Поняв, что возврата к Пикассо не будет, Фернанда бросила Убальдо и разыскала своего прежнего «ужасно милого» Роже Карла. За него она вышла замуж в 1918 году. Роже был чудаковатым, но вполне надежным малым. И Оливье прожила с ним двадцать лет. Конечно, их отношения были фарсом, но фарсом, не бросавшимся в глаза. И второй брак не принес Фернанде счастья. В конечном итоге, она так и не смогла найти «своего» мужчину и закончила дни в бедности и одиночестве. После похорон в ее квартирке обнаружили шкатулку для драгоценностей, в которой лежало… зеркальце в форме сердца. До своего последнего дня, а умерла она 20 января 1966 года, она любила неистового Пикассо, а это был его подарок.
Ставший очень богатым, Пикассо оставил бывшую возлюбленную без гроша. Впрочем, нищета не была для нее самым тяжелым испытанием – к ней она привыкла. Совершенно невыносимым для женского самолюбия оказалось то, что, как выражается Карлос Рохас, «она не разделила с ним достатка». Тогда-то «прекрасная Фернанда» и решила написать полные ностальгии воспоминания о годах, проведенных в обществе Пикассо. Надеясь, что их скандальное содержание привлечет к ней внимание и позволит заработать на жизнь.
Летом 1930 года выдержки из книги появились в парижской газете Soir (Вечер). Пикассо был в бешенстве, ведь Фернанда рассказала о том, как он давал ей курить опиум, об их интимных отношениях, о жалких условиях, в которых они жили.
В частности, она писала:
«Под воздействием опиума все представляется каким-то особенно отчетливым, прекрасным и хорошим. Благодаря ему, кажется, я сумела постичь истинный смысл слова «любовь». Наконец-то я поняла Пабло!.. Он – именно тот, кого я ждала так долго.
Любовь вдруг проснулась во мне, распустилась, как бутон, стала расти. Пабло сделался частью моего существа, и «голова», поддерживая «сердце», требовала, чтобы это чувство не покидало меня. Несомненно, это и было причиной моего столь неожиданного решения соединить наши жизни».
Скандал действительно разразился, однако денег Фернанде он не принес. Тогда разгневанная разоблачительница стала бомбардировать Пикассо письмами с угрозами открыть миру еще бо́льшие его тайны, если он не поделится с ней своими баснословными доходами. Но художник был неумолим.
В 1933 году Фернанда выпустила книгу «Пикассо и его друзья». Макс Жакоб назвал ее «лучшим зеркалом кубистского Акрополя», а Гертруда Стайн даже пообещала найти американского издателя. Впрочем, об этом обещании Стайн быстро забыла – примерно в это же время вышла ее собственная книга «Автобиография Алисы Токлас», быстро ставшая бестселлером. А Фернанда в очередной раз осталась ни с чем.
Она умерла 20 января 1966 года в возрасте 84 лет. Квартира была разграблена, и вместе с немногочисленными ценными вещами исчезла и часть личных бумаг. Однако крестник Фернанды, Жильбер Крилль, собрал все, что осталось от ее воспоминаний, дневников и различных записей, и плодом его усилий стала книга, вышедшая в Париже в 1988 году, через много лет после смерти Пикассо.
В книгу «Любить Пикассо: личный дневник Фернанды Оливье» вошли самые разные тексты – и из «Пикассо и его друзей», и из книги, написанной самим Криллем. А еще – отрывки из ее дневников, жалобы неудачницы Фернанды на судьбу и на жадного Пикассо, грязные подробности их интимной жизни, сплетни о наиболее знаменитых друзьях художника… Если бы Пикассо был жив, он ни за что не допустил бы подобной публикации.
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
* * *
Относительно недавно в Великобритании вышла книга «Любить Пикассо: личный дневник Фернанды Оливье», полная пикантнейших подробностей о взаимоотношениях гениального художника и первой женщины, с которой он начал жить «одной семьей».Ставший очень богатым, Пикассо оставил бывшую возлюбленную без гроша. Впрочем, нищета не была для нее самым тяжелым испытанием – к ней она привыкла. Совершенно невыносимым для женского самолюбия оказалось то, что, как выражается Карлос Рохас, «она не разделила с ним достатка». Тогда-то «прекрасная Фернанда» и решила написать полные ностальгии воспоминания о годах, проведенных в обществе Пикассо. Надеясь, что их скандальное содержание привлечет к ней внимание и позволит заработать на жизнь.
Летом 1930 года выдержки из книги появились в парижской газете Soir (Вечер). Пикассо был в бешенстве, ведь Фернанда рассказала о том, как он давал ей курить опиум, об их интимных отношениях, о жалких условиях, в которых они жили.
В частности, она писала:
«Под воздействием опиума все представляется каким-то особенно отчетливым, прекрасным и хорошим. Благодаря ему, кажется, я сумела постичь истинный смысл слова «любовь». Наконец-то я поняла Пабло!.. Он – именно тот, кого я ждала так долго.
Любовь вдруг проснулась во мне, распустилась, как бутон, стала расти. Пабло сделался частью моего существа, и «голова», поддерживая «сердце», требовала, чтобы это чувство не покидало меня. Несомненно, это и было причиной моего столь неожиданного решения соединить наши жизни».
