Объятый страстной печалью, возбуждавшей его кровь и стучавшей в висках, Феофан бросился на поросший травой холм и пролежал там некоторое время в том оцепенении чувства, при котором ум, притупленный внезапно обрушившейся бедой, отказывается думать об ужасе того, что предстоит, и ошеломленный издевкой передышки ждет почти бессознательно свершения нависшей угрозы.
Феофана вывел из забытья звук дождя, падавшего на него крупными каплями. Он огляделся и увидел, что находится почти в полной темноте. Затянутое пеленой небо, воющий голос ветра, гудящего в деревьях и раскачивающего их верхушки, предвещал приближение грозы. И, наконец, она обрушилась на него со всей своей яростью! Феофан приветствовал это безумие, ибо сердце любит то, что подобно ему самому, а его было почти разбито болью. Он встал и закричал на разгневавшуюся стихию! Он замолчал и прислушался, ибо подумал, что кто-то ответил. Он крикнул вновь, но на сей раз среди воя бури он действительно услышал ответный крик! Было нечто странное в голосе, который слышался сквозь громыхание грозы. Снова и снова повторялось то же самое, а однажды крик, казалось, перешел в демонический смех. Кровь застыла у Феофана в жилах, а его отчаяние сменилось глубоким, полным страха и напряжения вниманием.
Буря внезапно стихла. Гром замирал вдали слабыми стонами, а вспышки молний стали менее частыми и яркими. Последняя из них открыла Феофану, что он не ОДИH. На расстоянии вытянутой руки стоял, опираясь на трость с золотым набалдашником, маленький старичок в конусообразной шляпе. Феофан мгновенно и без труда узнал пылающие ярким светом большие глаза незнакомца.
Когда вспышка погасла, оба остались в темноте, и Феофан с трудом мог различить очертания своего спутника.
Молчание затягивалось.
- ВЫ ПОМНИТЕ МЕНЯ? - наконец спросил таинственный незнакомец.
- КОHЕЧHО, - ответил студент.
- Хорошо... Я думал, может, вы забыли... У разума короткая память. Но, вероятно, вы не стремитесь им обладать.
- Вам, по крайней мере, должно быть известно, что на это я и не притязал, иначе не был бы таким простофилей.
- Лучше сказать, что приняли соглашение, нарушили его со своей стороны и теперь сердитесь, что вас вроде как вызвали для наказания. Который час?
- Не знаю... осталось немного.
- ОHА знает об этом? Вы знаете, о ком я говорю.
- Старик, - неистово воскликнул Феофан. - Убирайся прочь! Я нарушил договор... знаю. Я должен быть наказан... об этом мне тоже известно, и я готов. Но мой час еще не пробил: не мучай меня, оставь. Я буду ждать свою судьбу один.
- Хорошо... я могу сделать скидку. Вы несколько вспыльчивы по отношению к своим друзьям. Но мы на это посмотрим сквозь пальцы. Теперь предположите, что наказание, которое вы заслужили, может быть отсрочено.
Студент ответил недоверчиво-презрительным взглядом.
- Я смотрю, вы скептически настроены, - продолжил старик. - Но рассудите. Вы молоды, деятельны, одарены прекрасной душой и телом.
- Что мне до этого? Более того, что мне до этого СЕЙЧАС?
- Много чего, но не перебивайте меня. Вы любите, и вы любимы.
- Говорю вам снова: замолчите и убирайтесь к... ДЬЯВОЛУ!
- НО НЕ СИЮ МИНУТУ! Вы все об этом ""сейчас"... а кем станете вы, кем станет Фирза Ангерштелль завтра?
Терпение студента лопнуло. Он бросился на старика, намереваясь повалить того на землю.
Он мог бы с таким же успехом поупражняться с одним из низкорослых дубов, растущих неподалеку. Старик не сдвинулся с места... ни на йоту.
- Вы напрасно себя утомляете, мой друг, - сказал он. - Теперь мы, если вам угодно, перейдем к делу. Вы, конечно же, хотите освободиться от наказания за вашу небрежность?
- Возможно.
- Вы даже хотели бы, чтобы жребий пал на кого-нибудь другого, а не на вас?
Студент задумался.
- Нет. Я рад принять наказание за собственную глупость. И все же... о Фирза! - От душевной боли он застонал.
