Немцов Владимир. Осколок солнца

   Лида подошла и развернула чертежный лист с планом восьмого сектора. Всюду пестрели синие точки работающих ячеек, и лишь кое-где были красные испорченные. Но это не в счет.
   - Адова работа! - взяв лист в руки, с искренним восхищением воскликнул Курбатов. - Как же вы успели все это сделать за несколько дней?
   - А мы по крупинке, как муравьи, - радуясь совсем по-детски, ответил Вадим. - Помните сказку, где муравьи за одну ночь целую гору крупы перебрали? Вот и мы помогали Лидии Николаевне. Вы оставили ей задание, как нелюбимой падчерице...
   - Почему же нелюбимой? - вырвалось у Павла Ивановича. Он невольно бросил взгляд на Лиду и, заметив, что она смутилась, сказал сурово: - Такого задания я не оставлял. Это вы уж сами придумали.
   Делая вид, что заинтересовался чертежом, он закрылся им совсем, чтобы не смотреть на Лиду, но как нарочно, внизу, за краем листа, виднелись ее белые туфельки.
   Курбатов резко опустил лист.
   - Теперь не летает? - спросил он, указывая на Димкину шляпу, донышко который было завязано марлей.
   - Все это игрушки, пустяки. - Вадиму не хотелось говорить о шляпе.
   Но Бабкин считал, что Димка скромничает понапрасну. Он снял с него шляпу, развязал марлю и стал объяснять:
   - Походный солнечный холодильник. Хотелось бы без сухого льда, ну, скажем, с термоэлементами, чтобы они холод давали, как. в вашем, Павел Иванович, новом холодильнике. Но тогда мощности этой маленькой плитки не хватит - поверхность ее маловата. А увеличить плиту тоже нельзя - шляпа будет тяжела, как шапка Мономаха!
   Кому-кому, а Курбатову, можно было этого не объяснять. Он однажды показывал свой маленький солнечный холодильник, сделанный из фотоэнергетических плит. Холодильник стоял на окне и, превращая свет в электроэнергию, работал по совершенно новому принципу. Ток подавался на термоэлементы, которые под его действием вырабатывали холод. Но и это вчерашний день. Довольно улыбаясь, Курбатов вынул из кармана пакет с образцом фотоэнергетической ткани, развернул.
   - Подойдет? - спросил он, встряхивая клетчатый носовой платок.
   Платок был золотистым, плотным, с запрессованными в уголках проволочными петельками.
   Протягивая к этим петелькам лампочку от карманного фонаря, Вадим еле сдерживал нетерпение.
   - Разрешите попробовать.
   Стоило лишь прикоснуться к контактам на платке, как лампочка ослепительно вспыхнула и перегорела.
   Вадим обомлел от удовольствия, а Бабкин уточнил:
   - Приказала долго жить. Надо бы подключить автомобильную.
   Лида восторженно смотрела на первый образец фотоэнергетической ткани, о которой совсем недавно рассказывал Курбатов. Небольшой ее лоскут даже при закатном солнце отдавал вполне приличную мощность, во всяком случае, достаточную, чтобы работал вентиляторный моторчик в Димкиной шляпе.
   - Конечно, это не конструктивное решение, - говорил Бабкин, довольный, что может возражать Димке в присутствии весьма авторитетного специалиста. - Я бы такой охлаждающий прибор не стал запрятывать в шляпу, В карман! Чего проще? И мотор там и термоэлементы. Можно придумать какой-нибудь мягкий резиновый радиатор, который бы надевался, скажем, на спину и на грудь. Пусть из мелких дырочек растекается по телу холодный воздух...
   - Приспособление для простуды, - усмехнулся Вадим. - Мне-то ничего, а ты даже сквозняков боишься.
   - Не храбрись, вспомни, как недавно лежал с ангиной. Я думаю, Павел Иванович, - рассудительно продолжал Бабкин, - тут надо с врачами посоветоваться. Местное переохлаждение организма. Мало ли что они окажут!