Скандал действительно разразился, однако денег Фернанде он не принес. Тогда разгневанная разоблачительница стала бомбардировать Пикассо письмами с угрозами открыть миру еще бо́льшие его тайны, если он не поделится с ней своими баснословными доходами. Но художник был неумолим.
В 1933 году Фернанда выпустила книгу «Пикассо и его друзья». Макс Жакоб назвал ее «лучшим зеркалом кубистского Акрополя», а Гертруда Стайн даже пообещала найти американского издателя. Впрочем, об этом обещании Стайн быстро забыла – примерно в это же время вышла ее собственная книга «Автобиография Алисы Токлас», быстро ставшая бестселлером. А Фернанда в очередной раз осталась ни с чем.
Она умерла 20 января 1966 года в возрасте 84 лет. Квартира была разграблена, и вместе с немногочисленными ценными вещами исчезла и часть личных бумаг. Однако крестник Фернанды, Жильбер Крилль, собрал все, что осталось от ее воспоминаний, дневников и различных записей, и плодом его усилий стала книга, вышедшая в Париже в 1988 году, через много лет после смерти Пикассо.
В книгу «Любить Пикассо: личный дневник Фернанды Оливье» вошли самые разные тексты – и из «Пикассо и его друзей», и из книги, написанной самим Криллем. А еще – отрывки из ее дневников, жалобы неудачницы Фернанды на судьбу и на жадного Пикассо, грязные подробности их интимной жизни, сплетни о наиболее знаменитых друзьях художника… Если бы Пикассо был жив, он ни за что не допустил бы подобной публикации.
Глава четвертая
Марселла Юмбер
Итак, Пикассо расстался с Фернандой Оливье, и она тут же превратилась в горько-сладкое воспоминание о прошлом.
А с Марселлой Юмбер он встретился в 1911 году в парижском кафе «Эрмитаж». В то время она давно была любовницей уроженца Варшавы художника-кубиста Луи Маркусси. Она родилась в 1885 году и была на четыре года младше Пикассо. В отличие от Фернанды, девушка была маленькой, стройной и нежно-чувственной. И по внешнему виду, и по сути она была полной противоположностью предшественницы.
Напомним, что от рождения она звалась Эвой Гуэль. Так почему же Марселла, да еще Юмбер? У биографа Пикассо Карлоса Рохаса по этому поводу читаем:
«Марселла Гуэль выдавала себя за Марселлу Юмбер, утверждая, что она развелась с человеком, давшим ей эту фамилию, который на самом деле никогда не существовал».
Пикассо стал именовать ее Евой, вероятно, желая подчеркнуть, что именно она – первая и единственная женщина в его жизни. А может быть, он себя хотел в этом убедить…
На момент знакомства и Пикассо, и Марселла были в постоянных отношениях, но они, не задумываясь, разрушили их, целиком отдавшись новому чувству. При этом, как принято считать, Марселла Юмбер не стала для гения любовницей-однодневкой, он влюбился в нее по-настоящему.
С появлением хрупкой и изящной, как статуэтка, женщины, которую Пикассо ласково называл «Куколкой», многое в его жизни изменилось.
– У тебя есть дети?
Он просто вдруг подумал, что совсем ничего не знает о Марселле.
– Нет. И я никогда не была замужем. Впрочем, в наше время это не обязательно, и большинство моих подруг, родивших детей, не замужем. Но у меня детей нет.
Пикассо отметил, что Марселлу, похоже, вполне устраивает такое положение вещей.
– Извини, – смущенно улыбнулся он.
– Извиняться тут не за что, – усмехнулась Марселла. – Я знаю, ужасно признаваться в подобных вещах, но у меня никогда не появлялось желания иметь детей. Наверное, на свете есть много людей, которые могут быть отличными родителями, но что-то подсказывает, что я не отношусь к их числу. Мне никогда не хотелось брать на себя такую ответственность.
Пикассо подобная постановка вопроса очень даже устраивала. Ему тоже в тот момент совсем не нужны были дети.
А потом они отправились путешествовать по Европе, упиваясь своей любовью. Им хотелось лишь одного – не встречать никого из знакомых, чтобы всегда оставаться только вдвоем. Имя Ева символизировало для художника внутреннее обновление: Ева – первая женщина на Земле, а он, соответственно, – Адам – первый мужчина.
На холстах Пикассо тут же появились радостные и жизнеутверждающие акценты. Ради Марселлы он готов был совершать любые сумасбродства.
У художников есть особый рецепт завоевания женских сердец – они их рисуют, и это трудно сравнить с каким-либо другим видом ухаживания.
Однажды Гертруда Стайн навестила Пикассо, когда он заканчивал работу над картиной «Моя красавица».
– Это не может быть Фернанда Оливье, – догадалась она.
Это действительно была не Фернанда, на полотне была изображена Марселла Юмбер, и картина «Моя красавица» стала его первым художественным признанием в любви к ней.
А затем вышла целая серия полотен под общим названием «Я люблю Еву».
Ну, а что Марселла? Она ответила взаимностью на подобное признание в любви, ступив тем самым на скользкую дорожку небезопасных отношений с Пикассо.
