Наталья Павлищева. Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»

Наталья Павловна Павлищева
Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»

Нежданная гостья

   Сулейману шестьдесят – возраст для мужчины очень солидный.
   Султана уже прозвали Кануни – Законником. Он действительно строго соблюдал все законы империи в том, что касалось управления страной и его дел как падишаха. И при этом без конца нарушал все что можно, если дело касалось его Хуррем.
   Хуррем Роксолану назвала мать Сулеймана валиде Хафса Айше, назвала за звонкий смех, звучавший словно серебряный колокольчик. Зеленоглазая девчонка из Рогатина, волей судьбы ставшая рабыней султанского гарема в Стамбуле, Настя Лисовская действительно была улыбчива, может, тем и понравилась султану?
   Впервые услышав этот голосок, султан сделал Роксолану-Хуррем икбал – избранной, той, что побывала на ложе Повелителя, и не раз. Но это все не было нарушением, бывали икбал и из истопниц. Нарушения начались, когда Роксолана родила сына. После того ей вовсе не полагалось бывать у султана, потому что неписаное правило гласило: одна наложница – один сын. Мать шехзаде, кем бы она ни была до того, как стать икбал – принцессой или истопницей, – должна уехать с ним в санджак – провинцию, чтобы помочь наладить там жизнь.
   Принцы учились править государством в санджаках. Беда в том, что править государством предстояло только одному из них, остальные, согласно закону Мехмеда Фатиха, должны быть уничтожены со всем их потомством мужского пола. Закон Фатиха вовсе не требовал обязательного уничтожения, но позволял сделать это в целях сохранения целостности империи в случае смены правителя. Вчерашние шехзаде, ставшие султанами, пользовались этим законом против соперников, так отец Сулеймана султан Селим уничтожил сначала отца, сместив того с трона, потом двух братьев с их сыновьями, а потом и двух собственных сыновей и внуков от них, оставив только Сулеймана.
   Именно потому наложницам не позволялось рожать больше одного сына, ведь матери трудно согласиться с уничтожением своих сыновей одним из них.
   История показала, что это не так, легко соглашались, и братоубийство из-за власти процветало не только в Османской империи.
   После рождения первенца Сулейман не удалил от себя Роксолану, хотя та могла родить еще сына, и не одного. С той минуты начались его нарушения правил ради смешливой зеленоглазки. Роксолана родила шестерых детей, пятеро из которых были сыновьями. Но это не все, султан женился на бывшей рабыне! И не в том ужас, что была рабыней, а не принцессой, а в том, что османские падишахи не женились уже более полутора столетий, просто брали наложниц, чьи дети имели равные права на наследование трона независимо от происхождения их матерей. А Сулейман женился по закону шариата, объявив Роксолану женой перед главным кадием Стамбула.
   И в санджак с сыном она не поехала, и на трон рядом с султаном села, и дела вершила многие, словно великий визирь. И из бывшего гарема переехала в Топкапы, ближе к султану, оставив прежних наложниц во главе с бывшей кадиной (матерью султанского сына, умершего от оспы) Гульфем в Старом Дворце. Быть отставленной наложницей, конечно, ужасно, но и всесильная султанша всего лишь рабыня своего Повелителя, что легко доказали события следующих месяцев.
 
   Нелепость, Гульфем приехала в Топкапы, сначала осматривала гарем, словно что-то прикидывая, потом отправилась к султану.
   Главный евнух, провожавший отставную наложницу к Повелителю, был явно смущен. Когда он вернулся, Роксолана поинтересовалась:
   – Аббас-ага, Повелитель вот так сразу согласился принять Гульфем Султан?
   – Она просила об этом несколько дней назад. Сегодня Повелитель прислал в Старый Дворец сказать, что готов встретиться.
   – Что Гульфем Султан было нужно, почему она просила о встрече?
   – Я не знаю, султанша, действительно не знаю.
   – В Старом Дворце что-то не в порядке?
   – Жалоб не было.
   – Но зачем-то Гульфем приходила к Повелителю?
   Это так и осталось Роксолане неизвестным.
 
   Прошло несколько дней…
   Стук в дверь заставил Роксолану вздрогнуть. Она никого не ждала, кто посмел побеспокоить всесильную султаншу в поздний час?
   – Войди!
   Это был главный евнух, уже четвертый за время ее пребывания в гареме. Подумав об этом при появлении рослого Аббаса, чье имя вполне оправдывалось вечно угрюмым выражением его лица, Роксолана ужаснулась:
   – Какая же я старая!
