Страница:
Некоторые уверяли, что это здание и прежде было Церковью, а не рестораном или магазином, и Ахиро это казалось более вероятным. Однако и теперь, действительно став местом поклонения божеству, оно не несло на себе религиозной печати. Здесь не было ни церковных скамей, ни алтаря, ни чего-то похожего на исповедальню. Стены выглядели так, будто когда-то были отделаны панелями, но время, насекомые и влага уничтожили все, кроме смутного напоминания о несовременных методах украшения интерьеров. Помимо главного входа в помещении были и другие двери, которые вели в неиспользуемые кладовые, возможно в подвальные помещения, куда никто не осмеливался спускаться, но все, кроме одной, были заколочены как попало прибитыми досками. Исключением была массивная, выглядевшая очень старой дверь в дальнем конце помещения. Она была заперта. Ахиро пристально вгляделся в нее, и у него не осталось сомнения, что признаки древности, облупившаяся краска и все прочее не более чем надувательский камуфляж. Он мысленно ухмыльнулся: при ближайшем рассмотрении наверняка удалось бы обнаружить, что эта дверь не только заперта, но и окована сталью, скрытой под заботливо нанесенной маскировкой.
За этой преградой находился мир, совершенно не похожий на то, что позволялось видеть желе-наркоманам. Ни один прихожанин этой мирной, задыхающейся в нищете церкви никогда бы не поверил в его существование. Не могло быть сомнения, что в реальной жизни их священник — лысый мужчина лет тридцати пяти, с лицом младенца и расчетливыми глазами — сотрудник компании «Медтех», тайна истинного места работы которого скрывается с особой тщательностью. За этой дверью есть все необходимое для комфорта, которым он может наслаждаться, когда пожелает. В его взгляде искрилась радость предвкушения приятного отдыха, пока он крохотными, тщательно отмеренными порциями раздавал желе, в которое выверенными дозами были подмешаны проходившие опытную проверку новые наркотические и другие медицинские средства. Священник был единственным человеком в церкви, не имевшим пристрастия к желе; он даже не знал вкуса желе, а своей профессии евангелиста обучался на курсах компании «Медтех» вместе с сотнями таких же, как сам, фальшивых священников.
Старательно держась позади прихожан, Ахиро наблюдал, как священник выдавал склянки с желе, монотонным голосом сопровождая каждый жест своего благодеяния фразой на латыни: «In nomine Matri Regina», то есть «Во имя Королевы-Матки».
Не в первый раз Ахиро задавался вопросом, как подобные люди сохраняют маску невозмутимости на лице, произнося эти смешные слова. Он, несомненно, ученый, такой же, как Дарси Вэнс и Майкл Брэнгуин. Скрываясь под свободно ниспадавшим до самого пола облачением, он видел в этих жалких развалинах, которые были когда-то человеческими существами, не более чем подопытных обезьян, собак или крыс в человеческой шкуре, но с выжженными наркотиком душами. Едва волоча ноги, бесконечной очередью текли прихожане, созерцая почти закрытыми глазами химически созданную в их сознании картину, и покорно склоняли в поклоне головы. В ответ на смешную фразу священника их худые грязные лица озаряло подобие восторженной улыбки, скорбные губы раскрывались, и они повторяли за ним:
— In nomine Matri Regina.
Идиоты, все до единого. Эта церковь — фарс, испытательный полигон для наиболее спорных, тайно производимых в «Медтех» наркотиков и лекарств, одна из тысяч подобных ей, разбросанных по всему миру. Якобы старинная миниатюрная статуэтка матки чужих в позе на согнутых задних лапах, возвышавшаяся на пьедестале возле священника, была поделкой особо засекреченного дочернего предприятия компании «Медтех»: безделушки производились сотнями. Эти страждущие мужчины и женщины…
Ахиро мигом отмахнулся от блуждавших в голове мыслей, едва его не перестававший искать взгляд упал на одного из прихожан в очереди. Он сразу узнал мужчину, портрет которого видел на распечатке из графического файла Кина, на его компьютерном терминале главной информационной системы «Синсаунд». Кин пожелал, чтобы Ахиро доставил Деймону Эддингтону именно этого человека. Скоро он станет хозяином эмбриона чужого.
Правда, пока он не знает этого.
Ахиро не спускал с мужчины глаз, дожидаясь, пока подойдет его черед приблизиться к священнику и получить свою порцию желе. Осчастливленный наркоман сразу же направился к выходу вместе с другими, вознесшими, как и он, взгляды к небесам. Что такое рисовалось им всем, во что они так пристально вглядывались? Воздушные замки? Полеты в немыслимых измерениях? Кто из живших в нормальном мире мог знать, что происходило в умах желе-наркоманов?
У этого наркомана были вьющиеся, слишком длинные седые волосы, которые росли лишь на затылке. Он так закатил глаза, что было невозможно определить их цвет. Поношенный красный пиджак, свободно наброшенный на плечи для защиты от непогоды, подчеркивал бледность его кожи, покрытой сеткой голубоватых вен. О том, как когда-то выглядел этот мужчина, можно было судить лишь по густым, еще очень темным бровям и меланхолической складке у рта, на что Ахиро обратил внимание, едва тот повернулся к нему в ответ на легкое похлопывание по плечу.
— Одну минуту, брат, — вкрадчиво заговорил Ахиро, одарив наркомана самой спокойной и безмятежной улыбкой, какую только можно изобразить на японском лице. Он старательно избегал ее превращения в глумливо-насмешливую, напоминая себе, что этому человеку осталось жить считанные часы и поэтому он заслуживает уважительного обращения. — Мой друг, вы тот прихожанин, которому нынче ночью очень повезло.
— Я? — В его голосе одновременно слышались детское удивление, безнадежность и горечь невосполнимой утраты. Уставившийся в никуда взгляд светился досадой мечтателя и доверчивостью ребенка.
— Да, вы. — Ахиро взял мужчину под руку и обнадеживающе сжал его тощий локоть. — Нынче ночью, — продолжал он, с таинственной улыбкой поворачивая его в направлении Зала Пресли, — вы достигнете своего предназначения.
