– Да. И за все то время, что он там сидит, отказывается сказать хоть слово кому бы то ни было из полиции.
– Так почему Иварссон думает, что для него он сделает исключение?
– У него наконец-то появилось нечто такое, что может стать предметом торга. Расколь выразил пожелание. В Бутсене говорят, это единственное, о чем Расколь попросил с тех пор, как попал туда. Речь идет о его недавно умершей родственнице.
– О чем ты говоришь? – Харри оставалось лишь надеяться, что выражение лица его не выдаст.
– Через два дня ее должны хоронить, и Расколь отправил директору тюрем Норвегии прошение разрешить ему присутствовать на похоронах.
Беата ушла, а Харри задержался. Обеденный перерыв подошел к концу, и столовая понемногу пустела. Если верить рекламе, она была «светлой и уютной», как и все предприятия, входившие в систему Государственного управления столовых и буфетов; видимо, поэтому Харри предпочитал питаться где-нибудь в другом месте. Внезапно ему вспомнилось, что именно здесь он танцевал с Ракелью на корпоративной вечеринке, именно тогда он решил во что бы то ни стало завоевать ее. Или все было наоборот? Он как будто до сих пор ощущал изгиб ее спины под своей ладонью.
Ракель.
Через два дня Анну похоронят; никто не сомневается, что она погибла от собственной руки. Единственный, кто там присутствовал и мог бы поколебать их уверенность, был он сам. Однако он ничего не помнил. Так почему бы не оставить все как есть? Ведь он ничего не выигрывает, а вот потерять может все. В конце концов, даже если б не было иных причин, почему бы не позабыть об этом деле хотя бы ради них – ради него и Ракели?
Харри облокотился на стол и зарылся лицом в ладони.
А если бы он действительно мог поколебать всеобщую уверенность, стал бы он это делать?
Сидящие за соседним столиком обернулись на резкое шарканье отодвигаемого стула и увидели, как стриженный под ноль длинноногий полицейский с подмоченной репутацией чуть ли не бегом покинул столовую.
Глава 14
– Так почему Иварссон думает, что для него он сделает исключение?
– У него наконец-то появилось нечто такое, что может стать предметом торга. Расколь выразил пожелание. В Бутсене говорят, это единственное, о чем Расколь попросил с тех пор, как попал туда. Речь идет о его недавно умершей родственнице.
– О чем ты говоришь? – Харри оставалось лишь надеяться, что выражение лица его не выдаст.
– Через два дня ее должны хоронить, и Расколь отправил директору тюрем Норвегии прошение разрешить ему присутствовать на похоронах.
Беата ушла, а Харри задержался. Обеденный перерыв подошел к концу, и столовая понемногу пустела. Если верить рекламе, она была «светлой и уютной», как и все предприятия, входившие в систему Государственного управления столовых и буфетов; видимо, поэтому Харри предпочитал питаться где-нибудь в другом месте. Внезапно ему вспомнилось, что именно здесь он танцевал с Ракелью на корпоративной вечеринке, именно тогда он решил во что бы то ни стало завоевать ее. Или все было наоборот? Он как будто до сих пор ощущал изгиб ее спины под своей ладонью.
Ракель.
Через два дня Анну похоронят; никто не сомневается, что она погибла от собственной руки. Единственный, кто там присутствовал и мог бы поколебать их уверенность, был он сам. Однако он ничего не помнил. Так почему бы не оставить все как есть? Ведь он ничего не выигрывает, а вот потерять может все. В конце концов, даже если б не было иных причин, почему бы не позабыть об этом деле хотя бы ради них – ради него и Ракели?
Харри облокотился на стол и зарылся лицом в ладони.
А если бы он действительно мог поколебать всеобщую уверенность, стал бы он это делать?
Сидящие за соседним столиком обернулись на резкое шарканье отодвигаемого стула и увидели, как стриженный под ноль длинноногий полицейский с подмоченной репутацией чуть ли не бегом покинул столовую.