   Курбатову было весело с ребятами. Они увлекли его своей забавной выдумкой. Кто знает, не найдет ли она применения? Ведь есть же костюмы с электрическим подогревом. А почему же не сделать с охлаждением? Жара в пустыне, в субтропиках или даже, как это было недавно, в Москве и во всей средней полосе России не менее жестока, чем мороз. Почему бы не сшить из фотоэнергетической ткани охлаждающие комбинезоны для южных экспедиций, для людей, вынужденных работать под палящим солнцем, для рабочих горячих цехов? Впрочем, как так для цехов? А солнце где? Не выйдет, и фотоэнергетическая ткань здесь ни при чем. Но ведь ее можно заменить обыкновенной, а в карман положить аккумулятор или сухую батарею. Да и во всех других случаях - не в цехах, а на открытом воздухе - разве этого сделать нельзя? Конечно, можно. Значит, легко обойтись и без курбатовской ткани.
   Будто кто-то царапнул по сердцу легонько-легонько коготком. Нет, пустяки, блажь. Придумали тоже - охлаждающие шляпы, зонтики! Разве для этого создавалась фотоэнергетическая ткань? У нее куда более серьезное применение. Нельзя же всюду протаскивать свое изобретение.
   И Курбатов осторожно, чтобы не обидеть ребят, натолкнул их на мысль отказаться от фотоэнергетики, а использовать в охлаждающих костюмах более проверенные и надежные источники питания. Ведь тогда и в тропические ночи не почувствуешь жары.
   Бабкин согласился, что так будет практичнее и удобнее, а Димка надулся. Не дадут помечтать человеку, все назад тянут! За рукав, как маленького. Очень ему нужны сухие батарейки, когда он уже пробовал на ощупь курбатовскую ткань! Вот бы достать кусочек для радиостанции! В прошлом году он делал аппараты с термогенераторами. Получались карманные "керосинки", удобные для связи альпинистов, между собой.
   Эти радиостанции были намечены к выпуску первой маленькой серией, но теперь, после того как Вадим увидел и пощупал собственными руками фотоэнергетическую ткань, смешными показались "керосинки".
   Вечная неудовлетворенность, вечная жажда нового, более совершенного, вся жизнь в поисках - вот что роднило техника Багрецова с Курбатовым, который вертел сейчас в руках кусок золотистой ткани и, оглядывая широкий солнечный мир, искал достойное место своему творению. Арктические и альпинистские палатки, рулоны ткани на льду и на песках, осколки солнца, спрятанные в рюкзаках и чемоданах, - все это прекрасно, заманчиво, но мало этого, мало!
   Пришла Нюра, обеспокоенная, что выключены плиты восьмого сектора. Она стояла неподалеку, ждала, когда уйдет Курбатов. А Курбатов не торопился, взял со скамейки Лидии зеленый зонтик, раскрыл его и по натянутому шелку разостлал золотую ткань. Смутившись оттого, что на него все смотрят, Курбатов быстро закрыл зонтик и обратился к Лиде:
   - Отдайте мне его, Лидия Николаевна. Потом я вам другой достану.
   Вот когда Нюра удивилась. Вместо того чтобы отдать Павлу Ивановичу не только зонтик, но и жизнь, Лидия Николаевна рассмеялась:
   - Нет, Павел Иванович, такого вы не достанете. Мне его привезли в подарок из Китая. А кроме того, опять вы разбрасываетесь. Образец ткани прислали для испытаний, а вы...
   - Просто вы жадная, - перебил ее Курбатов, стремясь все превратить в шутку, хотя Нюра и понимала, что слова Лидии Николаевны ему не понравились.
   С каждым днем в сознании Нюры укреплялась мысль, что с Лидой Курбатов счастлив не будет. Вот и сейчас. Ведь понимает же она, что неспроста Павлу Ивановичу потребовался зонтик. У Нюры есть, но старенький, выцвел, такой и предлагать-то совестно.
