Страница:
Он вообще сторонился публичных выступлений и старался увильнуть, если учительница вдруг ему поручала выступить на школьном вечере. На выпускном, когда все ребята рассказывали, куда собираются поступить, один Слава помалкивал: «Если получится – вы сами узнаете». Вскоре одноклассники были поражены, когда узнали, что Слава пошел в актеры! Оно и понятно, ведь многие люди искусства – актеры, художники, музыканты, с ранних лет начинают проявлять свои способности к творчеству. Меня, если честно, очень удивил тот факт, что в детстве будущий народный артист СССР Вячеслав Тихонов никаких видимых способностей не проявлял. Даже в школьной самодеятельности никогда не участвовал. Сцены боялся так, что сама мысль о том, что он вдруг окажется центром всеобщего внимания, наводила на Славу панический страх. А когда учитель или вожатый поручал пионеру Тихонову что-то прочитать или спеть на школьном концерте, бедняга бледнел, пятился, изобретал всевозможные уловки, только чтобы этой участи избежать.
– Я очень стеснялся выходить на сцену, – вспоминал артист. – И если вдруг нужно было что-нибудь прочитать или спеть – я боялся этого как огня. Но я был покорен кино. Наши фильмы тянули меня в тот сказочный мир, который был мне недоступен.
Впечатления от своего первого похода в кинотеатр Тихонов запомнил на всю жизнь: «Я был маленький, сидел на коленях у отца. Показывали тогда «Груню Корнакову» – первый советский цветной фильм. Я ни черта не понимал, что там на экране происходило. Помню только, финал был грустный-грустный. И это чувство грусти в душе сохранилось до сих пор.
В небольшом подмосковном городке Павловский Посад, где я родился и вырос, пошел в школу, испытал волнения первой любви, познал чувство преданной дружбы, киноискусство было окном в прекрасное, неизведанное. Кумирами моих сверстников – мальчишек 30-х годов – были Борис Бабочкин и Николай Черкасов, Борис Чирков и Михаил Жаров, Петр Алейников и Николай Крючков, Борис Ливанов и Борис Андреев. Мы не уставали по многу десятков раз встречаться с «Чапаевым», «Александром Невским», «Депутатом Балтики», с героями фильмов «Большая жизнь», «Трактористы», «Дети капитана Гранта», шедших тогда на экранах города ткачей. Новое и новое возвращение к замечательным фильмам того времени приоткрывало какой-то прежде не узнанный пласт жизни, позволяло находить неожиданные грани в характерах героев, воплощенных великими мастерами-актерами. Тогда же началось приобщение к нашей замечательной классической литературе – к книгам Толстого, Достоевского, Чехова, Горького. Не расстаюсь с ними никогда. Друзья моего детства и отрочества «заболевали» авиацией, спортом, многие увлекались трудом на земле, мечтали о невиданных и неслыханных урожаях, я же всерьез и надолго «заболел» кинематографом. «Виною» тому – высочайший художественный уровень золотого фонда нашего киноискусства, непревзойденное актерское мастерство, к вершинам которого я стремлюсь приблизиться и по сегодняшний день…
Одной из сильных сторон тихоновского характера всегда была смелость, воспитанная им в себе еще в детстве. «Слабо – не слабо» мальчишки времен его детства проверяли весьма своеобразным способом. Чтобы доказать, что ты не трус, надо было залезть ночью в чужой сад за яблоками. Причем у каждого был свой сад, где такими же яблоками можно наесться до отвала. Но какой же в этом интерес?» И вот, бывало, летом, – вспоминает Тихонов, – спим мы, мальчишки, вповалку во дворе, кто-то травит байки, а потом возникает идея: айда за яблоками! Естественно, выбирали самый опасный сад – где высокий забор, злая овчарка, сторож с ружьем, заряженным солью. Яблоки из этого сада – самые вкусные. Заставить себя залезть именно туда – в этом было и озорство, и смелость, и мальчишеское желание не отстать от других. Ведь и своеобразный кодекс чести существовал: за одно тебя уважали, а за другое могли нещадно покарать».
Однако, несмотря на массу положительных качеств, была по молодости у Вячеслава Васильевича и пагубная страсть – курение. Говорили, что курить актеру пришлось начать во время съемок «Дело было в Пенькове». На самом же деле кино здесь ни при чем.
– И курево, и наколки, – объясняет Тихонов, – это все из-за безотцовщины. Отцы ушли на фронт, мы, малолетние, остались с матерями одни – тогда и начали покуривать. Отказаться нельзя было, как нельзя было не сделать наколку: не хочешь – значит, чужак. В то время взрослые часто ездили на юг за хлебом. Набирали каких-нибудь вещичек, которые можно было обменять на пшеницу, и отправлялись на поезде из нашей средней полосы в южные края. И мальчишки тоже забирались на крышу вагона. Привозили так называемый турецкий табак – очень крепкий. Помню, попробовал в первый раз – не очень мне понравилось. Но все ребята вокруг с цигарками ходят – и я должен. Только где брать табак? Тогда мы изобрели такой способ: делили улицу на двоих. Каждый шел по своей стороне и собирал чинарики. Набрав гору заплеванных, раскисших под снегом чинариков, шли в наш штаб. Штабом мы называли дом, где жили два брата-сироты. Затапливали русскую печь, расшелушивали все наше богатство на сковородку, сушили табак, а потом крутили цигарки. Когда отец вернулся с войны, он сразу почувствовал, что от меня пахнет табачком. «Покуриваешь, сынок?» – спросил он. Ну а что я мог ему ответить? Молчал. Время такое: мальчишескому уставу нужно было соответствовать. Отец на работе целый день, мать тоже. Нет, бывали, конечно, серьезные разговоры с отцом, но всегда в мягких тонах. И не более, чем разговоры.
Я воспитывался в рабочей обстановке, меня окружали дети рабочих. В маленьком ткацком городке Павловском Посаде, где я рос, отношения между людьми были очень простые. Нас не столько школа воспитывала, сколько улица. Мальчишеское братство. Видите, у меня наколка на руке?