Глава 14
Удача
Колокольчик над входной дверью тесного темного магазинчика зашелся лихорадочной трелью, когда двое мужчин чуть ли не бегом ворвались внутрь. «Фрукты и табак Элмера» было одним из последних оставшихся в городе заведений подобного рода – так называемых киосков. Одну стену занимали стеллажи с авто-, мото-, спортивными и охотничьими журналами, другую – с печатной продукцией в стиле мягкого порно. Третью стену украшали сигаретные и сигарные пачки, а на прилавке среди разбросанных в беспорядке, слипшихся лакричных палочек и посеревших прошлогодних марципановых поросят с рождественскими бантами возвышались три пачки билетов спортивной лотереи.
– Чуть-чуть не успели, – приветствовал вошедших Элмер, худощавый лысый нурланнец с пышными усами.
– Сволочь такая, как быстро полил-то! – от души чертыхнулся Халворсен, стряхивая с плеч дождевые капли.
– Типичная осень в Осло, – подтвердил хозяин киоска, смешно выговаривая слова со своей характерной северонорвежской интонацией. – Либо засуха, либо потоп. «Кэмел-20»?
Харри кивнул и достал бумажник.
– И два лотерейных для молодого коллеги? – Элмер протянул Халворсену билеты моментальной лотереи, которые тот со смущенной улыбкой поторопился убрать в карман.
– Ничего, если я покурю здесь у тебя, Элмер? – спросил Харри, косясь сквозь грязное окно на струи дождя, хлещущие по мгновенно опустевшему тротуару.
– Валяй, – милостиво разрешил Элмер, отсчитывая сдачу. – Что ни говори, а все же эта отрава да еще азартные игры – мой хлеб насущный.
Слегка кивнув, он сделал шаг назад и скрылся за криво повешенной коричневой занавеской, из-за которой доносилось бульканье кофеварки.
– Вот этот снимок, – сказал Харри. – Мне всего-то и надо, чтобы ты выяснил, кто эта женщина.
– Только-то? – Халворсен посмотрел на помятую зернистую фотографию, которую протягивал ему Харри.
– Для начала определи, где был сделан этот снимок, – посоветовал Харри и до слез закашлялся, пытаясь удержать дым в легких. – Похоже, это какое-то курортное местечко. Если это действительно так, то там наверняка есть какой-нибудь магазинчик или контора по сдаче в аренду домиков – ну, что-то в этом роде. Если семейка на фотографии – завсегдатаи этого курорта, то, надо думать, кто-нибудь из местных, кто там работает, их знает. Выясни хотя бы это – с остальным я, так и быть, сам справлюсь.
– И все из-за того, что фотография лежала в туфле?
– По-моему, это не совсем обычное место для хранения фотографий, тебе так не кажется?
Пожав плечами, Халворсен выглянул на улицу.
– Не унимается, – сказал Харри.
– Вижу, но мне надо домой.
– Зачем?
– Затем, что есть нечто, называемое жизнью. Но тебя ведь это не интересует.
Харри слегка приподнял уголки рта, показывая, что оценил попытку пошутить:
– Ладно, валяй.
Колокольчик звякнул, и дверь за Халворсеном закрылась. Харри глубоко затянулся и принялся изучать подборку печатной продукции, выставленной в заведении Элмера. Внезапно он подумал, как мало у него общих интересов с обычным рядовым норвежцем. Может, из-за того, что и интересов-то, в сущности, практически не осталось? Ну да, музыка, но за последние десять лет никто не написал хоть что-нибудь стоящее, даже прежние кумиры. Фильмы? Но теперь, если он, выходя из кинотеатра, не чувствовал себя как после лоботомии, это можно было считать удачей. Все остальное – в том же роде. Иными словами, единственное, что его все так же захватывало, – это разыскивать людей и сажать их в тюрьму. Однако теперь и любимое дело не заставляло его сердце биться чаще, как бывало раньше. Самое страшное, думал Харри, кладя руку на гладкий, прохладный прилавок Элмера, что такое положение вещей уже нисколько его не тревожит. А ведь, по сути, это была капитуляция. Как все же упрощается жизнь, если чувствуешь себя стариком.
Колокольчик снова нервно звякнул.
– Я забыл рассказать о том пацане, которого мы вчера сцапали за незаконное ношение оружия, – сказал Халворсен. – Рой Квинсвик из компании скинхедов, что тусуются в пиццерии Херберта.
