Страница:
В одном из северных вариантов этой легенды противопоставления «моего» и «богова» нет. Есть просто самоуверенность и похвальба, за которые будто бы и поплатился Петр. Похвастался, что перескочит через «какую-то широкую речку», да и был наказан за похвальбу – окаменел в то самое время, как передние ноги коня отделились уже для скачка от земли.
Но вот легенда, имеющая чуть ли не официальное происхождение. Как-то вечером наследник престола Павел Петрович в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Вдруг впереди показался незнакомец, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал Павла и его спутников и, когда те приблизились, пошел рядом. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идет рядом». Однако тот никого не видел и пытался в этом убедить цесаревича. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает в тебе участие». И пошел впереди путников, как бы ведя их. Затем незнакомец привел их на площадь у Сената и указал место будущему памятнику. «Павел, прощай, ты снова увидишь меня здесь». Прощаясь, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Павел будто бы рассказал об этой мистической встрече своей матери императрице Екатерине II, и та приняла решение о месте установки памятника.
По замыслу Фальконе основанием конной статуи Петра должна была служить огромная естественная скала, очертаниями своими напоминающая морскую волну. В предварительных эскизах скульптора, сделанных им еще до приезда в Петербург, сразу после предложения императрицы Екатерины II работать над памятником, пьедестал выглядел именно так. Оставалось только найти такую скалу. Гранитный монолит был найден около прибрежного поселка Лахта, в 12 верстах от Петербурга. В народе этот пьедестал до сих пор называют «Лахтинской скалой». Когда-то давно, по местным преданиям, в скалу попала молния, образовав в ней трещину. Среди местных рыбаков скалу называли «гром-камень», или «Камень-гром». Но и это еще не все. Существует предание, что во время Северной войны именно на эту скалу не раз лично поднимался Петр I, осматривая окрестности в поисках неприятеля. Позже ко многим фольклорным названиям знаменитого пьедестала прибавились: «Петров камень», «Петровская горка», «Дикая гора».
«Лахтинскую скалу» доставили в Петербург на специально построенной для этой цели барже. Но когда камень выгрузили на берег, Фальконе увидел, что он слишком велик. Несколько месяцев ушло на то, чтобы отделить лишний кусок. А вот что с ним делать, никто не знал. Долгое время этот гигантский осколок гранита оставался на площади и «всем мозолил глаза». И тогда, как рассказывается в одной легенде, какой-то «оборванный пьяненький мужиченко» предложил, как избавиться от него. Над ним посмеялись, однако «разрешили попробовать», пригрозив, правда, при этом наказанием плетьми, если «затея не удастся». На следующий день мужик взял лопату и рядом с осколком начал копать яму, а через три дня камень сам свалился в нее. Оставалось только забросать яму землей. Говорят, мужик на глазах восторженной публики утрамбовал землю, «сплясал вприсядку» и оглянулся вокруг. «Все выглядело так, будто никакой лишней глыбы рядом с будущим пьедесталом и не было».
Следуя своему гениальному замыслу – установить конную статую на естественную скалу, – Фальконе соорудил в мастерской дощатый помост, имитирующий этот предполагаемый пьедестал. Из царских конюшен скульптору выделили лучших породистых жеребцов по кличкам Бриллиант и Каприз, управляемых опытным берейтором Афанасием Тележниковым. На полном скаку он влетал на помост и на мгновение удерживал коня в этом положении. За это мгновение скульптор должен был сделать набросок с натуры. Бесчисленное количество набросков через несколько лет завершилось блестящей композицией. Имя Афанасия Тележникова неоднократно упоминается в письмах Фальконе. Однако в Петербурге сложилась легенда о том, что скульптору позировал артиллерийский полковник Мелиссино, известный своим удивительным сходством с Петром Великим.
Попытки сделать лаконичную надпись к памятнику предпринимали многие от Ломоносова и Сумарокова до дидро и самого Фальконе. Однако высшей лапидарности достигла все-таки сама императрица. Официальная версия такова. Когда Фальконе предложил вариант: «Петру Первому воздвигла Екатерина Вторая», то императрица вычеркнула слово «воздвигла» и тем самым осуществила свой сокровенный замысел. «Петру Первому Екатерина Вторая», и то же самое по латыни: «Petro primo Catharina seranda» – для Европы. Екатерина Вторая, но вторая не после Екатерины Первой – безродной Марты Скавронской, трофейной шлюхи, по случаю оказавшейся на русском престоле. Нет, вторая после великого монарха, античного героя нового времени, сдвинувшего неповоротливый материк русской истории в сторону Европы. И в этой истории не имели значения ни Екатерина Первая, ни московский царь Петр II, ни наложница герцога Курляндского Анна Иоанновна, ни малолетний шлиссельбуржец Иоанн Антонович, ни веселая императрица Елизавета, ни, наконец, голштинский солдафон Петр III. Великий смысл государственного развития сводился к математически ясной формуле: Петр Первый – Екатерина Вторая. Это следовало внедрить в сознание как современников, так и потомков.
Это официальная версия. Но существуют легенды. Первая из них повествует, как известный в Петербурге актер Бахтурин вместе с друзьями однажды посетил мастерскую Фальконе и, когда все присутствовавшие благоговейно замолчали, увидев великое творение художника, воскликнул: «Подлинно, братцы, можно сказать, что богиня богу посвящает». Слова эти стали известны Фальконе и якобы подсказали принятый вариант надписи. Надо было всего лишь дать имена Богине и Богу.