Это как раз начало войны. Тогда все ходили с наколками – так модно было. Хорошо еще, мне хватило ума наколоть только свое имя «Слава». Все украшали себя именами первых девочек, а у меня тогда девочки не было – ну и вот. А потом никак не мог это дело вытравить. Пришлось двух князей с наколкой играть.
Артистом Тихонов стал вопреки воле родителей. «Когда я объявил им, что хочу стать актером, – рассказывал он, – и что буду поступать в Институт кинематографии, дома поднялся переполох: «Даже думать забудь об этом, какой из тебя актер? Посмотри, чем занимаются твои отец и мать!» Отец Василий Романович у меня был механиком по ткацким станкам, а мама Валентина Вячеславовна – воспитательницей в детском саду. Споры бушевали громкие, даже до слез доходило – не помню, моих или маминых. И вот в один из вечеров разгорелся очередной спор о том, куда мне идти. Отец гнул свое: «Никакого кино – ты должен заниматься техникой, как я». А мама говорила: «Ты должен получить профессию, с которой легче будет жить, – да те же продукты доставать, поэтому поступай в Тимирязевскую сельхозакадемию». На шум вышла моя бабушка – глава нашего дома, очень мудрая женщина и доброты невероятной. Если есть во мне доброта, то она от нее. А если есть строгость – это от деда. Он был машинистом, водил длиннющие поезда по Нижегородской ветке, не пил и не курил, был до чрезвычайности строг, но все его любили. Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к маме, сказала: «Валя, не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой и сам не раз сможет свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите, он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали…» Сказала эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату. После этого я с молчаливого родительского согласия стал сдавать экзамены во ВГИК».
Однажды в одной из бесед писатель Юлиан Семенов, хорошо знавший артиста по фильмам, сценарии которых написал, спросил приятеля: «Как же парнишка из простой рабочей семьи, выучившийся на токаря и уже приносящий определенную пользу обществу, научившийся самостоятельно зарабатывать свой хлеб, что немаловажно для сознания подростка, для его самоутверждения, вдруг решил пойти в кино?» Писатель не считал это праздным вопросом, ведь условия общественной жизни предполагали известную определенность в выборе профессии и жизненного пути. И для подобного радикального поступка нужны были не только смелость и решительность, чтобы отказаться от достигнутого, но и достаточные основания.
Тихонов ответил:
– Я как-то даже затрудняюсь это объяснить. Дарований особых во мне не замечалось, да и поводов к их выявлению тоже не было, сам понимаешь – шла война. Очевидно, все обстояло проще: и в предвоенные годы и особенно в годы войны мое поколение познавало мир в основном через кинематограф. А ведь это образы, созданные актерами. Мы и сами не ведали о том, как исподволь в нас рождалась мечта героического плана. Мы часто отождествляли актера с его героями. Бабочкин, Черкасов, Жизнева, Андреев, Чирков, Алейников, Жаров, Бернес, Крючков, Марецкая – все они и были для нас самыми настоящими героями. Они увлекали юношеское воображение, становились нравственным примером. Кино органически вошло в мое детство и юность. Впоследствии это как-то преобразовывалось в стремление узнать мир кино изнутри. Уже ощущалась недостаточность пассивного созерцания чужих судеб и страстей. Уже возникало непреодолимое желание самому жить и действовать на экране. Хотя тогда и в голову не могло прийти, сколько потов сойдет с меня до первой роли. А вернее сказать, до первой настоящей роли, до того «момента истины», с которого, по существу, рождается актер…
Вот я взял однажды и приехал очертя голову из Павловского Посада в Москву, никому, естественно, дома не заикнувшись, зачем еду. Ни мои домашние, ни мои (тем более!) товарищи и не думали, что я могу замыслить такое. Шутка сказать, в кино парень подался! Узнают – проходу не дадут.
Приехал, нашел киностудию «Мосфильм». Маячил там до тех пор, пока на меня не обратил внимание какой-то мужчина, вышедший из студии. Оглядел меня с ног до головы, усмехнулся и спрашивает: «Ты что здесь околачиваешься?» «В кино, – говорю, – сниматься приехал». В кино! Ничуть не больше, не меньше. Скрывал, скрывал от всех, а тут взял и выложил все незнакомому человеку. И был потрясен тем, что он выслушал меня серьезно, без иронии. «А что ты умеешь?» – спрашивает. Я промолчал, потому что и сам не знал, что умею. «Ну, вот что, – сказал он, – Москву знаешь?» Я ответил, что знаю. «Тогда поезжай туда-то и туда-то…» Он назвал адрес ВГИКа. «И скажи там все, что говорил мне. Чтобы играть в кино, надо серьезно учиться. Там учат таких, как ты».
В институт будущая 17-летняя знаменитость не поступила. «Меня не приняли. Так как мое поступление было спонтанным, то у меня не было возможности хорошо подготовиться, поэтому по актерскому мастерству я провалился. Наверное, был сыроват, ничего не мог. А помочь, подсказать было некому, – вспоминал потом артист. – После второго тура я слетел. Я до сих пор остро помню это. Вышла девушка и стала быстро, скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: «принят» и «не принят». Тихонов – не принят. Легко так – «Тихонов не принят». И все поплыло, рассыпалось, я только тогда понял, как на самом деле хотел сюда, как надеялся, как все остальное было второстепенным. Но мне повезло. Война к тому времени кончилась, а большинство ребят еще не было демобилизовано, и на курс набрали в основном девочек. Что называется, для разводки пьес не хватало молодых людей. И тогда вспомнили, что среди прочих поступавших фигурировал я, что-то там читал не хуже всех. Мне помог счастливый случай. Когда я узнал, что не поступил, то прямо на лестнице разрыдался от обиды».
«Слава Тихонов стоял, уткнувшись носом в стенку, напишет потом в своих мемуарах Борис Бибиков. – Тонкие плечи беззвучно вздрагивали. Как и многие другие, он старался не показать, что плачет. Он плакал от обиды, от горя, от какой-то безысходности. И тогда я сказал ему: «Успокойся, я возьму тебя. Приходи в сентябре учиться».
