Страница:
закрыл глаза и, казалось, задремал. Лишь иногда сплетенные длинные пальцы
вздрагивали и цепко перехватывали друг друга.
Андрей вошел минут через десять - ссутулившись, тяжелыми неуверенными
шагами, словно пол под ним слегка качало. Он был бледен и угрюм.
- Товарищ капитан, космонавт Савин из полета в квадрат 288-Б прибыл.
Витаскоп доставлен. Происшествий нет.
- Хорошо. Идите, Савин.
Андрей повернулся, чтобы уйти.
- Вы плохо себя чувствуете, Савин?
Было в голосе Медведева что-то такое, что заставило Андрея внутренне
сжаться.
- Нет, я чувствую себя отлично. Просто немного устал.
Во взгляде Медведева не было обычной насмешливости. Глаза смотрели
строго и грустно.
- В таком случае я хотел бы попросить вас немного помочь мне.
Чувствуя между лопатками струйки холодного пота, Андрей шел за
Медведевым по ярко освещенному коридору.
Шеф что-то подозревает. Если он догадается... Андрей уже видел такое
однажды: восемь дископланов, повисших над почвой, скрещенные струи
холодной плазмы, убивающей все живое... По-уставному это называется
"немедленная полная стерилизация зараженной местности".
Радиорубка сияла полированным металлом и стеклом под темным куполом
объемной вариакарты. Странный звездный купол с повисшими в пространстве
названиями, вдоль и поперек перечеркнутый трассирующими строчками линий
менгосвязи, придавал рубке сходство с планетарием. Пол слабо тлел,
подсвечивая снизу переговорные пульты. Над одним из них опалово
поблескивал экран прямой телесвязи с Землей. Этому экрану суждено скоро
ожить после полугодового перерыва. Там, у границ Солнечной системы...
Андрей поискал глазами бронированную торпеду "Хроноса". Капсулы не
было. Значит, "Хронос" уже в аварийной катапульте. Какой же помощи хочет
от него шеф?
- Придется проверить всю схему радиоконтроля САЖО-5 и "Примы", -
неторопливо и бесцветно заговорил Медведев, не глядя на Андрея. - Когда
пропал контрольный сигнал со скафандра...
- Я случайно задел аварийный предохранитель.
- Да, да, вы сразу сказали мне об этом. Вы ведь были тогда уже в
кабине. - Вот видите! Когда пропал сигнал со скафандра, я взял на контроль
"Приму", но и там не было сигнала... Ведь вы сразу взлетели, судя по
радиограмме?
- Сразу...
- Да... Значит, в системе радиоконтроля что-то барахлит, иной причины
быть не может. Если только...
Медведев рассеянно двигал взад-вперед миксер мощности следящего
агрегата, и длинная стрелка главного амперметра покорно качалась от нуля
до крайней черты. Мерные качания гипнотизировали.
- Если только вы не снимали скафандр, чтобы подышать свежим воздухом
этой гостеприимной планеты.
Последняя фраза прозвучала громко и резко. Андрей оторвал наконец
глаза от гипнотической стрелки и попробовал улыбнуться.
- Да, я... с-собирался погулять, как вы помните... Но как-то не
получилось. В другой раз...
Медведев не поднимал головы, поглощенный игрой с миксером, и Андрей
начал тихо злиться.
- В конце концов, я не знаю, в чем дело. Может быть, схема виновата.
Зеленое солнце было в зените, а в это время, как вы знаете, ионизированная
за черный день углекислота разряжается в пространство. Возникают всякие
магнитные и электрические облака. Может быть, такое облако на время
экранировало контрольный сигнал "Примы". Откуда я знаю? А схема... Схему
можно проверить, если хотите...
Медведев поднял голову и потер лоб, искоса поглядывая на Андрея,
точно увидел его впервые. Андрей выдержал взгляд, только побледнел еще
больше.
- Да.. Я этого не учел. Вы правы. Схема, вероятно, в порядке. Просто
какие-то помехи прервали сигнал. Извините, что побеспокоил.
Он говорил негромко и устало, словно перенес огромное душевное и
физическое напряжение, словно это он, а не Андрей, был в квадрате 288-Б.
Злость прошла, и Андрей почувствовал вдруг прилив доверчивой ребячьей
нежности к этому рано поседевшему, замкнутому человеку. Ему захотелось
взять его за руку, крепко сжать и рассказать все. Все - от начала до
конца. Он должен понять.
Они стояли друг против друга и молчали. И оба вздрогнули, услышав в
динамике резкий голос капитана:
- Всем в кают-компанию! Всем в кают-компанию!
Капитан встретил их торжественный, затянутый в парадный китель,
выбритый и благоухающий какими-то духами.
- Прошу садиться.
Садиться никому не хотелось. Все столпились у стола, перешептывались,
оправляя свитера и куртки, наскоро причесываясь, словно готовились к
групповой фотографии. Андрей, невольно смущаясь, встал за спины товарищей
- он так и не успел снять комбинезон.
Артур поднял руку.
- Товарищи космонавты! Наша работа окончена. Мы выполнили задание
Земли, проведя глубокую разведку самых таинственных образований Галактики
- кристаллических планет. Мы собрали богатый материал. Особо хочу
подчеркнуть, что наша экспедиция обошлась без аварий, без ЧП и крупных
дисциплинарных нарушений...
- Господи, спаси моряка, - прошептал рядом Кривцов, закатывая глаза.
- И здесь без устава не обошлось..
Андрей почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял глаза. Медведев
отвернулся.
- Короче говоря, звездолет-разведчик "Альфа" полностью готов к
старту. Старт назначаю на двадцать четыре ноль-ноль бортового времени.
Побудка - за час до старта. Вопросы есть?
- Нет! - перекатилось по каюте.
- Тогда - отбой!
Первым вышел Медведев, за ним Кривцов, Апенченко и Свирин. Пропустив
капитана, исчез в овале двери Реваз Рондели.
Андрей остался один.
Он подошел к портьере, которая так и осталась незадернутой.
Снова была ночь, вернее, не ночь, а черный день, невидимое солнце
стояло в зените, и только у самого горизонта роились крупные сердитые
звезды, а снизу неподвижными языками золотого, розового и оранжевого огня
били в черный зенит кристаллы лабира.
Но что-то изменилось в этом странном блистающем мире. Он перестал
быть чужим.
И Андрей вдруг понял, что отныне его будет тянуть сюда, к этой
планете, как сейчас тянет к Земле. И что вечно ему метаться между двух
огней, не находя покоя...
- До свидания, - шепнул он черному солнцу и лабировому сиянию. - До
встречи. Я вернусь.
У себя в каюте Андрей, не раздеваясь, упал на постель. Мучительно
ломило виски. Он нащупал на столике снотворное и проглотил не запивая.
