Наталья Штурм. Уж замуж невтерпеж, или Любовь цвета крови

   Вот так, дорогие мои мужчины, – допрыгались? Ведите себя прилично и жить будете долго, а то ваша жизнь всего лишь тремя годами заключения оценивается.
   Я специально попросила проводить меня именно к ним, к самым опасным преступницам. Мне хотелось увидеть хоть и нелюдей, но все же женщин, способных совершить Поступок. Плохой, ужасный – но поступок. На это способны немногие. И я хотела видеть лица этих женщин.
   Не все были страшные, были и симпатичные. Некоторые накрашены. Мимо нас пробежала парочка веселушек-хохотушек. Семья. Кто-то из них Он, кто-то Она. А что делать? Зашли к ним в барак. Длинная комната – одни койки. Сидеть и лежать на них в течение дня – нельзя. Телевизор не работает. Ходят стадом друг за другом, слоняются без дела. Взгляд выжидательно-настороженный. Муфель спросил: «Как дела, женщины?» Одна, видимо, главная, немолодая и без зубов, заговорила: «Работы бы побольше… Работы нет. И телевизор сломался». Остальные молчат. Серая стая… Знаю, что преступницы, и все равно жалость шевельнулась. Как там в поговорке: от сумы и от тюрьмы не зарекайся?..
   Мы не сказали им, кто мы, – ни начальник УВД, ни я. Зачем? Отошли шагов на пятнадцать от барака, за нами закрылись решетчатые ворота, тут я обернулась – смотрю, стоят кучкой, на улицу вышли все и молча вслед смотрят. Я помахала рукой и крикнула: «Освобождайтесь скорее!» А что я еще могла сказать… Они замахали в ответ. Жуткое зрелище. Я весь день в себя не могла прийти. Чувствовала запах баланды, чуть не стошнило, а перед глазами камера шизо – карцер для воспитания. Посмотрела в глазок, сидят две женщины на корточках – читают. И так по три месяца. Садиться или лежать в течение дня, конечно, нельзя. Начальник улыбчивый такой – наверно, в таких условиях иным и быть невозможно, иначе умом тронешься от безнадеги.
   Думала ли я тогда, глядя на всю эту экзотику, что очень часто буду вспоминать этих женщин и пытаться понять, так ли далека эта грань, отделяющая тебя, законопослушную гражданку, от осуждаемой всеми преступницы.
 
   Дети – это дар божий. Для любой женщины оказаться бесплодной – это страшное наказание. Не имеющий детей никогда не испытает ИСТИННОЙ любви. Только о ребенке можно заботиться и служить ему самоотверженно, не замечая этого. Отдавать все лучшее, не требуя ничего взамен. Прощать и помогать, даже если он груб и неблагодарен. Искренне радоваться любому, даже самому маленькому, достижению. Не задумываясь принести себя в жертву во имя его здоровья, его счастья, его интересов. Я описываю лишь Истинное материнство, каким оно в моем понимании должно быть. Мне кажется, тем женщина добрее и прекрасней, чем больше у нее детей. В нынешнее время человеческая жизнь ни во что не ставится. Что уж говорить об абортах, на которые так легко в большинстве своем идут женщины во всем мире. Мы приносим своих нерожденных детей в жертву удовольствиям, удобствам, карьере, неуверенности в завтрашнем дне, да мало ли еще чему… Отмахиваемся от мысли об убийстве, которое совершаем, удобно решив, что «там еще ничего нет». А как же «пятимесячный плод», который вне материнского организма выхаживают врачи? Значит, это уже человек, просто очень маленький. Женщина, выносившая не одного ребенка, расскажет, как по-разному они себя вели в ее чреве. Один – тихо-мирно обитал, не доставляя мамочке никаких хлопот, другой же топал ножками, выпирал пяточки, переворачивался «не так» и «не туда». Это говорит о том, что маленький человечек в организме матери уже имеет яркую индивидуальность.
   Удивительно, что именно это подлинное Счастье – наступление беременности – многие женщины расценивают как помеху, проблему или как средство достижения какой-либо цели… Я специально говорю только о женщинах. Мужское мнение в этих вопросах, безусловно, важно, но это не истина в последней инстанции. Мужчины приходят и уходят, а дети остаются. Я поняла, с какой позитивной интонацией эта фраза должна произноситься, только когда сама наделала много постыдных ошибок.
