– О чем я могу говорить? О том, что нынче овес уродился или сколько меда накачали? Так это никому в Ростове не интересно.
Зато из болтовни подруг и родственниц супруги Кучка мог узнать иногда куда больше, чем из осторожных разговоров бояр.
Так и в этот раз. Уже разболокиваясь при помощи сенной девки, чтобы ложиться спать, Кучковна сладко зевнула:
– Анна много чего рассказала… У князя Юрия Владимировича перемены. Сказывать ли?
Боярин тоже широко зевнул и согласился, мелко крестя распахнутый в зевке рот:
– Сказывай…
Девка скользнула за дверь, плотно прикрыв ее, помнила, что хозяева не любят, чтоб подслушивали, можно и порку заработать.
– Княгиня его, половчанка, померла. Говорят, на охоте кабанище здоровенный сшиб, мол, кровью изошла. А я другое мыслю: скинула она, потому как в седле чуть не до самых родов мотается.
Эта новость мало заинтересовала боярина, вздохнул, перекрестившись и пожелав земли пухом, но не больше. Жена изумленно воззрилась на мужа:
– Ты не понял, что ли? Князь, говорю, ныне вдовый. Вдовый, понимаешь?
– Хочешь, чтобы я его пожалел?
– А еще говорят, что Кучка сообразительный. Ему женка будет нужна…
– Ну?
– А у тебя дочь почти на выданье…
– Тю, дура! Сколь ему лет и сколь Улите.
– И что? Старый конь борозды не испортит, а Улита старше своих годков выглядит.
– Да у него сыновья взрослые, давно женить пора. Князь на сколько Улиты старше?
– А ты меня на сколько? – только что не уперла руки в бока Кучковна.
– Вот дурная баба. Угомонись, не о том говоришь. Что еще? Или все новости таковы?
Конечно, резон в словах боярыни был, только как ей объяснить, что Юрий Владимирович – князь, а он, Степан Кучка, простой боярин не из самых знатных. С чего бы князю на боярской дочери жениться?
А супруга продолжала.
– А новгородцы выгнали князя Всеволода Мстиславича, тот сел во Пскове… а недавно помер…
Вот это была новость! Многого Кучка не знал, живя в своем имении. Он даже присел, уставившись в лицо жены. Боярыня не поняла, что именно так заинтересовало мужа, а потому замолчала. Он не верит, что ли? Так ведь за что купила, за то и продает, Анна так сказала про новгородцев…
– А в Новгороде кто?
– Кажется, Святослав Ольгович…
– Кто?!
– Ну, откель я знаю!
Она продолжила сыпать местными новостями: кто с кем поссорился, кто на кого плюнул, кто кому кумом стал… Это Кучка слушал уже вполуха, как жужжание попавшей в паутину мухи. И вдруг сквозь поток неинтересных ему слов уловил нужное:
– Хлеб в новгородские земли пока не возят…
– Кто?
– Все… и суздальские, и смоленские, и киевские…
Та-ак… На дворе апрель, если новгородцы просидели зиму без хлеба, то они скоро выгонят и этого князя. Кто следующий? Сколько ни думал, не мог угадать. Новгородцы таковы, что любого могут пригласить и любого же выгнать. Чем им не понравился Всеволод Мстиславич? Спокойней и добрей князя не найти, а что поход на Ростов не удался, так мало ли кто где поражение терпит…
Эта новость поважней предстоящей женитьбы князя. Боярыня так не считала, каждому – свое, она решила, что надо изыскать повод, чтобы встретиться с князем Юрием Владимировичем, ненароком показать ему Улиту, говорят, он любит молодых и красивых, вдруг глянется? Ну и что, что немолод, что она не ровня? Ровню выбирают по молодости, когда еще детям рождаться да для пользы дела нужно, а в таком-то возрасте можно и по любви жениться, чай, не мальчик уже. По расчету пусть вон сыновей женит.
У Кучковны даже сердце сладко запело от призрачной возможности стать княжьей тещей. Выслушав в пятый раз ее стенания, Кучка махнул рукой:
– Ну, ищи эту возможность! К тому же у князя сыновья есть, как раз Улите сгодились бы.
Жена фыркнула:
– Чего это – сыновья?! Кем они станут, князьями мелких уделов? Не-ет… нам нужен сам князь! Его окрутить, и все тут!
Кучка смеялся:
– Крути, крути…
Знать бы ему, чем обернется это его благодушие, загодя запретил бы даже смотреть в сторону князя, вспоминать о нем, увез бы своих женщин обратно в имение, а купцов с лентами и украшениями лучше привез прямо в Кучково. Но судьба распорядилась иначе…
Князь был в Ростове, ему некогда долго оплакивать свою Олену, и без того долго не жил в своей земле, дел накопилось столько, что и за десять лет не переделать.
Юрия Владимировича тоже заботили новгородские дела, свои люди из города сообщали о неурядицах из-за нехватки хлеба, а еще – из-за безобразий, чинимых дружиной Святослава Ольговича новгородцам. Главным пока было все же первое. Когда хлеб стоит столько, что не знаешь, есть его или любоваться, становится не до князя.
На княжье подворье Ростова примчался человек из Новгорода с новостью: новгородцы на вече крикнули, чтобы Святослава прогнать, а княжить позвать… самого Юрия Владимировича! Несколько мгновений князь недоуменно смотрел на гонца, стоявшего столбом. Верные люди не рискнули отправлять бересту, опасно, велели передать все на словах, гонец сказал и ждал ответа. Но князь повел себя странно, сначала молчал, а потом по терему вдруг разнесся его хохот!
Немного отсмеявшись, Юрий Владимирович махнул рукой:
– Иди, тебя накормят и устроят.
Гонец помотал головой:
– Я долго не буду. Вскоре гонцы от веча приехать могут, нельзя им на глаза попасться.
– И то верно. Все же поешь – и поедешь не водой, а верхами, коней дам.
Отправив гонца, Юрий Владимирович еще посмеялся. Вот она, нехватка хлебушка-то! Ненадолго новгородцев хватило. И то, ежели в животе пусто, любую вольность забудешь… Хорошо, что не поторопился, не стал с Ольговичами воевать, Шимонович всегда советовал в сложных случаях, особенно когда не понимаешь, что делать, чуть-чуть подождать. Он не понимал, к чему новгородцам, только что получившим по зубам на Ждане-горе, портить отношения с Ростовом совсем. Ведь не будь он во время нападения Всеволода Мстиславича на юге, в Киеве, то не только побил бы, пошел до самого Новгорода и заставил такую виру платить, что надолго запомнили бы. А ростовчане не рискнули без князя-то. Вот ему урок – свою землю забывать нельзя.