- Что! С вашими-то преимуществами! Вашими видами на будущее!.. Вы могли бы обеспечить себе счастливую жизнь... и более того, это счастье вы могли бы подарить и Фирзе... со всем этим, что у вас имеется, вы предпочитаете смерть жизни? Как много существует старых, бесполезных людишек, на которых может упасть жребий, и они с радостью примут судьбу, при одной мысли о которой вы дрожите.
- Погодите... если я приму каше предложение, как решится жребий?.. Кому я должен передать свое наказание?
- Принимайте... ваш срок продлится на двадцать четыре часа. Пошлите часы на продажу золотых дел мастеру Адриану Венцелю. Если за это время он избавится от них, покупатель займет ваше место, и вы будете свободны. Но решайтесь быстрее, у меня время ограничено, ваше, должно быть, тож е... если вы не согласитесь на мои условия.
- Но кто вы такой, что вам дана власть над жизнью и смертью... над приговором и освобождением?
- Не стремитесь узнать то, что вас не касается. Еще раз спрашиваю: вы согласны?
- Во-первых, скажите мне, зачем вы предлагаете мне это?
- Зачем?.. Ни за чем. Я по природе сострадателен. Но решайтесь... вон там на ветке дрожит листок, через миг он упадет. Если он достигнет земли до того, как вы определитесь... Прощайте!
Листок упал с дерева.
- СОГЛАСЕН! - воскликнул студент. Он поискал глазами старика, но обнаружил, что он один. В тот же миг у него в ушах зазвучал полночный звон, потом затих... прошел час, а ОН ЖИВ!
Около полудня следующего дня золотых дел мастер Адриан Венцель продал какому-то покупателю самые прекрасные часы в Иене. Завершив сделку, он тотчас же отправился домой к Феофану Гушту.
- Ну как, продали мои часы?
- Да... вот деньги, сударь.
- Очень хорошо, это ваша доля.
Венцель ушел, а вскоре Феофан направятся к дому Ангерштелля, размышляя, как его примут и что он может предложить в качестве оправдания своему вчерашнему поведению.
К своему удовлетворению решив этот запутанный вопрос по дороге, он достиг садовой калитки. Он помедлил... ему поочередно становилось то жарко, то холодно... его сердце неистово билось. Наконец, сделав решительную попытку овладеть собой, он вошел.
У того же окна, в той же позе, как и накануне, сидела Фирза Ангерштелль. Но вчера Фирза цвела, улыбалась и радовалась, а сегодня была бледна и болезненна, она представляла собой образ безнадежной печали, как роза, сорванная чьей-то грубой рукой со стебля. Кровь у Феофана похолодела. Он приблизился и уже ступил на крыльцо, когда Фирза его увидела. С громким криком она упала со стула. Он бросился в комнату и поднял ее.
Она пришла в себя... она заговорила с ним. Она укоряла его за вчерашний вечер. Он выслушал ее и рассказал лишь то из истории с часами, что относилось к их приобретению и прилагаемому условию. Он утверждал, что это была лишь шутка дарителя: ведь он нарушил условие, а все еще жив. Они удивлялись - он притворно, а она по-настоящему, - что кто-то согласился расстаться с такой ценной вещью ради праздного наслаждения, испытываемого от запугивания обладателя часов. Однако любовь необычайно доверчива. Объяснение Феофана было принято, и они помирились.
Влюбленные беседовали с четверть часа, когда Фирза неожиданно вновь вернулась к теме часов.
- Странно, - сказала она, - я тоже имею отношение к часам, похожим на твои.
- Как... каким образом?
- Прошлой ночью мне не спалось... из-за твоей недоброты, Феофан...
Феофан поспешил возобновить свои обеты и мольбы.
- О, хорошо! Ты же знаешь, что я тебя простила... Но когда я просто лежала в кровати, меня стала преследовать мысль о часах, которые ты описывал. Как и почему, я не знаю. Она преследовала меня всю ночь, а когда я встала сегодня утром, она по-прежнему не исчезала.
- Что же дальше, дорогая Фирза? - спросил встревоженный студент.
- Слушай и услышишь. Для того, чтобы избавиться от этой беспокойной гостьи, я вышла на прогулку. Я не пробыла вне дома и двух минут, как увидела часы - точную копию моих воображаемых часов.
