Наталья Павлищева. Фаворитка

   – А если он казнит не своего любимчика, а меня?
   – Король с дамами не воюет, в худшем случае отправляет их в ссылку, как свою матушку. К тому же тебя казнить невозможно.
   – Или сажает под замок в Венсенский дворец.
   – Угу, или в Венсенн. Тогда будем искать другие пути сорвать договор, но предложенный самый безопасный. Твое дело очаровать Его Величество и фаворита Его Величества, скомпрометировать Сен-Мара передо всеми и вовремя смыться. Тебя перевели в реально существующую женщину, не знаешь?
   – Не знаю.
   – Арман козел! – неожиданно выругалась Мари.
   – Козлятина! – поддержала её я.
   – Осёл!
   – Ослятина! – редкое единение во мнениях обеим заметно подняло настроение.
   – Слушай, вернешься, дай ему по физиономии от моего имени.
   – Обязательно. И от своего тоже. А как случилось, что ты осталась?
   – Не успела обратно вовремя. Когда-нибудь расскажу.
   Я рассмеялась. Мари испугалась:
   – Что?
   – Послушал бы кто беседу двух дам. Чем опять воняет?
   – При дворе всегда воняет одним: дерьмом. Что снаружи, что изнутри.
   Пришлось согласиться с опытной Мари, ей видней.
 
   Мы репетировали и репетировали…
   Присесть… поклон… ручку… снова присесть…
   Голову налево… налево, я сказала, а не направо!
   Господи, какая разница, куда я поверну голову? Но герцогиня была беспощадна.
   – Улыбку, Анна! Да не оскал, а милую улыбку, очаровательную.
   Я улыбалась, как можно приятней.
   – Рот закрой!
   – Но он закрыт, я только показала зубы.
   – Я это и имею в виду. Зубы не показывай!
   Вспомнив свой ряд очень приличных отбеленных зубов, я почти обиделась. На других бы посмотрела! Я уже поняла, что к сорока ни у кого из дам нормальных зубов нет, одни пеньки торчат.
   – Анна, здесь улыбаются, лишь приподнимая уголки губ, никто не показывает своих зубов, потому что они черные или редкие. Не демонстрируй свои, не стоит.
   – Потому у всех губки бантиком и улыбки, словно у хитрых лисиц?
   – Неважно как, не дразни своими белоснежными зубками, наживешь врагов.
   – Господи, все нельзя: красивой быть нельзя, здоровой быть нельзя, чистой быть нельзя, умной быть нельзя!
   – Умной можно. И красивой тоже, только тебе это не грозит, голубых глаз и правильных черт лица мало, ты не вписываешься в нынешнее понятие красоты.
   – Конечно, я не булка из печи.
   – Да, ты худышка. Нужно поправиться килограммов на двадцать.
   – Что?! Никогда!
   – Тогда ходи в умных дурнушках.
   – И буду ходить.
   Мы болтали, словно приятельницы в кафе в своем времени. Было легко и просто, но Мари быстро все поставила на свое место:
   – А как же Сен-Мар? Его не соблазнишь тощими ключицами. И короля тоже.
   – Может, Сен-Мара получится соблазнить хлопаньем глазками или хотя бы скомпрометировать? А король любит вести платонические беседы, так, кажется?
   – Его Величество любит. Две фаворитки сбежали – одна в монастырь, другая в ссылку. Только этот вариант тебе не подходит.
   – Почему, думаешь, не смогу вести умные беседы?
   – Сможешь, только король приступит к ним через полгода, он не любит торопиться с фаворитками, а времени у тебя в обрез. И перестань мне тыкать, я герцогиня!
   Как меня пугали такие переходы! Словно два разных человека, никогда не знаешь, в какой момент взорвется. Я присела:
   – Извините, герцогиня.
   Да плевать я на нее хотела! Важная какая.
   Герцогиня выискалась! Будто я не знаю, кто она такая в действительности.
   Я-то вернусь, а ты останешься. Кукуй тут одна на ветке в ожидании следующей дурочки, перед которой можно будет герцогиню из себя разыгрывать.
 