Ничего, вот поставит заслоны от новгородцев, как поставил от булгар, посадит младших сыновей в Суздальской земле, а со старшими возьмет под себя Переяславль, а потом и Киев. И будет вся Русь не просто Мономашичей, а его, Юрия, землей!
Но ныне Новгород шел в руки сам, не бросаться же таким…
Князь крикнул, чтобы позвали Ростислава. Княжич где-то в Ростове, это Андрея из Суздаля не вытащить, да не просто из Суздаля, второй сын больше Владимир, что его дедом поставлен, любит. Конечно, город на Клязьме хорош, спору нет, но самого Юрия слишком тянуло в Киев и Переяславль. Почему, и сказать не мог бы. Так и половинилось сердце – одна часть здесь, другая – там. А вот как бы все земли под себя взять, ну, кроме Черниговского княжества да вон Рязани…
С Черниговским княжеством почему-то одни дурные воспоминания связаны, это вотчина Ольговичей, туда он согласен не соваться. И в западные княжества тоже не пошел бы, не по сердцу ему ни Туров, ни Владимир-Волынский. Юрия Владимировича больше тянуло на северо-восток, свои земли он мыслил от правобережья Днепра до правобережья Волги…
Долго размышлять не пришлось, в дверь, едва не зацепив притолоку лбом, вошел его старший сын Ростислав. Телом в отца – рослый, крупный, а обличьем в мать, даже не просто в мать, а в деда Аепу или прадеда Осеня, чистый половец! Олена всем сыновьям такие черты передала, Андрей вон – тоже степняк степняком, не знали бы, что княжич, так и шарахались, как от половца. Сколько их мальцы исподтишка половцами дразнили… Ростислав сдачи давал, вечно дрался, а Андрей пытался все объяснить.
– Ростислав, сядь, речь вести хочу.
Искоса поглядывая на присевшего на край лавки сына, Юрий думал о том, кого ему дать в помощь, если Новгород позовет, но потом подумал, что сыну-то двадцать восьмой год, можно бы и самому, и так точно норовистый конь копытом бьет, свободы требует.
– Гонец весть принес, что новгородцы на вече кричали, мол, Святослава Ольговича прогнать, а на стол меня позвать…
Сказал и ждал, как отреагирует. Ростислав не смог скрыть своей радости: уйдет отец в Новгород, кто на Суздале и Ростове останется? Он сам был согласен посадить Андрея в Суздале, а Ростов взять под себя. Земли большие, богатые, обоим хватит, а младшие пусть ждут своего срока. Но отец ответа не спрашивал, и сын молчал, ожидая, что князь скажет дальше.
– Только я мыслю, что нельзя мне Ростов али Суздаль оставлять, стоит уйти отсюда, так кто-то обязательно нападет и разорит. Нет, останусь я в Суздале…
Юрий Владимирович вроде рассуждал сам с собой, хотя и в присутствии сына. И снова Ростиславу не удалось скрыть свои чувства, его захлестнуло разочарование. Только впереди мелькнула возможность самому стать князем, как оказалось, что снова предстоит сидеть под рукой отца. А ведь лет немало, сколько же ждать? Как дед Киева – почти до старости?
– Мыслю, тебе надо в Новгороде садиться… Справишься ли?
– Мне? – Кажется, Ростислав даже с трудом проглотил вставший в горле комок. Новгород… это же не просто город или княжество, новгородские земли куда больше и богаче не только многих княжеств Руси, но и нескольких вместе взятых. Княжичу не думалось о том, что город строптив, что если уж там не смог усидеть Всеволод Мстиславич, то кому другому и того труднее. Казалось, стоит только появиться в Новгороде, и новгородцы поймут, какого толкового, разумного и щедрого князя они получили!
Отец внимательно наблюдал за сыном. Ясно, Ростислав обомлел от возможности стать новгородским князем, да только сдюжит ли? Стал говорить о трудностях, о том, что в строптивом Новгороде надо быть Мстиславом Великим, чтобы не просто не прогнали, но и не позволили поменять. Рассказывал то, что помнил о своем старшем брате, Мстиславе Владимировиче. Помнил мало, потому что годился ему в сыновья, больше говорил со слов других, но и сам Ростислав должен знать, как уважали на Руси Мстислава Владимировича, что в Новгороде, что потом в Киеве. Отец, Владимир Мономах, и сын, Мстислав Владимирович, оставили о себе такую память, что позавидуешь.
Говорил и видел, что для Ростислава важнее другое – сам, он сам может быть князем огромного города, огромной земли. Юрий Владимирович вздохнул, у него не было второго Шимоновича, чтобы отправить с сыном, но пусть уж, прогонят так прогонят, тоже хороший урок будет.
Новгородцы подсуетились знатно. Сообразив, что Ярополку на Киевском столе долго не сидеть, хворый он, а дела рядом с ним вершит все больше Юрий Владимирович, как некогда делал его отец, Владимир Мономах, при князе Святославе, они поняли, что зря поссорились со Всеволодом и вообще с Мономашичами. Кто будет следующим Великим князем? Ясно, что Юрий приложит все силы, чтобы попасть на Киевский престол.
А уж после смерти Всеволода в Пскове новгородцы и вовсе почувствовали себя виноватыми. Потом добавилась нехватка хлеба, и решение мириться с Мономашичами, в первую очередь с Юрием, созрело быстро.
В Ростове гонцы, теперь уже не тайные, а нарядные и важные с поручением. По городу разнеслось:
– Новгородцы приехали нашего князя к себе просить…
Народ на торжище недоумевал:
– Вот те на! Давно ли воевали?
Знающие объясняли:
– Воевал князь Всеволод Мстиславич, и не против Юрия Владимировича, а просто супротив земли Ростовской.
Остальные уже все чаще называли княжество Ростово-Суздальским или вообще Суздальским, но не могли же ростовчане сами звать свои земли именем пригорода?! Нет, они продолжали гордо именоваться ростовскими.
– А то не все равно?
– Так Всеволода за то и выгнали из Новгорода.
– А Святослава за что?
– За то, что хлеба на торжище нет! Посидишь на сухарях, и не так запоешь небось.
– Да… у Новгорода одна беда есть всегдашняя – хлеб там не растет, слышно. Оттого и готов всем кланяться, чтобы в хлебушке не отказали…
Это было правдой, сколько раз позже Низовые земли, как будут называть княжества южнее новгородских земель, именно так станут наказывать город за неподчинение – прекращением торговли хлебом.
