Страница:
10 марта
3. Вечернее
Пустой бульвар с невнятностью осадков —
погода, что не выгонишь собаку…
Подрагивает, как продрогший бакен,
фонарь… И перспективы нет… А сладко.
Проедусь нестареющим маршрутом
троллейбусным и встречу те же лица
домов и фонарей… И тьма – жилица
ночная, то вздремнёт, то оживится,
лишь в память метко быль ввернёт шурупом…
Ах, этот пост в Москве в текущем веке
с участьем всякой всячины по верху…
Что ж вышло на бульваре на поверку?
Снег, дождь… И века сущее на веках…
11 марта
У МАРТА В ГЛУБИНЕ…
1
Только б выбраться к солнцу и в нём
раствориться с руки чьей-то лёгкой…
Здесь в углу «на горохе, с ремнём
незабытым», отрада – далёкой
представляется… Видится быль
повседневная – март невесёлый,
день за днём, чей водитель забыл
направление и – не везёт он.
2
Только б выбраться к солнцу и в нём
отогреться… Здесь тоже живые.
Каждый вынес отсюда и внёс —
их теплом и лечу ножевые
раны, ранки… Оплаканный март
никого не виновней – служитель
годовой череды – пономарь,
и по капле сумеет сложить их…
3
Как тоска сердцевины тесна
и когда тишина. Ни причины,
ни исхода. Ну разве «починят»
ненадолго и «видно, весна…» —
скажут вслух… Не сегодня, не в марте:
в тишине звук тревоги слышней…
Будто кто-то по жёсткой лыжне
пробегает, запутавшись в карте…
11–13 марта
Чуть в сторону Парижа, но…
…Там опять гиацинты и цвет
гиацинтовый снова в сезоне…
За букетик – «мерси» да и цент:
жизнь далёкая кажется зноем…
Из-под снега (видала вчера)
и на родине клювом упругим
вылезают такие, что рад
наблюдатель, упрятавший руки
в рукавицы… Российский сумбур
снега с солнцем, подснежников на день
неурочный… Здесь сказки б суму —
на плечо… Да оттаивать – надо.
15 марта
Март в Москве (Приближение)
Ещё не вставши в рост с весенним гондольером,
тащу привычный груз по тусклым мостовым
и знаю – есть вперёд, направо и налево,
назад не отступить по тропам постовым
ни здесь, ни далеко, в Венеции «хрустальной»
(мечта, прохлада, взгляд, с смещением до дна).
Иду своей землёй, неся свою усталость,
не думая – зачем Венеция дана.
15 марта
Без названья
Солнце – в спину. А если б в лицо!
Я б ему и не то рассказала…
Март то ждёт, то трусит беглецом,
или, может быть, разно казалось
только мне, с потемневшим лицом,
освещенным неполно, в полтона
(день – с горячностью, столько ж с ленцой),
что в затменьи замрёт и потонет…
Свете! Свет! Проливайся сквозь тлен
глубоко, в сердцевину биенья,
чтобы жить, восходя и болея,
в этом старом печальном котле…
17 марта
ГОЛУБЬ
1
Мотылёк фиалки пармской
вспоминаю, слыша голос,
перевитый нежным ветром,
приходящим из-под сердца…
В повивальных дебрях парка
поселился вольный голубь —
перелистывает ветви,
и поди на то посетуй…
Узнаю его по цвету
лепестка, качанью ночи
на мелодии, открытой
уху сфер, вниманью неба…
И иду по белу свету,
где ещё не чают ноги
передышки… А отрывок
голубой – не быль, а небыль…
19 марта
2
А голубь, застрявший крылом,
не волен.
В силках, в этом поле кривом —
не воин.
Я с птицей другой поведу разговор
в полёте.
А как упаду с высоты роковой —
поймёте.
2 апреля
БРЕТОНСКИЙ «ПЕЙЗАЖ»
1
Бретонец – монолит, впадающий в стихию
воды, теченья, бурь и тяжбы «о своём»…
Уехавший в Бретань «искать», писать стихи и
ответствовать тому – погибнет иль споёт,
пройдя береговой изрезанной породой,
какую Бог поднял, под ноги положив
свидетелю, творцу, не ездоку по роли,
но делателю, чей настойчивый нажим
к лицу твердыне… О, непраздное слиянье!
Скользит пришелец, чуть ботинки истоптав…
Вскипает океан. За горизонт селяне
заглядывают. Звёзд непойманных – сто птах!
20 марта
2
Бретонец – твердь. Другой материал.
Чьи корни в камне, листья – на ветру.
Но связки коренной не потерял
потомок отдалённый… Матерям —
напутствие на верность и на труд.
Бретонского устоя груб помол.
Но соль крепка. Разбавленное – ложь,
какою ни заправить, ни помочь.
Вскипает океан, впадая в ночь,
и требует у вечности залог.
Незваный чужестранец, ты что сор
в глазу аборигена. Ветер, вынь!
Где войско звёзд несёт ночной дозор —
посторонись, и времени дозволь
снимать ярмо с тугих бретонских вый.
22 марта
ИТАЛЬЯНСКАЯ МОЗАИКА
1. Остров спящих
Где ящерица прячется под спуд
и чайка прилетает к водопою,
недолго под фиалкою посплю,
нетоптаною, и едва ль дополню
глубокое, невидимое дню,
что тайно под землёй и кипарисом
покоится… Но долго-долго длю
присутствие и убегаю с риском
не вспрыгнуть на корабль…
О, жизнь до дна!
Ты как приют на острове дана.
25 марта–1 апреля
2. Хамелеон (на Сан-Джорджо)
Цвет лагуны, как кожа зверька,
переменчив и древен. Палладьо
умножает небесное. Свет
правит местом. Венеции круг.
Золотое – по кругу, в верхах,
в сочетании. С солнцем поладят
голубое, зелёное. Сверх
побегут огоньки из-под рук…
За спиною ступени. И бел
чистый мрамор. Георгий на страже.
Вся лагуна – огнями, чей бег
и Палладьо с Георгием старше…
И Палладьо прекрасного, и…
И Святого Георгия. Будет!
О, лагуна! Твоей наготы
и убранства зрачок не забудет.
26 марта–1 апреля
3. Смеркается…
Смеркается. На бархат «Флориан»
затягивает… Паоло с Джованни
в забвенье погрузились. Мир и Мир.
К сиренево-туманным фонарям
теснится город. Камень с кружевами,
промытыми лагуной, стал на миг
Вселенною… Высокая вода…
И нечем представлению воздать…
1 апреля
4. Высокая вода
На задворках Венеции дождь.
Каннареджо затоплен по голень.
Не поможет пожизненный дож
нам достичь незавидных покоев.
Там осталась стацьёне, а тут
где-то гетто, не дремлют евреи,
чтоб не снилось «ату и ату»…
Здесь с водою смешалося время
всех времён… Без резины беда…
Переулок впадает в каналы
с двух концов… И тепла – на пятак,
и того, до отчаянья, мало…
Проплывает подённый утиль,
провожаю его с удивленьем…
Ветер вздрогнул, вздохнул и утих,
унося наводнение влево…
Влево-вправо… Закутавшись в ночь,
перепутав сторон указанье,
исчезаю, и кажется, в ноль,
у ворот веницейской казармы,
где не броско, но сухо. Финал
затяжной – сладкий сон до рассвета…
Но не спящая будит разведка:
«Acqua alta!» Так спросим вина,
сапоги, капюшоны, зонты
(новый зонт мой бесславно потерян)…
И, быть может, мы станем на ты
с этим местом, какое «потерпим»…
1 апреля
5. На Каннареджо
Р.
Фондамента канала с мостом,
где печёт однорукий художник
денно глину, не сдобу, постом…
Не легко, но сдаваться не должен.
В чашке голубь с оливой, цветок
незатейливый, скромный автограф
(здесь Венеция – VE, завиток
расписной, то загнут, то отогнут).
Мастер добр и приветлив. Прости.
Попрощайся до нового сроку.
И с зерном откровенья в горсти,
поменяй, на родную, сорочку.
2 апреля
6. Из Венеции
Оторваться от города, где
одинаковы твердь и водица,
где местами меняется день
и мираж и не виден возница —
перевозчик… Где пашет и жнёт
вапоретто – се тяглый кораблик,
где засеяно камнем жнивьё
и растут над водою кораллы…
Где ты счастлив и спрятан на дно,
но на дне и светло, и прозрачно,
и не всплыть бы… Но только одно
позовёт, что положено зрячим, —
возвращаться окучивать сад
на земле. И ни шагу назад.