Так Вячеслав Тихонов был принят во ВГИК на один испытательный семестр, на полгода, после чего получил заслуженную «четверку» по актерскому мастерству – «пятерок» не ставили из педагогических соображений, и стал на законных основаниях студентом. «Просто не хватало мальчиков на актерском факультете – 1946 год… Нужно было самим сделать этюд. Мы с Сережей Гурзо начали делать «Обломова» – он был Захаром, я Ильей Ильичом. И по итогам этого семестра меня зачислили».
«Так меня приняли во ВГИК, – добавлял он к рассказу в другом интервью, – хотя и сейчас все, что было связано с приемом, видится мне как во сне. Живо в памяти лишь ощущение огромного, ни с чем не сравнимого счастья. Так вот и началась моя дорога в кино. Наши педагоги Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков готовили нас к профессии артистов кино. Но путь к ней лежал через сценическую площадку. На театральных подмостках мы играли самые разноплановые роли – от комедийно-бытовых до трагических. И потому я окончил институт, по сути дела, театральным актером. А кино и театр, несмотря на свое кровное родство, говорят все же на разных языках. Вот поэтому мои первые пять-шесть ролей в кино ушли, как мне кажется, на познание кинематографа. Надо было приучать самого себя к атмосфере работы на съемочной, а не на сценической площадке. Что такое театр, я знал, что такое кино – нет. Началось профессиональное изучение не только самого кинематографа, но и изучение себя в рамках кинематографа.
С нашим курсом занимались Ольга Пыжова и Борис Бибиков – потрясающие педагоги, мхатовцы. Учеба давалась непросто».
Тихонов вырос в рабочей среде, среди простых людей, ценивших свой мир и уважавших себя в нем. Приходилось наверстывать упущенное, заниматься самообразованием: «Читать я начал всерьез, вернее, приучил себя к этому уже в институте: мне казалось необходимым расти, себя лепить, раз уж так повезло, раз судьба привела меня во ВГИК. Ходил в Ленинскую библиотеку. Читал, читал, читал – запоем, особенно классику. Ведь актера делает литература, драматургия. Нет ее, нет и нас».
Во ВГИКе состоялся и актерский дебют студента Вячеслава Тихонова – на втором курсе Тихонов сыграл роль Володи Осьмухина в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия». Во время учебы во ВГИКе произошла и его женитьба на однокурснице Нонне Мордюковой. В 1950 году Вячеслав Тихонов с отличием окончил ВГИК, мастерскую выдающихся педагогов Б. В. Бибикова и О. И. Пыжовой и был зачислен в Театр-студию киноактера.
Кинодебют «молодогвардейцев»
– Я очень стеснялся выходить на сцену, – вспоминал артист. – И если вдруг нужно было что-нибудь прочитать или спеть – я боялся этого как огня. Но я был покорен кино. Наши фильмы тянули меня в тот сказочный мир, который был мне недоступен.
Впечатления от своего первого похода в кинотеатр Тихонов запомнил на всю жизнь: «Я был маленький, сидел на коленях у отца. Показывали тогда «Груню Корнакову» – первый советский цветной фильм. Я ни черта не понимал, что там на экране происходило. Помню только, финал был грустный-грустный. И это чувство грусти в душе сохранилось до сих пор.
В небольшом подмосковном городке Павловский Посад, где я родился и вырос, пошел в школу, испытал волнения первой любви, познал чувство преданной дружбы, киноискусство было окном в прекрасное, неизведанное. Кумирами моих сверстников – мальчишек 30-х годов – были Борис Бабочкин и Николай Черкасов, Борис Чирков и Михаил Жаров, Петр Алейников и Николай Крючков, Борис Ливанов и Борис Андреев. Мы не уставали по многу десятков раз встречаться с «Чапаевым», «Александром Невским», «Депутатом Балтики», с героями фильмов «Большая жизнь», «Трактористы», «Дети капитана Гранта», шедших тогда на экранах города ткачей. Новое и новое возвращение к замечательным фильмам того времени приоткрывало какой-то прежде не узнанный пласт жизни, позволяло находить неожиданные грани в характерах героев, воплощенных великими мастерами-актерами. Тогда же началось приобщение к нашей замечательной классической литературе – к книгам Толстого, Достоевского, Чехова, Горького. Не расстаюсь с ними никогда. Друзья моего детства и отрочества «заболевали» авиацией, спортом, многие увлекались трудом на земле, мечтали о невиданных и неслыханных урожаях, я же всерьез и надолго «заболел» кинематографом. «Виною» тому – высочайший художественный уровень золотого фонда нашего киноискусства, непревзойденное актерское мастерство, к вершинам которого я стремлюсь приблизиться и по сегодняшний день…
Одной из сильных сторон тихоновского характера всегда была смелость, воспитанная им в себе еще в детстве. «Слабо – не слабо» мальчишки времен его детства проверяли весьма своеобразным способом. Чтобы доказать, что ты не трус, надо было залезть ночью в чужой сад за яблоками. Причем у каждого был свой сад, где такими же яблоками можно наесться до отвала. Но какой же в этом интерес?» И вот, бывало, летом, – вспоминает Тихонов, – спим мы, мальчишки, вповалку во дворе, кто-то травит байки, а потом возникает идея: айда за яблоками! Естественно, выбирали самый опасный сад – где высокий забор, злая овчарка, сторож с ружьем, заряженным солью. Яблоки из этого сада – самые вкусные. Заставить себя залезть именно туда – в этом было и озорство, и смелость, и мальчишеское желание не отстать от других. Ведь и своеобразный кодекс чести существовал: за одно тебя уважали, а за другое могли нещадно покарать».
Однако, несмотря на массу положительных качеств, была по молодости у Вячеслава Васильевича и пагубная страсть – курение. Говорили, что курить актеру пришлось начать во время съемок «Дело было в Пенькове». На самом же деле кино здесь ни при чем.