   Выручил Багрецов. Ему хотелось сделать Нюре приятное, да к тому же и любопытно, что еще надумал Павел Иванович.
   - Нюрочка, - сказал он запросто, - у вас же был зонтик.
   - Ой, что вы, он же старенький! Но если...
   Курбатов спросил обрадованно:
   - Значит, не пожалеете?
   - Сейчас? - счастливым голосом спросила Нюра.
   Павел Иванович взглянул на часы, вздохнул, вспомнил о непрочитанном письме.
   - Поздно. Принесите завтра. Хорошо?
   Нюра молча кивнула. Павел Иванович попрощался и пошел к себе. Достал конверт и развернул письмо:
   "Дорогой Павел Иванович!
   Вероятно, мой непутевый сынок уже успел покаяться в своих прегрешениях. Осколок фотоэлектрической плиты с цифрой 8 и датой попал ко мне вместе с сушеными персиками. Возвращаем его по назначению (Жора вам передаст).
   Позорная рассеянность, совершенно недопустимая в лабораторной работе. Надеюсь, сынок мой получит по заслугам. А мне приходится краснеть, и я очень прошу принять за него извинения, дорогой Павел Иванович. Если возможно, дайте ему закончить практику, не отсылайте с позором домой, хотя он этого и заслуживает.
   Прошу извинить еще раз. Жму вашу руку. До встречи в Москве.
   П. Кучинский".
   Сын давно уже получил посылку с конфетами и осколком плиты, но не пошел к Курбатову каяться, как предполагал его доверчивый отец.
   Жора терялся в догадках: каким же это образом отец раздобыл осколок? Может быть, разорвался пакет? Или Чибисов удружил? В письме, полученном от отца, об этом ничего не говорилось. Он упрекал сына только за рассеянность. Пусть будет гак. В крайнем случае, эту версию и нужно поддерживать. Но Жора не дурак и сам в петлю не полезет, а потому осколка в лабораторию не вернет. Предки, конечно, наивные, можно их успокоить, написать отцу, что старых плит здесь целые горы и вся эта история не стоит выеденного яйца.
   Разве мог Жора подумать, что отец напишет Курбатову! Разве Жора не единственный любимый сын? Ну, поругал в письме, пригрозил. Папы все одинаковы, любят читать нотации и брюзжать. Но кто же из них даст в обиду своего мальчика? Нет таких пап на свете.
   Две коробки трюфелей были уничтожены, но без особого удовольствия, видно потому, что присланы были вместе со злополучным осколком. Жора хранил его в одной из коробок завернутым в конфетную бумажку. Хранил на всякий случай. Кто знает, как обернется судьба? Возможно, еще удастся передать его Чибисову.
   Глава 15
   "МЕТОД ВОСПИТАНИЯ"
   Командировка Багрецова и Бабкина подходила к концу. В разных местах зеркального поля были установлены аппараты высокой частоты, через которые передавались различные показания температуры, освещенности - все, что требовалось для наблюдения за работой курбатовских плит. Всю эту аппаратуру, если она покажет себя с хорошей стороны, Павел Иванович собирался взять в новую лабораторию, где она особенно будет нужна.
   Самые интересные дела, связанные с проверкой плит восьмого сектора, давно уже были закончены, исчезла тревога за их будущее, жизнь испытательной станции стала спокойной и ровной. Во всяком случае, для Багрецова и Бабкина.
   Лида опять занялась своей диссертацией, поэтому не вылезала из лаборатории, стараясь наверстать упущенное.
   Скучно быть наблюдателем, а потому Бабкин организовал что-то вреде краткосрочных курсов, где обучал Нюру и Машу правилам эксплуатации высокочастотных подборов и показывая, как нужно их ремонтировать. Девушки из аккумуляторной знали, как развести электролит, как залить им банки, проверить напряжение - вот, пожалуй, и все, что они знали. На курсах электриков они сдавали зачеты, рисовали на доске схемы переключений со звезды на треугольник, но все это давно позабылось.