- Дело сделано, Петр Егорыч, - прошептал он с закрытыми глазами. -
Теперь уже ничего не изменишь. Колесо закрутилось.
Под прикрытыми веками прыгали зеленые, синие, красные пятна.
Постепенно их движение становилось все более плавным, пока не перешло в
медленное вращение. Крутилась, крутилась трубочка калейдоскопа, цветные
стеклышки складывались в неповторимые узоры, эти узоры наматывались один
на другой, как тонкие кружева, узорчатый клубок распухал, пока не
превратился в планету - и тогда треснули синие скалы, брызнув во все
стороны дрожащими нитями побегов.
Вся планета заросла неистовой, бешеной сиренью, огромные тяжелые
соцветья свисали до самой земли, а сирень все росла и росла, и это был уже
непроходимый лес, и Андрей продирался сквозь него, по колено утопая в
опавших лепестках, задыхаясь от душного запаха сирени, пока впереди не
мелькнула матовая белизна.. Вот он уже стоит на нижней террасе возле
озера, а над ним - сирень, и навстречу вприпрыжку бежит светловолосый
мальчуган, похожий на Нину:
- Папа! Папа прилетел!
Международный Совет Космонавтики заседал вторую неделю, и вторую
неделю с Землей творилось что-то неладное. Внешне ничего не изменилось:
днем и ночью бесчисленные подземные заводы выгружали на поверхность свою
продукцию, межконтинентальные реалеты стартовали точно по расписанию,
вычислительные центры решали головоломные задачи - словом, ни один винтик
сложного хозяйства планеты не сломался, ни одно колесико не остановилось.
Но спортивные состязания отменялись одно за другим - исчезли
болельщики. Напуганные необычной тишиной, лесничие заповедников слали
тревожные радиограммы - исчезли туристы. Библиотекари в пустых залах
читален перешептывались - исчезли читатели.
Дремали в хранилищах ролики приключенческих фильмов, но зато в
планетарий невозможно было попасть. Пылились на полках томики
писателей-фантастов, но зато черными пробоинами в стенах зияли полки
специальной литературы по астрономии и космогонии.
Перед тем, что привезла экспедиция звездолета "Альфа", меркла самая
изощренная фантастика.
И только находчивая Селена Суока имела в те дни успех. Она возникала
на сцене, словно материализуясь из пустоты под тоскующие всплески
электрооргана, с ног до головы закутанная в переливчатую синюю вуаль.
Медленно, очень медленно из всплесков рождалась мелодия старой песни
"Вечные паруса", и так же медленно падала вуаль, открывая безжизненное
белое лицо с огромными остановившимися глазами. Стонали, метались
испуганными чайками высокие скрипки, медленно падала вуаль, медленно
обнажались плечи и грудь, на которой сверкало ожерелье из настоящего
лабира. Серебряные трубы взмывали ввысь, и вслед за ними взлетала бледная
рука, и низкое контральто леденило зал глубоким длинным вздохом:
Там, в неизмеренной дали,
за солнцем солнце открывая,
увидят люди край земли
и остановятся у края...
К исходу второй недели страсти стали утихать. Спортивная федерация
объявила, что отмененный ранее чемпионат мира по элегант-хоккею все-таки
состоится - количество заявок подошло к норме. В Беловежской Пуще кто-то
увидел зубра. В читальном зале Ленинской библиотеки заказали пласт-копию
"Слова о полку Игореве". Двадцатипятисерийный приключенческий фильм "На
каждом миллиметре" получил серебряный приз на Софийском кинофестивале.
Мальчишки забросили скафандры и снова играют в строителей.
Последнее заседание Совета, как и все предыдущие, транслировалось по
ста восемнадцати каналам международной телесвязи на Земле, передавалось на
все орбитальные спутники и космические станции, в академгородки Луны,
Марса и Венеры, на постоянные посты за пределами Солнечной системы и
корабли, летящие в световом интервале скоростей.
Но и на этот раз у домашних телестен и каютных экранов собрались в
основном скучающие пенсионеры, свободные от вахты космонавты, переживающие
за коллег, и просто любители научных скандалов.
Предстоял "похоронный день".
"Похоронные дни" давно уже стали традицией. Разведчики Глубокого
космоса привозили с собой не только образцы и факты, но и смутные догадки,
неясные ощущения, неожиданные сопоставления. Это были психологические
"отходы производства", не входящие в отчеты экспедиций, но ведь когда-то в
"отходах производства" урановых фабрик супруги Кюри нашли полоний и
радий...
Поэтому Совет очень внимательно рассматривал любое, даже самое
фантастическое, предположение космонавта, ведь его подсознание могло
зафиксировать то, что не понял и не принял мозг, - в толще песка могла
сверкнуть золотая крупица открытия.
Надо сказать, однако, что такие крупицы сверкали не слишком часто.
Гораздо чаще новоявленной гипотезе совершенно справедливо устраивали
пышные "общественные похороны". Обычно разведчики защищались отчаянно, и
проходило немало времени, прежде чем все становилось на свои места.
Однако сегодня ничего интересного не предвиделось.
Медведев читал докладную космобиолога Савина в полупустом зале.
Операторы телекамер откровенно зевали. Штейнкопф, склонив седую львиную
голову, следил за чтением по немецкому тексту и время от времени
усмехался.
В буфете у стойки бара было шумно и многолюдно.
- А я все-таки понимаю Савина - кристаллопланеты кого хочешь с ума
сведут...
- Но послушай, искусственное происхождение, это же черт знает что
такое!
- Да что ты привязался к искусственному происхождению? Он же сам
пишет: "Допускаю в качестве рабочей гипотезы". Вот смотри здесь: "Моя
задача гораздо уже..." так... так... Вот; "Доказать возможность жизни на
кристаллопланетах... убрать тем самым барьер Штейнкопфа с пути
человечества... остальное сделают другие..."
- Ну и что он доказал? Только то, что Штейнкопф прав!
- У него здесь очень серьезные выкладки...
- Выкладки! Нет жизни на кристаллопланетах? Нет!
- Я полностью согласен с Гориным: верх нелепости. Правой рукой Савин
подтверждает Штейнкопфа, левой пытается отрицать. Я просто не понимаю,
почему Совет принял к обсуждению эту докладную. Ясно ведь, что докладная -
плод фантазии переутомленного человека. Даже неудобно как-то за него...
- Товарищи, а почему сам Савин не был ни на одном заседании? И сейчас
его нет...
- Стыдно, наверное, за свое произведение...
- Брось, Панчук, как не совестно! Савин болен...
- А что с ним?
- Не знаю.
- Говорят, катар верхних дыхательных путей или бронхит... В общем,
что-то в этом роде...
- Никогда не думал, что космонавты боятся простуды...
- Осторожно, "киты" на горизонте!
- Не выдержали...
- Из него никогда не выйдет серьезного ученого, - торопливо, с
одышкой говорил директор Института генетики Столыпин, едва поспевая за
тяжелой, но стремительной фигурой одного из восьми постоянных
председателей МСК, Манука Георгиевича Микаэляна. - Он и раньше метался из
института в институт, от одной темы к другой. И ничего не доводил до
конца. Его стремление к оригинальничанью и рекламе не знает границ.
Планеты-зонды! Планеты-яйца! Бред какой-то...
Микаэлян нетерпеливо раскачивался на носках, ожидая, пока автомат
наполнит стакан. Ободренный его молчанием, Столыпин продолжал:
- И потом эта теория "перенасыщенного раствора". Савин отвергает
эволюционное перерождение неживых форм материн в органику. Вы только
послушайте: "Перенасыщенный раствор соли может бесконечно долго оставаться
раствором, но стоит бросить туда хотя бы один кристаллик, как начнется
бурная кристаллизация, и за минуту почти весь раствор превратится в
твердое тело. Так и в космосе - накопление факторов возникновения жизни
может идти бесконечно долго, не давая жизни. Но достаточно легкого толчка,
чтобы произошел биологический взрыв..." Это же пресловутый божественный
первотолчок! Чистейшей воды деизм!
Запотевший стакан жег пальцы. Отдуваясь, кряхтя и морщась, Микаэлян
пил ледяной боржоми маленькими глотками и старался не смотреть на
Столыпина.
- А эта галиматья об управляемых биосферах? Или о "жизненных
инъекциях"? Какие перлы: "Намеренное введение в чужие миры естественных
или искусственных организмов может разбудить спящие миллионостолетиями
пустыни кристаллопланет, и кто знает, какие горизонты откроются нам
тогда!" Каково, а? А ведь молодежи только свистни - она на рога полезет...
Провокация!
Микаэлян посмотрел пустой стакан на свет и поставил его на стойку.
- Слушай, Столыпин, ты на Луне был?
- Был. А...
- В скафандре?
- Смеетесь, Манук Георгиевич? В мои годы - скафандр!
- Вах! Так ведь на Луне нет атмосферы! И жизни нет! Что же ты
наделал, Столыпин? Ты давно уже мертвец!
- Ах вот вы о чем... Но Луна - это совсем другое дело!
- А у нас в Армении говорят: "Если кончил одно дело - скорей берись
за другое, иначе не успеешь сделать третье". Хорошо говорят, да?
- Манук Георгиевич, значит, вы...
- Ничего и не я! - разозлился вдруг Микаэлян и зашагал к дверям,
раздвигая толпу мощным коротким корпусом.
В буфете снова зашумели.
- Товарищи, а ведь Микаэлян за Савина! Мне показалось...
- Вот именно показалось! Просто Микаэлян против Столыпина, вот что.
Он его терпеть не может...
- Терпит, как видишь.
- Бездарь...
- Не бездарь, а организатор науки. Теперь так называют...
Когда Андрей и Нина тихонько вошли в зал заседаний и, не замеченные
никем, присели на крайнюю скамью, Столыпин уже кончал свое выступление. Он
вдохновенно и витиевато говорил о пережитках идеализма у отдельных молодых
ученых, о пресловутом Верховном Разуме, о волюнтаризме в науке.
- Некоторые молодые ученые в погоне за рекламой и сомнительной
известностью в некомпетентных кругах широкой публики время от времени
выдвигали, выдвигают и будут выдвигать так называемые "безумные гипотезы",
посягать на фундаментальные законы природы, проверенные опытом. Я
подчеркиваю - проверенные опытом! К одному из таких фундаментальных
законов относится теория жизненного барьера нашего уважаемого Ореста
Генриховича Штейнкопфа.
Штейнкопф исподлобья посмотрел на потный голый затылок Столыпина и
что-то тихо сказал соседу, брезгливо оттопыривая нижнюю губу. Сосед
согласно кивнул.
- Гипотеза Савина заманчива и внешне доказательна. Но это обман,
товарищи! Можно выдумать что угодно, изобрести самую что ни на есть
сногсшибательную теорию и более или менее логично доказать ее. Но в мире
от этого ничего не изменится. У нас есть один критерий - практика, опыт,
эксперимент. Экспедиция "Альфа" опытным путем практически доказала наличие
барьера Штейнкопфа и несовместимость жизни с дозвездным веществом. Я
подчеркиваю - практически! На каком же основания Савин предлагает нам свои
полуграмотные домыслы? Какую цель он преследует, кроме желания прослыть
новатором и оригиналом?
Столыпин тщательно вытер лысину платком, поправил галстук и, отпив
глоток из стакана, аккуратно прополоскал рот.
- И еще на одно я хочу обратить ваше внимание, товарищи... Савин
выступает с провокационным предложением ввести кристаллопланетам
"жизненную инъекцию" из земных организмов, обещая за это целую кучу
радужных перспектив. Можем ли пойти на такое? Нет, тысячу раз нет! И
прежде всего потому, что это противоречит доказанному практически, а
следовательно, фундаментальному и незыблемому закону Ореста Генриховича
Штейнкопфа. Кто же может решиться на подобный безумный шаг? Кто возьмет на
себя ответственность за его последствия? Я спрашиваю - кто?
Вопрос прозвучал риторически. В зале и за столом Совета
переговаривались, ожидая конца затянувшейся речи.
Столыпин выдержал эффектную паузу и стукнул костистым кулаком по
трибуне:
- Я спрашиваю, кто после всего сказанного решится на подобный
преступный эксперимент?
Микаэлян неодобрительно сморщился и постучал пальцами по столу.
- Слушай, Иван Васильевич, здесь не театр и не суд. Все так ясно, и
никто пока не собирается...
- Дураков нет! - весело донеслось с галерки.
- Есть!
Телеоператор, еще ничего не поняв, профессиональным рывком развернул
камеру на сто восемьдесят градусов, и миллионы глаз увидели лицо Андрея -
насупленное, скуластое, с набухшими под кожей желваками и подергивающимися
губами.
- Вы, Иван Васильевич, много и вполне справедливо говорили о
необходимости проверить теорию практикой. Но когда речь зашла об
ответственности" желающих провести проверку не оказалось. Печально, но
сейчас это уже не имеет значения.
Андрей закашлялся, прикрыв ладонью рот, и пошел к столу Совета,
бесшумно и осторожно ступая по ворсистому полу.
Ему показалось, что Медведев чуть заметно кивнул из-за стола.
- Я хочу сделать дополнительное заявление Совету. Находясь на планете
ПКК-13СД38, я намеренно нарушил пункт сто второй Всеобщего космического
устава...
Зал затих. Тихо стало у домашних телестен и каютных экранов, на
спутниках и орбитальных станциях, на Луне, на Марсе, на Венере, на внешних
постах, где Солнце светит не ярче, чем Сириус Земле, и на звездолетах,
которым чужие светила сияют в тысячу раз ярче, чем Земле - Солнце.
- Я хочу рассказать все по порядку.
Слова были как тяжелые скользкие камни" он с трудом пригонял их друг
к другу, громоздил одно на другое, тяжело дыша, но неуклюжее сооружение
вдруг рассыпалось само собой, и приходилось начинать все сначала.
Он рассказывал медленно, путаясь в незначительных подробностях, но
постепенно власть пережитого заставила забыть о нацеленных объективах и
прожекторах, и стало свободнее.
Он остановился, чтобы перевести дыхание, и поднял глаза. Он не увидел
зал, не увидел побледневшего, напряженного лица Нины.
Раздвоенная синяя скала повисла над Белым озером, как два прямых
крыла, застывших в ожидании взмаха.
В ушах тихо, но повелительно стучал метроном: тик-тик, тик-тик.
Комочки хлореллы зябко щекотали щеки.
Солнце уже миновало зенит, и у ног легло темное пятно - сплющенная,
раздавленная тень скафандра с изломанными манипуляторами.
Метроном звучал все громче.
Андрей положил пальцы на тугую красную кнопку.
Створки скафандра медленно разошлись, и нездешний зеленый свет ударил
в лицо, ослепил.
Чужой плотный воздух забил нос и рот, и нельзя было ни вздохнуть, ни
выдохнуть. Почему-то заложило уши, как в падающем самолете, и слышно было
только, как хрустят ребра, бесполезно поднимая и опуская грудь.
Ослепленный и оглушенный долгой звериной мыслью без слов, он подумал,
что это конец. Свободная правая рука, скребя по металлу ногтями, безвольно
поползла вниз. Веки налились свинцом и закрылись сами собой.
И тогда сквозь затихающий шум крови он услышал свое имя.
Это не был далекий тоскующий крик, как бывает при галлюцинации или в
сонном кошмаре. Голос донесся со стороны озера, гулко, внятно и
требовательно:
- Андрей!
Нина всегда будила его так. Подходила к постели и говорила в самое
ухо:
- Андрей!
Но сейчас она сказала очень громко, так, что заклокотало
тысячекратное эхо:
- Андрей!
Он рывком поднял отяжелевшую голову. Не открывая глаз, нащупал в нише
аварийного запаса первый попавшийся биопакет и, разорвав зубами, выбросил
наружу. Потом еще один. И еще.
Ямка, вырезанная в лабире лучевой пилой, быстро заполнилась кусками
вспучившейся хлореллы, какими-то колбочками, змеевиками, пленками,
сетками, в которых жили миллионы колоний невидимых организмов.
Сдерживать дыхание больше не было сил. Кто-то изнутри колотил будто
молотком в оба виска, грозя проломить череп, под плотно сомкнутыми веками
плыл кровавый туман, сквозь который мелькали черные снежинки - все
быстрее, быстрее, быстрее...
Но перед тем, как окончательно потерять сознание, он все-таки успел
захлопнуть створки скафандра и нажать красную кнопку.
Возвращение из небытия было мучительным. Обожженные, отравленные
легкие требовали кислорода, а сильно поредевшая хлорелла все еще не могла
восстановить нарушенный ритм дыхания.
И тогда Андрей испугался.
Липкий страх полз откуда-то снизу, перебирался в руки, покалывая
кончики пальцев, тошнотой подступал к горлу. Андрей открыл глаз. Вокруг
ничего не изменилось, но он был уверен, что за секунду до этого окрестные
скалы двигались. Двигались прямо на него, чтобы окружить, смять,
раздавить. Он боялся моргнуть, потому что скалы за это мгновение могли
сделать еще один шаг. Затравленно озираясь, он стал медленно пятиться к
дископлану.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Холодный пот стекал со лба, разъедая уголки глаз, мешая следить за
скалами. В легких свистело и хрипело. Теплая струйка побежала из носа,
расплылась на губах. Свободной рукой он вытер губы, поднес к глазам-на
пальцах была кровь.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Сзади звякнул металл. Андрей пригнулся, ожидая удара. Удара не было.
Прошла четверть минуты, прежде чем он сообразил, что сзади лесенка
дископлана.
Дать тревогу!
Скользя по ступенькам, он пятился вверх по лесенке, спиной пролез в
овальный проем, устроился на сиденье. Задраил люк.
Дать тревогу...
Он, видимо, все-таки дал бы сигнал тревоги, если бы не приступ
долгого, жестокого, изматывающего кашля.
Дышать стало легче. Сознание прояснялось, но голова трещала, словно
после глубокого наркоза.
Сколько прошло времени? Андрей отупело смотрел на солнце. Яркий
зеленый диск заметно клонился к горизонту, и вокруг него появилось третье
кольцо.
Андрею вдруг показалось, что он пробыл без сознания очень долго,
может быть, сутки. Сутки... Если сутки - корабль улетел. Его оставили
одного. Его бросили. Его бросили в наказание... Один в лабировом аду...
Один!
- "Альфа"! "Альфа"! "Альфа"!
Он взлетел, не набирая высоты, рискуя разбиться о пирамидальные
пики-туда, к далекому и желанному кораблю, напрямую, судорожно выжимая из
моторов предельную мощность.
- "Альфа"!
Спокойный и слегка удивленный голос Медведева прозвучал рядом:
- "Прима", я - "Альфа", в чем дело?
Глаза предательски защипало, но теперь не от пота. Кривя губы, Андрей
повернул тумблер автопилота. Несколько секунд бессмысленно смотрел на
свободную правую руку, потом потихоньку стал натягивать перчатку
биоуправления.
- "Прима", я - "Альфа", вы меня слышите?
- "Альфа", я - "Прима", слышу хорошо, была потеря связи, иду в
квадрат 0-А, аппаратура - отлично, обстановка без изменений, все в
порядке.
Ровный тусклый голос жил отдельно, стандартные фразы радиосообщения
рождались не в горле, а где-то между губами и микрофоном, но, как ни
странно, именно это успокоило Андрея. Натянутые до звона нервы отпускало
толчками, заставляя подергиваться руки и ноги. И все четырнадцать
"руконог" скафандра время от времени покорно вскидывались.
Все обошлось. Все позади.
Бешеная, неуемная радость овладела им. Он бросал машину вверх и вниз,
вправо и влево, хохотал, пел какие-то песни, кричал - и наконец затих,
обессиленный.
Все было, как шесть часов назад, - так же висела в воздухе
неподвижная тарелка дископлана, и так же бесконечной конвейерной лентой
вздрагивали и цепко перехватывали друг друга.
Андрей вошел минут через десять - ссутулившись, тяжелыми неуверенными
шагами, словно пол под ним слегка качало. Он был бледен и угрюм.
- Товарищ капитан, космонавт Савин из полета в квадрат 288-Б прибыл.
Витаскоп доставлен. Происшествий нет.
- Хорошо. Идите, Савин.
Андрей повернулся, чтобы уйти.
- Вы плохо себя чувствуете, Савин?
Было в голосе Медведева что-то такое, что заставило Андрея внутренне
сжаться.
- Нет, я чувствую себя отлично. Просто немного устал.
Во взгляде Медведева не было обычной насмешливости. Глаза смотрели
строго и грустно.
- В таком случае я хотел бы попросить вас немного помочь мне.
Чувствуя между лопатками струйки холодного пота, Андрей шел за
Медведевым по ярко освещенному коридору.
Шеф что-то подозревает. Если он догадается... Андрей уже видел такое
однажды: восемь дископланов, повисших над почвой, скрещенные струи
холодной плазмы, убивающей все живое... По-уставному это называется
"немедленная полная стерилизация зараженной местности".
Радиорубка сияла полированным металлом и стеклом под темным куполом
объемной вариакарты. Странный звездный купол с повисшими в пространстве
названиями, вдоль и поперек перечеркнутый трассирующими строчками линий
менгосвязи, придавал рубке сходство с планетарием. Пол слабо тлел,
подсвечивая снизу переговорные пульты. Над одним из них опалово
поблескивал экран прямой телесвязи с Землей. Этому экрану суждено скоро
ожить после полугодового перерыва. Там, у границ Солнечной системы...
Андрей поискал глазами бронированную торпеду "Хроноса". Капсулы не
было. Значит, "Хронос" уже в аварийной катапульте. Какой же помощи хочет
от него шеф?
- Придется проверить всю схему радиоконтроля САЖО-5 и "Примы", -
неторопливо и бесцветно заговорил Медведев, не глядя на Андрея. - Когда
пропал контрольный сигнал со скафандра...
- Я случайно задел аварийный предохранитель.
- Да, да, вы сразу сказали мне об этом. Вы ведь были тогда уже в
кабине. - Вот видите! Когда пропал сигнал со скафандра, я взял на контроль
"Приму", но и там не было сигнала... Ведь вы сразу взлетели, судя по
радиограмме?
- Сразу...
- Да... Значит, в системе радиоконтроля что-то барахлит, иной причины
быть не может. Если только...
Медведев рассеянно двигал взад-вперед миксер мощности следящего
агрегата, и длинная стрелка главного амперметра покорно качалась от нуля
до крайней черты. Мерные качания гипнотизировали.
- Если только вы не снимали скафандр, чтобы подышать свежим воздухом
этой гостеприимной планеты.
Последняя фраза прозвучала громко и резко. Андрей оторвал наконец
глаза от гипнотической стрелки и попробовал улыбнуться.
- Да, я... с-собирался погулять, как вы помните... Но как-то не
получилось. В другой раз...
Медведев не поднимал головы, поглощенный игрой с миксером, и Андрей
начал тихо злиться.
- В конце концов, я не знаю, в чем дело. Может быть, схема виновата.
Зеленое солнце было в зените, а в это время, как вы знаете, ионизированная
за черный день углекислота разряжается в пространство. Возникают всякие
магнитные и электрические облака. Может быть, такое облако на время
экранировало контрольный сигнал "Примы". Откуда я знаю? А схема... Схему
можно проверить, если хотите...
Медведев поднял голову и потер лоб, искоса поглядывая на Андрея,
точно увидел его впервые. Андрей выдержал взгляд, только побледнел еще
больше.
- Да.. Я этого не учел. Вы правы. Схема, вероятно, в порядке. Просто
какие-то помехи прервали сигнал. Извините, что побеспокоил.
Он говорил негромко и устало, словно перенес огромное душевное и
физическое напряжение, словно это он, а не Андрей, был в квадрате 288-Б.
Злость прошла, и Андрей почувствовал вдруг прилив доверчивой ребячьей
нежности к этому рано поседевшему, замкнутому человеку. Ему захотелось
взять его за руку, крепко сжать и рассказать все. Все - от начала до
конца. Он должен понять.
Они стояли друг против друга и молчали. И оба вздрогнули, услышав в
динамике резкий голос капитана:
- Всем в кают-компанию! Всем в кают-компанию!
Капитан встретил их торжественный, затянутый в парадный китель,
выбритый и благоухающий какими-то духами.
- Прошу садиться.
Садиться никому не хотелось. Все столпились у стола, перешептывались,
оправляя свитера и куртки, наскоро причесываясь, словно готовились к
групповой фотографии. Андрей, невольно смущаясь, встал за спины товарищей
- он так и не успел снять комбинезон.
Артур поднял руку.
- Товарищи космонавты! Наша работа окончена. Мы выполнили задание
Земли, проведя глубокую разведку самых таинственных образований Галактики
- кристаллических планет. Мы собрали богатый материал. Особо хочу
подчеркнуть, что наша экспедиция обошлась без аварий, без ЧП и крупных
дисциплинарных нарушений...
- Господи, спаси моряка, - прошептал рядом Кривцов, закатывая глаза.
- И здесь без устава не обошлось..
Андрей почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял глаза. Медведев
отвернулся.
- Короче говоря, звездолет-разведчик "Альфа" полностью готов к
старту. Старт назначаю на двадцать четыре ноль-ноль бортового времени.
Побудка - за час до старта. Вопросы есть?
- Нет! - перекатилось по каюте.
- Тогда - отбой!
Первым вышел Медведев, за ним Кривцов, Апенченко и Свирин. Пропустив
капитана, исчез в овале двери Реваз Рондели.
Андрей остался один.
Он подошел к портьере, которая так и осталась незадернутой.
Снова была ночь, вернее, не ночь, а черный день, невидимое солнце
стояло в зените, и только у самого горизонта роились крупные сердитые
звезды, а снизу неподвижными языками золотого, розового и оранжевого огня
били в черный зенит кристаллы лабира.
Но что-то изменилось в этом странном блистающем мире. Он перестал
быть чужим.
И Андрей вдруг понял, что отныне его будет тянуть сюда, к этой
планете, как сейчас тянет к Земле. И что вечно ему метаться между двух
огней, не находя покоя...
- До свидания, - шепнул он черному солнцу и лабировому сиянию. - До
встречи. Я вернусь.
У себя в каюте Андрей, не раздеваясь, упал на постель. Мучительно
ломило виски. Он нащупал на столике снотворное и проглотил не запивая.
- Дело сделано, Петр Егорыч, - прошептал он с закрытыми глазами. -
Теперь уже ничего не изменишь. Колесо закрутилось.
Под прикрытыми веками прыгали зеленые, синие, красные пятна.
Постепенно их движение становилось все более плавным, пока не перешло в
медленное вращение. Крутилась, крутилась трубочка калейдоскопа, цветные
стеклышки складывались в неповторимые узоры, эти узоры наматывались один
на другой, как тонкие кружева, узорчатый клубок распухал, пока не
превратился в планету - и тогда треснули синие скалы, брызнув во все
стороны дрожащими нитями побегов.
Вся планета заросла неистовой, бешеной сиренью, огромные тяжелые
соцветья свисали до самой земли, а сирень все росла и росла, и это был уже
непроходимый лес, и Андрей продирался сквозь него, по колено утопая в
опавших лепестках, задыхаясь от душного запаха сирени, пока впереди не
мелькнула матовая белизна.. Вот он уже стоит на нижней террасе возле
озера, а над ним - сирень, и навстречу вприпрыжку бежит светловолосый
мальчуган, похожий на Нину:
- Папа! Папа прилетел!
Международный Совет Космонавтики заседал вторую неделю, и вторую
неделю с Землей творилось что-то неладное. Внешне ничего не изменилось:
днем и ночью бесчисленные подземные заводы выгружали на поверхность свою
продукцию, межконтинентальные реалеты стартовали точно по расписанию,
вычислительные центры решали головоломные задачи - словом, ни один винтик
сложного хозяйства планеты не сломался, ни одно колесико не остановилось.
Но спортивные состязания отменялись одно за другим - исчезли
болельщики. Напуганные необычной тишиной, лесничие заповедников слали
тревожные радиограммы - исчезли туристы. Библиотекари в пустых залах
читален перешептывались - исчезли читатели.
Дремали в хранилищах ролики приключенческих фильмов, но зато в
планетарий невозможно было попасть. Пылились на полках томики
писателей-фантастов, но зато черными пробоинами в стенах зияли полки
специальной литературы по астрономии и космогонии.
Перед тем, что привезла экспедиция звездолета "Альфа", меркла самая
изощренная фантастика.
И только находчивая Селена Суока имела в те дни успех. Она возникала
на сцене, словно материализуясь из пустоты под тоскующие всплески
электрооргана, с ног до головы закутанная в переливчатую синюю вуаль.
Медленно, очень медленно из всплесков рождалась мелодия старой песни
"Вечные паруса", и так же медленно падала вуаль, открывая безжизненное
белое лицо с огромными остановившимися глазами. Стонали, метались
испуганными чайками высокие скрипки, медленно падала вуаль, медленно
обнажались плечи и грудь, на которой сверкало ожерелье из настоящего
лабира. Серебряные трубы взмывали ввысь, и вслед за ними взлетала бледная
рука, и низкое контральто леденило зал глубоким длинным вздохом:
Там, в неизмеренной дали,
за солнцем солнце открывая,
увидят люди край земли
и остановятся у края...
К исходу второй недели страсти стали утихать. Спортивная федерация
объявила, что отмененный ранее чемпионат мира по элегант-хоккею все-таки
состоится - количество заявок подошло к норме. В Беловежской Пуще кто-то
увидел зубра. В читальном зале Ленинской библиотеки заказали пласт-копию
"Слова о полку Игореве". Двадцатипятисерийный приключенческий фильм "На
каждом миллиметре" получил серебряный приз на Софийском кинофестивале.
Мальчишки забросили скафандры и снова играют в строителей.
Последнее заседание Совета, как и все предыдущие, транслировалось по
ста восемнадцати каналам международной телесвязи на Земле, передавалось на
все орбитальные спутники и космические станции, в академгородки Луны,
Марса и Венеры, на постоянные посты за пределами Солнечной системы и
корабли, летящие в световом интервале скоростей.
Но и на этот раз у домашних телестен и каютных экранов собрались в
основном скучающие пенсионеры, свободные от вахты космонавты, переживающие
за коллег, и просто любители научных скандалов.
Предстоял "похоронный день".
"Похоронные дни" давно уже стали традицией. Разведчики Глубокого
космоса привозили с собой не только образцы и факты, но и смутные догадки,
неясные ощущения, неожиданные сопоставления. Это были психологические
"отходы производства", не входящие в отчеты экспедиций, но ведь когда-то в
"отходах производства" урановых фабрик супруги Кюри нашли полоний и
радий...
Поэтому Совет очень внимательно рассматривал любое, даже самое
фантастическое, предположение космонавта, ведь его подсознание могло
зафиксировать то, что не понял и не принял мозг, - в толще песка могла
сверкнуть золотая крупица открытия.
Надо сказать, однако, что такие крупицы сверкали не слишком часто.
Гораздо чаще новоявленной гипотезе совершенно справедливо устраивали
пышные "общественные похороны". Обычно разведчики защищались отчаянно, и
проходило немало времени, прежде чем все становилось на свои места.
Однако сегодня ничего интересного не предвиделось.
Медведев читал докладную космобиолога Савина в полупустом зале.
Операторы телекамер откровенно зевали. Штейнкопф, склонив седую львиную
голову, следил за чтением по немецкому тексту и время от времени
усмехался.
В буфете у стойки бара было шумно и многолюдно.
- А я все-таки понимаю Савина - кристаллопланеты кого хочешь с ума
сведут...
- Но послушай, искусственное происхождение, это же черт знает что
такое!
- Да что ты привязался к искусственному происхождению? Он же сам
пишет: "Допускаю в качестве рабочей гипотезы". Вот смотри здесь: "Моя
задача гораздо уже..." так... так... Вот; "Доказать возможность жизни на
кристаллопланетах... убрать тем самым барьер Штейнкопфа с пути
человечества... остальное сделают другие..."
- Ну и что он доказал? Только то, что Штейнкопф прав!
- У него здесь очень серьезные выкладки...
- Выкладки! Нет жизни на кристаллопланетах? Нет!
- Я полностью согласен с Гориным: верх нелепости. Правой рукой Савин
подтверждает Штейнкопфа, левой пытается отрицать. Я просто не понимаю,
почему Совет принял к обсуждению эту докладную. Ясно ведь, что докладная -
плод фантазии переутомленного человека. Даже неудобно как-то за него...
- Товарищи, а почему сам Савин не был ни на одном заседании? И сейчас
его нет...
- Стыдно, наверное, за свое произведение...
- Брось, Панчук, как не совестно! Савин болен...
- А что с ним?
- Не знаю.
- Говорят, катар верхних дыхательных путей или бронхит... В общем,
что-то в этом роде...
- Никогда не думал, что космонавты боятся простуды...
- Осторожно, "киты" на горизонте!
- Не выдержали...
- Из него никогда не выйдет серьезного ученого, - торопливо, с
одышкой говорил директор Института генетики Столыпин, едва поспевая за
тяжелой, но стремительной фигурой одного из восьми постоянных
председателей МСК, Манука Георгиевича Микаэляна. - Он и раньше метался из
института в институт, от одной темы к другой. И ничего не доводил до
конца. Его стремление к оригинальничанью и рекламе не знает границ.
Планеты-зонды! Планеты-яйца! Бред какой-то...
Микаэлян нетерпеливо раскачивался на носках, ожидая, пока автомат
наполнит стакан. Ободренный его молчанием, Столыпин продолжал:
- И потом эта теория "перенасыщенного раствора". Савин отвергает
эволюционное перерождение неживых форм материн в органику. Вы только
послушайте: "Перенасыщенный раствор соли может бесконечно долго оставаться
раствором, но стоит бросить туда хотя бы один кристаллик, как начнется
бурная кристаллизация, и за минуту почти весь раствор превратится в
твердое тело. Так и в космосе - накопление факторов возникновения жизни
может идти бесконечно долго, не давая жизни. Но достаточно легкого толчка,
чтобы произошел биологический взрыв..." Это же пресловутый божественный
первотолчок! Чистейшей воды деизм!
Запотевший стакан жег пальцы. Отдуваясь, кряхтя и морщась, Микаэлян
пил ледяной боржоми маленькими глотками и старался не смотреть на
Столыпина.
- А эта галиматья об управляемых биосферах? Или о "жизненных
инъекциях"? Какие перлы: "Намеренное введение в чужие миры естественных
или искусственных организмов может разбудить спящие миллионостолетиями
пустыни кристаллопланет, и кто знает, какие горизонты откроются нам
тогда!" Каково, а? А ведь молодежи только свистни - она на рога полезет...
Провокация!
Микаэлян посмотрел пустой стакан на свет и поставил его на стойку.
- Слушай, Столыпин, ты на Луне был?
- Был. А...
- В скафандре?
- Смеетесь, Манук Георгиевич? В мои годы - скафандр!
- Вах! Так ведь на Луне нет атмосферы! И жизни нет! Что же ты
наделал, Столыпин? Ты давно уже мертвец!
- Ах вот вы о чем... Но Луна - это совсем другое дело!
- А у нас в Армении говорят: "Если кончил одно дело - скорей берись
за другое, иначе не успеешь сделать третье". Хорошо говорят, да?
- Манук Георгиевич, значит, вы...
- Ничего и не я! - разозлился вдруг Микаэлян и зашагал к дверям,
раздвигая толпу мощным коротким корпусом.
В буфете снова зашумели.
- Товарищи, а ведь Микаэлян за Савина! Мне показалось...
- Вот именно показалось! Просто Микаэлян против Столыпина, вот что.
Он его терпеть не может...
- Терпит, как видишь.
- Бездарь...
- Не бездарь, а организатор науки. Теперь так называют...
Когда Андрей и Нина тихонько вошли в зал заседаний и, не замеченные
никем, присели на крайнюю скамью, Столыпин уже кончал свое выступление. Он
вдохновенно и витиевато говорил о пережитках идеализма у отдельных молодых
ученых, о пресловутом Верховном Разуме, о волюнтаризме в науке.
- Некоторые молодые ученые в погоне за рекламой и сомнительной
известностью в некомпетентных кругах широкой публики время от времени
выдвигали, выдвигают и будут выдвигать так называемые "безумные гипотезы",
посягать на фундаментальные законы природы, проверенные опытом. Я
подчеркиваю - проверенные опытом! К одному из таких фундаментальных
законов относится теория жизненного барьера нашего уважаемого Ореста
Генриховича Штейнкопфа.
Штейнкопф исподлобья посмотрел на потный голый затылок Столыпина и
что-то тихо сказал соседу, брезгливо оттопыривая нижнюю губу. Сосед
согласно кивнул.
- Гипотеза Савина заманчива и внешне доказательна. Но это обман,
товарищи! Можно выдумать что угодно, изобрести самую что ни на есть
сногсшибательную теорию и более или менее логично доказать ее. Но в мире
от этого ничего не изменится. У нас есть один критерий - практика, опыт,
эксперимент. Экспедиция "Альфа" опытным путем практически доказала наличие
барьера Штейнкопфа и несовместимость жизни с дозвездным веществом. Я
подчеркиваю - практически! На каком же основания Савин предлагает нам свои
полуграмотные домыслы? Какую цель он преследует, кроме желания прослыть
новатором и оригиналом?
Столыпин тщательно вытер лысину платком, поправил галстук и, отпив
глоток из стакана, аккуратно прополоскал рот.
- И еще на одно я хочу обратить ваше внимание, товарищи... Савин
выступает с провокационным предложением ввести кристаллопланетам
"жизненную инъекцию" из земных организмов, обещая за это целую кучу
радужных перспектив. Можем ли пойти на такое? Нет, тысячу раз нет! И
прежде всего потому, что это противоречит доказанному практически, а
следовательно, фундаментальному и незыблемому закону Ореста Генриховича
Штейнкопфа. Кто же может решиться на подобный безумный шаг? Кто возьмет на
себя ответственность за его последствия? Я спрашиваю - кто?
Вопрос прозвучал риторически. В зале и за столом Совета
переговаривались, ожидая конца затянувшейся речи.
Столыпин выдержал эффектную паузу и стукнул костистым кулаком по
трибуне:
- Я спрашиваю, кто после всего сказанного решится на подобный
преступный эксперимент?
Микаэлян неодобрительно сморщился и постучал пальцами по столу.
- Слушай, Иван Васильевич, здесь не театр и не суд. Все так ясно, и
никто пока не собирается...
- Дураков нет! - весело донеслось с галерки.
- Есть!
Телеоператор, еще ничего не поняв, профессиональным рывком развернул
камеру на сто восемьдесят градусов, и миллионы глаз увидели лицо Андрея -
насупленное, скуластое, с набухшими под кожей желваками и подергивающимися
губами.
- Вы, Иван Васильевич, много и вполне справедливо говорили о
необходимости проверить теорию практикой. Но когда речь зашла об
ответственности" желающих провести проверку не оказалось. Печально, но
сейчас это уже не имеет значения.
Андрей закашлялся, прикрыв ладонью рот, и пошел к столу Совета,
бесшумно и осторожно ступая по ворсистому полу.
Ему показалось, что Медведев чуть заметно кивнул из-за стола.
- Я хочу сделать дополнительное заявление Совету. Находясь на планете
ПКК-13СД38, я намеренно нарушил пункт сто второй Всеобщего космического
устава...
Зал затих. Тихо стало у домашних телестен и каютных экранов, на
спутниках и орбитальных станциях, на Луне, на Марсе, на Венере, на внешних
постах, где Солнце светит не ярче, чем Сириус Земле, и на звездолетах,
которым чужие светила сияют в тысячу раз ярче, чем Земле - Солнце.
- Я хочу рассказать все по порядку.
Слова были как тяжелые скользкие камни" он с трудом пригонял их друг
к другу, громоздил одно на другое, тяжело дыша, но неуклюжее сооружение
вдруг рассыпалось само собой, и приходилось начинать все сначала.
Он рассказывал медленно, путаясь в незначительных подробностях, но
постепенно власть пережитого заставила забыть о нацеленных объективах и
прожекторах, и стало свободнее.
Он остановился, чтобы перевести дыхание, и поднял глаза. Он не увидел
зал, не увидел побледневшего, напряженного лица Нины.
Раздвоенная синяя скала повисла над Белым озером, как два прямых
крыла, застывших в ожидании взмаха.
В ушах тихо, но повелительно стучал метроном: тик-тик, тик-тик.
Комочки хлореллы зябко щекотали щеки.
Солнце уже миновало зенит, и у ног легло темное пятно - сплющенная,
раздавленная тень скафандра с изломанными манипуляторами.
Метроном звучал все громче.
Андрей положил пальцы на тугую красную кнопку.
Створки скафандра медленно разошлись, и нездешний зеленый свет ударил
в лицо, ослепил.
Чужой плотный воздух забил нос и рот, и нельзя было ни вздохнуть, ни
выдохнуть. Почему-то заложило уши, как в падающем самолете, и слышно было
только, как хрустят ребра, бесполезно поднимая и опуская грудь.
Ослепленный и оглушенный долгой звериной мыслью без слов, он подумал,
что это конец. Свободная правая рука, скребя по металлу ногтями, безвольно
поползла вниз. Веки налились свинцом и закрылись сами собой.
И тогда сквозь затихающий шум крови он услышал свое имя.
Это не был далекий тоскующий крик, как бывает при галлюцинации или в
сонном кошмаре. Голос донесся со стороны озера, гулко, внятно и
требовательно:
- Андрей!
Нина всегда будила его так. Подходила к постели и говорила в самое
ухо:
- Андрей!
Но сейчас она сказала очень громко, так, что заклокотало
тысячекратное эхо:
- Андрей!
Он рывком поднял отяжелевшую голову. Не открывая глаз, нащупал в нише
аварийного запаса первый попавшийся биопакет и, разорвав зубами, выбросил
наружу. Потом еще один. И еще.
Ямка, вырезанная в лабире лучевой пилой, быстро заполнилась кусками
вспучившейся хлореллы, какими-то колбочками, змеевиками, пленками,
сетками, в которых жили миллионы колоний невидимых организмов.
Сдерживать дыхание больше не было сил. Кто-то изнутри колотил будто
молотком в оба виска, грозя проломить череп, под плотно сомкнутыми веками
плыл кровавый туман, сквозь который мелькали черные снежинки - все
быстрее, быстрее, быстрее...
Но перед тем, как окончательно потерять сознание, он все-таки успел
захлопнуть створки скафандра и нажать красную кнопку.
Возвращение из небытия было мучительным. Обожженные, отравленные
легкие требовали кислорода, а сильно поредевшая хлорелла все еще не могла
восстановить нарушенный ритм дыхания.
И тогда Андрей испугался.
Липкий страх полз откуда-то снизу, перебирался в руки, покалывая
кончики пальцев, тошнотой подступал к горлу. Андрей открыл глаз. Вокруг
ничего не изменилось, но он был уверен, что за секунду до этого окрестные
скалы двигались. Двигались прямо на него, чтобы окружить, смять,
раздавить. Он боялся моргнуть, потому что скалы за это мгновение могли
сделать еще один шаг. Затравленно озираясь, он стал медленно пятиться к
дископлану.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Холодный пот стекал со лба, разъедая уголки глаз, мешая следить за
скалами. В легких свистело и хрипело. Теплая струйка побежала из носа,
расплылась на губах. Свободной рукой он вытер губы, поднес к глазам-на
пальцах была кровь.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Сзади звякнул металл. Андрей пригнулся, ожидая удара. Удара не было.
Прошла четверть минуты, прежде чем он сообразил, что сзади лесенка
дископлана.
Дать тревогу!
Скользя по ступенькам, он пятился вверх по лесенке, спиной пролез в
овальный проем, устроился на сиденье. Задраил люк.
Дать тревогу...
Он, видимо, все-таки дал бы сигнал тревоги, если бы не приступ
долгого, жестокого, изматывающего кашля.
Дышать стало легче. Сознание прояснялось, но голова трещала, словно
после глубокого наркоза.
Сколько прошло времени? Андрей отупело смотрел на солнце. Яркий
зеленый диск заметно клонился к горизонту, и вокруг него появилось третье
кольцо.
Андрею вдруг показалось, что он пробыл без сознания очень долго,
может быть, сутки. Сутки... Если сутки - корабль улетел. Его оставили
одного. Его бросили. Его бросили в наказание... Один в лабировом аду...
Один!
- "Альфа"! "Альфа"! "Альфа"!
Он взлетел, не набирая высоты, рискуя разбиться о пирамидальные
пики-туда, к далекому и желанному кораблю, напрямую, судорожно выжимая из
моторов предельную мощность.
- "Альфа"!
Спокойный и слегка удивленный голос Медведева прозвучал рядом:
- "Прима", я - "Альфа", в чем дело?
Глаза предательски защипало, но теперь не от пота. Кривя губы, Андрей
повернул тумблер автопилота. Несколько секунд бессмысленно смотрел на
свободную правую руку, потом потихоньку стал натягивать перчатку
биоуправления.
- "Прима", я - "Альфа", вы меня слышите?
- "Альфа", я - "Прима", слышу хорошо, была потеря связи, иду в
квадрат 0-А, аппаратура - отлично, обстановка без изменений, все в
порядке.
Ровный тусклый голос жил отдельно, стандартные фразы радиосообщения
рождались не в горле, а где-то между губами и микрофоном, но, как ни
странно, именно это успокоило Андрея. Натянутые до звона нервы отпускало
толчками, заставляя подергиваться руки и ноги. И все четырнадцать
"руконог" скафандра время от времени покорно вскидывались.
Все обошлось. Все позади.
Бешеная, неуемная радость овладела им. Он бросал машину вверх и вниз,
вправо и влево, хохотал, пел какие-то песни, кричал - и наконец затих,
обессиленный.
Все было, как шесть часов назад, - так же висела в воздухе
неподвижная тарелка дископлана, и так же бесконечной конвейерной лентой