– И курево, и наколки, – объясняет Тихонов, – это все из-за безотцовщины. Отцы ушли на фронт, мы, малолетние, остались с матерями одни – тогда и начали покуривать. Отказаться нельзя было, как нельзя было не сделать наколку: не хочешь – значит, чужак. В то время взрослые часто ездили на юг за хлебом. Набирали каких-нибудь вещичек, которые можно было обменять на пшеницу, и отправлялись на поезде из нашей средней полосы в южные края. И мальчишки тоже забирались на крышу вагона. Привозили так называемый турецкий табак – очень крепкий. Помню, попробовал в первый раз – не очень мне понравилось. Но все ребята вокруг с цигарками ходят – и я должен. Только где брать табак? Тогда мы изобрели такой способ: делили улицу на двоих. Каждый шел по своей стороне и собирал чинарики. Набрав гору заплеванных, раскисших под снегом чинариков, шли в наш штаб. Штабом мы называли дом, где жили два брата-сироты. Затапливали русскую печь, расшелушивали все наше богатство на сковородку, сушили табак, а потом крутили цигарки. Когда отец вернулся с войны, он сразу почувствовал, что от меня пахнет табачком. «Покуриваешь, сынок?» – спросил он. Ну а что я мог ему ответить? Молчал. Время такое: мальчишескому уставу нужно было соответствовать. Отец на работе целый день, мать тоже. Нет, бывали, конечно, серьезные разговоры с отцом, но всегда в мягких тонах. И не более, чем разговоры.
Я воспитывался в рабочей обстановке, меня окружали дети рабочих. В маленьком ткацком городке Павловском Посаде, где я рос, отношения между людьми были очень простые. Нас не столько школа воспитывала, сколько улица. Мальчишеское братство. Видите, у меня наколка на руке?
Это как раз начало войны. Тогда все ходили с наколками – так модно было. Хорошо еще, мне хватило ума наколоть только свое имя «Слава». Все украшали себя именами первых девочек, а у меня тогда девочки не было – ну и вот. А потом никак не мог это дело вытравить. Пришлось двух князей с наколкой играть.
Артистом Тихонов стал вопреки воле родителей. «Когда я объявил им, что хочу стать актером, – рассказывал он, – и что буду поступать в Институт кинематографии, дома поднялся переполох: «Даже думать забудь об этом, какой из тебя актер? Посмотри, чем занимаются твои отец и мать!» Отец Василий Романович у меня был механиком по ткацким станкам, а мама Валентина Вячеславовна – воспитательницей в детском саду. Споры бушевали громкие, даже до слез доходило – не помню, моих или маминых. И вот в один из вечеров разгорелся очередной спор о том, куда мне идти. Отец гнул свое: «Никакого кино – ты должен заниматься техникой, как я». А мама говорила: «Ты должен получить профессию, с которой легче будет жить, – да те же продукты доставать, поэтому поступай в Тимирязевскую сельхозакадемию». На шум вышла моя бабушка – глава нашего дома, очень мудрая женщина и доброты невероятной. Если есть во мне доброта, то она от нее. А если есть строгость – это от деда. Он был машинистом, водил длиннющие поезда по Нижегородской ветке, не пил и не курил, был до чрезвычайности строг, но все его любили. Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к маме, сказала: «Валя, не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой и сам не раз сможет свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите, он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали…» Сказала эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату. После этого я с молчаливого родительского согласия стал сдавать экзамены во ВГИК».
Однажды в одной из бесед писатель Юлиан Семенов, хорошо знавший артиста по фильмам, сценарии которых написал, спросил приятеля: «Как же парнишка из простой рабочей семьи, выучившийся на токаря и уже приносящий определенную пользу обществу, научившийся самостоятельно зарабатывать свой хлеб, что немаловажно для сознания подростка, для его самоутверждения, вдруг решил пойти в кино?» Писатель не считал это праздным вопросом, ведь условия общественной жизни предполагали известную определенность в выборе профессии и жизненного пути. И для подобного радикального поступка нужны были не только смелость и решительность, чтобы отказаться от достигнутого, но и достаточные основания.
Тихонов ответил:
– Я как-то даже затрудняюсь это объяснить. Дарований особых во мне не замечалось, да и поводов к их выявлению тоже не было, сам понимаешь – шла война. Очевидно, все обстояло проще: и в предвоенные годы и особенно в годы войны мое поколение познавало мир в основном через кинематограф. А ведь это образы, созданные актерами. Мы и сами не ведали о том, как исподволь в нас рождалась мечта героического плана. Мы часто отождествляли актера с его героями. Бабочкин, Черкасов, Жизнева, Андреев, Чирков, Алейников, Жаров, Бернес, Крючков, Марецкая – все они и были для нас самыми настоящими героями. Они увлекали юношеское воображение, становились нравственным примером. Кино органически вошло в мое детство и юность. Впоследствии это как-то преобразовывалось в стремление узнать мир кино изнутри. Уже ощущалась недостаточность пассивного созерцания чужих судеб и страстей. Уже возникало непреодолимое желание самому жить и действовать на экране. Хотя тогда и в голову не могло прийти, сколько потов сойдет с меня до первой роли. А вернее сказать, до первой настоящей роли, до того «момента истины», с которого, по существу, рождается актер…
Вот я взял однажды и приехал очертя голову из Павловского Посада в Москву, никому, естественно, дома не заикнувшись, зачем еду. Ни мои домашние, ни мои (тем более!) товарищи и не думали, что я могу замыслить такое. Шутка сказать, в кино парень подался! Узнают – проходу не дадут.
Приехал, нашел киностудию «Мосфильм». Маячил там до тех пор, пока на меня не обратил внимание какой-то мужчина, вышедший из студии. Оглядел меня с ног до головы, усмехнулся и спрашивает: «Ты что здесь околачиваешься?» «В кино, – говорю, – сниматься приехал». В кино! Ничуть не больше, не меньше. Скрывал, скрывал от всех, а тут взял и выложил все незнакомому человеку. И был потрясен тем, что он выслушал меня серьезно, без иронии. «А что ты умеешь?» – спрашивает. Я промолчал, потому что и сам не знал, что умею. «Ну, вот что, – сказал он, – Москву знаешь?» Я ответил, что знаю. «Тогда поезжай туда-то и туда-то…» Он назвал адрес ВГИКа. «И скажи там все, что говорил мне. Чтобы играть в кино, надо серьезно учиться. Там учат таких, как ты».