   Никто не объяснил, и я уверенно ставила знак равенства между ребенком и мужчиной, с которым у меня нет будущего. Торопилась к доктору, наивно предполагая, что ранним прерыванием беременности совершаю меньший грех. Я не называю имени мужчины, потому что забыла, как его зовут. Черты лица тоже стерлись из памяти. А аборт забыть не могу. Очень жалко ребеночка.
   «Детей должно быть столько, сколько бог даст», – сказала мне моя мама совсем недавно. А может, это чей-то афоризм, но, когда я не помню автора, я все приписываю маме. Потому что она умная. Только почему, мамочка, ты не сказала мне эту фразу немножно раньше?.. Сейчас бы их было у меня семеро.
   Мы с Робертом сразу договорились: рожаем сына. Хотите верьте, хотите нет, а я знала, что родится мальчик. Заводной мальчишка, с карими глазами. Мы сразу поделили: мамкой будет гордиться и невесту похожую искать, а с папкой будет на рыбалку ездить и в футбол гонять.
   – Он меня будет защищать! – фантазировала я, закинув ноги на стену.
   – Нет уж! Защищать тебя всегда буду только я! – Роберт умудрялся усматривать конкуренцию даже в лице собственных детей.
   Он направился в ванную, и сквозь плеск воды до меня едва доносился его голос:
   – Нам с тобой обязательно нужно сдать все анализы. Чтобы беременность протекала гладко, чтобы малыш родился здоровым. Сейчас некоторые пары проходят даже генетическое обследование. Представляешь? Я считаю, что мы должны быть очень ответственными. Согласна, Мышь?
   Мой ответ он вряд ли бы услыхал, а вставать с кровати и тащиться в ванну тереть ему, как обычно, спинку было лень, поэтому я предалась собственным мыслям.
   «Ха! – думала я. – Еще бы не согласна! Да такие слова каждая женщина мечтает услышать. Какой сознательный мужик… Как правило, их крайне тяжело заставить даже температуру померить, не то что интимные анализы сдавать».
   К примеру, у моей знакомой Татьяны муж был жуткий бабник – эреагировал на все, что шевелится. Несколько раз он «награждал» ее различными хламидиями и другими труднолечимыми болезнями. Она терпеливо пролечивалась, потому что очень хотела зачать здорового ребенка. Он тоже мечтал о наследнике, но тем не менее лечиться парно категорически отказывался, заявлял, что здоров. Танюха прекратила с ним интимные отношения, надеясь, что теперь-то он точно посетит венеролога. Муж потерпел полгода и… был таков. Самое интересное, что Татьяна до сих пор одна (прошло уже семь лет), а этот «ходячий триппер» уже через два месяца снова женился. Теперь она часто видит своего бывшего муженька по телевизору, он стал депутатом Госдумы, у него двое девочек-близняшек, и по выражению его лица можно догадаться, что он по-прежнему здоров. А Татьяна живет впроголодь, детей у нее нет, ей далеко за сорок, взгляд у нее потухший, а смех истеричный. Общаться с ней скучно, потому что, о чем бы ни шла речь, в финале она обязательно задает один и тот же вопрос: «Объясните мне, пожалуйста, ЧТО я сделала не так?!!»
 
   На следующий же день я отправилась в суперпрестижную клинику «Дочки-матери» на обследование, по наивности полагая, что чем дороже я заплачу за анализы, тем лучше они будут.
   В регистратуре клиники в глаза сразу нагло бросился огромный плазменный экран с эмтивишными клипами. Это чудовище величиной во всю стену, видимо, было призвано отпугивать посетителей со средним достатком. Я, сглотнув подступившие комплексы, смело произнесла свою фамилию.
   – Вас ждут! – пропела девушка-администратор медовым голосом и «обогрела» меня влюбленным взглядом.
   Я вошла в кабинет к доктору медицинских наук, профессору Кушнаревой. Она, приветливо улыбаясь, предложила мне присесть в кожаное кресло. Ее взгляд был полон понимания и заранее сочувствия. Конечно, я пришла вовремя. Еще день – и было бы поздно. Я пояснила, что здорова и просто хочу заблаговременно сдать с мужем анализы. Чтобы совесть была чиста.
   Докторша, улыбаясь, демонстративно обернулась к медсестре, и они, уже обе, ласково воззрились на меня, давая тем самым понять, что я еще очень молода и беспечна.
   – Деточка! Здоровых людей не бывает. Вы такая умница, что пришли к нам! Только у нас вы сможете получить квалифицированную медицинскую помощь и произвести на свет здоровое потомство.