2 апреля
7. Едва…
Е. Марголис
Вечерний коридор Венеции. Встречаю
нечаемое. Дым Отечества вблизи.
Прямая, поворот, деленье на три части,
неясные ещё, но каждая блазнит…
Не глядя, на бегу, присев, расслышать эхо
и взглядом прихватить сомнение и соль…
Вернуться «по прямой», припоминая это —
три улицы пустых… Венецианский сон.
4 апреля
8. Уйти
Она сама – сосуд своей красы.
О. Седакова
Венеция не пустит. Не возьмёт
себе. Ты не на водах, не на суше.
Так первый день и точно так восьмой…
Как день творенья, день последний сужен.
Соединясь с изменчивостью вод —
она одна. Все прочие – виденья.
Не флора и не фауна – того
не знавшие… Сама своё владенье.
4 апреля
9. Верона
На виду у заснеженных Альп
вьёт Верона гнездо и по сей
день и час, где поверженный галл
италийцу недобрый сосед.
Вьётся бурный Адидже, и мост
Скалиджеро, в три долгих окна,
убегает, как выскочка-мол,
и его никому не догнать…
Красной охры, сангины мотив
завивается в тёплый узор,
и звучит неостывших молитв
долгота. И над этим – лазорь.
Синева надо всем. У любви
нет пристанища, кроме сердец,
и какой-то балкончик обвит
повиликой и грёзами дев…
4 апреля
10. В Падуе
Ни падающей башни, ни легенд
шекспировских. В заброшенной арене
тенистый сад. И фрески мудреца.
Вот стены и ворота. Вдалеке
возвышенное всадника паренье.
То конь Гаттамелаты. Скульптор – царь.
Но некому оружием бряцать.
А город скуп на лица, строен, строг.
В саду в обхват стволы, цветут поляны…
И, если захотите, между строк —
глядите – глубоко придётся глянуть.
Суров в ненастье, праздничен весной.
Полдневное светило, небо Джотто.
На чаше не скудеющей весов
лежит, необоримо, синим с жёлтым.
4 апреля
11. В Виченцу (Вспоминая Палладио)
Над холмами летать и присесть
на Палладио портик и вновь —
на Палладио… Выпить и съесть
и нектар, и пыльцу, как вино
с чем-то лёгким, не вяжущим ног…
Как цветы эти свежи и днесь!
И не с крыльями лев, а «щенок»,
может быть, припадёт к вышине…
Где от радости крылья растут,
двадцать первый не значится век,
заберусь, как ребёнок на стул,
на холмы и отправлюсь – наверх,
на Палладио портик простой,
на Ротонду… С цветка на другой…
Чтобы каждый Виченцы росток
осязать долгожданно рукой.
5 апреля
12. Летая
Я там, где был Палладио и пел,
гармонии творенья не нарушив
Создателя. Каррарский мрамор бел
и вывернут прожилками наружу.
Из терракоты купол. Небеса.
А холмы зеленеют вперемешку
с цветением земли… Не описать…
Не внять. То в столбняке, то вперебежку —
оказываюсь… Странница-оса
летит к Палладьо и зовёт – не мешкать…
5 апреля
13. Покидая Италию
Италию покинуть нету сил.
Пока. Двумя ногами на холодной
ещё земле стою как блудный сын,
пришедший к ней в объятия. Не сыт
далёким, но однако – не голодный.
Не то же жизнь души – в родной вертеп
течёт слезой и выплакать слиянья
алкает, где напрасное – вертеть
по сторонам головкою… И тем
ко сроку упразднит неправедного темп.
6 апреля
14. Как если б…
…Как если б выйти вновь
к Каналу – ветер в спину,
а должен бы в лицо.
Мгновение, постой!
Вода – веретеном,
и нос гондолы вскинут,
наездник как влитой
и правит – на Восток,
откуда смотрит Марк,
евангелист-учитель:
считая – не уснуть,
Венеция – во Львах.
Ночной недолог мрак,
и рассветёт – стучитесь!
На солнце ближе суть.
Приблизится – в мольбах.
Как если б выйти вновь
к Началу – Слово в душу!
Марк с Книгой в Алтаре,
над Городом – с крылом.
Вращать веретено
своё. Имея уши —
да слышать. Одолев
не ветреный рывок.