В институт будущая 17-летняя знаменитость не поступила. «Меня не приняли. Так как мое поступление было спонтанным, то у меня не было возможности хорошо подготовиться, поэтому по актерскому мастерству я провалился. Наверное, был сыроват, ничего не мог. А помочь, подсказать было некому, – вспоминал потом артист. – После второго тура я слетел. Я до сих пор остро помню это. Вышла девушка и стала быстро, скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: «принят» и «не принят». Тихонов – не принят. Легко так – «Тихонов не принят». И все поплыло, рассыпалось, я только тогда понял, как на самом деле хотел сюда, как надеялся, как все остальное было второстепенным. Но мне повезло. Война к тому времени кончилась, а большинство ребят еще не было демобилизовано, и на курс набрали в основном девочек. Что называется, для разводки пьес не хватало молодых людей. И тогда вспомнили, что среди прочих поступавших фигурировал я, что-то там читал не хуже всех. Мне помог счастливый случай. Когда я узнал, что не поступил, то прямо на лестнице разрыдался от обиды».
«Слава Тихонов стоял, уткнувшись носом в стенку, напишет потом в своих мемуарах Борис Бибиков. – Тонкие плечи беззвучно вздрагивали. Как и многие другие, он старался не показать, что плачет. Он плакал от обиды, от горя, от какой-то безысходности. И тогда я сказал ему: «Успокойся, я возьму тебя. Приходи в сентябре учиться».
Так Вячеслав Тихонов был принят во ВГИК на один испытательный семестр, на полгода, после чего получил заслуженную «четверку» по актерскому мастерству – «пятерок» не ставили из педагогических соображений, и стал на законных основаниях студентом. «Просто не хватало мальчиков на актерском факультете – 1946 год… Нужно было самим сделать этюд. Мы с Сережей Гурзо начали делать «Обломова» – он был Захаром, я Ильей Ильичом. И по итогам этого семестра меня зачислили».
«Так меня приняли во ВГИК, – добавлял он к рассказу в другом интервью, – хотя и сейчас все, что было связано с приемом, видится мне как во сне. Живо в памяти лишь ощущение огромного, ни с чем не сравнимого счастья. Так вот и началась моя дорога в кино. Наши педагоги Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков готовили нас к профессии артистов кино. Но путь к ней лежал через сценическую площадку. На театральных подмостках мы играли самые разноплановые роли – от комедийно-бытовых до трагических. И потому я окончил институт, по сути дела, театральным актером. А кино и театр, несмотря на свое кровное родство, говорят все же на разных языках. Вот поэтому мои первые пять-шесть ролей в кино ушли, как мне кажется, на познание кинематографа. Надо было приучать самого себя к атмосфере работы на съемочной, а не на сценической площадке. Что такое театр, я знал, что такое кино – нет. Началось профессиональное изучение не только самого кинематографа, но и изучение себя в рамках кинематографа.
С нашим курсом занимались Ольга Пыжова и Борис Бибиков – потрясающие педагоги, мхатовцы. Учеба давалась непросто».
Тихонов вырос в рабочей среде, среди простых людей, ценивших свой мир и уважавших себя в нем. Приходилось наверстывать упущенное, заниматься самообразованием: «Читать я начал всерьез, вернее, приучил себя к этому уже в институте: мне казалось необходимым расти, себя лепить, раз уж так повезло, раз судьба привела меня во ВГИК. Ходил в Ленинскую библиотеку. Читал, читал, читал – запоем, особенно классику. Ведь актера делает литература, драматургия. Нет ее, нет и нас».
Во ВГИКе состоялся и актерский дебют студента Вячеслава Тихонова – на втором курсе Тихонов сыграл роль Володи Осьмухина в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия». Во время учебы во ВГИКе произошла и его женитьба на однокурснице Нонне Мордюковой. В 1950 году Вячеслав Тихонов с отличием окончил ВГИК, мастерскую выдающихся педагогов Б. В. Бибикова и О. И. Пыжовой и был зачислен в Театр-студию киноактера.
Кинодебют «молодогвардейцев»
Первое время после войны российское кино испытывало серьезные трудности. Снижение количества выпускаемых фильмов привело к резкому сужению тематического диапазона, к штампам в художественных решениях, ограничило приток новых творческих сил. В ряде фильмов, таких, как «Клятва» (1948) и «Падение Берлина» (1949) режиссера Михаила Чиаурели, исторический материал укладывался в схемы, носившие отпечаток культовых догм. Но реалистическая традиция все же пробивала себе дорогу на экран. Исследование характера, взятого на большом отрезке пути, сопряжение человеческой судьбы и времени явились принципиальными завоеваниями фильма «Сельская учительница» (1947, реж. Марк Донской) по сценарию Марии Смирновой. Книга Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» легла в основу одноименного фильма Александра Столпера (1948). Образ Мересьева, созданный актером Павлом Кадочниковым, вошел в число экранных героев тех лет. Большой популярностью пользовались приключенческие ленты «Подвиг разведчика» (1947, реж. Борис Барнет) и «Смелые люди» (1950, реж. Констанин Юдин), основанные на материале недавних боев.
Особое значение приобрела в эти годы и картина Сергея Герасимова «Молодая гвардия» (1948) по роману Александра Фадеева. Созданная на документальном материале, картина вобрала духовную традицию, идущую от образа молодого современника, обогатила ее трагическим опытом борьбы молодогвардейцев, подняла кино вровень с большой литературой.
Роман Александра Фадеева «Молодая гвардия» был опубликован в 1945 году. Зимой 1946 года режиссер Сергей Герасимов начал со своими воспитанниками во ВГИКе ставить отдельные главы романа, а когда инсценировки обрели целостность спектакля, тот был перенесен с учебных подмостков на сцену Театра-студии киноактера, где приобрел широкую популярность и шел с постоянными аншлагами. Вскоре начались подготовительные работы, а потом и съемки двухсерийного фильма-экранизации.