Он стоял в дверях, а капли дождя отплясывали танец вокруг его промокших ботинок.
– Мм?
– Видно было, что он напуган до смерти, ну, я поднажал и сказал, что он должен дать мне хоть что-то, если надеется, что я его просто так отпущу.
– И?
– Он сказал, что видел Сверре Ульсена на Грюнерлёкка в ту ночь, когда убили Эллен.
– Ну и что? У нас полно свидетелей, которые тоже его видели.
– Да, но этот парень видел, как Ульсен, сидя в машине, с кем-то разговаривал.
Харри выронил сигарету на пол и подбирать ее не стал.
– Ему известно, кто это был? – медленно спросил он.
Халворсен покачал головой:
– Нет, он узнал только Ульсена.
– Ты приметы записал?
– Парню тогда показалось, что мужчина выглядел как полицейский. Но он уверен, что сумеет его опознать, если увидит снова.
Харри почувствовал, что вспотел. Отчетливо выговаривая каждое слово, он спросил:
– А он может сказать, что это была за машина?
– Нет, он тогда торопился и видел ее мельком.
Харри кивнул, по-прежнему машинально поглаживая прилавок.
Халворсен осторожно кашлянул:
– Но ему кажется, это был спортивный автомобиль.
Харри посмотрел на дымящийся на полу окурок:
– Цвет?
Халворсен с сожалением развел руками.
– Красный? – Голос Харри звучал тихо и невнятно.
– Что-что?
Харри резко выпрямился:
– Ничего. Запомни имя. И проваливай домой к этой своей жизни.
Послышалось звяканье колокольчика.
Харри прекратил полировать прилавок. Рука его бессильно застыла. Казалось, она лежит на ледяном мраморе.
Астрид Монсен, сорока пяти лет, зарабатывала себе на жизнь переводами с французского, которыми занималась в кабинете своей квартиры на Соргенфри-гате. Мужчины у нее в доме не было, зато была аудиокассета с записью лая своры собак, которую она каждую ночь неизменно подключала к домофону. Харри пришлось выслушать звук неторопливых шагов и звяканье как минимум трех замков, прежде чем дверь слегка приоткрылась и за ней показалось веснушчатое личико в обрамлении черных кудряшек.
– Чуть-чуть не успели, – приветствовал вошедших Элмер, худощавый лысый нурланнец с пышными усами.
– Сволочь такая, как быстро полил-то! – от души чертыхнулся Халворсен, стряхивая с плеч дождевые капли.
– Типичная осень в Осло, – подтвердил хозяин киоска, смешно выговаривая слова со своей характерной северонорвежской интонацией. – Либо засуха, либо потоп. «Кэмел-20»?
Харри кивнул и достал бумажник.
– И два лотерейных для молодого коллеги? – Элмер протянул Халворсену билеты моментальной лотереи, которые тот со смущенной улыбкой поторопился убрать в карман.
– Ничего, если я покурю здесь у тебя, Элмер? – спросил Харри, косясь сквозь грязное окно на струи дождя, хлещущие по мгновенно опустевшему тротуару.
– Валяй, – милостиво разрешил Элмер, отсчитывая сдачу. – Что ни говори, а все же эта отрава да еще азартные игры – мой хлеб насущный.
Слегка кивнув, он сделал шаг назад и скрылся за криво повешенной коричневой занавеской, из-за которой доносилось бульканье кофеварки.
– Вот этот снимок, – сказал Харри. – Мне всего-то и надо, чтобы ты выяснил, кто эта женщина.
– Только-то? – Халворсен посмотрел на помятую зернистую фотографию, которую протягивал ему Харри.
– Для начала определи, где был сделан этот снимок, – посоветовал Харри и до слез закашлялся, пытаясь удержать дым в легких. – Похоже, это какое-то курортное местечко. Если это действительно так, то там наверняка есть какой-нибудь магазинчик или контора по сдаче в аренду домиков – ну, что-то в этом роде. Если семейка на фотографии – завсегдатаи этого курорта, то, надо думать, кто-нибудь из местных, кто там работает, их знает. Выясни хотя бы это – с остальным я, так и быть, сам справлюсь.