Появление на берегах Невы бронзового всадника вновь всколыхнуло извечную борьбу старого с новым, борьбу века минувшего с веком наступившим. Вероятно, в среде старообрядцев родилась апокалипсическая легенда о том, что бронзовый всадник, вздыбивший коня на краю дикой скалы и указующий в бездонную пропасть, – есть всадник Апокалипсиса, а конь его – конь бледный, появившийся после снятия четвертой печати, всадник, «которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными». Все как в Библии, в фантастических видениях Иоанна Богослова – Апокалипсисе, получивших удивительное подтверждение. Все совпадало. И конь, сеющий ужас и панику, с занесенными над головами народов железными копытами, и всадник с реальными чертами конкретного Антихриста, и бездна – вод ли? Земли? – но бездна ада – там, куда указует его десница. Вплоть до четвертой части земли, население которой, если верить слухам, вчетверо уменьшилось за время его царствования.
Одной из интереснейших композиционных находок Фальконе стал, включенный им в композицию памятника образ змеи, или «Кикиморы», как называли ее в народе, придавленной копытом задней ноги коня. С одной стороны, змея, изваянная в бронзе скульптором Ф.Г. Гордеевым, стала еще одной дополнительной точкой опоры для всего монумента, с другой – это символ преодоленных внутренних и внешних препятствий, стоявших на пути к преобразованию России. Впрочем, в фольклоре такое авторское понимание художественного замысла было расширено. В Петербурге многие считали памятник Петру неким мистическим символом. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу „пуповиной“, или „столбом»“, с Небесным ангелом – хранителем города». А многие детали монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Так, например, под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живет гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди уверяют, что как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, на все грядущие века будто бы заявляя нечистой силе: «Чур, меня!»
Сразу поле открытия памятника рядом с ним установили сторожевую будку. Ее первым хозяином, по преданию, был дьячок из села Чижово Самарской губернии Тимофей Краснопевцев. Говорят, некогда он обучал грамоте светлейшего князя Кирилла Григорьевича разумовского. В благодарность за это князь будто бы выхлопотал для него у императрицы Екатерины II должность – караулить бронзовое изваяние Петра Великого.
В 1902–1903 годах, накануне празднования 200-летия Петербурга, по инициативе петербургского градоначальника Н.В. Клейгельса вокруг памятника был разбит сквер. Сквер представляет собой прямоугольник с полуовальной площадкой, на которой стоит памятник Петру. Автор проекта сквера – городской архитектор Н.П. Стукалин. Работы осуществил садовый мастер В.И. Визе. В 1909 году в сквере был сооружен фонтан. Сквер назвали Петровским.
Современная мифология «Медного всадника» продолжает оставаться столь же яркой и выразительной, как и прежде: «Ты слышал, Серегу в Питере крупно штрафанули! Врезался, понимаешь, по пьяному делу в лошадь с мужиком». – «Ну и как он, бедняга?» – «Все как положено. Мерседес всмятку, а сам в больнице валяется». – «А тот мужик с лошадью?» – «А что с ним сделается, с бронзовым?»
Под стать остроумным анекдотам вокруг памятника складываются устойчивые традиции, первые из которых появились еще в XIX веке. Их ревниво оберегают курсанты Военно-морского училища имени Ф.Э. Дзержинского. В ночь перед выпуском они ухитряются накинуть на плечи основателя русского флота форменный флотский воротничок или надраить до ослепительного блеска интимные места Петрова коня. Традиция эта давняя. Старые петербуржцы вспоминают, что еще задолго до изобретения пасты ГОИ для чистки армейской фурнитуры в Петербурге существовал кадетский обычай: накануне Пасхи раскрашивать в два цвета гениталии бронзового коня.
В заключение этого очерка надо сказать, что Этьену Фальконе не удалось лично довести дело всей своей жизни до конца. В 1778 году, за четыре года до открытия монумента, скульптор, обиженный на несправедливые обвинения в растрате казенных денег, покинул Петербург и возвратился во Францию. Уезжая из России, согласно одной легенде, Фальконе увез с собой на родину осколки «Гром-камня», которые раздаривал друзьям в качестве сувениров. Неожиданно в Париже возникла мода оправлять эти гранитные осколки в драгоценные металлы, превращая их в женские украшения. Надо сказать, что рождению этой легенды предшествовали совершенно реальные факты. Еще в то время, когда «Гром-камень» доставили в Петербург, а Фальконе даже не помышлял о досрочном выезде из россии, петербуржцы были так поражены этой гранитной скалой, что, как писал один из них, «многие охотники ради достопамятного определения сего камня заказывали делать из осколков оного разные запонки, набалдашники и тому подобное». Неудивительно, что даже сейчас, спустя более двух столетий после описанных событий, петербургский городской фольклор с благодарностью обращается к великому французскому скульптору и его русскому шедевру:
«Собственный садик» монархов
Сквер перед Казанским собором
Но вот легенда, имеющая чуть ли не официальное происхождение. Как-то вечером наследник престола Павел Петрович в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Вдруг впереди показался незнакомец, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал Павла и его спутников и, когда те приблизились, пошел рядом. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идет рядом». Однако тот никого не видел и пытался в этом убедить цесаревича. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает в тебе участие». И пошел впереди путников, как бы ведя их. Затем незнакомец привел их на площадь у Сената и указал место будущему памятнику. «Павел, прощай, ты снова увидишь меня здесь». Прощаясь, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Павел будто бы рассказал об этой мистической встрече своей матери императрице Екатерине II, и та приняла решение о месте установки памятника.