Послы держались важно и независимо, объявили, что прибыли к князю Юрию Владимировичу от Великого Новгорода. Их провели в терем, где уже ждали князь, его старший сын Ростислав и некоторые ростовские бояре.
– Господин Великий Новгород челом бьет тебе, князь Юрий Владимирович.
Посол склонился почти до пола, Юрий ответил таким же глубоким поклоном, мысленно дивясь: ишь как себя величают-то!
Выслушал призыв на княжение, чуть помолчал, потом чуть сокрушенно хмыкнул:
– Благодарствую на добром слове Господину Великому Новгороду, да только в своей земле дел невпроворот. Не могу княжество без пригляда оставить, и поднимать его надо после набега-то…
Послы почти обиделись:
– Кто старое помянет, князь.
– А я не поминал, то вы вспомнили. Просто сказал, что дел много. Но ежели вы согласны, то могу отпустить своего старшего сына, наследника, Ростислава Владимировича.
Видно, и эта возможность новгородцами обсуждалась. Не удивились послы, только зыкнули на княжича. Не слишком-то он глянулся – ну чистый половец, да только куда денешься, кивнули согласно. С другой стороны, княжич молод и не так силен, его можно и в бараний рог скрутить.
– Согласны принять к себе княжича, да только вече порешило ряд с князем заключить…
Вот те на! Вот почему они так легко согласились на замену Юрия на Ростислава.
– Что за ряд? – Юрий сделал все, чтобы его мысли не проявились на лице, как когда-то учил Шимонович. Удалось. Чуть обескураженные таким спокойствием послы принялись объяснять, что на вече было решено отныне князя приглашать по договору, а если не выполнит сего договора, так и «путь чист» указать в любой день и чтоб без обид.
– Хм… а если город тот договор не выполнит?
– А чего – город? Город князя зовет с его дружиной и земли на кормление дает. Да только чтоб не поступал супротив воли горожан, ни во что не ввязывался. И чтоб дружина себя достойно вела.
– Так вам князь или воевода нужен?
– Князь.
– Угу, жить отдельно, в походы выступать только по вашей воле, быть готовым, что за любое недовольство выгонят… Чем не воевода?
– Еще княжий суд судить…
– И то небось не без посадника?
– Дак…
– То-то и оно. Я бы не пошел, а пойдет ли княжич, спрашивайте сами.
Молчали и послы, и сам Ростислав, кажется, просто не зная, как быть. Юрий обернулся к сыну:
– Пойдешь ли?
– Как скажешь, отче… – а глаза в это время кричали: «Да! Да!»
Юрий кивнул:
– Княжич согласен. Только чтоб помнили: обида моему сыну – то мне обида. За племянника спрашивать не буду, сам виноват, что в свару ввязался супротив меня, а вот за сына, ежели что, спрошу.
– Господь с тобой, князь, кто же княжича Ростислава обижать собирается?
– Хорошо, урядимся по другим вопросам – сделаем дело.
Урядились, пришли к согласию и о том, где князю жить, как дружину содержать, договорились заключить мир с Псковом. А еще Юрий Владимирович настойчиво напомнил, что он супротив Ольговичей стоит и что сын должен стоять так же, иначе какой же он сын?
И на это был согласен Господин Великий Новгород (постепенно это гордое название станет для города привычным, но первым князем, на своей шкуре почувствовавшим настоящие ограничения новгородцев, был, пожалуй, сын Юрия Владимировича, Ростислав Юрьевич, после него этот ряд-договор с князем стал привычным).
10 мая 1138 года Ростислав Юрьевич стал новгородским князем, пробыв в таком качестве до 1 сентября 1139 года, когда ему пришлось бежать обратно к отцу, а на его место вернулся недавно еще опальный Святослав Ольгович.
Новгородцы решили воспользоваться своими правами и отныне меняли князей, как переборливая невеста женихов, ориентируясь на сильнейшего. Усилились Мономашичи – вон из Новгорода Святослава, позвать Юрия, принять его сына Ростислава, вступил на престол Всеволод Ольгович – обида на Святослава тут же забыта, грехи прощены, Ростислава – вон, а Святослава – в Новгород! Потом снова прочь Святослава, даешь Ростислава… И так надолго ни один князь после старшего сына Мономаха, Мстислава Юрьевича, долго в Новгороде не задерживался, звали, прогоняли, снова звали, снова прогоняли… И так до тех пор, пока Московский Великий князь Иван не приказал сбросить со звонницы вечевой колокол Новгорода. Но было это на несколько столетий позже…
Ростислав уехал княжить, Юрий, проводив сына, посмеялся:
– Пусть попробует на своей шкуре, что такое княжение. Легко все кажется, пока вторым за первым сидишь, пока не на твоей шее ярмо…
Старший княжич Ростислав уехал в Новгород, второй сын Китан (Андрей, позже прозванный Боголюбским) сидел во Владимире, а князь пока жил в Ростове, никуда уезжать, кажется, не собирался, чем немало раздражал ростовских бояр.
Но что одному досада, то другому – благо. Кучки, и муж, и жена, решили воспользоваться присутствием князя. Степан Иванович уловил день, когда вокруг князя Юрия толклось не слишком много народа, попросил разговора. Надо же было такому случиться, что рядом оказалась и Кучковна, да во всей своей красе. Супруги отметили долгий заинтересованный взгляд, которым князь одарил боярыню, понятно, что мужу он не понравился, а жену привел в нервное состояние.
– Ну, и чему радуешься? Эка невидаль, князь ее облапил взглядом! Да Владимирович, я слышал, ни одну смазливую бабенку не пропустит, а ты и довольна!
Конечно, Кучку душила досада, с чего это князю так смотреть на его молодую женку? Но недовольство пришлось спрятать, потому как Юрий Владимирович от княжения в Новгороде отказался и ростовские земли покидать не собирался, значит, и охранную грамоту все же просить у него. Пришлось забыть о недовольстве и идти к князю.
Конечно, отправился один. И сразу услышал вопрос:
– А чего же боярыню не привел?
– К чему, княже, я по делу…
– Ну, говори свое дело.
Настроение у Юрия было хорошим, почему бы не воспользоваться. Степан принялся рассказывать о своих владениях, о том, как радеет за земли, как трудится не покладая рук, как так же работал его отец, Иван Степанович, как хочется и детям оставить сильное хозяйство…
– Ты же такое, княже, по себе знаешь. Вижу, как о сыновьях радеешь.
Юрий слушал внимательно, пока не понимая, в чем дело, кивал. Кучка, ободренный таким отношением, наконец решился, сказал о грамоте охранной, о том, что с каждым Великим князем ту грамоту выправлял заново, что у него и от Владимира Мономаха сохранилась, упомянул о разумности и доброте Мономаха, считая, что этим польстит его сыну…
И снова Юрий слушал, словно Кучка ничего и не просил. Потом кивнул:
– Приеду в твои владения, посмотрю. Коли все так, как говоришь, дам новую грамоту.