Жан-Поль Креспель по поводу этого переезда пишет:
«Пикассо, ненадолго остановившись на бульваре Распай, поселился на улице Шёлшер, напротив кладбища, в новом доме с лифтом – роскошью, приводившей в восторг его друзей. Причиной переезда явилось не только исключительно тонкое чутье, подсказавшее ему, что современное искусство переметнулось именно на Монпарнас, но также стремление оказаться подальше от вспыльчивой Фернады Оливье – его большой любви «розового периода», которую он не так давно оставил».
Там Пикассо поселился вместе с Марселлой, и там начал зарождаться его новый стиль. Это были кубистические натюрморты, в которых Марселла часто предстает в виде гитары, покоящейся рядом с пачкой табака и трубкой (например, картина «Скрипка. Я люблю Еву»).
Марселла была полной противоположностью высокой, крепко сложенной и шумной Фернанде, к тридцати годам уже утратившей очарование и загадку молодости. Жан-Поль Креспель называет ее «очаровательной, хрупкой и элегантной». На полотнах Пикассо Марселла такой и появляется, но в виде символа изящества, легкости и невесомости. Именно поэтому ее гармоничный образ у художника и связывается с музыкой и музыкальными инструментами.
Удивительно, но Пикассо, обычно «кричащий» с полотен о своей любви, не создал ни одного реалистического портрета Марселлы. То есть в его интерпретации мы не имеем ничего, что могло бы дать нам представление о ее реальной внешности. Да и вообще, когда создавалась галерея изображений женщин Пикассо, удалось найти лишь два ее фотоснимка, да и то плохого качества (на одном она, одетая в кимоно, стоит на фоне закрытой двери, на другом, сделанном двумя годами позже, – сидит у большого стола, а у ее ног спит немецкая овчарка).
Итак, не существует ни одного «нормального» портрета Марселлы кисти Пикассо, поскольку они познакомились в разгар его увлечения кубизмом. Совместное изобретение с художником Жоржем Браком. А это, как известно, наиболее оторванное от реальности течение в современной живописи. Значит, в период увлечения Марселлой Юмбер на полотнах Пикассо уже не могло быть обычной натурщицы, а изображались лишь некие формальные композиции. Но Пикассо все-таки сумел обессмертить ее имя, хотя довольно странным способом: на нескольких его полотнах есть надпись «Радость моя», а на двух написано «Я люблю Еву».
На горе Пикассо Марселла Юмбер умерла 14 декабря 1915 года. Ее хрупкое телосложение обусловило и ее болезненность. И потом она заразилась туберкулезом, а в начале прошлого века эта болезнь далеко не всегда успешно вылечивалась. В тот момент ей было всего тридцать…
Когда Марселла заболела, у Пикассо создавалось ощущение, что, если он покинет ее хотя бы на минуту, битва за ее жизнь будет немедленно проиграна. Нет, этого никак нельзя было допустить, и он до конца был уверен, что не отпустит ее во тьму без борьбы, что удержит ее рядом с собой, что отобьет ее у смерти. В результате он категорически отказывался отойти от ее кровати и был преисполнен по-испански упрямой решимости.
В начале декабря 1915 года Пикассо написал Гертруде Стайн трогательное письмо, возможно, самое проникновенное из всех его писем, в котором сообщалось, что Марселла уже месяц как лежит в больнице, и ее положение безнадежно. «Моя жизнь – это ад», – признавался художник.
Карлос Рохас рассказывает:
«Он каждый день навещает Еву в больнице, мотаясь из конца в конец, и у него совсем не остается времени на живопись. Гертруде Стайн письма Пикассо приносят много огорчений, поскольку она искренне привязалась к Еве, как раньше была привязана к Фернанде, а Ева, начиная с прошлого года, слабеет на глазах. И Гертруда Стайн совсем не одобряла переезд художника и Евы в новую роскошную квартиру […], окна которой выходили на кладбище. Зиму 1914 года Пикассо прожил, охваченный страхом перед немецкими воздушными налетами. Вечера они с Евой нередко проводили у Гертруды Стайн, где кроме них бывала и ближайшая подруга Гертруды Алиса Токлас. Ужинали при свечах, поскольку электричество отключали, а потом все собирались в кабинете хозяйки дома. Пикассо обычно садился на своего любимого конька, пускаясь в рассуждения о войне, представлявшейся ему преступной и бессмысленной, и о том, как они все будут выглядеть, когда Брак и Дерен вернутся домой из окопов и, положив костыли на стол, начнут похваляться своими военными подвигами. Устав, Алиса и Ева засыпали, пока сирены не возвещали окончание воздушной тревоги; иногда самолеты противника так и не появлялись в парижском небе. Свечи гасли, и Пикассо с Евой возвращались в свою роскошную квартиру, окна которой выходили на кладбище».
Пикассо понимал, что подаренная ему судьбой женщина безвозвратно уходит от него. Высшие силы ее у него забирали. Понятно, что в наказание… Но за что? Ведь его Ева пробыла с ним так недолго, и Пикассо казалось, что эти четыре с небольшим года пролетели, словно одно короткое мгновение.
Конечно же, смерть Марселлы Юмбер стала сильным ударом для художника.
Жан-Поль Креспель пишет:
«Марселла мучилась кашлем: вскоре она умерла от туберкулеза, оставив безутешного Пикассо в одиночестве. Возможно, она была единственной женщиной, заставившей страдать поглощенного искусством Синюю Бороду».
В самом деле, ее внезапную кончину влюбленный Пикассо переживал очень тяжело, со смесью боли, чувства безвозвратной потери и тихой скорби. Их радужные мечты разбились на мелкие кусочки, как рассыпалась на фрагменты реальность на его полотнах. Для него это была потеря всего – надежды, жизни, будущего, потеря тепла, потеря самого дорогого, что может быть у человека. Проклятая смерть отняла у него ту единственную, которую он не успел разлюбить и оставить сам…
Почему она умерла? Почему Бог вместо нее не забрал его, ведь он, если это было наказание, гораздо больше провинился перед ним?
Но надо было как-то свыкнуться с ужасной потерей и понять, как жить дальше…
У Карлоса Рохаса читаем:
«Она всегда была очень добра к нему, и его горю нет предела […] Пикассо был с ней совершенно счастлив. Через тридцать лет, насмешливо рассказывая Франсуазе Жило о своих прежних романах, художник ни словом не обмолвится о Еве».
В самом деле, в книге Франсуазы Жило «Моя жизнь с Пикассо» упоминаний о Марселле Юмбер нет.
Биограф Пикассо Мэри Мэтьюз Джедо считает, что именно Марселла Юмбер послужила моделью для картины «Сидящая женщина в кресле», написанной в 1916 году. Она полагает, что некое подобие огромных гвоздей, словно вбитых в женскую грудь, является метафорой страшной болезни – туберкулеза. А после смерти Пикассо в его личной коллекции была найдена незавершенная картина «Художник и его модель», работа над которой, по всей видимости, была начата в 1914 году. Исходя из того, что Пикассо очень бережно хранил эту картину, Пьер Дэкс полагает, что изображенная на ней женщина – тоже Марселла Юмбер.
Мэри Мэтьюз Джедо утверждает, что выбор Пикассо, которому было свойственно трагическое мироощущение, не случайно пал на женщину обреченную, на ту, кому суждено было вскоре умереть.
Карлос Рохас по этому поводу рассуждает несколько иначе:
«Однако в связи с отношениями между Пикассо и Марселлой Юмбер возникает ряд вопросов, на которые непросто найти ответы. Как могло случиться, что человек, которого один вид человеческих страданий, душевных или физических, приводил в ужас, связал судьбу с женщиной, больной туберкулезом, и испытал с нею, по всей видимости, самое полное и счастливое за всю свою долгую жизнь чувство, точно зная, что болезнь ее по тем временам неизлечима, а затем в течение шестидесяти лет ревниво, бережно и преданно хранил память о ней, ни с кем не желая делить свою тайну? Почему этот человек, которому мысль о смерти внушала панический ужас, и в ней он со свойственным ему суеверием видел символ враждебного и противостоящего человеку начала в мироздании, перебрался вместе с Марселлой в квартиру, окна которой выходили на кладбище, и, казалось, не замечал этого, пока Гертруда Стайн не обратила его внимание? И если в отношениях с Фернандой Пикассо скорее похож на покорного сына, который занимается уборкой и ходит на рынок, то с Евой он обращался, как нежный отец с обожаемым и тяжелобольным ребенком».
Далее биограф пишет:
«Трудно сказать, как могла бы сложиться жизнь Пикассо и Евы, не умри она так рано. Кстати, Пьер Дэкс не исключает возможности, что Пикассо, несмотря на совместное счастье, время от времени изменял Еве, когда они перехали в их последнюю квартиру. Возможно, именно ее образ ищет Пикассо в молодых возлюбленных, противопоставляя их каждый раз типу возлюбленной-матери. И каждый раз воспоминание о Еве, вызывая в душе образ несчастной Кончиты, переносилось на юных возлюбленных, которые вполне годились художнику не только в дочери, но и во внучки».
Смерть унесла Марселлу Юмбер в первую военную зиму. А еще из жизни художника по разным причинам ушли его сестра Кончита и приемная дочь Леонтина, удивительно похожие на Марселлу. Вернее, не так – это Марселла была удивительно похожа на них, и это уж точно не случайно. Наверное, где-то в глубине души что-то подсказывало Пикассо, что эти его поиски «замещения» противны природе из-за потаенной внутренней связи с инцестом. Наверное… Он так и не смог залечить свои эмоциональные раны. Но когда человек пытается искусственно сократить время прохождения через все стадии душевной боли, это лишь продлевает его страдания. Вот и Пикассо, пытаясь избавить себя от мучений, продлевал их, и мы в этом очень скоро убедимся.
А с Марселлой Юмбер он встретился в 1911 году в парижском кафе «Эрмитаж». В то время она давно была любовницей уроженца Варшавы художника-кубиста Луи Маркусси. Она родилась в 1885 году и была на четыре года младше Пикассо. В отличие от Фернанды, девушка была маленькой, стройной и нежно-чувственной. И по внешнему виду, и по сути она была полной противоположностью предшественницы.
Напомним, что от рождения она звалась Эвой Гуэль. Так почему же Марселла, да еще Юмбер? У биографа Пикассо Карлоса Рохаса по этому поводу читаем:
«Марселла Гуэль выдавала себя за Марселлу Юмбер, утверждая, что она развелась с человеком, давшим ей эту фамилию, который на самом деле никогда не существовал».
Пикассо стал именовать ее Евой, вероятно, желая подчеркнуть, что именно она – первая и единственная женщина в его жизни. А может быть, он себя хотел в этом убедить…
На момент знакомства и Пикассо, и Марселла были в постоянных отношениях, но они, не задумываясь, разрушили их, целиком отдавшись новому чувству. При этом, как принято считать, Марселла Юмбер не стала для гения любовницей-однодневкой, он влюбился в нее по-настоящему.
С появлением хрупкой и изящной, как статуэтка, женщины, которую Пикассо ласково называл «Куколкой», многое в его жизни изменилось.
* * *
Однажды он спросил:– У тебя есть дети?
Он просто вдруг подумал, что совсем ничего не знает о Марселле.
– Нет. И я никогда не была замужем. Впрочем, в наше время это не обязательно, и большинство моих подруг, родивших детей, не замужем. Но у меня детей нет.
Пикассо отметил, что Марселлу, похоже, вполне устраивает такое положение вещей.
– Извини, – смущенно улыбнулся он.
– Извиняться тут не за что, – усмехнулась Марселла. – Я знаю, ужасно признаваться в подобных вещах, но у меня никогда не появлялось желания иметь детей. Наверное, на свете есть много людей, которые могут быть отличными родителями, но что-то подсказывает, что я не отношусь к их числу. Мне никогда не хотелось брать на себя такую ответственность.
Пикассо подобная постановка вопроса очень даже устраивала. Ему тоже в тот момент совсем не нужны были дети.
А потом они отправились путешествовать по Европе, упиваясь своей любовью. Им хотелось лишь одного – не встречать никого из знакомых, чтобы всегда оставаться только вдвоем. Имя Ева символизировало для художника внутреннее обновление: Ева – первая женщина на Земле, а он, соответственно, – Адам – первый мужчина.
На холстах Пикассо тут же появились радостные и жизнеутверждающие акценты. Ради Марселлы он готов был совершать любые сумасбродства.
У художников есть особый рецепт завоевания женских сердец – они их рисуют, и это трудно сравнить с каким-либо другим видом ухаживания.
Однажды Гертруда Стайн навестила Пикассо, когда он заканчивал работу над картиной «Моя красавица».
– Это не может быть Фернанда Оливье, – догадалась она.
Это действительно была не Фернанда, на полотне была изображена Марселла Юмбер, и картина «Моя красавица» стала его первым художественным признанием в любви к ней.
А затем вышла целая серия полотен под общим названием «Я люблю Еву».
Ну, а что Марселла? Она ответила взаимностью на подобное признание в любви, ступив тем самым на скользкую дорожку небезопасных отношений с Пикассо.
* * *
В 1912 году Пикассо снял квартиру на Монпарнасе, на бульваре Распай, в доме № 242, а затем перебрался на находившуюся по соседству улицу Шёлшер (rue Schoelcher), в дом № 5-бис.Жан-Поль Креспель по поводу этого переезда пишет:
«Пикассо, ненадолго остановившись на бульваре Распай, поселился на улице Шёлшер, напротив кладбища, в новом доме с лифтом – роскошью, приводившей в восторг его друзей. Причиной переезда явилось не только исключительно тонкое чутье, подсказавшее ему, что современное искусство переметнулось именно на Монпарнас, но также стремление оказаться подальше от вспыльчивой Фернады Оливье – его большой любви «розового периода», которую он не так давно оставил».
Там Пикассо поселился вместе с Марселлой, и там начал зарождаться его новый стиль. Это были кубистические натюрморты, в которых Марселла часто предстает в виде гитары, покоящейся рядом с пачкой табака и трубкой (например, картина «Скрипка. Я люблю Еву»).
Марселла была полной противоположностью высокой, крепко сложенной и шумной Фернанде, к тридцати годам уже утратившей очарование и загадку молодости. Жан-Поль Креспель называет ее «очаровательной, хрупкой и элегантной». На полотнах Пикассо Марселла такой и появляется, но в виде символа изящества, легкости и невесомости. Именно поэтому ее гармоничный образ у художника и связывается с музыкой и музыкальными инструментами.
Удивительно, но Пикассо, обычно «кричащий» с полотен о своей любви, не создал ни одного реалистического портрета Марселлы. То есть в его интерпретации мы не имеем ничего, что могло бы дать нам представление о ее реальной внешности. Да и вообще, когда создавалась галерея изображений женщин Пикассо, удалось найти лишь два ее фотоснимка, да и то плохого качества (на одном она, одетая в кимоно, стоит на фоне закрытой двери, на другом, сделанном двумя годами позже, – сидит у большого стола, а у ее ног спит немецкая овчарка).
Итак, не существует ни одного «нормального» портрета Марселлы кисти Пикассо, поскольку они познакомились в разгар его увлечения кубизмом. Совместное изобретение с художником Жоржем Браком. А это, как известно, наиболее оторванное от реальности течение в современной живописи. Значит, в период увлечения Марселлой Юмбер на полотнах Пикассо уже не могло быть обычной натурщицы, а изображались лишь некие формальные композиции. Но Пикассо все-таки сумел обессмертить ее имя, хотя довольно странным способом: на нескольких его полотнах есть надпись «Радость моя», а на двух написано «Я люблю Еву».