- Где... где ты их видела?
- У нашего соседа Адриана Венцеля.
- И... ты... ты... - Слова почти душили его.
- Я была движима каким-то необъяснимым побуждением... приобрести эти часы. Хотя мне не нужна была эта драгоценность.
- Нет... нет! - воскликнул в муке студент. - Ты не могла этого сделать! - Он встал и отвернулся. Это стоило ему усилий больших, чем он мог ожидать найти в себе. Казалось, что страдание чересчур сильно, чересчур сверхчеловечна беда, чтобы сопровождаться выражением обычных чувств. Он смертельно побледнел... но его взгляд оставался тверд, и дрожи не было и в помине.
- Феофан, - спросила возлюбленная, - что тебя беспокоит? И почему то, что я рассказала, так страшно на тебя подействовало? Я...
- Ничего... ничего, моя дорогая Фирза. Я вернусь через минуту и скажу тебе, почему я показался таким взволнованным. Я не совсем в себе... я скоро вернусь. Я лишь прогуляюсь по переулку и подышу свежим ветерком, дующим с реки.
Он оставил ее и вышел в сад. "Я не мог, - произнес он про себя, сказать ей, что она убита... и к тому же мной!"
Он продолжал быстро идти без всякой цели, едва зная, куда направляет свои стопы. Он прошел по дороге, ведущей от дома Ангерштелля в том глубоком отчаянии, которое порой обманывает нас внешним спокойствием. У него не было четкого представления о беде, которую он принес Фирзе, - будто он почти забыл об этом. Его неотвязно преследовало смутное восприятие смерти, связанное неким невразумительным образом с ним самим. Забытье, в котором он пребывал, было так сильно, что к нему пришлось обратиться дважды, прежде чем он расслышал вопрос.
- СКОЛЬКО СЕЙЧАС ВРЕМЕНИ?
Феофан оглянулся и встретился с таящим в себе страшный смех взглядом дарителя роковых часов. Студент собрался было заговорить, но старик опередил его:
- У меня нет времени слушать ваши жалобы: вы знаете, что вы навлекли на себя. Если вы хотите избежать несчастья и спасти Фирзу, я скажу вам, как это сделать.
Он что-то зашептал студенту на ухо. Последний в миг побледнел, но тут же пришел в себя.
- Она будет в безопасности, - спросил он, - если я приму ваши условия? Теперь уж никаких увиливаний - я узнал, с кем имею дело.
- Соглашайтесь с тем, что я сказал, и приносите часы сюда в течение получаса; тогда она будет освобождена от своей судьбы. Она будет ваша, и...
- Не обещайте больше ничего или давайте обещания тем, кто их ценит. Поклянитесь, что она будет в безопасности! Я не прошу о большем... не желаю на свете ничего большего.
- Поклянитесь! - повторил старик. - Но чем ПОКЛЯHУСЬ, позвольте вас спросить? Но я обещаю... уходите и принесите часы - помните, полчаса. Так послушайте! Вы принимаете мои условия?
- ДА!
Сказав это, Феофан помчался обратно в дом, не обращая внимания на громкий смех, который, похоже, преследовал его. Он зашел дальше, чем думал: и хотя он проворно перепрыгивал через все препятствия на своем пути, треть отведенного времени прошла, пока он добрался до комнаты, где оставил свою возлюбленную.
КОМНАТА БЫЛА ПУСТА.
- Фирза! Фирза! - закричал студент. - Часы! Часы! Ради Бога, часы!
Ему ответило лишь отраженное от стен эхо его голоса.
Затем он ринулся по комнатам в состоянии, близком к отчаянию, потом спустился в сад. У него в ушах звучал звон фамильных часов, мимо которых он пробегал, и он вздрогнул. В конце центральной дорожки он увидел Фирзу.
- Часы! Часы! Если ты ценишь свою жизнь и мою... но спеши, спеши... ни слова... СЕКУНДНОЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ!
Фирза молча бросилась в дом, сопровождаемая Феофаном.
- Они исчезли, - сказала она. - Я оставила их здесь, а...
- Значит, мы пропали! Прости твоего...
- О нет, нет! Вот они, - воскликнула она. - Дорогой Феофан! Незачем...