Глава 11
За этой преградой находился мир, совершенно не похожий на то, что позволялось видеть желе-наркоманам. Ни один прихожанин этой мирной, задыхающейся в нищете церкви никогда бы не поверил в его существование. Не могло быть сомнения, что в реальной жизни их священник — лысый мужчина лет тридцати пяти, с лицом младенца и расчетливыми глазами — сотрудник компании «Медтех», тайна истинного места работы которого скрывается с особой тщательностью. За этой дверью есть все необходимое для комфорта, которым он может наслаждаться, когда пожелает. В его взгляде искрилась радость предвкушения приятного отдыха, пока он крохотными, тщательно отмеренными порциями раздавал желе, в которое выверенными дозами были подмешаны проходившие опытную проверку новые наркотические и другие медицинские средства. Священник был единственным человеком в церкви, не имевшим пристрастия к желе; он даже не знал вкуса желе, а своей профессии евангелиста обучался на курсах компании «Медтех» вместе с сотнями таких же, как сам, фальшивых священников.
Старательно держась позади прихожан, Ахиро наблюдал, как священник выдавал склянки с желе, монотонным голосом сопровождая каждый жест своего благодеяния фразой на латыни: «In nomine Matri Regina», то есть «Во имя Королевы-Матки».
Не в первый раз Ахиро задавался вопросом, как подобные люди сохраняют маску невозмутимости на лице, произнося эти смешные слова. Он, несомненно, ученый, такой же, как Дарси Вэнс и Майкл Брэнгуин. Скрываясь под свободно ниспадавшим до самого пола облачением, он видел в этих жалких развалинах, которые были когда-то человеческими существами, не более чем подопытных обезьян, собак или крыс в человеческой шкуре, но с выжженными наркотиком душами. Едва волоча ноги, бесконечной очередью текли прихожане, созерцая почти закрытыми глазами химически созданную в их сознании картину, и покорно склоняли в поклоне головы. В ответ на смешную фразу священника их худые грязные лица озаряло подобие восторженной улыбки, скорбные губы раскрывались, и они повторяли за ним:
— In nomine Matri Regina.
Идиоты, все до единого. Эта церковь — фарс, испытательный полигон для наиболее спорных, тайно производимых в «Медтех» наркотиков и лекарств, одна из тысяч подобных ей, разбросанных по всему миру. Якобы старинная миниатюрная статуэтка матки чужих в позе на согнутых задних лапах, возвышавшаяся на пьедестале возле священника, была поделкой особо засекреченного дочернего предприятия компании «Медтех»: безделушки производились сотнями. Эти страждущие мужчины и женщины…
Ахиро мигом отмахнулся от блуждавших в голове мыслей, едва его не перестававший искать взгляд упал на одного из прихожан в очереди. Он сразу узнал мужчину, портрет которого видел на распечатке из графического файла Кина, на его компьютерном терминале главной информационной системы «Синсаунд». Кин пожелал, чтобы Ахиро доставил Деймону Эддингтону именно этого человека. Скоро он станет хозяином эмбриона чужого.
Правда, пока он не знает этого.
Ахиро не спускал с мужчины глаз, дожидаясь, пока подойдет его черед приблизиться к священнику и получить свою порцию желе. Осчастливленный наркоман сразу же направился к выходу вместе с другими, вознесшими, как и он, взгляды к небесам. Что такое рисовалось им всем, во что они так пристально вглядывались? Воздушные замки? Полеты в немыслимых измерениях? Кто из живших в нормальном мире мог знать, что происходило в умах желе-наркоманов?
У этого наркомана были вьющиеся, слишком длинные седые волосы, которые росли лишь на затылке. Он так закатил глаза, что было невозможно определить их цвет. Поношенный красный пиджак, свободно наброшенный на плечи для защиты от непогоды, подчеркивал бледность его кожи, покрытой сеткой голубоватых вен. О том, как когда-то выглядел этот мужчина, можно было судить лишь по густым, еще очень темным бровям и меланхолической складке у рта, на что Ахиро обратил внимание, едва тот повернулся к нему в ответ на легкое похлопывание по плечу.
— Одну минуту, брат, — вкрадчиво заговорил Ахиро, одарив наркомана самой спокойной и безмятежной улыбкой, какую только можно изобразить на японском лице. Он старательно избегал ее превращения в глумливо-насмешливую, напоминая себе, что этому человеку осталось жить считанные часы и поэтому он заслуживает уважительного обращения. — Мой друг, вы тот прихожанин, которому нынче ночью очень повезло.
— Я? — В его голосе одновременно слышались детское удивление, безнадежность и горечь невосполнимой утраты. Уставившийся в никуда взгляд светился досадой мечтателя и доверчивостью ребенка.
— Да, вы. — Ахиро взял мужчину под руку и обнадеживающе сжал его тощий локоть. — Нынче ночью, — продолжал он, с таинственной улыбкой поворачивая его в направлении Зала Пресли, — вы достигнете своего предназначения.
Глава 11
Кто-то найден!
Деймон пытался не отвлекаться от разговора, сосредоточить внимание на том, что говорил Майкл Брэнгуин, — ведь тот спрашивал о его мечтах, музыке, жизни, наконец, но ему никак не удавалось сосредоточить мысли на его вопросах.
Кто-то найден!
Эти слова звучали в его голове песнопением под перезвон серебряных колокольчиков, повторяясь с каким-то средневековым религиозным благоговением. Как сказали ему эти мастера на все руки Брэнгуин и Вэнс, в любой момент может появиться Ахиро, который приведет того, кто станет ключом к замку двери, препятствующей дальнейшему прогрессу самого грандиозного замысла Деймона. И тем не менее он должен сбросить напряжение, сосредоточиться и заставить себя слушать. Вот заговорила и Вэнс, явно о чем-то его спрашивая, — он видел это по ее озадаченно отвисшей и без того длинной челюсти и недоуменному взгляду честных голубых глазах. В конце концов он понял ее вопрос:
— Так этот чужой вам нужен для?..
Она снова о том же?
— Для музыки, мисс Вэнс. Мне необходимо услышать чистое звучаниеего голоса.
Не заметила ли она раздражение в его тоне? Деймон надеялся, что нет. Обычно он об этом не беспокоился, потому что привык работать один, делать записи и смешивать звуки, полагаясь лишь на себя. Но эта программа так далека от нормальной сферы его деятельности, что он не решался чуждаться этих двоих, которые будут работать вместе с ним над ее воплощением. Он ничего не знал о существе, которое вскоре окажется в его распоряжении, ничего. Как о нем заботиться, кормить… да и едят ли эти твари? У Деймона не было на этот счет никаких соображений, но ему была ненавистна сама мысль о зависимости от других, особенно ливрейных лакеев «Синсаунд», по доброй ли воле они служат или по принуждению. Однако на этот раз с зависимостью приходилось мириться, как с неизбежным злом.