По замыслу Фальконе основанием конной статуи Петра должна была служить огромная естественная скала, очертаниями своими напоминающая морскую волну. В предварительных эскизах скульптора, сделанных им еще до приезда в Петербург, сразу после предложения императрицы Екатерины II работать над памятником, пьедестал выглядел именно так. Оставалось только найти такую скалу. Гранитный монолит был найден около прибрежного поселка Лахта, в 12 верстах от Петербурга. В народе этот пьедестал до сих пор называют «Лахтинской скалой». Когда-то давно, по местным преданиям, в скалу попала молния, образовав в ней трещину. Среди местных рыбаков скалу называли «гром-камень», или «Камень-гром». Но и это еще не все. Существует предание, что во время Северной войны именно на эту скалу не раз лично поднимался Петр I, осматривая окрестности в поисках неприятеля. Позже ко многим фольклорным названиям знаменитого пьедестала прибавились: «Петров камень», «Петровская горка», «Дикая гора».
«Лахтинскую скалу» доставили в Петербург на специально построенной для этой цели барже. Но когда камень выгрузили на берег, Фальконе увидел, что он слишком велик. Несколько месяцев ушло на то, чтобы отделить лишний кусок. А вот что с ним делать, никто не знал. Долгое время этот гигантский осколок гранита оставался на площади и «всем мозолил глаза». И тогда, как рассказывается в одной легенде, какой-то «оборванный пьяненький мужиченко» предложил, как избавиться от него. Над ним посмеялись, однако «разрешили попробовать», пригрозив, правда, при этом наказанием плетьми, если «затея не удастся». На следующий день мужик взял лопату и рядом с осколком начал копать яму, а через три дня камень сам свалился в нее. Оставалось только забросать яму землей. Говорят, мужик на глазах восторженной публики утрамбовал землю, «сплясал вприсядку» и оглянулся вокруг. «Все выглядело так, будто никакой лишней глыбы рядом с будущим пьедесталом и не было».
Следуя своему гениальному замыслу – установить конную статую на естественную скалу, – Фальконе соорудил в мастерской дощатый помост, имитирующий этот предполагаемый пьедестал. Из царских конюшен скульптору выделили лучших породистых жеребцов по кличкам Бриллиант и Каприз, управляемых опытным берейтором Афанасием Тележниковым. На полном скаку он влетал на помост и на мгновение удерживал коня в этом положении. За это мгновение скульптор должен был сделать набросок с натуры. Бесчисленное количество набросков через несколько лет завершилось блестящей композицией. Имя Афанасия Тележникова неоднократно упоминается в письмах Фальконе. Однако в Петербурге сложилась легенда о том, что скульптору позировал артиллерийский полковник Мелиссино, известный своим удивительным сходством с Петром Великим.
Попытки сделать лаконичную надпись к памятнику предпринимали многие от Ломоносова и Сумарокова до дидро и самого Фальконе. Однако высшей лапидарности достигла все-таки сама императрица. Официальная версия такова. Когда Фальконе предложил вариант: «Петру Первому воздвигла Екатерина Вторая», то императрица вычеркнула слово «воздвигла» и тем самым осуществила свой сокровенный замысел. «Петру Первому Екатерина Вторая», и то же самое по латыни: «Petro primo Catharina seranda» – для Европы. Екатерина Вторая, но вторая не после Екатерины Первой – безродной Марты Скавронской, трофейной шлюхи, по случаю оказавшейся на русском престоле. Нет, вторая после великого монарха, античного героя нового времени, сдвинувшего неповоротливый материк русской истории в сторону Европы. И в этой истории не имели значения ни Екатерина Первая, ни московский царь Петр II, ни наложница герцога Курляндского Анна Иоанновна, ни малолетний шлиссельбуржец Иоанн Антонович, ни веселая императрица Елизавета, ни, наконец, голштинский солдафон Петр III. Великий смысл государственного развития сводился к математически ясной формуле: Петр Первый – Екатерина Вторая. Это следовало внедрить в сознание как современников, так и потомков.
Это официальная версия. Но существуют легенды. Первая из них повествует, как известный в Петербурге актер Бахтурин вместе с друзьями однажды посетил мастерскую Фальконе и, когда все присутствовавшие благоговейно замолчали, увидев великое творение художника, воскликнул: «Подлинно, братцы, можно сказать, что богиня богу посвящает». Слова эти стали известны Фальконе и якобы подсказали принятый вариант надписи. Надо было всего лишь дать имена Богине и Богу.
Появление на берегах Невы бронзового всадника вновь всколыхнуло извечную борьбу старого с новым, борьбу века минувшего с веком наступившим. Вероятно, в среде старообрядцев родилась апокалипсическая легенда о том, что бронзовый всадник, вздыбивший коня на краю дикой скалы и указующий в бездонную пропасть, – есть всадник Апокалипсиса, а конь его – конь бледный, появившийся после снятия четвертой печати, всадник, «которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными». Все как в Библии, в фантастических видениях Иоанна Богослова – Апокалипсисе, получивших удивительное подтверждение. Все совпадало. И конь, сеющий ужас и панику, с занесенными над головами народов железными копытами, и всадник с реальными чертами конкретного Антихриста, и бездна – вод ли? Земли? – но бездна ада – там, куда указует его десница. Вплоть до четвертой части земли, население которой, если верить слухам, вчетверо уменьшилось за время его царствования.
Одной из интереснейших композиционных находок Фальконе стал, включенный им в композицию памятника образ змеи, или «Кикиморы», как называли ее в народе, придавленной копытом задней ноги коня. С одной стороны, змея, изваянная в бронзе скульптором Ф.Г. Гордеевым, стала еще одной дополнительной точкой опоры для всего монумента, с другой – это символ преодоленных внутренних и внешних препятствий, стоявших на пути к преобразованию России. Впрочем, в фольклоре такое авторское понимание художественного замысла было расширено. В Петербурге многие считали памятник Петру неким мистическим символом. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу „пуповиной“, или „столбом»“, с Небесным ангелом – хранителем города». А многие детали монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Так, например, под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живет гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди уверяют, что как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, на все грядущие века будто бы заявляя нечистой силе: «Чур, меня!»