   Она старалась не менять слуг часто, хотя к евнухам это не относилось. Молоденькие глуповатые служанки рядом раздражали, к тому же их юность подчеркивала ее собственный возраст. Конечно, во дворце немало молодых рабынь, но они не отличались красотой и даже изяществом, всесильной султанше совсем ни к чему соперницы, она ценила преданность и послушание.
   А вот евнухов меняла, не потому что переставала доверять, просто оскопленные мужчины быстро превращались в нечто не слишком привлекательное внешне. Толстые, больше похожие на вульгарных женщин, с визгливыми голосами и рыхлыми телами, они становились неприятны, приходилось менять на новых. В гареме только чернокожие евнухи, это была идея султана – рожденный от такого охранника ребенок обязательно будет отличаться цветом кожи. Это удивляло, потому что у Сулеймана бедолаги были полными скопцами, какие дети?!
   Султанша не замечала или делала вид, что не замечает этих несчастных, общаясь только с главным евнухом, но и таких после нескольких лет службы отправляла в Старый Дворец на покой. Аббасу тоже пора, лишение мужского достоинства сказалось на внешности, он умен и старательно держит себя в разумных пределах, мало ест и много двигается, к тому же не полный скопец, но время берет свое.
   – Султанша, Повелитель желает поговорить с вами сейчас.
   – Сейчас?
   – Да, госпожа.
   Роксолана только покосилась в зеркало, которое поднесла по ее знаку Муфида, кивнула:
   – Поспешим, если Повелитель требует.
   По пути успела поинтересоваться у евнуха:
   – Что-то случилось? Это из-за Гульфем Султан?
   – Не знаю, госпожа, Повелитель ничего не сказал.
   Султан позвал к себе не через дильсиза, потайным путем, а через главного евнуха, это сродни официальному вызову. Значит, все-таки случилось…
   – У Повелителя кто-то был перед этим?
   – Келальзаде-паша, госпожа…
   Шагая к покоям султана, Роксолана быстро прикидывала.
   Келальзаде Мустафа Челеби – канцлер, секретарь имперского совета, кроме того, он официальный историограф падишаха, успешно претворяющий в жизнь идею создать образ идеального монарха. Он весьма преуспел в этом, для потомков уже сделаны записи о деяниях султана Мехмеда Фатиха, блистательного завоевателя Константинополя, а также серьезно подправлен образ отца нынешнего падишаха султана Селима Явуза – так, чтобы прозвище Явуз не считалось свирепым или жестоким, а если и считалось, то по отношению к врагам империи и ислама.
   О султане Сулеймане и говорить нечего, Келальзаде-паше оставалось всего лишь объяснить казнь Ибрагима-паши и шехзаде Мустафы. Он объяснил, припомнив все просчеты и ошибки казненных, но людская молва, которая от его сочинений не зависела, продолжала возлагать вину на султаншу Хуррем.
   Что же мог такого сообщить Келальзаде-паша Повелителю, чтобы поздно вечером вызвать к себе султаншу? Ради очередной главы из его истории династии Сулейман этого делать не стал бы.
 
   – Войди!
   Что-то в голосе Сулеймана не понравилось Роксолане, все же Келальзаде-паша принес не лучшее известие Повелителю.
   – Повелитель, вы пожелали меня видеть?
   Она точно знала, когда как обратиться к супругу. Наедине бывала и шаловливой, и даже дурашливой (раньше, теперь это выглядело бы уже смешно), ласковой, просто влюбленной женщиной, но стоило оказаться рядом кому-то из слуг или чужих – превращалась в покорную рабыню. Уже много лет Сулейман не имел поводов укорить свою Хуррем за хоть в чем-то неподобающее поведение.
   Так же вела себя и Михримах. Конечно, она давно взрослая женщина, дочь – Айше Хюмашах – замуж пора выдавать, но и она бывала ласковой кошечкой, прилежной ученицей или гордой принцессой, в зависимости от обстоятельств.
   – Да, Хуррем, проходи. Оставьте нас.
   Жест, отправляющий прочь всех, сам тон говорили о важности разговора, а еще о недовольстве Повелителя.
   Пройдя в глубь большой комнаты, Роксолана ждала. Не стоило лезть с вопросами, султан все сам скажет, но сердце неспокойно. Что же случилось?
   – Присядь.
   Сел на диван, но не рядом и так, чтобы видеть ее лицо, скрывая свое в тени. И это тоже не понравилось Роксолане, но она молчала.