* * *
По мнению Карлоса Рохаса, его отношения с Марселлой «были настоящей идиллией». Они клялись друг другу, что будут вместе, пока смерть не разлучит их. Они говорили это совершенно искренне, даже не думая о том, что эта самая смерть может быть уже очень близко. О смерти вообще мало кто задумывается, когда нет и сорока.На горе Пикассо Марселла Юмбер умерла 14 декабря 1915 года. Ее хрупкое телосложение обусловило и ее болезненность. И потом она заразилась туберкулезом, а в начале прошлого века эта болезнь далеко не всегда успешно вылечивалась. В тот момент ей было всего тридцать…
Когда Марселла заболела, у Пикассо создавалось ощущение, что, если он покинет ее хотя бы на минуту, битва за ее жизнь будет немедленно проиграна. Нет, этого никак нельзя было допустить, и он до конца был уверен, что не отпустит ее во тьму без борьбы, что удержит ее рядом с собой, что отобьет ее у смерти. В результате он категорически отказывался отойти от ее кровати и был преисполнен по-испански упрямой решимости.
В начале декабря 1915 года Пикассо написал Гертруде Стайн трогательное письмо, возможно, самое проникновенное из всех его писем, в котором сообщалось, что Марселла уже месяц как лежит в больнице, и ее положение безнадежно. «Моя жизнь – это ад», – признавался художник.
Карлос Рохас рассказывает:
«Он каждый день навещает Еву в больнице, мотаясь из конца в конец, и у него совсем не остается времени на живопись. Гертруде Стайн письма Пикассо приносят много огорчений, поскольку она искренне привязалась к Еве, как раньше была привязана к Фернанде, а Ева, начиная с прошлого года, слабеет на глазах. И Гертруда Стайн совсем не одобряла переезд художника и Евы в новую роскошную квартиру […], окна которой выходили на кладбище. Зиму 1914 года Пикассо прожил, охваченный страхом перед немецкими воздушными налетами. Вечера они с Евой нередко проводили у Гертруды Стайн, где кроме них бывала и ближайшая подруга Гертруды Алиса Токлас. Ужинали при свечах, поскольку электричество отключали, а потом все собирались в кабинете хозяйки дома. Пикассо обычно садился на своего любимого конька, пускаясь в рассуждения о войне, представлявшейся ему преступной и бессмысленной, и о том, как они все будут выглядеть, когда Брак и Дерен вернутся домой из окопов и, положив костыли на стол, начнут похваляться своими военными подвигами. Устав, Алиса и Ева засыпали, пока сирены не возвещали окончание воздушной тревоги; иногда самолеты противника так и не появлялись в парижском небе. Свечи гасли, и Пикассо с Евой возвращались в свою роскошную квартиру, окна которой выходили на кладбище».
Пикассо понимал, что подаренная ему судьбой женщина безвозвратно уходит от него. Высшие силы ее у него забирали. Понятно, что в наказание… Но за что? Ведь его Ева пробыла с ним так недолго, и Пикассо казалось, что эти четыре с небольшим года пролетели, словно одно короткое мгновение.
Конечно же, смерть Марселлы Юмбер стала сильным ударом для художника.
Жан-Поль Креспель пишет:
«Марселла мучилась кашлем: вскоре она умерла от туберкулеза, оставив безутешного Пикассо в одиночестве. Возможно, она была единственной женщиной, заставившей страдать поглощенного искусством Синюю Бороду».
В самом деле, ее внезапную кончину влюбленный Пикассо переживал очень тяжело, со смесью боли, чувства безвозвратной потери и тихой скорби. Их радужные мечты разбились на мелкие кусочки, как рассыпалась на фрагменты реальность на его полотнах. Для него это была потеря всего – надежды, жизни, будущего, потеря тепла, потеря самого дорогого, что может быть у человека. Проклятая смерть отняла у него ту единственную, которую он не успел разлюбить и оставить сам…
* * *
Когда художник шел от свежей могилы, его ноги подкашивались. Целый день Пикассо просидел в своем жилище на улице Шёлшер, не желая никого видеть. Не было сил смотреть на привычную обстановку, в которой уже больше никогда не прозвучит звонкий смех «Куколки», не раздадутся ее легкие шаги. Перед глазами постоянно стояло ее лицо, каким он видел его в больнице – болезненное, безжизненное и бледное. И ему трудно было вспомнить, как она выглядела здоровой.Почему она умерла? Почему Бог вместо нее не забрал его, ведь он, если это было наказание, гораздо больше провинился перед ним?
Но надо было как-то свыкнуться с ужасной потерей и понять, как жить дальше…
* * *
8 января 1916 года Гертруда Стайн и Алиса Токлас, находившиеся на Мальорке, получили короткую записку от Пикассо: «Моя бедная Ева умерла».У Карлоса Рохаса читаем:
«Она всегда была очень добра к нему, и его горю нет предела […] Пикассо был с ней совершенно счастлив. Через тридцать лет, насмешливо рассказывая Франсуазе Жило о своих прежних романах, художник ни словом не обмолвится о Еве».
В самом деле, в книге Франсуазы Жило «Моя жизнь с Пикассо» упоминаний о Марселле Юмбер нет.
Биограф Пикассо Мэри Мэтьюз Джедо считает, что именно Марселла Юмбер послужила моделью для картины «Сидящая женщина в кресле», написанной в 1916 году. Она полагает, что некое подобие огромных гвоздей, словно вбитых в женскую грудь, является метафорой страшной болезни – туберкулеза. А после смерти Пикассо в его личной коллекции была найдена незавершенная картина «Художник и его модель», работа над которой, по всей видимости, была начата в 1914 году. Исходя из того, что Пикассо очень бережно хранил эту картину, Пьер Дэкс полагает, что изображенная на ней женщина – тоже Марселла Юмбер.
Мэри Мэтьюз Джедо утверждает, что выбор Пикассо, которому было свойственно трагическое мироощущение, не случайно пал на женщину обреченную, на ту, кому суждено было вскоре умереть.
Карлос Рохас по этому поводу рассуждает несколько иначе:
«Однако в связи с отношениями между Пикассо и Марселлой Юмбер возникает ряд вопросов, на которые непросто найти ответы. Как могло случиться, что человек, которого один вид человеческих страданий, душевных или физических, приводил в ужас, связал судьбу с женщиной, больной туберкулезом, и испытал с нею, по всей видимости, самое полное и счастливое за всю свою долгую жизнь чувство, точно зная, что болезнь ее по тем временам неизлечима, а затем в течение шестидесяти лет ревниво, бережно и преданно хранил память о ней, ни с кем не желая делить свою тайну? Почему этот человек, которому мысль о смерти внушала панический ужас, и в ней он со свойственным ему суеверием видел символ враждебного и противостоящего человеку начала в мироздании, перебрался вместе с Марселлой в квартиру, окна которой выходили на кладбище, и, казалось, не замечал этого, пока Гертруда Стайн не обратила его внимание? И если в отношениях с Фернандой Пикассо скорее похож на покорного сына, который занимается уборкой и ходит на рынок, то с Евой он обращался, как нежный отец с обожаемым и тяжелобольным ребенком».
Далее биограф пишет:
«Трудно сказать, как могла бы сложиться жизнь Пикассо и Евы, не умри она так рано. Кстати, Пьер Дэкс не исключает возможности, что Пикассо, несмотря на совместное счастье, время от времени изменял Еве, когда они перехали в их последнюю квартиру. Возможно, именно ее образ ищет Пикассо в молодых возлюбленных, противопоставляя их каждый раз типу возлюбленной-матери. И каждый раз воспоминание о Еве, вызывая в душе образ несчастной Кончиты, переносилось на юных возлюбленных, которые вполне годились художнику не только в дочери, но и во внучки».
Смерть унесла Марселлу Юмбер в первую военную зиму. А еще из жизни художника по разным причинам ушли его сестра Кончита и приемная дочь Леонтина, удивительно похожие на Марселлу. Вернее, не так – это Марселла была удивительно похожа на них, и это уж точно не случайно. Наверное, где-то в глубине души что-то подсказывало Пикассо, что эти его поиски «замещения» противны природе из-за потаенной внутренней связи с инцестом. Наверное… Он так и не смог залечить свои эмоциональные раны. Но когда человек пытается искусственно сократить время прохождения через все стадии душевной боли, это лишь продлевает его страдания. Вот и Пикассо, пытаясь избавить себя от мучений, продлевал их, и мы в этом очень скоро убедимся.
Глава пятая
Вы меня компрометируете
А пока вернемся в 1917 год, в прекрасный город Рим.
Настойчивые ухаживания Пикассо, окончательно пришедшего в себя после утраты Марселлы Юмбер, Ольга Хохлова первое время встречала достаточно сдержанно, а порой даже находила их излишне демонстративными.
– Вы меня компрометируете, – говорила она.
Ничего себе! Он ее компрометирует! Пикассо в жизни подобного не слышал, и такие заявления еще больше возбуждали. Он видел перед собой препятствие, которое должно было преодолено.
А Ольге пока Пикассо – ненасытный мачо, черные глаза которого были «заряжены электричеством» – просто нравился. Несмотря на то что Ольга не очень интересовалась живописью, слава Пикассо не могла не производить на нее впечатления. И все же, и все же… С одной стороны, ее немного пугал горячий темперамент и необузданность испанца. С другой стороны, еще больше пугал «завтрашний день». Революция и гражданская война в России. Возможность или, вернее всего, невозможность вернуться на Родину. Ольга прекрасно понимала, что большую карьеру в балете ей уже не сделать и надо думать об устройстве семейного очага. Но станет ли Пикассо с его богемным прошлым хорошим мужем?