   Я поняла, что, пока они не найдут у меня какой-нибудь болезни, меня отсюда не выпустят.
   – Сейчас мы с вами сделаем несколько анализов, а потом пройдем в кабинет УЗИ, – нежно защебетала улыбчивая медсестра, увлекая меня за собой.
   Я испугалась, что не смогу расплатиться за плазменный экран с кожаными креслами, и виновато обратилась к докторше:
   – Извините, а можно сегодня только часть анализов сделать – я очень уколов боюсь?!
   Она все поняла и снисходительно разрешила. Но при этом любила она меня уже значительно меньше.
   Волновалась я не зря. За анализ крови из вены и из пальчика, а также десятиминутное исследование ультразвуком мне выписали чек на… восемьсот долларов. Я, конечно, расплатилась, ничем не выдав своего сильного волнения, но оставшиеся анализы, которые делают утром и привозят в майонезных баночках, я при всем уважении к себе не оценивала в столь крупную сумму и легко сдала их в менее престижную клинику без потери качества сего продукта всего за две тысячи рублей.
 
   Роберт, как и подобает настоящему мужчине, молча и без приключений сдал необходимые анализы. Его, видимо, еще в детстве научили, что такие эмоциональные издержки, как «восхищение», «удивление» и «восторг», являются не чем иным, как слабостью, которую уважающий себя мужчина не может допустить. Меня приводила в трепет его способность без лишних слов и эмоций добиваться от своих и чужих работников того, что ему нужно. Тогда как мне требовалась огромная мобилизация внутренних сил, чтобы кого-либо отчитать или поставить на место. Эта проклятая деликатность, воспитанная во мне матерью, доставляла мне массу хлопот. Я даже стеснялась заранее спросить цену на предоставляемую услугу, чтобы люди не подумали, что я крохоборка. Большим подарком я прихожу в бутики, салоны красоты, медицинские центры, никогда заранее не спрашивая, сколько стоит та или иная услуга. Потом уже, обобранная и «разведенная», я буду посыпать голову пеплом и проклинать свою дурацкую тактичность. Хотя проще было бы задать естественный вопрос: «Во сколько мне это обойдется?»
   Единственный раз, когда я возроптала против наглейшего обмана, произошел со мной в салоне красоты «Жан-Поль Дюссанже». Как правило, в каждое мое посещение мне оказывались одни и те же услуги: колорирование, стрижка и укладка волос. Естественно, что цена за совокупность оказываемых услуг всегда была одна и та же. Каково же было мое удивление, когда красавица-брюнетка на рисепшене, с которой мы всегда обменивались комплиментами, даже не моргнув глазом, назвала мне сумму в полтора раза больше, чем обычно. Сперва я смиренно полезла за кошельком, но потом вдруг что-то во мне взбунтовалось, и я язвительно спросила:
   – А что, в стране произошел дефолт?
   – Я не в курсе, – ласково улыбаясь, схамила девушка. Изящного решения проблемы не случилось, пришлось идти напрямик. Едва справляясь с волнением (хотя волноваться-то должна она!), я объяснила ей, что, видимо, произошла ошибка и расчет был произведен неверно.
   – Извините, я перепутала ваш счет с другой клиенткой, – лучезарно улыбаясь и ничуть не смутившись, отчеканила девушка. У меня руки были по локоть холодными от волнения. Я так плохо себя чувствовала весь оставшийся день, что, наверно, разумней было, ничего не выясняя, расплатиться и больше туда не приходить. Заодно бы спасла следующую клиентку, которую наверняка после меня обсчитали еще злее.
   Роберт в такие ситуации не попадал никогда. Он даже вел книжечку, где у него четко были прописаны все затраты, поступления и прочие арифметические события. Его уважали и боялись, потому что он был серьезным бизнесменом. Если работник его чем-то не устраивал, Роберт его немедленно увольнял. Я понимала, что мне до него не дотянуться – для меня всегда важнее был человеческий фактор. «Бизнес не знает жалости», – любил повторять Роберт.
   Я увольняла работника только в тех случаях, когда мне наносили вред. Роберт – если не приносили пользы. Частенько мы с ним спорили, когда я отстаивала очередного проштрафившегося водителя или директора.
   Разговоры по старой московской привычке проходили всегда на кухне. Наверно, это привычка брала истоки еще от моих родителей, которые жили в огромной коммуналке в Малом Козихинском переулке, возле Патриарших прудов. В то время все соседи после работы собирались на большой с девятью столами кухне и горячо обсуждали последние политические новости.
   В тот вечер мы с Робертом решали судьбу одного из его бухгалтеров, которая допустила ошибку в расчетах, и ошибка была расценена президентом фирмы (т. е. Робертом) как непростительная.
   – Идеальных людей нет. Каждый человек может допустить слабость или оступиться, это надо понимать и не судить слишком строго. Малыш, ты ведь тоже далеко не святой – чего же ты хочешь от других? Прояви немного жалости и снисхождения – твои работники это оценят и будут уважать тебя еще больше.
   – Никогда! Полная чушь! Если я хоть раз прощу обман или предательство, меня уже никто и никогда уважать не будет. Жалость – удел слабых и плохой советчик. Запомни, если человек сделал из тебя идиота, подвел тебя, солгал – с таким товарищем нужно немедленно расставаться. Уверен, он сподличает снова. Тебе, Мышь, этого не понять, потому что ты женщина и не знаешь, что такое стратегия и тактика. Именно потому тебя, дорогая, обманывают, что ты заранее согласна с этим обманом. И это видно.
   Я увидела себя глазами Роберта и расстроилась: получилась какая-то овца-жертвенница, безмозглая приманка для аферистов.
   – Удивляюсь, как я без тебя, такого умного, жила до сих пор… А что такое тактика, я знаю: вот у меня есть цель – быть счастливой парой с тобой и родить сына. Для достижения этой задачи я использую все нужные средства, даже соглашусь с тем, что ты – супервеликий стратег, а я так, погулять вышла…
   – Ой, ой, ой! Мышака, по-моему, рассердилась… Девочка моя, маленькая, ты не представляешь, как все, о чем мы сейчас тут с тобой говорим, мелко по сравнению с любовью, которую я испытываю к тебе каждой своей клеточкой… Мне просто больно видеть, как ты доверчиво относишься к людям. Мне хочется оградить тебя от разочарований. Я решил, что теперь буду, конечно, по мере возможности, всюду бывать с тобою вместе. Сейчас у меня на фирме вроде нормальный управляющий, поэтому я буду приезжать на работу реже и, следовательно, больше времени проводить с тобой.
   – Что, и на гастроли будешь со мной ездить? – обрадовалась я.
   – А почему нет? – вопросом на вопрос ответил Роберт. – Я ревную, когда ты уезжаешь без меня. Это счастье – никогда не разлучаться. Помнишь, ты мне как-то раз читала, что Пол Маккартни за все годы супружества расстался со своей женой всего лишь на два дня. Я тоже так хочу.
   Мы обнялись, и я, счастливая, что теперь всегда рядом будет и защитник, и наставник, и любимый человек, обхватила руками его шею и повисла на ней, поджав ноги. Между прочим, очень полезное упражнение для позвоночника…
   Конечно, мудрость человека, особенно руководителя, и заключается в том, чтобы уметь работать с человеческим материалом, обучать, объяснять, контролировать, добиваясь нужных результатов. Уволить очень просто. И очень непросто направлять способного работника, давать ему возможность самому исправлять собственные ошибки, поощрять его успехи. И конечно, на любое правило есть свои исключения. Эти исключения зовутся скотами, для которых ничего святого, кроме их шкурного интереса, не существует.
   Как-то раз мне «посчастливилось» работать с одной такой дрянью.
   Политическая обстановка на Кавказе в тот момент была крайне напряженной. Такой она остается и по сей день. Взрывы в Минводах, Пятигорске, Махачкале – перечислять можно долго. Ехать в эти места на гастроли решались далеко не все артисты, потому что это было реально опасно.
   Однажды вечером мне позвонила организаторша концертов по имени Светлана. Даме было далеко за сорок пять, но она кокетливо просила всех называть ее исключительно Светой – этакое свойское панибратство с далеким прицелом.
   – Полетишь в Махачкалу на два концерта? – быстро проговорила Светлана, как будто самолет уже завел двигатели.
   – В Дагестан?! Не… Я боюсь, – ответила я. В тот момент мой директор улетел с семьей на отдых, и предложения по работе я принимала лично.
   – Бояться нечего, там все тихо. Чечня далеко, никто не стреляет, и публика замечательная… Я туда возила нескольких исполнителей, все меня потом благодарили. Они меня уже давно просили тебя привезти, но я найти тебя не могла.
   – Да? Странно… Найти меня достаточно легко – например, Интернет. Чего уж проще…
   – Ой, зайка! Соглашайся, очень тебя прошу. Они такой прием устроят, подарков надарят, поехали, а?
   Меня обычно раздражает, когда концертные администраторы сулят подарки и ломовой стол. К еде я достаточно равнодушна; выпить могу, но не так, чтобы потом это обсуждалось, как яркое событие. Подарки тоже – допустимы, но не обязательны. Как правило, первый вопрос, который задает директор артиста, – это гонорар.
   – Солнышко мое! – облизывала она меня со всех сторон. – Там один концерт благотворительный, а за другой они дают четыре тысячи. Первый концерт минут на сорок, второй – просили час.
   – Я не поеду, – категорично ответила я. И в свойственной себе манере начала оправдывать собственное решение. – У меня коллектив пять человек, два концерта я в любом случае ребятам оплачиваю. Это опасный регион, а у меня дочь. Это риск, к тому же неоправданный.
   – У тебя что, есть в этот день концерт? – ехидно спросила Светлана.
   – Нет.
   – Тогда соглашайся и не думай. Эти люди в Махачкале – они твои поклонники. Этот гонорар тебе они собирали с таким трудом! У них там такое тяжелое положение: война рядом, больницу в Кизляре террористы захватили два года назад, люди погибли. Дагестанцы такие люди душевные – последнее отдадут. Боже мой, ну нельзя же быть такими бессердечными – гонорарами отношение к себе измерять. Они же любят тебя и хотят услышать любимую певицу. Если бы они могли заплатить больше, неужели не заплатили бы?
   Я колебалась. Мне очень жалко было этих людей, которые, несмотря на почти военное положение, находят силы и возможности приглашать любимых артистов. Но все же… Артисту часто приходится выслушивать сказки об ограниченном бюджете заказчиков из нефтяных компаний, газовиков, промышленников; практически нищих политических партий; едва сводящих концы с концами известных банков. Даже если встречающая сторона не жмотничает и выделяет на концерт достойный бюджет – не факт, что эти деньги благодаря посредникам дойдут до артистов целиком, а не половиной.
   Короче, я согласилась лететь в Махачкалу. За несколько часов до вылета мне позвонила администратор Светлана и хриплым голосом сообщила, что у нее воспаление легких. Я предложила ей остаться дома – высокая температура, непрерывный кашель, лететь в таком состоянии полный бред. Но она мужественно отказалась, сказав, что не может оставить наш коллектив без присмотра в таком неспокойном регионе. Я восхитилась такой ответственностью.
   В аэропорту Махачкалы унылая картина: замусоренная площадь, настороженные и безрадостные лица, местные жители в одинаковых рыночных кожаных куртках, блеклый степной пейзаж и на фоне всей этой тоски… три роскошных «шестисотых» «Мерседеса». Двое красавцев, чернобровых и чернооких, одетых с иголочки в дорогие костюмы, рассадили коллектив по машинам, и мы тронулись в путь.
   Эту дорогу я не забуду никогда. Гостеприимные хозяева устраивали нам привалы для отдыха через каждые двадцать километров. Там, на берегу Каспийского моря, мы обнаруживали уже накрытые столы. Они ломились от обилия фруктов, бордовых пузатых помидоров, сочной зелени, прыщавых огурцов и домашних солений. Рядом со столами находились мангалы, на которых завершалось приготовление шашлыков из осетрины, выловленной спецом перед нашим прилетом. Но больше всего было спиртного, в основном коньяка. По кавказской традиции отовсюду подъезжали гости, родственники, и «легкий перекус» становился похожим на настоящий дагестанский пир.
   Сначала мы, конечно, были в восторге. Прием был действительно великолепным, и хозяева постарались от души. Но уже на второй остановке я почувствовала, что количество поднятых мною тостов превышает мои физические возможности. А тосты были такими торжественными и человечными, что отказаться выпить было просто неприлично. Сперва главный по имени Казбек провозгласил выпить за гостей, то есть за нас. Выпили. Потом – наш ответный – за гостеприимных хозяев. Выпили. Дальше понеслось – за Родину, за родителей, за наших детей, чтобы не было войны. Я тщательно следила за тестовыми темами в надежде соскочить… Но куда там! Я с завистью смотрела на свой балет – ребята никогда не употребляли перед концертами и теперь скромненько попивали себе сок, закусывая кусочками ананасов. Больная, кашляющая Светлана опускала в рот рюмку за рюмкой, как в колодец, – видимо, ее болезнь и крупный вес поглощали алкоголь, как лекарство, на пользу здоровью. Я поняла, что еще один тост – и вечернего концерта не будет.
