Неизвестен Автор. Бои у Хасана - Партийно-политическая работа в боевой обстановке (Сборник)

   К моменту перемирия, которое было объявлено 11 августа, на советской территории не было больше ни одного японского солдата. Японцы попытались было в самый последний момент выдвинуться вперед на нашу территорию, накапливаясь за камнями сопки Заозерной. Они воспользовались тем, что огонь с нашей стороны был прекращен ввиду начавшегося перемирия. Однако настойчивая позиция нашего командования заставила японцев уважать заключенное, соглашение и отойти на линию, которую они занимали до перемирия.
   Сейчас мы уверенно держим в своих руках отвоеванные сопки, политые кровью сынов социалистической родины, павших на защите советских границ.
   Красноармеец Л. Антипов
   Грозные атаки
   Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Солнце вырвалось из-за туч. Пустынные улицы поселка оживились. Слышны смех и говор. Курсант Панченко подошел к окну и открыл его. В класс ворвались прохлада и аромат газона.
   Панченко, улыбаясь, смотрел на улицу, на деревья, на цветы газона, раскинутого возле окна казармы, на траву, омытую дождем.
   Ему было особенно радостно в это свежее утро. Сегодня он получил письмо от родных, но еще не вскрывал его: решил прочитать после окончания занятий. Было приятно сознавать, что вот здесь, в левом кармане гимнастерки, лежит конверт, в котором заключены слова и мысли близких, дорогих. Панченко потрогал карман и снова улыбнулся. Он окинул взглядом долину с ее свежей зеленью и внимательно посмотрел на сопки, синим бордюром обрамляющие горизонт.
   По сопкам шла граница, а за ней чужая, незнакомая страна.
   - Товарищ Панченко!
   Он обернулся.
   В классе за столами сидели бойцы над книгами и тетрадями.
   Панченко - лучший курсант-отличник - руководил общеобразовательной подготовкой. Сейчас был урок арифметики, красноармейцы самостоятельно решали задачи.
   - Товарищ Панченко, у меня ничего не получается.
   - Как же так?
   Красноармеец Галанин подошел к столу групповода и рассказал, чего он не понимает. Панченко объяснил, как решается задача.
   Галанин разобрался в своей ошибке и, глядя на руководителя, сказал:
   - Завидую я вам, товарищ Панченко. Все вы знаете. Так хорошо объяснили, что лучше и не надо. Вот понял я, а начну решать - не получается...
   - Получится, товарищ Галанин. Я с вами отдельно займусь,
   - Спасибо. Хочется мне.
   Панченко не дослушал. Почувствовав, что кто-то стоит у него за спиной, он обернулся:
   - Встать, смирно! - и звонким, четким голосом Панченко отдал рапорт командиру части.
   - Как успехи? - спросил командир.
   - Хорошо. Есть некоторые отстающие, но думаю и их подтянуть. Главное большое желание у всех учиться.
   Командир Ласкин внимательно глядел на Панченко. Ему было приятно смотреть на этого живого, энергичного юношу, немного смущавшегося в его присутствии. Он перевел взгляд на сидевших вокруг бойцов, на их сосредоточенные лица. "Какие прекрасные бойцы! - думал Ласкин. - С такими не страшен никакой враг".
   Он сказал групповоду:
   - Сообщите вашей группе: сегодня после занятий состоится митинг в клубе части, - и вышел из класса.
   * * *
   - Товарищи!..
   Зал мгновенно затих.
   Комиссар Пожарский обвел глазами напряженные лица бойцов.
   Все жадно, вопрошающе глядя на него, ждали, что скажет комиссар. По его необычайно возбужденному виду заключили, что Пожарский должен сказать что-то особенно важное.
   - Товарищи! - начал комиссар. - Японские самураи. Эта гадина!. - От прилива гнева комиссар на мгновение смолк, но, взяв себя в руки, продолжал. - Эти подлые авантюристы напали на наши священные рубежи и заняли пядь нашей земли - Заозерную сопку.