Со вторым Степан Кучка был согласен, а вот первое ему почему-то не понравилось, почему, и сам не знал. Нутро чувствовало, что этим навлечет неприятности на весь свой род. Но назад не повернешь, сам напросился. Оставалось надеяться, что либо князь забудет, либо на Киевском престоле сядет кто-то из Ольговичей и просить придется у них.
Надеяться на второе не следовало, слишком близко подошел к Великому престолу Юрий Владимирович, слишком он хваток, чтобы упустить свое. Руки-то загребущие, – мысленно ворчал Кучка, – так и норовит всю Русь под себя забрать. Боярин напрочь забыл, что совсем недавно пел похвалы Владимиру Мономаху, который, по сути, занимался тем же, только под видом замирения русских князей.
Долго еще беседовал князь с боярином, казалось, того должна бы интересовать беседа, потому как шла о ростовских землях, о том, как лучше населять их, как хлеб растить да продавать, чем еще торговать можно прибыльно… А у Кучки в голове вертелась одна мысль: приедет князь в его Кучково – и тогда конец. Почему, и сам не знал.
Юрий заметил, усмехнулся:
– Ты, Степан Иванович, точно и не рад мне? Ладно, живи спокойно, не поеду, пока сам не позовешь. Али у тебя там сокровище такое, что и показать боязно? Так я не стану смотреть, что не покажешь…
Посмеялся, но узелок на память завязал. Что-то есть у Кучки, чего не хочет на глаза казать. А любопытство вперед толкает лучше любого толкача. Теперь уже оба знали, что при первой же возможности приедет в Кучково князь Юрий Владимирович.
– Так велишь подтвердить грамоту на мои земли, Юрий Владимирович?
– Сказал же: посмотрю, как ты там хозяйничаешь, и напишу новую грамотку. Живи спокойно, никто твое Кучково отбирать не собирается, своих земель невпроворот.
Расстались не слишком довольные друг дружкой.
Так бы все и забылось, да Кучковна покоя мужу не дала. Как услышала, что приедет князь к ним в Кучково, потеряла покой и сон, ей уже не до торжища, пристала к мужу, точно банный лист к мокрой коже:
– Зови князя сам, да не одного, а с княжичем Андреем!
– Сдурела?! К чему тебе княжич?
Двенадцатилетняя Улита смотрела на отца и мачеху во все глаза, чего они не поделили? Отец всегда потакал молодой жене, выполнял все ее капризы, а та не совалась в его дела. Но теперь то ли требовала чего-то запредельного, либо все же влезла не в свое, уж очень сердился Степан Кучка на свою супругу.
Есть бабы, которым проще подчиниться, чем от них отстать. Наступила минута, когда Степан Иванович плюнул в сердцах и снова отправился к князю на двор. Вернулся довольный – Юрий Владимирович уже уехал, некого было приглашать в Кучково.
Чтобы приставучая супруга забыла свои дурацкие мысли по поводу князя и княжича, Кучке пришлось основательно опустошить кошель, закупая и закупая строптивице на торжище все, на что только глаз ни лег. Обратно везли столько, что на десяток боярынь хватило бы. Зато в Кучково снова потекла спокойная, размеренная жизнь, когда боярин вставал рано поутру и весь день крутился, стараясь ничего не упустить, за всем приглядеть, а его супруга нежилась едва не до полудня.
Князю же было не до поездок по владениям своих бояр, довольно скоро его закрутила новая свара за власть в Киеве.
Киевская замятня
Зато из болтовни подруг и родственниц супруги Кучка мог узнать иногда куда больше, чем из осторожных разговоров бояр.
Так и в этот раз. Уже разболокиваясь при помощи сенной девки, чтобы ложиться спать, Кучковна сладко зевнула:
– Анна много чего рассказала… У князя Юрия Владимировича перемены. Сказывать ли?
Боярин тоже широко зевнул и согласился, мелко крестя распахнутый в зевке рот:
– Сказывай…
Девка скользнула за дверь, плотно прикрыв ее, помнила, что хозяева не любят, чтоб подслушивали, можно и порку заработать.
– Княгиня его, половчанка, померла. Говорят, на охоте кабанище здоровенный сшиб, мол, кровью изошла. А я другое мыслю: скинула она, потому как в седле чуть не до самых родов мотается.
Эта новость мало заинтересовала боярина, вздохнул, перекрестившись и пожелав земли пухом, но не больше. Жена изумленно воззрилась на мужа:
– Ты не понял, что ли? Князь, говорю, ныне вдовый. Вдовый, понимаешь?
– Хочешь, чтобы я его пожалел?
– А еще говорят, что Кучка сообразительный. Ему женка будет нужна…
– Ну?
– А у тебя дочь почти на выданье…
– Тю, дура! Сколь ему лет и сколь Улите.
– И что? Старый конь борозды не испортит, а Улита старше своих годков выглядит.
– Да у него сыновья взрослые, давно женить пора. Князь на сколько Улиты старше?
– А ты меня на сколько? – только что не уперла руки в бока Кучковна.
– Вот дурная баба. Угомонись, не о том говоришь. Что еще? Или все новости таковы?
Конечно, резон в словах боярыни был, только как ей объяснить, что Юрий Владимирович – князь, а он, Степан Кучка, простой боярин не из самых знатных. С чего бы князю на боярской дочери жениться?
А супруга продолжала.
– А новгородцы выгнали князя Всеволода Мстиславича, тот сел во Пскове… а недавно помер…
Вот это была новость! Многого Кучка не знал, живя в своем имении. Он даже присел, уставившись в лицо жены. Боярыня не поняла, что именно так заинтересовало мужа, а потому замолчала. Он не верит, что ли? Так ведь за что купила, за то и продает, Анна так сказала про новгородцев…
– А в Новгороде кто?
– Кажется, Святослав Ольгович…
– Кто?!
– Ну, откель я знаю!
Она продолжила сыпать местными новостями: кто с кем поссорился, кто на кого плюнул, кто кому кумом стал… Это Кучка слушал уже вполуха, как жужжание попавшей в паутину мухи. И вдруг сквозь поток неинтересных ему слов уловил нужное:
– Хлеб в новгородские земли пока не возят…
– Кто?