   Ушла к себе и в тот день пред светлые очи своей наставницы не показывалась.
   Вечером она прислала ко мне свою горничную Катрин с платьем:
   – Нужно подогнать.
   Платье было красивым, богато расшитый серебром бархат серого цвета с отделкой серебристым же кружевом, огромный белый воротник, но не торчком, а разложенный по плечам, выполнен в технике «ришелье»… Наличие такого наряда означало, что мы завтра куда-то идем, но я принципиально не интересовалась. Даже тогда, когда герцогиня лично явилась посмотреть на результат.
   Подгонка потребовалась, но платье ушили, а не расставили – моя талия оказалась тоньше корсета! Оставить бы так как есть для свободы движения, но Мари потребовала ушить и затянуть до одурения. Я решила, что это из мести.
   Зато результат получился потрясающий!
   Двигаться и даже дышать нелегко, но талия такая, что можно обхватить пальцами, грудь почти вся на виду, обрамленная кружевом, спина поневоле прямая (китовый ус не мягче металла), при малейшем движении шелест шелков нижних юбок и колыхание кружева. Вообщето холодно, вернее, холодно оголенным плечам и груди, многочисленные юбки тепло держат неплохо.
   Большущий воротник лежит за плечами вне декольте, а мог бы согреть. С трудом преодолела желание поднять его и закутаться. Даже представила Мари при этом, вернее, герцогиню д’Эгийон.
   Вот взбесилась бы!
   Во время примерки молчала, только:
   – Да, мадам. Хорошо, мадам.
   Она не выдержала первой:
   – Завтра едем к маркизе де Рамбуйе.
   Вау!
   Но это мысленно, вслух:
   – Да, мадам.
   – Обиделась?
   – На что, мадам?
   – Все ты понимаешь. Просто тебе нельзя говорить столь фамильярно, Анна, ты не привыкла к этой границе, выдашь себя с головой.
   – Я буду молчать, мадам.
   Снова взрыв:
   – Молчат только идиотки! Ты должна говорить, но с толком. А будешь воображать, провалишься сама и провалишь меня.
   Я в очередной раз пообещала себе удавить Армана после возвращения. Только бы дожить до такого светлого мига.

Светская львица из будущего

   Особняк, или, как его называют, отель маркизы де Рамбуйе на Сен-Тома, очарователен. Светлый, нарядный, изящный. Только женская рука могла начертать такое, говорят, маркиза лично изобразила план будущего особняка. Было в то время Катрин де Вивон маркизе де Рамбуйе всего шестнадцать. Но юная красавица уже четыре года как являлась замужней дамой и матерью, по крайней мере, одной дочери – Жюлли д’Анженн, а вообще маркиза подарила любящему супругу шестерых дочерей и одного сына.
   Яркий пример, что и во Франции XVII века, где брак считался предприятием чисто прагматичным и с любовью никак не связанным, скорее, напротив, этой самой любви препятствовал («женятся, чтобы ненавидеть друг друга»), можно быть счастливой с мужем, любить и быть любимой.
   Перед домом чисто, никакой вони из кустов (значит, можно не только в Малом Люксембурге?), слуги приветливы и услужливы, но без раболепия. Виват, Франция! Виват, Париж! Виват, маркиза де Рамбуйе!
   Хозяйке по моим прикидкам за пятьдесят, она хороша тутошней красотой – статная, полноватая (как все), дебелая (как все), с пухлыми губками бантиком (результат отсутствия многих зубов, которые заменяют вставками из всякой дряни, отчего разговаривают странновато, удерживая эти вставки губами в полуулыбке), при этом живая и гибкая в талии.
   Вот гибкость в талии местных дам оставалась для меня загадкой. Будучи втиснутыми в корсеты из китового уса и зверски зашнурованными, они умудряются в этих тисках совершать поистине грациозные движения.
   Зашнуровать корсет самостоятельно невозможно, все крючки на спине. Расшнуровать тоже. Особо нетерпеливые кавалеры просто разрезают шнуровку корсетов своих любовниц, создавая потом немыслимые неудобства при обратном одевании, потому что без корсета в платье не влезешь.
   Отсюда соломоново решение: когда любовь наспех, ничего не расшнуровывается и не снимается. Грудь и без того вся на виду, достаточно чуть поддернуть платье вниз и бери её в руку. А юбки элементарно задирались вверх, и дама бралась стоя.
   Раздевание только в своей спальне и только со своей горничной, во всяком случае, я не представляла, как можно просить кавалера шнуровать корсет, он же поймет, что вся изящная фигурка возлюбленной просто результат твердости китового уса. И собственную горничную с собой на рандеву не возьмешь.
   Хотя нет, брали, и частенько. Всякие Жаннетты, Бьянки, Лизетты и прочие верные (или не очень) своим госпожам девушки терпеливо ждали в прихожих (или развлекались с такими же терпеливыми лакеями кавалера), пока влюбленная парочка тешилась объятьями друг дружки.
   Когда корсет расшнуровывается, особенно у полных дам, каковых при дворе абсолютное большинство, тело просто расплывается, почувствовав свободу. Конечно, талия остается тонкой, поскольку все привыкло быть в таком положении, но вокруг нее сплошная пышная сдоба с большим количеством дрожжей.
   Рубенс не лгал, ни одну даму ветром не сносило, даже ураганным.
   От размышлений о дородности окружающих красоток меня отвлек голос Мари, представляющей мою персону Катрин маркизе де Рамбуйе.
   – Анну еще многое удивляет при дворе.
   – Я полагаю, мадемуазель дю Плесси быстро освоится и не будет иметь отбоя от поклонников.
   Я уже знала, как приветствовать маркизу, мы все отрепетировали, не приходилось ломать голову, мести ли пером собственной прически пол у ее ног или достаточно лишь мотнуть головой, смазав частью бывшего страусиного хвоста ей по лицу.
   Я утрирую, герцогиня разрешила мне не вставлять страусиное украшение в волосы, чтобы действительно не попасть в неловкое положение, оставив кого-то без глаз или угодив им с соус в блюде напротив.
   Ей-богу, носить эффектные украшения не так-то просто.
   И еще одна радость – сегодня у маркизы не предвиделось застолья, обычно к ней собирались ради изящной беседы, а не набивания желудков.
 
   Вообще, их тут всех можно пожалеть, живут не в лучших условиях, мы бы такие посчитали экстремальными.
   Нужно иметь железное здоровье, чтобы выжить в этом XVII веке. Сквозняки такие, что перья со шляп сдувают. От камина жар, от двери тянет холодом, каменные полы ледяные, стены тоже. В комнатах духота неимоверная, потому что в холодную погоду открыть окна, значит, выстудить помещение.
   Не пахнут только восковые свечи, но они дороги, потому кроме приема гостей обходятся сальными, которые вонючие.
   Канализации нет, все выливается, высыпается, выбрасывается прямо на улицы или из задней двери даже в Лувре. Пока прохладно, сильной вони нет, но что будет, когда наступит лето? Недаром все, кто может, норовят на лето уехать в загородные дворцы.
   Туалетов нет, мыть ночные горшки ежедневно с песком никому в голову не приходит, потому в любой спальне воняет, сами понимаете чем. Нужду справляют, где придется, никакие ванны по утрам или вечерам, никакие протирания розовой водой или уксусом не помогают.
   Мужчины меняют рубашки несколько раз в день, чтобы сверкали белизной, женщины не могут переодеваться так часто, чистюли меняют панталоны (счастливое изобретение Екатерины Медичи), но чистюль не так много.
   В Лувр пускают кого попало, просто людей с улицы «прилично одетых». Зачем? Полюбоваться на жизнь королевской семьи. Народ толпится на лестницах, в вестибюлях… Дурь? Конечно, потому что не пройти, а еще с их «приличной» одежды просто сыплются вши, блохи и клопы. Хоть выметай после таких посещений. Что слуги и делают.
   Неудивительно, что король не любит Лувр, ему милей укрытый от чужих взглядов Версаль. Большого дворца там пока нет, есть только дом, настоящий Версаль в будущем.
   Сам король неприхотлив, рядом с ним придворные вынуждены терпеть. Те, кто удостоен чести ездить с королем на охоту, должны быть готовы спать на сене, пить воду прямо из ручья или вообще болота, проводить целые дни в седле или по колено в воде, есть что придется.
   Но и тем, кто окружен заботой многочисленных слуг, тоже не стоит завидовать.
   Тугие корсеты, высокие каблуки, стянутые прической волосы, к тому же завитые самым изуверским способом – нагретыми на огне щипцами. Какие волосы выдержат и останутся блестящими после этакой «завивки»?
   У многих дам от щипцов ожоги на шее и голове, которые замазываются всякой дрянью с содержанием цинка. В состав кремов входит перетопленный жир, от которого вони больше, чем от свечей. Из-за цинка в белилах на коже покраснение и прыщи, которые замазываются еще большим количеством белил.
   Прическу делать долго, никакого лака нет, если расчешешь, завтра начинай снова, потому стараются не чесать.
   Перечислять можно долго, услышав, что бедного короля Людовика до сих пор поят вином с добавлением отвара щавеля и пырея (фу, гадость!), я недоумевала:
   – Почему?!
   Но у короля непроходящий энтероколит и прочие желудочно-кишечные гадости, считается, что без пырея никак. При этом во время охоты никто не запрещает пить воду из болота, зачерпнув её собственной шляпой.
   Лекарства знают только одно: слабительное и кровопускание. Еще ртутные средства, но они уже стали выходить из моды, и слава богу.
   Убеждения идиотские: врачи всерьез утверждают, что ежедневное мытье холодной водой может привести к развитию катаракты! Холодная вода иссушает кожу, а горячая ослабляет поры настолько, что сквозь них в организм могут проникнуть бактерии. Лучше не мыться, а протирать тело всякими настойками и уксусом.
   Уксус к тому же пьют ради бледности кожи. Что будет с желудком, никого не заботит.
   Король облысел от такой жизни уже годам к двадцати пяти, а то и раньше. Ввел моду на парики, их стали носить и те, у кого волосы не покинули головы. Теперь редко у кого на голове собственная шевелюра, к тому же так проще – бритая голова меньше чешется, на ней не водятся вши, она не потеет и не бывает ожогов при завивке.
 
