Страница:
– Стоит ли, ведь герои совершают подвиги, идя напропалую, бывают обычно несчастны и одиноки.
Мысли о несчастье и одиночестве мальчишек волновали мало, но Одиссей все же интересовался:
– А как надо?
– Хитростью. Вот твой дед, если бы открыто воевал с теми, у кого воровал стада, давно погиб бы, а хитрость помогла и выжить, и стать богатым.
Рыжий запомнил, что нужно быть хитрым, но никогда не в ущерб себе. Позже это не раз выручало Одиссея и всегда помогало выжить. Зачем идти напропалую и рисковать своей головой, если можно обхитрить? А предать? Смотря кого, если друга, то нет, а вот недруга можно и предать, это тоже всего лишь хитрость.
Конечно, у сына не столько кораблей, как было у отца, не столько добычи, не столько богатств. Но это не только потому, что Одиссей менее силен как пират. Просто микенский царь Агамемнон, у которого золота – как рыбы в море, тоже построил флот и объявил себя защитником торговли от пиратов. Серьезное заявление вовсе не означало, что Агамемнон и впрямь намерен покончить с пиратством на Великой Зелени, просто он попытался поставить «вольных охотников за наживой» под свои паруса. Тех, кто не пожелал платить дань новому хозяину, преследовал. Агамемнону рекой потекло золото, но торговцы при этом едва ли смогли вздохнуть спокойно. Тоже хитрость…
Одиссею хватало и своего, он был удачлив и верен себе. Лаэртида у каждого костра ожидал радушный прием, потому что рассказывал занимательнейшие истории, в которых никогда нельзя понять, где правда переходила в вымысел и наоборот.
Семьи у Лаэртида не было, хотя Антиклея уже не раз намекала, что у родственников его сестры Ктимены, которая замужем на острове Зам, красивые дочери и приданое немалое… Но, глядя на рыжие кудри своего любимца, вздыхала. Если честно, то Антиклее вовсе не хотелось, чтобы какая-то красавица захватила сердце ее сына, пусть уж Одиссей лучше бороздит Великую Зелень. Всякий раз видя, как корабли сына входят в бухту Ретра, Антиклея замирала от счастья и восторга, Лаэртид не возвращался пустым, хотя иногда отсутствовал по году, а однажды и больше. Пиратское счастье тоже обманчиво, а жизнь опасна. Ты охотишься за чужими товарами, кто-то за твоими…
Мореходы, охотники за добычей и торговцы тогда в Ахайе были единым целым. Это финикийцы намеренно возили через Великую Зелень товары, сидели с ними на рынках, обменивая, предлагали женщинам красивые безделушки, сделанные далеко-далеко, а мужчинам оружие, критяне вон тоже научились у народов южных стран… Ахейцы совмещали все это – они и выращивали овец, коз, быков, и пряли шерсть, ткали ткани, и возили все эти товары в другие земли, где нет вольных пастбищ, и заодно грабили по пути встречные суда или побережье, куда занесут ветры.
Хорошо, если дома останется кто-то, кто будет пасти овец или ткать, кормить быков и прясть, вырастит пшеницу и соберет оливы. Для этого есть рабы и жены, которые трудятся в поле и за ткацким станом, пока мужья работают веслами и копьями в море.
У Одиссея за скотом и садом приглядывал Лаэрт, у него полсотни рабов, а за ткачихами и домом – Антиклея. Но жена все равно нужна хотя бы потому, что нужен сын – наследник, продолжатель рода, тот, кто следующим встанет у рулевого весла семейной триеры.
Однажды Одиссей увидел своего наставника Полифрона, сидящего на краю мыса с взглядом, обращенным в сторону Великой Зелени. Полифрон не раз уходил вот так помечтать, но раньше царевич почему-то не обращал на это внимание. Рабам некуда бежать с Итаки, вокруг море и море… На западе и юго-западе Самос – Кефалления, на севере Левкада, на северо-востоке земли Акарнании, на востоке Этолия, на юго-востоке Пелопоннес, на юге Закинф. Мимо не проплывешь, на самом острове деться и вовсе некуда, Итака мала для того, чтобы долго прятаться.
Но Полифрон и не собирался никуда бежать. Обычно он, завидев кого-то из хозяев, торопился подняться и приветствовать, а тут словно не увидел Одиссея, хотя очень любил Рыжего. Затуманенный взор наставника что-то искал в морской дали.
– Там земли Этолии…
– Я помню. Но смотрю не на Элладу, а дальше.
– Где твоя земля?
Маленьким Одиссей задавал такой вопрос Полифрону, но тот всегда просто делал взмах рукой на юго-восток:
– Там… далеко… за морем.
Теперь ответил похоже:
– Далеко…
– Хочешь, я отвезу тебя в Баб-Или?
И такой вопрос задавал маленький Одиссей, но Полифрон отшучивался. Если честно, он мог уплыть с кем-то из торговцев, его с удовольствием забрали бы. К тому же Лаэрт давно освободил Полифрона, потому что наставник несколько раз спасал жизнь беспокойному Лаэртиду, когда тот куда-то проваливался или тонул. Но Полифрон был слишком привязан к своему воспитаннику, ставшему за два десятка лет взрослым мужчиной.
На сей раз раб вдруг вскинул на молодого хозяина затуманенные глаза и тихо ответил:
– Только до Родоса или Кеми, дальше я сам…
– Я ухожу послезавтра.
– Я успею попрощаться с Евмеем…
– Пойдем вместе, – рассмеялся Одиссей. Он тоже каждый раз поднимался на Аретусу, чтобы посидеть у костра со свинопасом, это был своего рода ритуал перед отплытием.
Он действительно довез Полифрона до Кеми и отпустил.
– У тебя есть дом?
– Был… Меня ждут…
– Столько лет? Ты же двадцать лет жил на Итаке.
– Ждут. Если обещал вернуться, обязательно ждут, сколько бы лет ни прошло.
– Я не умею прощаться. Уходи тихо…
Сколько раз он потом ругал себя за эти слова!.. Полифрон кивнул.
Он действительно скользнул с корабля тихо.
Одиссей обернулся на шум и вздрогнул. Время стало тягучим, словно в дурном сне, когда ты кричишь, но тебя не слышат, бежишь и не можешь сделать даже шаг, не можешь догнать, остановить…
Он не смог, не успел остановить людей Паламеда, решивших, что раб удрал с корабля Лаэртида. Полифрон сопротивлялся отчаянно. Когда Одиссей все же оказался рядом, диким рыком заставив замереть людей Паламеда, наставник был еще жив, но смотрел на мир уже одним глазом и едва дышал.
– Не мсти за меня… не стоит… И обязательно возвращайся, если обещал…
Душа Полифрона покинула его тело.