Сразу поле открытия памятника рядом с ним установили сторожевую будку. Ее первым хозяином, по преданию, был дьячок из села Чижово Самарской губернии Тимофей Краснопевцев. Говорят, некогда он обучал грамоте светлейшего князя Кирилла Григорьевича разумовского. В благодарность за это князь будто бы выхлопотал для него у императрицы Екатерины II должность – караулить бронзовое изваяние Петра Великого.
В 1902–1903 годах, накануне празднования 200-летия Петербурга, по инициативе петербургского градоначальника Н.В. Клейгельса вокруг памятника был разбит сквер. Сквер представляет собой прямоугольник с полуовальной площадкой, на которой стоит памятник Петру. Автор проекта сквера – городской архитектор Н.П. Стукалин. Работы осуществил садовый мастер В.И. Визе. В 1909 году в сквере был сооружен фонтан. Сквер назвали Петровским.
Современная мифология «Медного всадника» продолжает оставаться столь же яркой и выразительной, как и прежде: «Ты слышал, Серегу в Питере крупно штрафанули! Врезался, понимаешь, по пьяному делу в лошадь с мужиком». – «Ну и как он, бедняга?» – «Все как положено. Мерседес всмятку, а сам в больнице валяется». – «А тот мужик с лошадью?» – «А что с ним сделается, с бронзовым?»
Под стать остроумным анекдотам вокруг памятника складываются устойчивые традиции, первые из которых появились еще в XIX веке. Их ревниво оберегают курсанты Военно-морского училища имени Ф.Э. Дзержинского. В ночь перед выпуском они ухитряются накинуть на плечи основателя русского флота форменный флотский воротничок или надраить до ослепительного блеска интимные места Петрова коня. Традиция эта давняя. Старые петербуржцы вспоминают, что еще задолго до изобретения пасты ГОИ для чистки армейской фурнитуры в Петербурге существовал кадетский обычай: накануне Пасхи раскрашивать в два цвета гениталии бронзового коня.
В заключение этого очерка надо сказать, что Этьену Фальконе не удалось лично довести дело всей своей жизни до конца. В 1778 году, за четыре года до открытия монумента, скульптор, обиженный на несправедливые обвинения в растрате казенных денег, покинул Петербург и возвратился во Францию. Уезжая из России, согласно одной легенде, Фальконе увез с собой на родину осколки «Гром-камня», которые раздаривал друзьям в качестве сувениров. Неожиданно в Париже возникла мода оправлять эти гранитные осколки в драгоценные металлы, превращая их в женские украшения. Надо сказать, что рождению этой легенды предшествовали совершенно реальные факты. Еще в то время, когда «Гром-камень» доставили в Петербург, а Фальконе даже не помышлял о досрочном выезде из россии, петербуржцы были так поражены этой гранитной скалой, что, как писал один из них, «многие охотники ради достопамятного определения сего камня заказывали делать из осколков оного разные запонки, набалдашники и тому подобное». Неудивительно, что даже сейчас, спустя более двух столетий после описанных событий, петербургский городской фольклор с благодарностью обращается к великому французскому скульптору и его русскому шедевру:
Судьба памятника Петру Великому на Сенатской площади сложилась счастливо. Став первым произведением монументальной скульптуры в Петербурге, он до сих пор остается одним из лучших ее образцов. Кажется, ярче всех об отношении к нему петербуржцев сказал Александр Блок: «„Медный всадник» – мы все находимся в вибрации его меди». По-своему сформулирована та же мысль в фольклоре: «Стоять Петербургу до тех пор, пока рука „Медного всадника“ не опустится долу».
Когда б не инородец Фальконе,
И Петр не оказался б на коне.
«Собственный садик» монархов
Весной 1762 года был закончен строительством пятый по счету Зимний дворец, возведенный по проекту архитектора Бартоломео Растрелли. Дворец обжить не успели. Поспешно въехавшего в него императора Петра III в июле того же года свергла с престола собственная жена Екатерина Алексеевна, в одночасье ставшая императрицей Екатериной II. Екатерина взошла на престол в результате заговора, чувствовала себя неуверенно, и поэтому одним из первых ее мероприятий по освоению своей новой резиденции стало определение места ежедневных разводов гвардейского дворцового караула. Таким местом был выбран пустырь между Дворцовым проездом и западным фасадом Зимнего дворца. Границы и общий контур Разводной площадки, как стали называть с тех пор эту территорию, определил архитектор А.В. Квасов.
Собственно, это была не площадка, а настоящая площадь, которая вместе с другими четырьмя площадями: Дворцовой, Исаакиевской, Сенатской и Адмиралтейской – образовала знаменитый петербургский так называемый «Звездный ансамбль центральных площадей». Статус Разводной площадки исправно сохранялся почти полтора столетия, пока в 1896 году ее не решили превратить в «Собственный садик» при Зимнем дворце. Общий проект сада исполнил архитектор Н.И. Крамской, а его разбивка осуществлялась садовым мастером Р.Ф. Катцером. Уровень сада был поднят почти на целый метр, в центре сада соорудили фонтан, вокруг которого разбили цветники и высадили деревья.