8 апреля
15. Giovanni e Paolo
Венецианский госпиталь, как Марк —
в кокошниках… В его глухой утробе
прохладно и торжественно. Комар —
и тот не смеет… Бренного команд
здесь голос тих, безбренного – утроен.
А рядом – кондотьер. Ретивый конь
в пьяццетту уперся необратимо.
Под «кожей» не дыхание – огонь.
Где жизни не поставлены на кон,
там идолом стоять всю жизнь противу
дыханья визави. Вероккьо смел.
Прославленный погост в виду канала.
И время, наступления и смен
помимо, мерно капало, копало —
прошедшего и будущего смесь.
Марк меряет кокошники, как дож,
пожизненно. Конечен взгляд зеваки.
У Марка мельтешенье и галдёж…
Но время и тогда бежит за вами.
8 апреля
16
Роскошь, здравствуй-прости!
Ю. Кублановский
Из Италии выйти в апрель
среднерусских пространств,
где ещё с грязнотцой акварель
по обочинам трасс.
Радость, здравствуй-прощай!
Задрожит солнце с солью в глазах.
Ты – её укрощать…
Глубоко остаётся глава
с древним кроем плаща.
Из России заглядывать в синь
итальянских глубин
и просить у Всевышнего сил —
до скончанья любить.
9 апреля
БЛАГОВЕЩЕНИЕ
1
Благая весть – не каждой, но всему
народу. Назарету не укрыться.
Стоящий на горе, вмещающий семью,
вместился в вечность. Дева у корытца,
Иосиф плотник. Не найти корысти,
ни радуги… Спокоен Гавриил,
Она покорна Гласу.
Говорил
Другой, а Та была согласна.
2
Благая весть – не каждой, но тебе.
Ушедшему и будущему. С нею
Архангел появляется теперь,
как прежде. Под неё, под праздник, снегом
ещё покрыта Родина твоя,
где чаемое ангелы творят.
6 апреля, Благовещение
На вербной (Преддверие)
Споткнусь и встану, выстою, споткнусь…
Спаситель на жребяти входит в Город
с осанной… Чтобы вечером – под кнут…
Кровь – радость, перемешанная с горем,
текущие по жизни… Потому
споткнусь и встану… Но – не потону.
Спаситель входит. Где слабеет плоть,
Дух дышит непрерывно…
Потому —
споткнусь и встану, но не потону.
Апрель, Вход Господень в Иерусалим
Страстная
…Среда, Четверг и – Пятница. Покой.
Успение. По кругу Плащаница
в руках пронесена. Предательств и погонь
возгласы замолчали площадные —
толпа овец теснится к тишине…
Не ведает, что смерти больше нет.
17 апреля, Великая Пятница
Суббота. Воспоминание
Мировой бесприют у Горы,
даже яблочку негде упасть.
Кто возьмётся кого укорить?
У Горы мировая напасть
подвигается. Помнится шум,
точно в Горнице… Сонм языков
с этой ночи под сердцем ношу.
Этой ночью хожу высоко.
У Голгофы, худая овца,
прижимаюсь к подстилке худой.
На глазах Плащаница Отца
возлежит – мировая Юдоль.
На рассвете кончается ночь.
Всё в движении. Близится свет.
Восстаём. Чаща рук. Чуя ног
отреченье, под пламенем – все!
17 апреля
По живому
…Ещё занозу вынуть и залить
зелёнкой ранку, если нету – йодом.
А если нету – лекаря зови!
А если не поможет ни на йоту —
терпи своё. Зализывай в углу
неправедно полученные раны:
ты слеп, соперник верный глух,
и, кажется, сходиться было рано?!
О, поединок с тенью, не на равных…
18 апреля
Отзвуки
Светлане Спиридоновой
Музыка правит ветром и водой
стремится завладеть.
Венеция, Вивальди и Ватто —
что кистью по воде…
А там любовь, сраженье, карнавал
и время – там и тут…
Меж будущим и прошлым жернова
с наличностью… Идут
секунды, перетёртые в песок
(просыпался – прошло).
Блажен, кто и послушен, и пасом,
и ведает про что.
19 апреля, Пасха
Попытка праздника
Красно яичко к празднику. Возглас
«Воскресе!». Понеслось! Пылают свечи.
Под куполом вселенная зажглась.
Душа горит вместить пасхальный вечер.
Полночная заутреня. Христос
Воскресе! Отодвинут камень Гроба.