   Бабкин преподавал впервые и мучил бедных аккумуляторщиц по несколько часов подряд. В записной книжке он тайком выставлял отметки, чтобы не забыть, как отвечали его слушательницы по тому или иному вопросу, кому из них нужно повторить способ подстройки генератора, кому что-либо другое.
   Преподавателем Бабкин был строгим, придирчивым. Считая, что сам знает предмет на пятерку, он оценивал знания Нюры на четыре, а Маша доставляла преподавателю одни огорчения - вроде Жорки Кучинского, она отвечала на спасительную тройку, да и то не всегда. Как тут быть? Может, Вадим, помог бы? Но Багрецову было не до курсов - он опять увлекся какими-то фокусами. Выпросил у Павла Ивановича старую зеркальную плиту, выпилил из нее кусок и сделал модель "самобеглой коляски" - так назвал Вадим свое изобретение, вспомнив прообраз автомобиля, созданного Шамшуренковым.
   Однажды после работы Багрецов решил продемонстрировать эту коляску. Пришел Павел Иванович. Кучинский показался было на поле, но, увидав начальника, скрылся от греха подальше. Видимо, Нюра тоже боялась встречи с Павлом Ивановичем. Лида задержалась в лаборатории, Маша дежурила. Ну что ж, пусть хоть Павел Иванович посмотрит. Тимка не в счет, он уже видел.
   На дорожке возле зеркального поля стояла модель, чем-то похожая на трактор, который демонстрировался на выставке ребячьих работ. Конечно, сравнивать их нельзя, там была законченная конструкция, покрашенная, тщательно отделанная, а Димка стремился показать только принцип движущейся модели и соорудил ее на скорую руку из фанеры. Вместо гусениц он поставил колеса.
   Щелкнул выключатель, и модель пошла.
   Что же было в ней интересного? Если тогда, на выставке, одна из моделей управлялась световым лучом, то, сейчас свет был источником ее движения. За моделью не тянулся провод, она шла без аккумуляторов. Даже радиоэнергия, которая в другой модели, построенной с Димкиным участием, питала электромотор, здесь была абсолютно ни при чем. Двигал машину солнечный свет. Впрочем, какая там машина? Зеркало на колесиках. Прямоугольник, выпиленный из курбатовской плиты, был прикреплен к фанерному основанию, под ним находился вентиляторный моторчик, который через ременную передачу вертел жестяные колеса. Вот и все.
   Смешная игрушка. Но она была интересна как опыт использования солнечной энергии для транспортных машин. Это уже не застывшее зеркальное поле, а что-то новое. Возможно, подобный принцип когда-нибудь и найдет практическое применение.
   Именно это и волновало Багрецова.
   - Смотрите, Павел Иванович, - размахивая руками рассказывал Вадим. - Здесь же ничего нет. Ваша плита и мотор. Никакого горючего. Ни проводов, ни аккумуляторов. Будущий "солнечный автомобиль" я представляю себе так: крыша покрыта курбатовским слоем; фототок идет в электромотор; скорость машины регулируется реостатом. Идеальное управление... - В эту минуту Багрецов заметил, что "солнечный автомобиль" остановился. - Тимка, отойди. Застишь солнце. Видишь - тень. Всю энергию себе забрал.
   Бабкин рассмеялся и сказал, что Димкина идея требует серьезной доработки, иначе его автомобили должны будут ездить только по солнечной стороне улицы.
   - А если тучка набежит? Значит, стоп, машина?
   - Сам же понимаешь, что это не так, - заспорил Вадим. - Плиты "К-8" настолько чувствительны, что даже в сумерки дают достаточную энергию.
   - А ночью? Опять без аккумуляторов не обойтись?
   - Наверное, - согласился Вадим. - Но для городской машины это будет тяжело. Можно представить себе поезд. Поверхность вагонных крыш большая, значит, и энергии много. Один вагон будет занят аккумуляторами. Вполне достаточно.
   - Вы считали? - усмехнувшись, поинтересовался Павел Иванович. - На бумажке карандашиком или на линеечке? Полезное дело для увлекающихся изобретателей.
   Вадиму только сейчас пришла в голову эта идея, а потому он и не прикинул, что может получиться. Наверное, одного вагона не хватит.
   - Так уж и помечтать нельзя, - сказал он сконфуженно. - Обязательно цифры...
   Павел Иванович проводил взглядом удаляющуюся модель.
   - Если бы не цифры, давно бы сделали. Места на крышах маловато. Тут можно другое придумать. Например, огромную самоходную баржу, плавающий остров или что-то в этом роде. А "солнечный автомобиль" не развернется даже на широких московских улицах.
   Модель Багрецова доползла до барьера и остановилась, словно отдыхая в тени. Вадим подбежал к ней, вытащил ее на солнце и пустил по зеркальному полю.
   Возвращаясь обратно к Павлу Ивановичу, с которым он скоро расстанется навсегда, так же как и с Лидой, Нюрой, Машей - со всеми, с кем ему пришлось работать целый месяц, Вадим испытывал что-то вроде грусти. К ней примешивалась и досада: строил он пустую игрушку, над мечтой его смеются, и неприятно оставлять о себе столь невыгодное впечатление.
   - Я понимаю, что это игрушка, - сказал Вадим, подходя к Павлу Ивановичу. Но мне хотелось представить себе будущее вашего изобретения. Не только энергетические поля, а и движущиеся машины. Вы говорите, что на земле не получится? Хорошо, пусть на воде. А в воздухе? Разве нельзя придумать самолет, который движется солнечной энергией?
   - Придумать все можно. А зачем?
   - Как зачем? Для науки.
   - Наука бывает разная. Сейчас с диссертациями дело постепенно улучшается, но все-таки остались "наукообразные" деятели, которые работают над такими важными темами, вроде оптимальной величины дырки от бублика. А иные витают в заоблачных высотах. Их интересует "эстетическое воздействие путевого пейзажа от созвездия Веги до Стрельца".
   Курбатов говорил с задором. Так же как и директора института Чичагина, его возмущали дельцы от науки, те, кто всеми правдами и неправдами стремятся быть кандидатами. В голове ни одной собственной мыслишки, ни опыта, ни таланта, которым должен обладать настоящий ученый, а степени они - хоть и с трудом, но все же получают.
   Делается это просто: берется очень узкая тема, кропотливо собирается все, что когда-либо было опубликовано по ней, и излагается своими словами... Но кому и зачем нужны такие школьные изложения? Однажды Курбатов видел в газете объявление о защите диссертации на тему, сформулированную примерно так: "К вопросу о сверлении круглых отверстий". Какая же это наука? Вроде дырки от бублика.
   Курбатов поблагодарил Вадима за демонстрацию модели, сказал, что такие опыты полезны - они возбуждают интерес к техническому творчеству, а подчас и наталкивают на мысль о неожиданном применении всем известной техники в какой-нибудь повой отрасли народного хозяйства.
   - Потерпите немного, Вадим, - сказал Курбатов. - Думаю, что скоро вы увидите на примере, как иногда случайный на первый взгляд опыт может привести к интересной идее. И в этом вы виноваты, ваша модель.
   - Что вы, Павел Иванович! - совсем уже смутился Багрецов. - Я понимаю, что это игрушка. Вы даже сами сказали...
   - А я не про то. Помните шляпу?
   Вадим удивленно посмотрел на Курбатова. Шляпа? Зонтик? Неужели он займется этим ширпотребом? Вот уж совсем не похоже. Впрочем, с зонтиком он что-то делал. Вытащил из него спицы, а тряпку выбросил.
   - Удивляться потом будем. - Курбатов похлопал Вадима по плечу. - Очень боюсь, что ничего не выйдет... Ну, да нам не привыкать.
   Он ушел в мастерскую, а Вадим, терзаемый любопытством, от которого уже столько раз пострадал, побежал к мусорному ящику, чтобы извлечь остатки зонтика. Интересно - ручка от него там или конструктору она тоже понадобилась?