– И все из-за того, что фотография лежала в туфле?
– По-моему, это не совсем обычное место для хранения фотографий, тебе так не кажется?
Пожав плечами, Халворсен выглянул на улицу.
– Не унимается, – сказал Харри.
– Вижу, но мне надо домой.
– Зачем?
– Затем, что есть нечто, называемое жизнью. Но тебя ведь это не интересует.
Харри слегка приподнял уголки рта, показывая, что оценил попытку пошутить:
– Ладно, валяй.
Колокольчик звякнул, и дверь за Халворсеном закрылась. Харри глубоко затянулся и принялся изучать подборку печатной продукции, выставленной в заведении Элмера. Внезапно он подумал, как мало у него общих интересов с обычным рядовым норвежцем. Может, из-за того, что и интересов-то, в сущности, практически не осталось? Ну да, музыка, но за последние десять лет никто не написал хоть что-нибудь стоящее, даже прежние кумиры. Фильмы? Но теперь, если он, выходя из кинотеатра, не чувствовал себя как после лоботомии, это можно было считать удачей. Все остальное – в том же роде. Иными словами, единственное, что его все так же захватывало, – это разыскивать людей и сажать их в тюрьму. Однако теперь и любимое дело не заставляло его сердце биться чаще, как бывало раньше. Самое страшное, думал Харри, кладя руку на гладкий, прохладный прилавок Элмера, что такое положение вещей уже нисколько его не тревожит. А ведь, по сути, это была капитуляция. Как все же упрощается жизнь, если чувствуешь себя стариком.
Колокольчик снова нервно звякнул.
– Я забыл рассказать о том пацане, которого мы вчера сцапали за незаконное ношение оружия, – сказал Халворсен. – Рой Квинсвик из компании скинхедов, что тусуются в пиццерии Херберта.
Он стоял в дверях, а капли дождя отплясывали танец вокруг его промокших ботинок.
– Мм?
– Видно было, что он напуган до смерти, ну, я поднажал и сказал, что он должен дать мне хоть что-то, если надеется, что я его просто так отпущу.
– И?
– Он сказал, что видел Сверре Ульсена на Грюнерлёкка в ту ночь, когда убили Эллен.
– Ну и что? У нас полно свидетелей, которые тоже его видели.
– Да, но этот парень видел, как Ульсен, сидя в машине, с кем-то разговаривал.
Харри выронил сигарету на пол и подбирать ее не стал.
– Ему известно, кто это был? – медленно спросил он.
Халворсен покачал головой:
– Нет, он узнал только Ульсена.
– Ты приметы записал?
– Парню тогда показалось, что мужчина выглядел как полицейский. Но он уверен, что сумеет его опознать, если увидит снова.
Харри почувствовал, что вспотел. Отчетливо выговаривая каждое слово, он спросил:
– А он может сказать, что это была за машина?
– Нет, он тогда торопился и видел ее мельком.
Харри кивнул, по-прежнему машинально поглаживая прилавок.
Халворсен осторожно кашлянул:
– Но ему кажется, это был спортивный автомобиль.
Харри посмотрел на дымящийся на полу окурок:
– Цвет?
Халворсен с сожалением развел руками.
– Красный? – Голос Харри звучал тихо и невнятно.
– Что-что?
Харри резко выпрямился:
– Ничего. Запомни имя. И проваливай домой к этой своей жизни.
Послышалось звяканье колокольчика.
Харри прекратил полировать прилавок. Рука его бессильно застыла. Казалось, она лежит на ледяном мраморе.
Астрид Монсен, сорока пяти лет, зарабатывала себе на жизнь переводами с французского, которыми занималась в кабинете своей квартиры на Соргенфри-гате. Мужчины у нее в доме не было, зато была аудиокассета с записью лая своры собак, которую она каждую ночь неизменно подключала к домофону. Харри пришлось выслушать звук неторопливых шагов и звяканье как минимум трех замков, прежде чем дверь слегка приоткрылась и за ней показалось веснушчатое личико в обрамлении черных кудряшек.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента