещенный луной, и на нем прорисовывался строящийся дом.
   Маминов глянул на босса вдумчиво и серьезно и коротко кивнул. Взмахом руки он отрядил несколько человек обшарить окрестности; Хала он оставил при себе.
   Помню перекошенный гневом рот враз протрезвевшего Леонида Ильича, который злобно орал на свою охрану:
   – Быстрее, тупое отродье, пугливые долбозвоны!
   «Пугливые долбозвоны» со скоростью, сделавшей бы честь любой опергруппе, тщательно обшарили недостроенное здание, откуда, по предположению Родиона, и был произведен роковой выстрел, потом перевернули всю округу. А Маминов сидел в холле и молча смотрел на бьющуюся в истерике Анну Ивановну, которую утешал Павел Борисович, на мертвенно-бледную Елену, на притулившегося в углу, как-то сразу постаревшего и жалкого Леонида Ильича.
   Маминов-старший подошел к сыну и сказал:
   – Кажется, я накаркал, Леша. Прости. Но я, честно, разозлился на тебя, на твои монологи зажравшегося болвана. Плохое совпадение, плохое – это убийство Мавродитиса. Да уж. Но, надеюсь, ты не думаешь, что я ко всему этому причастен?
   – Нет, – ответил тот, не глядя на отца.
   – Ты прямо скажи! – надавил голосом Маминов-старший.
   – Да что – прямо! Если бы я думал, что ты против меня… то… – Бывший банкир махнул рукой и замолчал.
   – Эх, Алексей! – буркнул Павел Борисович. – Теперь видишь… разнообразил жизнь, да?
   И он отошел в сторону, сердито стуча единственным каблуком. Туфлю он так и не нашел.
   Амбалы Маминова едва ли смогли бы найти место, откуда стреляли, если бы не наша помощь. Хотя нет, не надо себя переоценивать. Нашли бы. Родиону же это удалось с точностью до квадратного метра.
   – Стреляли отсюда, – с уверенностью сказал он, указывая на угловое окно недостроенного корпуса, когда мы поднялись на второй этаж. – Судя по следам, крупный мужчина. Все следы опять же свидетельствуют о великолепной выверенности движений. Причем он явно профессиональный снайпер.
   – Почему вы так думаете?
   – А вы взгляните в окно. Та стена дома Климова, где расположено простреленное окно, отсюда в добрых пятистах метрах. Уже о чем-то говорит, а? А главное, здесь неудобная позиция, правда? А ведь он был уверен, что попадет, иначе бы стрелял с более удобной, но и более просматриваемой позиции. И ведь попал.
   – Но почему же он не стрелял с более удобной, как вы говорите, позиции? – спросили у Шульгина.
   – Потому что он знал, что прилежащие территории в радиусе по крайней мере четырехсот метров находятся под просмотром камер, оснащенных приборами ночного видения. Да что я говорю, вы сами знаете это лучше меня.
   – А откуда вам известно о приборах ночного видения?
   Родион Потапович передернул плечами:
   – У меня есть опыт работы в спецслужбах. Заметил.
   – Все-то вы заметили, – подозрительно сказал кто-то из климовской охраны, но далее эту счастливую мысль развивать не стали.
   … Когда мы возвратились в дом, чтобы сесть во взятый напрокат «Кадиллак» и уехать, Маминов-младший все так же молчаливо сидел в кресле, совершенно не принимая участия в общей суматохе. Я неотрывно смотрела на него несколько минут и чувствовала, как буквально на глазах замыкается в своем панцире равнодушия и растерянности этот холодный человек.
   Наверно, даже игрушечный «капиталист-финансист» – маленькая фигурка на столе – проявил больше эмоций: кто-то задел его рукой, и он упал на бок, как убитый получасом ранее Мавродитис…

* * *

   – Вот и отметили юбилей, – проворчал Родион Потапович, когда мы вошли в наш офис и рухнули: он – в кресло за своим рабочим столом, я – на диван напротив этого стола. – Ничего не скажешь – погуляли. А ведь все так хорошо начиналось и мило продолжалось.
   – А вот мне сразу не понравилось, – сказала я. – То есть не сразу, а вот… в последний час зрело какое-то смутное ощущение тревоги, будто что-то должно было вот-вот произойти.