— Вы считаете, что крики чужих музыкальны? — Вэнс даже не пыталась скрыть сомнение.
В первое мгновение Деймон разозлился. Затем почувствовал, что вспышка гнева уступила место признанию ее редкой искренности. Ублюдок Джарлат Кин допустил какую-то очень серьезную недоработку в околпачивании этойженщины. В тоне ее голоса не было и намека на насмешку, он звучал только изумлением и искренним любопытством. Она просто не в состоянии по достоинству оценитьпотенциал открывающихся возможностей, но художник, в конце концов, Деймон, а не она. Стоит ли опускаться до объяснения ей — да и другим тоже — красоты своего искусства? Онодин понесет крест ответственности за донесение своих виртуозных творений до сознания остального заблуждающегося мира. И это действительно нелегкая задача.
— Они созвучны… ненависти, — пояснил он, — ярости. Неужели вы не понимаете, что крик чужого заключает в себе то единственное в нынешнем мире, что еще роднит людей, к чему широкая публика неравнодушна? Наших современников отличает только неистовая злоба, стремление ненавидеть. Рафинированный до чистейшей, первозданной формы крик чужого — это и есть то единственное, что еще осталось в сердце человеческого существа.
— О, это поразительно, мистер Эддингтон! — вмешался в разговор Брэнгуин. Его лицо светилось радостью понимания, а Вэнс одарила обоих скептическим взглядом, но не стала перебивать пожилого биоинженера. — Дарси, можете ли вы себе представить, что мы на пороге объединения двух разных областей деятельности? Мне кажется, это великое дело — наука служит искусству. Тем более вашемуискусству, мистер Эддингтон. В наших руках золотая жила благоприятной возможности слить эти две области во что-то совершенно оригинальное, возможно, даже открыть целое новое направление.
Вэнс сунула руки в карманы халата и какое-то время покусывала нижнюю губу, прежде чем снова взглянуть на Деймона.
— Но… нет ли у вас желания изучить это животное в каком-то другом ракурсе, мистер Эддингтон? Не интересно ли вам узнать, как оно мыслит или как существует в нашем мире, несмотря на его очевидное отличие от родного?
Деймон нетерпеливо замахал руками. Ладно, по крайней мере это честно. Вэнс заранее запрограммирована; неважно, пытался он лишь убедить себя, что сможет изменить ее образ мысли, или действительно верил в такую возможность, — это было бы пустой тратой времени.
— Я композитор, — сказал он, — а не ученый. Научная сторона этой программы — ваше дело.
Он поднял руки на уровень глаз и стал сгибать пальцы, сперва по одному, затем все разом. Всем своим существом он ощущал переполнявшую его ярость, никогда не иссякающую злобу, которая закипала в нем, стоило лишь подумать о «Синсаунд», Кине и безмозглой, жаждущей преступлений, голодной массе этих пожирателей так называемой музыки его родной компании.
— Композитор имеет дело с тем, что слышит и чувствует душой, а не с биологическими процессами. Музыка — единственная вещь, которая имеет для меня значение. Я хочу проклюнуть яйцо и слышать вопли… этого существа… с самого его рождения в боли и крови, — с жаром продолжал Деймон, — хочу, чтобы оно дралось, убивало, изрыгало злобу. Я хочу записать каждый звук.
Его руки сами собой сжались в кулаки, он молотил ими воздух, отбивая ритм каждого смыслового акцента.
Кто-то найден!
Едва он открыл рот, чтобы продолжить пылкую речь, дверь улья скользнула вбок и с металлическим щелчком замерла, открыв вход. Все трое разом обернулись, и Деймон впервые в жизни увидел легендарную личность, носившую имя Ахиро. Высокий худой японец с зачесанными назад, словно приклеенными, черными волосами и неровным косым шрамом через правую бровь и всю щеку. Глубоко посаженные черные глаза ответили твердым, немигающим взглядом уставившемуся на него Деймону. Плавными и размеренными движениями Ахиро напоминал выслеживающую добычу кобру. Рядом с Ахиро деловито шагал — слава Богу, наконец-то! — наркоман-фанатик, который проклюнет яйцо…
— Кен?
Ставший внезапно писклявым собственный голос, назвавший вошедшего человека по имени, показался Деймону посторонним, каким-то странным и совершенно незнакомым, словно синтезированным звучанием сжимаемой в комок тонкой проволоки.
Повернувшееся к нему лицо было лицом обогнавшего его на целую жизнь человека, который был известен в колледже под именем Кена Фасто Петрилло, для краткости просто Кен Фастер. Большая часть некогда пышных каштановых волос исчезла, а те, что остались, окружали виски и затылок лысого черепа сероватыми от въевшейся грязи, совершенно седыми и чрезмерно длинными прядями. Королевское желе выполнило свою работу. Деймон знал, что они одного возраста, но Кен выглядел не на один десяток лет старше. Глаза… Хотя нет, глаза остались прежними. Голубые, устремленные в далекую даль, они, как всегда, блуждали в его дневных видениях, из которых Кен черпал свои рапсодии.
Наркотики наркотиками, но с памятью и связностью мысли у Кена все было в порядке. Увидев композитора, он растянул свои длинные сухие губы в улыбке, на которую было больно смотреть.
— Каким образом… Привет, Деймон.
— Вы знаетеэтого человека?
Деймон посмотрел на Брэнгуина и увидел ужас во взгляде биоинженера; выбора не было, и он утвердительно кивнул. Выражение лица Вэнс было, как всегда, настороженным, но безразличным.
— Он был… этолучший гитарист, какого мне когда-либо приходилось слушать. — Деймон бросил взгляд на Ахиро, но лицо японца оставалось каменным. — Я… хочу поговорить с ним, — неуверенным тоном произнес Деймон.
Ахиро кивнул и мотнул головой в сторону стола в дальнем конце внешнего помещения улья, за которым члены команды Деймона отдыхали во время перерывов. Деймон сделал долгий глубокий вдох и подошел к Кену:
— Пойдем туда, хорошо? Мы… так давно не виделись.
Кен молча подчинился и сел на стул у ближнего к стеклянной клетке конца стола. Он выглядел значительно более раскованным, чем Деймон, для которого было невыносимо встретиться взглядом с человеком, некогда бывшим его другом.
— Кен, — начал он наконец, — ты… ты знаешь, зачем тебя привели сюда?
Рот Кена снова растянулся в широкой улыбке.