   Не было никакой ручки. Разорванный шелк раньше лежал неподалеку от ящика, а теперь и его не оказалось. Где же было догадаться Вадиму, что все жалкие остатки старенькою зонтика подобрала Нюра, - к ним ведь прикасались руки Павла Ивановича!
   Выждав три дня и убедившись, что Кучинский не собирается возвратить нумерованный образец, Павел Иванович вечером пригласил студента в кабинет и, чтобы никто не помешал разговору, запер дверь на ключ. Это насторожило Кучинского.
   Опасливо оглядевшись, он сел в предложенное кресло.
   Смотря на практиканта, Павел Иванович молчал. Возможно, ждал, что в Кучинском заговорит совесть и он признается. А может быть, просто обдумывал с чего начать?
   Он ясно представлял себе, что нумерованный и датированный осколок оказался в посылке не случайно и рассеянность практиканта тут ни при чем. Однако вскрыть истинную причину - зачем понадобилось Кучинскому посылать этот образец матери - было не так-то легко.
   Перед инженером Курбатовым сидел сейчас мальчишка - ни опыта у него, ни знания жизни. Казалось бы, его проще умному человеку заставить этого мальчишку говорить правду, тем более что у Курбатова есть доказательства неблаговидного поступка Кучинского. И все-таки Павел Иванович не был уверен в успехе. Бывает легче поймать пудового сома, чем ничтожную малявку.
   Получив письмо от отца Кучинского, Павел Иванович уже подумывал передать дело следственным органам, но, поразмыслив, решил обойтись пока собственными силами. Вероятно, он встретился с мелкой подлостью, а не с государственным преступлением. Сегодняшний разговор должен был подкрепить эту уверенность. Но как его начать? В прошлый раз Кучинский здорово вывернулся, прикинувшись жертвой эгоистических наклонностей Лидии Николаевны и неприязни техников.
   Павел Иванович пригладил ладонями волосы и, опершись на локти, спросил, закончил ли практикант свою внеплановую работу по изучению окисления печатных электрических схем и не нашел ли он осколок с восьмого сектора.
   - Нет, Павел Иванович, пока еще работаю. А насчет осколка я уже говорил. Приносил остатки. Больше у меня ничего нет. - Кучинский обиженно откинулся на спинку кресла.
   - А может быть, найдете?
   Жора недоуменно поднял длинные ресницы.
   - Где же, Павел Иванович? Зачем бы я стал вас обманывать? Что за цель?
   - О цели мы поговорим позже. А сейчас принесите осколок под номером восемь, присланный из Москвы.
   Кучинский привскочил, будто укололся, потом опомнился и, желая оттянуть время на размышление, наивно спросил:
   - Кто прислал?
   - Не притворяйтесь. Вы получили посылку из дому?
   - А разве нельзя? Но я не искал там... никаких осколков.
   - Так вот поищите.
   Кучинский встал, щелкнул ключом в двери и на несгибающихся ногах вышел из кабинета. Откуда все стало известно Курбатову? Письмо отца Жора уничтожил сразу же. Оставалось единственное предположение, что какой-нибудь "дружок" залез в тумбочку за конфетами и там нашел осколок.
   Жора возвратился в кабинет, запер за собою дверь и с наигранной веселостью заявил:
   - Маман у меня чудачка. Положила эту штуку, - он небрежно бросил осколок на стол, - в коробку с конфетами. Откуда я знал?
   - Письма не было?
   - В посылках не бывает письменных вложений.
   - Это мне известно. Теперь скажите: ваша мать, Ирина Григорьевна, когда-нибудь интересовалась фотоэнергетическим слоем? Иначе зачем же ей потребовался образец? - Курбатов взглядом указал на лежащий перед ним осколок. - Возможно, ей нужны были и формулы из тетради Михайличенко?