   Ропот негодования пробежал по рядам. Кто-то крикнул:
   - Раздавить гадину!..
   Успокоив внезапно взбушевавшееся море гнева, комиссар стал посвящать бойцов в подробности провокационного налета японской военщины. Он старался быть спокойным, но это ему не удавалось; Пожарский уже встречался с самураями в бою 25 марта 1936 года, был ранен и с тех пор всякий раз, когда говорил об авантюрах зарвавшихся соседей, не мог удержаться от гнева.
   Страстная речь комиссара произвела сильное впечатление. Атмосфера была так напряжена, что все бойцы и командиры готовы были тотчас же ринуться в. бой.
   - Будем просить командование соединения, чтобы нас первыми послали в. бой, чтобы мы первые могли уничтожить бешеных псов фашизма. Я уверен, что с доблестью выполним эту задачу, и наша родная земля будет вновь свободна от всякой нечисти.
   Кончая свою речь, Пожарский провозгласил здравицу за честь вождя народов товарища Сталина.
   Дружное красноармейское "ура" трижды потрясло воздух. Эхо его, как грозное предостережение, мчалось к границе.
   После комиссара выступил командир части Ласкан.
   Его горячая боевая речь дышала негодованием.
   - Эти оголтелые бандиты давно пытаются нарушить нашу счастливую жизнь. Но они просчитаются. Стальной кулак Красной Армии развеет ворах эту падаль. Наши границы будут вновь свободны, и на них будет по-прежнему развеваться наше красное знамя.
   Узнав, что пограничники уже вступили в бой, геройски защищая родную землю, и среди них уже есть убитые, зал не мог сдержать своего волнения.
   - Товарищи! - взволнованно говорил курсант Панченко. - Чувство гнева и ненависти к врагу клокочет в моей груди. Я хочу первым пойти в бой и, если понадобится, отдам свою жизнь, самое дорогое, что я имею, за счастье моей родины...
   Ласкин слушал эти искренние слова, и его сердце вновь, как тогда в классе, наполнялось любовью к молодым бойцам, пламенным патриотам своего отечества.
   Пожарский вошел в кабинет командира части.
   Ласкин отложил в сторону бумаги и, приподнимаясь, спросил:
   - Ну, что?. Были?..
   - Был. - Пожарский тяжело опустился в кресло.
   Ласкин нетерпеливо ждал, что окажет комиссар.
   - Часть в бой пока не идет.
   - Ну?. И никакой надежды?
   Комиссар сумрачно посмотрел в окно.
   - Почти.
   Комиссар барабанил пальцами по столу.
   - Что нам с бойцами делать? - после короткого молчания спросил Ласкин. - Все в бой рвутся...
   - Да-а!. - протянул комиссар, вое так же глядя в окно, и внезапно, улыбнувшись, посмотрел на Ласкина:
   - Будем проситься, Анатолий Федорович, до тех пор, пока не пустят.
   После этого разговора командир и комиссар несколько раз были у командира соединения. Наконец, часть получила приказ выступить.
   Приказ был встречен восторженно.
   Батальон, совершив ночной марш, расположился лагерем на указанных в приказе высотах. Стали ждать боевого приказа.
   Около высоты Заозерной шли бои. В них постепенно втягивались различные виды оружия и техники. Японские самураи, не желая расставаться с занятой высотой, открыли артиллерийский огонь. В ответ заухали наши батареи. Целые дни была слышна непрерывная канонада. Мимо части проезжали санитарные машины с ранеными. Приказа однако все не было. Командир соединения несколько дней держал часть в резерве. Нетерпение увеличивалось.
   Уже полчаса, как Ласкин сидел в палатке радиста и, не отрываясь, слушал вечерний выпуск последних известий.
   Весь советский народ с волнением следит за событиями у озера Хасан. Все горят возмущением, гневом и ненавистью к провокаторам войны.
   Народ приветствует свою родную Красную Армию, желает своей защитнице скорейших побед над врагом.
   Радист торопливо записывал содержание передач, чтобы завтра на утренней политинформации бойцы могли получить свежие известия.
   Было уютно сидеть в этот поздний час здесь, в палатке. Усталость брала свое. Голова, отяжелев, склонялась на плечо, веки смыкались.
   В приемнике что-то зашумело, голос диктора куда-то исчез, стали доноситься нестройные обрывки мелодий...
   Пока радист настраивает приемник, можно на миг сомкнуть веки.
   - Товарищ командир!
   Ласкин быстро открыл глаза.
   - К вам посыльный.
   Из полутьмы палатки на свет вынырнул красноармеец.
   - Товарищ командир! Вас срочно вызывает командир соединения.
   Сна как не бывало. Ласкин быстро поднялся и через несколько минут мчался на коне в штаб.
   Комиссар Пожарский уже был там.
   - Не знаешь, зачем вызывают? - спросил его Ласкин.
   Глаза Пожарского смеялись. Было ясно, что он знал.
   - Сейчас узнаем, Анатолий Федорович. Узнаем...
   Через несколько минут полковник Базаров вызвал их к себе...
   Возвращались под утро. Ехали медленно, наслаждаясь прохладой и чувствуя прилив необычайной бодрости и сил.
   Въехали на холм и остановились, невольно залюбовавшись развернувшейся перед ними панорамой. Нежные переливы восходящего солнца окрашивали море в сказочные цвета. Близлежащие холмы и прибрежные скалы были окутаны предутренней сизой дымкой.
   - Как просто и красиво, - заметил Ласкин.
   - Да, - проговорил комиссар и, помолчав, добавил:
   - Жизнь - замечательная штука. Помните слова Кирова на XVII партсъезде: "Успехи действительно у нас громадны. Чорт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить..."
   На небе гасли последние звезды.
   Всадники спустились к подножию холма, к своему лагерю. Ласкин прошел в палатку начальника штаба. Луночкин еще спал. От легкого прикосновения руки он тотчас же вскочил. Ласкин сел на складной стул и, улыбаясь, смотрел на Луночкина.
   - Ну, начальник, радуйтесь. Сегодня у нас праздник.
   - Да что вы?
   - Присаживайтесь к столу. Давайте карту, познакомлю с боевым приказом.
   Давно рассвело. Горнист сыграл подъем. Люди завтракали. Командир с начальником штаба сидели над картой и тщательно уточняли детали предстоящего боя.
   В палатку пришли комиссар и отсекр партбюро. Пожарский сел около стола и обратился к. Ласкину:
   - Мы думаем митинг устроить перед обедом.
   - Да, да! - согласился командир. - Я тоже так думаю. - И, поворачивая карту к комиссару, добавил: - Вот, товарищи, какой мы намечаем план атаки...
   Митинг близился к концу.
   Слово получил начальник штаба.
   - Товарищи! Наша Красная Армия пользуется большой любовью всего советского народа. Сегодня мы получили подарки от трудящихся Краскино, которые посылают нам самые горячие и дружеские пожелания. Вот послушайте, что пишет вам молодая девушка, работница районного финансового отдела.
   Луночкин берет из пачки одно письмо и читает:
   "Я горю желанием попасть на фронт, чтоб помочь вам перевязывать ваши раны, если вы будете ранены".
   Луночкин читает письма одно за другим, и все они вызывают гул одобрения, в каждом из них чувствуется беспредельная любовь к родине, к бойцам Красной Армии.
   "Дорогие защитники родины, - пишет старый рабочий, - посылаю вам маленький подарок, который мы со старухой собрали для вас. Желаю вам скорой и хорошей победы. Мои годы уже не те, но, если надо будет, возьму винтовку в руки. Моя старуха вчера на митинге так и заявила: "Поеду на фронт лечить раненых".
   Общее веселье вызывает письмо девятилетнего пионера: "Дядя красноармеец! Хорошенько бей японцев. Когда маленько подрасту, приеду к вам, а то сейчас меня мама не пускает, говорит - там страшно. А я ничего не боюсь. Я храбрый. Это сказала Галя, соседкина дочь. Честное пионерское.
   Захар Брутин".
   Письма прочитаны. На столе высится груда пакетов-подарков. Ласкин начинает приглашать к столу бойцов и командиров.
   Первым подходит младший командир Махов. Комиссар Пожарский весело оглядывает его и вручает ему одеколон. Махов не успел побриться: был занят на дежурстве.
   - Вот и кстати, - смеется комиссар, - побреетесь, а дотом и одеколоном освежитесь.
   - Я очень тронут подарком, - говорит Махов, смутившись, - я чувствую, как заботится о нас население. Обязуюсь выполнять все задания только на "отлично" и буду бить самураев, не щадя сил и, если надо, жизни.
   Бойцы приветствуют заявление Махова громкими аплодисментами.
   - Рыбачук! - выкликает Ласкин.
   Комиссар берет сверток, развертывает его.
   - Ого! Нашему врачу богатый подарок. Не иначе, как девушка прислала.
   Врач тронут. Волнуясь, он говорит:
   - Конечно, дело не в подарке, а в той любви, душевной теплоте, какую питает народ к своей армии...
   Отойдя в сторону, он находят в свертке заботливо подрубленные платочки, воротнички, достает зубную щетку, печенье, конфеты.
   - Пономарев!
   Молодой, недавно приехавший из школы, лейтенант подходит к столу.
   Гора подарков постепенно тает. На митинге общее оживление. Всех радуют эти скромные подарки и веселые шутки комиссара.
   - А теперь, - заявляет Пожарский, когда все подарки розданы, - нам нужно написать ответное письмо нашим друзьям, заверить их, что враг будет уничтожен, пожелать им побед на трудовом фронте.
   - Правильно! - отзывается собрание.
   Политрук Панкратов подходит к столу, в руках у него листок бумаги.
   - У меня, товарищи, есть набросок этого письма. Если разрешите, я вам его прочту.
   - Читайте, читайте!.. "Дорогие товарищи!
   Мы воодушевлены вашим призывом к защите социалистической родины. Эту почетную задачу мы выполняем сейчас. Мы знаем, что трудящиеся Советского Союза, под руководством любимого вождя товарища Сталина и наркома обороны маршала Советского Союза товарища Ворошилова, все, как один, встанут на защиту нашей цветущей родины. Заверяем вас, что мы не позволим японским фашистам, троцкистам, наглым провокаторам нарушить мирный труд трудящихся Советского Союза, мы нанесем им такой удар, от которого затрещат, а кое-где рухнут устои империализма.
   По поручению общего собрания бойцов, командиров и политработников:
   Ласкин, Пожарский, Черненко. 5 августа 1938 года".
   Шумные овации собрания. Комиссар объявляет:
   - Сейчас покупаемся, пообедаем, а потом и в путь.
   Ласкин вызывает к себе командиров подразделений:
   - Купание производить организованно, - говорит он им, - под вашим наблюдением. Будьте осторожны - река небольшая, но глубокая. Проверьте, все ли умеют плавать. Спустите лодку. Через несколько минут река огласилась разноголосыми криками, хохотом. Красноармейцы ныряли, плавали и веселились, как дети.
   Командир и комиссар разделись в палатке и стали спускаться к реке.
   - Столяров, - воскликнул Пожарский, увидев отсекра бюро ВЛКСМ, - а вы что в одежде?. Купаться, купаться, милок. В воду!..
   - Сейчас, товарищ комиссар.
   - Спешите, спешите, милок.
   Подойдя к реке, Пожарский сразу бросился в воду и поплыл крупными саженками, по-волжски.
   Купание доставляло всем громадное удовольствие. Красноармеец Мякшин вылез из воды, взобрался на бугорок и запел:
   "Солнце ждет нас, зовет.
   Вся природа в гости к себе просит:
   И вода, и песок, и полянка, и лесок,
   Ветер приглашение разносит..."
   - Кончай купанье! - раздается команда.
   Через несколько минут на реке снова покой и тишина.
   На другой день с утра началась сильная артиллерийская
   Непрерывно слышались тяжкие вздохи гаубиц, рев снарядов громыхание взрывов. Батальон находился в резерве.
   Ласкин и Пожарский с напряженным вниманием наблюдали за артиллерийской подготовкой. В бинокль хорошо была видна каменистая вершина Заозерной.
   Ежеминутно на сопке вспыхивало облако дыма, а затем ветер доносил звук - резкий и сухой.
   Был ясный, солнечный день. На горизонте одиноко бродили стайки белых облаков. Жаркое солнце нещадно палило.
   Ласкин посмотрел на часы: 15.00.
   - Самолеты! - крикнул кто-то.
   Все обернулись. Из-за сопок показалось звено самолетов, затем вынырнули еще два, потом еще...
   Появление каждого нового звена сопровождалось возгласами восторга.
   Кто-то попробовал сосчитать самолеты:
   - Двадцать, тридцать. Еще девять. Еще...
   Грозная туча самолетов, не знающая преград, уверенно приближалась к врагу.
   Гул канонады дополнился гулом моторов. Он все усиливался, восхищал бойцов, вселял бодрость и уверенность в победе.
   - Ну, самураи, держись! - воскликнул молодой лейтенант и, обращаясь к Ласкину, добавил: - Ну и красота...
   Ласкин улыбнулся. Ему было понятно чувство своего соседа: и сам он испытывал гордость за силу советской техники, когда смотрел на огромные бомбовозы.
   Самолеты приближались к озеру Хасан. Передовые из них уже летели над окопами противника.
   На голубизне жаркого неба появилось белое облачко взрыва, за ним другое, третье. По самолетам била зенитная артиллерия самураев. Но взрывы были слишком низки.
   И вдруг воздух дрогнул. Послышался глухой и мощный раскат взрывов.
   Ласкин посмотрел на Заозерную. То, что он увидел, надолго запечатлелось в его памяти.
   Огромные столбы дыма и земли возникали один за другим по всей линии окопов самураев. Огромное темное облако совсем поглотило сопку. Новые взрывы авиабомб на миг вздымали вверх дымные фонтаны, которые затем растворялись в черное облако.
   Ласкин с увлечением смотрел на эту картину современного боя. Ему вспомнились слова товарища Ворошилова: "Кто силен в воздухе, тот в. наше время вообще силен".
   Когда самолеты; вели бомбежку, внизу загудели танки и, поворачивая башни к врагу, тяжело поползли к подножию сопки.
   Ласкин видел, как они поровнялись с линией наших окопов.
   Мощная лавина бойцов ринулась за танками и вскоре обогнала их в своем стремительном беге.
   Пехота шла штурмом на самураев. Впереди развевалось алое знамя. Японские окопы начали оживать. Сначала неуверенно, а потом все сильнее и сильнее хлынул свинцовый ливень из пулеметов, и вскоре по всему фронту возобновилась неугомонная трескотня пулеметов и ружейных залпов.
   Японские войска упорно держались на сопке. Пулеметы, захлебываясь, поливали свинцовым дождем нашу наступающую пехоту.
   В нескольких местах рвались вражьи снаряды. Но красноармейские роты уверенно поднимались к вершине. Впереди по-прежнему реяло красное знамя. Один знаменосец упал, сраженный пулей, но знамя тотчас же подхватил другой, и оно снова впереди, снова зовет и увлекает за собой...
   Только под вечер, преодолев яростное сопротивление самураев, части Красной Армии прорвались к вершине Заозерной, и один из героев водрузил древко знамени между камнями гребня.
   Это была поистине величественная картина. В наступающей мгле, под грохот и блеск взрывов, под зловещий визг непрерывного потока пуль, знаменосец бесстрашно стоял на гребне каменного выступа и укреплял знамя.
   Простреленное пулями, оно развевалось на вершине, как символ победы.
   Заозерная снова стала советской. Но часть скатов высоты была еще занята врагом.
   * * *
   На другой день, после полудня, командир части выстроил свои подразделения.
   - Товарищи, - сказал он, - нам оказана большая честь. Нашей части дан боевой приказ: уничтожить противника на скатах высоты Заозерной...
   Крики "ура" не дали договорить Ласкину.
   Комиссар Пожарский призвал бойцов оправдать эту честь и уничтожить банду японской военщины.
   Командир объяснил бойцам обстановку, познакомил с маршрутом, указал на особенности предстоящего боя.
   - Все ясно, товарищи? - спросил он в заключение.
   - Все, товарищ командир! - было ему ответом...
   В огромной воронке от снаряда собралось летучее партсобрание.
   Отеекр партбюро Дуреев поставил перед всеми партийцами задачу: быть впереди и вести за собой всех бойцов и командиров, быть всегда с массой.
   - Задача сегодняшнего дня, - говорил Дуреев, - это большевизация Красной Армии. У нас есть все возможности сделать нашу часть партийно-комсомольской. Сейчас мы пойдем в бой.
   Это - прекрасная проверка людей, их преданности нашей партии, родине. Нужно энергичнее, шире развернуть работу среди наших славных бойцов и командиров, и мы с честью выполним свою задачу.
   После собрания одно из подразделений, с Дуреевым во главе, уходит на юг, чтобы занять оборону на берегу Тумень-Ула для обеспечения левого фланга от переправы японского десанта через реку. Другие подразделения уходят на Заозерную.
   Красноармейцы шли к месту боя.
   Панченко чувствовал необычайный подъем. Правда, волновал предстоящий бой, но кругам шли близкие товарищи, славные ребята, шли уверенные, бодрые. Командир и комиссар удивительно спокойны.
   Некоторым хотелось петь, но петь нельзя. Кондратенко не вытерпел и шопотом повторял слова песни:
   "Страна моя, Москва моя,
   Ты самая любимая..."
   Панченко тихо подпевал про себя...
   Спокойствие и боевой задор товарищей передавались ему. Легкое облако тревожных дум испарилось, и на его место вселилось боевое чувство. Какая-то особенная радость охватывала его. она не помещалась внутри и сквозила во всем: во взгляде, в жесте, в улыбке...
   Вспомнилась любимая девушка...
   Она еще не знает, что он решил навсегда остаться здесь, в этом замечательном крае, служить в РККА. Придется ей приехать сюда. Какая будет радостная встреча!
   Панченко начал рисовать себе картину будущей встречи, но взглянул на своего командира, и ему стало стыдно. Лицо командира отделения было серьезно и сосредоточенно.
   - Ну и глупец, - подумал Панченко, - о чем я мечтаю...
   Жаркое солнце жгло беспощадно.
   Миновав небольшую лощинку, колонна приблизилась к склонам высоты Заозерной.
   Движение происходило скрытно от неприятеля.
   Самураи, предчувствуя подход наших войск, вели непрерывный артиллерийский огонь, создавая преграду к подступам высоты.
   Снаряды рвались по дороге, идущей у подножия Заозерной, некоторые взрывались в лощине, недалеко от колонны, некоторые падали в озеро, поднимая фонтаны брызг.
   На склонах расположилась другая часть. Она вела ожесточенную перестрелку с самураями, поражая их огневые точки. Ласкин подошел к штабу части, чтобы получить уточненную обстановку.
   Часть скатов высоты Заозерной по-прежнему оставалась занятой японскими войсками. Изрыв их окопами, соединенными между собой подземными ходами, самураи создали себе прекрасную оборону.
   У Ласкина созрел план действий. Используя складки местности, незаметно подползти к противнику, выйти ему в левый; фланг и обрушиться неожиданной атакой.
   Для успешного выполнения этого плана требовались особая выдержка и осторожность. Чтобы противник не обнаружил движения колонны раньше времени, следовало отвлечь его внимание. Эту задачу должны были осуществить орудия и станковые пулеметы. Приказав им занять огневые позиции и, по сигналу открыть огонь по самураям, командир вернулся к своим, подразделениям.
   Обстановка и решение доводятся до каждого бойца.
   Приближается решительный момент.
   Любовно, как заботливый отец, комиссар Пожарский всматривается в лица бойцов и командиров - все ли готовы, все ли: в состоянии идти в атаку.
   Во взгляде каждого горит желание поскорее ринуться в бой и уничтожить подлых захватчиков.
   Пожарский остается доволен: разве можно не победить с такими бойцами!
   Командир и комиссар стоят рядом. Бойцы смотрят на тех, кто сейчас поведет их в бой: на командира, твердого и решительного, преданного сына своей родины, на комиссара - непреклонного большевика, любовь и заботу которого каждый испытал на себе.
   Разве можно не побеждать с такими командирами?
   - Ну, ребятки, идемте, - с душевной теплотой произносит комиссар.
   Панченко чувствует: теплая волна подступает к сердцу. так любовно звучат слова Пожарского в хаосе непрерывных взрывов и трескотни пулеметов.
   Пулеметчик Черепанов переживает то же самое. Ему хочется заслужить любовь комиссара. Он готов идти за ним куда угодно...
   Соблюдая осторожность и тщательно маскируясь, два подразделения двинулись в обход левого фланга противника. Шли по колено в грязи, а часто ползли, стараясь ничем не выдать своего движения.
   Первое, самое близкое от противника подразделение вел Пожарский. В каждом жесте, в каждом движении комиссара чувствовалась воля большевика. Он шел, непреклонный и твердый, с суровым выражением лица, и лишь иногда его лицо озарялось улыбкой, ободрявшей бойцов. Вместе с комиссаром шли отсекр бюро ВЛКСМ Столяров и командир подразделения Попов.
   Параллельно шло другое подразделение. С ним был командир части Ласкин. Он шел рядом с командиром подразделения Стецюком - молодым, волевым лейтенантом - и начальником штаба Луночкиным.
   С вершины сопки заметили движение подразделений. Кто-то замахал пилоткой, затем подбросил ее и крикнул:
   - Товарищи! Вперед! На подмогу!.
   Ласкин услыхал призыв и ответил:
   - Идем на подмогу, товарищи, держитесь!..
   Убежденный в неприступности созданного им укрепления, противник беспорядочными выстрелами отвечал на ураганный огонь пулеметов и артиллерии.
   И вдруг мощное, громовое "ура" потрясло воздух. Самураи с ужасом оглянулись. Прямо на них лавиной катились бойцы. Впереди всех, с гранатой в руке, бежал комиссар.
   - Бей фашистов! - раздался его призыв. - Нет места ни одному гаду на нашей священной земле! За родного Сталина! За великую родину! Вперед!
   В это время Ласкин с другим подразделением подходил к исходной точке. Услышав, что Пожарский пошел в атаку, Ласкин выхватил пистолет и, потрясая им в воздухе, крикнул:
   - За родину! За Сталина! Вперед! - и первый побежал к окопам противника. Луночкин и Стецюк последовали его примеру. За ними рванулись бойцы.
   Грозное "ура" волной перекатывалось по рядам наступающих.
   Ошеломленные неожиданным натиском, японцы растерялись. Побросав винтовки, они, как крысы, забегали по подземным ходам. Визгливая ругань и побои офицеров заставляют самураев на минуту побороть страх. Они открыли огонь. В наших рядах упал один, другой, но комиссар быстро шел вперед, увлекая за собой бойцов. От ожога ноги Пожарский споткнулся, но тотчас же выпрямился и двинулся к окопам, откуда все сильнее раздавалась стрельба...