Страница:
– Догнать! Схватить!
Не удалось: видно, у Варяжко были готовы отходы.
Они и впрямь были готовы, только берег милостник их для Ярополка, надеясь бежать с князем. Не удалось, теперь предстояло выполнять данное еще при жизни Ярополка обещание – мстить за него. Варяжко бежал к степнякам. Это худшее, что он мог сделать для Руси – привести печенегов!
Варяжко ни на минуту не поверил Блуду, давно подозревая того в предательстве, да князь Ярополк не слушал. Вот и поплатился. Князя уже нет в живых, а Варяжко теперь должен бегать по белу свету, как тать. Когда за Ярополком и шедшим за ним Блудом вдруг закрылись двери, дружинники не сразу сообразили в чем дело, а Варяжко понял, что князь обратно не выйдет, метнулся вон. Почему-то никто не обратил внимания на княжьего милостника, ужом скользнувшего мимо охранников. Тот не медлил, только пыль закрутилась следом за копытами коня. Но далеко бежать не стал, понимал, что догонят, спустился с Горы, доскакал до ближнего леса, постарался уйти не в бор, где все издали видно, а по краю к березняку. Второй конь, которого берег для Ярополка, послушно шел рядом. Киевляне с удивлением смотрели вслед несущемуся галопом Варяжке, недоумевая, чего это он? Он не стал уходить, как было задумано: с князем прямо через пристань, там Ярополка бы не тронули, а вот его милостнику одному помогать вряд ли стали бы, как-никак бросил своего князя на произвол судьбы! Объяснять, что князя заманили обманом и предательски убили, некогда, потому и бежал лесом. А вот дальше конем не пройдешь, можно только по дороге, но там быстро настигнут. Оставил обоих коней, как ни болело сердце за хороших жеребцов: сам выбирал, холил, лелеял, к седлу приучал, к своей руке… Дорог хороший конь, но жизнь дороже.
Закатное солнце осветило медленно бредущего в сторону степи бывшего княжьего милостника с конем в поводу. И милостник бывший, и князь тоже… Как-то судьба сложится? У Варяжка были знакомые среди печенегов, да только на правой стороне, а уходить пришлось по левой. Степняки есть степняки, не посмотрят, что знаком дальним родичам, тем более что правобережные и левобережные не всегда и меж собой ладят. Попадешься кому не тому, сказать, кто ты и откуда, не успеешь, печенеги либо бьют издали, либо арканят.
Солнце уже почти спряталось за полоской дальнего леса, Варяжко стал подумывать, где ему устроиться на ночлег, ведь разводить костер нельзя, опасно, но и сидеть одному среди степи опасно. И вдруг послышались крики, голоса были гортанными, ясно, печенеги. Пробормотав: «Только вас не хватало!», беглец остановился. Убегать бесполезно, догонят – только хуже будет. Шестеро конных приближались быстро, на подъезде загорланили по-своему, чтоб стоял, не двигался. Варяжко понял, ждал. По своей привычке степняки, подъехав, закружили, стараясь испугать как можно сильнее, чтоб тоже покрутился, теряясь. И с этим киевлянин был знаком, крикнул:
– Чего мотаетесь? Я один!
Сзади раздался насмешливый голос:
– Вараш, ты ли?
Беглец оглянулся: на него конем наступал всадник в меховой шапке, надвинутой на глаза, несмотря на теплую погоду. Голос знакомый, только не вспомнить, кто это. На всякий случай ответил:
– Я.
– Почему один? Как здесь оказался? – Всадник перестал напирать конем, но не спешился. Стоять перед конным было не слишком удобно, только выбирать не приходилось. Варяжко ответил как можно миролюбивей:
– Князь Ярополк убит, я бежал. Мне к Тимрею надо.
– Зачем? – Голос степняка стал жестким, почти пронзительным. Тимрей князь правобережный, его на левом не любят. Варяжко пожал плечами:
– Ну, не к нему, так к кому другому…
– Зачем? – снова поинтересовался печенег. Чего уж скрывать, теперь ему жить с этими людьми бок о бок, если, конечно, оставят в живых…
– Мстить за своего погибшего князя буду, клялся!
Клятвы степняки уважали, клятвы надо выполнять. Вокруг одобрительно загалдели сидевшие пока спокойно печенеги, их кони чуть дернулись от галдежа, но сразу остолбенели, повинуясь тычкам сильных ног. У них послушные кони, старики рассказывали, что когда-то такие же были у русичей, могли чуть не всю ночь лежать на боку не шевелясь, если надо, и голоса не подавали.
– Оди-ин?.. – с сомнением протянул старший печенег. Варяжко понимал, что вопрос с подвохом, но скрывать уже нечего, вздохнул:
– Нет, с вами вместе.
– С нами? – изумились, кажется, все. Такого еще никто не видывал, чтоб русич, да еще и знатный, княжий милостник, приходил к печенегам, чтобы вместе мстить своим же! Теперь галдели недовольно, не верилось, и закралось сомнение, что своей волей пришел, что говорит правду. Старший велел:
– Садись на коня, поехали, там разберемся. Ты один, нас много, будешь бежать – стрелами побьем!
– Да не буду я бежать, некуда мне… – пробурчал Варяжко. Это, видно, услышал печенег, засмеялся, обнажая кривые желтые зубы:
– Хорош урус, никуда не убежит…
Могли ведь и в полон забрать, и на невольничьем рынке продать, что с них станется? Но почему-то не стали, привезли к своему князю. Это был не Тимрей, но силен не меньше, племя большое, кибиток много, конников тоже. Он выслушал привезших Варяжко молча, казалось, князя все происходящее не касается, Варяжко даже решил, что отправит к следующему, но печенег вдруг поманил его к себе. Пришлось идти.
На какие унижения он идет, какие обиды терпит! И еще сколько впереди! Досада душила Варяжко, это из-за глупости и доверчивости Ярополка и предательства Блуда!
Так началась служба Варяжка печенегам. Чуть позже он все же перешел к своему знакомцу Тимрею, много ходил с ним на русичей, вернее, показывал проходы к Киеву, немало горя принес киевлянам, немало проклятий было сказано в его сторону. Но были и те, кто оправдывал беглеца, ведь все слышали, что Варяжко просил Ярополка не ходить к брату, все слышали, что обещал мстить за него. Вот и мстит!
Блуд не мог понять, почему ни Владимира, ни Добрыню не беспокоит бегство Варяжко к степнякам. Приведет печенегов? Эка невидаль… И не с такими справлялись!