   - Вы, конечно, шутите. - Жора через силу улыбнулся. - Мама поражает всех своей абсолютной технической неграмотностью. Для нее батарея отопления и аккумуляторная батарея вещи равнозначные.
   - Тогда кому же вы посылали образец? - Павел Иванович подвинул осколок ближе к Кучинскому. - Тут есть и некоторые данные. Номер сектора, число, месяц, год.
   Жора заметно нервничал, чувствуя, как под ним вздрагивает пол. Вероятно, Курбатову кое-что известно. Неужели о задании Чибисова? Надо отпираться, пока есть хоть маленькая возможность. Жора испробовал новый ход.
   - Я вас понимаю, Павел Иванович. - Он стыдливо опустил глаза. - Если я скажу, что в посылку осколок попал случайно, вы мне не поверите. Конечно, есть люди рассеянные. Но тут дело другое... Не случайное.
   - Согласен. Мысль разумная.
   - Вы же знаете, как ко мне здесь относятся, - продолжал Жора, и в голосе его звучали скорбные нотки. - Не все, конечно. Но есть некоторые товарищи. Для них ничего не стоит оклеветать человека. Шпионят за мной. Чихнуть нельзя - в Москве будет слышно. Откуда я знаю, что, когда я готовил посылку, не подложил ли в нее какой-нибудь Багрецов вот эту штуку, - он нервным движением придвинул осколок к Курбатову.
   - Нелепая выдумка, Кучинский. Посылка адресована вашей матери. Разве она в сговоре с Багрецовым?
   - Да не об этом речь. Вполне понятно, что мама должна была прислать осколок обратно. Багрецов подкараулил этот момент, побежал к вам или передал через кого-либо другого: ищите, мол, осколок у Кучинского в тумбочке. Иначе откуда бы вы о нем узнали? Может, я ошибаюсь, но я не всегда верю людям.
   - Отцу верите?
   Жора утвердительно кивнул головой. Павел Иванович достал из ящика письмо.
   - Читайте, - сказал он и болезненно поморщился. - Неужели в вас нет ни капли совести?
   Когда Жора пробежал первые строки, кровь бросилась ему в голову. Так вот кто виновник всех его бед! Кто ему дал право вмешиваться? И, главное, как глупо - доносчиком оказался любимый папаша. Удружил, нечего сказать. Маман бы этого никогда не сделала.
   Передавая письмо Курбатову, Жора притворно вздохнул.
   - Папа не ошибся. Позорная рассеянность. Но я обещаю вам, что этого никогда не повторится. Какой же я ротозей!
   - Подберите другое слово. Ваш поступок не называется ротозейством и, как вы сами заявили, не случаен.
   Кучинский потер переносицу.
   - Ах, да. Я подумал о Багрецове.
   - Оставьте его в покое. Ребенком не прикидывайтесь. Еще раз спрашиваю: кому предназначался осколок из восьмого сектора?
   - Никому. Я даже не знаю, как он попал в посылку.
   - Ваш отец тоже ничего не знает, иначе бы он не прислал письмо. Посылка отправлена на имя вашей матери. Ей должен быть известен адресат, кому вы просили передать осколок. - Павел Иванович сдвинул брови, и его глаза неподвижно остановились на лице Кучинского. - Не так ли?
   Жора потупился. Он понимал, что история принимает невыгодный для него оборот и, главное, касается матери, которая, сама того не подозревая, впутывается в беду. Курбатов дела так не оставит, напишет куда следует. Маман пригласят для чистосердечного разговора. Она, конечно, в истерику. Кто виноват? Дорогой сынок. Это он втянул ее в сложные взаимоотношения с работниками главка и с начальником четвертой лаборатории. Сынок получил секретное задание, а маман отвечай. К тому же неизвестно, в чем ее могут подозревать.
   С отцом Жора поссорится - разве можно простить такое! - а с маман не хочется. Она хозяйка в доме, ей никто не смеет перечить. Скажет: "Петр Данилович, иди поцелуй Жору", - и мир в доме будет восстановлен.