— О, конечно, Деймон. Твой человек все объяснил по дороге. — В подтверждение своих слов он усердно кивал головой.
Деймон попытался проглотить ком в горле, но во рту было сухо.
— И ты добровольно… Я хочу спросить, как ты пришел к этому?
Слишком прямолинейный вопрос, отругал себя мысленно Деймон, возможно, даже тон голоса слишком униженный, но надо найти выход. Он должен знать наверняка… Насколько было бы проще, притащи Ахиро совершенно незнакомого человека!
Но вопрос, казалось, ничуть не обидел Кена. Во всяком случае его объяснение звучало неподдельной искренностью:
— Я начал с желе, Деймон. Ты знаешь, я таким был еще в школе — мне хотелось попробовать все, и я пробовал. Не имело значения, что именно: «Лед», «Звездочет», «Королевское желе». Что бы ни появлялось, я должен был попробовать хотя бы раз, и я не верил в россказни о мгновенном привыкании к желе. Черт возьми, то же самое говорили и о «Льде», а я прошел через это, не сев на него, ты ведь помнишь? — Кен помолчал. — Сначала желе не показалось мне чем-то особенным по сравнению с другими наркотиками, но оно меня зацепило.
Попробовав пару раз, я готов был продолжать. Думаю, ты даже не догадывался, что я его принимаю. Как раз тогда я… мыстроили грандиозные планы… Готовили пару выступлений, рисовали афишки, помнишь?
Деймон неохотно кивнул:
— Да, помню.
Кен довольно ухмыльнулся и наклонился к нему через стол:
— Ну а потом ты ушел. Знаешь, все в моей жизни сразу пошло кувырком, еще тогда, перед окончанием колледжа. Сперва я досадовал, но вскоре… Деймон, я стал слышать музыку.
Деймон нахмурился:
— Музыку? Какую музыку?
В десятке метров за спиной Кена японец Ахиро входил в отгороженное стеклом пространство, где ждал чужой. Он набрал код на клавиатуре, провода от которой тянулись к ящику из стали и стекла — колыбели яйца. С едва слышным шипением ящик разгерметизировался, и Ахиро легко откинул крышку. Деймон знал, что обязан остановить его, пока не будет слишком поздно, но какая-то часть его существа не позволяла даже шевельнуть для этого пальцем. Возможно, Кен заметил движение Ахиро или шум за спиной, но никак не отреагировал.
— Ох, Деймон, — продолжал он говорить грустным, задумчивым голосом, — ты не можешь ее слышать. Думаю, если бы мог, ты не пошел бы выбранной дорогой. Я принимал дозу желе и играл на гитаре, играл, как никогдапрежде.
Улыбка Кена стала застенчивой, чуть ли не мальчишеской, будто он гордился собой и не хотел скрывать этого, но боялся быть уличенным в хвастовстве.
— Некоторые говорили, что я стал играть хуже, — доверительно сказал он, понизив голос, — но я — то слышал, что исполнение стало лучше, и понял, что они просто не в состоянии услышать, что их слух искалечен, наполнен безобразным шумом этого города. Нет и нет, моя игра стала определенно лучше, значительнолучше. — Наркоман на мгновение погрузился в задумчивость, уставившись на свои пальцы. — Такие вот дела, — заговорил он наконец снова, — и я не только не попытался бросить, но стал принимать дозы побольше.
— И оказался на крючке, — хриплым голосом продолжил его мысль Деймон.
По другую сторону стены из кварцевого стекла Ахиро осторожно вынул яйцо из ящика и перенес его на стол, оборудованный четырьмя инфракрасными стимуляторами. Он поставил яйцо точно в центр между сенсорами и повернул его так, чтобы нижний край каждой выемки в верхней части яйца оказался напротив одного из сенсоров. Вот-вот должен был наступить момент, когда отменить приготовления уже будет невозможно, но Деймон по-прежнему был не в силах шелохнуться. Ноги словно налились свинцом, он больше не смог выдавить из себя ни слова.
— Но это не было крючком, Деймон. Неужели ты не понимаешь? С течением времени гитара стала не нужна мне вовсе, и я продал ее, чтобы иметь наличные для покупки желе. Если мне хотелось поиграть, было достаточно пошевелить пальцами, и я тут же слышал музыку. Музыку, Деймон. Музыку Королевы-Матки… такую красивую. Какое мне было дело до того, что ее никто больше не слышал? Я-тослышал, и она следовала за мной повсюду, наполняла и баюкала меня. Только это и имело значение.
Несчастный, глупый Кен был одержим галлюцинациями мистической музыки, которую, кроме него, никто не слышит. Он сидел перед Деймоном, не имея ни малейшего представления о том, что Ахиро уже осторожно снимает замок с дверцы, за которой обитатель яйца был отгорожен от всего остального мира. С этого мгновения возврата назад уже быть не могло. Зажим снят, и как только сенсоры-стимуляторы заработают на полную мощность, жертвоприношения не миновать. И Кен умрет.
Деймон прочистил горло. Он должен был задать вопрос, который прояснит его сомнения относительно искренности веры наркомана.
— Кен, — нерешительно заговорил он, — тебе не кажется… что этой музыки в действительности нет? Что она звучит в твоем разуме только благодаря желе?
Кен неожиданно рассмеялся:
— Вот как? Даже если это так, ее вложила в меня Королева-Матка, и она неустанно заботится, чтобы эта музыка становилась все более изысканной, более захватывающей. Мало-помалу она превратилась в церковную, Деймон, похожую на творения Баха, но гораздо более величественные. Это тысячеголосый хор, и он здесь.
Его бывший друг поднял трясущиеся руки, положил ладони на лоб и повел их выше по коже черепа, словно приглаживая ту пышную шевелюру каштановых волос, что украшала его, когда Кену едва перевалило за двадцать, когда корней его волос еще не касались химические компоненты желе, в огромном количестве поглощенного им за истекшие годы.
— Наконец, — продолжал он, — я осознал, что должен преклонить колени перед самим источником этой музыки в Церкви Королевы-Матки. Но теперь мне недостаточно и этого. Ради истинной веры я должен отдать этому источнику себя самого. Я должен стать с ним одним целым.
Деймону показалось, что его рот наполнился песком.
— Так ты действительно жаждешь воссоединиться с яйцом? Позволить этому?..
— Вот именно.
Сенсоры-стимуляторы на столе с яйцом засияли в полную силу, и в следующую секунду, как только к каждому концу крестообразного углубления в верхней части яйца от них протянулись тонкие лучи ярко-красного света, воздух всего улья стал заметно вибрировать. Деймону захотелось крикнуть Кену, чтобы тот проснулся: «Идиот, тебя собираются убить!» — но он не смог. Кен сам хотелэтого.
— Но, Кен… умереть так… — только и хватило у него духу чуть ли не шепотом выдавить из себя.
Кен опустил веки, словно на мгновение задремал, затем тупо уставился в потолок.
— Не умереть, Деймон. Ты никогда там не был и просто не можешь понять. Я буду жить в моем боге, я станумузыкой.
Деймон принялся теребить бороду, пытаясь унять дрожь пальцев. В конце концов, это выбор Кена. На все свои правильные вопросы он получил неправильные ответы, и не его, Деймона, дело говорить кому-то другу ли, врагу ли, — что тот может или должен сотворить со своей жизнью. Как с жаром подчеркивал Кен, выбор он делал сам, на свой страх и риск принял решение прибегнуть к потреблению желе. Он стал наркоманом по доброй воле… приверженцем культапо собственному желанию.
— И у тебя нет никаких сомнений? — тихо спросил Деймон. — Или сожалений?
Кен отрицательно замотал головой, затем заколебался. Одно плечо слегка шевельнулось, но это мало походило на пожатие плечами.
— Я, может быть… немного боюсь, — признался он, — но разве это не естественно, как ты думаешь?
— Конечно естественно, — согласился Деймон. — Я…
— Пора.
Спокойно и холодно прозвучавший голос Ахиро заставил подпрыгнуть и Деймона, и Кена. Когда Кен поднял взгляд на японца, Деймон был поражен тем, насколько помолодевшим внезапно стал выглядеть наркоман, несмотря на грязные седые волосы, изрядно поношенный пиджак и поникшие плечи. Деймон ошибался, решив, что желе превратило гитариста в старика. Скорее оно придало его внешности странную, едва ли не детскую невинность. Кен снова посмотрел на Деймона:
— П-просто немного…
— Сюда, пожалуйста. — Словно подозревая, что Кен готов изменить намерения, Ахиро ловко поставил прихожанина Церкви Королевы-Матки на ноги и повел прочь от Деймона, который остался сидеть за столом понурив голову.
«Я должен это прекратить», — снова подумал он, однако чувствовал себя совершенно бессильным что-либо сделать. И дело вовсе не в самой его программе: эта ее часть не в его ведении, и у него нет никакого права говорить Кену, что тот должен делать или как умирать. Но Кен сам сказал, что боится…
Деймон поднял взгляд как раз в тот момент, когда Ахиро вводил Кена в клетку, где ждало яйцо. Оказавшись внутри, он повернул наркомана к креслу с удлиненной спинкой, стоявшему перед оборудованным сенсорами столом. Инфракрасные стимуляторы повышали чувствительность яйца к присутствию рядом с ним человеческой плоти, и его серая бугристая поверхность, согретая излучением, мгновенно отреагировала на приближение Кена прокатившейся по ней рябью.
— Нет… подождите, — услышал Деймон ставший скрипучим голос Кена, когда верхушка яйца с треском рвущегося пластика внезапно расщепилась на четыре лепестка. — Я…
Наркоману и Деймону одновременно стало нечем дышать, когда Ахиро без предупреждения резко дернул Кена назад и легким ударом перебросил рычажок на спинке кресла. Металлические наплечники прижали бывшего друга Деймона к спинке, а выскочившие из подлокотников скобы Ахиро мгновенно застегнул на его запястьях. Со сверхъестественной скоростью японец метнулся к двери и запер ее за собой, оказавшись вне досягаемости готового вцепиться в любое человеческое лицо эмбриона.
Кен не успел даже вздохнуть.
Как и ожидалось, паразит выскочил из скорлупы и в мгновение ока устремился к хозяину. Кен открыл было рот, но метровой длины хвост эмбриона уже захлестнул его шею, почти прекратив доступ воздуха к легким. Одновременно он вцепился лапами в лицо наркомана и выстрелил мясистой имплантационной трубкой прямо в горло, закрыв выход не успевшему начаться крику. Кресло с грохотом опрокинулось, наплечники и наручники автоматически разомкнулись. Не прошло и четырех секунд, а Кен Петрилло уже лежал в коме на полу, его череп был покрыт слизью, окружавшей в яйце только что вылупившегося отпрыска инопланетной формы жизни, взявшей верх над высшей формой — земной. Карьера некогда блистательного гитариста закончилась.
С бешено колотившимся сердцем Деймон блуждал взглядом по лицам находившихся в помещении.
Брэнгуину было не по себе явно больше, чем остальным. Деймон не ожидал подобной реакции от человека, который упорно настаивал, что такие, как Кен, желают именно этого. Видимо, разразившаяся на его глазах драма заставила пожилого биоинженера физически ощутить свою сопричастность. Он взмок от пота, глаза едва не выпрыгивали из орбит, а руками старик зажимал рот, словно в любое мгновение его могло вырвать. Сам не зная почему, Деймон почувствовал удовлетворение, увидев мрачное выражение на лице Вэнс, которое выглядело бледнее обычного, хотя Деймон считал, что оно всегда было белее снега.
Наконец-то, ехидно подумал он, обнаружилось что-то и за этим строго научным фасадом. Он не понимал, почему она его раздражала, если не считать непробиваемости этой женщины, которая даже крепче, чем у всей остальной гноящейся язвами бешенства человеческой массы, шумно требующей бесконечного обновления репертуара музыки злобы и ненависти. Их, по крайней мере,
Деймон пытался не отвлекаться от разговора, сосредоточить внимание на том, что говорил Майкл Брэнгуин, — ведь тот спрашивал о его мечтах, музыке, жизни, наконец, но ему никак не удавалось сосредоточить мысли на его вопросах.
Кто-то найден!
Эти слова звучали в его голове песнопением под перезвон серебряных колокольчиков, повторяясь с каким-то средневековым религиозным благоговением. Как сказали ему эти мастера на все руки Брэнгуин и Вэнс, в любой момент может появиться Ахиро, который приведет того, кто станет ключом к замку двери, препятствующей дальнейшему прогрессу самого грандиозного замысла Деймона. И тем не менее он должен сбросить напряжение, сосредоточиться и заставить себя слушать. Вот заговорила и Вэнс, явно о чем-то его спрашивая, — он видел это по ее озадаченно отвисшей и без того длинной челюсти и недоуменному взгляду честных голубых глазах. В конце концов он понял ее вопрос:
— Так этот чужой вам нужен для?..
Она снова о том же?
— Для музыки, мисс Вэнс. Мне необходимо услышать чистое звучаниеего голоса.
Не заметила ли она раздражение в его тоне? Деймон надеялся, что нет. Обычно он об этом не беспокоился, потому что привык работать один, делать записи и смешивать звуки, полагаясь лишь на себя. Но эта программа так далека от нормальной сферы его деятельности, что он не решался чуждаться этих двоих, которые будут работать вместе с ним над ее воплощением. Он ничего не знал о существе, которое вскоре окажется в его распоряжении, ничего. Как о нем заботиться, кормить… да и едят ли эти твари? У Деймона не было на этот счет никаких соображений, но ему была ненавистна сама мысль о зависимости от других, особенно ливрейных лакеев «Синсаунд», по доброй ли воле они служат или по принуждению. Однако на этот раз с зависимостью приходилось мириться, как с неизбежным злом.
— Вы считаете, что крики чужих музыкальны? — Вэнс даже не пыталась скрыть сомнение.
В первое мгновение Деймон разозлился. Затем почувствовал, что вспышка гнева уступила место признанию ее редкой искренности. Ублюдок Джарлат Кин допустил какую-то очень серьезную недоработку в околпачивании этойженщины. В тоне ее голоса не было и намека на насмешку, он звучал только изумлением и искренним любопытством. Она просто не в состоянии по достоинству оценитьпотенциал открывающихся возможностей, но художник, в конце концов, Деймон, а не она. Стоит ли опускаться до объяснения ей — да и другим тоже — красоты своего искусства? Онодин понесет крест ответственности за донесение своих виртуозных творений до сознания остального заблуждающегося мира. И это действительно нелегкая задача.
— Они созвучны… ненависти, — пояснил он, — ярости. Неужели вы не понимаете, что крик чужого заключает в себе то единственное в нынешнем мире, что еще роднит людей, к чему широкая публика неравнодушна? Наших современников отличает только неистовая злоба, стремление ненавидеть. Рафинированный до чистейшей, первозданной формы крик чужого — это и есть то единственное, что еще осталось в сердце человеческого существа.
— О, это поразительно, мистер Эддингтон! — вмешался в разговор Брэнгуин. Его лицо светилось радостью понимания, а Вэнс одарила обоих скептическим взглядом, но не стала перебивать пожилого биоинженера. — Дарси, можете ли вы себе представить, что мы на пороге объединения двух разных областей деятельности? Мне кажется, это великое дело — наука служит искусству. Тем более вашемуискусству, мистер Эддингтон. В наших руках золотая жила благоприятной возможности слить эти две области во что-то совершенно оригинальное, возможно, даже открыть целое новое направление.
Вэнс сунула руки в карманы халата и какое-то время покусывала нижнюю губу, прежде чем снова взглянуть на Деймона.
— Но… нет ли у вас желания изучить это животное в каком-то другом ракурсе, мистер Эддингтон? Не интересно ли вам узнать, как оно мыслит или как существует в нашем мире, несмотря на его очевидное отличие от родного?
Деймон нетерпеливо замахал руками. Ладно, по крайней мере это честно. Вэнс заранее запрограммирована; неважно, пытался он лишь убедить себя, что сможет изменить ее образ мысли, или действительно верил в такую возможность, — это было бы пустой тратой времени.
— Я композитор, — сказал он, — а не ученый. Научная сторона этой программы — ваше дело.
Он поднял руки на уровень глаз и стал сгибать пальцы, сперва по одному, затем все разом. Всем своим существом он ощущал переполнявшую его ярость, никогда не иссякающую злобу, которая закипала в нем, стоило лишь подумать о «Синсаунд», Кине и безмозглой, жаждущей преступлений, голодной массе этих пожирателей так называемой музыки его родной компании.
— Композитор имеет дело с тем, что слышит и чувствует душой, а не с биологическими процессами. Музыка — единственная вещь, которая имеет для меня значение. Я хочу проклюнуть яйцо и слышать вопли… этого существа… с самого его рождения в боли и крови, — с жаром продолжал Деймон, — хочу, чтобы оно дралось, убивало, изрыгало злобу. Я хочу записать каждый звук.
Его руки сами собой сжались в кулаки, он молотил ими воздух, отбивая ритм каждого смыслового акцента.
Кто-то найден!
Едва он открыл рот, чтобы продолжить пылкую речь, дверь улья скользнула вбок и с металлическим щелчком замерла, открыв вход. Все трое разом обернулись, и Деймон впервые в жизни увидел легендарную личность, носившую имя Ахиро. Высокий худой японец с зачесанными назад, словно приклеенными, черными волосами и неровным косым шрамом через правую бровь и всю щеку. Глубоко посаженные черные глаза ответили твердым, немигающим взглядом уставившемуся на него Деймону. Плавными и размеренными движениями Ахиро напоминал выслеживающую добычу кобру. Рядом с Ахиро деловито шагал — слава Богу, наконец-то! — наркоман-фанатик, который проклюнет яйцо…
— Кен?
Ставший внезапно писклявым собственный голос, назвавший вошедшего человека по имени, показался Деймону посторонним, каким-то странным и совершенно незнакомым, словно синтезированным звучанием сжимаемой в комок тонкой проволоки.
Повернувшееся к нему лицо было лицом обогнавшего его на целую жизнь человека, который был известен в колледже под именем Кена Фасто Петрилло, для краткости просто Кен Фастер. Большая часть некогда пышных каштановых волос исчезла, а те, что остались, окружали виски и затылок лысого черепа сероватыми от въевшейся грязи, совершенно седыми и чрезмерно длинными прядями. Королевское желе выполнило свою работу. Деймон знал, что они одного возраста, но Кен выглядел не на один десяток лет старше. Глаза… Хотя нет, глаза остались прежними. Голубые, устремленные в далекую даль, они, как всегда, блуждали в его дневных видениях, из которых Кен черпал свои рапсодии.
Наркотики наркотиками, но с памятью и связностью мысли у Кена все было в порядке. Увидев композитора, он растянул свои длинные сухие губы в улыбке, на которую было больно смотреть.
— Каким образом… Привет, Деймон.
— Вы знаетеэтого человека?
Деймон посмотрел на Брэнгуина и увидел ужас во взгляде биоинженера; выбора не было, и он утвердительно кивнул. Выражение лица Вэнс было, как всегда, настороженным, но безразличным.