Он не слушал Фирзу. Поцелуй в лоб, тревожный взгляд, и он убежал!
Он несся! Он летел!.. Он прибыл на место, где оставил старика. Оно пустовало. Но на песке были написаны слова: "ВРЕМЯ ПРОШЛО!"
Студент без чувств упал на землю.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на диване - на него обращен страстный, но скорбный взгляд.
- Фирза! Фирза! - воскликнул несчастный юноша. - Не надо молитв! Такой душе, как твоя, не в чем каяться. О, оставь меня!.. Этот взгляд! Уходи, уходи!
Она отвернулась и горько заплакала. В комнату вошла ее мать.
- Фирза, милая моя, пойдем со мной. Врач уже здесь.
- Какой врач, мама? Разве...
- Нет, он просто шел по улице, это незнакомец. Но нет времени. - Она вывела дочь из комнаты. - Ваш пациент здесь, - добавила она, обращаясь к врачу. Тот вошел и затворил за собой дверь.
Мать и дочь едва достигли лестницы, когда крик, почти что мучительный вопль, раздался из комнаты, которую они только что покинули, и остановил их. За ним последовал громкий холодящий душу хохот, который, казалось, потряс дом до основания.
Мать позвала или, скорее, крикнула мужа. Дочь подскочила к двери! Та была закрыта и не поддалась ее слабым усилиям. Внутри нарастал шум страшной борьбы - резкие победные или гневные крики, мучительные стоны, тяжелое топанье ног - все говорило о смертельной схватке. Вдруг что-то с силой было брошено об пол и, судя по звуку, разбилось на тысячу частей.
Наступила глубокая тишина, более пугающая, нежели шум поединка.
Фирза вместе с отцом и матерью вошли в комнату. Та была совершенно пуста. НА ПОЛУ ВАЛЯЛИСЬ ЧАСТИ РОКОВЫХ ЧАСОВ. О ФЕОФАНЕ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛИ.
На пятый день после этой ужасной развязки простая плита из белого мрамора в одной из церквей увековечила имя, летай смерть Фирзы Ангерштелль.
Полуистершаяся надпись сохранилась по сей день и может взбудоражить любопытство какого-нибудь мягкосердечного человека, не знакомого с подробностями этой истории, который, возможно, захотел бы узнать их и уронить слезу на могилу девушки, что спит там.
1833
Феофана вывел из забытья звук дождя, падавшего на него крупными каплями. Он огляделся и увидел, что находится почти в полной темноте. Затянутое пеленой небо, воющий голос ветра, гудящего в деревьях и раскачивающего их верхушки, предвещал приближение грозы. И, наконец, она обрушилась на него со всей своей яростью! Феофан приветствовал это безумие, ибо сердце любит то, что подобно ему самому, а его было почти разбито болью. Он встал и закричал на разгневавшуюся стихию! Он замолчал и прислушался, ибо подумал, что кто-то ответил. Он крикнул вновь, но на сей раз среди воя бури он действительно услышал ответный крик! Было нечто странное в голосе, который слышался сквозь громыхание грозы. Снова и снова повторялось то же самое, а однажды крик, казалось, перешел в демонический смех. Кровь застыла у Феофана в жилах, а его отчаяние сменилось глубоким, полным страха и напряжения вниманием.
Буря внезапно стихла. Гром замирал вдали слабыми стонами, а вспышки молний стали менее частыми и яркими. Последняя из них открыла Феофану, что он не ОДИH. На расстоянии вытянутой руки стоял, опираясь на трость с золотым набалдашником, маленький старичок в конусообразной шляпе. Феофан мгновенно и без труда узнал пылающие ярким светом большие глаза незнакомца.
Когда вспышка погасла, оба остались в темноте, и Феофан с трудом мог различить очертания своего спутника.
Молчание затягивалось.
- ВЫ ПОМНИТЕ МЕНЯ? - наконец спросил таинственный незнакомец.
- КОHЕЧHО, - ответил студент.
- Хорошо... Я думал, может, вы забыли... У разума короткая память. Но, вероятно, вы не стремитесь им обладать.
- Вам, по крайней мере, должно быть известно, что на это я и не притязал, иначе не был бы таким простофилей.
- Лучше сказать, что приняли соглашение, нарушили его со своей стороны и теперь сердитесь, что вас вроде как вызвали для наказания. Который час?