Где праотцы выходят из утробы,
Бессмертное вмещается не робко
и смертному указывает – «Стой!»
20 апреля
ПОПЫТКА ГОЛОСА
1
Пересечь не красно землю,
а просеять по комочку.
Припадать напрасно к зелью —
пить водицу, пока можешь.
О, наездник ненасытный!
Истоптал копытом пашню.
Необузданною снытью
заросла на поле память.
Поиссохли вод истоки,
замурованы колодцы…
Только жажда да колоды
не сносимые – итогом.
21 апреля
2
«Завоёвывая» – платишь.
Не измерены потери.
Не слезою чистой плачешь,
а окрашенной по теме.
Оглянуться нету мочи —
высота за высотою
там сданы. Движенье, морща
наши лбы, зависнув, тонет…
22 апреля
3
Гладь лица сминая, время
утекло. На дне, что было.
Залегли добро и бремя.
Из того – что есть добыто.
Миновал последний праздник,
зачехлён багаж оркестра.
За окошком птичка дразнит,
распускается окрестность…
Даже голоса попытка
сердцу ветхому не в помощь,
что гуляет не по пыльной
стороне, сторон не помня.
24 апреля
4
Волки сыты, овцы целы
лишь в Раю, откуда изгнан
ветхий праотец. И цены
не меняются. Таинствен
жизни ход. Они всё те же —
правда, ложь, забвенье, верность.
Кто-то сытостью утешен.
Охраняем кто-то сверху.
18 мая
5. Перемещаясь… («Бретонский пейзаж»)
Попробовать русской весны,
на древнем наречье отведав
пред этим… Качая весы,
но не прибавляя к ответу —
откуда мы вышли, куда
идём, где конец и начало?
Оплакивать и ликовать…
Стареть, до упора, ночами.
20 мая
6
Мёрзнут пальцы. Свирепствует май,
захватив в одиночку цветенье.
Уйма света и зелени тьма,
от смешения зыбкие тени.
Мёрзнут руки. Приметы в ходу —
что за чем и когда холодает…
На застывшие пальцы подуй,
подыши и, быть может, оттает…
Между нами не сложишь примет —
что когда… Но душа это знает.
Май в расцвете, и нам не пример…
Я замёрзла, где самая злая.
20 мая
7. Эпизоды
Уединение! Уйди в себя…
М. Цветаева
Промолчи, посмотри, Боже мой,
высоко воротник поднимая,
на последней дороге немало
поворотов невидимых… Мост —
только хрупкого дерева сруб…
Бог с тобою! Ступай одиноко.
Чтобы птицы взлетали из рук
и душа не просила иного.
15 июля 2004
8
…и не сообразуйтесь веку сему…
Рим. 12, 2
Обернись, посмотри – это ты.
То в венце, то с верёвкой у шеи…
Не сотрёшь этой книги до дыр —
не смутишься надсадным внушеньем
«золотого»… Бесчинствует люд.
Человек на земле как на небе —
перед Господом, грешен и люб,
не меняя, пожизненно, невод.
21 мая, Иоанна Богослова
Завтра
Завтра чёрное платье сниму
иль добавлю булавку к нему.
На конце её жемчуг с горох.
И соловушка – не за горой.
Обойду певчий куст не дыша.
Так поёт разве в мае душа.
Уберу и булавку в платок,
чтоб уже не кололо потом.
Улетит соловей за моря.
Буду слушать опять звонаря.
Не один позабытый мотив
в перезвоне сумею найти.
Завтра чёрное платье сниму.
Помолюсь – так и кожу сменю.
25 апреля
В начале…
Что в начале – тем и живы.
Остальное – пыль и пепел.
Без того и «правды» лживы.
Прокричал три раза петел.
Плачет Пётр. Слезу роняем
мы. У нас всё то, что ране…
Лишь меняемся ролями,
на ходу, скорбя и раня…
Только названное слово
хорошо. Не тянет ноша
наша крестная. Заслоном
Слово, что познать не можем.
3 мая
В МАЕ
1
Проглядела глаза – не увидела почки разрыв,
то ль болезненный, то ли блаженный…
…И растёт, и себя умножает в разы —
обойтись не удастся сложеньем.
Зелень в мае – поди же кого удиви!
Удивляюсь началу и силе.
За минуту, за две, за мгновение жизнь удвоив,
здесь сошлись заодно май Творца и богини Исиды.