Фрагмент решетки и ворота «Собственного садика» Зимнего дворца. Фото начала ХХ века
В 1902 году «Собственный садик» обнесли чугунной художественной оградой, выполненной по проекту архитектора Р.Ф. Мельцера. Мощные звенья, стилизованные под архитектурный стиль барокко, установленные на высокий фундамент из красных гранитных блоков, венчали царские вензеля. Одно из звеньев ограды было отправлено на Парижскую всемирную выставку, где ограда заслужила высокое признание художественной общественности и весьма достойную награду выставки – Гран-при.
Однако судьба ограды «Собственного садика» сложилась печально. В 1918 году ее осквернила разъяренная революционная толпа: ломались, рушились и уничтожались царские вензеля, а в 1920 году, во время первого социалистического субботника, ограду разобрали, а на одном из гранитных блоков фундамента в рамках ленинского плана монументальной пропаганды установили гипсовый бюст А.Н. Радищева. К счастью, у новых хозяев страны хватило ума сохранить звенья ограды, правда, уже без символов ненавистной царской власти. Их перевезли на проспект Стачек и впоследствии установили в саду имени 9 Января.
Но и этого оказалось недостаточно для искоренения памяти о «проклятом прошлом». Когда покончили с оградой, приступили к расправе над фундаментом. По преданию, гранитные пилоны и цоколь пошли на изготовление памятника «Борцам революции» на Марсовом поле. Правда, справедливости ради, надо сказать, что одновременно бытует в городе и другая легенда. Если верить ей, то на изготовление памятника на Марсовом поле пошли гранитные блоки старинного Сального буяна, стоявшего некогда в створе Лоцманской улицы, в Коломне, и разобранного еще в 1914 году.
Сегодня трудно сказать что-нибудь определенное о восстановлении справедливости по отношению к ограде. Но то, что к этому есть обнадеживающие предпосылки, несомненно. Так, в 2007–2008 годах был отреставрирован по историческим чертежам фонтан в центре «Собственного садика».
Собственно, это была не площадка, а настоящая площадь, которая вместе с другими четырьмя площадями: Дворцовой, Исаакиевской, Сенатской и Адмиралтейской – образовала знаменитый петербургский так называемый «Звездный ансамбль центральных площадей». Статус Разводной площадки исправно сохранялся почти полтора столетия, пока в 1896 году ее не решили превратить в «Собственный садик» при Зимнем дворце. Общий проект сада исполнил архитектор Н.И. Крамской, а его разбивка осуществлялась садовым мастером Р.Ф. Катцером. Уровень сада был поднят почти на целый метр, в центре сада соорудили фонтан, вокруг которого разбили цветники и высадили деревья.
В 1902 году «Собственный садик» обнесли чугунной художественной оградой, выполненной по проекту архитектора Р.Ф. Мельцера. Мощные звенья, стилизованные под архитектурный стиль барокко, установленные на высокий фундамент из красных гранитных блоков, венчали царские вензеля. Одно из звеньев ограды было отправлено на Парижскую всемирную выставку, где ограда заслужила высокое признание художественной общественности и весьма достойную награду выставки – Гран-при.
Однако судьба ограды «Собственного садика» сложилась печально. В 1918 году ее осквернила разъяренная революционная толпа: ломались, рушились и уничтожались царские вензеля, а в 1920 году, во время первого социалистического субботника, ограду разобрали, а на одном из гранитных блоков фундамента в рамках ленинского плана монументальной пропаганды установили гипсовый бюст А.Н. Радищева. К счастью, у новых хозяев страны хватило ума сохранить звенья ограды, правда, уже без символов ненавистной царской власти. Их перевезли на проспект Стачек и впоследствии установили в саду имени 9 Января.
Но и этого оказалось недостаточно для искоренения памяти о «проклятом прошлом». Когда покончили с оградой, приступили к расправе над фундаментом. По преданию, гранитные пилоны и цоколь пошли на изготовление памятника «Борцам революции» на Марсовом поле. Правда, справедливости ради, надо сказать, что одновременно бытует в городе и другая легенда. Если верить ей, то на изготовление памятника на Марсовом поле пошли гранитные блоки старинного Сального буяна, стоявшего некогда в створе Лоцманской улицы, в Коломне, и разобранного еще в 1914 году.
Сегодня трудно сказать что-нибудь определенное о восстановлении справедливости по отношению к ограде. Но то, что к этому есть обнадеживающие предпосылки, несомненно. Так, в 2007–2008 годах был отреставрирован по историческим чертежам фонтан в центре «Собственного садика».
Сквер перед Казанским собором
В 1737 году по указу императрицы Анны Иоанновны специально для иконы Казанской Богоматери на «Невской прешпективе» построили церковь Рождества Богородицы, ее тогда же в народе прозвали Казанской. Она стояла ближе к тротуару, примерно там, где сейчас расположены остановки общественного транспорта перед сквером у Казанского собора. Историки полагают, что она строилась по проекту одного из первых русских архитекторов Михаила Земцова.
Согласно старинным легендам, впервые икона Казанской Богоматери была найдена в 1759 году, во время штурма Казани, после того как она явилась во сне девятилетней девочке, дочери купца онучина – Матроне. В 1612 году с иконой Казанской Божией Матери впереди шло освобождать Москву от поляков народное ополчение под предводительством князя Дмитрия Михайловича Пожарского и нижегородского земского старосты гражданина Кузьмы Минича Минина. С 1613 года, после избрания на русский престол первого царя из рода Романовых Михаила Федоровича, икона стала семейной реликвией царского дома. Перед Полтавской битвой Петр с войском молились перед ней.