   – Во время всех этих событий… как вел себя шехзаде Баязид?
   Какие события султан имел в виду, объяснять не нужно: говорилось о том, как после похода против шаха Тахмаспа и казни старшего из шехзаде, Мустафы, бывшего первым наследником трона, Сулейман вдруг слег и довольно долго лежал практически неподвижно. Все считали, что султан безнадежен, что он уже никогда не встанет на ноги, немедленно каждый потянул в свою сторону, придворные принялись искать выгоду из создавшегося положения и гадать, кто же станет следующим султаном. Лишь султанша боролась не только за жизнь Повелителя, но и за целостность империи.
   Конечно, она могла не беспокоиться, ведь следующим султаном становился ее сын, а значит, она сама валиде Султан. Так было даже проще, Нурбану, любимая наложница шехзаде Селима и мать его старшего сына Мурада, не в состоянии помешать всесильной султанше, но Роксолана решила иначе. Ей и в голову не пришло объявить любого из оставшихся сыновей султаном, мать даже не вызвала принцев в Стамбул. Напротив, Роксолана сделала все, чтобы никто не догадался о тяжелом состоянии Сулеймана, о том, что султан не встает и не произносит ни звука, что на его лице живут только глаза, а шевелятся лишь пальцы рук. Несколько недель Роксолана решала все вопросы сама и даже рискнула поставить тугру – подпись падишаха – на фирмане, чтобы доказать всем, что Сулейман в состоянии читать, писать и подписывать документы. За подпись вместо султана могло быть одно наказание – смерть.
   Особенно тяжело стало, когда в горах Румелии вдруг объявился лже-Мустафа и враги султанши немедленно подняли головы. После казни по приказу самого султана настоящего шехзаде Мустафы через несколько месяцев в горах Румелии объявился человек, очень похожий на принца. Это неудивительно, всем известно, что у Мустафы несколько двойников. Немедленно поползли слухи, что это и есть спасшийся Мустафа, он, мол, заподозрил неладное в срочном прибытии падишаха в войска и отправил в шатер к султану двойника, которого и казнили вместо шехзаде.
   Заговорщики привлекли Махидевран, и та «признала» в лже-Мустафе своего сына. Бесполезно объяснять, что в пику султанше она признала бы сыном даже чернокожего старшего евнуха. Но не отправишь же глашатаев кричать об этом на всех рынках? И чем больше оправдываешься, тем меньше люди верят в твою невиновность – это Роксолана поняла давно. Она уже давно не боролась за людскую признательность, за доброе к себе отношение, поняла, что молву не переломишь, не переубедишь. Ни тогда, когда строила мечети и больницы, ни когда открывала бесплатные столовые и имареты в разных городах, ни когда давала деньги на строительство или очистку новых арыков для воды… никогда Стамбул не сказал слова благодарности. Иерусалим сказал, а Стамбул нет. Ее так и не приняли в родном городе ее детей, и Роксолана больше не пыталась понравиться никому.
   Нет, в те страшные дни она боролась только за целостность империи и за самого султана. Обездвижен? Но ведь глаза-то живут! И руки теплые, бессильные, но теплые. Будет на то воля Аллаха, переборет болезнь, встанет и…
   Следующая мысль должна бы испугать по-настоящему. Она столько всего сделала от имени султана, даже тугру поставила… Роксолана прекрасно понимала, что должно последовать за выздоровлением Повелителя – ее собственная казнь. Никому не дозволено заменять падишаха без его приказа, а уж подписывать что-то тем более. Роксолана знала, что ее жизнь будет длиться, только пока он болен, и при этом отчаянно боролась за выздоровление.
   Но и тогда она не вызвала в Стамбул и не посадила на трон кого-то из своих сыновей, а ведь вполне могла бы. Рустем-паша привез самозванца с его сообщниками в Стамбул, но не рискнул казнить. Прекрасно понимая, что именем заключенного под стражу лже-Мустафы немедленно будет поднят бунт, Роксолана сама приказала казнить бунтовщика.
   Никто, кроме личного лекаря султана иудея Иосифа Хамона и немых дильсизов-охранников, не подозревал, что султан лишь прикидывается совершенно беспомощным и что подпись он поставил сам, воспользовавшись тем, что безмерно уставшая жена попросту заснула, так и не сумев вывести все завитки тугры. Сулейман лежал, прикидываясь совсем больным, и изучал, кто как ведет себя в такой ситуации.
