Страница:
И всякий раз, когда кончались деньги за одно блюдо, Ала ад-Дин приносил и продавал старцу другое, и стали Ала ад-Дин с матерью богатыми, но они не изменили той жизни, к которой привыкли, и жили без большой пышности. Ала ад-Дин изменил свою природу, и перестал водиться с беспутными мальчишками и каждый день ходил на рынок купцов, чтобы познакомиться с ними и расспросить о разных товарах и прочем. Ходил Ала ад-Дин также на базар торговцев драгоценностями и смотрел там, как продают и покупают камни, и когда он стал хорошо осведомлен в этом, то узнал, что плоды, которые он принес из сокровищницы, это не стекляшки и не хрусталь, как он думал, а драгоценные камни, стоимости которых не сочтешь. И понял он, что добыл большое богатство, и не видел он на рынке и одного камня, который был бы похож на мельчайший из его камешков.
И каждый день он ходил на рынок, знакомился с людьми и заводил с ними дружбу. И рас-спрашивал, как купцы продают покупают, берут и отдают, и осведомлялся, что дорого, а что дешево. И в один из дней после завтрака он отправился на рынок, и, проходя по рынку, услышал, что глашатай кричит: "Согласно приказу царя времени и владыки веков и столетий, пусть все люди закроют свои лавки и склады, ибо госпожа Бадр аль-Будур, дочь султана, направляется в баню, и пусть никто не выходит из своего дома, не открывает лавку и не глядит из окна! Опасайтесь ослушаться повеления султана".
Услышав это провозглашение, Ала ад-Дин стал думать, как бы ему ухитриться и посмотреть на дочь султана, и говорил про себя:
"Все люди толкуют о ее красоте и прелести, и предел моих желаний - посмотреть на нее". И он стал придумывать хитрость, чтобы увидеть дочь султана, госпожу Бадр аль-Будур, и ему понравилась мысль пойти и спрятаться за дверями бани и поглядеть на царевну, когда она будет входить. И он пошел и встал за дверями бани, в таком месте, где его не мог увидеть никто; а тем временем дочь султана спустилась в город, проехала по рынкам и площадям и у самого входа в баню подняла покрывало с лица, и оно засияло и заблистало ярче света солнца, и была царская дочь такова, как сказал поэт:
"Что за очи! Их чье колдовство насурьмило?
Розы этих ланит! - чья рука их взрастила?
Эти кудри - как мрака густые чернила.
Где чело это светит, там ночь отступила".
(Перевод А. Ревича)
И рассказывают, что, когда Ала ад-Дин увидал этот благородный образ, он сказал про себя: "Поистине, это творение всемилостивого! Слава тому, кто ее создал, и украсил такой красотой, и наделил столь совершенною прелестью!"
Его ум был пленен этой девушкой, и любовь к ней ошеломила его; страсть к ней захватила все его сердце, и он вернулся домой и вошел к своей матери, ошеломленный, потеряв рассудок. Мать стала с ним разговаривать, но он сидел точно истукан, не отвечал и не откликался. И она оставила перед ним обед, а он все еще был в таком состоянии, и тогда мать спросила его: "О сынок, что с тобой случилось? Болит у тебя что-нибудь? Что с тобой делается, расскажи мне? Я вижу, что ты сегодня не такой, как всегда: я с тобой разговариваю, а ты мне не отвечаешь". А Ала ад-Дин думал, что все женщины такие, как его мать, некрасивые старухи. Правда, он слышал, как люди говорили о красоте и прелести дочери султана, но не знал, что это такое прелесть и красота.
И мать стала к нему приставать, чтобы он подошел и съел кусочек, и Ала ад-Дин подошел и поел немного, а потом он лег на постель и всю ночь проворочался с боку на бок, повторяя: "О живой, вечносущий!" - и не смыкал глаз от любви к дочери султана. А утром, когда он встал, положение его стало и того хуже из-за любви и страсти. Мать его, увидев, что он в таком состоянии, растерялась и не могла понять, что же с ним случилось. Она подумала, что Ала ад-Дин болен, и сказала: "О дитя мое, если ты нездоров и чувствуешь боль или еще что-нибудь, я схожу и приведу лекаря - пускай он тебя посмотрит. В нашем городе живет лекарь, чужестранец, за которым послал султан, и ходят слухи, что это большой искусник. Если ты болен, сынок, я пойду и приведу его - пусть он посмотрит, что за болезнь у тебя, и пропишет тебе что-нибудь". Но Ала ад-Дин, услыхав, что мать хочет привести лекаря, сказал: "О матушка, я не болен, но я думал, что все женщины такие, как ты, а вчера я увидел дочь султана, когда она шла в баню. Дело в том, что я услыхал, как глашатай кричал, чтобы никто не открывал лавку и не стоял на дороге, пока госпожа Бадр аль-Будур не проследует в баню, и пошел и спрятался за Дверями бани, и, когда царевна подошла к дверям, она подняла с лица покрывало, и я рассмотрел ее и увидел ее благородный образ, - слава тому, кто ее украсил такой красотой и прелестью! И, ах, матушка, я почувствовал такую любовь и страсть к этой девушке, что не могу ее описать, и великой стала моя любовь, и я всю прошлую ночь не сомкнул глаз. Любовь к ней вошла в глубь моего сердца, и мне невозможно не получить ее в жены, и я решил попросить ее у отца ее, султана, согласно закону великого Аллаха". Услышав слова своего сына, мать Ала ад-Дина сочла его ум скудным и сказала: "Имя Аллаха да будет над тобой, дитя мое! Ясно, что ты потерял рассудок! Сын мой, Ала ад-Дин, ты сошел с ума! Ты посватешь дочь султана?!" - "О матушка, - ответил Ала ад-Дин, - я не лишился рассудка и не сошел с ума. Не думай, что эти твои слова изменят мое намерение. Я непременно добуду Бадр аль-Будур, кровь моего сердца, и я намерен послать сватов к султану, ее отцу, и посвататься к ней". - "Заклинаю тебя жизнью, сын мой, воскликнула мать Ала ад-Дина, - не говори таких слов, чтобы кто-нибудь тебя не услышал и не сказал, что ты сошел с ума! Брось такие речи, сынок! Кто может сделать такое дело и попросить у султана его дочь? Ты не вельможа и не эмир, и кто пойдет просить ее для тебя у султана?" - "О матушка, - ответил Ала ад-Дин, - для такой просьбы годишься только ты! Раз ты здесь, то кто же пойдет просить у султана царевну, кроме тебя? Я хочу, матушка, чтобы ты пошла сама и обратилась к султану с такой просьбой". - "Да