— Он был… этолучший гитарист, какого мне когда-либо приходилось слушать. — Деймон бросил взгляд на Ахиро, но лицо японца оставалось каменным. — Я… хочу поговорить с ним, — неуверенным тоном произнес Деймон.
Ахиро кивнул и мотнул головой в сторону стола в дальнем конце внешнего помещения улья, за которым члены команды Деймона отдыхали во время перерывов. Деймон сделал долгий глубокий вдох и подошел к Кену:
— Пойдем туда, хорошо? Мы… так давно не виделись.
Кен молча подчинился и сел на стул у ближнего к стеклянной клетке конца стола. Он выглядел значительно более раскованным, чем Деймон, для которого было невыносимо встретиться взглядом с человеком, некогда бывшим его другом.
— Кен, — начал он наконец, — ты… ты знаешь, зачем тебя привели сюда?
Рот Кена снова растянулся в широкой улыбке.
— О, конечно, Деймон. Твой человек все объяснил по дороге. — В подтверждение своих слов он усердно кивал головой.
Деймон попытался проглотить ком в горле, но во рту было сухо.
— И ты добровольно… Я хочу спросить, как ты пришел к этому?
Слишком прямолинейный вопрос, отругал себя мысленно Деймон, возможно, даже тон голоса слишком униженный, но надо найти выход. Он должен знать наверняка… Насколько было бы проще, притащи Ахиро совершенно незнакомого человека!
Но вопрос, казалось, ничуть не обидел Кена. Во всяком случае его объяснение звучало неподдельной искренностью:
— Я начал с желе, Деймон. Ты знаешь, я таким был еще в школе — мне хотелось попробовать все, и я пробовал. Не имело значения, что именно: «Лед», «Звездочет», «Королевское желе». Что бы ни появлялось, я должен был попробовать хотя бы раз, и я не верил в россказни о мгновенном привыкании к желе. Черт возьми, то же самое говорили и о «Льде», а я прошел через это, не сев на него, ты ведь помнишь? — Кен помолчал. — Сначала желе не показалось мне чем-то особенным по сравнению с другими наркотиками, но оно меня зацепило.
Попробовав пару раз, я готов был продолжать. Думаю, ты даже не догадывался, что я его принимаю. Как раз тогда я… мыстроили грандиозные планы… Готовили пару выступлений, рисовали афишки, помнишь?
Деймон неохотно кивнул:
— Да, помню.
Кен довольно ухмыльнулся и наклонился к нему через стол:
— Ну а потом ты ушел. Знаешь, все в моей жизни сразу пошло кувырком, еще тогда, перед окончанием колледжа. Сперва я досадовал, но вскоре… Деймон, я стал слышать музыку.
Деймон нахмурился:
— Музыку? Какую музыку?
В десятке метров за спиной Кена японец Ахиро входил в отгороженное стеклом пространство, где ждал чужой. Он набрал код на клавиатуре, провода от которой тянулись к ящику из стали и стекла — колыбели яйца. С едва слышным шипением ящик разгерметизировался, и Ахиро легко откинул крышку. Деймон знал, что обязан остановить его, пока не будет слишком поздно, но какая-то часть его существа не позволяла даже шевельнуть для этого пальцем. Возможно, Кен заметил движение Ахиро или шум за спиной, но никак не отреагировал.
— Ох, Деймон, — продолжал он говорить грустным, задумчивым голосом, — ты не можешь ее слышать. Думаю, если бы мог, ты не пошел бы выбранной дорогой. Я принимал дозу желе и играл на гитаре, играл, как никогдапрежде.
Улыбка Кена стала застенчивой, чуть ли не мальчишеской, будто он гордился собой и не хотел скрывать этого, но боялся быть уличенным в хвастовстве.
— Некоторые говорили, что я стал играть хуже, — доверительно сказал он, понизив голос, — но я — то слышал, что исполнение стало лучше, и понял, что они просто не в состоянии услышать, что их слух искалечен, наполнен безобразным шумом этого города. Нет и нет, моя игра стала определенно лучше, значительнолучше. — Наркоман на мгновение погрузился в задумчивость, уставившись на свои пальцы. — Такие вот дела, — заговорил он наконец снова, — и я не только не попытался бросить, но стал принимать дозы побольше.
— И оказался на крючке, — хриплым голосом продолжил его мысль Деймон.
По другую сторону стены из кварцевого стекла Ахиро осторожно вынул яйцо из ящика и перенес его на стол, оборудованный четырьмя инфракрасными стимуляторами. Он поставил яйцо точно в центр между сенсорами и повернул его так, чтобы нижний край каждой выемки в верхней части яйца оказался напротив одного из сенсоров. Вот-вот должен был наступить момент, когда отменить приготовления уже будет невозможно, но Деймон по-прежнему был не в силах шелохнуться. Ноги словно налились свинцом, он больше не смог выдавить из себя ни слова.
— Но это не было крючком, Деймон. Неужели ты не понимаешь? С течением времени гитара стала не нужна мне вовсе, и я продал ее, чтобы иметь наличные для покупки желе. Если мне хотелось поиграть, было достаточно пошевелить пальцами, и я тут же слышал музыку. Музыку, Деймон. Музыку Королевы-Матки… такую красивую. Какое мне было дело до того, что ее никто больше не слышал? Я-тослышал, и она следовала за мной повсюду, наполняла и баюкала меня. Только это и имело значение.
Несчастный, глупый Кен был одержим галлюцинациями мистической музыки, которую, кроме него, никто не слышит. Он сидел перед Деймоном, не имея ни малейшего представления о том, что Ахиро уже осторожно снимает замок с дверцы, за которой обитатель яйца был отгорожен от всего остального мира. С этого мгновения возврата назад уже быть не могло. Зажим снят, и как только сенсоры-стимуляторы заработают на полную мощность, жертвоприношения не миновать. И Кен умрет.
Деймон прочистил горло. Он должен был задать вопрос, который прояснит его сомнения относительно искренности веры наркомана.
— Кен, — нерешительно заговорил он, — тебе не кажется… что этой музыки в действительности нет? Что она звучит в твоем разуме только благодаря желе?
Кен неожиданно рассмеялся:
— Вот как? Даже если это так, ее вложила в меня Королева-Матка, и она неустанно заботится, чтобы эта музыка становилась все более изысканной, более захватывающей. Мало-помалу она превратилась в церковную, Деймон, похожую на творения Баха, но гораздо более величественные. Это тысячеголосый хор, и он здесь.
Его бывший друг поднял трясущиеся руки, положил ладони на лоб и повел их выше по коже черепа, словно приглаживая ту пышную шевелюру каштановых волос, что украшала его, когда Кену едва перевалило за двадцать, когда корней его волос еще не касались химические компоненты желе, в огромном количестве поглощенного им за истекшие годы.
— Наконец, — продолжал он, — я осознал, что должен преклонить колени перед самим источником этой музыки в Церкви Королевы-Матки. Но теперь мне недостаточно и этого. Ради истинной веры я должен отдать этому источнику себя самого. Я должен стать с ним одним целым.
Деймону показалось, что его рот наполнился песком.
— Так ты действительно жаждешь воссоединиться с яйцом? Позволить этому?..
— Вот именно.
Сенсоры-стимуляторы на столе с яйцом засияли в полную силу, и в следующую секунду, как только к каждому концу крестообразного углубления в верхней части яйца от них протянулись тонкие лучи ярко-красного света, воздух всего улья стал заметно вибрировать. Деймону захотелось крикнуть Кену, чтобы тот проснулся: «Идиот, тебя собираются убить!» — но он не смог. Кен сам хотелэтого.
— Но, Кен… умереть так… — только и хватило у него духу чуть ли не шепотом выдавить из себя.
Кен опустил веки, словно на мгновение задремал, затем тупо уставился в потолок.
— Не умереть, Деймон. Ты никогда там не был и просто не можешь понять. Я буду жить в моем боге, я станумузыкой.
Деймон принялся теребить бороду, пытаясь унять дрожь пальцев. В конце концов, это выбор Кена. На все свои правильные вопросы он получил неправильные ответы, и не его, Деймона, дело говорить кому-то другу ли, врагу ли, — что тот может или должен сотворить со своей жизнью. Как с жаром подчеркивал Кен, выбор он делал сам, на свой страх и риск принял решение прибегнуть к потреблению желе. Он стал наркоманом по доброй воле… приверженцем культапо собственному желанию.
— И у тебя нет никаких сомнений? — тихо спросил Деймон. — Или сожалений?
Кен отрицательно замотал головой, затем заколебался. Одно плечо слегка шевельнулось, но это мало походило на пожатие плечами.
— Я, может быть… немного боюсь, — признался он, — но разве это не естественно, как ты думаешь?
— Конечно естественно, — согласился Деймон. — Я…
— Пора.
Спокойно и холодно прозвучавший голос Ахиро заставил подпрыгнуть и Деймона, и Кена. Когда Кен поднял взгляд на японца, Деймон был поражен тем, насколько помолодевшим внезапно стал выглядеть наркоман, несмотря на грязные седые волосы, изрядно поношенный пиджак и поникшие плечи. Деймон ошибался, решив, что желе превратило гитариста в старика. Скорее оно придало его внешности странную, едва ли не детскую невинность. Кен снова посмотрел на Деймона:
— П-просто немного…
— Сюда, пожалуйста. — Словно подозревая, что Кен готов изменить намерения, Ахиро ловко поставил прихожанина Церкви Королевы-Матки на ноги и повел прочь от Деймона, который остался сидеть за столом понурив голову.
«Я должен это прекратить», — снова подумал он, однако чувствовал себя совершенно бессильным что-либо сделать. И дело вовсе не в самой его программе: эта ее часть не в его ведении, и у него нет никакого права говорить Кену, что тот должен делать или как умирать. Но Кен сам сказал, что боится…
Деймон поднял взгляд как раз в тот момент, когда Ахиро вводил Кена в клетку, где ждало яйцо. Оказавшись внутри, он повернул наркомана к креслу с удлиненной спинкой, стоявшему перед оборудованным сенсорами столом. Инфракрасные стимуляторы повышали чувствительность яйца к присутствию рядом с ним человеческой плоти, и его серая бугристая поверхность, согретая излучением, мгновенно отреагировала на приближение Кена прокатившейся по ней рябью.
— Нет… подождите, — услышал Деймон ставший скрипучим голос Кена, когда верхушка яйца с треском рвущегося пластика внезапно расщепилась на четыре лепестка. — Я…
Наркоману и Деймону одновременно стало нечем дышать, когда Ахиро без предупреждения резко дернул Кена назад и легким ударом перебросил рычажок на спинке кресла. Металлические наплечники прижали бывшего друга Деймона к спинке, а выскочившие из подлокотников скобы Ахиро мгновенно застегнул на его запястьях. Со сверхъестественной скоростью японец метнулся к двери и запер ее за собой, оказавшись вне досягаемости готового вцепиться в любое человеческое лицо эмбриона.
Кен не успел даже вздохнуть.
Как и ожидалось, паразит выскочил из скорлупы и в мгновение ока устремился к хозяину. Кен открыл было рот, но метровой длины хвост эмбриона уже захлестнул его шею, почти прекратив доступ воздуха к легким. Одновременно он вцепился лапами в лицо наркомана и выстрелил мясистой имплантационной трубкой прямо в горло, закрыв выход не успевшему начаться крику. Кресло с грохотом опрокинулось, наплечники и наручники автоматически разомкнулись. Не прошло и четырех секунд, а Кен Петрилло уже лежал в коме на полу, его череп был покрыт слизью, окружавшей в яйце только что вылупившегося отпрыска инопланетной формы жизни, взявшей верх над высшей формой — земной. Карьера некогда блистательного гитариста закончилась.
С бешено колотившимся сердцем Деймон блуждал взглядом по лицам находившихся в помещении.
Брэнгуину было не по себе явно больше, чем остальным. Деймон не ожидал подобной реакции от человека, который упорно настаивал, что такие, как Кен, желают именно этого. Видимо, разразившаяся на его глазах драма заставила пожилого биоинженера физически ощутить свою сопричастность. Он взмок от пота, глаза едва не выпрыгивали из орбит, а руками старик зажимал рот, словно в любое мгновение его могло вырвать. Сам не зная почему, Деймон почувствовал удовлетворение, увидев мрачное выражение на лице Вэнс, которое выглядело бледнее обычного, хотя Деймон считал, что оно всегда было белее снега.
Наконец-то, ехидно подумал он, обнаружилось что-то и за этим строго научным фасадом. Он не понимал, почему она его раздражала, если не считать непробиваемости этой женщины, которая даже крепче, чем у всей остальной гноящейся язвами бешенства человеческой массы, шумно требующей бесконечного обновления репертуара музыки злобы и ненависти. Их, по крайней мере,