Бывший воевода качал головой – сразу видно, что они с севера, до Новгорода степняки никогда не доходили, потому ни князь, ни его воевода не представляют всей опасности нападения Степи. Хотя как мог забыть эту страшную угрозу Владимир, некогда сидевший в Киеве еще с княгиней Ольгой, с трепетом ожидая помощи от отца, князя Святослава? Коротка память человеческая! Но теперь Блуд уже ничего не мог, он свое дело сделал, теперь его не слушали. Те, кто понял роль бывшего воеводы Ярополка, сторонились и даже плевали вслед, Владимировы же дружинники считали его чужаком. Блуд в глубине души даже жалел, что пошел против своего князя, но сделанного не воротишь, надо искать способ быть полезным нынешнему.
Рогнеда, узнав о помощи киевского воеводы, брезгливо передернула плечами:
– Предатель! Как Владимир его не боится? Своего князя предал, так любого другого сможет…
Добрыня покачал головой: что взять с глупой женщины?
Рогнеда с тревогой посмотрела на воеводу – не слишком ли откровенно говорила? Надо осторожней, он над князем власть имеет, не навредить бы… Для себя княгиня уже поняла, что у нее выбора нет, судьба связала Рогнеду с Владимиром тугим узлом, который не развязать. Значит, надо получить от этого замужества все что можно. Да и развязывать узел тоже не хотелось… Горячий князь полюбился его строптивой жене.
Мать иногда называла Рогнеду кошкой за умение падать на все четыре лапы. Княжна никогда не признавала свой проигрыш, умудрялась из любого, даже самого неприятного положения извлечь выгоду. Вот и сейчас: казалось, взята силой, опозорена, но она уже стала любимой женой Владимира, родила сыновей, носит под сердцем еще одно дитя, все время рядом с князем… А где его Аллогия? И не вспоминает о такой.
– Князь, нежданная беда!
Это и впрямь было опасно. Стоило огород городить, чтобы власть получил едва рожденный ребенок, а сам Владимир оставался при нем кормильцем до взрослых лет?! Но князь думал недолго:
– Где сама грекиня?
Блуд с сомнением покачал головой:
– Ее нельзя убивать, князь, кияне не простят, да и дружина тоже…
Владимир широко раскрыл на него глаза:
– Кто об убийстве-то говорит?! Хороша собой?
Блуд, совершенно ничего не понимая, растерянно кивнул головой:
– Красива, очень красива, недаром князь Святослав издалече сюда вез.
– Вот и женюсь! – захохотал вдруг новый князь.
– Да пойдет ли? – засомневался Блуд. – Горда больно…
Лицо Владимира перекосила чуть злорадная усмешка:
– У меня одна гордая уже есть. Добрыня, что я сделал, когда Рогнеда загордилась?
Добрыня поспешил напомнить племяннику:
– Князь, Наталья тяжела ведь.
– А я насильничать не стану. Но возьму по праву победителя.
Оба воеводы, старый и нынешний, только хмыкнули – а ведь прав князь. Может взять, тогда рожденный ребенок станет уже не первым его сыном, если вообще сын будет. А грекиня? Ну, кто же ее спрашивать станет, если мужа в живых нет?
Челядь на женской половине терема ходила на цыпочках, вздрагивая от голоса хозяйки. Рогнеда была вне себя от гнева – Владимир взял в жены грекиню Наталью, ту самую, что стояла между ней и Ярополком! Взял по праву победителя, как вдову брата, пусть и убитого по его вине. Никакого чинного брака не было, просто Наталья досталась как военная добыча, но Рогнеда, хорошо помнившая, что и сама стала княгиней так же, забеспокоилась. Грекиня поразила Владимира своей необычной красотой, не зря ее привез когда-то своему старшему сыну князь Святослав. У самой Рогнеды потеря – умер один из близнецов, Мстислав, второй, Изяслав, оказался крепче брата. А она снова тяжела, и снова повитуха обещала сына! Князь теперь с Рогнедой редко – боится повредить плоду, зато женщин стал себе брать без счета.
А еще Владимир вдруг повелел звать ее… Гориславой!
– К чему такое имя? – недовольно подивилась Рогнеда. – У меня свое достойное есть.
– Твое имя напоминает мне имя твоего отца! – у князя снова было плохое настроение. После того как в жизнь Рогнеды ворвался Владимир, она зависела даже не просто от воли мужа, а от любого его каприза. Хорошо осознавшая это княгиня решила сделать все, чтобы стать старшей, любимой женой. Иначе не только Гориславой будешь, но и вообще ключницей. Она промолчала в ответ на выпад против отца. Сейчас не время.
Рогнеда сдерживалась, только пока князь не вышел из терема, зато потом дала выход своей злости. Но, раскидав все, что попалось под руку, она без сил опустилась на лавку. Бей – не бей, бросай – не бросай, а изменить ничего нельзя. Грекиня уже жена, об этом объявлено всем. Мысль сделать что-то худое самой Наталье Рогнеде даже в голову не приходила, знала, что Владимир взял грекиню по праву победителя, и понимала, что воли самой вдовы в этом не было. Для Рогнеды страшнее понимание, что князь может позволить себе сколько угодно жен, даже очень знатных. Вон как бояре ему в рот заглядывают! Прикажи – и толпой поведут своих толстозадых дурех к великому князю в ложницу хоть пятыми, хоть двадцатыми женами. И как теперь быть? Князь, похоже, влюбчив и не в силах провести ни одну ночь без женского тела, она сама снова тяжела и еще надолго. Над этим надо было срочно подумать.
Рогнеда вздохнула, злиться уже надоело, напротив, сильно захотелось есть. Так у нее всегда: после неистовства страшно хочется чего-нибудь вкусного. Причем не просто пожевать сладкий калачик или попить морсу, а именно вгрызться зубами в кусок дичины! Она оглянулась, придумывая, что бы себе потребовать. Притихшие девки рискнули взглянуть на свою бушующую хозяйку. Та вздохнула и заявила:
– Голодна! Принесите чего-нибудь!
Холопки киевские, откуда им знать, что «что-нибудь» – это никак не орехи в меду или взвар. И то и другое появилось перед княгиней быстро, держали в соседней горнице специально для такого требования. Рогнеда, не понимая, уставилась на большое блюдо, на котором стояла плошка с орехами и кувшин со взваром.
– Я сказала, что есть хочу, а не лакомиться! Мяса принесите!
Перепуганная челядь метнулась в поварню, в погреб, по кладовым, и немного погодя Рогнеда уже со вкусом жевала холодную дичину, хрустела огурчиком и запивала все квасом из большого жбана. За гусиным крылышком она продолжала думать о том, как взять верх над Владимиром. Обгладывая ножку, прикидывала, стоит ли, например, вдруг уехать, чтобы князь попереживал? Уничтожив половину гуся, вздохнула и решила, что не стоит, мало ли… Поев, она даже немного успокоилась. После жареного гуся орехи в меду показались в самый раз, а взвар приятно разбавил излишнюю сладость.