– Все… и суздальские, и смоленские, и киевские…
Та-ак… На дворе апрель, если новгородцы просидели зиму без хлеба, то они скоро выгонят и этого князя. Кто следующий? Сколько ни думал, не мог угадать. Новгородцы таковы, что любого могут пригласить и любого же выгнать. Чем им не понравился Всеволод Мстиславич? Спокойней и добрей князя не найти, а что поход на Ростов не удался, так мало ли кто где поражение терпит…
Эта новость поважней предстоящей женитьбы князя. Боярыня так не считала, каждому – свое, она решила, что надо изыскать повод, чтобы встретиться с князем Юрием Владимировичем, ненароком показать ему Улиту, говорят, он любит молодых и красивых, вдруг глянется? Ну и что, что немолод, что она не ровня? Ровню выбирают по молодости, когда еще детям рождаться да для пользы дела нужно, а в таком-то возрасте можно и по любви жениться, чай, не мальчик уже. По расчету пусть вон сыновей женит.
У Кучковны даже сердце сладко запело от призрачной возможности стать княжьей тещей. Выслушав в пятый раз ее стенания, Кучка махнул рукой:
– Ну, ищи эту возможность! К тому же у князя сыновья есть, как раз Улите сгодились бы.
Жена фыркнула:
– Чего это – сыновья?! Кем они станут, князьями мелких уделов? Не-ет… нам нужен сам князь! Его окрутить, и все тут!
Кучка смеялся:
– Крути, крути…
Знать бы ему, чем обернется это его благодушие, загодя запретил бы даже смотреть в сторону князя, вспоминать о нем, увез бы своих женщин обратно в имение, а купцов с лентами и украшениями лучше привез прямо в Кучково. Но судьба распорядилась иначе…
Князь был в Ростове, ему некогда долго оплакивать свою Олену, и без того долго не жил в своей земле, дел накопилось столько, что и за десять лет не переделать.
Юрия Владимировича тоже заботили новгородские дела, свои люди из города сообщали о неурядицах из-за нехватки хлеба, а еще – из-за безобразий, чинимых дружиной Святослава Ольговича новгородцам. Главным пока было все же первое. Когда хлеб стоит столько, что не знаешь, есть его или любоваться, становится не до князя.
На княжье подворье Ростова примчался человек из Новгорода с новостью: новгородцы на вече крикнули, чтобы Святослава прогнать, а княжить позвать… самого Юрия Владимировича! Несколько мгновений князь недоуменно смотрел на гонца, стоявшего столбом. Верные люди не рискнули отправлять бересту, опасно, велели передать все на словах, гонец сказал и ждал ответа. Но князь повел себя странно, сначала молчал, а потом по терему вдруг разнесся его хохот!
Немного отсмеявшись, Юрий Владимирович махнул рукой:
– Иди, тебя накормят и устроят.
Гонец помотал головой:
– Я долго не буду. Вскоре гонцы от веча приехать могут, нельзя им на глаза попасться.
– И то верно. Все же поешь – и поедешь не водой, а верхами, коней дам.
Отправив гонца, Юрий Владимирович еще посмеялся. Вот она, нехватка хлебушка-то! Ненадолго новгородцев хватило. И то, ежели в животе пусто, любую вольность забудешь… Хорошо, что не поторопился, не стал с Ольговичами воевать, Шимонович всегда советовал в сложных случаях, особенно когда не понимаешь, что делать, чуть-чуть подождать. Он не понимал, к чему новгородцам, только что получившим по зубам на Ждане-горе, портить отношения с Ростовом совсем. Ведь не будь он во время нападения Всеволода Мстиславича на юге, в Киеве, то не только побил бы, пошел до самого Новгорода и заставил такую виру платить, что надолго запомнили бы. А ростовчане не рискнули без князя-то. Вот ему урок – свою землю забывать нельзя.
Ничего, вот поставит заслоны от новгородцев, как поставил от булгар, посадит младших сыновей в Суздальской земле, а со старшими возьмет под себя Переяславль, а потом и Киев. И будет вся Русь не просто Мономашичей, а его, Юрия, землей!
Но ныне Новгород шел в руки сам, не бросаться же таким…
Князь крикнул, чтобы позвали Ростислава. Княжич где-то в Ростове, это Андрея из Суздаля не вытащить, да не просто из Суздаля, второй сын больше Владимир, что его дедом поставлен, любит. Конечно, город на Клязьме хорош, спору нет, но самого Юрия слишком тянуло в Киев и Переяславль. Почему, и сказать не мог бы. Так и половинилось сердце – одна часть здесь, другая – там. А вот как бы все земли под себя взять, ну, кроме Черниговского княжества да вон Рязани…
С Черниговским княжеством почему-то одни дурные воспоминания связаны, это вотчина Ольговичей, туда он согласен не соваться. И в западные княжества тоже не пошел бы, не по сердцу ему ни Туров, ни Владимир-Волынский. Юрия Владимировича больше тянуло на северо-восток, свои земли он мыслил от правобережья Днепра до правобережья Волги…
Долго размышлять не пришлось, в дверь, едва не зацепив притолоку лбом, вошел его старший сын Ростислав. Телом в отца – рослый, крупный, а обличьем в мать, даже не просто в мать, а в деда Аепу или прадеда Осеня, чистый половец! Олена всем сыновьям такие черты передала, Андрей вон – тоже степняк степняком, не знали бы, что княжич, так и шарахались, как от половца. Сколько их мальцы исподтишка половцами дразнили… Ростислав сдачи давал, вечно дрался, а Андрей пытался все объяснить.
– Ростислав, сядь, речь вести хочу.
Искоса поглядывая на присевшего на край лавки сына, Юрий думал о том, кого ему дать в помощь, если Новгород позовет, но потом подумал, что сыну-то двадцать восьмой год, можно бы и самому, и так точно норовистый конь копытом бьет, свободы требует.
– Гонец весть принес, что новгородцы на вече кричали, мол, Святослава Ольговича прогнать, а на стол меня позвать…
Сказал и ждал, как отреагирует. Ростислав не смог скрыть своей радости: уйдет отец в Новгород, кто на Суздале и Ростове останется? Он сам был согласен посадить Андрея в Суздале, а Ростов взять под себя. Земли большие, богатые, обоим хватит, а младшие пусть ждут своего срока. Но отец ответа не спрашивал, и сын молчал, ожидая, что князь скажет дальше.
– Только я мыслю, что нельзя мне Ростов али Суздаль оставлять, стоит уйти отсюда, так кто-то обязательно нападет и разорит. Нет, останусь я в Суздале…
Юрий Владимирович вроде рассуждал сам с собой, хотя и в присутствии сына. И снова Ростиславу не удалось скрыть свои чувства, его захлестнуло разочарование. Только впереди мелькнула возможность самому стать князем, как оказалось, что снова предстоит сидеть под рукой отца. А ведь лет немало, сколько же ждать? Как дед Киева – почти до старости?