   Шульгин побарабанил пальцами по столу, а потом пристально глянул на меня и произнес:
   – Вот что я у тебя хотел спросить, Мария. Я же видел, что ты бросилась к Мавродитису. Но это само по себе ничего. Но ведь ты бросилась к нему ДО того, как прозвучал выстрел… как пуля пробила окно и поразила Мавродитиса! Как… каким образом ты определила, что Мавродитису угрожает какая-то опасность?
   – Вы знаете, босс, – медленно начала я, – вот если вам в спину втыкается нож, вы это чувствуете, не правда ли?
   – Да уж конечно!
   – Так вот, а если вам в спину втыкается не нож, а просто недоброжелательный, угрожающий взгляд, это тоже можно почувствовать, не правда ли?
   – Справедливо.
   – Ну вот, а я почувствовала этот взгляд-нож, который был нацелен не на меня даже, а на чужого человека, которого я в первый и, что самое печальное, в последний раз в жизни вижу. Почувствовала, поймала… как будто кто-то шепнул мне, что это именно ему грозит опасность. И я бросилась к нему и, быть может, даже успела бы повалить на пол, но вот только Леонид Ильич очень некстати попался под ноги. А знаете, босс, – понизила я голос, – вот вы сказали, откуда стрелял киллер. Как вам удалось так точно определить, откуда?
   Босс, как обычно, чуть повел плечами и начал издалека:
   – Ну, Мария… есть своя методика, по которой можно сузить горизонты поиска до узкого клинышка… Проще говоря, я отсекал все невозможные варианты, пока не осталось несколько наиболее вероятных. Детали раскрывать долго и скучно, да и утомился я для полнокровных логических выкладок. Главное – нашли, откуда он стрелял. Наверняка профессионал работал. Ладно, Мария, давай-ка расходиться по спальням. Тебе хорошо: ты одна спишь. А мне сейчас придется красться, чтобы не разбудить Валентину или – не дай бог такого счастья! – Тапика.
   – Понятно, – пролепетала я. – Спокойной ночи, босс.
   Последующие несколько дней тема убийства Телемаха Мавродитиса если и обсуждалась нами, то только вскользь в связи с какими-то новыми сводками сообщений, которые постоянно проходили в СМИ. Я посидела в Интернете в общей сложности не более часа за неделю, но этого вполне хватило, чтобы выудить десятки «информашек», как именовал это босс, и в частности, интервью директора «Альков-GSM» и члена совета директоров «ММБ-Банка» Михаила Берга. Берг заявил, что «ММБ-Банк» даже в своем названии – аббревиатура ММБ – объединяет фамилии учредителей, нынешних главных держателей акций банка: Маминов, Мавродитис, Берг. Михаил Карлович объявил, что убийца и заказчики преступления стали его личными врагами и что он подключит все свои связи и все возможности, чтобы как можно быстрее найти их. Убийство Мавродитиса «совершено при большом скоплении народа и с особым цинизмом, так как праздновался юбилей Алексея Павловича Маминова, бывшего председателя правления «ММБ-Банка». Такие слова употребил в своем интервью Берг, которого Елена Маминова в разговоре с матерью, Анной Ивановной, называла просто Мишкой.
   Родион Потапович вообще предпочитал уклоняться от обсуждения этой темы, предпочитая не затрагивать кошмара, свидетелями которого нам пришлось стать. Он ссылался на то, что у него масса других дел и что он не любит распыляться, держать в голове сразу несколько аналитических выкладок. При любом удобном случае он предпочитал отделаться от меня, хватаясь за трубку зазвонившего телефона как за соломинку или выскакивая из кабинета, как черт из табакерки, на трубный глас вопящего Потапа.
   Однако же на исходе восьмого дня, истекшего с момента убийства председателя правления «ММБ-Банка», Родион Потапович не сумел отвертеться от вопросов. И все потому, что исходили они не от меня. Впрочем, первоначально тему смерти Мавродитиса подняла именно я, сказав:
   – Вы знаете, Родион Потапович, у меня не выходит из головы тот человечек с цилиндром на голове. Я знаю, что это глупость, блажь, совпадение, но такое уж эффектное совпадение, что никуда от него не деться. Я не допускаю вообще-то, что Павел Борисович, ваш крестный, причастен к тому злосчастному выстрелу, не допускаю…