Сзади раздался голос Паламеда:
– Мои люди были неловки, они убили твоего беглого раба. Я готов заплатить его стоимость…
Одиссей выпрямился с телом Полифрона на руках.
– Это мой наставник.
Глаза Паламеда сверкнули насмешкой:
– Твой наставник раб?
– Я тебя убью.
Сын Навплия даже отшатнулся, столько ненависти во взгляде Одиссея. Не будь у него на руках безжизненного тела Полифрона, Лаэртид взялся бы за меч немедленно.
Рядом словно ниоткуда возник друг Одиссея Антифат.
– Бывают рабы благородней и лучше свободных.
Паламед проглотил оскорбление, тем более к ним уже бежали стражники порта.
В Кеми не слишком жаловали разборки на берегу. Вот выходите в море, там и режьте друг дружке горло. Вернее, начало свар приветствовалось, потому что сцепившихся просто забирали в местную тюрьму, а к тому времени, когда за них доставляли большой выкуп, ни кораблей, ни товаров обычно не находилось, все исчезало без следа. Выгодное дело, потому и не пропускали ни одной стычки.
Но заступить путь Одиссею не посмел никто, Лаэртид донес тело Полифрона на корабль, и они тут же снялись с якоря.
Полифрону устроили погребальный костер на берегу Родоса. Одиссей вдруг сообразил, что даже не знает его настоящего имени, Полифроном – «Многоумным» – раба назвали на Итаке за всезнайство, казалось, в мире не существовало вопроса, на который Полифрон не смог бы дать исчерпывающий ответ.
– Он обещал вернуться и не сдержал обещание…
Одиссей не подозревал, что его самого тоже ждет двадцатилетнее скитание и только данное обещание заставит вернуться домой…
– Куда на сей раз? – Как ни пыталась Антиклея скрыть беспокойство, оно все же сквозило в голосе.
– Куда приведет попутный ветер, – беззаботно пожал плечами сын.
– Как может быть попутным ветер для человека, который сам не знает, куда направляется?
– Для меня все ветра попутные.
Одиссей лгал, он отправлялся в Арголиду, вернее, в Спарту. Царь Спарты Тиндарей решил выдать замуж и младшую дочь, считавшуюся самой красивой женщиной на Земле, а потому в Спарте собирались женихи.
Глупость? Конечно, Одиссей в том возрасте, когда пора обзаводиться семьей, сколько можно мотаться по морям и грабить побережье? Да, один его дед был знаменитым вором, а второй не менее знаменитым пиратом, и сам Лаэрт до женитьбы пиратствовал, наводя ужас на дальние острова Великой Зелени. А когда женился и у них родился Одиссей, вдруг словно отрезало: превратился Лаэрт-Пират в Лаэрта-Садовника. Старые приятели не узнавали своего боевого товарища с тяпкой вместо меча в руках.
Неужели это же произойдет и с Одиссеем? Может, потому Погубитель Городов так тянул со своей женитьбой, словно боясь осесть на Итаке? Ему-то чем заниматься? Одиссея в сад даже ради урожая не загонишь, да никто и представить не мог Рыжего не на палубе, а в саду.
Так с чего бы вдруг в Спарту торопиться, да еще и тайно? Вернее, уходил в море не тайно, но цель скрывал.
Просто в Спарту позвал всех Диомед – молодой царь Аргоса, а по зову Диомеда Одиссей был готов отправиться хоть в Аид, правда, с условием, что вернется. С Диомедом он подружился раз и навсегда, почувствовав в нем наставника и друга с первого взгляда, хотя был Диомед лишь чуть старше самого Одиссея.
Антиклея смотрела вслед его старенькому кораблю, пока тот не скрылся за мысом.
– В Арголиду отправился…
– В Лаконию. В Спарту, – кивнул Лаэрт. – Там ведь великое сватовство будет.
– Что?! Ты знал и молчал?!
– А чего болтать? Не захотел говорить, значит, ни к чему и болтать.
– Кого сватают?
– Елену, дочь Тиндарея.
– А наш куда со своим сватовством?
– Вместе со всеми…
Сватовство. Пенелопа
Мысли о несчастье и одиночестве мальчишек волновали мало, но Одиссей все же интересовался:
– А как надо?
– Хитростью. Вот твой дед, если бы открыто воевал с теми, у кого воровал стада, давно погиб бы, а хитрость помогла и выжить, и стать богатым.
Рыжий запомнил, что нужно быть хитрым, но никогда не в ущерб себе. Позже это не раз выручало Одиссея и всегда помогало выжить. Зачем идти напропалую и рисковать своей головой, если можно обхитрить? А предать? Смотря кого, если друга, то нет, а вот недруга можно и предать, это тоже всего лишь хитрость.
Конечно, у сына не столько кораблей, как было у отца, не столько добычи, не столько богатств. Но это не только потому, что Одиссей менее силен как пират. Просто микенский царь Агамемнон, у которого золота – как рыбы в море, тоже построил флот и объявил себя защитником торговли от пиратов. Серьезное заявление вовсе не означало, что Агамемнон и впрямь намерен покончить с пиратством на Великой Зелени, просто он попытался поставить «вольных охотников за наживой» под свои паруса. Тех, кто не пожелал платить дань новому хозяину, преследовал. Агамемнону рекой потекло золото, но торговцы при этом едва ли смогли вздохнуть спокойно. Тоже хитрость…
Одиссею хватало и своего, он был удачлив и верен себе. Лаэртида у каждого костра ожидал радушный прием, потому что рассказывал занимательнейшие истории, в которых никогда нельзя понять, где правда переходила в вымысел и наоборот.
Семьи у Лаэртида не было, хотя Антиклея уже не раз намекала, что у родственников его сестры Ктимены, которая замужем на острове Зам, красивые дочери и приданое немалое… Но, глядя на рыжие кудри своего любимца, вздыхала. Если честно, то Антиклее вовсе не хотелось, чтобы какая-то красавица захватила сердце ее сына, пусть уж Одиссей лучше бороздит Великую Зелень. Всякий раз видя, как корабли сына входят в бухту Ретра, Антиклея замирала от счастья и восторга, Лаэртид не возвращался пустым, хотя иногда отсутствовал по году, а однажды и больше. Пиратское счастье тоже обманчиво, а жизнь опасна. Ты охотишься за чужими товарами, кто-то за твоими…
Мореходы, охотники за добычей и торговцы тогда в Ахайе были единым целым. Это финикийцы намеренно возили через Великую Зелень товары, сидели с ними на рынках, обменивая, предлагали женщинам красивые безделушки, сделанные далеко-далеко, а мужчинам оружие, критяне вон тоже научились у народов южных стран… Ахейцы совмещали все это – они и выращивали овец, коз, быков, и пряли шерсть, ткали ткани, и возили все эти товары в другие земли, где нет вольных пастбищ, и заодно грабили по пути встречные суда или побережье, куда занесут ветры.
