Страница:
Взять хотя бы регулярные жертвоприношения предкам - исключительно семейный, клановый ритуал. В Древнем Китае невозможен диалог человека с Богом или апелляция к нему отдельной личности. Нет ничего напоминающего библейского Иону или пророков, впрочем, не существует и самого понятия Бога-Творца - его заменяет безликое Дао, черное Небытие, творящая мир Пустота. Различные божества древних китайцев не слишком антропоморфны и воспринимаются скорее как предки. Что же касается Неба, которое обозначается тем же иероглифом, что и "великий человек" лишь с дорисовкой некоего "венца" над головой, то прерогатива общения с ним принадлежит лишь "сыну Неба", то есть императору. Впрочем, он общается с божеством не как индивид, а как потомок, ответственный перед предком за всю Поднебесную. Вообще судьба человеческого сообщества как целого всегда мыслится в Древнем Китае более важной, чем судьба любой его части - та повсеместно приносится в жертву целому, подчас с удручающей жестокостью.
Однако мы были бы неправы, если бы на фоне торжества всеобщности не заметили признаков постепенного самосознания личности. Пусть философская школа тоже именуется семьей и все связи в ней воспринимаются как вариации родственных, но уход из родных мест к учителю уже предполагает необходимость индивидуального выбора. В конфуцианстве рождается идеал "благородного мужа", носителя высших моральных качеств, который "не присоединяется к стае", не мирится с ролью орудия, не воспринимает себя "сосудом" и "утварью". Высшей ценностью почитается "жэнь" - гуманность, милосердие, которое предполагает прежде всего общение между двумя индивидами. Мо-цзы выдвигает идею "всеобщей любви", когда человек "любит не только своих близких" и готов перенести ради другого многие муки. В даосизме поиски индивидуального бессмертия начинают объединяться с идеей добра или хотя бы непричинения зла ничему живому. "Не делай другому того, чего себе не желаешь", - говорит Конфуций ученикам, и его слова напоминают нам аналогичный принцип, провозглашенный на противоположном конце Азии пять веков спустя. Иначе говоря, мир в своем развитии един, и столь далекий от нас во всех отношениях Китай демонстрирует это в полной мере.
И. С. Лисевич
КОНФУЦИАНСТВО
Лунь юн [1]
1.1 Учитель сказал [2]:
Не радостно ль
Учиться и постоянно совершенствоваться?
И не приятно ль
Видеть друга, идущего издалека?
Не тот ли благородный муж,
Кто не досадует, что неизвестен людям.
1.2 Юцзы [3] сказал:
Редко бывает,
Чтобы человек, почтительный к родителям и старшим,
Любил бы нападать на высших,
И не бывает вовсе,
Чтобы тот, кто не любил бы нападать на высших,
Любил бы затевать смуты.
Благородный муж трудится над корнем,
С установлением корня рождается и путь.
Сыновняя почтительность и уважение к старшим
Это и есть корень милосердия!
1.3 Учитель сказал:
Милосердие - редкость
При искусных речах и добропорядочной внешности.
1.4 Цзэнцзы [4] сказал:
Я на день себя трижды вопрошаю:
Остался ли я верен тем, для кого стараюсь,
И сохранил ли искренность в общении с друзьями,
И повторял ли то, что мне передавалось.
1.14 Учитель сказал:
Если благородный муж не думает о сытости
И не стремится жить в покое,
Проворно служит, осторожно говорит
И исправляется от приближения к пути,
Он может называться любящим учиться.
1.16 Учитель сказал:
Не печалься о том, что люди тебя не знают,
А печалься о том, что ты не знаешь людей.
2.1 Учитель сказал:
Кто правит согласно добродетели,
Подобен северной звезде:
Стоит на своем месте
В кругу других созвездий...
4.1 Учитель сказал:
Прекрасно там, где пребывает милосердие.
Разве достигнуть мудрости,
Если не жить в его краях?!
4.2 Учитель сказал:
Лишенный милосердия
Не может долго оставаться в бедности,
Не может постоянно быть полным радости.
Милосердный находит в милосердии покой,
А мудрый в милосердии находит пользу.
4.3 Учитель сказал:
Лишь милосердный человек
Умеет и любить людей,
И ненавидеть.
4.4 Учитель сказал:
Если стремиться к милосердию, не будет зла.
4.5 Учитель сказал:
Знатность и богатство
Это то, чего так жаждут;
Если я их обретаю незаслуженно,
Ими не пользуюсь.
Убожество и бедность
Это то, что люди ненавидят;
Если я их обретаю незаслуженно,
Ими не гнушаюсь.
Как может благородный муж добиться имени,
Если отвергнет милосердие?!
Благородный муж даже на время трапезы не забывает о милосердии,
И в спешке - непременно и тогда,
И под угрозой - непременно и тогда.
4.6 Учитель сказал:
Я не видел, чтобы тот, кто любит проявлять милосердие,
Ненавидел бы то, что лишено милосердия.
У любящих проявлять милосердие
Нет ничего, чтобы это превышало.
Кто ненавидит то, что лишено милосердия,
Тот проявляет милосердие
И не позволяет ничему из того, что лишено милосердия,
Его касаться.
Сможет ли кто-нибудь однажды проявить милосердие?
Я не видел тех, у кого бы сил для этого недоставало.
Может быть, они и есть,
Но я таких не видел...
6.20 Учитель сказал:
Знающему далеко до любящего;
Любящему далеко до радостного.
6.21 Учитель сказал:
Кто возвышается над средним человеком,
С тем можно говорить о высшем;
Кто его ниже,
С тем о высшем говорить нельзя...
16.6 Конфуций сказал:
Рядом с благородным мужем
Допускают три ошибки:
С ним говорить,
Когда ни слова не доходит до него,
Это опрометчивость;
Не говорить,
Когда слова бы до него дошли,
Это скрытность;
И говорить,
Не наблюдая за выражением его лица,
Это слепота.
Семененко И. И. Афоризмы Конфуция. М., 1987. С. 263, 266-267, 272, 296
Мэн-цзы [5]
1. Гао-цзы сказал:
- Человеческая природа подобна иве, а чувство долга подобно деревянной чаше. Воспитать в человеке человечность и долг - все равно что вырезать чашу из ивы.
- Но разве вы сможете вырезать чашу, не насилуя природы ивы? - возразил Мэн-цзы. - Ведь чтобы вырезать чашу, нужно прежде искалечить иву. Стало быть, изувечив дерево, вы смастерите из него чашу, а изувечив человека, сделаете его человечным и справедливым? Если вся Поднебесная станет отныне считать человечность и долг злом, то виною тому - только ваши речи!
2. Гао-цзы сказал:
- Человеческая природа подобна стремительному потоку: пустите его на восток - потечет на восток, пустите на запад - потечет на запад. Ей безразличны добро и зло, как воде безразличны восток или запад.
- Воде и впрямь безразлично - восток или запад, - сказал Мэн-цзы. - Но разве безразличны ей верх и низ? Человек по природе стремится к добру, так же как вода устремляется вниз. И нет среди людей таких, что были бы несклонны к добру, как нет воды, которая бы не текла вниз. Вот перед вами вода: если хлопнуть по ней ладонью, заставив взметнуться, она подпрыгнет выше лба; если ее, взволновав, привести в движение, она подымется в горы. Но разве такова ее природа? Только сила понуждает ее так поступать. И когда человека заставляют творить зло, с его природой поступают подобным же образом.
10. Корзинка риса, миска похлебки: получишь - будешь жить, не получишь - умрешь. Но предложи их с грубым окриком - и не возьмет даже бродяга. А предложи их, пнув ногою, - откажется и нищий!
11. Мэн-цзы говорил:
- Человечность - это сердце человека. Долг - это путь человека. Как жаль, когда люди бросают свой путь и не идут по нему, теряют свое сердце и не знают, как отыскать! Когда теряют кур или собак, знают, как их отыскать, а когда сердце теряют, не знают! Смысл учения - только в том, чтоб отыскать свое потерянное сердце.
12. Мэн-цзы говорил:
- Вот безымянный палец - он согнут и не разгибается. Боли это не причиняет, работать не мешает. А ведь найдись где-нибудь человек, способный разогнуть вам этот палец, и даже путь от Цинь до Чу не показался бы далеким. А все лишь оттого, что палец не как у людей. Когда палец не как у людей, на это досадуют. А вот если сердце не как у людей - это досады не вызывает! Стало быть, не понимают, что важнее.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 60-61
Сень-цзы [6]
Врожденные свойства - это плод действий неба, которых нельзя добиться учением и невозможно создать самому.
Человек имеет злую природу. Доброе в человеке - это благоприобретенное. Нынешний человек от рождения стремится к выгоде. Это приводит к тому, что люди начинают соперничать между собой и проявляют неуступчивость. Человек от рождения проникнут ненавистью. Если следуют этому свойству человеческой природы, то у людей появляется желание причинить друг другу зло и уже не придется говорить о доверии и преданности. От рождения уши и глаза обладают жадностью к наслаждению: уши любят приятные звуки, глаза любят красивые, хорошо сочетающиеся цвета. Если следуют этой стороне природы человека, то появляется развращенность и уже не придется говорить о правилах ли, справедливости и долге. Таким образом, послушное следование врожденной природе человека, повиновение чувствам неизбежно порождает соперничество; в этом случае все люди будут нарушать укоренившийся порядок и благонравие, что приведет к хаосу в государстве. Поэтому необходимо путем воспитания изменять природу человека, обучая его правилам ли, справедливости и долгу. Только после этого люди будут проявлять уступчивость друг другу, их поступки будут соответствовать древним книгам и установленным правилам и в государстве восстановится покой. Из сказанного следует, что человек имеет злую природу, а его добродетели благоприобретены (там же).
Есть люди, которые спрашивают: если природа человека злая, то откуда же возникают правила ли и справедливость? Отвечаю: все правила ли и справедливость созданы совершенномудрыми, а вовсе не возникли из изначальной природы человека... Совершенномудрый после глубоких размышлений и раздумий постигает правила человеческих поступков и на основе этого устанавливает правила ли и мерила справедливости, создает законность (там же).
Мэн-цзы говорил: "Природа человека добрая". Я утверждаю, что это неправильно. С древности до наших дней добро, о котором говорят люди в Поднебесной, - это соответствие поступков и высказываний истинному дао, соблюдение установленных правил. Зло, о котором говорят люди, - это однобокое, корыстное стремление к выгоде и нанесению [другому] ущерба, к предательству и мятежу. Таково различие между добром и злом. Если предположить, что природа человека действительно изначально соответствовала истинному дао, что человек всегда следовал установленным правилам, то зачем еще существовали совершен-номудрые правители и какое они имели значение? Зачем тогда были придуманы правила ли и справедливость? Хотя и были совершенномудрые правители и установленные ими правила ли и мерила справедливости, но какое значение они могли иметь, если природа человека независимо от них соответствовала истинному дао и следовала установленным правилам? (Там же.)
Великие достоинства [древних правителей] Яо, Юя и совершенных мужей состоят именно в том, что они сумели переделать изначальную природу человека, смогли создать правила, как стать [добродетельным] человеком (там же).
"Любой прохожий может стать великим Юем". Что означает это утверждение? Отвечаю: Юй смог стать великим лишь потому, что он мог соблюдать жэнь, справедливость, правила ли и закон (там же).
Антология мировой философии. В 4 т. М., 1969. Т. 1. Ч. 1. С. 230-231
Ли-цзы [7]
Луский правитель Ай-гун спросил Кун-цзы [8]: "Платье, которое на вас, учитель, это, [наверное], одеяние ученого?" [9]
Кун-цзы ответил ему так: "Цю в молодости жил в [царстве] Лу и потому носит платье с широкими рукавами, в зрелые годы жил в [царстве] Сун и потому носит головной убор светлого мужа [10]. Цю слыхал, что ученость благородного мужа должна быть обширной, платье же должно быть таким, какое носят другие жители. Цю не знает, что это такое - одеяние ученого".
Ай-гун сказал: "Осмелюсь ли спросить о поступках ученого?"
Кун-цзы отвечал так: "Если перечислять их мимоходом, мы многое упустим; если говорить подробно, задержимся слишком долго. Сменится стража", а мы все еще не закончим!"
Тогда Ай-гун приказал [принести Кун-цзы] циновку. Усевшись, Кун-цзы сказал: "Ученый предлагает древние жемчужины [мысли и добродетели], ожидая приглашения [на службу]; с утра до ночи отдает все силы учению, ожидая, что к нему обратятся за советом; хранит верность и преданность, ожидая выдвижения; упорно идет [по пути совершенствования], ожидая, что ему найдут применение. Вот каково самостановление ученого!
Платье и шапка ученого скромны, действия осмотрительны. С важным поручением он словно бы не торопится, незначительное словно бы считает за пустяк. Перед великим он как бы робеет, малого - как бы стесняется. Он с трудом поступает [на службу], но [в отставку] уходит с легкостью. Он скромен, словно нет у него способностей. Таков внешний облик ученого.
Живет ученый в чрезвычайной бедности, сидит и поднимается с места учтиво. В речах обязательно начинает с выражения преданности, в поступках непременно следует среднему и правильному. На дорогах не вступает в спор за более легкий путь, летом и зимой не оспаривает [у других] места гармонии инь и ян [12]. Бережет себя от смерти, ожидая применения, пестует свое тело, дабы иметь возможность свершений. Такова предуготованность ученого.
Ученый не дорожит золотом и драгоценными камнями, ибо его сокровище преданность и верность. Он не молится [богу] земли, ибо утверждает свои стопы на долге и справедливости. Он не молится о накоплении богатств, ибо своим богатством он полагает обилие учености. Его трудно привлечь, но легко вознаградить; легко вознаградить, но трудно удержать. Ведь в дурные времена он скрывается - вот и трудно его привлечь [на службу]. С неверными долгу он не соединяется - вот и трудно его сохранить. Сначала он трудится и лишь потом [требует] вознаграждения - вот и легко его вознаградить! Так-то ученый сближается с людьми.
Если доверить ученому товары и богатство, если погрузить его в соблазны, - он не изменит долгу перед лицом выгоды; если напасть на ученого многочисленной [ратью], если угрожать ему оружием, - он не изменит своим принципам и перед лицом смерти.
Вступая в борьбу с хищными тварями, он не взвешивает [вначале] своего мужества; влача тяжкий треножник, не взвешивает своих сил. Об ушедшем он не сожалеет, грядущее не старается предугадать. Ложных речей он не повторяет, толкам и клевете не придает значения. Он не роняет своего достоинства, не меняет своего решения. Такова самостоятельность ученого.
С ученым можно обращаться как с родственником, но нельзя ему угрожать; с ним можно сблизиться, но нельзя его принудить; его можно убить, но нельзя опозорить. Жилище его не роскошно, еда и питье не обильны. О его ошибках и недостатках можно сказать ему в мягких выражениях, но нельзя бранить его в лицо. Таковы твердость и непреклонность ученого.
Верность и преданность [государю] - вот кольчуга и шлем ученого; ритуал и справедливость - вот его малый и большой щиты. В путь он выступает, увенчав себя гуманностью; [дома] пребывает в объятиях долга [13]. Даже при жестоком правлении он не изменяет тому, на чем стоит. Такова независимость ученого.
[Весь] двор ученого - величиной в один му [14], окружает его жилище глинобитная стена, ворота бамбуковые, калитка камышовая, окна без рам. [Домашние его] выходят за ворота, передавая друг другу [единственное выходное] платье, едят же не каждый день. Когда он находит отклик у государя, он не позволит себе сомневаться; когда он не находит отклика, он не позволит себе льстить [ради достижения цели]. Таков ученый на службе.
Ученый живет со своими современниками, но сверяет [свои поступки] с древними; путь, проложенный им в нынешний век, послужит ступенью для будущих поколений. Когда наступает лихолетье и государь не оказывает [ему] поддержки, а подданные не выдвигают, тогда льстивая и клевещущая чернь сообща старается погубить его. Однако можно погубить тело, но нельзя победить волю. И даже пребывая в пучине несчастья, он остается верен своим устремлениям, ни на минуту не забывая о бедствиях народа. Такова глубина помыслов ученого.
Расширяя свои познания, ученый не знает предела; идя честным путем, не знает усталости; когда он живет в уединении, для него не существует роскоши; когда его приближает [к себе] государь, для него не существует трудностей. В ритуале для ученого всего драгоценнее гармония [между людьми]. Он восхваляет верных и преданных, подражает невозмутимым и восхищается мудрыми. Будучи снисходительным к людям обыкновенным, он старается к ним приспособиться, не выставляя своих достоинств. Такова широта души ученого.
Когда ученый выдвигает [достойных], то среди близких себе он не избегает родственников, среди посторонних не пренебрегает теми, кого недолюбливает. Взвесив заслуги, накопив факты, он выдвигает мудрого, помогая ему достигнуть [самого верха], и не ожидает за это воздаяния. Лишь бы был человек по нраву государю, лишь бы принес пользу государству - самому же ученому не нужно ни богатства, ни чинов! Так ученый выдвигает мудрых и поддерживает талантливых.
Узнав нечто благое, ученые делятся друг с другом; увидав нечто прекрасное, друг другу показывают. На служебной лестнице пропускают друг друга вперед; попав в беду, друг за друга умирают. Если другому долго [не везет], ждут вместе; если друг - в захолустье, вызывают его [к себе]. Так ученый верен другу и способствует его продвижению.
Омыв свое тело, ученый [мыслями] погружается в сущность вещей. Представив свои соображения, [он скромно] отступает [в тень]. Своего государя он поправляет неназойливо. Если государь чего-то не знает, он осторожно подсказывает ему, но и здесь не спешит с действиями. Среди низких ученый не выказывает своей возвышенности, [свершенную им] малость не выдает за многое. В умиротворенный век не бывает беспечным, в смутное время не впадает в отчаяние. С единомышленниками не вступает в сговор, инакомыслящих не отвергает. Такова независимость ученого, и таков его особый путь.
[Если говорить о] высочайших, то ученый не подданный даже для сына неба; [если сказать о более] низких, то ученый не работает и на правителей. Внимательный и спокойный, он превыше всего ставит широту [души]. Стойкий и непреклонный, он не идет на поводу у других, однако, обладая большой ученостью, он знает и что такое почтительность. Приникнув к литературным сочинениям, он трудолюбиво оттачивает на их точиле свою скромность и бескорыстие. Даже получив в удел царские земли, он не ставит это ни в грош. Не подданный он и не служилый. Таковы принципы ученого.
Если помыслы [у двоих] согласны, а устремления сходны, если путь и пристанища на нем одни, то стоять рядом с таким человеком - наслаждение, находиться же у него в подчинении не досадно. Долгое время не видя [друга, ученый] не верит порочащей его молве. [В дружбе] он прям и справедлив. С мыслящими одинаково он сходится, чуждых же себе избегает. Таков ученый в дружбе.
Мягкость и благость - это корни гуманности. Уважение и внимательность это почва, [на которой она произрастает]. Широта души - это образ действий гуманности. Последовательность и постепенность - это ее искусство. Ритуал и обряды - это обличие гуманности. Речи и беседы - это ее украшение.
Древнекитайская философия. Собр. текстов. В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 136-139
МУДРЕЦЫ ДАОССКОЙ ШКОЛЫ
Даодэцзин [15]
Когда Великий Путь утрачен - появляются "человечность" и "долг". Вместе с остротой ума рождается и великое коварство. Когда шесть родичей не ладят появляются "сыновняя почтительность" и "родительская любовь". Когда в государстве смута - возникают "верноподданные"...
Человек при рождении-нежен и слаб, а когда умирает-тверд и крепок. Все существа, и трава, и деревья при рождении-нежны и мягки, а когда гибнут-сухи и ломки. Ибо твердость и крепость -спутники смерти, а нежность и слабость-спутники жизни. Вот почему сильное войско не побеждает, а крепкое дерево гибнет. Большое и крепкое оказывается внизу, а нежное и слабое-наверху.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987 С. 74. 77-78
Чжуан-цзы [16]
Цзысы, Цзыюй, Цзыли и Цзылай, собеседуя вчетвером, сказали так:
- Мы подружились бы с тем, кто способен постичь, что небытие - это голова, жизнь - позвоночник, а смерть - крестец, с тем, кому ведомо, что жизнь и смерть, существование и погибель - одно единое тело.
И тут все четверо взглянули друг на друга и рассмеялись. Никто из них не воспротивился в душе - и они подружились...
И вдруг заболел Цзылай. Он тяжело дышал и был при смерти, а жена и дети, обступив его, плакали над ним. Цзыли, что пришел его навестить, прикрикнул на них:
- Ступайте прочь! Не тревожьте того, кто превращается!
И, прислонясь к дверям, повел беседу с умирающим:
- О как велик творец! Во что же еще он тебя превратит? Куда еще тебя отправит? Может, он превратит тебя в печень крысы? Или в лапку козявки?
- Куда бы отец с матерью ни послали сына, - сказал Цзылай, - на восток или на запад, на юг или на север, - сын исполнит их повеление. А разве силы Тьмы и Света не больше для человека, чем отец и мать? Если они понуждают меня умереть, а я ослушаюсь - то окажусь строптивцем. И в чем их можно упрекнуть? Ведь Великая Глыба обременила меня телом, истомила жизнью, успокоила старостью и успокоит смертью. И тот, кто умел устроить мою жизнь, сумеет устроить и мою смерть.
Вот, допустим, литейщик плавит металл, а тот бурлит и плещет, и говорит: "Я должен стать мечом Mo E!" Литейщик конечно же сочтет его дурным металлом. Или же тот, кого однажды вылепили в виде человека, вдруг станет повторять: "Хочу опять быть человеком!" Ведь творец превращений конечно же сочтет его дурным человеком. Так вот, Небо и Земля - это великая плавильня, а творец превращений - литейщик. И чего только он не сможет еще со мной сотворить! Ведь жизнь - это сон. А смерть - пробуждение.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 84-85
Ле-цзы [17]
Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тайшань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.
- Чему вы так радуетесь? - спросил его Конфуций.
- Я многому радуюсь, - ответил Жун. - Небо породило тьму тварей, и драгоценнейшая из них - человек. А мне довелось родиться человеком: вот первая радость. Между мужчиной и женщиной есть различие: мужчину - почитают, женщиной - небрегут, поэтому мужчина выше ценится. Мне же довелось родиться мужчиной: это вторая радость. Бывает, человек не успевает прожить дня или месяца, умирает, не выбравшись из пеленок, - а я дожил до девяноста лет. Это третья радость. Бедность - обычная участь мужа, а смерть - конец человека. Испытав обычную участь, я обрету свой конец - так о чем же мне печалиться?
- Как прекрасно вы умеете себя утешить! - сказал Конфуций.
Цзыгун, изнуренный учением, сказал Конфуцию:
- Я хочу отдохнуть.
- В жизни нет места отдыху, - сказал Конфуций.
- Значит, мне и отдохнуть негде? - спросил Цзыгун.
- Есть где, - ответил Конфуций. - Взгляни на тот пустырь - тогда и поймешь, где отдых: и простор, и могилы, и жертвоприношения, и жертвенная утварь!..
Указал на могильные холмы и сказал:
- Это могилы твоих предков.
И янец зарыдал неудержимо.
Попутчик же его расхохотался и сказал:
- Я тебя обманул - это царство Цзинь!
И янец не знал, куда деваться от стыда.
Когда же приехал он в Янь и увидел там настоящие яньские стены и настоящий алтарь, настоящую хижину предков и подлинные их могилы - печаль его была уже не столь сильна.
Цзыся спросил у Конфуция:
- Что вы скажете о Янь Хуэе как о человеке?
- Хуэй превосходит меня в человечности, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзыгуне?
- Сы превосходит меня в красноречии, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзылу?
- Ю превосходит меня в смелости, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзычжане?
- Ши превосходит меня в твердости, - ответил Учитель.
- Если так, почему же все они служат вам, Учитель? - спросил Цзыся, поднявшись с циновки.
- Сядь, - сказал Конфуций. - Я расскажу тебе. Хуэй может быть человечным - но не умеет возражать. Сы может быть красноречивым - но не умеет запинаться. Ю может быть смелым - но не умеет робеть. Ши может быть твердым - но не умеет уступать. Я не согласился бы обменять все их достоинства на свои. Вот почему они и служат мне беспрекословно...
Однако мы были бы неправы, если бы на фоне торжества всеобщности не заметили признаков постепенного самосознания личности. Пусть философская школа тоже именуется семьей и все связи в ней воспринимаются как вариации родственных, но уход из родных мест к учителю уже предполагает необходимость индивидуального выбора. В конфуцианстве рождается идеал "благородного мужа", носителя высших моральных качеств, который "не присоединяется к стае", не мирится с ролью орудия, не воспринимает себя "сосудом" и "утварью". Высшей ценностью почитается "жэнь" - гуманность, милосердие, которое предполагает прежде всего общение между двумя индивидами. Мо-цзы выдвигает идею "всеобщей любви", когда человек "любит не только своих близких" и готов перенести ради другого многие муки. В даосизме поиски индивидуального бессмертия начинают объединяться с идеей добра или хотя бы непричинения зла ничему живому. "Не делай другому того, чего себе не желаешь", - говорит Конфуций ученикам, и его слова напоминают нам аналогичный принцип, провозглашенный на противоположном конце Азии пять веков спустя. Иначе говоря, мир в своем развитии един, и столь далекий от нас во всех отношениях Китай демонстрирует это в полной мере.
И. С. Лисевич
КОНФУЦИАНСТВО
Лунь юн [1]
1.1 Учитель сказал [2]:
Не радостно ль
Учиться и постоянно совершенствоваться?
И не приятно ль
Видеть друга, идущего издалека?
Не тот ли благородный муж,
Кто не досадует, что неизвестен людям.
1.2 Юцзы [3] сказал:
Редко бывает,
Чтобы человек, почтительный к родителям и старшим,
Любил бы нападать на высших,
И не бывает вовсе,
Чтобы тот, кто не любил бы нападать на высших,
Любил бы затевать смуты.
Благородный муж трудится над корнем,
С установлением корня рождается и путь.
Сыновняя почтительность и уважение к старшим
Это и есть корень милосердия!
1.3 Учитель сказал:
Милосердие - редкость
При искусных речах и добропорядочной внешности.
1.4 Цзэнцзы [4] сказал:
Я на день себя трижды вопрошаю:
Остался ли я верен тем, для кого стараюсь,
И сохранил ли искренность в общении с друзьями,
И повторял ли то, что мне передавалось.
1.14 Учитель сказал:
Если благородный муж не думает о сытости
И не стремится жить в покое,
Проворно служит, осторожно говорит
И исправляется от приближения к пути,
Он может называться любящим учиться.
1.16 Учитель сказал:
Не печалься о том, что люди тебя не знают,
А печалься о том, что ты не знаешь людей.
2.1 Учитель сказал:
Кто правит согласно добродетели,
Подобен северной звезде:
Стоит на своем месте
В кругу других созвездий...
4.1 Учитель сказал:
Прекрасно там, где пребывает милосердие.
Разве достигнуть мудрости,
Если не жить в его краях?!
4.2 Учитель сказал:
Лишенный милосердия
Не может долго оставаться в бедности,
Не может постоянно быть полным радости.
Милосердный находит в милосердии покой,
А мудрый в милосердии находит пользу.
4.3 Учитель сказал:
Лишь милосердный человек
Умеет и любить людей,
И ненавидеть.
4.4 Учитель сказал:
Если стремиться к милосердию, не будет зла.
4.5 Учитель сказал:
Знатность и богатство
Это то, чего так жаждут;
Если я их обретаю незаслуженно,
Ими не пользуюсь.
Убожество и бедность
Это то, что люди ненавидят;
Если я их обретаю незаслуженно,
Ими не гнушаюсь.
Как может благородный муж добиться имени,
Если отвергнет милосердие?!
Благородный муж даже на время трапезы не забывает о милосердии,
И в спешке - непременно и тогда,
И под угрозой - непременно и тогда.
4.6 Учитель сказал:
Я не видел, чтобы тот, кто любит проявлять милосердие,
Ненавидел бы то, что лишено милосердия.
У любящих проявлять милосердие
Нет ничего, чтобы это превышало.
Кто ненавидит то, что лишено милосердия,
Тот проявляет милосердие
И не позволяет ничему из того, что лишено милосердия,
Его касаться.
Сможет ли кто-нибудь однажды проявить милосердие?
Я не видел тех, у кого бы сил для этого недоставало.
Может быть, они и есть,
Но я таких не видел...
6.20 Учитель сказал:
Знающему далеко до любящего;
Любящему далеко до радостного.
6.21 Учитель сказал:
Кто возвышается над средним человеком,
С тем можно говорить о высшем;
Кто его ниже,
С тем о высшем говорить нельзя...
16.6 Конфуций сказал:
Рядом с благородным мужем
Допускают три ошибки:
С ним говорить,
Когда ни слова не доходит до него,
Это опрометчивость;
Не говорить,
Когда слова бы до него дошли,
Это скрытность;
И говорить,
Не наблюдая за выражением его лица,
Это слепота.
Семененко И. И. Афоризмы Конфуция. М., 1987. С. 263, 266-267, 272, 296
Мэн-цзы [5]
1. Гао-цзы сказал:
- Человеческая природа подобна иве, а чувство долга подобно деревянной чаше. Воспитать в человеке человечность и долг - все равно что вырезать чашу из ивы.
- Но разве вы сможете вырезать чашу, не насилуя природы ивы? - возразил Мэн-цзы. - Ведь чтобы вырезать чашу, нужно прежде искалечить иву. Стало быть, изувечив дерево, вы смастерите из него чашу, а изувечив человека, сделаете его человечным и справедливым? Если вся Поднебесная станет отныне считать человечность и долг злом, то виною тому - только ваши речи!
2. Гао-цзы сказал:
- Человеческая природа подобна стремительному потоку: пустите его на восток - потечет на восток, пустите на запад - потечет на запад. Ей безразличны добро и зло, как воде безразличны восток или запад.
- Воде и впрямь безразлично - восток или запад, - сказал Мэн-цзы. - Но разве безразличны ей верх и низ? Человек по природе стремится к добру, так же как вода устремляется вниз. И нет среди людей таких, что были бы несклонны к добру, как нет воды, которая бы не текла вниз. Вот перед вами вода: если хлопнуть по ней ладонью, заставив взметнуться, она подпрыгнет выше лба; если ее, взволновав, привести в движение, она подымется в горы. Но разве такова ее природа? Только сила понуждает ее так поступать. И когда человека заставляют творить зло, с его природой поступают подобным же образом.
10. Корзинка риса, миска похлебки: получишь - будешь жить, не получишь - умрешь. Но предложи их с грубым окриком - и не возьмет даже бродяга. А предложи их, пнув ногою, - откажется и нищий!
11. Мэн-цзы говорил:
- Человечность - это сердце человека. Долг - это путь человека. Как жаль, когда люди бросают свой путь и не идут по нему, теряют свое сердце и не знают, как отыскать! Когда теряют кур или собак, знают, как их отыскать, а когда сердце теряют, не знают! Смысл учения - только в том, чтоб отыскать свое потерянное сердце.
12. Мэн-цзы говорил:
- Вот безымянный палец - он согнут и не разгибается. Боли это не причиняет, работать не мешает. А ведь найдись где-нибудь человек, способный разогнуть вам этот палец, и даже путь от Цинь до Чу не показался бы далеким. А все лишь оттого, что палец не как у людей. Когда палец не как у людей, на это досадуют. А вот если сердце не как у людей - это досады не вызывает! Стало быть, не понимают, что важнее.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 60-61
Сень-цзы [6]
Врожденные свойства - это плод действий неба, которых нельзя добиться учением и невозможно создать самому.
Человек имеет злую природу. Доброе в человеке - это благоприобретенное. Нынешний человек от рождения стремится к выгоде. Это приводит к тому, что люди начинают соперничать между собой и проявляют неуступчивость. Человек от рождения проникнут ненавистью. Если следуют этому свойству человеческой природы, то у людей появляется желание причинить друг другу зло и уже не придется говорить о доверии и преданности. От рождения уши и глаза обладают жадностью к наслаждению: уши любят приятные звуки, глаза любят красивые, хорошо сочетающиеся цвета. Если следуют этой стороне природы человека, то появляется развращенность и уже не придется говорить о правилах ли, справедливости и долге. Таким образом, послушное следование врожденной природе человека, повиновение чувствам неизбежно порождает соперничество; в этом случае все люди будут нарушать укоренившийся порядок и благонравие, что приведет к хаосу в государстве. Поэтому необходимо путем воспитания изменять природу человека, обучая его правилам ли, справедливости и долгу. Только после этого люди будут проявлять уступчивость друг другу, их поступки будут соответствовать древним книгам и установленным правилам и в государстве восстановится покой. Из сказанного следует, что человек имеет злую природу, а его добродетели благоприобретены (там же).
Есть люди, которые спрашивают: если природа человека злая, то откуда же возникают правила ли и справедливость? Отвечаю: все правила ли и справедливость созданы совершенномудрыми, а вовсе не возникли из изначальной природы человека... Совершенномудрый после глубоких размышлений и раздумий постигает правила человеческих поступков и на основе этого устанавливает правила ли и мерила справедливости, создает законность (там же).
Мэн-цзы говорил: "Природа человека добрая". Я утверждаю, что это неправильно. С древности до наших дней добро, о котором говорят люди в Поднебесной, - это соответствие поступков и высказываний истинному дао, соблюдение установленных правил. Зло, о котором говорят люди, - это однобокое, корыстное стремление к выгоде и нанесению [другому] ущерба, к предательству и мятежу. Таково различие между добром и злом. Если предположить, что природа человека действительно изначально соответствовала истинному дао, что человек всегда следовал установленным правилам, то зачем еще существовали совершен-номудрые правители и какое они имели значение? Зачем тогда были придуманы правила ли и справедливость? Хотя и были совершенномудрые правители и установленные ими правила ли и мерила справедливости, но какое значение они могли иметь, если природа человека независимо от них соответствовала истинному дао и следовала установленным правилам? (Там же.)
Великие достоинства [древних правителей] Яо, Юя и совершенных мужей состоят именно в том, что они сумели переделать изначальную природу человека, смогли создать правила, как стать [добродетельным] человеком (там же).
"Любой прохожий может стать великим Юем". Что означает это утверждение? Отвечаю: Юй смог стать великим лишь потому, что он мог соблюдать жэнь, справедливость, правила ли и закон (там же).
Антология мировой философии. В 4 т. М., 1969. Т. 1. Ч. 1. С. 230-231
Ли-цзы [7]
Луский правитель Ай-гун спросил Кун-цзы [8]: "Платье, которое на вас, учитель, это, [наверное], одеяние ученого?" [9]
Кун-цзы ответил ему так: "Цю в молодости жил в [царстве] Лу и потому носит платье с широкими рукавами, в зрелые годы жил в [царстве] Сун и потому носит головной убор светлого мужа [10]. Цю слыхал, что ученость благородного мужа должна быть обширной, платье же должно быть таким, какое носят другие жители. Цю не знает, что это такое - одеяние ученого".
Ай-гун сказал: "Осмелюсь ли спросить о поступках ученого?"
Кун-цзы отвечал так: "Если перечислять их мимоходом, мы многое упустим; если говорить подробно, задержимся слишком долго. Сменится стража", а мы все еще не закончим!"
Тогда Ай-гун приказал [принести Кун-цзы] циновку. Усевшись, Кун-цзы сказал: "Ученый предлагает древние жемчужины [мысли и добродетели], ожидая приглашения [на службу]; с утра до ночи отдает все силы учению, ожидая, что к нему обратятся за советом; хранит верность и преданность, ожидая выдвижения; упорно идет [по пути совершенствования], ожидая, что ему найдут применение. Вот каково самостановление ученого!
Платье и шапка ученого скромны, действия осмотрительны. С важным поручением он словно бы не торопится, незначительное словно бы считает за пустяк. Перед великим он как бы робеет, малого - как бы стесняется. Он с трудом поступает [на службу], но [в отставку] уходит с легкостью. Он скромен, словно нет у него способностей. Таков внешний облик ученого.
Живет ученый в чрезвычайной бедности, сидит и поднимается с места учтиво. В речах обязательно начинает с выражения преданности, в поступках непременно следует среднему и правильному. На дорогах не вступает в спор за более легкий путь, летом и зимой не оспаривает [у других] места гармонии инь и ян [12]. Бережет себя от смерти, ожидая применения, пестует свое тело, дабы иметь возможность свершений. Такова предуготованность ученого.
Ученый не дорожит золотом и драгоценными камнями, ибо его сокровище преданность и верность. Он не молится [богу] земли, ибо утверждает свои стопы на долге и справедливости. Он не молится о накоплении богатств, ибо своим богатством он полагает обилие учености. Его трудно привлечь, но легко вознаградить; легко вознаградить, но трудно удержать. Ведь в дурные времена он скрывается - вот и трудно его привлечь [на службу]. С неверными долгу он не соединяется - вот и трудно его сохранить. Сначала он трудится и лишь потом [требует] вознаграждения - вот и легко его вознаградить! Так-то ученый сближается с людьми.
Если доверить ученому товары и богатство, если погрузить его в соблазны, - он не изменит долгу перед лицом выгоды; если напасть на ученого многочисленной [ратью], если угрожать ему оружием, - он не изменит своим принципам и перед лицом смерти.
Вступая в борьбу с хищными тварями, он не взвешивает [вначале] своего мужества; влача тяжкий треножник, не взвешивает своих сил. Об ушедшем он не сожалеет, грядущее не старается предугадать. Ложных речей он не повторяет, толкам и клевете не придает значения. Он не роняет своего достоинства, не меняет своего решения. Такова самостоятельность ученого.
С ученым можно обращаться как с родственником, но нельзя ему угрожать; с ним можно сблизиться, но нельзя его принудить; его можно убить, но нельзя опозорить. Жилище его не роскошно, еда и питье не обильны. О его ошибках и недостатках можно сказать ему в мягких выражениях, но нельзя бранить его в лицо. Таковы твердость и непреклонность ученого.
Верность и преданность [государю] - вот кольчуга и шлем ученого; ритуал и справедливость - вот его малый и большой щиты. В путь он выступает, увенчав себя гуманностью; [дома] пребывает в объятиях долга [13]. Даже при жестоком правлении он не изменяет тому, на чем стоит. Такова независимость ученого.
[Весь] двор ученого - величиной в один му [14], окружает его жилище глинобитная стена, ворота бамбуковые, калитка камышовая, окна без рам. [Домашние его] выходят за ворота, передавая друг другу [единственное выходное] платье, едят же не каждый день. Когда он находит отклик у государя, он не позволит себе сомневаться; когда он не находит отклика, он не позволит себе льстить [ради достижения цели]. Таков ученый на службе.
Ученый живет со своими современниками, но сверяет [свои поступки] с древними; путь, проложенный им в нынешний век, послужит ступенью для будущих поколений. Когда наступает лихолетье и государь не оказывает [ему] поддержки, а подданные не выдвигают, тогда льстивая и клевещущая чернь сообща старается погубить его. Однако можно погубить тело, но нельзя победить волю. И даже пребывая в пучине несчастья, он остается верен своим устремлениям, ни на минуту не забывая о бедствиях народа. Такова глубина помыслов ученого.
Расширяя свои познания, ученый не знает предела; идя честным путем, не знает усталости; когда он живет в уединении, для него не существует роскоши; когда его приближает [к себе] государь, для него не существует трудностей. В ритуале для ученого всего драгоценнее гармония [между людьми]. Он восхваляет верных и преданных, подражает невозмутимым и восхищается мудрыми. Будучи снисходительным к людям обыкновенным, он старается к ним приспособиться, не выставляя своих достоинств. Такова широта души ученого.
Когда ученый выдвигает [достойных], то среди близких себе он не избегает родственников, среди посторонних не пренебрегает теми, кого недолюбливает. Взвесив заслуги, накопив факты, он выдвигает мудрого, помогая ему достигнуть [самого верха], и не ожидает за это воздаяния. Лишь бы был человек по нраву государю, лишь бы принес пользу государству - самому же ученому не нужно ни богатства, ни чинов! Так ученый выдвигает мудрых и поддерживает талантливых.
Узнав нечто благое, ученые делятся друг с другом; увидав нечто прекрасное, друг другу показывают. На служебной лестнице пропускают друг друга вперед; попав в беду, друг за друга умирают. Если другому долго [не везет], ждут вместе; если друг - в захолустье, вызывают его [к себе]. Так ученый верен другу и способствует его продвижению.
Омыв свое тело, ученый [мыслями] погружается в сущность вещей. Представив свои соображения, [он скромно] отступает [в тень]. Своего государя он поправляет неназойливо. Если государь чего-то не знает, он осторожно подсказывает ему, но и здесь не спешит с действиями. Среди низких ученый не выказывает своей возвышенности, [свершенную им] малость не выдает за многое. В умиротворенный век не бывает беспечным, в смутное время не впадает в отчаяние. С единомышленниками не вступает в сговор, инакомыслящих не отвергает. Такова независимость ученого, и таков его особый путь.
[Если говорить о] высочайших, то ученый не подданный даже для сына неба; [если сказать о более] низких, то ученый не работает и на правителей. Внимательный и спокойный, он превыше всего ставит широту [души]. Стойкий и непреклонный, он не идет на поводу у других, однако, обладая большой ученостью, он знает и что такое почтительность. Приникнув к литературным сочинениям, он трудолюбиво оттачивает на их точиле свою скромность и бескорыстие. Даже получив в удел царские земли, он не ставит это ни в грош. Не подданный он и не служилый. Таковы принципы ученого.