- Не знаю... осталось немного.
- ОHА знает об этом? Вы знаете, о ком я говорю.
- Старик, - неистово воскликнул Феофан. - Убирайся прочь! Я нарушил договор... знаю. Я должен быть наказан... об этом мне тоже известно, и я готов. Но мой час еще не пробил: не мучай меня, оставь. Я буду ждать свою судьбу один.
- Хорошо... я могу сделать скидку. Вы несколько вспыльчивы по отношению к своим друзьям. Но мы на это посмотрим сквозь пальцы. Теперь предположите, что наказание, которое вы заслужили, может быть отсрочено.
Студент ответил недоверчиво-презрительным взглядом.
- Я смотрю, вы скептически настроены, - продолжил старик. - Но рассудите. Вы молоды, деятельны, одарены прекрасной душой и телом.
- Что мне до этого? Более того, что мне до этого СЕЙЧАС?
- Много чего, но не перебивайте меня. Вы любите, и вы любимы.
- Говорю вам снова: замолчите и убирайтесь к... ДЬЯВОЛУ!
- НО НЕ СИЮ МИНУТУ! Вы все об этом ""сейчас"... а кем станете вы, кем станет Фирза Ангерштелль завтра?
Терпение студента лопнуло. Он бросился на старика, намереваясь повалить того на землю.
Он мог бы с таким же успехом поупражняться с одним из низкорослых дубов, растущих неподалеку. Старик не сдвинулся с места... ни на йоту.
- Вы напрасно себя утомляете, мой друг, - сказал он. - Теперь мы, если вам угодно, перейдем к делу. Вы, конечно же, хотите освободиться от наказания за вашу небрежность?
- Возможно.
- Вы даже хотели бы, чтобы жребий пал на кого-нибудь другого, а не на вас?
Студент задумался.
- Нет. Я рад принять наказание за собственную глупость. И все же... о Фирза! - От душевной боли он застонал.
- Что! С вашими-то преимуществами! Вашими видами на будущее!.. Вы могли бы обеспечить себе счастливую жизнь... и более того, это счастье вы могли бы подарить и Фирзе... со всем этим, что у вас имеется, вы предпочитаете смерть жизни? Как много существует старых, бесполезных людишек, на которых может упасть жребий, и они с радостью примут судьбу, при одной мысли о которой вы дрожите.
- Погодите... если я приму каше предложение, как решится жребий?.. Кому я должен передать свое наказание?
- Принимайте... ваш срок продлится на двадцать четыре часа. Пошлите часы на продажу золотых дел мастеру Адриану Венцелю. Если за это время он избавится от них, покупатель займет ваше место, и вы будете свободны. Но решайтесь быстрее, у меня время ограничено, ваше, должно быть, тож е... если вы не согласитесь на мои условия.
- Но кто вы такой, что вам дана власть над жизнью и смертью... над приговором и освобождением?
- Не стремитесь узнать то, что вас не касается. Еще раз спрашиваю: вы согласны?
- Во-первых, скажите мне, зачем вы предлагаете мне это?
- Зачем?.. Ни за чем. Я по природе сострадателен. Но решайтесь... вон там на ветке дрожит листок, через миг он упадет. Если он достигнет земли до того, как вы определитесь... Прощайте!
Листок упал с дерева.
- СОГЛАСЕН! - воскликнул студент. Он поискал глазами старика, но обнаружил, что он один. В тот же миг у него в ушах зазвучал полночный звон, потом затих... прошел час, а ОН ЖИВ!
Около полудня следующего дня золотых дел мастер Адриан Венцель продал какому-то покупателю самые прекрасные часы в Иене. Завершив сделку, он тотчас же отправился домой к Феофану Гушту.
- Ну как, продали мои часы?
- Да... вот деньги, сударь.
- Очень хорошо, это ваша доля.
Венцель ушел, а вскоре Феофан направятся к дому Ангерштелля, размышляя, как его примут и что он может предложить в качестве оправдания своему вчерашнему поведению.
К своему удовлетворению решив этот запутанный вопрос по дороге, он достиг садовой калитки. Он помедлил... ему поочередно становилось то жарко, то холодно... его сердце неистово билось. Наконец, сделав решительную попытку овладеть собой, он вошел.
У того же окна, в той же позе, как и накануне, сидела Фирза Ангерштелль. Но вчера Фирза цвела, улыбалась и радовалась, а сегодня была бледна и болезненна, она представляла собой образ безнадежной печали, как роза, сорванная чьей-то грубой рукой со стебля. Кровь у Феофана похолодела. Он приблизился и уже ступил на крыльцо, когда Фирза его увидела. С громким криком она упала со стула. Он бросился в комнату и поднял ее.
Она пришла в себя... она заговорила с ним. Она укоряла его за вчерашний вечер. Он выслушал ее и рассказал лишь то из истории с часами, что относилось к их приобретению и прилагаемому условию. Он утверждал, что это была лишь шутка дарителя: ведь он нарушил условие, а все еще жив. Они удивлялись - он притворно, а она по-настоящему, - что кто-то согласился расстаться с такой ценной вещью ради праздного наслаждения, испытываемого от запугивания обладателя часов. Однако любовь необычайно доверчива. Объяснение Феофана было принято, и они помирились.
Влюбленные беседовали с четверть часа, когда Фирза неожиданно вновь вернулась к теме часов.
- Странно, - сказала она, - я тоже имею отношение к часам, похожим на твои.
- Как... каким образом?
- Прошлой ночью мне не спалось... из-за твоей недоброты, Феофан...
Феофан поспешил возобновить свои обеты и мольбы.
- О, хорошо! Ты же знаешь, что я тебя простила... Но когда я просто лежала в кровати, меня стала преследовать мысль о часах, которые ты описывал. Как и почему, я не знаю. Она преследовала меня всю ночь, а когда я встала сегодня утром, она по-прежнему не исчезала.
- Что же дальше, дорогая Фирза? - спросил встревоженный студент.
- Слушай и услышишь. Для того, чтобы избавиться от этой беспокойной гостьи, я вышла на прогулку. Я не пробыла вне дома и двух минут, как увидела часы - точную копию моих воображаемых часов.
- Где... где ты их видела?
- У нашего соседа Адриана Венцеля.
- И... ты... ты... - Слова почти душили его.
- Я была движима каким-то необъяснимым побуждением... приобрести эти часы. Хотя мне не нужна была эта драгоценность.
- Нет... нет! - воскликнул в муке студент. - Ты не могла этого сделать! - Он встал и отвернулся. Это стоило ему усилий больших, чем он мог ожидать найти в себе. Казалось, что страдание чересчур сильно, чересчур сверхчеловечна беда, чтобы сопровождаться выражением обычных чувств. Он смертельно побледнел... но его взгляд оставался тверд, и дрожи не было и в помине.
- Феофан, - спросила возлюбленная, - что тебя беспокоит? И почему то, что я рассказала, так страшно на тебя подействовало? Я...
- Ничего... ничего, моя дорогая Фирза. Я вернусь через минуту и скажу тебе, почему я показался таким взволнованным. Я не совсем в себе... я скоро вернусь. Я лишь прогуляюсь по переулку и подышу свежим ветерком, дующим с реки.
Он оставил ее и вышел в сад. "Я не мог, - произнес он про себя, сказать ей, что она убита... и к тому же мной!"
Он продолжал быстро идти без всякой цели, едва зная, куда направляет свои стопы. Он прошел по дороге, ведущей от дома Ангерштелля в том глубоком отчаянии, которое порой обманывает нас внешним спокойствием. У него не было четкого представления о беде, которую он принес Фирзе, - будто он почти забыл об этом. Его неотвязно преследовало смутное восприятие смерти, связанное неким невразумительным образом с ним самим. Забытье, в котором он пребывал, было так сильно, что к нему пришлось обратиться дважды, прежде чем он расслышал вопрос.
- СКОЛЬКО СЕЙЧАС ВРЕМЕНИ?
Феофан оглянулся и встретился с таящим в себе страшный смех взглядом дарителя роковых часов. Студент собрался было заговорить, но старик опередил его:
- У меня нет времени слушать ваши жалобы: вы знаете, что вы навлекли на себя. Если вы хотите избежать несчастья и спасти Фирзу, я скажу вам, как это сделать.
Он что-то зашептал студенту на ухо. Последний в миг побледнел, но тут же пришел в себя.