Хорошо, если дома останется кто-то, кто будет пасти овец или ткать, кормить быков и прясть, вырастит пшеницу и соберет оливы. Для этого есть рабы и жены, которые трудятся в поле и за ткацким станом, пока мужья работают веслами и копьями в море.
У Одиссея за скотом и садом приглядывал Лаэрт, у него полсотни рабов, а за ткачихами и домом – Антиклея. Но жена все равно нужна хотя бы потому, что нужен сын – наследник, продолжатель рода, тот, кто следующим встанет у рулевого весла семейной триеры.
Однажды Одиссей увидел своего наставника Полифрона, сидящего на краю мыса с взглядом, обращенным в сторону Великой Зелени. Полифрон не раз уходил вот так помечтать, но раньше царевич почему-то не обращал на это внимание. Рабам некуда бежать с Итаки, вокруг море и море… На западе и юго-западе Самос – Кефалления, на севере Левкада, на северо-востоке земли Акарнании, на востоке Этолия, на юго-востоке Пелопоннес, на юге Закинф. Мимо не проплывешь, на самом острове деться и вовсе некуда, Итака мала для того, чтобы долго прятаться.
Но Полифрон и не собирался никуда бежать. Обычно он, завидев кого-то из хозяев, торопился подняться и приветствовать, а тут словно не увидел Одиссея, хотя очень любил Рыжего. Затуманенный взор наставника что-то искал в морской дали.
– Там земли Этолии…
– Я помню. Но смотрю не на Элладу, а дальше.
– Где твоя земля?
Маленьким Одиссей задавал такой вопрос Полифрону, но тот всегда просто делал взмах рукой на юго-восток:
– Там… далеко… за морем.
Теперь ответил похоже:
– Далеко…
– Хочешь, я отвезу тебя в Баб-Или?
И такой вопрос задавал маленький Одиссей, но Полифрон отшучивался. Если честно, он мог уплыть с кем-то из торговцев, его с удовольствием забрали бы. К тому же Лаэрт давно освободил Полифрона, потому что наставник несколько раз спасал жизнь беспокойному Лаэртиду, когда тот куда-то проваливался или тонул. Но Полифрон был слишком привязан к своему воспитаннику, ставшему за два десятка лет взрослым мужчиной.
На сей раз раб вдруг вскинул на молодого хозяина затуманенные глаза и тихо ответил:
– Только до Родоса или Кеми, дальше я сам…
– Я ухожу послезавтра.
– Я успею попрощаться с Евмеем…
– Пойдем вместе, – рассмеялся Одиссей. Он тоже каждый раз поднимался на Аретусу, чтобы посидеть у костра со свинопасом, это был своего рода ритуал перед отплытием.
Он действительно довез Полифрона до Кеми и отпустил.
– У тебя есть дом?
– Был… Меня ждут…
– Столько лет? Ты же двадцать лет жил на Итаке.
– Ждут. Если обещал вернуться, обязательно ждут, сколько бы лет ни прошло.
– Я не умею прощаться. Уходи тихо…
Сколько раз он потом ругал себя за эти слова!.. Полифрон кивнул.
Он действительно скользнул с корабля тихо.
Одиссей обернулся на шум и вздрогнул. Время стало тягучим, словно в дурном сне, когда ты кричишь, но тебя не слышат, бежишь и не можешь сделать даже шаг, не можешь догнать, остановить…
Он не смог, не успел остановить людей Паламеда, решивших, что раб удрал с корабля Лаэртида. Полифрон сопротивлялся отчаянно. Когда Одиссей все же оказался рядом, диким рыком заставив замереть людей Паламеда, наставник был еще жив, но смотрел на мир уже одним глазом и едва дышал.
– Не мсти за меня… не стоит… И обязательно возвращайся, если обещал…
Душа Полифрона покинула его тело.
Сзади раздался голос Паламеда:
– Мои люди были неловки, они убили твоего беглого раба. Я готов заплатить его стоимость…
Одиссей выпрямился с телом Полифрона на руках.
– Это мой наставник.
Глаза Паламеда сверкнули насмешкой:
– Твой наставник раб?
– Я тебя убью.
Сын Навплия даже отшатнулся, столько ненависти во взгляде Одиссея. Не будь у него на руках безжизненного тела Полифрона, Лаэртид взялся бы за меч немедленно.
Рядом словно ниоткуда возник друг Одиссея Антифат.
– Бывают рабы благородней и лучше свободных.
Паламед проглотил оскорбление, тем более к ним уже бежали стражники порта.
В Кеми не слишком жаловали разборки на берегу. Вот выходите в море, там и режьте друг дружке горло. Вернее, начало свар приветствовалось, потому что сцепившихся просто забирали в местную тюрьму, а к тому времени, когда за них доставляли большой выкуп, ни кораблей, ни товаров обычно не находилось, все исчезало без следа. Выгодное дело, потому и не пропускали ни одной стычки.
Но заступить путь Одиссею не посмел никто, Лаэртид донес тело Полифрона на корабль, и они тут же снялись с якоря.
Полифрону устроили погребальный костер на берегу Родоса. Одиссей вдруг сообразил, что даже не знает его настоящего имени, Полифроном – «Многоумным» – раба назвали на Итаке за всезнайство, казалось, в мире не существовало вопроса, на который Полифрон не смог бы дать исчерпывающий ответ.
– Он обещал вернуться и не сдержал обещание…
Одиссей не подозревал, что его самого тоже ждет двадцатилетнее скитание и только данное обещание заставит вернуться домой…
– Куда на сей раз? – Как ни пыталась Антиклея скрыть беспокойство, оно все же сквозило в голосе.
– Куда приведет попутный ветер, – беззаботно пожал плечами сын.
– Как может быть попутным ветер для человека, который сам не знает, куда направляется?
– Для меня все ветра попутные.
Одиссей лгал, он отправлялся в Арголиду, вернее, в Спарту. Царь Спарты Тиндарей решил выдать замуж и младшую дочь, считавшуюся самой красивой женщиной на Земле, а потому в Спарте собирались женихи.
Глупость? Конечно, Одиссей в том возрасте, когда пора обзаводиться семьей, сколько можно мотаться по морям и грабить побережье? Да, один его дед был знаменитым вором, а второй не менее знаменитым пиратом, и сам Лаэрт до женитьбы пиратствовал, наводя ужас на дальние острова Великой Зелени. А когда женился и у них родился Одиссей, вдруг словно отрезало: превратился Лаэрт-Пират в Лаэрта-Садовника. Старые приятели не узнавали своего боевого товарища с тяпкой вместо меча в руках.