Если помыслы [у двоих] согласны, а устремления сходны, если путь и пристанища на нем одни, то стоять рядом с таким человеком - наслаждение, находиться же у него в подчинении не досадно. Долгое время не видя [друга, ученый] не верит порочащей его молве. [В дружбе] он прям и справедлив. С мыслящими одинаково он сходится, чуждых же себе избегает. Таков ученый в дружбе.
Мягкость и благость - это корни гуманности. Уважение и внимательность это почва, [на которой она произрастает]. Широта души - это образ действий гуманности. Последовательность и постепенность - это ее искусство. Ритуал и обряды - это обличие гуманности. Речи и беседы - это ее украшение.
Древнекитайская философия. Собр. текстов. В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 136-139
МУДРЕЦЫ ДАОССКОЙ ШКОЛЫ
Даодэцзин [15]
Когда Великий Путь утрачен - появляются "человечность" и "долг". Вместе с остротой ума рождается и великое коварство. Когда шесть родичей не ладят появляются "сыновняя почтительность" и "родительская любовь". Когда в государстве смута - возникают "верноподданные"...
Человек при рождении-нежен и слаб, а когда умирает-тверд и крепок. Все существа, и трава, и деревья при рождении-нежны и мягки, а когда гибнут-сухи и ломки. Ибо твердость и крепость -спутники смерти, а нежность и слабость-спутники жизни. Вот почему сильное войско не побеждает, а крепкое дерево гибнет. Большое и крепкое оказывается внизу, а нежное и слабое-наверху.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987 С. 74. 77-78
Чжуан-цзы [16]
Цзысы, Цзыюй, Цзыли и Цзылай, собеседуя вчетвером, сказали так:
- Мы подружились бы с тем, кто способен постичь, что небытие - это голова, жизнь - позвоночник, а смерть - крестец, с тем, кому ведомо, что жизнь и смерть, существование и погибель - одно единое тело.
И тут все четверо взглянули друг на друга и рассмеялись. Никто из них не воспротивился в душе - и они подружились...
И вдруг заболел Цзылай. Он тяжело дышал и был при смерти, а жена и дети, обступив его, плакали над ним. Цзыли, что пришел его навестить, прикрикнул на них:
- Ступайте прочь! Не тревожьте того, кто превращается!
И, прислонясь к дверям, повел беседу с умирающим:
- О как велик творец! Во что же еще он тебя превратит? Куда еще тебя отправит? Может, он превратит тебя в печень крысы? Или в лапку козявки?
- Куда бы отец с матерью ни послали сына, - сказал Цзылай, - на восток или на запад, на юг или на север, - сын исполнит их повеление. А разве силы Тьмы и Света не больше для человека, чем отец и мать? Если они понуждают меня умереть, а я ослушаюсь - то окажусь строптивцем. И в чем их можно упрекнуть? Ведь Великая Глыба обременила меня телом, истомила жизнью, успокоила старостью и успокоит смертью. И тот, кто умел устроить мою жизнь, сумеет устроить и мою смерть.
Вот, допустим, литейщик плавит металл, а тот бурлит и плещет, и говорит: "Я должен стать мечом Mo E!" Литейщик конечно же сочтет его дурным металлом. Или же тот, кого однажды вылепили в виде человека, вдруг станет повторять: "Хочу опять быть человеком!" Ведь творец превращений конечно же сочтет его дурным человеком. Так вот, Небо и Земля - это великая плавильня, а творец превращений - литейщик. И чего только он не сможет еще со мной сотворить! Ведь жизнь - это сон. А смерть - пробуждение.
Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 84-85
Ле-цзы [17]
Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тайшань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.
- Чему вы так радуетесь? - спросил его Конфуций.
- Я многому радуюсь, - ответил Жун. - Небо породило тьму тварей, и драгоценнейшая из них - человек. А мне довелось родиться человеком: вот первая радость. Между мужчиной и женщиной есть различие: мужчину - почитают, женщиной - небрегут, поэтому мужчина выше ценится. Мне же довелось родиться мужчиной: это вторая радость. Бывает, человек не успевает прожить дня или месяца, умирает, не выбравшись из пеленок, - а я дожил до девяноста лет. Это третья радость. Бедность - обычная участь мужа, а смерть - конец человека. Испытав обычную участь, я обрету свой конец - так о чем же мне печалиться?
- Как прекрасно вы умеете себя утешить! - сказал Конфуций.
Цзыгун, изнуренный учением, сказал Конфуцию:
- Я хочу отдохнуть.
- В жизни нет места отдыху, - сказал Конфуций.
- Значит, мне и отдохнуть негде? - спросил Цзыгун.
- Есть где, - ответил Конфуций. - Взгляни на тот пустырь - тогда и поймешь, где отдых: и простор, и могилы, и жертвоприношения, и жертвенная утварь!..
Указал на могильные холмы и сказал:
- Это могилы твоих предков.
И янец зарыдал неудержимо.
Попутчик же его расхохотался и сказал:
- Я тебя обманул - это царство Цзинь!
И янец не знал, куда деваться от стыда.
Когда же приехал он в Янь и увидел там настоящие яньские стены и настоящий алтарь, настоящую хижину предков и подлинные их могилы - печаль его была уже не столь сильна.
Цзыся спросил у Конфуция:
- Что вы скажете о Янь Хуэе как о человеке?
- Хуэй превосходит меня в человечности, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзыгуне?
- Сы превосходит меня в красноречии, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзылу?
- Ю превосходит меня в смелости, - ответил Учитель.
- А что вы скажите о Цзычжане?
- Ши превосходит меня в твердости, - ответил Учитель.
- Если так, почему же все они служат вам, Учитель? - спросил Цзыся, поднявшись с циновки.
- Сядь, - сказал Конфуций. - Я расскажу тебе. Хуэй может быть человечным - но не умеет возражать. Сы может быть красноречивым - но не умеет запинаться. Ю может быть смелым - но не умеет робеть. Ши может быть твердым - но не умеет уступать. Я не согласился бы обменять все их достоинства на свои. Вот почему они и служат мне беспрекословно...