отвратит меня от этого Аллах! воскликнула мать Ала ад-Дина. - С ума я, что ли, сошла, как ты? Выброси эту мысль из головы, дитя мое, и подумай про себя: кто ты и чей ты сын, чтобы просить за себя дочь султана? Ты сын портного, и больше ничего, и вдобавок - ничтожнейшего портного. Ведь твой отец был самым бедным из тех, кто занимается его ремеслом в этом городе, да и я, твоя мать, кто я такая? Мои родные беднее всех в городе. Так как же ты посмеешь просить за себя султанову дочь, отец которой согласится выдать ее только за сына царя или султана, да и то лишь за равного ему по сану, благородству и знатности. А если он будет чуть-чуть ниже, то это вещь невозможная". И Ала ад-Дин выслушал свою мать и, когда та кончила говорить, ответил: "О матушка, я сам думал обо всем, что ты говоришь, и я хорошо знаю, что я сын бедняка. Но все это, о матушка, меня не держит и не изменит намерения сделать то, что я задумал. Надеюсь, о матушка, что, раз я твой сын, ты окажешь мне это благодеяние, а иначе я умру и ты лишишься меня. Избавь же меняя от смерти - ведь, как бы то ни было, я твой сын". Услышав слова Ала ад-Дина, его мать совсем растерялась и молвила: "Да, дитя мое, я тебе мать, а ты мне сын и ты кровь моего сердца, нет у меня никого, кроме тебя. И больше всего хотела бы на тебя порадоваться и тебя женить, но когда я пожелаю найти тебе невесту, это будет дочь людей, равных нам и схожих с нами. Ведь когда я стану искать ее, меня тоже спросят, есть ли у тебя ремесло, или земля, или сад, а если я потеряюсь, отвечая бедным людям, таким, как я, то как осмелюсь я и попрошу тебе в жены дочь султана у ее отца, владыки Китая, выше которого нет и не будет? Я отдаю это дело на твой суд, подумай же хорошенько и вернись к разуму. Да если бы я, допустим, и пошла к султану с твоей просьбой, чтобы угодить тебе, это принесло бы нам лишь беду и несчастье, ибо это дело очень опасное и, может быть, в нем таится для нас страшная смерть. Ведь в таком деле скрыта великая опасность! Как хватит у меня духа осмелиться на столь великую дерзость и просить у султана его дочь, и каким путем это сделать, как я смогу войти к нему? А ли даже это удастся и меня поставят перед ним, что я скажу, и когда меня спросят, что отвечу? Допустим, я укреплю свое сердце и скажу им о твоей просьбе - ведь они, наверное, подумают, что я сумасшедшая. Но положим, я и пройду к султану - какой же подарок я возьму для него с собой? Ведь это, сынок, такой султан, что к нему не пойдешь без подношения. Правда, султан кроток и ласков, и он не прогонит человека, который пойдет и встанет перед ним, требуя справедливости при обиде или тяжбе, и если кто-нибудь придет, ища у него защиты и прося милости, он дарует ему просимое, ибо он великодушен и щедр, и тот, кому он окажет милость, заслуживает награды. Ведь никто не станет чего-нибудь просить, если, во-первых, не заслужил награды и, во-вторых, не имеет причины просить милости, например, заслуг перед султаном или перед страной или какого-нибудь другого повода. А ты - скажи, что ты сделал для султана и для страны, чтобы заслужить от него милости, да еще такой милости, какой ты от него ждешь? Не под стать тебе такая милость, сынок, и не жалует султан никому таких наград! И кроме того, сынок, я тебе уже говорила, что никто не пойдет к султану с просьбой, не взяв с собой драгоценного подарка, соответствующего его сану. Как же я подвергну себя опасности, о дитя мое, и потребую у султана его дочь?"
Услышав от своей родительницы эти слова, Ала ад-Дин понял, что она говорит разумные речи, и ответил: "О матушка, все, что ты сказала, правильно, и мысли твои - верные и справедливые, и мне самому следовало обо всем этом подумать, но любовь к госпоже Бадр аль-Будур вошла в глубь моего сердца, и не будет мне покоя, если я ее не добуду. Ты напомнила мне, о матушка, одну вещь, о которой я не подумал и которую я забыл, и теперь, когда я о ней вспомнил, это придало мне смелости и укрепило мое намерение послать тебя к султану и посвататься от меня к его дочери. А что касается до того, какой подарок и подношение мы, по обычаю, предложим его величеству султану, отцу царе вны, то у меня есть, о матушка, такой дар и приношение, лучше которого, я думаю, нет ни у кого из царей, и ни у кого, я тебе скажу, нет ему подобного. Это плоды с деревьев, которые я принес из сокровищницы. Я думал, что это простые стеклышки, но теперь я проверил и увидел, что это самоцветы, и цари всей земли не владеют даже одним из них. Я имел дело с торговцами драгоценными камнями, и часто ходил к ним, и узнал, что эти плоды - ценнейшие камни, стоимости которых не счесть. Послушай же, матушка, что я тебе скажу: у нас есть фарфоровое блюдо, принеси же его, я тебе насыплю на него с верхом этих драгоценных камней, а ты отнесешь их и предложишь в подарок султану. Я уверен, что этот подарок будет хорошим предлогом и султан примет тебя приветливо и выслушает все, что ему скажешь. О матушка, если ты постараешься в деле с этой госпожой, дочерью султана, то спасешь мне жизнь и я буду жить для тебя, а если нет - я непременно умру от великой моей страсти. Не сомневайся, матушка, насчет этого подарка поверь, я много раз носил камни на рынок ювелиров, но не хотел никому их показывать: я видел, что торговцы продают камни за тысячи динаров, но то, что они продавали, не стоит и кирата в сравнении моими камнями. Пойди же, о матушка, принеси мне фарфоровое блюдо, про которое я тебе говорил, - я наполню его кам нями, и ты увидишь, как это будет красиво и как их блеск ошеломит разум".
И мать Ала ад-Дина пошла и принесла блюдо, чтобы проверить, правду ли говорит ее сын об этих камнях, и Ала ад-Дин взял блюдо, и отобрал самые большие, красивые камни, и клал их на блюдо, пока не наполнил его доверху. И мать его взглянула на блюдо, полное камней, и зажмурила глаза от сильного блеска, который от них распространялся. Она дивилась их красоте и сиянию и всматривалась в них, но все же не была уверена, такова ли их стоимость, как говорит ее сын, или нет.
И Ала ад-Дин сказал ей: "О матушка, видишь, какой это красивый и роскошный подарок! Клянусь Аллахом, никакой царь не может добыть ни одного такого камня. Я уверен, что ты удостоишься у султана великого почета, и когда он увидит такой подарок, то примет тебя с полным уважением. Возьми же на себя этот труд - забери блюдо и пойди во дворец". - "О сынок, ответила ему мать, - этот подарок и вправду дорогой и ценный, и подобного ему, как ты говоришь, ни у кого нет, но все же как я мелюсь попросить для тебя у султана его дочь? Знай, о сынок, что когда он меня спросит: "Что тебе надо?" - у меня, клянусь Аллахом, отнимется язык. Но допустим, я укреплю свое сердце, наберусь смелости и скажу ему: "О владыка султан, я хочу с тобой породниться и желаю, чтобы ты отдал свою дочь за моего сына Ала ад-Дина". Ведь он тогда убедится, что я сумасшедшая, и меня выведут с позором и в унижении. Я не скажу тебе еще раз, что в этом смерть для меня и для тебя, но, чтобы тебе угодить, укреплю свое сердце и пойду. И предположим, мой сын, что султан примет меня из-за подарка с полным уважением, и я осведомлю его о твоем желании, и он спросит меня, кто ты такой и каковы твои владения и доходы. Что я ему тогда скажу? А ведь он обязательно задаст такие вопросы, когда я попрошу для тебя его дочь". - "О матушка, - ответил на это Ала ад-Дин, - не сможет он ни о чем тебя спросить. Когда он увидит эти камни, то сразу поймет, кто я такой. А если он тебя спросит, обещай дать ему ответ попозже, а я уж сумею ему ответить. Не считай же это дело слишком трудным - ты и так проткнула мне желчный пузырь! Ты только и говоришь мне: "Предположим, сын мой", "Допустим, дитя мое!" - а ты ведь знаешь, матушка, что у меня есть светильник и что благодаря светильнику султан даст тебе хороший ответ. Будь же спокойна!" - "Слушаю и повинуюсь, дитя мое! - ответила его мать. - Но сегодня время уже прошло, а завтра, если захочет Аллах, я утром пойду, чтобы угодить тебе".
И она всю ночь раздумывала об этом деле, а когда наступило утро, набралась смелости - особенно потому, что сын ей напомнил о светильнике, который сделает все, что он потребует. Что же касается Ала ад-Дина, то, увидав, как осмелела его мать, когда он напомнил ей о светильнике, он испугался, что она расскажет о нем кому-нибудь, и сказал: "О матушка, берегись рассказать кому-нибудь про этот светильник, ибо в нем наше благоденствие. Смотри не говори о нем никому - тогда мы его лишимся и лишимся благополучия, в котором мы живем, ибо оно исходит от светильника". - "Не бойся, сынок", - сказала ему мать, и потом она поднялась, закуталась в покрывало, взяла блюдо и пошла во дворец заблаговременно, чтобы прийти в диван султана раньше того, как там начнется давка. А блюдо она завернула в тонкую материю.
И она шла до тех пор, пока не достигла дворца, а как раз в эту пору к султану входил везирь с некоторыми вельможами государства. И через малое время диван наполнился везирями, могущественными вельможами царства, эмирами, знатными и великими людьми, а потом явился султан, и люди выстроились перед ним рядами. И султан сел на свой престол, а все люди, находившиеся в диване, стояли, скрестив на груди руки, с полным почтением и уважением, ожидая приказания садиться. И султан велел им сесть, и каждый сел на свое место, и началось представление жалоб, и султан вершил суд, приказывал, запрещал и наставлял, творя справедливость и решая всякое дело так, как сле довало, пока диван не окончился, и тогда султан удалился к себе во дворец, и всяк живой человек ушел своей дорогой.
А мать Ала ад-Дина, придя, дожидалась случая подойти к султану и с ним поговорить, но так и не подошла, ибо она не привыкла встречаться с царями и не нашла человека, который бы поговорил за нее и позвал ее к султану. И увидев, что диван разошелся и султан встал и ушел в гарем, она пустилась в обратный путь и вернулась домой. Она вошла к своему сыну Ала ад-Дину с блюдом в руках, и Ала ад-Дин, увидев ее, испугался, что с ней что-нибудь случилось. Он спросил ее, что произошло, и мать рассказала ему обо всем и сказала: "О дитя мое, слава Аллаху, я сегодня видела диван султана и узнала, каков он, и у меня появилась смелость. Но диван разошелся, и султан ушел в гарем, и я не успела с ним поговорить. Еще многим людям, как и мне, надо было поговорить с ним, и они тоже не успели. Но завтра я пойду и поговорю; будь же спокоен - завтра я обязательно исполню твое желание и сделаю все так, как ты хочешь".
Услышав слова матери, Ала ад-Дин страшно обрадовался, хотя и вообразил, что мать сделает для него это дело в тот же день, так как из-за своей сильной любви и страсти к госпоже Бадр аль-Будур он ожидал исполнения его каждую минуту. Но все же набрался терпения, и они проспали эту ночь, а утром его мать под нялась, взяла блюдо и отправилась во дворец, чтобы встретиться с султаном и поговорить с ним, но оказалось, что диван будет только через три дня, так как диван собирался каждую неделю два раза. И она вернулась домой, и ходила в диван, и возвращалась, пока не сходила к султану шесть раз, и каждый раз она останавливалась у дверей в диван, не осмеливаясь войти, и стояла, пока диван не окончится и султан не уйдет во дворец. И всякий раз, как она становилась у дверей, султан ее видел.
И вот когда наступил седьмой день, она понесла свое блюдо и, как обычно, пошла и стояла у дверей, пока диван не разошелся и не окончился. И султан поднялся вместе с везирем, чтобы отправиться во дворец, и обернулся, и увидел ее, и сказал: "О везирь, вот уже пять или шесть дней я вижу старую женщину, которая приходит к дверям дивана и стоит там, и я вижу, что она несет что-то под покрывалом. Знаешь ли ты, кто эта женщина и чего она хочет?" - "О владыка султан, - сказал везирь, - ты же знаешь, что у женщин мало ума. Может быть, она пришла с жалобой на мужа или еще с чем-нибудь вроде этого". Но султан не удовольствовался таким ответом и сказал везирю: "Когда эта женщина придет еще раз, приведи ее ко мне в диван". И везирь ответил: "Слушаю и повинуюсь, царь времени".
А мать Ала ад-Дина взяла в привычку ходить ко дворцу султана. Проспав ночь, она поднялась под утро, забрала свое блюдо, и пошла во дворец, и, как обычно, встала у дверей дивана, и, когда султан увидел ее, он ее вспомнил, и обратился к везирю, и сказал: "О везирь, вот та женщина, про которую я тебе вчера говорил. Приведи ко мне эту бедную, несчастную, и мы посмотрим, какова ее просьба". И везирь пошел и послал за ней одного из присутствующих эмиров, и тот привел мать Ала ад-Дина к султану, и она, подойдя к нему, отвесила поклон и пожелала ему величия и долгой жизни, поцеловав сначала перед ним землю. И султан обратился к ней и сказал: "О женщина, вот уже сколько дней ты, я вижу, приходишь в диван и становишься у дверей. Если есть у тебя нужда или просьба, скажи, какова она, и я ее исполню". И мать Ала ад-Дина поцеловала землю, и пожелала султану блага, и поблагодарила его, и молвила: "О царь времени, да, есть у меня нужда, но я хочу от твоего величества, чтобы ты даровал мне пощаду, и тогда я изложу тебе свою просьбу. Быть может, услышав мою просьбу, ты сочтешь ее удивительной".
Когда царь услышал эти слова, ему еще больше захотелось узнать, в чем ее просьба. По своей большой доброте он обещал ей пощаду, и велел всем сидящим выйти, и остался в диване один о своим везирем, и обратился к матери Ала ад-Дина, и сказал: "О паломница, расскажи мне, в чем твоя просьба и каково твое желание, и будет тебе пощада". И мать Ала ад-Дина молвила: "О царь времени, прощенье твое - прежде всего!" И царь на это ответил: "Прости тебя Аллах!" И тогда она сказала: "О царь времени, у меня есть сын по имени Ала ад-Дин. Когда твоя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, спустилась в город и отправилась в баню, мой сын спрятался за дверями бани, чтобы на нее взглянуть, и увидел, что красота ее выше всего, чего можно желать и хотеть. И когда он ее увидел, о царь времени, жизнь без нее перестала быть ему приятной, и он потребовал от меня, чтобы я попросила твое величество выдать ее за него замуж. Он, бедный, попал в сети любви, и я не могла выкинуть у него из головы это дело, и он даже сказал мне: "Если я ее не добуду, то умру". И вот я надеюсь, о царь времени, что ты извинишь мне мою дерзость".
И когда царь услыхал ее слова - а он был человек кроткий, то засмеялся и спросил: "А кто он такой, твой сын, и что это у тебя за узел?" И мать Ала ад-Дина, увидев, что султан на нее не сердится и даже смеется, тотчас же развязала платок и поставила перед султаном блюдо с камнями, и весь диван засиял и засверкал в их лучах. И султан растерялся и остолбенел, восхищаясь красотой и величиной камней, и говорил про себя: "Не думаю, чтобы в моих сокровищницах или в сокровищницах других царей нашелся хоть один такой камень". Потом он обратился к везирю и спросил: "Что скажешь, о везирь? Видел ли ты в своей жизни хоть один такой камень?" - "Никогда не видел, о царь времени, и не думаю, чтобы в казне нашего владыки султана нашелся им подобный", - ответил везирь. И султан молвил: "Разве не достоин тот, кто поднес мне такой подарок, быть женихом моей дочери, госпожи Бадр аль-Будур? Я думаю, никто ее не достоин, кроме него".
И когда везирь услышал слова султана, язык его закостенел от сильного горя, так как султан обещал выдать свою дочь замуж за его сына, и, помолчав немного, он сказал: "О царь времени, будь ко мне милостив! Твое величество обещал мне, что твоя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, через три месяца станет женой моего сына. Я обещаю тебе: если захочет Аллах, подарок моего сына будет больше этого подарка".
И хотя султан полагал, что это вещь невозможная и что везирь не добудет подобного этому подарка, он дал ему три месяца сроку, как тот просил, и затем обратился к матери Ала ад-Дина и сказал ей: "О женщина, пойди к твоему сыну и скажи ему, что я даю слово и моя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, будет его женой. Но чтобы устроить ее дела и обстоятельства, понадобится три месяца сроку, так что ему придется подождать".
И мать Ала ад-Дина поцеловала султану руку, и пожелала ему блага, и вернулась домой, охваченная великой радостью, и когда она пришла и вошла к своему сыну, тот увидел, что лицо ее улыбается, и счел это за добрый знак, особенно когда увидал, что она, против обыкновения, воротилась без блюда. "О матушка, если хочет того Аллах, ты несешь добрую весть и добилась благодаря самоцветам благоволения султана?" - воскликнул он, и мать рассказала ему, как султан встретил ее с лаской и при виде драгоценных камней потерял разум и как он ей обещал, что его дочь станет женой Ала ад-Дина. "Но только, дитя мое, продолжала она, - прежде чем он мне обещал, везирь тайком сказал ему что-то, и после того как везирь с ним поговорил, он обещал мне все сделать через три месяца. И я боюсь, о дитя мое, как бы везирь не оказался воплощением зла и не изменил мнение султана". И когда Ала ад-Дин услыхал об обещании султана, он обрадовался великой радостью и воскликнул: "Раз султан обещал мне свою дочь через три месяца, мне нет дела, будет ли везирь воплощением зла или воплощением добра! - И поблагодарил мать за ее труды и милости и воскликнул: Клянусь Аллахом, матушка, ты сегодня вынула меня из могилы! Хвала Аллаху! Я уверен, что нет теперь в мире никого счастливее меня!"
И Ала ад-Дин протерпел два месяца времени, и однажды его мать вышла на закате солнца, чтобы купить масла, и увидела, что рынок заперт, и весь город украшен, и люди убирают свои лавки цветами и освещают их свечами и светильниками, и увидела она, что воины и вельможи едут верхом на конях и перед ними пылают факелы и свечи. И мать Ала ад-Дина удивилась, и вошла в лавку масленника, которая оказалась открытой, и купила у него масла, и потом она спросила хозяина: "Заклинаю тебя жизнью, что случилось в городе? Почему он сегодня так украшен и рынок торговцев заперт?" - "О женщина, - сказал масленник, - ты, очевидно, чужая в этом городе". - "Нет, - отвечала мать Ала ад-Дина, - но я не знаю, по какой причине его так украсили". "Сегодня вечером, - сказал масленник, - сын везиря войдет к дочери султана, госпоже Бадр аль-Будур. Сейчас он в бане, и все эти воины и вельможи ждут, когда он выйдет, чтобы пойти впереди него и привести его во дворец султана". И когда мать Ала ад-Дина услыхала его слова, она огорчилась и растерялась, не зная, как ей сказать своему сыну об этом недобром деле, ведь Ала ад-Дин ожидал окончания этих трех месяцев, отсчитывая каждую минуту.
И она вернулась домой, и вошла к своему сыну, и сказала ему: "О сынок, я хочу сообщить тебе недобрую весть, но только ты не огорчайся". - "Говори, что это за весть", - воскликнул Ала ад-Дин, и она сказала: "Султан нарушил обещание относительно своей дочери, госпожи Бадр аль-Будур, и выдал ее замуж за сына везиря, и сегодня вечером он войдет к ней. О дитя мое, чуяло мое сердце, когда я говорила с султаном, что этот везирь - воплощение зла и что он обязательно изменит решение султана". - "А ты проверила, верная эта весть или нет?" - спросил Ала ад-Дин. И его мать молвила: "О дитя мое, я увидела, что город украшен и что все воины и эмиры сидят на конях и ожидают, когда сын везиря выйдет из бани. Масленник рассказал мне об этом, и он удивился, когда я его спросила, и сказал: "О старуха, ты, видно, чужая в этом городе".