И постепенно балерина начала отвечать на его бурные чувства. В самом деле, любовь богатого и известного художника зажигала Ольгу, льстила ей. Да и понимала она прекрасно, что девушке рано или поздно придется выходить замуж. Предположим, Ольга и предпочла бы русского – состоятельного, благородного происхождения… Да где же такого найдешь, когда на дворе 1917 год со всеми его «кто был ничем, тот станет всем» и прочими вытекающими последствиями? Ольга с ужасом заглянула в свое будущее и собралась сообщить матери, сопровождавшей ее в течение некоторого времени в турне дягилевской труппы, что к ней сватается Пабло Пикассо. Однако, немедленно почувствовав всю нелепость словосочетания «сватается Пабло Пикассо», она заменила его другим:
– Месье Пикассо сделал мне предложение.
Все, что знала о будущем зяте Ольгина мама, внушало ей только дрожь в коленках. С другой стороны, времена меняются… А этот мужчина, вроде бы, богат и влюблен в Ольгу.
– Может ли художник быть человеком серьезным? – проконсультировалась добрая женщина с Дягилевым, который был для нее и Богом, и чем-то вроде дельфийского оракула.
– Не менее серьезным, чем балерина, – отшутился тот.
И дело было решено.
Настойчивые ухаживания Пикассо, окончательно пришедшего в себя после утраты Марселлы Юмбер, Ольга Хохлова первое время встречала достаточно сдержанно, а порой даже находила их излишне демонстративными.
– Вы меня компрометируете, – говорила она.
Ничего себе! Он ее компрометирует! Пикассо в жизни подобного не слышал, и такие заявления еще больше возбуждали. Он видел перед собой препятствие, которое должно было преодолено.
А Ольге пока Пикассо – ненасытный мачо, черные глаза которого были «заряжены электричеством» – просто нравился. Несмотря на то что Ольга не очень интересовалась живописью, слава Пикассо не могла не производить на нее впечатления. И все же, и все же… С одной стороны, ее немного пугал горячий темперамент и необузданность испанца. С другой стороны, еще больше пугал «завтрашний день». Революция и гражданская война в России. Возможность или, вернее всего, невозможность вернуться на Родину. Ольга прекрасно понимала, что большую карьеру в балете ей уже не сделать и надо думать об устройстве семейного очага. Но станет ли Пикассо с его богемным прошлым хорошим мужем?
* * *
В Риме артисты балета жили в отеле «Минерва», а Дягилев, Пикассо и Мясин остановились в отеле «Россия». Тем не менее Пикассо встречался с Ольгой каждый день.И постепенно балерина начала отвечать на его бурные чувства. В самом деле, любовь богатого и известного художника зажигала Ольгу, льстила ей. Да и понимала она прекрасно, что девушке рано или поздно придется выходить замуж. Предположим, Ольга и предпочла бы русского – состоятельного, благородного происхождения… Да где же такого найдешь, когда на дворе 1917 год со всеми его «кто был ничем, тот станет всем» и прочими вытекающими последствиями? Ольга с ужасом заглянула в свое будущее и собралась сообщить матери, сопровождавшей ее в течение некоторого времени в турне дягилевской труппы, что к ней сватается Пабло Пикассо. Однако, немедленно почувствовав всю нелепость словосочетания «сватается Пабло Пикассо», она заменила его другим:
– Месье Пикассо сделал мне предложение.
Все, что знала о будущем зяте Ольгина мама, внушало ей только дрожь в коленках. С другой стороны, времена меняются… А этот мужчина, вроде бы, богат и влюблен в Ольгу.
– Может ли художник быть человеком серьезным? – проконсультировалась добрая женщина с Дягилевым, который был для нее и Богом, и чем-то вроде дельфийского оракула.
– Не менее серьезным, чем балерина, – отшутился тот.
И дело было решено.
Глава шестая
Провал в Париже
После Рима Дягилев повез свой балет в Париж, и 18 мая 1917 года в парижском театре «Шатле» состоялась премьера «Парада».
Это был одноактный балет, созданный на стихи Жана Кокто с музыкой Эрика Сати. Хореографом и главным исполнителем выступил Леонид Мясин, а декоратором – Пикассо.
Считается, что идея написать балет пришла к Кокто, когда он услышал произведение Сати «Три пьесы в форме груши». В результате Сати согласился написать музыку для балета, хотя до этого он ничего подобного не делал. Согласно Кокто, главной темой был парад артистов цирка, которые пытаются привлечь зрителей посмотреть их представление.
На премьере в театре «Шатле» оркестром дирижировал Эрнест Ансерме. Среди танцоров были: Леонид Мясин в роли китайского фокусника, Лидия Лопокова и Николай Зайцев в роли акробатов, Леон Вуйциковский в роли управляющего во фраке и т. д.
Это был одноактный балет, созданный на стихи Жана Кокто с музыкой Эрика Сати. Хореографом и главным исполнителем выступил Леонид Мясин, а декоратором – Пикассо.
Считается, что идея написать балет пришла к Кокто, когда он услышал произведение Сати «Три пьесы в форме груши». В результате Сати согласился написать музыку для балета, хотя до этого он ничего подобного не делал. Согласно Кокто, главной темой был парад артистов цирка, которые пытаются привлечь зрителей посмотреть их представление.
На премьере в театре «Шатле» оркестром дирижировал Эрнест Ансерме. Среди танцоров были: Леонид Мясин в роли китайского фокусника, Лидия Лопокова и Николай Зайцев в роли акробатов, Леон Вуйциковский в роли управляющего во фраке и т. д.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента