В коммунистических странах происходят точно те же процессы стимулирования потребления, что и в западных странах, хотя это делается намного медленнее и менее эффективно. Так, исключительно интенсивно втягивается в сферу потребления СССР. Хотя потребность в автомобилях здесь еще далеко не насыщена, строительство предприятий, приобретенных за рубежом, позволяет предположить, что такое насыщение (особенно - при слабой сети дорог и сети обслуживания) произойдет в ближайшем будущем. За последние годы в СССР произошла жилищная и мебельная революция, меняется третье поколение телевизоров и т. п. Возрастающее значение в экономике СССР приобретает мода, являющаяся мощным средством загрузки легкой промышленности. Но положение этой отрасли в условиях СССР оказывается очень затруднительным, поскольку вкусы здесь с давних пор определяются Западом. Негибкая советская промышленность не может достаточно быстро следовать за западной модой, ибо не является ее законодательницей. В результате возникают огромные товарные излишки, не пользующиеся спросом как вышедшие из моды.
Так же, как и на Западе, в экономике коммунистических стран важное значение приобретают различного рода культтовары и хобби, стимулирующие потребление и требующие развитой индустрии. Так же, как и на Западе, искусственно снижается долговечность многих товаров. Широкое распространение и здесь получают товары одноразового пользования.
Системы обоих типов ставят целью постоянный рост выпуска национального продукта, а также повышение потребления. Вся экономическая, а тем самым и социальная устойчивость обеих систем становится зависимой от постоянной загрузки промышленности, а стимулирование спроса превращается в условие их существования.
Вместе с тем обе системы имеют и существенные отличительные черты. Прежде всего, экономика коммунистических стран, в особенности СССР, крайне неэффективна по сравнению с западной экономикой. Причиной этого является отсутствие непосредственной заинтересованности членов правящей государственно-монополистической корпорации в результатах производства, ибо их материальное положение сохраняется независимо от общего состояния экономики. Эта тенденция проявляется уже в техноструктурах Д. Гэлбрейта (так он называет крупнейшие монополистические объединения, действующие в условиях западной экономики). В самом деле, отрицательные черты экономики коммунистических стран уже угадываются в этих монополистических объединениях. Д. Гэлбрейт утверждает, что их целью является лишь выживание. Но в условиях свободной конкуренции выживание таких объединений связано в основном с экономическими факторами, а это не может не влиять на благосостояние их членов. Именно на это справедливо указывал П. Сузи, критиковавший Д. Гэлбрейта (см. New York review of books, 1973, No 18).
В то же время в условиях коммунистической экономики выживание даже такого члена правящей корпорации, как директор завода, может целиком обуславливаться неэкономическими причинами, поскольку его назначение на пост и сохранение на нем зависят главным образом от его отношений с правящим партийным аппаратом. При круговой порук даже неуспевающий или некомпетентный директор способен сохранять свой статус, если, например, оказывает какие-либо услуги, в т. ч. личные, вышестоящим членам корпорации. Этому способствует и кастовость корпорации, поскольку даже неудачный ее член не исключается из ее состава, но, как правило, переводится на другой ответственный пост.
Отсутствие надлежащего стимула у всех звеньев этой корпорации и обуславливает неизбежную техническою отсталость коммунистических стран. Но как можно согласовать подобное утверждение с явными успехами СССР в военной технике? Дело в том, что эти успехи объясняются не экономическими, а политическими факторами и вытекающими отсюда огромными затратами на военную промышленность, а также чрезвычайно строгой приемкой военной продукции, осуществляемой независимыми от промышленности военными. Если бы условия, существующие в военной промышленности, были бы распространены и на гражданскую, советский бюджет не выдержал бы бремени дополнительных расходов. Наконец, военная промышленность находится под строжайшим контролем самого правительства.
Вторым существенным различием двух систем является роль в них конкуренции. Хотя в коммунистических странах не существует свободной конкуренции между предприятиями, поскольку сбыт их гарантирован, конкуренция и здесь играет первостепенную роль. Во-первых, существует личная конкуренция между членами правящей корпорации за повышение статуса, которая может быть весьма жестокой. Во-вторых, для коммунистической экономики главную регулирующую роль играет не внутренняя, а международная конкуренция, обусловленная стремлением к выживанию и экспансии, поддержанию международного престижа и т. д. Без такой конкуренции коммунистические страны были бы обречены на полный экономический застой.
Существует и еще одно важное различие между обеими системами. Если на Западе цены на товары снижаются по мере повышения на них спроса, то в коммунистических странах цены на такие товары сразу повышаются. Повышение цен во втором случае объясняется абсолютной монополизацией торговли. Это является, по существу, одним из законов экономики коммунистических стран, приводя к тому, что их жизненный уровень всегда ниже жизненного уровня западных стран (хотя это не единственный фактор, способствующий снижению жизненного уровня).
Экономика коммунистических стран отличается и тем, что, не допуская безработицы, обеспечивает минимальный прожиточный минимум всем и в этом смысле делает людей более уверенными в будущем, хотя минимум этот намного ниже того, что существует в передовых западных странах.
Несмотря на различия обе системы тесно взаимосвязаны в рамках единой мировой экономики. Поскольку из-за низкого качества продукции коммунистическим странам, и главным образом СССР и Китаю, трудно конкурировать на мировом рынке, они превратились в экспортеров сырья, ввозя взамен с Запада средства производства, потребительские товары и даже продовольствие. Кроме того взаимная конкуренция обеих систем превратилась в один из важнейших стимулов роста потребления. Страх перед революцией заставил Запад помимо прочего как можно шире стимулировать потребление всего населения и повысить его жизненный уровень. В то же время коммунистические страны стремятся повысить потребление и своего населения, руководствуясь соображениями престижа, необходимого им для экспансии.
Можно сделать вывод о том, что экономика коммунистических стран является лишь последовательной стадией развития экономической системы Запада, стадией предельной концентрации производства в руках государства.
Обе системы глубоко порочны и стремительно увлекают человечество к катастрофе, если только не будет найдено средство ее предотвратить.
Прежде всего, они осуществляют хищническую эксплуатацию природных ресурсов, за счет которых только и может осуществляться чудовищный рост потребления, наблюдаемый ныне. Эти ресурсы недавно еще казались неисчерпаемыми, но сейчас, в особенности под влиянием энергетического кризиса, эта наивная точка зрения изменилась. И раньше становилось все более очевидным, что природные ресурсы, в особенности такие, как почва, вода, топливо, воздух и т. д., далеко не беспредельны, и что ничем не ограниченный рост потребления приведет к их неизбежному истощению в гораздо большей мере, чем естественные потребности растущего населения. При этом для катастрофы достаточен дефицит хотя бы одного жизненно необходимого ресурса, даже если все остальные ресурсы будут в изобилии, ибо они не взаимозаменяемы.
Про западные страны, а в особенности про США говорят, что они потребляют природные ресурсы, как "пьяный моряк", но это в еще большей мере относится к СССР, где огромное количество ресурсов расходуется совершенно бесцельно из-за царящей здесь бесхозяйственности. Так, очень много выплавленного металла либо выбрасывается на улицу и ржавеет, либо расходуется на более тяжелые, чем необходимо, конструкции. Ежегодно портится большое количество сельскохозяйственных продуктов. Бесцельно сжигается множество топлива. Бессмысленные потери ресурсов в СССР не только продолжаются, но все возрастают, став привычными в жизни страны.
Но ресурсы СССР исчерпываются быстро не только в силу указанных выше причин, но и вследствие того, что он превратился в крупнейшую сырьевую базу других стран. Именно наличие огромных ресурсов, - которые СССР в состоянии обменивать на средства производства, потребительские товары, продовольствие, - позволяет конкурировать с Западом и вообще поддерживать обширную, но неэффективную экономику.
Наличие леса, руды, мехов и т. п. позволило СССР произвести саму индустриализацию в 20-30-х годах, получая в обмен из США и Германии необходимое оборудование. Природные ресурсы мира достаточны, возможно, для того, чтобы питать в течение обозримого срока растущее население, но отнюдь не достаточны, чтобы обеспечить сверхъестественную гонку потребления. Если росту потребления не будет положен предел, человечество вскоре натолкнется на критическую нехватку ресурсов. Признаки такого кризиса налицо, но он станет углубляться по мере вовлечения в сферу расширенного потребления стран Азии, Африки и Латинской Америки.
Другим неизлечимым пороком существующих систем является их возрастающая политическая неустойчивость из-за растущей зависимости Запада от внешних рынков сбыта и источников сырья и вследствие стремления к экспансии коммунистических стран. Насыщение собственных рынков приводит западные страны к поискам новых рынков где бы то ни было с тем, чтобы загрузить свою промышленность. При этом они входят в возрастающую зависимость от источников сырья других стран, преимущественно тех, где нет собственной обрабатывающей промышленности. Поэтому если какое-то государство становится угрозой миру и свободе, деловые круги, в страхе перед сокращением рынка или же потерей источников сырья, начинают оказывать давление на свои правительства, чтобы смягчить их позицию по отношению к этому государству. Именно поэтому западные страны не способны оказывать сопротивление диктатурам и тоталитарным режимам, несмотря на свой огромный потенциал.
Таковы, например, были корни Мюнхенского соглашения 1938 г., когда политические лидеры Англии и Франции под давлением деловых кругов открыли путь национал-социалистической агрессии против всего мира. Но и раньше те же круги способствовали возрождению германской индустрии, использованной национал-социалистами исключительно для военных целей. Западные деловые круги проводили подобную самоубийственную политику из-за органической неспособности учитывать как национальные, так даже и собственные интересы на долгосрочный период и хоть чем-то поступиться ради них в текущий период времени.
Точно так же они ведут себя и ныне. Пользуясь неожиданной поддержкой легкомысленных молодежных социал-демократических групп, на которых слово "социализм" на вывеске Восточного блока (в т. ч. и на Берлинской стене) действует завораживающе, деловые круги оказали давление на правящую социал-демократическую партию ФРГ и добились от нее возведения сложившегося статус-кво в Германии в ранг юридически признанного факта, пойдя на максимальные уступки СССР и ГДР, превратившейся в очаг опасного милитаризма в Европе. Это достаточно красноречиво показали события, повлекшие за собой отставку Брандта. Действия деловых кругов дорого обойдутся и немецкому народу, и всему человечеству. Но зато промышленники и торговцы ФРГ получили свободный выход на восточноевропейский и советский рынки.
Как эгоистические интересы деловых кругов могут противоречить национальным интересам и интересам всего мира, показывает недальновидная политика, проводившаяся голлистским правительством Франции, готовым пойти на всевозможные уступки любому тоталитарному режиму, лишь бы он находился далеко или по крайней мере не угрожал бы Франции в течение ближайших лет.
С другой стороны, коммунистические страны обладают присущей им склонностью ко всемирной экспансии, проявляющейся ныне прежде всего в третьем мире, где СССР и Китай, соревнуясь, стремятся поставить под контроль страны - поставщики ресурсов. Контроль же над их ресурсами позволил бы оказывать давление на Запад. При этом преследуются и стратегические цели. Во всем этом проявляется иррациональное стремление к расширению влияния, подмеченное как общее свойство тоталитарных систем еще К. Витфогелем. СССР и Китай не останавливаются ни перед чем, чтобы укрепить свое влияние в третьем мире, поощряя самые бесчеловечные режимы, провоцируя военные конфликты, как, например, на Ближнем Востоке в Индостане и т. п.
Существующие политические системы в значительной мере обусловлены экономикой, но отнюдь не связаны с ней однозначно. Их можно разделить на два типа по признаку наличия гарантированных гражданских свобод: демократию и диктатуру, крайней формой которой является тоталитаризм, навязывающий населению не только власть, но и идеологию. Коммунистические страны, как правило, являются тоталитарными. По крайней мере, так было до сих пор.
Но и в западных странах можно наблюдать диктатуры и тоталитарные режимы. Достаточно указать на тоталитарную нацистскую Германию или на такие диктаторские режимы, как в Греции, Гаити, Чили, Уганде, Ираке, Ливии и т. д. В силу этого отсутствие демократии нельзя связывать только лишь с национализацией промышленности и с отсутствием гарантированной частной собственности. Причиной этого являются корыстные интересы различных групп, при возможности подчиняющих остальное население страны, хотя в коммунистических странах отсутствие демократии оказывается conditio sine qua поп их существования.
Многим кажется само собой разумеющимся, что демократические системы существующего типа представляют собой некое абсолютное благо. Так, в частности, считает интеллигенция коммунистических стран, указывая на современные парламентские государства как на идеал свободы и демократии. Но камнем преткновения для такого взгляда является вопрос, отчего же столь многие в парламентских государствах недовольны ими. В самом деле, факт такого недовольства неопровержим. Мощные левые движения расшатывают такие старые и, казалось бы, устойчивые парламентские государства, как Франция и Италия. Они обвиняют эти государства в отсутствии демократии, коррупции и т. п., выставляя как идеал, как это ни парадоксально, именно те государства, которые защитники парламентаризма называют тоталитарными.
Человек, привыкший с детства к воздуху, не замечает его и не думает о том, какое это благо. И только иногда, попадая в душное помещение, он вспоминает об этом, зная, однако, что достаточно открыть окно, и воздух снова станет свежим. Таково именно положение человека, выросшего в демократическом обществе и привыкшего ко многим элементарным свободам, как к воздуху. Люди, выросшие в условиях демократии, недостаточно ценят ее. Но их частое недовольство этим обществом имеет свои веские причины.
Прежде всего, политическая борьба в демократическом обществе носит существенный отпечаток тоталитаризма, не такого, разумеется, какой царит в тоталитарных странах, но достаточного, чтобы вызвать раздражение. В самом деле, трудно представить, чтобы все многообразие мировоззрений укладывалось в программы двух-трех главных партий.
Однако политическая деятельность вне этих партий, представляющих собой крупные бюрократические организации, практически бесцельна, ибо на нее необходимы большие средства.
Огромное большинство избирателей и политических деятелей примыкает к партиям из конформизма, вырабатываемого огромными пропагандистскими машинами, или же из стремления сделать карьеру. Тирания большинства может быть весьма тягостной, тем более, если оно превышает меньшинство лишь незначительно. Насколько тяжелой и тлетворной может быть такая тирания, хорошо известно еще со времен Афинской республики.
Парламентская система гарантирует многие личные свободы инакомыслящим, но она совершенно не защищает общество от массовой пропаганды конформизма, существенно воздействующего на людей, и от которого крайне трудно защититься. Предположим, что имеется некое религиозное меньшинство, по своим убеждениям не желающее читать порнографическую литературу, а тем более видеть ее у своих детей. В современном демократическом обществе подобное меньшинство не будет в состоянии жить согласно своим убеждениям, ибо неограниченная свобода предпринимателя, извлекающего выгоду из порнографической литературы, использовать для ее популяризации любые средства массовой информации, непременно окажет воздействие, если не на взрослых в данном меньшинстве, то во всяком случае на их детей.
Одним из важнейших недостатков демократического общества является отсутствие контроля массовой информации. С одной стороны, это представляет собой хорошую гарантию элементарных свобод, но за него приходится расплачиваться весьма дорого.
Средства массовой информации в современном демократическом обществе имеют коммерческий характер, что определяет их объем и тиражи, поистине астрономические. Индустрия информации занимает очень важное место в стимулировании потребления. Она стремится захватить как можно большую часть человеческих восприятий, все более обращаясь к сексуальным ощущениям, превращая их в разрушительную для общества силу.
Помимо этого те, в чьем распоряжении находятся средства массовой информации, а также журналисты обретают роль, по своему влиянию иногда превышающую роль любого государственного деятеля. Поскольку свобода средств массовой информации в демократическом обществе не имеет никаких ограничений, никто не может воздействовать на издателя или на журналиста и сместить их. Но эти лица никем не избираются в отличие от государственных деятелей или судей, а их реальная власть необъятна.
Обращаются в противоположность и многие другие демократические свободы. Свобода приобретения оружия, имеющая цель сделать жизнь более безопасной, напротив, может сделать проживание в такой стране, как США, небезопасным, поскольку оружие могут приобретать лица, использующие его во вред другим.
Свобода забастовок, столь необходимая рабочим для защиты своих прав, может быть использована гангстерами, как уголовными, так и политическими, для шантажа предпринимателей и для других темных целей. Она же стала в настоящее время одним из главных источников инфляции.