– Мыслю, тебе надо в Новгороде садиться… Справишься ли?
– Мне? – Кажется, Ростислав даже с трудом проглотил вставший в горле комок. Новгород… это же не просто город или княжество, новгородские земли куда больше и богаче не только многих княжеств Руси, но и нескольких вместе взятых. Княжичу не думалось о том, что город строптив, что если уж там не смог усидеть Всеволод Мстиславич, то кому другому и того труднее. Казалось, стоит только появиться в Новгороде, и новгородцы поймут, какого толкового, разумного и щедрого князя они получили!
Отец внимательно наблюдал за сыном. Ясно, Ростислав обомлел от возможности стать новгородским князем, да только сдюжит ли? Стал говорить о трудностях, о том, что в строптивом Новгороде надо быть Мстиславом Великим, чтобы не просто не прогнали, но и не позволили поменять. Рассказывал то, что помнил о своем старшем брате, Мстиславе Владимировиче. Помнил мало, потому что годился ему в сыновья, больше говорил со слов других, но и сам Ростислав должен знать, как уважали на Руси Мстислава Владимировича, что в Новгороде, что потом в Киеве. Отец, Владимир Мономах, и сын, Мстислав Владимирович, оставили о себе такую память, что позавидуешь.
Говорил и видел, что для Ростислава важнее другое – сам, он сам может быть князем огромного города, огромной земли. Юрий Владимирович вздохнул, у него не было второго Шимоновича, чтобы отправить с сыном, но пусть уж, прогонят так прогонят, тоже хороший урок будет.
Новгородцы подсуетились знатно. Сообразив, что Ярополку на Киевском столе долго не сидеть, хворый он, а дела рядом с ним вершит все больше Юрий Владимирович, как некогда делал его отец, Владимир Мономах, при князе Святославе, они поняли, что зря поссорились со Всеволодом и вообще с Мономашичами. Кто будет следующим Великим князем? Ясно, что Юрий приложит все силы, чтобы попасть на Киевский престол.
А уж после смерти Всеволода в Пскове новгородцы и вовсе почувствовали себя виноватыми. Потом добавилась нехватка хлеба, и решение мириться с Мономашичами, в первую очередь с Юрием, созрело быстро.
В Ростове гонцы, теперь уже не тайные, а нарядные и важные с поручением. По городу разнеслось:
– Новгородцы приехали нашего князя к себе просить…
Народ на торжище недоумевал:
– Вот те на! Давно ли воевали?
Знающие объясняли:
– Воевал князь Всеволод Мстиславич, и не против Юрия Владимировича, а просто супротив земли Ростовской.
Остальные уже все чаще называли княжество Ростово-Суздальским или вообще Суздальским, но не могли же ростовчане сами звать свои земли именем пригорода?! Нет, они продолжали гордо именоваться ростовскими.
– А то не все равно?
– Так Всеволода за то и выгнали из Новгорода.
– А Святослава за что?
– За то, что хлеба на торжище нет! Посидишь на сухарях, и не так запоешь небось.
– Да… у Новгорода одна беда есть всегдашняя – хлеб там не растет, слышно. Оттого и готов всем кланяться, чтобы в хлебушке не отказали…
Это было правдой, сколько раз позже Низовые земли, как будут называть княжества южнее новгородских земель, именно так станут наказывать город за неподчинение – прекращением торговли хлебом.
Послы держались важно и независимо, объявили, что прибыли к князю Юрию Владимировичу от Великого Новгорода. Их провели в терем, где уже ждали князь, его старший сын Ростислав и некоторые ростовские бояре.
– Господин Великий Новгород челом бьет тебе, князь Юрий Владимирович.
Посол склонился почти до пола, Юрий ответил таким же глубоким поклоном, мысленно дивясь: ишь как себя величают-то!
Выслушал призыв на княжение, чуть помолчал, потом чуть сокрушенно хмыкнул:
– Благодарствую на добром слове Господину Великому Новгороду, да только в своей земле дел невпроворот. Не могу княжество без пригляда оставить, и поднимать его надо после набега-то…
Послы почти обиделись:
– Кто старое помянет, князь.
– А я не поминал, то вы вспомнили. Просто сказал, что дел много. Но ежели вы согласны, то могу отпустить своего старшего сына, наследника, Ростислава Владимировича.
Видно, и эта возможность новгородцами обсуждалась. Не удивились послы, только зыкнули на княжича. Не слишком-то он глянулся – ну чистый половец, да только куда денешься, кивнули согласно. С другой стороны, княжич молод и не так силен, его можно и в бараний рог скрутить.
– Согласны принять к себе княжича, да только вече порешило ряд с князем заключить…
Вот те на! Вот почему они так легко согласились на замену Юрия на Ростислава.
– Что за ряд? – Юрий сделал все, чтобы его мысли не проявились на лице, как когда-то учил Шимонович. Удалось. Чуть обескураженные таким спокойствием послы принялись объяснять, что на вече было решено отныне князя приглашать по договору, а если не выполнит сего договора, так и «путь чист» указать в любой день и чтоб без обид.
– Хм… а если город тот договор не выполнит?
– А чего – город? Город князя зовет с его дружиной и земли на кормление дает. Да только чтоб не поступал супротив воли горожан, ни во что не ввязывался. И чтоб дружина себя достойно вела.
– Так вам князь или воевода нужен?
– Князь.
– Угу, жить отдельно, в походы выступать только по вашей воле, быть готовым, что за любое недовольство выгонят… Чем не воевода?
– Еще княжий суд судить…
– И то небось не без посадника?
– Дак…
– То-то и оно. Я бы не пошел, а пойдет ли княжич, спрашивайте сами.
Молчали и послы, и сам Ростислав, кажется, просто не зная, как быть. Юрий обернулся к сыну:
– Пойдешь ли?
– Как скажешь, отче… – а глаза в это время кричали: «Да! Да!»
Юрий кивнул:
– Княжич согласен. Только чтоб помнили: обида моему сыну – то мне обида. За племянника спрашивать не буду, сам виноват, что в свару ввязался супротив меня, а вот за сына, ежели что, спрошу.
– Господь с тобой, князь, кто же княжича Ростислава обижать собирается?
– Хорошо, урядимся по другим вопросам – сделаем дело.
Урядились, пришли к согласию и о том, где князю жить, как дружину содержать, договорились заключить мир с Псковом. А еще Юрий Владимирович настойчиво напомнил, что он супротив Ольговичей стоит и что сын должен стоять так же, иначе какой же он сын?