   И тогда я решилась на хитрость.
   Я отозвала в сторону Казбека и спросила:
   – Можно я дальше сама поведу машину? – Казбек удивленно уставился на меня и тоже спросил:
   – Что не так? Обидел кто, а? Ты скажи. Если что не так, мы сейчас…
   – Да нет! – остудила я горячего мужчину. – Все замечательно. Просто я люблю на гастролях сама вести машину. Ну, фишка у меня такая…
   В полном молчании мы загрузились в «Мерседес». Я села за руль. Казбек – рядом, а Исмаил со Светланой позади нас. В салоне повисла напряженная тишина. «Боятся, – обрадовалась я. – Ха, зато теперь-то уж точно из чувства самосохранения мне выпить не предложат! Я спасена!»
   Через десять километров, поняв, что опасаться нечего, Исмаил извлек из-под сиденья большой рог, доверху наполнил его коньяком и, протянув мне, провозгласил:
   – Чтоб мы хорошо доехали!
   Вечерний концерт прошел прекрасно. Публика нас долго не отпускала, и мне уже казалось, что люди в зале – мои близкие родственники. После концерта за ужином Казбек пригласил наш коллектив съездить завтра в Кизляр. Он хотел показать нам новую больницу, которую построили вместо той, разрушенной боевиками.
   За столом присутствовали разные официальные лица. Они произносили длиннющие тосты-комплименты-признания в любви, и если бы в них речь не шла обо мне, я бы откровенно заскучала. В завершение вечера мне подарили несколько роскошных бутылок коньяка и много-много сувениров. Рядом надсадно кашляла Светлана, и я, благодарная за ее мужество, отдала все дары ей.
   Утром, за завтраком, одна из балетных девочек, Валюшка, наивно спросила Казбека, что за выстрелы звучали ночью в лесу недалеко от отеля.
   – Так это боевики стреляют – здесь Чечня рядом, двадцать пять километров отсюда, – бодро ответил Казбек, сверкнув черными глазами.
   Я сразу вспомнила уговоры администраторши Светы: «Чечня далеко, никто не стреляет…» Вот артистка…
   Днем Казбек повез нас на экскурсию. Хотя экскурсией это назвать было бы бестактно. Он показал нам, как живут люди в маленьких городах: сельские затрапезные магазинчики, деревенские обветшавшие школы, унылые однотипные постройки пятиэтажек. Увы, эта картина повторяется из города в город и хорошо знакома всем, кто часто приезжает в провинциальные города. Диву даешься, как люди живут в такой нищете… Вскоре мы въехали в Кизляр. Лицо Казбека помрачнело, когда он подъехал к городской больнице. Я ощутила, как больно ему вспоминать те события, когда боевики захватили больницу. Тех, кто пострадал, Казбек помнил поименно. Этот суровый и сильный мужчина чуть не плакал, рассказывая о своих близких и незнакомых людях, прошедших этот ад.
   Новая нарядная больница стала своеобразной местной достопримечательностью. Возле нее фотографировались приезжие, хотя меня всегда слегка коробило, когда люди выбирали объектом для фото кладбища или могилы. Мне кажется, что это пошло, неприлично, что ли…
   Ярко-зеленая крыша здания, модный полукруглый навес над крыльцом с кокетливым фонариком – приятно посмотреть. Но не такой ценой…
   Через три часа должен был начаться благотворительный концерт. Как же я была благодарна Светлане, что она дала мне возможность познакомиться с этими людьми, с добрым Казбеком, с этим многострадальным краем! Все, что я могла для них сделать, – это провести благотворительный концерт в память о жертвах…
   В середине концерта я объявила минуту молчания. Все встали. А потом в тишине без музыкального сопровождения я спела любимую русскую народную песню «Ой, да сторона же, ах, ты моя сторонка…». Это солдатская песня о войне и о маме. На последних словах «не всех же, моя дорогая, убивают на войне» слезы покатились сами собой…
 
   Вечером Казбек и Исмаил сами повезли нас в аэропорт. Светлану посадили в другую машину, хотя она очень хотела ехать с нами. Дорогой мужчины еще и еще благодарили меня за приезд и, смеясь, рассказывали, как искали три «Мерседеса», чтобы красиво нас встретить, как нашли в мэрии двух внушительных охранников, которые сопровождали нас из аэропорта, и как сообща собирали деньги на наше выступление.