Свобода перемещения внутри страны, въезда в страну и выезда из нее может быть легко использована преступниками или же враждебным тоталитарным государством для шпионажа и т. п.
Жизнь в современном демократическом обществе тревожна, и это одна из причин неудовлетворенности ею. Именно эта тревога заставляет многих, выросших в демократическом обществе, с завистью смотреть на тоталитарные страны, где жизнь намного спокойнее и размереннее, где нет многих тревог, волнующих жителей демократических стран.
Как это ни странно, но жизнь в тоталитарных странах на первый взгляд имеет какие-то привлекательные стороны, как, впрочем, всякая жизнь в условиях принуждения. Крепостная Россия и еврейские гетто средневековья отличались размеренным ритмом жизни; каждый точно знал свое место, свои возможности, не бунтовал и, по-видимому, психологически был более удовлетворен, чем современный человек - житель демократической страны.
Отсутствие свобод не требует от человека участия в политической борьбе. Человек, живущий в тоталитарном обществе, обязан следовать определенной политической линии, и если он ей следует, что обычно и делает большая часть населения этих стран, по крайней мере, спустя некоторое время после воцарения тоталитаризма, то ощущает гораздо большее спокойствие, чем если бы ему пришлось выбирать между конформизмом и сопротивлением.
Вообще число ситуаций, в которых житель тоталитарного общества должен принимать решения, резко сокращается по сравнению с условиями жизни в демократическом обществе. Если, например, в тоталитарной стране нет свободы передвижения, никто не станет размышлять о выборе места жительства. Если нет свободы выбора места работы, нет еще одного мучительного выбора. Если в тоталитарной стране нет свободной конкуренции и инициативы, нет необходимости принимать участие в этом мучительном для многих соревновании. При этом житель такой страны может быть обеспечен намного хуже, чем житель демократической страны, но поскольку стандарт жизненного уровня в его стране иной, он вполне удовлетворяется своим положением, будучи уверен в своем скромном будущем.
Житель тоталитарного общества не имеет многих беспокойных соблазнов демократического общества, способных лишить его покоя. Это относится, например, к пропаганде секса, если только на нее накладываются ограничения. То же относится и к контролю семьи и брака.
Житель тоталитарной страны (при условии своей лояльности) чувствует себя гораздо безопаснее, чем житель демократической страны, поскольку там, где он живет, нет свободы ношения или же приобретения оружия, строже полицейские порядки и т. п.
Тоталитарные режимы ограничивают поступление тревожной и беспокоящей информации. Средствам массовой информации этих стран запрещено, как правило, сообщать о преступлениях, катастрофах, стихийных бедствиях в своих странах (но не во враждебных). Им же предписано поддерживать оптимизм фильтрацией всего, что могло бы создать предчувствие грядущей катастрофы всемирного масштаба и т. п.
Поэтому очень многие жители тоталитарных стран, выжившие после террора и обработанные пропагандой, не только искренне удовлетворены своим положением, но едва ли не почитают себя самыми счастливыми людьми. Но это порождает комплекс неполноценности по отношению к демократическим странам, так что жители тоталитарных стран часто превращаются в опасных врагов свободы, готовых охотно уничтожить все, что напоминает им об утраченной воле. Это во многом относится и к интеллигенции этих стран, часто проявляющей такой комплекс страха перед свободой.
Выше говорилось о пороках современного демократического общества, но пороки тоталитаризма не идут с ними ни в какое сравнение. Главным является то, что тоталитаризм порождает беззакония, в сравнении с которыми любые недостатки демократических обществ бледнеют. Гибель десятков миллионов людей в советских и немецких лагерях смерти и тюрьмах показывает это. Пока существует тоталитаризм, он органически несет в себе источник беззакония, хотя, разумеется, преступления, совершенные в эпоху национал-социализма в Германии или с 1918 по 1956 г. в СССР, часто повторяться не могут.
Но тоталитарные общества не вечны и не незыблемы. Они стареют и разлагаются под действием многих факторов.
Прежде всего, стремясь захватить как можно больше под свой контроль, они теряют способность к эффективному управлению, особенно в случае такой огромной страны, как СССР или Китай.
Тоталитарные страны раздираемы различными конфликтами: национальными, социальными, политическими. Наконец, важным фактором, подрывающим устойчивость тоталитаризма, является возрождение религиозного сознания антагониста тоталитаризма, претендующего на полный контроль над человеческим духом. Все это делает тоталитарные общества недолговечными.
Но и демократические общества современного типа становятся менее и менее устойчивыми, а внутри них также растут и укрепляются силы, грозящие и вовсе похоронить их. Причиной является утрата этими обществами ценностной основы принципа демократии. Демократические страны возникли и сложились в конкретных исторических условиях при высокой самодисциплине населения, основанной на религиозной этике. По мере падения влияния религиозных ценностей дисциплинированность стала уменьшаться, что создало растущую угрозу демократическому обществу.
Свободная продажа оружия в США в XIX в. не представляла опасности, но сейчас, по мере утраты самоограничения, одерживавшего некогда злоупотребления оружием, она стала представлять серьезную опасность. Простое запрещение продажи оружия ничего не даст, поскольку уже имеется его огромное количество, а изъять его можно лишь драконовскими мерами, что в демократическом обществе невозможно.
Об утрате ценностного подхода к массовой информации не приходится и говорить. Примером может служить весьма симпатичный по своим намерениям и характеру журнал Index, посвященный борьбе с цензурой во всем мире. В нем имеется регулярная хроника, где регистрируются нарушения свободы печати. Сознательно отбрасывая ценностный подход к цензуре, составители хроники помещают сведения о тиранических преследованиях любого независимого выражения мысли в СССР или в Чехословакии рядом с сообщением о легком административном наказании неонацистского журналиста в ФРГ.
Важное значение в нарушении устойчивости демократических стран имеет возможность тоталитарных стран безнаказанно вмешиваться в их внутренние дела, не допуская никакого подобия вмешательства в их собственные дела.
Так же, как и на Западе, в экономике коммунистических стран важное значение приобретают различного рода культтовары и хобби, стимулирующие потребление и требующие развитой индустрии. Так же, как и на Западе, искусственно снижается долговечность многих товаров. Широкое распространение и здесь получают товары одноразового пользования.
Системы обоих типов ставят целью постоянный рост выпуска национального продукта, а также повышение потребления. Вся экономическая, а тем самым и социальная устойчивость обеих систем становится зависимой от постоянной загрузки промышленности, а стимулирование спроса превращается в условие их существования.
Вместе с тем обе системы имеют и существенные отличительные черты. Прежде всего, экономика коммунистических стран, в особенности СССР, крайне неэффективна по сравнению с западной экономикой. Причиной этого является отсутствие непосредственной заинтересованности членов правящей государственно-монополистической корпорации в результатах производства, ибо их материальное положение сохраняется независимо от общего состояния экономики. Эта тенденция проявляется уже в техноструктурах Д. Гэлбрейта (так он называет крупнейшие монополистические объединения, действующие в условиях западной экономики). В самом деле, отрицательные черты экономики коммунистических стран уже угадываются в этих монополистических объединениях. Д. Гэлбрейт утверждает, что их целью является лишь выживание. Но в условиях свободной конкуренции выживание таких объединений связано в основном с экономическими факторами, а это не может не влиять на благосостояние их членов. Именно на это справедливо указывал П. Сузи, критиковавший Д. Гэлбрейта (см. New York review of books, 1973, No 18).
В то же время в условиях коммунистической экономики выживание даже такого члена правящей корпорации, как директор завода, может целиком обуславливаться неэкономическими причинами, поскольку его назначение на пост и сохранение на нем зависят главным образом от его отношений с правящим партийным аппаратом. При круговой порук даже неуспевающий или некомпетентный директор способен сохранять свой статус, если, например, оказывает какие-либо услуги, в т. ч. личные, вышестоящим членам корпорации. Этому способствует и кастовость корпорации, поскольку даже неудачный ее член не исключается из ее состава, но, как правило, переводится на другой ответственный пост.
Отсутствие надлежащего стимула у всех звеньев этой корпорации и обуславливает неизбежную техническою отсталость коммунистических стран. Но как можно согласовать подобное утверждение с явными успехами СССР в военной технике? Дело в том, что эти успехи объясняются не экономическими, а политическими факторами и вытекающими отсюда огромными затратами на военную промышленность, а также чрезвычайно строгой приемкой военной продукции, осуществляемой независимыми от промышленности военными. Если бы условия, существующие в военной промышленности, были бы распространены и на гражданскую, советский бюджет не выдержал бы бремени дополнительных расходов. Наконец, военная промышленность находится под строжайшим контролем самого правительства.
Вторым существенным различием двух систем является роль в них конкуренции. Хотя в коммунистических странах не существует свободной конкуренции между предприятиями, поскольку сбыт их гарантирован, конкуренция и здесь играет первостепенную роль. Во-первых, существует личная конкуренция между членами правящей корпорации за повышение статуса, которая может быть весьма жестокой. Во-вторых, для коммунистической экономики главную регулирующую роль играет не внутренняя, а международная конкуренция, обусловленная стремлением к выживанию и экспансии, поддержанию международного престижа и т. д. Без такой конкуренции коммунистические страны были бы обречены на полный экономический застой.
Существует и еще одно важное различие между обеими системами. Если на Западе цены на товары снижаются по мере повышения на них спроса, то в коммунистических странах цены на такие товары сразу повышаются. Повышение цен во втором случае объясняется абсолютной монополизацией торговли. Это является, по существу, одним из законов экономики коммунистических стран, приводя к тому, что их жизненный уровень всегда ниже жизненного уровня западных стран (хотя это не единственный фактор, способствующий снижению жизненного уровня).
Экономика коммунистических стран отличается и тем, что, не допуская безработицы, обеспечивает минимальный прожиточный минимум всем и в этом смысле делает людей более уверенными в будущем, хотя минимум этот намного ниже того, что существует в передовых западных странах.
Несмотря на различия обе системы тесно взаимосвязаны в рамках единой мировой экономики. Поскольку из-за низкого качества продукции коммунистическим странам, и главным образом СССР и Китаю, трудно конкурировать на мировом рынке, они превратились в экспортеров сырья, ввозя взамен с Запада средства производства, потребительские товары и даже продовольствие. Кроме того взаимная конкуренция обеих систем превратилась в один из важнейших стимулов роста потребления. Страх перед революцией заставил Запад помимо прочего как можно шире стимулировать потребление всего населения и повысить его жизненный уровень. В то же время коммунистические страны стремятся повысить потребление и своего населения, руководствуясь соображениями престижа, необходимого им для экспансии.
Можно сделать вывод о том, что экономика коммунистических стран является лишь последовательной стадией развития экономической системы Запада, стадией предельной концентрации производства в руках государства.
Обе системы глубоко порочны и стремительно увлекают человечество к катастрофе, если только не будет найдено средство ее предотвратить.
Прежде всего, они осуществляют хищническую эксплуатацию природных ресурсов, за счет которых только и может осуществляться чудовищный рост потребления, наблюдаемый ныне. Эти ресурсы недавно еще казались неисчерпаемыми, но сейчас, в особенности под влиянием энергетического кризиса, эта наивная точка зрения изменилась. И раньше становилось все более очевидным, что природные ресурсы, в особенности такие, как почва, вода, топливо, воздух и т. д., далеко не беспредельны, и что ничем не ограниченный рост потребления приведет к их неизбежному истощению в гораздо большей мере, чем естественные потребности растущего населения. При этом для катастрофы достаточен дефицит хотя бы одного жизненно необходимого ресурса, даже если все остальные ресурсы будут в изобилии, ибо они не взаимозаменяемы.
Про западные страны, а в особенности про США говорят, что они потребляют природные ресурсы, как "пьяный моряк", но это в еще большей мере относится к СССР, где огромное количество ресурсов расходуется совершенно бесцельно из-за царящей здесь бесхозяйственности. Так, очень много выплавленного металла либо выбрасывается на улицу и ржавеет, либо расходуется на более тяжелые, чем необходимо, конструкции. Ежегодно портится большое количество сельскохозяйственных продуктов. Бесцельно сжигается множество топлива. Бессмысленные потери ресурсов в СССР не только продолжаются, но все возрастают, став привычными в жизни страны.
Но ресурсы СССР исчерпываются быстро не только в силу указанных выше причин, но и вследствие того, что он превратился в крупнейшую сырьевую базу других стран. Именно наличие огромных ресурсов, - которые СССР в состоянии обменивать на средства производства, потребительские товары, продовольствие, - позволяет конкурировать с Западом и вообще поддерживать обширную, но неэффективную экономику.
Наличие леса, руды, мехов и т. п. позволило СССР произвести саму индустриализацию в 20-30-х годах, получая в обмен из США и Германии необходимое оборудование. Природные ресурсы мира достаточны, возможно, для того, чтобы питать в течение обозримого срока растущее население, но отнюдь не достаточны, чтобы обеспечить сверхъестественную гонку потребления. Если росту потребления не будет положен предел, человечество вскоре натолкнется на критическую нехватку ресурсов. Признаки такого кризиса налицо, но он станет углубляться по мере вовлечения в сферу расширенного потребления стран Азии, Африки и Латинской Америки.
Другим неизлечимым пороком существующих систем является их возрастающая политическая неустойчивость из-за растущей зависимости Запада от внешних рынков сбыта и источников сырья и вследствие стремления к экспансии коммунистических стран. Насыщение собственных рынков приводит западные страны к поискам новых рынков где бы то ни было с тем, чтобы загрузить свою промышленность. При этом они входят в возрастающую зависимость от источников сырья других стран, преимущественно тех, где нет собственной обрабатывающей промышленности. Поэтому если какое-то государство становится угрозой миру и свободе, деловые круги, в страхе перед сокращением рынка или же потерей источников сырья, начинают оказывать давление на свои правительства, чтобы смягчить их позицию по отношению к этому государству. Именно поэтому западные страны не способны оказывать сопротивление диктатурам и тоталитарным режимам, несмотря на свой огромный потенциал.
Таковы, например, были корни Мюнхенского соглашения 1938 г., когда политические лидеры Англии и Франции под давлением деловых кругов открыли путь национал-социалистической агрессии против всего мира. Но и раньше те же круги способствовали возрождению германской индустрии, использованной национал-социалистами исключительно для военных целей. Западные деловые круги проводили подобную самоубийственную политику из-за органической неспособности учитывать как национальные, так даже и собственные интересы на долгосрочный период и хоть чем-то поступиться ради них в текущий период времени.
Точно так же они ведут себя и ныне. Пользуясь неожиданной поддержкой легкомысленных молодежных социал-демократических групп, на которых слово "социализм" на вывеске Восточного блока (в т. ч. и на Берлинской стене) действует завораживающе, деловые круги оказали давление на правящую социал-демократическую партию ФРГ и добились от нее возведения сложившегося статус-кво в Германии в ранг юридически признанного факта, пойдя на максимальные уступки СССР и ГДР, превратившейся в очаг опасного милитаризма в Европе. Это достаточно красноречиво показали события, повлекшие за собой отставку Брандта. Действия деловых кругов дорого обойдутся и немецкому народу, и всему человечеству. Но зато промышленники и торговцы ФРГ получили свободный выход на восточноевропейский и советский рынки.
Как эгоистические интересы деловых кругов могут противоречить национальным интересам и интересам всего мира, показывает недальновидная политика, проводившаяся голлистским правительством Франции, готовым пойти на всевозможные уступки любому тоталитарному режиму, лишь бы он находился далеко или по крайней мере не угрожал бы Франции в течение ближайших лет.
С другой стороны, коммунистические страны обладают присущей им склонностью ко всемирной экспансии, проявляющейся ныне прежде всего в третьем мире, где СССР и Китай, соревнуясь, стремятся поставить под контроль страны - поставщики ресурсов. Контроль же над их ресурсами позволил бы оказывать давление на Запад. При этом преследуются и стратегические цели. Во всем этом проявляется иррациональное стремление к расширению влияния, подмеченное как общее свойство тоталитарных систем еще К. Витфогелем. СССР и Китай не останавливаются ни перед чем, чтобы укрепить свое влияние в третьем мире, поощряя самые бесчеловечные режимы, провоцируя военные конфликты, как, например, на Ближнем Востоке в Индостане и т. п.
Существующие политические системы в значительной мере обусловлены экономикой, но отнюдь не связаны с ней однозначно. Их можно разделить на два типа по признаку наличия гарантированных гражданских свобод: демократию и диктатуру, крайней формой которой является тоталитаризм, навязывающий населению не только власть, но и идеологию. Коммунистические страны, как правило, являются тоталитарными. По крайней мере, так было до сих пор.
Но и в западных странах можно наблюдать диктатуры и тоталитарные режимы. Достаточно указать на тоталитарную нацистскую Германию или на такие диктаторские режимы, как в Греции, Гаити, Чили, Уганде, Ираке, Ливии и т. д. В силу этого отсутствие демократии нельзя связывать только лишь с национализацией промышленности и с отсутствием гарантированной частной собственности. Причиной этого являются корыстные интересы различных групп, при возможности подчиняющих остальное население страны, хотя в коммунистических странах отсутствие демократии оказывается conditio sine qua поп их существования.
Многим кажется само собой разумеющимся, что демократические системы существующего типа представляют собой некое абсолютное благо. Так, в частности, считает интеллигенция коммунистических стран, указывая на современные парламентские государства как на идеал свободы и демократии. Но камнем преткновения для такого взгляда является вопрос, отчего же столь многие в парламентских государствах недовольны ими. В самом деле, факт такого недовольства неопровержим. Мощные левые движения расшатывают такие старые и, казалось бы, устойчивые парламентские государства, как Франция и Италия. Они обвиняют эти государства в отсутствии демократии, коррупции и т. п., выставляя как идеал, как это ни парадоксально, именно те государства, которые защитники парламентаризма называют тоталитарными.
Человек, привыкший с детства к воздуху, не замечает его и не думает о том, какое это благо. И только иногда, попадая в душное помещение, он вспоминает об этом, зная, однако, что достаточно открыть окно, и воздух снова станет свежим. Таково именно положение человека, выросшего в демократическом обществе и привыкшего ко многим элементарным свободам, как к воздуху. Люди, выросшие в условиях демократии, недостаточно ценят ее. Но их частое недовольство этим обществом имеет свои веские причины.
Прежде всего, политическая борьба в демократическом обществе носит существенный отпечаток тоталитаризма, не такого, разумеется, какой царит в тоталитарных странах, но достаточного, чтобы вызвать раздражение. В самом деле, трудно представить, чтобы все многообразие мировоззрений укладывалось в программы двух-трех главных партий.
Однако политическая деятельность вне этих партий, представляющих собой крупные бюрократические организации, практически бесцельна, ибо на нее необходимы большие средства.
Огромное большинство избирателей и политических деятелей примыкает к партиям из конформизма, вырабатываемого огромными пропагандистскими машинами, или же из стремления сделать карьеру. Тирания большинства может быть весьма тягостной, тем более, если оно превышает меньшинство лишь незначительно. Насколько тяжелой и тлетворной может быть такая тирания, хорошо известно еще со времен Афинской республики.
Парламентская система гарантирует многие личные свободы инакомыслящим, но она совершенно не защищает общество от массовой пропаганды конформизма, существенно воздействующего на людей, и от которого крайне трудно защититься. Предположим, что имеется некое религиозное меньшинство, по своим убеждениям не желающее читать порнографическую литературу, а тем более видеть ее у своих детей. В современном демократическом обществе подобное меньшинство не будет в состоянии жить согласно своим убеждениям, ибо неограниченная свобода предпринимателя, извлекающего выгоду из порнографической литературы, использовать для ее популяризации любые средства массовой информации, непременно окажет воздействие, если не на взрослых в данном меньшинстве, то во всяком случае на их детей.
Одним из важнейших недостатков демократического общества является отсутствие контроля массовой информации. С одной стороны, это представляет собой хорошую гарантию элементарных свобод, но за него приходится расплачиваться весьма дорого.
Средства массовой информации в современном демократическом обществе имеют коммерческий характер, что определяет их объем и тиражи, поистине астрономические. Индустрия информации занимает очень важное место в стимулировании потребления. Она стремится захватить как можно большую часть человеческих восприятий, все более обращаясь к сексуальным ощущениям, превращая их в разрушительную для общества силу.
Помимо этого те, в чьем распоряжении находятся средства массовой информации, а также журналисты обретают роль, по своему влиянию иногда превышающую роль любого государственного деятеля. Поскольку свобода средств массовой информации в демократическом обществе не имеет никаких ограничений, никто не может воздействовать на издателя или на журналиста и сместить их. Но эти лица никем не избираются в отличие от государственных деятелей или судей, а их реальная власть необъятна.
Обращаются в противоположность и многие другие демократические свободы. Свобода приобретения оружия, имеющая цель сделать жизнь более безопасной, напротив, может сделать проживание в такой стране, как США, небезопасным, поскольку оружие могут приобретать лица, использующие его во вред другим.
Свобода забастовок, столь необходимая рабочим для защиты своих прав, может быть использована гангстерами, как уголовными, так и политическими, для шантажа предпринимателей и для других темных целей. Она же стала в настоящее время одним из главных источников инфляции.
Свобода перемещения внутри страны, въезда в страну и выезда из нее может быть легко использована преступниками или же враждебным тоталитарным государством для шпионажа и т. п.
Жизнь в современном демократическом обществе тревожна, и это одна из причин неудовлетворенности ею. Именно эта тревога заставляет многих, выросших в демократическом обществе, с завистью смотреть на тоталитарные страны, где жизнь намного спокойнее и размереннее, где нет многих тревог, волнующих жителей демократических стран.
Как это ни странно, но жизнь в тоталитарных странах на первый взгляд имеет какие-то привлекательные стороны, как, впрочем, всякая жизнь в условиях принуждения. Крепостная Россия и еврейские гетто средневековья отличались размеренным ритмом жизни; каждый точно знал свое место, свои возможности, не бунтовал и, по-видимому, психологически был более удовлетворен, чем современный человек - житель демократической страны.
Отсутствие свобод не требует от человека участия в политической борьбе. Человек, живущий в тоталитарном обществе, обязан следовать определенной политической линии, и если он ей следует, что обычно и делает большая часть населения этих стран, по крайней мере, спустя некоторое время после воцарения тоталитаризма, то ощущает гораздо большее спокойствие, чем если бы ему пришлось выбирать между конформизмом и сопротивлением.
Вообще число ситуаций, в которых житель тоталитарного общества должен принимать решения, резко сокращается по сравнению с условиями жизни в демократическом обществе. Если, например, в тоталитарной стране нет свободы передвижения, никто не станет размышлять о выборе места жительства. Если нет свободы выбора места работы, нет еще одного мучительного выбора. Если в тоталитарной стране нет свободной конкуренции и инициативы, нет необходимости принимать участие в этом мучительном для многих соревновании. При этом житель такой страны может быть обеспечен намного хуже, чем житель демократической страны, но поскольку стандарт жизненного уровня в его стране иной, он вполне удовлетворяется своим положением, будучи уверен в своем скромном будущем.
Житель тоталитарного общества не имеет многих беспокойных соблазнов демократического общества, способных лишить его покоя. Это относится, например, к пропаганде секса, если только на нее накладываются ограничения. То же относится и к контролю семьи и брака.
Житель тоталитарной страны (при условии своей лояльности) чувствует себя гораздо безопаснее, чем житель демократической страны, поскольку там, где он живет, нет свободы ношения или же приобретения оружия, строже полицейские порядки и т. п.
Тоталитарные режимы ограничивают поступление тревожной и беспокоящей информации. Средствам массовой информации этих стран запрещено, как правило, сообщать о преступлениях, катастрофах, стихийных бедствиях в своих странах (но не во враждебных). Им же предписано поддерживать оптимизм фильтрацией всего, что могло бы создать предчувствие грядущей катастрофы всемирного масштаба и т. п.
Поэтому очень многие жители тоталитарных стран, выжившие после террора и обработанные пропагандой, не только искренне удовлетворены своим положением, но едва ли не почитают себя самыми счастливыми людьми. Но это порождает комплекс неполноценности по отношению к демократическим странам, так что жители тоталитарных стран часто превращаются в опасных врагов свободы, готовых охотно уничтожить все, что напоминает им об утраченной воле. Это во многом относится и к интеллигенции этих стран, часто проявляющей такой комплекс страха перед свободой.
Выше говорилось о пороках современного демократического общества, но пороки тоталитаризма не идут с ними ни в какое сравнение. Главным является то, что тоталитаризм порождает беззакония, в сравнении с которыми любые недостатки демократических обществ бледнеют. Гибель десятков миллионов людей в советских и немецких лагерях смерти и тюрьмах показывает это. Пока существует тоталитаризм, он органически несет в себе источник беззакония, хотя, разумеется, преступления, совершенные в эпоху национал-социализма в Германии или с 1918 по 1956 г. в СССР, часто повторяться не могут.
Но тоталитарные общества не вечны и не незыблемы. Они стареют и разлагаются под действием многих факторов.
Прежде всего, стремясь захватить как можно больше под свой контроль, они теряют способность к эффективному управлению, особенно в случае такой огромной страны, как СССР или Китай.
Тоталитарные страны раздираемы различными конфликтами: национальными, социальными, политическими. Наконец, важным фактором, подрывающим устойчивость тоталитаризма, является возрождение религиозного сознания антагониста тоталитаризма, претендующего на полный контроль над человеческим духом. Все это делает тоталитарные общества недолговечными.
Но и демократические общества современного типа становятся менее и менее устойчивыми, а внутри них также растут и укрепляются силы, грозящие и вовсе похоронить их. Причиной является утрата этими обществами ценностной основы принципа демократии. Демократические страны возникли и сложились в конкретных исторических условиях при высокой самодисциплине населения, основанной на религиозной этике. По мере падения влияния религиозных ценностей дисциплинированность стала уменьшаться, что создало растущую угрозу демократическому обществу.
Свободная продажа оружия в США в XIX в. не представляла опасности, но сейчас, по мере утраты самоограничения, одерживавшего некогда злоупотребления оружием, она стала представлять серьезную опасность. Простое запрещение продажи оружия ничего не даст, поскольку уже имеется его огромное количество, а изъять его можно лишь драконовскими мерами, что в демократическом обществе невозможно.
Об утрате ценностного подхода к массовой информации не приходится и говорить. Примером может служить весьма симпатичный по своим намерениям и характеру журнал Index, посвященный борьбе с цензурой во всем мире. В нем имеется регулярная хроника, где регистрируются нарушения свободы печати. Сознательно отбрасывая ценностный подход к цензуре, составители хроники помещают сведения о тиранических преследованиях любого независимого выражения мысли в СССР или в Чехословакии рядом с сообщением о легком административном наказании неонацистского журналиста в ФРГ.
Важное значение в нарушении устойчивости демократических стран имеет возможность тоталитарных стран безнаказанно вмешиваться в их внутренние дела, не допуская никакого подобия вмешательства в их собственные дела.