И на это был согласен Господин Великий Новгород (постепенно это гордое название станет для города привычным, но первым князем, на своей шкуре почувствовавшим настоящие ограничения новгородцев, был, пожалуй, сын Юрия Владимировича, Ростислав Юрьевич, после него этот ряд-договор с князем стал привычным).
10 мая 1138 года Ростислав Юрьевич стал новгородским князем, пробыв в таком качестве до 1 сентября 1139 года, когда ему пришлось бежать обратно к отцу, а на его место вернулся недавно еще опальный Святослав Ольгович.
Новгородцы решили воспользоваться своими правами и отныне меняли князей, как переборливая невеста женихов, ориентируясь на сильнейшего. Усилились Мономашичи – вон из Новгорода Святослава, позвать Юрия, принять его сына Ростислава, вступил на престол Всеволод Ольгович – обида на Святослава тут же забыта, грехи прощены, Ростислава – вон, а Святослава – в Новгород! Потом снова прочь Святослава, даешь Ростислава… И так надолго ни один князь после старшего сына Мономаха, Мстислава Юрьевича, долго в Новгороде не задерживался, звали, прогоняли, снова звали, снова прогоняли… И так до тех пор, пока Московский Великий князь Иван не приказал сбросить со звонницы вечевой колокол Новгорода. Но было это на несколько столетий позже…
Ростислав уехал княжить, Юрий, проводив сына, посмеялся:
– Пусть попробует на своей шкуре, что такое княжение. Легко все кажется, пока вторым за первым сидишь, пока не на твоей шее ярмо…
Старший княжич Ростислав уехал в Новгород, второй сын Китан (Андрей, позже прозванный Боголюбским) сидел во Владимире, а князь пока жил в Ростове, никуда уезжать, кажется, не собирался, чем немало раздражал ростовских бояр.
Но что одному досада, то другому – благо. Кучки, и муж, и жена, решили воспользоваться присутствием князя. Степан Иванович уловил день, когда вокруг князя Юрия толклось не слишком много народа, попросил разговора. Надо же было такому случиться, что рядом оказалась и Кучковна, да во всей своей красе. Супруги отметили долгий заинтересованный взгляд, которым князь одарил боярыню, понятно, что мужу он не понравился, а жену привел в нервное состояние.
– Ну, и чему радуешься? Эка невидаль, князь ее облапил взглядом! Да Владимирович, я слышал, ни одну смазливую бабенку не пропустит, а ты и довольна!
Конечно, Кучку душила досада, с чего это князю так смотреть на его молодую женку? Но недовольство пришлось спрятать, потому как Юрий Владимирович от княжения в Новгороде отказался и ростовские земли покидать не собирался, значит, и охранную грамоту все же просить у него. Пришлось забыть о недовольстве и идти к князю.
Конечно, отправился один. И сразу услышал вопрос:
– А чего же боярыню не привел?
– К чему, княже, я по делу…
– Ну, говори свое дело.
Настроение у Юрия было хорошим, почему бы не воспользоваться. Степан принялся рассказывать о своих владениях, о том, как радеет за земли, как трудится не покладая рук, как так же работал его отец, Иван Степанович, как хочется и детям оставить сильное хозяйство…
– Ты же такое, княже, по себе знаешь. Вижу, как о сыновьях радеешь.
Юрий слушал внимательно, пока не понимая, в чем дело, кивал. Кучка, ободренный таким отношением, наконец решился, сказал о грамоте охранной, о том, что с каждым Великим князем ту грамоту выправлял заново, что у него и от Владимира Мономаха сохранилась, упомянул о разумности и доброте Мономаха, считая, что этим польстит его сыну…
И снова Юрий слушал, словно Кучка ничего и не просил. Потом кивнул:
– Приеду в твои владения, посмотрю. Коли все так, как говоришь, дам новую грамоту.
Со вторым Степан Кучка был согласен, а вот первое ему почему-то не понравилось, почему, и сам не знал. Нутро чувствовало, что этим навлечет неприятности на весь свой род. Но назад не повернешь, сам напросился. Оставалось надеяться, что либо князь забудет, либо на Киевском престоле сядет кто-то из Ольговичей и просить придется у них.
Надеяться на второе не следовало, слишком близко подошел к Великому престолу Юрий Владимирович, слишком он хваток, чтобы упустить свое. Руки-то загребущие, – мысленно ворчал Кучка, – так и норовит всю Русь под себя забрать. Боярин напрочь забыл, что совсем недавно пел похвалы Владимиру Мономаху, который, по сути, занимался тем же, только под видом замирения русских князей.
Долго еще беседовал князь с боярином, казалось, того должна бы интересовать беседа, потому как шла о ростовских землях, о том, как лучше населять их, как хлеб растить да продавать, чем еще торговать можно прибыльно… А у Кучки в голове вертелась одна мысль: приедет князь в его Кучково – и тогда конец. Почему, и сам не знал.
Юрий заметил, усмехнулся:
– Ты, Степан Иванович, точно и не рад мне? Ладно, живи спокойно, не поеду, пока сам не позовешь. Али у тебя там сокровище такое, что и показать боязно? Так я не стану смотреть, что не покажешь…
Посмеялся, но узелок на память завязал. Что-то есть у Кучки, чего не хочет на глаза казать. А любопытство вперед толкает лучше любого толкача. Теперь уже оба знали, что при первой же возможности приедет в Кучково князь Юрий Владимирович.
– Так велишь подтвердить грамоту на мои земли, Юрий Владимирович?
– Сказал же: посмотрю, как ты там хозяйничаешь, и напишу новую грамотку. Живи спокойно, никто твое Кучково отбирать не собирается, своих земель невпроворот.
Расстались не слишком довольные друг дружкой.
Так бы все и забылось, да Кучковна покоя мужу не дала. Как услышала, что приедет князь к ним в Кучково, потеряла покой и сон, ей уже не до торжища, пристала к мужу, точно банный лист к мокрой коже:
– Зови князя сам, да не одного, а с княжичем Андреем!
– Сдурела?! К чему тебе княжич?
Двенадцатилетняя Улита смотрела на отца и мачеху во все глаза, чего они не поделили? Отец всегда потакал молодой жене, выполнял все ее капризы, а та не совалась в его дела. Но теперь то ли требовала чего-то запредельного, либо все же влезла не в свое, уж очень сердился Степан Кучка на свою супругу.
Есть бабы, которым проще подчиниться, чем от них отстать. Наступила минута, когда Степан Иванович плюнул в сердцах и снова отправился к князю на двор. Вернулся довольный – Юрий Владимирович уже уехал, некого было приглашать в Кучково.