Церковь Рождества Богородицы. Чертеж 1740-х годов
По преданию, следуя обычаям православных царей, Петр I «в благословение новому городу» повелел перевезти икону из Москвы в Петербург и хранить в церкви Рождества Богородицы, что стояла на Посадской улице Петербургской стороны. Подлинник ли это, найденный в Казани, или его копия, с абсолютной уверенностью сказать невозможно. Неизвестен точно и год переноса. Известно только, что с окончанием строительства на Троицкой площади в Петербурге Троицкого собора икона долгое время хранилась в нем. В то время в новой столице это был главный храм. Сохранилось предание, что перед самой кончиной Петр I потребовал икону к себе и будто бы благословил ею свою дочь Елизавету. А та, в свою очередь, будто бы в ночь перед восшествием на престол именно перед нею молилась о благополучном исходе своего дерзкого предприятия.
Образ Казанской Божией Матери
После строительства Рождественской церкви на Невском проспекте и переноса туда чудотворной иконы она стала считаться одним из главных православных храмов Петербурга. Известно, что под ее сводами венчалась на царство Екатерина II.
Но к началу XIX столетия церковь Рождества Богородицы уже не отвечала столичному статусу Петербурга и его главного проспекта. Церковь решили снести и на ее месте построить кафедральный собор. Казанский собор начали возводить в 1801 году по проекту замечательного русского архитектора Андрея Никифоровича Воронихина, которого в чем только не обвиняли его завистники, соперники и просто недоброжелатели. По одной легенде, в том, что он составил проект собора по плану, начертанному архитектором Баженовым для парижского Дома инвалидов. По другой, проект собора представлял собой не что иное, как часть неосуществленного проекта одного из крыльев Кремлевского дворца того же Баженова. Еще одна легенда утверждала, что Казанский собор является точной копией собора Святого Петра в Риме.
Вид Невского проспекта в царствование Екатерины II. Гравюра по оригиналу Бенуа. Справа – церковь Рождества Богородицы
Видеть в Казанском соборе копию собора Святого Петра и в самом деле было горячим желанием императора Павла I. Однажды, как пишет сардинский посланник Жозеф де Местр, в Петербурге распространился слух о том, что в беседе с каким-то приближенным Павел I будто бы проговорился, что в будущем Казанском соборе ему хотелось бы видеть «немного от Св. Петра и немного от Санта-Мариа-Маджоре в Риме». Может быть, посланник сардинского короля и прав, но это по многим причинам противоречило архитектурному замыслу Воронихина. И главной из этих причин была невозможность включить такую «копию» в структуру Невского проспекта. В соответствии с жесткими канонами культового православного строительства алтарная часть собора должна располагаться в его восточной стороне, а вход – в западной. При этом колоннада, задуманная Воронихиным, оказалась бы тогда со стороны Большой Мещанской (ныне Казанской) улицы. Именно поэтому у Воронихина и возникла блестящая мысль: соорудить грандиозную четырехрядную колоннаду, или «Казанский забор», как ее окрестили в народе, со стороны северного фасада собора, выходящего на Невский проспект. С одной стороны, она удовлетворит тщеславие Павла, с другой – превратит собор в центр целого архитектурного ансамбля.
К сожалению, полностью проект осуществлен не был. По замыслу Воронихина такая же колоннада должна была украсить противоположный, южный, фасад храма.
Казанский собор. Б. Патерсен. 1811 год
Недостает собору и другой существенной детали, задуманной Воронихиным. Колоннаду со стороны Невского проспекта, по проекту, должны были украшать две мощные фигуры архангелов, каменные пьедесталы для которых и сегодня можно увидеть пустыми. До 1824 года на них стояли гипсовые статуи архангелов. На бронзовые, как это и было задумано зодчим, скульптуры так и не смогли заменить. В народе родилась легенда о том, что архангелы сами не хотят занять предложенные им места, и так будет до тех пор, пока «в России не появится мудрый, правдивый и честный правитель».
В чертежах утвержденного варианта проекта собора, выполненных Воронихиным, перед зданием храма показан обелиск. С одной стороны, он, по мысли архитектора, определял бы центр всей композиции, с другой, как утверждают некоторые источники, – указывал бы место разобранной церкви Рождества Богородицы. В книге «Казанский собор» А. Аплаксин отметил, что, как ни странно, «в делах построения Казанского собора не имеется дела или упоминания о построении обелиска и на воронихинских чертежах показан только план его. Существует предание, по которому указанный обелиск был сделан из дерева и выкрашен под гранит». Как было на самом деле, судить не беремся. Но, справедливости ради, напомним, что на живописном полотне художника Ф.Я. Алексеева «Вид Казанского собора со стороны Невского проспекта», созданном в 1811 году, и на акварели Б. Патерсена с тем же названием и того же времени обелиск изображен, а на знаменитой «Панораме Невского проспекта» Садовникова 1830 года его уже нет.
Казанский собор. Внутренний вид. 1830-е годы
В Казанском соборе хранится икона Ченстоховской Божьей Матери, перед которой всегда любили молиться католики. Под иконой в свое время была помещена надпись, что она пожертвована храму в 1813 году князем Кутузовым. Существует легенда, что это подлинная икона, взятая М.И. Кутузовым из Ченстоховского монастыря. Правда это или нет, установить невозможно, потому что, согласно другой легенде, «католические монахи, поставив копию вместо подлинника, нашли невыгодным оглашать факт отсутствия подлинной иконы, а Кутузов сам счел неудобным распространяться о своем, кажется, не вполне деликатном поступке».
Отечественная война 1812 года изменила судьбу Казанского собора. Построенный первоначально для чудотворной иконы Казанской Божией Матери, он превратился в хранилище священных реликвий победоносной войны. Сюда свозили военные трофеи, в том числе армейские знамена и полковые штандарты наполеоновских войск, ключи от завоеванных городов, маршальские жезлы.