   Конечно, на Роксолану свалилось тогда слишком много всякого: болезнь (она ведь тоже не подозревала о том, что не так уж Сулейман болен), необходимость от его имени решать государственные дела, а еще бунт лже-Мустафы и необходимость отдать приказ о его казни.
   После султана слегла она сама: невыносимо болели внутренности, желудок сводило так, что не могла ни есть, ни пить неделями. Роксолана никогда не была толстой, но теперь остались кожа да кости. И зеленые глаза на исхудавшем лице, казавшиеся большими, даже огромными.
   Но они все пережили, со всем справились. Конечно, Повелитель немолод, у него все чаще болит нога, но дух его силен и воля несгибаема.
   Что же такого сообщил султану Келальзаде-паша?
 
   – Я не знаю, как вел себя шехзаде Баязид, – честно призналась Роксолана, – шехзаде был в то время далеко от Стамбула, сначала вместе с вами в походе, а потом там, куда вы его отправили, Повелитель.
   Султан почему-то несколько мгновений внимательно смотрел на жену, потом встал и сделал пару шагов по комнате. Роксолана тоже поднялась – когда Повелитель стоит, даже султанше негоже сидеть, особенно если ее вызывают вот так: почти официально и поздно вечером.
   – Но я не из-за того тебя позвал.
   Почему-то ей показалось, что Сулеймана чуть смущает необходимость произнести очередную фразу… В следующее мгновение Роксолана убедилась, что так и есть, но мысль о его смущении мгновенно отошла на задний план, настолько поразили слова султана:
   – С завтрашнего дня Гульфем Султан будет жить в Топкапы.
   – Кто?…
   – Гульфем. Распорядись, чтобы подготовили покои.
   Сказать, что обомлела, – значит, не сказать ничего. Гульфем – вторая кадина Сулеймана, вернее, была ею много лет назад.
   Первой кадиной (неофициальной женой) Сулеймана была Фюлане, которая еще в его бытность наместником Кафы там родила шехзаде Сулейману сына – Махмуда, но умерла при родах. Двух следующих кадин – Гульфем и Махидевран – Сулейман взял себе в Манисе. Гульфем родила Мурада, а Махидевран – Мустафу. Тогда Сулейман был еще наследником престола, единственным у своего отца Селима, свергнувшего предыдущего султана Баязида. Селим – младший из сыновей и не мог надеяться когда-либо на трон, но победил всех: сначала заставил отца отречься от престола в свою пользу, потом уничтожил двух братьев и всех племянников. А потом очередь дошла до собственных сыновей и внуков, остался только Сулейман и его мальчики.
   Благодаря отцу у Сулеймана не было соперников, а потому, когда после восьми лет правления умер сам султан Селим, его единственный сын Сулейман стал султаном без помех.
   А потом, уже в Стамбуле, в его жизни появилась Роксолана, прозванная Хуррем, и затмила собой всех остальных.
   Два старших сына Сулеймана – Мурад и Махмуд – умерли в год рождения старшего из сыновей Роксоланы, ее первенец был назван Мехмедом. Больше никто не рожал султану сыновей, а Роксолана родила Абдуллу, Селима, Баязида и Джихангира, и еще после первенца – дочь Михримах, ставшую любимицей отца. Абдулла умер в детстве, остальные выжили, только Джихангиру в младенчестве покалечили спинку, конечно же обвинив в этом мать, неспособную родить здорового малыша.
   Они с Сулейманом любили своего Мехмеда, но наследником должен был стать Мустафа, он старший из сыновей, он достойный. Но все понимали, что отец назовет наследником Мехмеда, а потому старшего сына Роксоланы попросту заразили оспой, кроме него в Манисе в тот год умерли только двое слуг. Сулейман, твердо веривший, что такие болезни, как оспа и чума, – наказание Аллаха, и если вины нет, то и опасаться не стоит, расследование проводить не стал. Роксолана не верила в это наказание, но что она могла? Нет, смогла: исполнителя установили, но он сам умер вместе с Мехмедом, а заказчики остались безнаказанными.
   Через десять лет Сулейман в походе казнил Мустафу за то, что сорокалетний шехзаде устал ждать своей очереди на трон и начал подписывать свои бумаги как «Султан Мустафа». Это было равносильно покушению на законную власть, Сулейман такого не прощал.
   Махидевран давно жила с сыном и внуками сначала с Манисе, потом в Амасье, а теперь вот подле его могилы в Бурсе. Гульфем осталась в Старом Дворце, когда Роксолана организовала свой переезд во дворец Топкапы к Сулейману.
   Гульфем в Топкапы означает, что султан решил возродить уничтоженный Роксоланой гарем?!