Утром новый пейзаж – новый мир, и глазам не устать.
Так вмещает не новое сердце,
что хотят произнесть и никак не находят уста…
…И бессильно усердье.
2
Проглядела глаза – не увидела мая, пока
жизнь качала своё, то ли доброе, то ли худое…
Водокачка моя! Что ни делала – не напоказ.
Что ни делала – не – потому, что качаться удобно.
Всё бы к маю прильнуть, напитаться его широтой,
что закрыто – раскрыть, возрасти, собирая усилье
для грядущего, для – не сезонного, где сиротой
не останусь и я, что земное – вкусила.
3
Проглядела глаза – не увидела самую суть.
Что глаза?! В нас на это вдохнули позорче.
Невесомое и – по сегодня – несу на весу,
то послушаюсь, то отвернусь, помирюсь и поссорюсь…
Потому в этот май не приходит на сердце восторг.
Незаметно для глаз раскрываются ветхие духи,
глубоко… И душа смотрит смутно, но чает – востро
посмотреть… Новый месяц и манит, и душит…
Проглядела глаза – не увидела.
4
С ним не поспоришь – май! Лицом в разливы листьев!
Уткнувшись там и тут, возгласы раздаю.
Свет не перестаёт одним потоком литься,
и сердце не вместить от вылитых количеств,
и, кажется, ещё чуток – и раздавлю
восторгом… Список поли – ботаника исправна:
никто не впереди, не сзади. Каждый – мир.
Глядит в глаза зрачком, строеньем и оправой,
и каждый поворот пожизненно оправдан,
и сердце беглеца пожизненно томит.
5
Что нового? – спрошу. Да будто – всё.
Кровь гуще, но полёт почти свободен.
Сместившись в направленьи горних сёл,
над дольним приподнимемся… День о день
потёрлись, не оставив места впрок…
Май подоспел, его дела заметны.
Над ними – есть, которые – заветны.
Не на пути исхоженных дорог.
6
Под черёмухой, где хоронюсь от вечерней печали,
где земля холодна, – не смотри, что цветенья пора,
где с тобою под грусть дорогую кубышку почали —
осторожно, мой друг! – склянкой губы себе не порань.
Перестанешь ли петь, забоишься ль черёмухи кисти…
Всё одно – на износ, лучше душу свою поберечь…
Знать оскомины вкус – не прижать этой ягоды кислой,
на разрыв языком… Я сказала. Поди, поперечь!
7
Под ногой холодок – не предъявлены полные счёты.
День и ночь – на ножах. В подземелье у мая зима.
Здесь, борись не борись, будет – дальше. Движения чётки.
За цветами – плоды. Наши не с кого долги взимать.
8. Ностальгия
Наши души светлы. Не примерим другие наряды!
За окошком черно.
Ночь и день – далеки. Ну а время поставило рядом.
Избирая чертог,
не беги этой смены глубокой —
только солнце и тьма
в нас самих ткут из нитей клубочков
цельной жизни тома.
9. Мимо
Говорят, что поют соловьи,
дивны майские ночи.
Краток час, не успею словить,
коль не слушают ноги…
Мы и здесь с соловьем,
вешним пеньем, цветением вешним…
Только всё ж солоно
на душе, перепутаны вешки…
10
Под черёмухой, где верить в сладкое толк невелик,
затянувшись душком пятилистника мелкого впрок,
сплю и вижу, что видеть и знать не велит
пробегающий день, уносящий черёмуху прочь…
Завтра кисть белоснежная станет проста,
так себе, будто прошлого не было ввек…
Даже если до новой нам ризы проспать —
будет май и печаль, и под ними уснёт человек…
Под черёмухой, где нет перины и сладкого сна,
я пишу на весу, – невесомее снега несёт
ветер белое прочь – разлетается мая казна
и любой лепесток из её закромов невесом…
Невесомее сна, если утром его не словить,
невесомее душ, что на небо летят кто куда.
Здесь проходит весна, здесь в черёмухе льют соловьи
в ухо трель… Провода в поднебесье гудят.
11. Ностальгия
Наши души светлы – не наденем другие одежды.
Пусть вокруг не бело.
Обернёмся Его, просиявшим как молния, прежде,
горним светом, на лоб
принимая венец, что даёт, до ответа,
и Отец, и Судья,
заслонивший Собой от вора и от ветра,