Больше половины молодых исполнителей (а это 30 новых имен!) снимались впервые в жизни. Фильм дал творческий импульс целой плеяде молодых талантливых актеров. Инна Макарова, Сергей Бондарчук, Нонна Мордюкова, Сергей Гурзо, Людмила Шагалова, Георгий Юматов, Вячеслав Тихонов, Клара Лучко, Виктор Авдюшко, Тамара Носова, Муза Крепкогорская, Евгений Моргунов, в эпизодической роли мелькнула также начинающий ассистент режиссера Татьяна Лиознова. Таким образом, «Молодую гвардию» можно считать блестящим дебютом целого послевоенного поколения отечественных киноактеров. Какие бы роли они впоследствии ни исполняли, их внутренняя творческая общность всегда оставалась явственно ощутимой.
Почти всем дебютантам суждено было впоследствии стать звездами отечественного экрана, воплотить множество образов, но участие в «Молодой гвардии» все они будут вспоминать с неизменной гордостью как момент непосредственного переживания высших нравственных порывов и духовных состояний, позволивших им пусть косвенно и только во «второй реальности» – на экране, но все же причаститься к мужеству и самоотверженности молодогвардейцев.
Съемки фильма стали исключительным явлением для советского кино 1940-х годов: тщательный подготовительный период, «врастание» актеров в своих персонажей (за время проживания в местах, описанных в романе А.А. Фадеева), многоплановая разработка характеров, доскональное воссоздание среды.
Дебютант Сергей Бондарчук, у которого дважды потом снимался Вячеслав Тихонов – в картине «Война и мир» и в фильме «Они сражались за Родину», впоследствии любил повторять своим студентам во ВГИКе, что «актера воспитывают роли». С первых шагов молодой художник должен «учиться не в школе, а в жизни, на образцах великих мастеров» – уточнял Л.Н.Толстой. И Бондарчук был полностью с ним солидарен: «Чем раньше это поймешь, тем вернее сложится потом твоя творческая судьба». Сам он, по его же утверждению, довольно поздно попал в кино, о чем не раз впоследствии жалел. До поступления во ВГИК пройдя войну, школу жизни, Бондарчук был старше многих своих сокурсников и партнеров по фильму.
Поколение Тихонова было тем поколением военных подростков, не понаслышке знающих о войне и подставивших свое плечо семье и матерям, работавшим в тылу за двоих – за себя и воевавшего на фронте мужа, приближая тем самым великую Победу. Съемки в этом фильме тоже стали для них познанием окружающего мира. Вот как вспоминал свою первую работу Тихонов: «Это был дипломный фильм актерско-режиссерского курса Сергея Герасимова – Сергей Бондарчук, Инна Макарова, Клара Лучко. Имена-то какие! Герасимов сделал такой эксперимент: в Краснодоне каждый выпускник брал эпизод, связанный со своим героем, и репетировал. Мы жили там, где жили наши прототипы, ходили к шурфу, где они погибли…»
После того, как работа над первой серией фильма была завершена, ее повезли на отзыв к Сталину. Он не обнаружил в фильме того, что считал самым главным, – показа руководящей и направляющей роли партии. И роман, и его экранизация в этом отношении соответствовали конкретике исторических фактов: они рисовали действия молодых подпольщиков как самостоятельные, никем со стороны не инспирированные. Это было сочтено грубой ошибкой, и Герасимову пришлось доснять и переснять ряд сцен, а Фадееву – переписать отдельные главы романа.
Теперь уже в начальных частях фильма демонстрировалась связь молодогвардейцев с большевистским подпольем, осуществлявшим общее руководство партизанской борьбой. Сеть партизанских организаций, куда входит и «Молодая гвардия», создается на экране личными усилиями секретаря обкома партии Проценко, которого актер Виктор Хохряков наделил энергией, волей и тем нормативным обаянием, какое подобало всем экранным партийным деятелям. Изрекая в фильме, если вслушаться, малозначащие реплики, Проценко всем обликом выражает мудрость и всеведение.
Подобные вкрапления, естественно, не украсили фильм и роман, чья новая редакция вышла в свет в 1951 году. Сегодняшний читатель берется за эту книгу, преодолев некоторое предубеждение. Чтобы с радостью открыть для себя: роман, вопреки всему, жив! Он захватывает мощным, эпическим разворотом событий, ярким до избыточности поэтичным языком. И, главное, прекрасно выписанными характерами самих молодогвардейцев.
Чистая, непосредственная и полная жажды жизни молодежь воцаряется с самого начала и на всем пространстве фильма. Нет сомнений, что этот роман Герасимов экранизировал, не только отвечая на соцзаказ или потому, что испытывал личное дружеское расположение к Фадееву, хотя и это имело место. Но еще и потому, что в романе наличествовала традиционная для творчества самого Герасимова, легко обнаруживаемая в его предшествующих фильмах фабульная конструкция: коллектив совершает героический подвиг.
И все же режиссер обладал редким художественным даром: душевная красота отдельно взятого персонажа раскрывалась только в коллективе – в искреннем самораскрытии их духовной близости, выраженной взаимной приязни. Герасимов создал идеальную модель отношений. Ощущение общности этого экранного коллектива ничуть не подавляло самих героев, сплоченность не мешала отчетливо выраженному чувству свободы каждого. Так было и в предыдущих работах режиссера – братством, общиной и артелью одновременно выглядела и группа зимовщиков в фильме «Семеро смелых», и обитатели общежития в «Комсомольске». Во многом сродни им стала и организация в «Молодой гвардии», которая, как на экране, так и в романе, на оккупированной территории пишет и распространяет листовки, помогающие населению сохранить веру в будущее освобождение от фашистского ига. Перебив охрану, освобождает пленных красноармейцев, казнит предателя-полицая, сжигает немецкую биржу со списками людей, обреченных на депортацию в Германию, водружает красный флаг…
Даже двухсерийная экранизация не могла, естественно, вобрать в себя все описанные в романе судьбы и обстоятельства. Полнее всего Герасимов стремился сохранить линии тех героев, в которых отчетливо проступало наиболее ценимое им личностное качество: укорененное и неиссякаемое чувство внутренней свободы. Очень различны, например, образы Вали Борц (Людмила Шагалова), Ульяны Громовой (Нонна Мордюкова) и Любови Шевцовой (Инна Макарова). Но главной чертой каждой из них является, несомненно, независимость характера, сказывающаяся у Вали – порою капризно и горделиво, у Ули – в истовой серьезности и самостоятельности, а у Любки – в способности, ни с чем не считаясь, совершать самые отчаянные по своей смелости поступки.