- Она будет в безопасности, - спросил он, - если я приму ваши условия? Теперь уж никаких увиливаний - я узнал, с кем имею дело.
- Соглашайтесь с тем, что я сказал, и приносите часы сюда в течение получаса; тогда она будет освобождена от своей судьбы. Она будет ваша, и...
- Не обещайте больше ничего или давайте обещания тем, кто их ценит. Поклянитесь, что она будет в безопасности! Я не прошу о большем... не желаю на свете ничего большего.
- Поклянитесь! - повторил старик. - Но чем ПОКЛЯHУСЬ, позвольте вас спросить? Но я обещаю... уходите и принесите часы - помните, полчаса. Так послушайте! Вы принимаете мои условия?
- ДА!
Сказав это, Феофан помчался обратно в дом, не обращая внимания на громкий смех, который, похоже, преследовал его. Он зашел дальше, чем думал: и хотя он проворно перепрыгивал через все препятствия на своем пути, треть отведенного времени прошла, пока он добрался до комнаты, где оставил свою возлюбленную.
КОМНАТА БЫЛА ПУСТА.
- Фирза! Фирза! - закричал студент. - Часы! Часы! Ради Бога, часы!
Ему ответило лишь отраженное от стен эхо его голоса.
Затем он ринулся по комнатам в состоянии, близком к отчаянию, потом спустился в сад. У него в ушах звучал звон фамильных часов, мимо которых он пробегал, и он вздрогнул. В конце центральной дорожки он увидел Фирзу.
- Часы! Часы! Если ты ценишь свою жизнь и мою... но спеши, спеши... ни слова... СЕКУНДНОЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ!
Фирза молча бросилась в дом, сопровождаемая Феофаном.
- Они исчезли, - сказала она. - Я оставила их здесь, а...
- Значит, мы пропали! Прости твоего...
- О нет, нет! Вот они, - воскликнула она. - Дорогой Феофан! Незачем...
Он не слушал Фирзу. Поцелуй в лоб, тревожный взгляд, и он убежал!
Он несся! Он летел!.. Он прибыл на место, где оставил старика. Оно пустовало. Но на песке были написаны слова: "ВРЕМЯ ПРОШЛО!"
Студент без чувств упал на землю.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на диване - на него обращен страстный, но скорбный взгляд.
- Фирза! Фирза! - воскликнул несчастный юноша. - Не надо молитв! Такой душе, как твоя, не в чем каяться. О, оставь меня!.. Этот взгляд! Уходи, уходи!
Она отвернулась и горько заплакала. В комнату вошла ее мать.
- Фирза, милая моя, пойдем со мной. Врач уже здесь.
- Какой врач, мама? Разве...
- Нет, он просто шел по улице, это незнакомец. Но нет времени. - Она вывела дочь из комнаты. - Ваш пациент здесь, - добавила она, обращаясь к врачу. Тот вошел и затворил за собой дверь.
Мать и дочь едва достигли лестницы, когда крик, почти что мучительный вопль, раздался из комнаты, которую они только что покинули, и остановил их. За ним последовал громкий холодящий душу хохот, который, казалось, потряс дом до основания.
Мать позвала или, скорее, крикнула мужа. Дочь подскочила к двери! Та была закрыта и не поддалась ее слабым усилиям. Внутри нарастал шум страшной борьбы - резкие победные или гневные крики, мучительные стоны, тяжелое топанье ног - все говорило о смертельной схватке. Вдруг что-то с силой было брошено об пол и, судя по звуку, разбилось на тысячу частей.
Наступила глубокая тишина, более пугающая, нежели шум поединка.
Фирза вместе с отцом и матерью вошли в комнату. Та была совершенно пуста. НА ПОЛУ ВАЛЯЛИСЬ ЧАСТИ РОКОВЫХ ЧАСОВ. О ФЕОФАНЕ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛИ.
На пятый день после этой ужасной развязки простая плита из белого мрамора в одной из церквей увековечила имя, летай смерть Фирзы Ангерштелль.
Полуистершаяся надпись сохранилась по сей день и может взбудоражить любопытство какого-нибудь мягкосердечного человека, не знакомого с подробностями этой истории, который, возможно, захотел бы узнать их и уронить слезу на могилу девушки, что спит там.
1833