   Вида не подала, поклонилась как положено:
   – Как прикажете, Повелитель. Какие покои подготовить для Гульфем Султан?
   Гульфем давным-давно перестала быть «Султан», как только умер ее единственный сын, таков обычай. Но Повелитель вправе хоть жениться на ней, кто может возразить Тени Аллаха на Земле?
   – Сама реши.
   – Как много с ней переедет служанок? Извините, Повелитель, я спрашиваю, чтобы понять, сколько и каких комнат освобождать.
   – Не знаю, отправь кого-нибудь в Старый Дворец, пусть поинтересуются.
   – А… Гульфем Султан знает, что она переезжает?
   Глаза султана сверкнули недовольством.
   – Конечно знает, я сам ей приказал сегодня!
   – Как скажете, Повелитель…
   Удалилась не поворачиваясь к нему спиной, отвыкла от такого, но получилось ловко, не споткнулась.
 
   За дверью сразу подозвала главного евнуха:
   – Отправь кого-то в Старый Дворец, пусть спросят, сколько служанок переедет с Гульфем завтра.
   Тот склонился, глядя виновато:
   – Я уже сделал, госпожа. Четыре комнаты будет достаточно. Мы подобрали и почти подготовили.
   Роксолана обомлела: все вокруг знали о переезде Гульфем, кроме нее?!
   – Ты знал, что Повелитель решил вернуть Гульфем?
   Евнух снова уставился в пол и виновато вздохнул:
   – Да, госпожа…
   – Почему же мне не сказал?!
   – Я… я не думал, что вы не знаете. Решил, что просто не желаете этим заниматься.
   Роксолана уже мерила быстрыми шагами коридоры дворца, направляясь к своим покоям. Внутри все сжалось, желудок снова свело.
   – Какие комнаты вы подготовили?
   Евнух объяснил. Он сделал все толково: постарался и Гульфем разместить так, чтобы обиды не было, и от султанши расположить подальше, лучше не придумаешь. Роксолане оставалось только кивнуть в знак согласия.
   – Хорошо. Все сделано?
   – Да, госпожа.
   – С завтрашнего дня тебе придется звать госпожой Гульфем Султан.
   – А вы?! – ахнул евнух.
   – Я?… Я по-прежнему буду стараться делать все, что прикажет Повелитель. Иди проследи, чтобы все было готово, не то Гульфем Султан может быть недовольна.
   Аббас не выдержал, у самых ее покоев все же поинтересовался:
   – Госпожа, что произошло, почему Гульфем… Султан возвращается?
   Роксолана мысленно усмехнулась его паузе перед словом «Султан», пожала плечами:
   – Аббас-ага, Повелитель не объясняет свои поступки никому. Постарайся, чтобы у Гульфем Султан не было причин выражать недовольство.
   – Все сделаю, госпожа.
 
   В своей комнате просто опустилась на диван, не в силах даже двигаться.
   Пятнадцать лет гарема просто не существовало – когда случился пожар, лишь чуть задевший помещения гарема в Старом Дворце, Роксолана сделала все, чтобы перебраться в Топкапы, причем безо всяких остальных наложниц. Оставшиеся в Старом Дворце не знали нужды ни в чем, у них не было одного: надежды, ни малейшей надежды стать султаншей.
   И вот теперь…
   Почему Сулейман вдруг вспомнил о Гульфем? Конечно, самой Роксолане пятьдесят, а Повелитель еще силен как мужчина, но она исправно поставляла на ложе красивых девушек, пристально следя за тем, чтобы они не были ни умны, ни честолюбивы. Только ублажение тела, не больше, к этому давно научилась не ревновать.
   Но Гульфем… Гульфем куда старше самой Роксоланы, она не слишком умна и образованна, а если что и знала, то наверняка окончательно забыла в Старом Дворце среди женской болтовни и сплетен. Зачем Гульфем султану?!
   Объяснение могло быть только одно: ему не угодила сама Роксолана. Чем? Сулейман спрашивал о младшем сыне, что такого натворил Баязид?
   Желудок, постоянно болевший после многих страшных событий, снова свело так, что даже о Гульфем думать больше не могла, позвала лекарку. Конечно, это не Гюль и не старая Зейнаб, которые могли снять боль одним прикосновением пальцев, но данное лекаркой снадобье помогло, султанша заснула.
 
   Проснулась она от шума, когда солнце давно не только взошло, но и поднялось высоко в небо.
   – Муфида, что случилось? Что за шум?
   – Госпожа, это Гульфем Султан. Она хочет вас видеть.
   Роксолана усмехнулась: вызывает к себе?
   – Скажите, что я нездорова.
   – Она потому и пришла сама, чтобы проведать и поинтересоваться здоровьем.
   А вот этого допускать никак нельзя, нельзя показывать Гульфем, что она больна.
   – Попроси подождать, сообщи на кухню, чтобы принесли сласти и фрукты, и дайте мне одеться.
   Служанки расторопны, Чичек, подавая платье, сообщила, что Гульфем Султан предложено подождать султаншу в кешке, там прохладней, туда уже несут угощение. Они помогли Роксолане одеться, привели в порядок волосы, нанесли немного румян на бледные щеки.
   – Только не перестарайтесь, чтобы я не выглядела раскрашенной.
   – Что вы, госпожа. Просто оживим цвет лица, вы бледны сегодня.
   – А вчера нет?
   Чичек – девушка не из робкого десятка, склонила голову, кося лукавым взглядом:
   – Это потому, что вы ничего не едите. Выпейте вот это…
   – Снова снотворное? Ты хочешь, чтобы я заснула прямо перед Гульфем Султан?
   Удивительно, но у самой Роксоланы необходимость добавлять к имени соперницы слово Султан раздражения не вызывало.
   Чичек рассмеялась:
   – Нет, госпожа. Это, наоборот, поможет быть бодрой.
   Роксолана шла к кешку, где уже сидела Гульфем, и пыталась понять, что чувствует и как себя вести. Для всех она всесильная султанша, одного взгляда которой достаточно, чтобы передвигались горы, но вот пожелал султан, чтобы заботилась об отставленной когда-то наложнице, и она будет это делать.
   Кто Гульфем теперь? Соперница, но в чем? Почему Сулейман вдруг принял решение вернуть ее в гарем, вернее, перевести из Старого Дворца в Топкапы?
   Гульфем, конечно, постарела, но была красива той породистой красотой, которую неспособны уничтожить даже годы. У султанов не бывает некрасивых наложниц, даже у будущих султанов. Поставщики красивых девушек всегда знали свое дело, они подбирали для гаремов не тех, кто хорош сиюминутной красотой юности, а умели высмотреть среди красавиц таких, что не оскорбят взгляд и в старости. Даже старых уродливых рабынь не бывает.
   – Гульфем Султан… как я рада вашему приезду! Аббас-ага все сделал как надо, вы довольны своими покоями или есть какие-то пожелания?
   Гульфем явно смущена, забормотала:
   – Да, все хорошо, все хорошо…
   – Как ваше здоровье?
   – Спасибо, неплохо. А ваше? Я слышала, вы были больны?
   – Да, была. Трудно остаться здоровой, наблюдая, как устал Повелитель. Спасибо за ваше беспокойство. Прошу извинить, Гульфем Султан, но у меня столько обязанностей, что даже поболтать с вами некогда. Мы еще побеседуем, а пока прошу меня простить, Повелитель не любит безделья.
   – Да, конечно, я просто хотела вас проведать и поблагодарить за хорошо подготовленные комнаты.
   Когда, откланявшись, Роксолана уже ступила ногой на порог кешка, Гульфем вдруг добавила:
   – Только комнат будет нужно больше.
   – Вам тесно? Что же вы сразу не сказали, Гульфем Султан?
   – Не мне. – Глаза наложницы смотрели почти насмешливо. – Через несколько дней приезжает незаконнорожденная дочь императора Карла Габсбурга Каролина.
   – Куда приезжает?
   – Сюда. Каролина – испанская принцесса и моя внучатая племянница, Повелитель разрешил ей погостить у нас, поскольку он очень интересуется императором Карлом и всем, что с ним связано.
   – Она ваша племянница? Как такое может быть?
   – Моя сестра была замужем за немецким дворянином из Регенсбурга. Ее дочь стала фавориткой императора Карла.
   – Повелитель ничего не сказал мне о приезде принцессы. Вероятно, он намерен поселить принцессу не во дворце?
   Только сама Роксолана знала, каких усилий стоило не выдать бушевавших внутри мыслей, но ей удалось сдержаться, в голосе звучала лишь озабоченность.
   – Я вам говорю. Она будет жить во дворце.
   – С каких пор вы стали передавать мне распоряжения Повелителя, разве для этого нет Аббаса-аги?
   – Повелитель просил меня передать вам и Аббасу-аге, что принцессу нужно разместить в лучших комнатах.