Плясунью и певунью Любу еще до войны прозвали «артисткой», но она вряд ли подозревала, какого рода дерзкое и изощренное лицедейство ей предстоит. Любка в организации – связная, у нее двойственное положение: приходится под видом «солистки Луганской эстрады» кокетничать с немецкими офицерами, обманывая их бдительность. При врожденной непосредственности и искренности ей дается это нелегко: выдавив фамильярным тоном комплимент врагам, она тут же «обкладывает» их на непонятном им русском языке, испытывая удовольствие от собственного озорства. Идя на крайний риск, она сохраняет азарт и задор. Звездный блеск, авантюризм и кураж могли бы сделать ее похожей на романтическую героиню приключенческой ленты, если бы не страшная опасность, которая ей грозит, и не мученическая гибель. Даже в тюремной камере, высоко подняв голову и уперев руки в бока, она выбивает каблуками лихую дробь, наступая на палачей, пугая неожиданной и властной командой «Ложись!», после которой они автоматически, как под бомбежкой, пригибаются, вызывая победный хохот Любки.
Однако более всего ее натура раскрывается в замечательном эпизоде поджога биржи и одновременного концерта, который молодогвардейцы под видом «коллектива художественной самодеятельности» дают немецким офицерам и солдатам, чтобы по возможности освободить от них ближние улицы, отвлечь их внимание. Нарастанию напряжения способствует параллельный монтаж. На экране возникает то ярко освещенный зал клуба, переполненный гитлеровцами, которые курят, переговариваются, равнодушно внимая русским песням и пляскам, исполняемым на сцене. То темнота улицы, а потом биржи, куда прокрадываются Любка и Сергей Тюленин, чтобы устроить поджог.
Немецкая публика ждет Любку, свистит, требует выхода «солистки». Возвращения Любки и Сергея с волнением ожидает и зритель фильма. И вот она в золотых кудрях и усыпанном блестками платье является, чтобы станцевать испанский танец, спеть немецкую песенку, кинуть розу немецкому лейтенанту в ложе. Когда же немцы, узнав, что горит биржа, с испуганными лицами, переворачивая на ходу стулья, бросаются из зала вон, она, открыто над ними смеясь, бросается в пляс.
Особое значение приобрела в эти годы и картина Сергея Герасимова «Молодая гвардия» (1948) по роману Александра Фадеева. Созданная на документальном материале, картина вобрала духовную традицию, идущую от образа молодого современника, обогатила ее трагическим опытом борьбы молодогвардейцев, подняла кино вровень с большой литературой.
Роман Александра Фадеева «Молодая гвардия» был опубликован в 1945 году. Зимой 1946 года режиссер Сергей Герасимов начал со своими воспитанниками во ВГИКе ставить отдельные главы романа, а когда инсценировки обрели целостность спектакля, тот был перенесен с учебных подмостков на сцену Театра-студии киноактера, где приобрел широкую популярность и шел с постоянными аншлагами. Вскоре начались подготовительные работы, а потом и съемки двухсерийного фильма-экранизации.
Больше половины молодых исполнителей (а это 30 новых имен!) снимались впервые в жизни. Фильм дал творческий импульс целой плеяде молодых талантливых актеров. Инна Макарова, Сергей Бондарчук, Нонна Мордюкова, Сергей Гурзо, Людмила Шагалова, Георгий Юматов, Вячеслав Тихонов, Клара Лучко, Виктор Авдюшко, Тамара Носова, Муза Крепкогорская, Евгений Моргунов, в эпизодической роли мелькнула также начинающий ассистент режиссера Татьяна Лиознова. Таким образом, «Молодую гвардию» можно считать блестящим дебютом целого послевоенного поколения отечественных киноактеров. Какие бы роли они впоследствии ни исполняли, их внутренняя творческая общность всегда оставалась явственно ощутимой.
Почти всем дебютантам суждено было впоследствии стать звездами отечественного экрана, воплотить множество образов, но участие в «Молодой гвардии» все они будут вспоминать с неизменной гордостью как момент непосредственного переживания высших нравственных порывов и духовных состояний, позволивших им пусть косвенно и только во «второй реальности» – на экране, но все же причаститься к мужеству и самоотверженности молодогвардейцев.
Съемки фильма стали исключительным явлением для советского кино 1940-х годов: тщательный подготовительный период, «врастание» актеров в своих персонажей (за время проживания в местах, описанных в романе А.А. Фадеева), многоплановая разработка характеров, доскональное воссоздание среды.
Дебютант Сергей Бондарчук, у которого дважды потом снимался Вячеслав Тихонов – в картине «Война и мир» и в фильме «Они сражались за Родину», впоследствии любил повторять своим студентам во ВГИКе, что «актера воспитывают роли». С первых шагов молодой художник должен «учиться не в школе, а в жизни, на образцах великих мастеров» – уточнял Л.Н.Толстой. И Бондарчук был полностью с ним солидарен: «Чем раньше это поймешь, тем вернее сложится потом твоя творческая судьба». Сам он, по его же утверждению, довольно поздно попал в кино, о чем не раз впоследствии жалел. До поступления во ВГИК пройдя войну, школу жизни, Бондарчук был старше многих своих сокурсников и партнеров по фильму.