   Конечно, не у всех грязно, кто может, принимают ванны часто, пользуются розовой, лавандовой, шалфейной водой, притираниями, духами… Дамы готовят разные снадобья сами, смешивают с настойками из лилии, цветков фасоли, виноградной лозы или лимона… овечий жир и мажутся этой, с позволения сказать, косметикой толстым слоем, но не на ночь, а с утра. Сверху слой оксида свинца (чтобы белоснежкой казалась) – и прощайся с кожей вообще.
   Но какие ванны помогут против диареи при отсутствии туалетов? Вечная проблема…
   Есть красивые и ухоженные дворцы и особняки, там, где слуги круглые сутки что-то моют и выметают, как вот этот у маркизы де Рамбуйе. Но и сюда на себе приносят кучи блох, ветер доносит дурной запах городских улиц и вонь нечистот, выплеснутых в воду Сены.
   Как же еще далеко Европе до настоящей чистоты и принятия правил гигиены!
   Мне изменять ничего нельзя – мы «в гостях» в ХVII веке.
   Хоть бы с собой блох не притащить…
 
   От мрачных мыслей о неустроенной и не обученной правилам гигиены Европе отвлекло появление нужного нам гостя – герцога Сен-Мара.
   Конечно, хорош – стройное тело ловко охватывает коричневый камзол, украшенный бриллиантовыми пуговицами, серебряным шитьем и широким кружевом. Зеленые штаны, широкие подвязки тоже с белоснежными кружевами, туфли с большими бриллиантовыми пряжками… Волосы завиты и уложены (или это парик?).
   Герцог в салоне редчайший гость, реже, по-моему, только король или кардинал Ришелье (бывали ли вообще?). Присутствующие смутились, о чем говорить при герцоге, не знала даже хозяйка. Первой пришла в себя Жюлли д’Анженн, её дочь, провела в центр, усадила, принялась расспрашивать о делах, о Марии де Гонзага.
   Сен-Мар, кажется, смутился, а еще он явно кого-то искал глазами. Моя Мари сообразила, мгновенно «случайно» оказалась рядом.
   – Герцог, как хорошо, что вы почтили салон маркизы своим присутствием.
   Дамы защебетали, показалось, что большего счастья, чем видеть этого разряженного индюка в своем обществе, быть не может. И это умные женщины, только что со знанием дела рассуждавшие о достоинствах литературных новинок!
   Я решила пока к герцогу не подходить, пусть его обхаживает маркиза де Комбале. Она задалась целью скомпрометировать Сен-Мара визитами в свой Малый Люксембург, а потом и в Пале-Кардиналь. Если еще и я прилипну, будет слишком бросаться в глаза. Присутствующие и без того удивлены – герцогиня д’Эгийон тоже не слишком частая гостья у маркизы де Рамбуйе.
   Слишком много шокирующего тоже плохо, заподозрят неладное.
 
   Совсем рядом раздался голос, от которого я замерла. Глубокий, завораживающий, из тех, за которыми можно пойти хоть на край света.
   – Но, мадам, вы несправедливы. Он всего лишь глупец, а не чудовище. Приручите, и будет есть с руки и подбирать крошки у ваших ног.
   Я осторожно скосила глаза, но обладателя голоса не разглядела.
   Ответила дочь хозяйки Жюлли:
   – Зачем? Не думаете же вы, что Сен-Мар является завидным гостем? Почему он вообще здесь, разве Главного интересует литература и Страна Нежности?
   Пока я вспоминала, что Главным Сен-Мара назвали потому, что король назначил его сразу на несколько должностей с названием «главный…», карту Страны Нежности придумала одна из постоянных посетительниц салона мадам де Скюдерри, собеседники удалились. Жаль, я бы послушала этот голос, просто послушала, неважно, о чем он говорит.
   Насмешливый тон, даже когда обладатель произносит простые слова, какая-то внутренняя сила, властность и мягкость одновременно. Мне очень хорошо знаком такой голос и такой тембр, я встречала подобное в своей настоящей жизни и была без памяти влюблена.
   Осознав, что теперь буду разглядывать гостей, пытаясь понять, кому может принадлежать голос, я усмехнулась: пришла очаровывать Сен-Мара называется.
   Легок на помине, подошел с герцогиней:
   – Мадемуазель, что вы прячетесь в уголке, вам тоже неинтересно?
   Хотела спросить, почему тоже, но сказала иное (вот оно дурное влияние светских правил этикета – не говорить, что думаешь):
   – Я пока привыкаю, мсье. Неопытной провинциалке, – хлоп, хлоп глазками, – трудно сразу постичь все премудрости общения приятного общества. Вот если бы у меня был наставник в этом таинственном и чудесном мире…