Одной из главных светских реликвий Казанского собора является гробница выдающегося русского полководца Михаила Илларионовича Кутузова, неожиданно скончавшегося 16 апреля 1813 года на одной из военных дорог в Силезии. Тело полководца набальзамировали и перевезли в Петербург, а часть останков, извлеченных при бальзамировании, запаяли в цинковый гробик и захоронили в трех километрах от Бунцлау на кладбище тиллендорф. Впоследствии на этом месте был установлен памятник. Вероятно, тогда и родилась легенда, которая вот уже более двух столетий поддерживается довольно солидными источниками.
Согласно ей, в Петербурге, в Казанском соборе, покоится только тело великого полководца, а сердце, якобы во исполнение последней воли фельдмаршала, осталось с его солдатами и захоронено на кладбище тиллендорф. «Дабы видели солдаты – сыны Родины, что сердцем он остался с ними», – будто бы сказал, умирая, Кутузов. Так обыкновенная метафора, фигура речи, допущенная в эмоциональном порыве любимцем солдат, превратилась в легенду. Легенда со временем приобрела статус исторического факта и даже попала на страницы «Большой советской энциклопедии».
Могила князя М.И. Кутузова в Казанском соборе
Между тем еще в 1933 году специальная комиссия произвела вскрытие могилы Кутузова в Казанском соборе. Был составлен акт, где сказано, что «вскрыт склеп, в котором захоронен Кутузов… слева в головах обнаружена серебряная банка, в которой находится набальзамированное сердце».
Тогда появилась еще одна легенда. Да, утверждала она, сердце Кутузова действительно было захоронено в Бунцлау, но Церковь отказалась участвовать в похоронах тела без сердца, и по повелению Александра I сердце полководца было извлечено из могилы в Силезии и перевезено в Петербург.
Похороны полководца состоялись 13 июня 1813 года. По словам газетных сообщений, в Петербурге «все дороги и улицы усыпаны были зеленью, а по иным местам и цветами». Рассказывали, что при въезде в город, у Нарвской заставы, народ будто бы выпряг лошадей и сам вез траурную колесницу до Казанского собора.
29 декабря 1837 года перед Казанским собором в ознаменование 25-й годовщины победы России над Наполеоном были открыты памятники выдающимся полководцам генерал-фельдмаршалам Михаилу Илларионовичу Кутузову и Михаилу Богдановичу Барклаю-де-толли. Памятники установлены в сквере у Казанского собора, симметрично, лицом к Невскому проспекту. Бронзовые фигуры отлиты по моделям, исполненным скульптором Б.И. Орловским, и установлены на высокие четырехгранные пьедесталы.
Согласно старинным легендам, впервые икона Казанской Богоматери была найдена в 1759 году, во время штурма Казани, после того как она явилась во сне девятилетней девочке, дочери купца онучина – Матроне. В 1612 году с иконой Казанской Божией Матери впереди шло освобождать Москву от поляков народное ополчение под предводительством князя Дмитрия Михайловича Пожарского и нижегородского земского старосты гражданина Кузьмы Минича Минина. С 1613 года, после избрания на русский престол первого царя из рода Романовых Михаила Федоровича, икона стала семейной реликвией царского дома. Перед Полтавской битвой Петр с войском молились перед ней.
По преданию, следуя обычаям православных царей, Петр I «в благословение новому городу» повелел перевезти икону из Москвы в Петербург и хранить в церкви Рождества Богородицы, что стояла на Посадской улице Петербургской стороны. Подлинник ли это, найденный в Казани, или его копия, с абсолютной уверенностью сказать невозможно. Неизвестен точно и год переноса. Известно только, что с окончанием строительства на Троицкой площади в Петербурге Троицкого собора икона долгое время хранилась в нем. В то время в новой столице это был главный храм. Сохранилось предание, что перед самой кончиной Петр I потребовал икону к себе и будто бы благословил ею свою дочь Елизавету. А та, в свою очередь, будто бы в ночь перед восшествием на престол именно перед нею молилась о благополучном исходе своего дерзкого предприятия.
После строительства Рождественской церкви на Невском проспекте и переноса туда чудотворной иконы она стала считаться одним из главных православных храмов Петербурга. Известно, что под ее сводами венчалась на царство Екатерина II.
Но к началу XIX столетия церковь Рождества Богородицы уже не отвечала столичному статусу Петербурга и его главного проспекта. Церковь решили снести и на ее месте построить кафедральный собор. Казанский собор начали возводить в 1801 году по проекту замечательного русского архитектора Андрея Никифоровича Воронихина, которого в чем только не обвиняли его завистники, соперники и просто недоброжелатели. По одной легенде, в том, что он составил проект собора по плану, начертанному архитектором Баженовым для парижского Дома инвалидов. По другой, проект собора представлял собой не что иное, как часть неосуществленного проекта одного из крыльев Кремлевского дворца того же Баженова. Еще одна легенда утверждала, что Казанский собор является точной копией собора Святого Петра в Риме.
Видеть в Казанском соборе копию собора Святого Петра и в самом деле было горячим желанием императора Павла I. Однажды, как пишет сардинский посланник Жозеф де Местр, в Петербурге распространился слух о том, что в беседе с каким-то приближенным Павел I будто бы проговорился, что в будущем Казанском соборе ему хотелось бы видеть «немного от Св. Петра и немного от Санта-Мариа-Маджоре в Риме». Может быть, посланник сардинского короля и прав, но это по многим причинам противоречило архитектурному замыслу Воронихина. И главной из этих причин была невозможность включить такую «копию» в структуру Невского проспекта. В соответствии с жесткими канонами культового православного строительства алтарная часть собора должна располагаться в его восточной стороне, а вход – в западной. При этом колоннада, задуманная Воронихиным, оказалась бы тогда со стороны Большой Мещанской (ныне Казанской) улицы. Именно поэтому у Воронихина и возникла блестящая мысль: соорудить грандиозную четырехрядную колоннаду, или «Казанский забор», как ее окрестили в народе, со стороны северного фасада собора, выходящего на Невский проспект. С одной стороны, она удовлетворит тщеславие Павла, с другой – превратит собор в центр целого архитектурного ансамбля.