Поколение Тихонова было тем поколением военных подростков, не понаслышке знающих о войне и подставивших свое плечо семье и матерям, работавшим в тылу за двоих – за себя и воевавшего на фронте мужа, приближая тем самым великую Победу. Съемки в этом фильме тоже стали для них познанием окружающего мира. Вот как вспоминал свою первую работу Тихонов: «Это был дипломный фильм актерско-режиссерского курса Сергея Герасимова – Сергей Бондарчук, Инна Макарова, Клара Лучко. Имена-то какие! Герасимов сделал такой эксперимент: в Краснодоне каждый выпускник брал эпизод, связанный со своим героем, и репетировал. Мы жили там, где жили наши прототипы, ходили к шурфу, где они погибли…»
После того, как работа над первой серией фильма была завершена, ее повезли на отзыв к Сталину. Он не обнаружил в фильме того, что считал самым главным, – показа руководящей и направляющей роли партии. И роман, и его экранизация в этом отношении соответствовали конкретике исторических фактов: они рисовали действия молодых подпольщиков как самостоятельные, никем со стороны не инспирированные. Это было сочтено грубой ошибкой, и Герасимову пришлось доснять и переснять ряд сцен, а Фадееву – переписать отдельные главы романа.
Теперь уже в начальных частях фильма демонстрировалась связь молодогвардейцев с большевистским подпольем, осуществлявшим общее руководство партизанской борьбой. Сеть партизанских организаций, куда входит и «Молодая гвардия», создается на экране личными усилиями секретаря обкома партии Проценко, которого актер Виктор Хохряков наделил энергией, волей и тем нормативным обаянием, какое подобало всем экранным партийным деятелям. Изрекая в фильме, если вслушаться, малозначащие реплики, Проценко всем обликом выражает мудрость и всеведение.
Подобные вкрапления, естественно, не украсили фильм и роман, чья новая редакция вышла в свет в 1951 году. Сегодняшний читатель берется за эту книгу, преодолев некоторое предубеждение. Чтобы с радостью открыть для себя: роман, вопреки всему, жив! Он захватывает мощным, эпическим разворотом событий, ярким до избыточности поэтичным языком. И, главное, прекрасно выписанными характерами самих молодогвардейцев.
Чистая, непосредственная и полная жажды жизни молодежь воцаряется с самого начала и на всем пространстве фильма. Нет сомнений, что этот роман Герасимов экранизировал, не только отвечая на соцзаказ или потому, что испытывал личное дружеское расположение к Фадееву, хотя и это имело место. Но еще и потому, что в романе наличествовала традиционная для творчества самого Герасимова, легко обнаруживаемая в его предшествующих фильмах фабульная конструкция: коллектив совершает героический подвиг.
И все же режиссер обладал редким художественным даром: душевная красота отдельно взятого персонажа раскрывалась только в коллективе – в искреннем самораскрытии их духовной близости, выраженной взаимной приязни. Герасимов создал идеальную модель отношений. Ощущение общности этого экранного коллектива ничуть не подавляло самих героев, сплоченность не мешала отчетливо выраженному чувству свободы каждого. Так было и в предыдущих работах режиссера – братством, общиной и артелью одновременно выглядела и группа зимовщиков в фильме «Семеро смелых», и обитатели общежития в «Комсомольске». Во многом сродни им стала и организация в «Молодой гвардии», которая, как на экране, так и в романе, на оккупированной территории пишет и распространяет листовки, помогающие населению сохранить веру в будущее освобождение от фашистского ига. Перебив охрану, освобождает пленных красноармейцев, казнит предателя-полицая, сжигает немецкую биржу со списками людей, обреченных на депортацию в Германию, водружает красный флаг…
Даже двухсерийная экранизация не могла, естественно, вобрать в себя все описанные в романе судьбы и обстоятельства. Полнее всего Герасимов стремился сохранить линии тех героев, в которых отчетливо проступало наиболее ценимое им личностное качество: укорененное и неиссякаемое чувство внутренней свободы. Очень различны, например, образы Вали Борц (Людмила Шагалова), Ульяны Громовой (Нонна Мордюкова) и Любови Шевцовой (Инна Макарова). Но главной чертой каждой из них является, несомненно, независимость характера, сказывающаяся у Вали – порою капризно и горделиво, у Ули – в истовой серьезности и самостоятельности, а у Любки – в способности, ни с чем не считаясь, совершать самые отчаянные по своей смелости поступки.
Плясунью и певунью Любу еще до войны прозвали «артисткой», но она вряд ли подозревала, какого рода дерзкое и изощренное лицедейство ей предстоит. Любка в организации – связная, у нее двойственное положение: приходится под видом «солистки Луганской эстрады» кокетничать с немецкими офицерами, обманывая их бдительность. При врожденной непосредственности и искренности ей дается это нелегко: выдавив фамильярным тоном комплимент врагам, она тут же «обкладывает» их на непонятном им русском языке, испытывая удовольствие от собственного озорства. Идя на крайний риск, она сохраняет азарт и задор. Звездный блеск, авантюризм и кураж могли бы сделать ее похожей на романтическую героиню приключенческой ленты, если бы не страшная опасность, которая ей грозит, и не мученическая гибель. Даже в тюремной камере, высоко подняв голову и уперев руки в бока, она выбивает каблуками лихую дробь, наступая на палачей, пугая неожиданной и властной командой «Ложись!», после которой они автоматически, как под бомбежкой, пригибаются, вызывая победный хохот Любки.
Однако более всего ее натура раскрывается в замечательном эпизоде поджога биржи и одновременного концерта, который молодогвардейцы под видом «коллектива художественной самодеятельности» дают немецким офицерам и солдатам, чтобы по возможности освободить от них ближние улицы, отвлечь их внимание. Нарастанию напряжения способствует параллельный монтаж. На экране возникает то ярко освещенный зал клуба, переполненный гитлеровцами, которые курят, переговариваются, равнодушно внимая русским песням и пляскам, исполняемым на сцене. То темнота улицы, а потом биржи, куда прокрадываются Любка и Сергей Тюленин, чтобы устроить поджог.
Немецкая публика ждет Любку, свистит, требует выхода «солистки». Возвращения Любки и Сергея с волнением ожидает и зритель фильма. И вот она в золотых кудрях и усыпанном блестками платье является, чтобы станцевать испанский танец, спеть немецкую песенку, кинуть розу немецкому лейтенанту в ложе. Когда же немцы, узнав, что горит биржа, с испуганными лицами, переворачивая на ходу стулья, бросаются из зала вон, она, открыто над ними смеясь, бросается в пляс.