И каждый день он ходил на рынок, знакомился с людьми и заводил с ними дружбу. И рас-спрашивал, как купцы продают покупают, берут и отдают, и осведомлялся, что дорого, а что дешево. И в один из дней после завтрака он отправился на рынок, и, проходя по рынку, услышал, что глашатай кричит: "Согласно приказу царя времени и владыки веков и столетий, пусть все люди закроют свои лавки и склады, ибо госпожа Бадр аль-Будур, дочь султана, направляется в баню, и пусть никто не выходит из своего дома, не открывает лавку и не глядит из окна! Опасайтесь ослушаться повеления султана".
Услышав это провозглашение, Ала ад-Дин стал думать, как бы ему ухитриться и посмотреть на дочь султана, и говорил про себя:
"Все люди толкуют о ее красоте и прелести, и предел моих желаний - посмотреть на нее". И он стал придумывать хитрость, чтобы увидеть дочь султана, госпожу Бадр аль-Будур, и ему понравилась мысль пойти и спрятаться за дверями бани и поглядеть на царевну, когда она будет входить. И он пошел и встал за дверями бани, в таком месте, где его не мог увидеть никто; а тем временем дочь султана спустилась в город, проехала по рынкам и площадям и у самого входа в баню подняла покрывало с лица, и оно засияло и заблистало ярче света солнца, и была царская дочь такова, как сказал поэт:
"Что за очи! Их чье колдовство насурьмило?
Розы этих ланит! - чья рука их взрастила?
Эти кудри - как мрака густые чернила.
Где чело это светит, там ночь отступила".
(Перевод А. Ревича)
И рассказывают, что, когда Ала ад-Дин увидал этот благородный образ, он сказал про себя: "Поистине, это творение всемилостивого! Слава тому, кто ее создал, и украсил такой красотой, и наделил столь совершенною прелестью!"
Его ум был пленен этой девушкой, и любовь к ней ошеломила его; страсть к ней захватила все его сердце, и он вернулся домой и вошел к своей матери, ошеломленный, потеряв рассудок. Мать стала с ним разговаривать, но он сидел точно истукан, не отвечал и не откликался. И она оставила перед ним обед, а он все еще был в таком состоянии, и тогда мать спросила его: "О сынок, что с тобой случилось? Болит у тебя что-нибудь? Что с тобой делается, расскажи мне? Я вижу, что ты сегодня не такой, как всегда: я с тобой разговариваю, а ты мне не отвечаешь". А Ала ад-Дин думал, что все женщины такие, как его мать, некрасивые старухи. Правда, он слышал, как люди говорили о красоте и прелести дочери султана, но не знал, что это такое прелесть и красота.
И мать стала к нему приставать, чтобы он подошел и съел кусочек, и Ала ад-Дин подошел и поел немного, а потом он лег на постель и всю ночь проворочался с боку на бок, повторяя: "О живой, вечносущий!" - и не смыкал глаз от любви к дочери султана. А утром, когда он встал, положение его стало и того хуже из-за любви и страсти. Мать его, увидев, что он в таком состоянии, растерялась и не могла понять, что же с ним случилось. Она подумала, что Ала ад-Дин болен, и сказала: "О дитя мое, если ты нездоров и чувствуешь боль или еще что-нибудь, я схожу и приведу лекаря - пускай он тебя посмотрит. В нашем городе живет лекарь, чужестранец, за которым послал султан, и ходят слухи, что это большой искусник. Если ты болен, сынок, я пойду и приведу его - пусть он посмотрит, что за болезнь у тебя, и пропишет тебе что-нибудь". Но Ала ад-Дин, услыхав, что мать хочет привести лекаря, сказал: "О матушка, я не болен, но я думал, что все женщины такие, как ты, а вчера я увидел дочь султана, когда она шла в баню. Дело в том, что я услыхал, как глашатай кричал, чтобы никто не открывал лавку и не стоял на дороге, пока госпожа Бадр аль-Будур не проследует в баню, и пошел и спрятался за Дверями бани, и, когда царевна подошла к дверям, она подняла с лица покрывало, и я рассмотрел ее и увидел ее благородный образ, - слава тому, кто ее украсил такой красотой и прелестью! И, ах, матушка, я почувствовал такую любовь и страсть к этой девушке, что не могу ее описать, и великой стала моя любовь, и я всю прошлую ночь не сомкнул глаз. Любовь к ней вошла в глубь моего сердца, и мне невозможно не получить ее в жены, и я решил попросить ее у отца ее, султана, согласно закону великого Аллаха". Услышав слова своего сына, мать Ала ад-Дина сочла его ум скудным и сказала: "Имя Аллаха да будет над тобой, дитя мое! Ясно, что ты потерял рассудок! Сын мой, Ала ад-Дин, ты сошел с ума! Ты посватешь дочь султана?!" - "О матушка, - ответил Ала ад-Дин, - я не лишился рассудка и не сошел с ума. Не думай, что эти твои слова изменят мое намерение. Я непременно добуду Бадр аль-Будур, кровь моего сердца, и я намерен послать сватов к султану, ее отцу, и посвататься к ней". - "Заклинаю тебя жизнью, сын мой, воскликнула мать Ала ад-Дина, - не говори таких слов, чтобы кто-нибудь тебя не услышал и не сказал, что ты сошел с ума! Брось такие речи, сынок! Кто может сделать такое дело и попросить у султана его дочь? Ты не вельможа и не эмир, и кто пойдет просить ее для тебя у султана?" - "О матушка, - ответил Ала ад-Дин, - для такой просьбы годишься только ты! Раз ты здесь, то кто же пойдет просить у султана царевну, кроме тебя? Я хочу, матушка, чтобы ты пошла сама и обратилась к султану с такой просьбой". - "Да отвратит меня от этого Аллах! воскликнула мать Ала ад-Дина. - С ума я, что ли, сошла, как ты? Выброси эту мысль из головы, дитя мое, и подумай про себя: кто ты и чей ты сын, чтобы просить за себя дочь султана? Ты сын портного, и больше ничего, и вдобавок - ничтожнейшего портного. Ведь твой отец был самым бедным из тех, кто занимается его ремеслом в этом городе, да и я, твоя мать, кто я такая? Мои родные беднее всех в городе. Так как же ты посмеешь просить за себя султанову дочь, отец которой согласится выдать ее только за сына царя или султана, да и то лишь за равного ему по сану, благородству и знатности. А если он будет чуть-чуть ниже, то это вещь невозможная". И Ала ад-Дин выслушал свою мать и, когда та кончила говорить, ответил: "О матушка, я сам думал обо всем, что ты говоришь, и я хорошо знаю, что я сын бедняка. Но все это, о матушка, меня не держит и не изменит намерения сделать то, что я задумал. Надеюсь, о матушка, что, раз я твой сын, ты окажешь мне это благодеяние, а иначе я умру и ты лишишься меня. Избавь же меняя от смерти - ведь, как бы то ни было, я твой сын". Услышав слова Ала ад-Дина, его мать совсем растерялась и молвила: "Да, дитя мое, я тебе мать, а ты мне сын и ты кровь моего сердца, нет у меня никого, кроме тебя. И больше всего хотела бы на тебя порадоваться и тебя женить, но когда я пожелаю найти тебе невесту, это будет дочь людей, равных нам и схожих с нами. Ведь когда я стану искать ее, меня тоже спросят, есть ли у тебя ремесло, или земля, или сад, а если я потеряюсь, отвечая бедным людям, таким, как я, то как осмелюсь я и попрошу тебе в жены дочь султана у ее отца, владыки Китая, выше которого нет и не будет? Я отдаю это дело на твой суд, подумай же хорошенько и вернись к разуму. Да если бы я, допустим, и пошла к султану с твоей просьбой, чтобы угодить тебе, это принесло бы нам лишь беду и несчастье, ибо это дело очень опасное и, может быть, в нем таится для нас страшная смерть. Ведь в таком деле скрыта великая опасность! Как хватит у меня духа осмелиться на столь великую дерзость и просить у султана его дочь, и каким путем это сделать, как я смогу войти к нему? А ли даже это удастся и меня поставят перед ним, что я скажу, и когда меня спросят, что отвечу? Допустим, я укреплю свое сердце и скажу им о твоей просьбе - ведь они, наверное, подумают, что я сумасшедшая. Но положим, я и пройду к султану - какой же подарок я возьму для него с собой? Ведь это, сынок, такой султан, что к нему не пойдешь без подношения. Правда, султан кроток и ласков, и он не прогонит человека, который пойдет и встанет перед ним, требуя справедливости при обиде или тяжбе, и если кто-нибудь придет, ища у него защиты и прося милости, он дарует ему просимое, ибо он великодушен и щедр, и тот, кому он окажет милость, заслуживает награды. Ведь никто не станет чего-нибудь просить, если, во-первых, не заслужил награды и, во-вторых, не имеет причины просить милости, например, заслуг перед султаном или перед страной или какого-нибудь другого повода. А ты - скажи, что ты сделал для султана и для страны, чтобы заслужить от него милости, да еще такой милости, какой ты от него ждешь? Не под стать тебе такая милость, сынок, и не жалует султан никому таких наград! И кроме того, сынок, я тебе уже говорила, что никто не пойдет к султану с просьбой, не взяв с собой драгоценного подарка, соответствующего его сану. Как же я подвергну себя опасности, о дитя мое, и потребую у султана его дочь?"
Услышав от своей родительницы эти слова, Ала ад-Дин понял, что она говорит разумные речи, и ответил: "О матушка, все, что ты сказала, правильно, и мысли твои - верные и справедливые, и мне самому следовало обо всем этом подумать, но любовь к госпоже Бадр аль-Будур вошла в глубь моего сердца, и не будет мне покоя, если я ее не добуду. Ты напомнила мне, о матушка, одну вещь, о которой я не подумал и которую я забыл, и теперь, когда я о ней вспомнил, это придало мне смелости и укрепило мое намерение послать тебя к султану и посвататься от меня к его дочери. А что касается до того, какой подарок и подношение мы, по обычаю, предложим его величеству султану, отцу царе вны, то у меня есть, о матушка, такой дар и приношение, лучше которого, я думаю, нет ни у кого из царей, и ни у кого, я тебе скажу, нет ему подобного. Это плоды с деревьев, которые я принес из сокровищницы. Я думал, что это простые стеклышки, но теперь я проверил и увидел, что это самоцветы, и цари всей земли не владеют даже одним из них. Я имел дело с торговцами драгоценными камнями, и часто ходил к ним, и узнал, что эти плоды - ценнейшие камни, стоимости которых не счесть. Послушай же, матушка, что я тебе скажу: у нас есть фарфоровое блюдо, принеси же его, я тебе насыплю на него с верхом этих драгоценных камней, а ты отнесешь их и предложишь в подарок султану. Я уверен, что этот подарок будет хорошим предлогом и султан примет тебя приветливо и выслушает все, что ему скажешь. О матушка, если ты постараешься в деле с этой госпожой, дочерью султана, то спасешь мне жизнь и я буду жить для тебя, а если нет - я непременно умру от великой моей страсти. Не сомневайся, матушка, насчет этого подарка поверь, я много раз носил камни на рынок ювелиров, но не хотел никому их показывать: я видел, что торговцы продают камни за тысячи динаров, но то, что они продавали, не стоит и кирата в сравнении моими камнями. Пойди же, о матушка, принеси мне фарфоровое блюдо, про которое я тебе говорил, - я наполню его кам нями, и ты увидишь, как это будет красиво и как их блеск ошеломит разум".
И мать Ала ад-Дина пошла и принесла блюдо, чтобы проверить, правду ли говорит ее сын об этих камнях, и Ала ад-Дин взял блюдо, и отобрал самые большие, красивые камни, и клал их на блюдо, пока не наполнил его доверху. И мать его взглянула на блюдо, полное камней, и зажмурила глаза от сильного блеска, который от них распространялся. Она дивилась их красоте и сиянию и всматривалась в них, но все же не была уверена, такова ли их стоимость, как говорит ее сын, или нет.
И Ала ад-Дин сказал ей: "О матушка, видишь, какой это красивый и роскошный подарок! Клянусь Аллахом, никакой царь не может добыть ни одного такого камня. Я уверен, что ты удостоишься у султана великого почета, и когда он увидит такой подарок, то примет тебя с полным уважением. Возьми же на себя этот труд - забери блюдо и пойди во дворец". - "О сынок, ответила ему мать, - этот подарок и вправду дорогой и ценный, и подобного ему, как ты говоришь, ни у кого нет, но все же как я мелюсь попросить для тебя у султана его дочь? Знай, о сынок, что когда он меня спросит: "Что тебе надо?" - у меня, клянусь Аллахом, отнимется язык. Но допустим, я укреплю свое сердце, наберусь смелости и скажу ему: "О владыка султан, я хочу с тобой породниться и желаю, чтобы ты отдал свою дочь за моего сына Ала ад-Дина". Ведь он тогда убедится, что я сумасшедшая, и меня выведут с позором и в унижении. Я не скажу тебе еще раз, что в этом смерть для меня и для тебя, но, чтобы тебе угодить, укреплю свое сердце и пойду. И предположим, мой сын, что султан примет меня из-за подарка с полным уважением, и я осведомлю его о твоем желании, и он спросит меня, кто ты такой и каковы твои владения и доходы. Что я ему тогда скажу? А ведь он обязательно задаст такие вопросы, когда я попрошу для тебя его дочь". - "О матушка, - ответил на это Ала ад-Дин, - не сможет он ни о чем тебя спросить. Когда он увидит эти камни, то сразу поймет, кто я такой. А если он тебя спросит, обещай дать ему ответ попозже, а я уж сумею ему ответить. Не считай же это дело слишком трудным - ты и так проткнула мне желчный пузырь! Ты только и говоришь мне: "Предположим, сын мой", "Допустим, дитя мое!" - а ты ведь знаешь, матушка, что у меня есть светильник и что благодаря светильнику султан даст тебе хороший ответ. Будь же спокойна!" - "Слушаю и повинуюсь, дитя мое! - ответила его мать. - Но сегодня время уже прошло, а завтра, если захочет Аллах, я утром пойду, чтобы угодить тебе".
И она всю ночь раздумывала об этом деле, а когда наступило утро, набралась смелости - особенно потому, что сын ей напомнил о светильнике, который сделает все, что он потребует. Что же касается Ала ад-Дина, то, увидав, как осмелела его мать, когда он напомнил ей о светильнике, он испугался, что она расскажет о нем кому-нибудь, и сказал: "О матушка, берегись рассказать кому-нибудь про этот светильник, ибо в нем наше благоденствие. Смотри не говори о нем никому - тогда мы его лишимся и лишимся благополучия, в котором мы живем, ибо оно исходит от светильника". - "Не бойся, сынок", - сказала ему мать, и потом она поднялась, закуталась в покрывало, взяла блюдо и пошла во дворец заблаговременно, чтобы прийти в диван султана раньше того, как там начнется давка. А блюдо она завернула в тонкую материю.
И она шла до тех пор, пока не достигла дворца, а как раз в эту пору к султану входил везирь с некоторыми вельможами государства. И через малое время диван наполнился везирями, могущественными вельможами царства, эмирами, знатными и великими людьми, а потом явился султан, и люди выстроились перед ним рядами. И султан сел на свой престол, а все люди, находившиеся в диване, стояли, скрестив на груди руки, с полным почтением и уважением, ожидая приказания садиться. И султан велел им сесть, и каждый сел на свое место, и началось представление жалоб, и султан вершил суд, приказывал, запрещал и наставлял, творя справедливость и решая всякое дело так, как сле довало, пока диван не окончился, и тогда султан удалился к себе во дворец, и всяк живой человек ушел своей дорогой.
А мать Ала ад-Дина, придя, дожидалась случая подойти к султану и с ним поговорить, но так и не подошла, ибо она не привыкла встречаться с царями и не нашла человека, который бы поговорил за нее и позвал ее к султану. И увидев, что диван разошелся и султан встал и ушел в гарем, она пустилась в обратный путь и вернулась домой. Она вошла к своему сыну Ала ад-Дину с блюдом в руках, и Ала ад-Дин, увидев ее, испугался, что с ней что-нибудь случилось. Он спросил ее, что произошло, и мать рассказала ему обо всем и сказала: "О дитя мое, слава Аллаху, я сегодня видела диван султана и узнала, каков он, и у меня появилась смелость. Но диван разошелся, и султан ушел в гарем, и я не успела с ним поговорить. Еще многим людям, как и мне, надо было поговорить с ним, и они тоже не успели. Но завтра я пойду и поговорю; будь же спокоен - завтра я обязательно исполню твое желание и сделаю все так, как ты хочешь".
Услышав слова матери, Ала ад-Дин страшно обрадовался, хотя и вообразил, что мать сделает для него это дело в тот же день, так как из-за своей сильной любви и страсти к госпоже Бадр аль-Будур он ожидал исполнения его каждую минуту. Но все же набрался терпения, и они проспали эту ночь, а утром его мать под нялась, взяла блюдо и отправилась во дворец, чтобы встретиться с султаном и поговорить с ним, но оказалось, что диван будет только через три дня, так как диван собирался каждую неделю два раза. И она вернулась домой, и ходила в диван, и возвращалась, пока не сходила к султану шесть раз, и каждый раз она останавливалась у дверей в диван, не осмеливаясь войти, и стояла, пока диван не окончится и султан не уйдет во дворец. И всякий раз, как она становилась у дверей, султан ее видел.
И вот когда наступил седьмой день, она понесла свое блюдо и, как обычно, пошла и стояла у дверей, пока диван не разошелся и не окончился. И султан поднялся вместе с везирем, чтобы отправиться во дворец, и обернулся, и увидел ее, и сказал: "О везирь, вот уже пять или шесть дней я вижу старую женщину, которая приходит к дверям дивана и стоит там, и я вижу, что она несет что-то под покрывалом. Знаешь ли ты, кто эта женщина и чего она хочет?" - "О владыка султан, - сказал везирь, - ты же знаешь, что у женщин мало ума. Может быть, она пришла с жалобой на мужа или еще с чем-нибудь вроде этого". Но султан не удовольствовался таким ответом и сказал везирю: "Когда эта женщина придет еще раз, приведи ее ко мне в диван". И везирь ответил: "Слушаю и повинуюсь, царь времени".
А мать Ала ад-Дина взяла в привычку ходить ко дворцу султана. Проспав ночь, она поднялась под утро, забрала свое блюдо, и пошла во дворец, и, как обычно, встала у дверей дивана, и, когда султан увидел ее, он ее вспомнил, и обратился к везирю, и сказал: "О везирь, вот та женщина, про которую я тебе вчера говорил. Приведи ко мне эту бедную, несчастную, и мы посмотрим, какова ее просьба". И везирь пошел и послал за ней одного из присутствующих эмиров, и тот привел мать Ала ад-Дина к султану, и она, подойдя к нему, отвесила поклон и пожелала ему величия и долгой жизни, поцеловав сначала перед ним землю. И султан обратился к ней и сказал: "О женщина, вот уже сколько дней ты, я вижу, приходишь в диван и становишься у дверей. Если есть у тебя нужда или просьба, скажи, какова она, и я ее исполню". И мать Ала ад-Дина поцеловала землю, и пожелала султану блага, и поблагодарила его, и молвила: "О царь времени, да, есть у меня нужда, но я хочу от твоего величества, чтобы ты даровал мне пощаду, и тогда я изложу тебе свою просьбу. Быть может, услышав мою просьбу, ты сочтешь ее удивительной".
Когда царь услышал эти слова, ему еще больше захотелось узнать, в чем ее просьба. По своей большой доброте он обещал ей пощаду, и велел всем сидящим выйти, и остался в диване один о своим везирем, и обратился к матери Ала ад-Дина, и сказал: "О паломница, расскажи мне, в чем твоя просьба и каково твое желание, и будет тебе пощада". И мать Ала ад-Дина молвила: "О царь времени, прощенье твое - прежде всего!" И царь на это ответил: "Прости тебя Аллах!" И тогда она сказала: "О царь времени, у меня есть сын по имени Ала ад-Дин. Когда твоя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, спустилась в город и отправилась в баню, мой сын спрятался за дверями бани, чтобы на нее взглянуть, и увидел, что красота ее выше всего, чего можно желать и хотеть. И когда он ее увидел, о царь времени, жизнь без нее перестала быть ему приятной, и он потребовал от меня, чтобы я попросила твое величество выдать ее за него замуж. Он, бедный, попал в сети любви, и я не могла выкинуть у него из головы это дело, и он даже сказал мне: "Если я ее не добуду, то умру". И вот я надеюсь, о царь времени, что ты извинишь мне мою дерзость".
И когда царь услыхал ее слова - а он был человек кроткий, то засмеялся и спросил: "А кто он такой, твой сын, и что это у тебя за узел?" И мать Ала ад-Дина, увидев, что султан на нее не сердится и даже смеется, тотчас же развязала платок и поставила перед султаном блюдо с камнями, и весь диван засиял и засверкал в их лучах. И султан растерялся и остолбенел, восхищаясь красотой и величиной камней, и говорил про себя: "Не думаю, чтобы в моих сокровищницах или в сокровищницах других царей нашелся хоть один такой камень". Потом он обратился к везирю и спросил: "Что скажешь, о везирь? Видел ли ты в своей жизни хоть один такой камень?" - "Никогда не видел, о царь времени, и не думаю, чтобы в казне нашего владыки султана нашелся им подобный", - ответил везирь. И султан молвил: "Разве не достоин тот, кто поднес мне такой подарок, быть женихом моей дочери, госпожи Бадр аль-Будур? Я думаю, никто ее не достоин, кроме него".
И когда везирь услышал слова султана, язык его закостенел от сильного горя, так как султан обещал выдать свою дочь замуж за его сына, и, помолчав немного, он сказал: "О царь времени, будь ко мне милостив! Твое величество обещал мне, что твоя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, через три месяца станет женой моего сына. Я обещаю тебе: если захочет Аллах, подарок моего сына будет больше этого подарка".
И хотя султан полагал, что это вещь невозможная и что везирь не добудет подобного этому подарка, он дал ему три месяца сроку, как тот просил, и затем обратился к матери Ала ад-Дина и сказал ей: "О женщина, пойди к твоему сыну и скажи ему, что я даю слово и моя дочь, госпожа Бадр аль-Будур, будет его женой. Но чтобы устроить ее дела и обстоятельства, понадобится три месяца сроку, так что ему придется подождать".
И мать Ала ад-Дина поцеловала султану руку, и пожелала ему блага, и вернулась домой, охваченная великой радостью, и когда она пришла и вошла к своему сыну, тот увидел, что лицо ее улыбается, и счел это за добрый знак, особенно когда увидал, что она, против обыкновения, воротилась без блюда. "О матушка, если хочет того Аллах, ты несешь добрую весть и добилась благодаря самоцветам благоволения султана?" - воскликнул он, и мать рассказала ему, как султан встретил ее с лаской и при виде драгоценных камней потерял разум и как он ей обещал, что его дочь станет женой Ала ад-Дина. "Но только, дитя мое, продолжала она, - прежде чем он мне обещал, везирь тайком сказал ему что-то, и после того как везирь с ним поговорил, он обещал мне все сделать через три месяца. И я боюсь, о дитя мое, как бы везирь не оказался воплощением зла и не изменил мнение султана". И когда Ала ад-Дин услыхал об обещании султана, он обрадовался великой радостью и воскликнул: "Раз султан обещал мне свою дочь через три месяца, мне нет дела, будет ли везирь воплощением зла или воплощением добра! - И поблагодарил мать за ее труды и милости и воскликнул: Клянусь Аллахом, матушка, ты сегодня вынула меня из могилы! Хвала Аллаху! Я уверен, что нет теперь в мире никого счастливее меня!"
И Ала ад-Дин протерпел два месяца времени, и однажды его мать вышла на закате солнца, чтобы купить масла, и увидела, что рынок заперт, и весь город украшен, и люди убирают свои лавки цветами и освещают их свечами и светильниками, и увидела она, что воины и вельможи едут верхом на конях и перед ними пылают факелы и свечи. И мать Ала ад-Дина удивилась, и вошла в лавку масленника, которая оказалась открытой, и купила у него масла, и потом она спросила хозяина: "Заклинаю тебя жизнью, что случилось в городе? Почему он сегодня так украшен и рынок торговцев заперт?" - "О женщина, - сказал масленник, - ты, очевидно, чужая в этом городе". - "Нет, - отвечала мать Ала ад-Дина, - но я не знаю, по какой причине его так украсили". "Сегодня вечером, - сказал масленник, - сын везиря войдет к дочери султана, госпоже Бадр аль-Будур. Сейчас он в бане, и все эти воины и вельможи ждут, когда он выйдет, чтобы пойти впереди него и привести его во дворец султана". И когда мать Ала ад-Дина услыхала его слова, она огорчилась и растерялась, не зная, как ей сказать своему сыну об этом недобром деле, ведь Ала ад-Дин ожидал окончания этих трех месяцев, отсчитывая каждую минуту.
И она вернулась домой, и вошла к своему сыну, и сказала ему: "О сынок, я хочу сообщить тебе недобрую весть, но только ты не огорчайся". - "Говори, что это за весть", - воскликнул Ала ад-Дин, и она сказала: "Султан нарушил обещание относительно своей дочери, госпожи Бадр аль-Будур, и выдал ее замуж за сына везиря, и сегодня вечером он войдет к ней. О дитя мое, чуяло мое сердце, когда я говорила с султаном, что этот везирь - воплощение зла и что он обязательно изменит решение султана". - "А ты проверила, верная эта весть или нет?" - спросил Ала ад-Дин. И его мать молвила: "О дитя мое, я увидела, что город украшен и что все воины и эмиры сидят на конях и ожидают, когда сын везиря выйдет из бани. Масленник рассказал мне об этом, и он удивился, когда я его спросила, и сказал: "О старуха, ты, видно, чужая в этом городе".