К сожалению, полностью проект осуществлен не был. По замыслу Воронихина такая же колоннада должна была украсить противоположный, южный, фасад храма.
Недостает собору и другой существенной детали, задуманной Воронихиным. Колоннаду со стороны Невского проспекта, по проекту, должны были украшать две мощные фигуры архангелов, каменные пьедесталы для которых и сегодня можно увидеть пустыми. До 1824 года на них стояли гипсовые статуи архангелов. На бронзовые, как это и было задумано зодчим, скульптуры так и не смогли заменить. В народе родилась легенда о том, что архангелы сами не хотят занять предложенные им места, и так будет до тех пор, пока «в России не появится мудрый, правдивый и честный правитель».
В чертежах утвержденного варианта проекта собора, выполненных Воронихиным, перед зданием храма показан обелиск. С одной стороны, он, по мысли архитектора, определял бы центр всей композиции, с другой, как утверждают некоторые источники, – указывал бы место разобранной церкви Рождества Богородицы. В книге «Казанский собор» А. Аплаксин отметил, что, как ни странно, «в делах построения Казанского собора не имеется дела или упоминания о построении обелиска и на воронихинских чертежах показан только план его. Существует предание, по которому указанный обелиск был сделан из дерева и выкрашен под гранит». Как было на самом деле, судить не беремся. Но, справедливости ради, напомним, что на живописном полотне художника Ф.Я. Алексеева «Вид Казанского собора со стороны Невского проспекта», созданном в 1811 году, и на акварели Б. Патерсена с тем же названием и того же времени обелиск изображен, а на знаменитой «Панораме Невского проспекта» Садовникова 1830 года его уже нет.
В Казанском соборе хранится икона Ченстоховской Божьей Матери, перед которой всегда любили молиться католики. Под иконой в свое время была помещена надпись, что она пожертвована храму в 1813 году князем Кутузовым. Существует легенда, что это подлинная икона, взятая М.И. Кутузовым из Ченстоховского монастыря. Правда это или нет, установить невозможно, потому что, согласно другой легенде, «католические монахи, поставив копию вместо подлинника, нашли невыгодным оглашать факт отсутствия подлинной иконы, а Кутузов сам счел неудобным распространяться о своем, кажется, не вполне деликатном поступке».
Отечественная война 1812 года изменила судьбу Казанского собора. Построенный первоначально для чудотворной иконы Казанской Божией Матери, он превратился в хранилище священных реликвий победоносной войны. Сюда свозили военные трофеи, в том числе армейские знамена и полковые штандарты наполеоновских войск, ключи от завоеванных городов, маршальские жезлы.
Одной из главных светских реликвий Казанского собора является гробница выдающегося русского полководца Михаила Илларионовича Кутузова, неожиданно скончавшегося 16 апреля 1813 года на одной из военных дорог в Силезии. Тело полководца набальзамировали и перевезли в Петербург, а часть останков, извлеченных при бальзамировании, запаяли в цинковый гробик и захоронили в трех километрах от Бунцлау на кладбище тиллендорф. Впоследствии на этом месте был установлен памятник. Вероятно, тогда и родилась легенда, которая вот уже более двух столетий поддерживается довольно солидными источниками.
Согласно ей, в Петербурге, в Казанском соборе, покоится только тело великого полководца, а сердце, якобы во исполнение последней воли фельдмаршала, осталось с его солдатами и захоронено на кладбище тиллендорф. «Дабы видели солдаты – сыны Родины, что сердцем он остался с ними», – будто бы сказал, умирая, Кутузов. Так обыкновенная метафора, фигура речи, допущенная в эмоциональном порыве любимцем солдат, превратилась в легенду. Легенда со временем приобрела статус исторического факта и даже попала на страницы «Большой советской энциклопедии».
Между тем еще в 1933 году специальная комиссия произвела вскрытие могилы Кутузова в Казанском соборе. Был составлен акт, где сказано, что «вскрыт склеп, в котором захоронен Кутузов… слева в головах обнаружена серебряная банка, в которой находится набальзамированное сердце».
Тогда появилась еще одна легенда. Да, утверждала она, сердце Кутузова действительно было захоронено в Бунцлау, но Церковь отказалась участвовать в похоронах тела без сердца, и по повелению Александра I сердце полководца было извлечено из могилы в Силезии и перевезено в Петербург.
Похороны полководца состоялись 13 июня 1813 года. По словам газетных сообщений, в Петербурге «все дороги и улицы усыпаны были зеленью, а по иным местам и цветами». Рассказывали, что при въезде в город, у Нарвской заставы, народ будто бы выпряг лошадей и сам вез траурную колесницу до Казанского собора.
29 декабря 1837 года перед Казанским собором в ознаменование 25-й годовщины победы России над Наполеоном были открыты памятники выдающимся полководцам генерал-фельдмаршалам Михаилу Илларионовичу Кутузову и Михаилу Богдановичу Барклаю-де-толли. Памятники установлены в сквере у Казанского собора, симметрично, лицом к Невскому проспекту. Бронзовые фигуры отлиты по моделям, исполненным скульптором Б.И. Орловским, и установлены на высокие четырехгранные пьедесталы.