Неужели это же произойдет и с Одиссеем? Может, потому Погубитель Городов так тянул со своей женитьбой, словно боясь осесть на Итаке? Ему-то чем заниматься? Одиссея в сад даже ради урожая не загонишь, да никто и представить не мог Рыжего не на палубе, а в саду.
Так с чего бы вдруг в Спарту торопиться, да еще и тайно? Вернее, уходил в море не тайно, но цель скрывал.
Просто в Спарту позвал всех Диомед – молодой царь Аргоса, а по зову Диомеда Одиссей был готов отправиться хоть в Аид, правда, с условием, что вернется. С Диомедом он подружился раз и навсегда, почувствовав в нем наставника и друга с первого взгляда, хотя был Диомед лишь чуть старше самого Одиссея.
Антиклея смотрела вслед его старенькому кораблю, пока тот не скрылся за мысом.
– В Арголиду отправился…
– В Лаконию. В Спарту, – кивнул Лаэрт. – Там ведь великое сватовство будет.
– Что?! Ты знал и молчал?!
– А чего болтать? Не захотел говорить, значит, ни к чему и болтать.
– Кого сватают?
– Елену, дочь Тиндарея.
– А наш куда со своим сватовством?
– Вместе со всеми…
Сватовство. Пенелопа
По всей Элладе вдруг прокатило: дочь Зевса Елену, названную самой красивой женщиной земли, ее земной отец Тиндарей выдает замуж!
За кого?!
Жених не выбран. Царь Спарты Тиндарей еще не решил, потому пока свататься может каждый. Ну, конечно, не каждый, тех, кто мелковат состоянием или родословной, и в ворота не пустят, но именитых достаточно.
Жениться на дочери Зевса?! Бегом! Небось папаша доченьку благоволением не оставит? Причем непонятно, какого папашу при этом имели в виду – небесного или земного. И у того и у другого достаточно возможностей облагодетельствовать зятя.
Эллада сошла с ума – все неженатые и просто мало-мальски чего-то стоящие мужчины от шестнадцати до шестидесяти, казалось, рванули в Спарту. Потом выяснилось, что это хитрость Диомеда. Узнав, что Тиндарей, уже отдавший одну дочь Клитемнестру микенскому царю Агамемнону, желает выдать и вторую, причем зять будет наследовать Спарту, хитрый царь Аргоса понял, что сорвать объединение Спарты и Микен под рукой Агамемнона можно, лишь сорвав само сватовство. Елена красавица, женихи у нее не переведутся, из-за загубленного сватовства в девках не засидится. Диомед и кинул клич: все свататься! Чтобы не заподозрили подвоха, прибыл в качестве жениха и сам, правда, постарался не быть первым, но и не десятым тоже.
Женихи накатывали в город, точно волна на берег во время прибоя. То и дело прибывал какой-то новый обоз. Чтобы не посрамиться, каждый потенциальный зять Тиндарея привозил с собой толпу родственников, сватов, друзей, слуг, тащили даже жен и детей! Уже есть жена? Ничего, жена не стена, можно и подвинуть, но не поучаствовать во всеобщем безумстве казалось непростительным. Гнали стада быков, табуны лошадей, блеяли козы, овцы, орали слуги, скрипели возы, щелкали кнуты колесничьих возниц. Все блестело, сверкало, орало, ругалось, пылило, сходило с ума само и сводило окружающих.
В Спарте не протолкнуться, хозяева двух небольших харчевен с ног сбились, пытаясь накормить и напоить гостей.
Те спартанцы, что посообразительней, быстро уяснили выгоду и стали зазывать прибывших в свои дома, суля ночлег и еду. Бывало, после таких ночлегов у гостей пропадали ценности, а иногда и сами гости, но пока больших жалоб не слышалось, то ли гости покидали Спарту по доброй воле, хотя и тайно ночью, то ли договаривались полюбовно…
Дворец царя Спарты Тиндарея набит битком, точно ларь богатой невесты.
Сам царь сокрушенно качал головой:
– Если так пойдет, то я разорюсь раньше, чем Елена выйдет замуж.
Женихи действительно ели и пили без меры, устраивали поединки, пока просто в виде соревнований, чтобы показать свою силушку и удаль, но все чаще между ними вспыхивали стычки. Неудивительно, молодые люди с оружием от безделья и желания похвалиться друг перед другом обязательно найдут приключения на то место, которым садятся. А когда их так много и они соперники, тем более.
Семья второго царя Спарты брата Тиндарея Икария вовсе перебралась в загородный дом. В Спарте непременно два царя, и никто не задается вопросом почему, и без объяснений все понятно. Тиндарей старший, Икарий младший. Только неясно, что будет с Икарием, когда Тиндарей отойдет от власти, передав ее зятю, тому самому, которого сейчас выбирают.
Но это будет не скоро, Тиндарей силен и вовсе не стар. А у Икария сильные сыновья, которые могут противостоять любым нападкам разных там зятьев. Это у Тиндарея два сына-близнеца – Диоскуры Кастор и Полидевк, но передать им власть царь Спарты не может, потому как считается отцом лишь одного близнеца – Кастора, а Полидевка его жена Леда зачала от Громовержца (как и Елену, кстати). Но близнецы настолько стали единым целым, что жить один без другого не могут, а потому Полидевк попросил небесного отца даровать бессмертие и брату и забрать их обоих на небо. Конечно, Тиндарей обиделся на Кастора, который предпочел небесного папашу земному, вырастившему его, но с участью смирился. Значит, так угодно богам, чтобы власть в Спарте перешла зятю, причем младшему.
Икария при этом не спрашивали. В последнее время он вообще старался держаться в стороне, временами исчезал, подолгу отсутствовал, забирая с собой сыновей, то одного, то другого, на вопросы только отшучивался. Но до поведения ли Икария, если тут решалась судьба Елены?!
У Икария, кроме сыновей, две дочери, младшая из которых Пенелопа дружна с Еленой, хотя моложе ее. Зеленоглазой насмешницей еще не очень интересовались женихи, рановато, в Спарте девушки выходят замуж в двадцать, а до того развивают свои тело и душу. Некоторые развивали и разум.
Спартанские девы не похожи на остальных эллинок, они куда свободней в поведении, лучше развиты и умом, и физически, самостоятельны в суждениях. С малых лет девочки воспитываются, как и мальчики, они тоже бегают, лазают по горам, плавают, учатся владеть оружием, причем не только луком и стрелами, как богиня-охотница Артемида, но и мечом, конечно, коротким, править колесницей, бороться… Спартанка должна уметь за себя постоять.
Конечно, Спарта еще не стала военным государством, какое позже прославится своей организацией, но уже славилась своими крепкими и очень красивыми женщинами. Елена хоть и самая красивая, но лишь одна из красавиц, спартанки столь хороши, что им нет необходимости подводить брови сажей, мазать щеки и губы соком красных ягод или подкладывать что-то для поддержки груди.
Волосы большинства спартанок великолепны и горят на солнце золотыми отблесками, они не рыжие, но золотистые. Елена голубоглаза, но есть немало и зеленоглазых чаровниц.
Одна такая – дочь Икария Пенелопа – стояла на плоской крыше дворца своего дяди Тиндарея и разглядывала женихов. Ее внимание привлек рыжеволосый крепыш, о чем-то с увлечением рассказывавший слушателям. Вот болтун!
Зеленые глаза девчонки искрились смехом. Неужели и этот рыжий тоже из женихов? Пенелопе он показался очень любопытным, даже приятным, несмотря на пегую шевелюру и небольшой рост, но Тиндарей не из тех, кто может отдать дочь, да еще такую, как Елена, вот этому. С первого взгляда видно, что его род богатством не блещет. Так, сын царька какого-нибудь с маленького дальнего островка! Дядюшке Тиндарею за своих дочерей настоящих царей подавай. Клитемнестру за микенского царя Агамемнона выдал, а чем Елена хуже?
Пенелопа любила Елену больше строгой, скучной Клитемнестры, и ей вовсе не хотелось для двоюродной сестры такого мужа, как противный Агамемнон, даже если этот муж будет очень богат. Девушка еще раз посмотрела вниз на женихов. Если честно, то большинство она прогнала бы гибким оливковым прутом, слишком непривлекательны женишки. Один Аякс огромный, как скала… нет, не скала, а бычья туша, поставленная на задние ноги, только и сами ноги больше похожи на столбы, что подпирают лестницу, ведущую в гинекей. Второй Аякс маленький, щуплый, вечно надутый, такого всю жизнь придется убеждать, что он мал, да удал.
Хорош Диомед, но горделивого царя Аргоса Тиндарей не выберет ни за что! Всем известно, что Диомед и Агамемнон точно два цепных пса, отпусти с поводков – перегрызут друг дружке горло. Негоже Тиндарею двух таких зятьев иметь, можно самому оказаться меж двух огней и пострадать из-за неосмотрительности.
Никто не понимал, почему тянет Тиндарей, кого еще из женихов ждет, если все уже здесь? Разве старый Нестор с Пилоса не приплыл и эвбейский Навплий своего Паламеда не прислал свататься? Вот кого Пенелопе было бы интересно увидеть, а особенно послушать. О Паламеде столько всякого рассказывали, уж очень умен сын Навплия, все что-то придумывает и придумывает. Недавно отец рассказывал, что теперь у него новая выдумка, которая может помочь купцам, – на пластины серебра метки ставить и использовать вместо товара для покупок.
– Как это? – удивилась тогда Пенелопа.
– А так. Привез купец вот такую пластинку с меткой и обменял ее на пять быков.
Пенелопа звонко рассмеялась:
– К чему хозяину пяти быков пластина?
– Э, нет… Он у другого купца эту пластину на меч обменять может или вон у гончара на пифосы, а уже гончар за эту пластину у другого купца ткани возьмет…
– Постой, постой… получается, если владельцу быков не нужны ткани, а гончару быки, то при помощи этой пластины можно не сводить их всех вместе на рынке, но при этом совершить тройной обмен?
– Ах, ты ж моя умница! – восхитился отец, потому что дочь схватила суть куда быстрее сыновей. Ализий только еще морщил лоб, а Пенелопа уже все поняла. – К тому же можно и не тащить из одного края Эллады или Великой Зелени в другой этих быков или горшки, а везти пластины. И в разных местах на эти пластины менять товары.
– А что на них должно быть помечено?
– Это другая придумка Паламеда. Тяжесть пластины и то, кем определена, чтобы доверие было.
– Так и на золоте можно метить.
Пенелопе очень понравилась придумка Паламеда. А еще про него поговаривали, что придумал какие-то игры хитрые, в которые играть можно, сидя за столом и при светильнике. Не все же одни рассказы слушать…
На мысль о рассказах Пенелопу навела болтовня, слышавшаяся внизу. Женихи, неимоверно привирая, рассказывали о своих мнимых приключениях. Обыкновенный переход большой лужи после дождя в их устах превращался в плаванье по бурному морю, а любая охота была сродни Калидонской на дикого вепря. Если верить тому, что врали кандидаты в зятья Икадия, любой кабан в Элладе таков, что смог бы кормить целую деревню не меньше года, рыбины в последнее время перестали помещаться даже в длинные стовесельные триеры, а бури на Великой Зелени случались трижды в день с валами выше вершин Тайгета, который заслоняет Спарту от остальных городов. Вепря женихи убивали одним ударом кулака, рыб запрягали в свои триеры, как быков в плуг, а с Посейдоном и вовсе разбирались одним «хм», бог морей пугался и немедленно затихал в своей глубине, чтобы не получить от смелых ахейцев по шее.
Слушать этих вралей было смешно. Сплошные герои, каждый из которых способен осчастливить любую красавицу одним только намерением жениться.
Взгляд Пенелопы снова вернулся к крепышу, от макушки до пяток заросшему светло-рыжими волосами. Буйная растительность кучерявилась не только на голове и подбородке, но и на ногах, руках и даже спине. Выгорев на солнце, эти кудри стали скорее пегого, чем огненно-рыжего цвета. Невысокий, крепкий, как дубок, он без конца сверкал белозубой улыбкой и что-то рассказывал. Слушали внимательно, с удовольствием хохотали, но чувствовалось, что смеются не над грубыми шутками, а над чем-то действительно смешным. Тоже небось врет про вепря или Посейдона. Или про то, как наставил рога царям тех мест, куда плавал. Такие любят хвастать своими мужскими победами и количеством рожденных от них сыновей по всем отдаленным уголкам Великой Зелени.
При мысли о победах рыжего болтуна над неведомыми красотками почему-то стало обидно. Но не за Елену, просто обидно…
Сзади к любопытной девушке неслышно подошел ее брат Ализий.
– Эй, на кого это ты загляделась?
– Этот рыжий тоже жених?
– Нынче все женихи. Слетелись со всей Эллады, точно мухи на мед, словно больше невест не существует.
– Чем ты недоволен? Или ревнуешь к Елене? Ты-то не жених?
– Хвала богам.
– Почему, потому что она наша сестра, пусть и двоюродная?
– Она еще принесет несчастье нашему дому.
– Тьфу на тебя! Сватовство, готовится свадьба, а ты про беду.
Ализий кивнул на толпившихся внизу женихов:
– Смотри! Ну, посмотри. Они все с оружием. Их много, а выбрать нужно одного. Как ты думаешь, что сделают остальные, пусть не все, но некоторые? Начнется просто резня, в которую будут вовлечены и спартанцы.
Пенелопа с ужасом разглядывала толпу разгоряченных молодых мужчин. Ализий прав, по утрам они топчутся во дворе, переругиваясь пока беззлобно и словно нехотя, потом отправляются в харчевни или к своим шатрам, выпивая там немыслимое количество вина, часто неразбавленного, насилуют рабынь и все чаще бесчинствуют. Хвала богам, пока до серьезных стычек не доходило, а что дальше?
Каждый в отдельности герой и способен на многое, собранные вместе – ни на что путное, только на войну или бойню. Войны нет…
– Что же будет?!
– Тиндарей тянет время в надежде найти какой-то выход, но я его не вижу. Нужна хитрость, настоящая, на которую мы неспособны.
Чтобы отвлечь брата от столь неприятного разговора, Пенелопа кивнула вниз:
– А кто этот рыжий?
– Сын царя Итаки Лаэрта Одиссей.
– Где это?
– Маленький островок возле Самоса.
Пенелопа тихонько рассмеялась.
– Ты чего?
– Просто, когда ты подошел, я как раз подумала, что этот женишок небось сын царька с крошечного островка, который не всякий ахеец и знает.
– Да этот остров не так-то прост, как и сам Одиссей. Я с ним едва знаком, но слышал, что большего хитреца во всей Элладе не сыскать, выкрутится даже из объятий Сциллы или Харибды и от Аида, уболтав того, вернется. Его дед Автолик.
– Это тот, что воровал стада, гоняя их, как Гермес, задом наперед?
– Да, к тому же Автолик был сыном Гермеса. А другой дед у Одиссея – сын Громовержца.
– Ух ты, правнук богов, значит? Тиндарей об этом знает?
– Знает, только остров уж больно мал.
– А о хитрости Одиссея тоже знает? Может, этот рыжий что придумает?
Девушка невольно кивнула вниз на Одиссея, который в тот момент поднял голову. Получилось, что Пенелопа приветствовала сына царя Итаки. Одиссей обомлел. Наверху стояла красивая, стройная девчонка с волосами цвета расплавленного золота, горящими на солнце, ее зеленые глаза насмешливо искрились, и эта девчонка кивала ему!
– Хайре! Радуйся! – приветствовал юную красавицу Одиссей. Та заметно смутилась, даже чуть отступила назад, но тут же взяла себя в руки и произнесла ответное приветствие:
– Радуйся, Одиссей!
– Ты знаешь меня, красавица?
Девчонка смутилась окончательно, выручил ее Ализий, рассмеявшись:
– Я знаю, Одиссей.
– Ализий, это ты? Радуйся! Быть тебе богатым, не узнал. Против солнца не видно.
– Что моя сестра красива, ты разглядел. Заходи к нам в дом, поговорим.
– Сюда? – кивнул в сторону входа в мегарон Одиссей. Пенелопе показалось, что в его голосе восторга поубавилось.
– Нет, приходи вечером в наш дом за городом. Спросишь на западной дороге дом Икария, всякий покажет. Или за тобой раба прислать?
– Найду! – махнул рукой Одиссей.
На их беседу уже стали обращать внимание, потому Пенелопа поспешила уйти, даже спартанке ни к чему привлекать внимание молодых мужчин.
Дом Икария во сто крат проще, чем дворец Тиндарея, может, потому, что загородный? Зато уютный, и принимать Одиссея, точно важного заморского гостя, тоже не стали, позвали с собой на крышу.
Гелиос уже приблизил свою колесницу к вершинам гор, совсем скоро стемнеет, потому рабы приготовили светильники. Хозяин дома приветствовал гостя и пригласил за собой:
– Радуйся! В мегароне душно, не обидишься ли, если на крышу позовем? Мы сами в такое время предпочитаем там сидеть, жара спала, сейчас ветерок подует.
– Я? Нет! Конечно, не обижусь.
Заметив, что Одиссей оглядывается, Икарий поинтересовался:
– Ищешь кого?
– Хорошо тут у вас. Надоел мне город, у нас на Итаке куда просторней.
Пенелопы нигде не было видно. Все верно, ни к чему девушке из женской половины – гинекея – нос высовывать, когда в доме чужие, особенно молодой мужчина.
За кого?!
Жених не выбран. Царь Спарты Тиндарей еще не решил, потому пока свататься может каждый. Ну, конечно, не каждый, тех, кто мелковат состоянием или родословной, и в ворота не пустят, но именитых достаточно.
Жениться на дочери Зевса?! Бегом! Небось папаша доченьку благоволением не оставит? Причем непонятно, какого папашу при этом имели в виду – небесного или земного. И у того и у другого достаточно возможностей облагодетельствовать зятя.
Эллада сошла с ума – все неженатые и просто мало-мальски чего-то стоящие мужчины от шестнадцати до шестидесяти, казалось, рванули в Спарту. Потом выяснилось, что это хитрость Диомеда. Узнав, что Тиндарей, уже отдавший одну дочь Клитемнестру микенскому царю Агамемнону, желает выдать и вторую, причем зять будет наследовать Спарту, хитрый царь Аргоса понял, что сорвать объединение Спарты и Микен под рукой Агамемнона можно, лишь сорвав само сватовство. Елена красавица, женихи у нее не переведутся, из-за загубленного сватовства в девках не засидится. Диомед и кинул клич: все свататься! Чтобы не заподозрили подвоха, прибыл в качестве жениха и сам, правда, постарался не быть первым, но и не десятым тоже.
Женихи накатывали в город, точно волна на берег во время прибоя. То и дело прибывал какой-то новый обоз. Чтобы не посрамиться, каждый потенциальный зять Тиндарея привозил с собой толпу родственников, сватов, друзей, слуг, тащили даже жен и детей! Уже есть жена? Ничего, жена не стена, можно и подвинуть, но не поучаствовать во всеобщем безумстве казалось непростительным. Гнали стада быков, табуны лошадей, блеяли козы, овцы, орали слуги, скрипели возы, щелкали кнуты колесничьих возниц. Все блестело, сверкало, орало, ругалось, пылило, сходило с ума само и сводило окружающих.
В Спарте не протолкнуться, хозяева двух небольших харчевен с ног сбились, пытаясь накормить и напоить гостей.
Те спартанцы, что посообразительней, быстро уяснили выгоду и стали зазывать прибывших в свои дома, суля ночлег и еду. Бывало, после таких ночлегов у гостей пропадали ценности, а иногда и сами гости, но пока больших жалоб не слышалось, то ли гости покидали Спарту по доброй воле, хотя и тайно ночью, то ли договаривались полюбовно…
Дворец царя Спарты Тиндарея набит битком, точно ларь богатой невесты.
Сам царь сокрушенно качал головой:
– Если так пойдет, то я разорюсь раньше, чем Елена выйдет замуж.
Женихи действительно ели и пили без меры, устраивали поединки, пока просто в виде соревнований, чтобы показать свою силушку и удаль, но все чаще между ними вспыхивали стычки. Неудивительно, молодые люди с оружием от безделья и желания похвалиться друг перед другом обязательно найдут приключения на то место, которым садятся. А когда их так много и они соперники, тем более.
Семья второго царя Спарты брата Тиндарея Икария вовсе перебралась в загородный дом. В Спарте непременно два царя, и никто не задается вопросом почему, и без объяснений все понятно. Тиндарей старший, Икарий младший. Только неясно, что будет с Икарием, когда Тиндарей отойдет от власти, передав ее зятю, тому самому, которого сейчас выбирают.
Но это будет не скоро, Тиндарей силен и вовсе не стар. А у Икария сильные сыновья, которые могут противостоять любым нападкам разных там зятьев. Это у Тиндарея два сына-близнеца – Диоскуры Кастор и Полидевк, но передать им власть царь Спарты не может, потому как считается отцом лишь одного близнеца – Кастора, а Полидевка его жена Леда зачала от Громовержца (как и Елену, кстати). Но близнецы настолько стали единым целым, что жить один без другого не могут, а потому Полидевк попросил небесного отца даровать бессмертие и брату и забрать их обоих на небо. Конечно, Тиндарей обиделся на Кастора, который предпочел небесного папашу земному, вырастившему его, но с участью смирился. Значит, так угодно богам, чтобы власть в Спарте перешла зятю, причем младшему.
Икария при этом не спрашивали. В последнее время он вообще старался держаться в стороне, временами исчезал, подолгу отсутствовал, забирая с собой сыновей, то одного, то другого, на вопросы только отшучивался. Но до поведения ли Икария, если тут решалась судьба Елены?!
У Икария, кроме сыновей, две дочери, младшая из которых Пенелопа дружна с Еленой, хотя моложе ее. Зеленоглазой насмешницей еще не очень интересовались женихи, рановато, в Спарте девушки выходят замуж в двадцать, а до того развивают свои тело и душу. Некоторые развивали и разум.
Спартанские девы не похожи на остальных эллинок, они куда свободней в поведении, лучше развиты и умом, и физически, самостоятельны в суждениях. С малых лет девочки воспитываются, как и мальчики, они тоже бегают, лазают по горам, плавают, учатся владеть оружием, причем не только луком и стрелами, как богиня-охотница Артемида, но и мечом, конечно, коротким, править колесницей, бороться… Спартанка должна уметь за себя постоять.
Конечно, Спарта еще не стала военным государством, какое позже прославится своей организацией, но уже славилась своими крепкими и очень красивыми женщинами. Елена хоть и самая красивая, но лишь одна из красавиц, спартанки столь хороши, что им нет необходимости подводить брови сажей, мазать щеки и губы соком красных ягод или подкладывать что-то для поддержки груди.
Волосы большинства спартанок великолепны и горят на солнце золотыми отблесками, они не рыжие, но золотистые. Елена голубоглаза, но есть немало и зеленоглазых чаровниц.
Одна такая – дочь Икария Пенелопа – стояла на плоской крыше дворца своего дяди Тиндарея и разглядывала женихов. Ее внимание привлек рыжеволосый крепыш, о чем-то с увлечением рассказывавший слушателям. Вот болтун!
Зеленые глаза девчонки искрились смехом. Неужели и этот рыжий тоже из женихов? Пенелопе он показался очень любопытным, даже приятным, несмотря на пегую шевелюру и небольшой рост, но Тиндарей не из тех, кто может отдать дочь, да еще такую, как Елена, вот этому. С первого взгляда видно, что его род богатством не блещет. Так, сын царька какого-нибудь с маленького дальнего островка! Дядюшке Тиндарею за своих дочерей настоящих царей подавай. Клитемнестру за микенского царя Агамемнона выдал, а чем Елена хуже?
Пенелопа любила Елену больше строгой, скучной Клитемнестры, и ей вовсе не хотелось для двоюродной сестры такого мужа, как противный Агамемнон, даже если этот муж будет очень богат. Девушка еще раз посмотрела вниз на женихов. Если честно, то большинство она прогнала бы гибким оливковым прутом, слишком непривлекательны женишки. Один Аякс огромный, как скала… нет, не скала, а бычья туша, поставленная на задние ноги, только и сами ноги больше похожи на столбы, что подпирают лестницу, ведущую в гинекей. Второй Аякс маленький, щуплый, вечно надутый, такого всю жизнь придется убеждать, что он мал, да удал.
Хорош Диомед, но горделивого царя Аргоса Тиндарей не выберет ни за что! Всем известно, что Диомед и Агамемнон точно два цепных пса, отпусти с поводков – перегрызут друг дружке горло. Негоже Тиндарею двух таких зятьев иметь, можно самому оказаться меж двух огней и пострадать из-за неосмотрительности.
Никто не понимал, почему тянет Тиндарей, кого еще из женихов ждет, если все уже здесь? Разве старый Нестор с Пилоса не приплыл и эвбейский Навплий своего Паламеда не прислал свататься? Вот кого Пенелопе было бы интересно увидеть, а особенно послушать. О Паламеде столько всякого рассказывали, уж очень умен сын Навплия, все что-то придумывает и придумывает. Недавно отец рассказывал, что теперь у него новая выдумка, которая может помочь купцам, – на пластины серебра метки ставить и использовать вместо товара для покупок.
– Как это? – удивилась тогда Пенелопа.
– А так. Привез купец вот такую пластинку с меткой и обменял ее на пять быков.
Пенелопа звонко рассмеялась:
– К чему хозяину пяти быков пластина?
– Э, нет… Он у другого купца эту пластину на меч обменять может или вон у гончара на пифосы, а уже гончар за эту пластину у другого купца ткани возьмет…
– Постой, постой… получается, если владельцу быков не нужны ткани, а гончару быки, то при помощи этой пластины можно не сводить их всех вместе на рынке, но при этом совершить тройной обмен?
– Ах, ты ж моя умница! – восхитился отец, потому что дочь схватила суть куда быстрее сыновей. Ализий только еще морщил лоб, а Пенелопа уже все поняла. – К тому же можно и не тащить из одного края Эллады или Великой Зелени в другой этих быков или горшки, а везти пластины. И в разных местах на эти пластины менять товары.
– А что на них должно быть помечено?
– Это другая придумка Паламеда. Тяжесть пластины и то, кем определена, чтобы доверие было.
– Так и на золоте можно метить.
Пенелопе очень понравилась придумка Паламеда. А еще про него поговаривали, что придумал какие-то игры хитрые, в которые играть можно, сидя за столом и при светильнике. Не все же одни рассказы слушать…
На мысль о рассказах Пенелопу навела болтовня, слышавшаяся внизу. Женихи, неимоверно привирая, рассказывали о своих мнимых приключениях. Обыкновенный переход большой лужи после дождя в их устах превращался в плаванье по бурному морю, а любая охота была сродни Калидонской на дикого вепря. Если верить тому, что врали кандидаты в зятья Икадия, любой кабан в Элладе таков, что смог бы кормить целую деревню не меньше года, рыбины в последнее время перестали помещаться даже в длинные стовесельные триеры, а бури на Великой Зелени случались трижды в день с валами выше вершин Тайгета, который заслоняет Спарту от остальных городов. Вепря женихи убивали одним ударом кулака, рыб запрягали в свои триеры, как быков в плуг, а с Посейдоном и вовсе разбирались одним «хм», бог морей пугался и немедленно затихал в своей глубине, чтобы не получить от смелых ахейцев по шее.
Слушать этих вралей было смешно. Сплошные герои, каждый из которых способен осчастливить любую красавицу одним только намерением жениться.
Взгляд Пенелопы снова вернулся к крепышу, от макушки до пяток заросшему светло-рыжими волосами. Буйная растительность кучерявилась не только на голове и подбородке, но и на ногах, руках и даже спине. Выгорев на солнце, эти кудри стали скорее пегого, чем огненно-рыжего цвета. Невысокий, крепкий, как дубок, он без конца сверкал белозубой улыбкой и что-то рассказывал. Слушали внимательно, с удовольствием хохотали, но чувствовалось, что смеются не над грубыми шутками, а над чем-то действительно смешным. Тоже небось врет про вепря или Посейдона. Или про то, как наставил рога царям тех мест, куда плавал. Такие любят хвастать своими мужскими победами и количеством рожденных от них сыновей по всем отдаленным уголкам Великой Зелени.
При мысли о победах рыжего болтуна над неведомыми красотками почему-то стало обидно. Но не за Елену, просто обидно…
Сзади к любопытной девушке неслышно подошел ее брат Ализий.
– Эй, на кого это ты загляделась?
– Этот рыжий тоже жених?
– Нынче все женихи. Слетелись со всей Эллады, точно мухи на мед, словно больше невест не существует.
– Чем ты недоволен? Или ревнуешь к Елене? Ты-то не жених?
– Хвала богам.
– Почему, потому что она наша сестра, пусть и двоюродная?
– Она еще принесет несчастье нашему дому.
– Тьфу на тебя! Сватовство, готовится свадьба, а ты про беду.
Ализий кивнул на толпившихся внизу женихов:
– Смотри! Ну, посмотри. Они все с оружием. Их много, а выбрать нужно одного. Как ты думаешь, что сделают остальные, пусть не все, но некоторые? Начнется просто резня, в которую будут вовлечены и спартанцы.
Пенелопа с ужасом разглядывала толпу разгоряченных молодых мужчин. Ализий прав, по утрам они топчутся во дворе, переругиваясь пока беззлобно и словно нехотя, потом отправляются в харчевни или к своим шатрам, выпивая там немыслимое количество вина, часто неразбавленного, насилуют рабынь и все чаще бесчинствуют. Хвала богам, пока до серьезных стычек не доходило, а что дальше?
Каждый в отдельности герой и способен на многое, собранные вместе – ни на что путное, только на войну или бойню. Войны нет…
– Что же будет?!
– Тиндарей тянет время в надежде найти какой-то выход, но я его не вижу. Нужна хитрость, настоящая, на которую мы неспособны.
Чтобы отвлечь брата от столь неприятного разговора, Пенелопа кивнула вниз:
– А кто этот рыжий?
– Сын царя Итаки Лаэрта Одиссей.
– Где это?
– Маленький островок возле Самоса.
Пенелопа тихонько рассмеялась.
– Ты чего?
– Просто, когда ты подошел, я как раз подумала, что этот женишок небось сын царька с крошечного островка, который не всякий ахеец и знает.
– Да этот остров не так-то прост, как и сам Одиссей. Я с ним едва знаком, но слышал, что большего хитреца во всей Элладе не сыскать, выкрутится даже из объятий Сциллы или Харибды и от Аида, уболтав того, вернется. Его дед Автолик.
– Это тот, что воровал стада, гоняя их, как Гермес, задом наперед?
– Да, к тому же Автолик был сыном Гермеса. А другой дед у Одиссея – сын Громовержца.
– Ух ты, правнук богов, значит? Тиндарей об этом знает?
– Знает, только остров уж больно мал.
– А о хитрости Одиссея тоже знает? Может, этот рыжий что придумает?
Девушка невольно кивнула вниз на Одиссея, который в тот момент поднял голову. Получилось, что Пенелопа приветствовала сына царя Итаки. Одиссей обомлел. Наверху стояла красивая, стройная девчонка с волосами цвета расплавленного золота, горящими на солнце, ее зеленые глаза насмешливо искрились, и эта девчонка кивала ему!
– Хайре! Радуйся! – приветствовал юную красавицу Одиссей. Та заметно смутилась, даже чуть отступила назад, но тут же взяла себя в руки и произнесла ответное приветствие:
– Радуйся, Одиссей!
– Ты знаешь меня, красавица?
Девчонка смутилась окончательно, выручил ее Ализий, рассмеявшись:
– Я знаю, Одиссей.
– Ализий, это ты? Радуйся! Быть тебе богатым, не узнал. Против солнца не видно.
– Что моя сестра красива, ты разглядел. Заходи к нам в дом, поговорим.
– Сюда? – кивнул в сторону входа в мегарон Одиссей. Пенелопе показалось, что в его голосе восторга поубавилось.
– Нет, приходи вечером в наш дом за городом. Спросишь на западной дороге дом Икария, всякий покажет. Или за тобой раба прислать?
– Найду! – махнул рукой Одиссей.
На их беседу уже стали обращать внимание, потому Пенелопа поспешила уйти, даже спартанке ни к чему привлекать внимание молодых мужчин.
Дом Икария во сто крат проще, чем дворец Тиндарея, может, потому, что загородный? Зато уютный, и принимать Одиссея, точно важного заморского гостя, тоже не стали, позвали с собой на крышу.
Гелиос уже приблизил свою колесницу к вершинам гор, совсем скоро стемнеет, потому рабы приготовили светильники. Хозяин дома приветствовал гостя и пригласил за собой:
– Радуйся! В мегароне душно, не обидишься ли, если на крышу позовем? Мы сами в такое время предпочитаем там сидеть, жара спала, сейчас ветерок подует.
– Я? Нет! Конечно, не обижусь.
Заметив, что Одиссей оглядывается, Икарий поинтересовался:
– Ищешь кого?
– Хорошо тут у вас. Надоел мне город, у нас на Итаке куда просторней.
Пенелопы нигде не было видно. Все верно, ни к чему девушке из женской половины – гинекея – нос высовывать, когда в доме чужие, особенно молодой мужчина.