Чтобы приставучая супруга забыла свои дурацкие мысли по поводу князя и княжича, Кучке пришлось основательно опустошить кошель, закупая и закупая строптивице на торжище все, на что только глаз ни лег. Обратно везли столько, что на десяток боярынь хватило бы. Зато в Кучково снова потекла спокойная, размеренная жизнь, когда боярин вставал рано поутру и весь день крутился, стараясь ничего не упустить, за всем приглядеть, а его супруга нежилась едва не до полудня.
Князю же было не до поездок по владениям своих бояр, довольно скоро его закрутила новая свара за власть в Киеве.
Киевская замятня
Спокойствия на Руси никогда долго не было. В феврале следующего года умер Великий князь Ярополк Владимирович, и на престоле оказался его брат Вячеслав. Именно он отделял Юрия от вожделенного Великого княжения, следующим Мономашичем в их роду был именно Юрий Владимирович. И хотя Юрий и Вячеслав никогда друг дружку не любили, потому как не были единоутробными, старшего брата суздальский князь все же признавал.
В Суздале долго не знали о том, что происходило в далеком Киеве и вокруг него, ранняя весна – не самое удобное время даже для гонцов, пока добрались, киевская свара пришла к своему завершению – Мономашичей на Великом престоле сменили Ольговичи.
Следующий за Великим князем Ярополком из Мономашичей был Вячеслав Владимирович, потому, почувствовав, что земной жизни осталось немного, Ярополк прежде всего сообщил брату. Но тайно одновременно с этим надежные люди отправили гонца и к Всеволоду Ольговичу Черниговскому.
Тайный посланник из Киева примчался в Чернигов студеной февральской ночью, его даже не сразу пустили в городские ворота. Только когда сказал нужное слово да объяснил, что спешно к князю, чуть отворили щелку, чтобы протиснуться смог. Гонец был замерзший, злой, потому ругался нещадно, пришлось впустить и его коня.
На княжьем дворе, только услышав: «Из Киева», больше вопросов не задавали, видно, ждал Всеволод Ольгович каких-то известий. И сам князь вышел быстро, хотя, видно, спал.
– Умер Великий князь Ярополк Владимирович. В Киеве вокняжился Вячеслав Владимирович.
– Добро, – кивнул Всеволод Ольгович.
Гонец, отряхивая снег с одежды и шворкая веничком по обуви, чтобы не натащить в гридницу, куда его пристроили ночевать, удивленно размышлял, к чему это сообщать так срочно. Все знали, что следующий Великий князь – Всеволод Владимирович, да только он слаб и тих, совсем не таков, как его почивший брат.
А князь Всеволод Ольгович, кивнув гонцу, скрылся у себя в ложнице. Жена приподняла голову с подушки:
– Что?
– Спи! – но все же добавил: – Ярополк помер.
– А-а… – разочарованно протянула княгиня. Эка невидаль, помер очередной Мономашич! Их вон сколько, надолго Великих князей хватит.
Женщина отвернулась, поглубже зарываясь в подушку. Уже через минуту она сладко спала, а вот ее муж до самого рассвета ходил по ложнице, размышляя.
Вот оно, пришло его время! Вячеслав столь слаб и нерешителен, что если Киев не взять ныне, то его не возьмешь никогда! Всеволоду Ольговичу, как и Вячеславу Владимировичу, шестой десяток, времени ждать, когда придет его очередь, просто нет. Сел же Владимир Мономах в обход его отца, Олега, почему бы теперь не вернуть отчее право себе? Когда дойдет дело до Юрия Суздальского, тот сделать этого не позволит.
Всеволод нервно покусывал ус, губу, снова и снова вышагивал от окна к двери и обратно. Конечно, рискнув, можно потерять все, как случилось с отцом, когда стал изгоем. Но если не рисковать, то и вовсе ничего не будет!
В Суздале долго не знали о том, что происходило в далеком Киеве и вокруг него, ранняя весна – не самое удобное время даже для гонцов, пока добрались, киевская свара пришла к своему завершению – Мономашичей на Великом престоле сменили Ольговичи.
Следующий за Великим князем Ярополком из Мономашичей был Вячеслав Владимирович, потому, почувствовав, что земной жизни осталось немного, Ярополк прежде всего сообщил брату. Но тайно одновременно с этим надежные люди отправили гонца и к Всеволоду Ольговичу Черниговскому.
Тайный посланник из Киева примчался в Чернигов студеной февральской ночью, его даже не сразу пустили в городские ворота. Только когда сказал нужное слово да объяснил, что спешно к князю, чуть отворили щелку, чтобы протиснуться смог. Гонец был замерзший, злой, потому ругался нещадно, пришлось впустить и его коня.
На княжьем дворе, только услышав: «Из Киева», больше вопросов не задавали, видно, ждал Всеволод Ольгович каких-то известий. И сам князь вышел быстро, хотя, видно, спал.
– Умер Великий князь Ярополк Владимирович. В Киеве вокняжился Вячеслав Владимирович.
– Добро, – кивнул Всеволод Ольгович.
Гонец, отряхивая снег с одежды и шворкая веничком по обуви, чтобы не натащить в гридницу, куда его пристроили ночевать, удивленно размышлял, к чему это сообщать так срочно. Все знали, что следующий Великий князь – Всеволод Владимирович, да только он слаб и тих, совсем не таков, как его почивший брат.
А князь Всеволод Ольгович, кивнув гонцу, скрылся у себя в ложнице. Жена приподняла голову с подушки:
– Что?
– Спи! – но все же добавил: – Ярополк помер.
– А-а… – разочарованно протянула княгиня. Эка невидаль, помер очередной Мономашич! Их вон сколько, надолго Великих князей хватит.
Женщина отвернулась, поглубже зарываясь в подушку. Уже через минуту она сладко спала, а вот ее муж до самого рассвета ходил по ложнице, размышляя.
Вот оно, пришло его время! Вячеслав столь слаб и нерешителен, что если Киев не взять ныне, то его не возьмешь никогда! Всеволоду Ольговичу, как и Вячеславу Владимировичу, шестой десяток, времени ждать, когда придет его очередь, просто нет. Сел же Владимир Мономах в обход его отца, Олега, почему бы теперь не вернуть отчее право себе? Когда дойдет дело до Юрия Суздальского, тот сделать этого не позволит.
Всеволод нервно покусывал ус, губу, снова и снова вышагивал от окна к двери и обратно. Конечно, рискнув, можно потерять все, как случилось с отцом, когда стал изгоем. Но если не рисковать, то и вовсе ничего не будет!