Размышляя, Рогнеда вдруг поняла и другое: если не считать грекиню, которая вот-вот должна родить, то нельзя допускать в жизнь Владимира знатных женщин, пусть берет себе наложниц из простолюдинок сколько угодно, они не будут опасны. Княгиня обдумывала эту мысль несколько дней, потом осторожно попробовала поговорить с Добрыней. Дядя Владимира подивился такой заботе: еще не встречал, чтобы жена сама беспокоилась о наложницах для мужа.
– Если меня забывать не будет, то пусть хоть каждый день новую имеет. Особо когда я в тяжести… – Рогнеда кивнула на свой большой уже живот.
Добрыня хмыкнул: умная женщина! Об этом стоило подумать, Владимир горяч, ему и впрямь женщина всякую ночь нужна, чтоб дров не наломал, надо самых красивых подобрать. Благодарно улыбнулся Рогнеде:
– Князю о том, что это ты придумала, не говори. Так лучше будет.
Рогнеда быстро кивнула, и в мыслях не держала сама мужу такое объявить. В глубине души она уже понимала, что жизнь с Владимиром не будет ни легкой, ни спокойной, но успела сердцем прикипеть к нему, не представляла себе жизни без синих глаз и ярко-красных губ. А еще без положения старшей княгини. Значит, придется терпеть и терпеть, что бы он ни делал и кого бы на ложе ни брал. Тяготило Рогнеду только ее положение: большой живот мешал свободно двигаться и, главное, не давал жарко ласкать князя ночами. А без ласки какая же власть женщины над мужчиной? Никакой… Вот и страдала Рогнеда и от сознания, что муж с другой, и от того, что сама спит на пустом ложе…
Глядя на жадно сосущего грудь сына, Рогнеда вспоминала, как совсем недавно, корчась от боли, клялась, что это последний ее ребенок, что больше ни за что не подпустит к себе мужа. Но все прошло, и княгиня снова готова и ласкать князя, и становиться матерью. Наверное, почти каждая женщина так, мучаясь в родах, сразу же после них забывает и боль, и страх, и свои дурные мысли.
А вот что интересовало княгиню меньше всего, так это рождение другого княжича – сына грекини Натальи. Зря, именно этот ребенок, названный в память своих отца и деда Святополком, сыграет большую роль в судьбе ее Ярослава.
У Натальи родился Святополк, позже прозванный Окаянным, потому что получался как бы «двуотчичем». Владимир не позволял усомниться в своем отцовстве, сразу признал мальчика сыном, но киевляне посмеивались, мол, шустрый княжич, всех матери по девять месяцев носят, а ему всего трех хватило… На каждый роток не накинешь платок, оставалось только не обращать внимания на разговоры.
Добрыне долго помогать своей новой княгине не пришлось: Владимир решил отдать ему Новгород. Дядя князя был и рад этому, и печален. С одной стороны, он становился посадником в Новгороде, о чем и мечтать не мог, с другой – его любимый и опекаемый племянник теперь оказывался так далеко. А если Владимиру будет нужна помощь, совет? Но Добрыня смотрел на князя и понимал, что лучше ехать. Владимир уже способен справиться со всем сам, и дядя будет только в тягость. У Добрыни хватило ума не отказываться.
– Кого воеводой поставишь, князь?
Вопрос законный. Такое место пустовать не должно и дня. Но ставить Блуда нельзя, тот был воеводой Ярополка, да и не хотелось. Владимир мотнул головой:
– Думал Олега…
– Это Волчий Хвост? – Добрыня хмыкнул. И впрямь князь способен разобраться сам. Лучшего придумать нельзя, даже дядя не догадался. Олег того же рода, что и князь Олег Вещий. Род славился умением обращаться в лунные ночи в волков. Никто не мог этого подтвердить, но и доказать, что не так, тоже не мог. Сам Олег неизменно носил на шапке хвост матерого серого хищника, словно подчеркивая славу своего рода. Потому и прозвали Волчьим Хвостом. Но не за то ценил Олега князь, Волчий Хвост действительно станет хорошим воеводой. Дружина его любит, с варягами справляться умеет, что дорогого стоит. С ними даже Добрыне говорить трудно, а Олег договаривается, причем как-то так, что те просто слушаются.
– Верно, князь, добрый воевода будет. А Блуда куда же? – Добрыня не стал добавлять, что обиженный Блуд немало опасен.
– Рогнеда родила. Снова мальчик. К нему приставлю кормильцем. – Заметив, как чуть нахмурился Добрыня, Владимир поспешил добавить: – А не захочет княгиня, поставлю к Изяславу.
– Да я не о том. Пойдет ли кормильцем-то?
Князь вздохнул:
– Злата много дам. Нужно, чтоб при мне был. И чтоб понимал, что станет воеводой при молодом князе.
– Ну-ну… – Дяде хотелось попенять, что его самого воеводой не оставил, да с другой стороны уже мечталось, как один будет править Новгородом.
С утра легкий морозец, самое время ехать в лес. Ночью прошел снежок, он припорошил старые следы, зато свежие все как на ладони. Зайцы давно в белых шубках, на зимние поменяли свои шкуры все звери, какие не остаются в прежних по снегу. Они не растеряли нагулянный летом жирок и еще не приобрели новую резвость, которая появится чуть позже, когда привыкнут к сугробам. Оттого и рвутся охотники в заснеженный лес, чуя большую удачу. Русские леса богаты добычей, только не ленись, приглядывайся да спускай тугие тетивы луков.
Блуд подъехал к князю ближе по его зову. Владимиру не хотелось говорить с ним в тереме, ни к чему лишние уши. На охоте отправил всех от себя и кликнул Блуда.
– Хочу тебе сына своего поручить… Возьмешь ли?
Это была отставка, но Блуд хорошо понимал, что воеводой его не сделают, не по обычаю. Он был при прежнем князе, вместе с ним и уйти бы должен. Да вот Ярополка нет, а он рядом с Владимиром. Вчера от князя пришел посланник, передал большой кошель со златом, объяснил:
– Князь велел дать за службу.
Блуд решил, что это окончательная плата, и его расстроило только то, что Владимир не захотел сам даже поговорить, кинул, как кость псу на цепи, и прошел мимо. Но посланец передал и повеление князя с утра быть собранным на охоту.
– К чему? – подивился Блуд, не ожидая уже ничего для себя хорошего. А теперь вон какое предложение. Блуд не знал, что и думать…
– Так возьмешь или нет Ярослава?
Княжич, только что рожденный Рогнедой, совсем мал, его воспитывать придется только через несколько лет, значит, сейчас пока нужно оберегать мать. Конечно, это служба не для бывшего воеводы, да только как отказать? Владимир предлагал единственную возможность оставаться рядом с собой, и Блуд это оценил. Кивнул:
– Воспитаю, князь.
– Вот и хорошо. Рогнеде скажу, что под твоим присмотром будет. – Владимир вдруг лукаво покосился на Блуда: – Только помни, что княгиня ох непроста! Норов своенравный, берегись!
Тот чуть криво улыбнулся, еще не привык к мысли, что будет рядом с красавицей Рогнедой и ее сыном. А князь добавил:
– И весь во владение дам, чтоб не бедствовал.
Конечно, до бедствования Блуду далеко, но подарок лишним не бывает, тем более такой. Блуд пробормотал:
– Весь – это хорошо…
– Значит, договорились? – улыбнулся Владимир и, не дожидаясь ответа, тронул своего коня. Разговор окончен, пора и другим делом заняться.
Рогнеда, услышав, что кормильцем маленького Ярослава будет Блуд, рассердилась:
– Князь, к чему это?!
Ей совсем не нравился воевода, который раньше служил Ярополку. Рогнеда вообще не понимала, почему муж оставляет рядом с собой столько людей прежнего князя. Даже Свенельдова сына Мстишу не убрал! Она боялась, чтобы Блуд не навредил ребенку. Пусть Ярослав не наследник, до него есть три брата, но он все равно сын Рогнеды от Владимира!
Князь даже слышать не захотел о перемене решения.
– Я так решил! – Сказал, как отрезал, и было понятно, что спорить бесполезно. Рогнеда обиделась, но виду не подала. Она уже хорошо знала, что Владимиру нельзя перечить, лучше согласиться и после сделать по-своему. Для себя хитрая княгиня решила, что пока больше ничего не станет говорить мужу, потом придумает, как убрать от маленького Ярослава неугодного ей Блуда. Найдет, к чему придраться.
Но, увидев, как Блуд ласково смотрит на ее новорожденного сына, Рогнеда вдруг засомневалась, стоит ли отказываться от такого кормильца. Бывший воевода действительно принял малыша как своего собственного и стал пестовать того не хуже любой няньки. Рогнеда не знала, что именно Блуд останется самым преданным и верным человеком близь ее сына, переживет ее саму и князя Владимира и успеет побыть воеводой при Ярославе – великом князе.
Блуд оказался очень полезным еще в одном – видно, Добрыня, передавая ему семью Владимира, не забыл и договоренность с Рогнедой о княжьих наложницах. Только Блуд принялся выполнять совет дяди нового князя слишком рьяно: число красивых женщин стало превышать разумные пределы. Рогнеда разозлилась:
– Ты, видно, решил, что князь только этим и должен заниматься?! Умерь свой пыл, достаточно и двух-трех…
Тут Блуд снова показал свою мудрость. Он чуть улыбнулся:
– Нет, княгиня. Если будет десяток, то среди них может оказаться та одна, какая западет в душу… А если всякий день новая, то никак не успеет. Слишком много женщин не бывает, если их много, значит, нет ни одной.
Рогнеда во все глаза смотрела на бывшего воеводу и поражалась его жизненному опыту. И все равно ее начинали злить бесконечные наложницы у Владимира. Сама княгиня вновь тяжела, а значит, довольно скоро муж потеряет к ней интерес. Ну почему так? Мужчина ничем не ограничен, а женщина всегда в зависимости? Правильно сделала бабка князя княгиня Ольга, начав править сама! Ни к чему князь, если своя голова на плечах!
Разумная Рогнеда видела немало просчетов своего мужа, но Владимир не очень-то позволял советовать себе, начинал злиться и несколько дней после того не появлялся в ее ложнице. Приходилось выбирать – быть умной далеко от княжеского дворца или казаться глупенькой рядом с мужем. Да какой тут выбор, если ей и деваться некуда, родные убиты! Она знала, как держать князя рядом, но рождение детей не позволяло делать это постоянно. Однажды, глядя на Владимира со стороны, Рогнеда вдруг отчетливо поняла, что он никогда не будет принадлежать только ей!
Рогнеде пришлось очень тяжело, она не смогла бы сдержаться, но к счастью ее отвлекали сыновья. Мальчики требовали много забот, особенно младший Ярослав, который как-то странно ползал, не как другие дети.
Княгиня смотрела на сынишку, передвигавшегося по большому ложу при помощи ручек, но не ножек, и пыталась понять, что здесь не так. Вдруг обожгла мысль, что ребенок не опирается на правую ножку! Попробовала поставить, держа на весу… Так и есть: мальчик поджал больную ножку, а второй усиленно бил по ложу. Увечен?! Рогнеда растерянно оглянулась. Конечно, у нее есть старший сын Изяславик, и Ярослав в остальном здоров, но сознавать, что ребенок калечен, было для матери особенно больно.
Блуд заметил растерянность княгини, шагнул ближе.
– Он… у него… ножка…
Голос воеводы в ответ прозвучал жестко:
– Ты от этого его меньше любишь?
– Нет! – Рогнеда прижала сынишку к себе. Пусть калечен, пусть даже никогда не сядет на лошадь, но Ярослав ее сын, ее ребенок, а потому дорог не меньше первого!
Рука Блуда легла на светлые волосы княгини:
– Ярослав будет ходить и даже сядет на коня, поверь…
В глазах Рогнеды стояли слезы, она с благодарностью закивала, почему-то безоговорочно поверив словам кормильца маленького сына.
– Но ты должна быть стойкой! Ярослава нельзя жалеть, нужно заставлять каждый день одолевать свою боль. Сможешь?
Каково матери слышать, что нельзя жалеть увечного ребенка, что ему будет больно, но надо быть твердой, заставляя терпеть эту боль!
И все же они с Блудом смогли. Сначала маленький княжич ловко ползал по ложнице, подтягиваясь на ручках, но с каждым днем его все чаще заставляли подниматься на больные и слабые ножки. Ежедневные старания Блуда привели к тому, что Ярослав встал на ноги и сел на коня, хотя и позже своего младшего брата Всеволода, к тому же оставшись на всю жизнь хромым. Зато благодаря кормильцу Блуду выковался его стойкий характер.
Не удалось: видно, у Варяжко были готовы отходы.
Они и впрямь были готовы, только берег милостник их для Ярополка, надеясь бежать с князем. Не удалось, теперь предстояло выполнять данное еще при жизни Ярополка обещание – мстить за него. Варяжко бежал к степнякам. Это худшее, что он мог сделать для Руси – привести печенегов!
Варяжко ни на минуту не поверил Блуду, давно подозревая того в предательстве, да князь Ярополк не слушал. Вот и поплатился. Князя уже нет в живых, а Варяжко теперь должен бегать по белу свету, как тать. Когда за Ярополком и шедшим за ним Блудом вдруг закрылись двери, дружинники не сразу сообразили в чем дело, а Варяжко понял, что князь обратно не выйдет, метнулся вон. Почему-то никто не обратил внимания на княжьего милостника, ужом скользнувшего мимо охранников. Тот не медлил, только пыль закрутилась следом за копытами коня. Но далеко бежать не стал, понимал, что догонят, спустился с Горы, доскакал до ближнего леса, постарался уйти не в бор, где все издали видно, а по краю к березняку. Второй конь, которого берег для Ярополка, послушно шел рядом. Киевляне с удивлением смотрели вслед несущемуся галопом Варяжке, недоумевая, чего это он? Он не стал уходить, как было задумано: с князем прямо через пристань, там Ярополка бы не тронули, а вот его милостнику одному помогать вряд ли стали бы, как-никак бросил своего князя на произвол судьбы! Объяснять, что князя заманили обманом и предательски убили, некогда, потому и бежал лесом. А вот дальше конем не пройдешь, можно только по дороге, но там быстро настигнут. Оставил обоих коней, как ни болело сердце за хороших жеребцов: сам выбирал, холил, лелеял, к седлу приучал, к своей руке… Дорог хороший конь, но жизнь дороже.
Закатное солнце осветило медленно бредущего в сторону степи бывшего княжьего милостника с конем в поводу. И милостник бывший, и князь тоже… Как-то судьба сложится? У Варяжка были знакомые среди печенегов, да только на правой стороне, а уходить пришлось по левой. Степняки есть степняки, не посмотрят, что знаком дальним родичам, тем более что правобережные и левобережные не всегда и меж собой ладят. Попадешься кому не тому, сказать, кто ты и откуда, не успеешь, печенеги либо бьют издали, либо арканят.
Солнце уже почти спряталось за полоской дальнего леса, Варяжко стал подумывать, где ему устроиться на ночлег, ведь разводить костер нельзя, опасно, но и сидеть одному среди степи опасно. И вдруг послышались крики, голоса были гортанными, ясно, печенеги. Пробормотав: «Только вас не хватало!», беглец остановился. Убегать бесполезно, догонят – только хуже будет. Шестеро конных приближались быстро, на подъезде загорланили по-своему, чтоб стоял, не двигался. Варяжко понял, ждал. По своей привычке степняки, подъехав, закружили, стараясь испугать как можно сильнее, чтоб тоже покрутился, теряясь. И с этим киевлянин был знаком, крикнул:
– Чего мотаетесь? Я один!
Сзади раздался насмешливый голос:
– Вараш, ты ли?
Беглец оглянулся: на него конем наступал всадник в меховой шапке, надвинутой на глаза, несмотря на теплую погоду. Голос знакомый, только не вспомнить, кто это. На всякий случай ответил:
– Я.
– Почему один? Как здесь оказался? – Всадник перестал напирать конем, но не спешился. Стоять перед конным было не слишком удобно, только выбирать не приходилось. Варяжко ответил как можно миролюбивей:
– Князь Ярополк убит, я бежал. Мне к Тимрею надо.
– Зачем? – Голос степняка стал жестким, почти пронзительным. Тимрей князь правобережный, его на левом не любят. Варяжко пожал плечами:
– Ну, не к нему, так к кому другому…
– Зачем? – снова поинтересовался печенег. Чего уж скрывать, теперь ему жить с этими людьми бок о бок, если, конечно, оставят в живых…
– Мстить за своего погибшего князя буду, клялся!
Клятвы степняки уважали, клятвы надо выполнять. Вокруг одобрительно загалдели сидевшие пока спокойно печенеги, их кони чуть дернулись от галдежа, но сразу остолбенели, повинуясь тычкам сильных ног. У них послушные кони, старики рассказывали, что когда-то такие же были у русичей, могли чуть не всю ночь лежать на боку не шевелясь, если надо, и голоса не подавали.
– Оди-ин?.. – с сомнением протянул старший печенег. Варяжко понимал, что вопрос с подвохом, но скрывать уже нечего, вздохнул:
– Нет, с вами вместе.
– С нами? – изумились, кажется, все. Такого еще никто не видывал, чтоб русич, да еще и знатный, княжий милостник, приходил к печенегам, чтобы вместе мстить своим же! Теперь галдели недовольно, не верилось, и закралось сомнение, что своей волей пришел, что говорит правду. Старший велел:
– Садись на коня, поехали, там разберемся. Ты один, нас много, будешь бежать – стрелами побьем!
– Да не буду я бежать, некуда мне… – пробурчал Варяжко. Это, видно, услышал печенег, засмеялся, обнажая кривые желтые зубы:
– Хорош урус, никуда не убежит…
Могли ведь и в полон забрать, и на невольничьем рынке продать, что с них станется? Но почему-то не стали, привезли к своему князю. Это был не Тимрей, но силен не меньше, племя большое, кибиток много, конников тоже. Он выслушал привезших Варяжко молча, казалось, князя все происходящее не касается, Варяжко даже решил, что отправит к следующему, но печенег вдруг поманил его к себе. Пришлось идти.
На какие унижения он идет, какие обиды терпит! И еще сколько впереди! Досада душила Варяжко, это из-за глупости и доверчивости Ярополка и предательства Блуда!
Так началась служба Варяжка печенегам. Чуть позже он все же перешел к своему знакомцу Тимрею, много ходил с ним на русичей, вернее, показывал проходы к Киеву, немало горя принес киевлянам, немало проклятий было сказано в его сторону. Но были и те, кто оправдывал беглеца, ведь все слышали, что Варяжко просил Ярополка не ходить к брату, все слышали, что обещал мстить за него. Вот и мстит!
Блуд не мог понять, почему ни Владимира, ни Добрыню не беспокоит бегство Варяжко к степнякам. Приведет печенегов? Эка невидаль… И не с такими справлялись!
Бывший воевода качал головой – сразу видно, что они с севера, до Новгорода степняки никогда не доходили, потому ни князь, ни его воевода не представляют всей опасности нападения Степи. Хотя как мог забыть эту страшную угрозу Владимир, некогда сидевший в Киеве еще с княгиней Ольгой, с трепетом ожидая помощи от отца, князя Святослава? Коротка память человеческая! Но теперь Блуд уже ничего не мог, он свое дело сделал, теперь его не слушали. Те, кто понял роль бывшего воеводы Ярополка, сторонились и даже плевали вслед, Владимировы же дружинники считали его чужаком. Блуд в глубине души даже жалел, что пошел против своего князя, но сделанного не воротишь, надо искать способ быть полезным нынешнему.
Рогнеда, узнав о помощи киевского воеводы, брезгливо передернула плечами:
– Предатель! Как Владимир его не боится? Своего князя предал, так любого другого сможет…
Добрыня покачал головой: что взять с глупой женщины?
Рогнеда с тревогой посмотрела на воеводу – не слишком ли откровенно говорила? Надо осторожней, он над князем власть имеет, не навредить бы… Для себя княгиня уже поняла, что у нее выбора нет, судьба связала Рогнеду с Владимиром тугим узлом, который не развязать. Значит, надо получить от этого замужества все что можно. Да и развязывать узел тоже не хотелось… Горячий князь полюбился его строптивой жене.
Мать иногда называла Рогнеду кошкой за умение падать на все четыре лапы. Княжна никогда не признавала свой проигрыш, умудрялась из любого, даже самого неприятного положения извлечь выгоду. Вот и сейчас: казалось, взята силой, опозорена, но она уже стала любимой женой Владимира, родила сыновей, носит под сердцем еще одно дитя, все время рядом с князем… А где его Аллогия? И не вспоминает о такой.
* * *
Теплым июньским днем Владимир объявил себя великим князем русским. Несогласных не было, вернее, если они и были, то либо, как Варяжко, находились далече, либо сидели молча. Киев согласился, что Владимир по праву отомстил брату Ярополку за убитого брата Олега и теперь будет новым князем. Одна загвоздка – жена Ярополка грекиня Наталья ходила уже тяжелой его дитем. Кияне качали головами – столько лет не могла родить, а тут на тебе! Если родит сына, то мальчик должен стать наследником убитого князя. Когда об этом Добрыне сказал Блуд, воевода нового князя метнулся к Владимиру:– Князь, нежданная беда!
Это и впрямь было опасно. Стоило огород городить, чтобы власть получил едва рожденный ребенок, а сам Владимир оставался при нем кормильцем до взрослых лет?! Но князь думал недолго:
– Где сама грекиня?
Блуд с сомнением покачал головой:
– Ее нельзя убивать, князь, кияне не простят, да и дружина тоже…
Владимир широко раскрыл на него глаза:
– Кто об убийстве-то говорит?! Хороша собой?
Блуд, совершенно ничего не понимая, растерянно кивнул головой:
– Красива, очень красива, недаром князь Святослав издалече сюда вез.
– Вот и женюсь! – захохотал вдруг новый князь.
– Да пойдет ли? – засомневался Блуд. – Горда больно…
Лицо Владимира перекосила чуть злорадная усмешка:
– У меня одна гордая уже есть. Добрыня, что я сделал, когда Рогнеда загордилась?
Добрыня поспешил напомнить племяннику:
– Князь, Наталья тяжела ведь.
– А я насильничать не стану. Но возьму по праву победителя.
Оба воеводы, старый и нынешний, только хмыкнули – а ведь прав князь. Может взять, тогда рожденный ребенок станет уже не первым его сыном, если вообще сын будет. А грекиня? Ну, кто же ее спрашивать станет, если мужа в живых нет?
Челядь на женской половине терема ходила на цыпочках, вздрагивая от голоса хозяйки. Рогнеда была вне себя от гнева – Владимир взял в жены грекиню Наталью, ту самую, что стояла между ней и Ярополком! Взял по праву победителя, как вдову брата, пусть и убитого по его вине. Никакого чинного брака не было, просто Наталья досталась как военная добыча, но Рогнеда, хорошо помнившая, что и сама стала княгиней так же, забеспокоилась. Грекиня поразила Владимира своей необычной красотой, не зря ее привез когда-то своему старшему сыну князь Святослав. У самой Рогнеды потеря – умер один из близнецов, Мстислав, второй, Изяслав, оказался крепче брата. А она снова тяжела, и снова повитуха обещала сына! Князь теперь с Рогнедой редко – боится повредить плоду, зато женщин стал себе брать без счета.
А еще Владимир вдруг повелел звать ее… Гориславой!
– К чему такое имя? – недовольно подивилась Рогнеда. – У меня свое достойное есть.
– Твое имя напоминает мне имя твоего отца! – у князя снова было плохое настроение. После того как в жизнь Рогнеды ворвался Владимир, она зависела даже не просто от воли мужа, а от любого его каприза. Хорошо осознавшая это княгиня решила сделать все, чтобы стать старшей, любимой женой. Иначе не только Гориславой будешь, но и вообще ключницей. Она промолчала в ответ на выпад против отца. Сейчас не время.
Рогнеда сдерживалась, только пока князь не вышел из терема, зато потом дала выход своей злости. Но, раскидав все, что попалось под руку, она без сил опустилась на лавку. Бей – не бей, бросай – не бросай, а изменить ничего нельзя. Грекиня уже жена, об этом объявлено всем. Мысль сделать что-то худое самой Наталье Рогнеде даже в голову не приходила, знала, что Владимир взял грекиню по праву победителя, и понимала, что воли самой вдовы в этом не было. Для Рогнеды страшнее понимание, что князь может позволить себе сколько угодно жен, даже очень знатных. Вон как бояре ему в рот заглядывают! Прикажи – и толпой поведут своих толстозадых дурех к великому князю в ложницу хоть пятыми, хоть двадцатыми женами. И как теперь быть? Князь, похоже, влюбчив и не в силах провести ни одну ночь без женского тела, она сама снова тяжела и еще надолго. Над этим надо было срочно подумать.
Рогнеда вздохнула, злиться уже надоело, напротив, сильно захотелось есть. Так у нее всегда: после неистовства страшно хочется чего-нибудь вкусного. Причем не просто пожевать сладкий калачик или попить морсу, а именно вгрызться зубами в кусок дичины! Она оглянулась, придумывая, что бы себе потребовать. Притихшие девки рискнули взглянуть на свою бушующую хозяйку. Та вздохнула и заявила:
– Голодна! Принесите чего-нибудь!
Холопки киевские, откуда им знать, что «что-нибудь» – это никак не орехи в меду или взвар. И то и другое появилось перед княгиней быстро, держали в соседней горнице специально для такого требования. Рогнеда, не понимая, уставилась на большое блюдо, на котором стояла плошка с орехами и кувшин со взваром.
– Я сказала, что есть хочу, а не лакомиться! Мяса принесите!
Перепуганная челядь метнулась в поварню, в погреб, по кладовым, и немного погодя Рогнеда уже со вкусом жевала холодную дичину, хрустела огурчиком и запивала все квасом из большого жбана. За гусиным крылышком она продолжала думать о том, как взять верх над Владимиром. Обгладывая ножку, прикидывала, стоит ли, например, вдруг уехать, чтобы князь попереживал? Уничтожив половину гуся, вздохнула и решила, что не стоит, мало ли… Поев, она даже немного успокоилась. После жареного гуся орехи в меду показались в самый раз, а взвар приятно разбавил излишнюю сладость.
Размышляя, Рогнеда вдруг поняла и другое: если не считать грекиню, которая вот-вот должна родить, то нельзя допускать в жизнь Владимира знатных женщин, пусть берет себе наложниц из простолюдинок сколько угодно, они не будут опасны. Княгиня обдумывала эту мысль несколько дней, потом осторожно попробовала поговорить с Добрыней. Дядя Владимира подивился такой заботе: еще не встречал, чтобы жена сама беспокоилась о наложницах для мужа.
– Если меня забывать не будет, то пусть хоть каждый день новую имеет. Особо когда я в тяжести… – Рогнеда кивнула на свой большой уже живот.
Добрыня хмыкнул: умная женщина! Об этом стоило подумать, Владимир горяч, ему и впрямь женщина всякую ночь нужна, чтоб дров не наломал, надо самых красивых подобрать. Благодарно улыбнулся Рогнеде:
– Князю о том, что это ты придумала, не говори. Так лучше будет.
Рогнеда быстро кивнула, и в мыслях не держала сама мужу такое объявить. В глубине души она уже понимала, что жизнь с Владимиром не будет ни легкой, ни спокойной, но успела сердцем прикипеть к нему, не представляла себе жизни без синих глаз и ярко-красных губ. А еще без положения старшей княгини. Значит, придется терпеть и терпеть, что бы он ни делал и кого бы на ложе ни брал. Тяготило Рогнеду только ее положение: большой живот мешал свободно двигаться и, главное, не давал жарко ласкать князя ночами. А без ласки какая же власть женщины над мужчиной? Никакой… Вот и страдала Рогнеда и от сознания, что муж с другой, и от того, что сама спит на пустом ложе…
* * *
У Рогнеды родился третий сын, назвали Ярославом. Рожала княгиня мучительно, мальчик был крупный и шел ножками вперед. Едва не померли и мать, и дитя. В результате у Ярослава оказалась повреждена ножка, чуть вывихнута, это скажется потом, он на всю жизнь останется хромым и только благодаря упорству Блуда сможет вообще встать на ноги.Глядя на жадно сосущего грудь сына, Рогнеда вспоминала, как совсем недавно, корчась от боли, клялась, что это последний ее ребенок, что больше ни за что не подпустит к себе мужа. Но все прошло, и княгиня снова готова и ласкать князя, и становиться матерью. Наверное, почти каждая женщина так, мучаясь в родах, сразу же после них забывает и боль, и страх, и свои дурные мысли.
А вот что интересовало княгиню меньше всего, так это рождение другого княжича – сына грекини Натальи. Зря, именно этот ребенок, названный в память своих отца и деда Святополком, сыграет большую роль в судьбе ее Ярослава.
У Натальи родился Святополк, позже прозванный Окаянным, потому что получался как бы «двуотчичем». Владимир не позволял усомниться в своем отцовстве, сразу признал мальчика сыном, но киевляне посмеивались, мол, шустрый княжич, всех матери по девять месяцев носят, а ему всего трех хватило… На каждый роток не накинешь платок, оставалось только не обращать внимания на разговоры.
Добрыне долго помогать своей новой княгине не пришлось: Владимир решил отдать ему Новгород. Дядя князя был и рад этому, и печален. С одной стороны, он становился посадником в Новгороде, о чем и мечтать не мог, с другой – его любимый и опекаемый племянник теперь оказывался так далеко. А если Владимиру будет нужна помощь, совет? Но Добрыня смотрел на князя и понимал, что лучше ехать. Владимир уже способен справиться со всем сам, и дядя будет только в тягость. У Добрыни хватило ума не отказываться.
– Кого воеводой поставишь, князь?
Вопрос законный. Такое место пустовать не должно и дня. Но ставить Блуда нельзя, тот был воеводой Ярополка, да и не хотелось. Владимир мотнул головой:
– Думал Олега…
– Это Волчий Хвост? – Добрыня хмыкнул. И впрямь князь способен разобраться сам. Лучшего придумать нельзя, даже дядя не догадался. Олег того же рода, что и князь Олег Вещий. Род славился умением обращаться в лунные ночи в волков. Никто не мог этого подтвердить, но и доказать, что не так, тоже не мог. Сам Олег неизменно носил на шапке хвост матерого серого хищника, словно подчеркивая славу своего рода. Потому и прозвали Волчьим Хвостом. Но не за то ценил Олега князь, Волчий Хвост действительно станет хорошим воеводой. Дружина его любит, с варягами справляться умеет, что дорогого стоит. С ними даже Добрыне говорить трудно, а Олег договаривается, причем как-то так, что те просто слушаются.
– Верно, князь, добрый воевода будет. А Блуда куда же? – Добрыня не стал добавлять, что обиженный Блуд немало опасен.
– Рогнеда родила. Снова мальчик. К нему приставлю кормильцем. – Заметив, как чуть нахмурился Добрыня, Владимир поспешил добавить: – А не захочет княгиня, поставлю к Изяславу.
– Да я не о том. Пойдет ли кормильцем-то?
Князь вздохнул:
– Злата много дам. Нужно, чтоб при мне был. И чтоб понимал, что станет воеводой при молодом князе.
– Ну-ну… – Дяде хотелось попенять, что его самого воеводой не оставил, да с другой стороны уже мечталось, как один будет править Новгородом.
С утра легкий морозец, самое время ехать в лес. Ночью прошел снежок, он припорошил старые следы, зато свежие все как на ладони. Зайцы давно в белых шубках, на зимние поменяли свои шкуры все звери, какие не остаются в прежних по снегу. Они не растеряли нагулянный летом жирок и еще не приобрели новую резвость, которая появится чуть позже, когда привыкнут к сугробам. Оттого и рвутся охотники в заснеженный лес, чуя большую удачу. Русские леса богаты добычей, только не ленись, приглядывайся да спускай тугие тетивы луков.
Блуд подъехал к князю ближе по его зову. Владимиру не хотелось говорить с ним в тереме, ни к чему лишние уши. На охоте отправил всех от себя и кликнул Блуда.
– Хочу тебе сына своего поручить… Возьмешь ли?
Это была отставка, но Блуд хорошо понимал, что воеводой его не сделают, не по обычаю. Он был при прежнем князе, вместе с ним и уйти бы должен. Да вот Ярополка нет, а он рядом с Владимиром. Вчера от князя пришел посланник, передал большой кошель со златом, объяснил:
– Князь велел дать за службу.
Блуд решил, что это окончательная плата, и его расстроило только то, что Владимир не захотел сам даже поговорить, кинул, как кость псу на цепи, и прошел мимо. Но посланец передал и повеление князя с утра быть собранным на охоту.
– К чему? – подивился Блуд, не ожидая уже ничего для себя хорошего. А теперь вон какое предложение. Блуд не знал, что и думать…
– Так возьмешь или нет Ярослава?
Княжич, только что рожденный Рогнедой, совсем мал, его воспитывать придется только через несколько лет, значит, сейчас пока нужно оберегать мать. Конечно, это служба не для бывшего воеводы, да только как отказать? Владимир предлагал единственную возможность оставаться рядом с собой, и Блуд это оценил. Кивнул:
– Воспитаю, князь.
– Вот и хорошо. Рогнеде скажу, что под твоим присмотром будет. – Владимир вдруг лукаво покосился на Блуда: – Только помни, что княгиня ох непроста! Норов своенравный, берегись!
Тот чуть криво улыбнулся, еще не привык к мысли, что будет рядом с красавицей Рогнедой и ее сыном. А князь добавил:
– И весь во владение дам, чтоб не бедствовал.
Конечно, до бедствования Блуду далеко, но подарок лишним не бывает, тем более такой. Блуд пробормотал:
– Весь – это хорошо…
– Значит, договорились? – улыбнулся Владимир и, не дожидаясь ответа, тронул своего коня. Разговор окончен, пора и другим делом заняться.
Рогнеда, услышав, что кормильцем маленького Ярослава будет Блуд, рассердилась:
– Князь, к чему это?!
Ей совсем не нравился воевода, который раньше служил Ярополку. Рогнеда вообще не понимала, почему муж оставляет рядом с собой столько людей прежнего князя. Даже Свенельдова сына Мстишу не убрал! Она боялась, чтобы Блуд не навредил ребенку. Пусть Ярослав не наследник, до него есть три брата, но он все равно сын Рогнеды от Владимира!
Князь даже слышать не захотел о перемене решения.
– Я так решил! – Сказал, как отрезал, и было понятно, что спорить бесполезно. Рогнеда обиделась, но виду не подала. Она уже хорошо знала, что Владимиру нельзя перечить, лучше согласиться и после сделать по-своему. Для себя хитрая княгиня решила, что пока больше ничего не станет говорить мужу, потом придумает, как убрать от маленького Ярослава неугодного ей Блуда. Найдет, к чему придраться.
Но, увидев, как Блуд ласково смотрит на ее новорожденного сына, Рогнеда вдруг засомневалась, стоит ли отказываться от такого кормильца. Бывший воевода действительно принял малыша как своего собственного и стал пестовать того не хуже любой няньки. Рогнеда не знала, что именно Блуд останется самым преданным и верным человеком близь ее сына, переживет ее саму и князя Владимира и успеет побыть воеводой при Ярославе – великом князе.
Блуд оказался очень полезным еще в одном – видно, Добрыня, передавая ему семью Владимира, не забыл и договоренность с Рогнедой о княжьих наложницах. Только Блуд принялся выполнять совет дяди нового князя слишком рьяно: число красивых женщин стало превышать разумные пределы. Рогнеда разозлилась:
– Ты, видно, решил, что князь только этим и должен заниматься?! Умерь свой пыл, достаточно и двух-трех…
Тут Блуд снова показал свою мудрость. Он чуть улыбнулся:
– Нет, княгиня. Если будет десяток, то среди них может оказаться та одна, какая западет в душу… А если всякий день новая, то никак не успеет. Слишком много женщин не бывает, если их много, значит, нет ни одной.
Рогнеда во все глаза смотрела на бывшего воеводу и поражалась его жизненному опыту. И все равно ее начинали злить бесконечные наложницы у Владимира. Сама княгиня вновь тяжела, а значит, довольно скоро муж потеряет к ней интерес. Ну почему так? Мужчина ничем не ограничен, а женщина всегда в зависимости? Правильно сделала бабка князя княгиня Ольга, начав править сама! Ни к чему князь, если своя голова на плечах!
Разумная Рогнеда видела немало просчетов своего мужа, но Владимир не очень-то позволял советовать себе, начинал злиться и несколько дней после того не появлялся в ее ложнице. Приходилось выбирать – быть умной далеко от княжеского дворца или казаться глупенькой рядом с мужем. Да какой тут выбор, если ей и деваться некуда, родные убиты! Она знала, как держать князя рядом, но рождение детей не позволяло делать это постоянно. Однажды, глядя на Владимира со стороны, Рогнеда вдруг отчетливо поняла, что он никогда не будет принадлежать только ей!
Рогнеде пришлось очень тяжело, она не смогла бы сдержаться, но к счастью ее отвлекали сыновья. Мальчики требовали много забот, особенно младший Ярослав, который как-то странно ползал, не как другие дети.
Княгиня смотрела на сынишку, передвигавшегося по большому ложу при помощи ручек, но не ножек, и пыталась понять, что здесь не так. Вдруг обожгла мысль, что ребенок не опирается на правую ножку! Попробовала поставить, держа на весу… Так и есть: мальчик поджал больную ножку, а второй усиленно бил по ложу. Увечен?! Рогнеда растерянно оглянулась. Конечно, у нее есть старший сын Изяславик, и Ярослав в остальном здоров, но сознавать, что ребенок калечен, было для матери особенно больно.
Блуд заметил растерянность княгини, шагнул ближе.
– Он… у него… ножка…
Голос воеводы в ответ прозвучал жестко:
– Ты от этого его меньше любишь?
– Нет! – Рогнеда прижала сынишку к себе. Пусть калечен, пусть даже никогда не сядет на лошадь, но Ярослав ее сын, ее ребенок, а потому дорог не меньше первого!
Рука Блуда легла на светлые волосы княгини:
– Ярослав будет ходить и даже сядет на коня, поверь…
В глазах Рогнеды стояли слезы, она с благодарностью закивала, почему-то безоговорочно поверив словам кормильца маленького сына.
– Но ты должна быть стойкой! Ярослава нельзя жалеть, нужно заставлять каждый день одолевать свою боль. Сможешь?
Каково матери слышать, что нельзя жалеть увечного ребенка, что ему будет больно, но надо быть твердой, заставляя терпеть эту боль!
И все же они с Блудом смогли. Сначала маленький княжич ловко ползал по ложнице, подтягиваясь на ручках, но с каждым днем его все чаще заставляли подниматься на больные и слабые ножки. Ежедневные старания Блуда привели к тому, что Ярослав встал на ноги и сел на коня, хотя и позже своего младшего брата Всеволода, к тому же оставшись на всю жизнь хромым. Зато благодаря кормильцу Блуду выковался его стойкий характер.