Несбё Ю. Красношейка

Ю Несбё
 
Красношейка

 

   Но мало-помалу она набралась храбрости,
   подлетела прямо к страдальцу и вырвала клювом
   один из шипов, вонзившихся в его чело.
   В это время на ее шейку упала капля крови распятого.
   Она быстро растеклась и окрасила собой все
   нежные перышки на шейке и грудке птички.
   Распятый открыл глаза и шепнул Красношейке:
   «В награду за свое милосердие ты получила то,
   о чем мечтало твое племя с самого дня сотворения мира»

   .
 
   Сельма Лагерлёф, «Легенды о Христе»
 

Часть первая
 
Из праха
 
Эпизод 1
 
Переезд возле моста Алнабрю, 1 ноября 1999 года

 
   Серая птичка то пропадала, то вновь появлялась в поле зрения Харри. Он барабанил пальцами по рулю. Как медленно тянется время. Вчера кто-то по телевизору рассказывал, как медленно может тянуться время. Сейчас оно как раз такое. Словно в новогоднюю ночь перед тем, как пробьет двенадцать. Или на электрическом стуле - перед тем, как повернется рубильник.
   Он забарабанил сильнее.
   Их машина стояла на открытой площадке за билетной кассой на переезде. Эллен сделала автомагнитолу чуть громче. В голосе репортера слышалась благоговейная торжественность:
   - Самолет приземлился пятьдесят минут назад, и ровно в шесть часов тридцать восемь минут президент ступил на норвежскую землю. Его приветствовал председатель коммуны Евнакер. Здесь, в Осло, прекрасная осенняя погода, замечательный норвежский фон для этих переговоров. Давайте еще раз послушаем, что сказал президент журналистам полчаса назад.
   Это повторяли уже в третий раз. Харри снова представил себе вопящую толпу журналистов, лезущих за заграждение. А по другую сторону заграждения - людей в сером, которые не давали себе особого труда скрывать, что они секретные агенты, лишь пожимая плечами в ответ на вопросы. Эти сканируют взглядом толпу, в десятый раз проверяют, держится ли в ухе динамик, - снова оглядывают толпу - поправляют черные очки - сканируют толпу - на пару секунд задерживаются взглядом на фотографе со слишком длинным объективом камеры - продолжают сканировать - в сотый раз проверяют динамик в ухе… Кто-то произносит приветствие по-английски, тишина, потрескивает микрофон.
   - First let mе say I'm delighted to be here… [Во-первых, разрешите мне выразить свою радость по поводу того, что я здесь… (англ.)] - в четвертый раз сказал президент с явственным хрипловатым американским выговором.
   - Я читала, один известный американский психолог выявил у президента раздвоение личности, - сказала Эллен.
   - Раздвоение личности?
   - Раздвоение личности. Как в истории про доктора Джекилла и мистера Хайда. Этот психолог пишет, что обычная сущность президента ничего не подозревала о том, что вторая его сущность, похотливое животное, вступала в половые отношения со всеми этими женщинами. И поэтому Верховный суд не может судить его за то, что он лгал об этом под присягой.
   - Кошмар, - отозвался Харри, бросив взгляд на пролетающий над ними вертолет.
   По радио кто-то спрашивал по-английски с норвежским акцентом:
   - Господин президент, это ваш первый визит в Норвегию за второй президентский срок. Что вы чувствуете?
   Пауза.
   - Очень приятно побывать здесь снова. Но я считаю гораздо более важным то, что здесь могут встретиться глава государства Израиль и лидер палестинского народа. Это ключ к…
   - Запомнился ли вам первый визит сюда, господин президент?
   - Конечно. Я надеюсь, что на сегодняшних переговорах мы сможем…
   - Каково значение Осло и Норвегии для дела мира во всем мире, господин президент?
   - Норвегия сыграла важную роль.
   Голос без норвежского акцента:
   - Господин президент, вы считаете, что реально добиться конкретных результатов?
   Здесь запись прерывалась, дальше продолжал голос из студии:
   - Итак, вы слышали. Президент считает, что Норвегия играет решающую роль для… э-э-э… достижения мира на Ближнем Востоке. В данный момент президент направляется в…
   Харри тяжело вздохнул и выключил радио.
   - Что происходит со страной, Эллен?
   Девушка пожала плечами.
   «Проходят пункт двадцать семь», - послышалось из рации на приборной панели.
   Он посмотрел на Эллен:
   - На постах все в порядке?
   Она кивнула.
   - Значит, все, как и раньше, - сказал он.
   Она подняла глаза к небу. Он сказал это уже раз пятьдесят с тех пор, как кортеж выехал из Гардермуена. Оттуда, где стояла их машина, было видно пустое шоссе, тянущееся от переезда к северу, на Трустерюд и Фурусет. Сигнальная лампочка на крыше лениво вращалась. Харри опустил стекло и протянул руку, чтобы смахнуть блекло-желтый лист, попавший под стеклоочиститель.
   - Смотри, красношейка, - сказала Эллен и показала куда-то. - Редкая птичка для поздней осени.
   - Где?
   - Там. На крыше кассы.
   Харри высунулся в переднее окно:
   - Да? Значит, это красношейка?
   - Ну да, красношейка, или малиновка. Хотя, думаю, ты не отличил бы ее от снегиря, верно?
   - Верно. - Харри заслонил глаза от солнца. Зрение, что ли, падает?
   - Красношейка - редкая птица, - сказала Эллен, завинчивая пробку термоса.
   - Не сомневаюсь, - сказал Харри.
   - Девяносто процентов улетают на юг, но есть такие, которые рискуют остаться.
   - Вроде этой?
   Снова голос по рации:
   «Центр, я шестьдесят второй. Неизвестный автомобиль стоит у дороги в ста метрах от поворота на Лёренскуг».
   Ответ Центра - низкий голос, картавый бергенский выговор:
   - Подождите, шестьдесят второй. Проверяем.
   Тишина.
   - А туалеты вы проверили? - спросил Харри, кивая на автозаправку «ESSO».
   - Да. На заправке никого нет, даже персонала. Только начальник. Его мы заперли в конторе.
   - Билетные кассы тоже?
   - Проверили. Успокойся, Харри, все ключевые пункты в порядке. Ну так вот, те, которые остаются, надеются на теплую зиму, понимаешь? Иногда все обходится благополучно, но если они ошибутся - они погибнут. Так почему бы не улететь на юг, на всякий случай, наверное, думаешь ты. Может, им просто лень улетать?
   В зеркале Харри видел охранников с обеих сторон железнодорожного моста. В черном, при шлемах и автоматах «МП-5» на груди. Даже отсюда в их жестах была заметна напряженность.
   - Штука в том, что если зима будет теплой, они успеют выбрать лучшее место для гнезда прежде, чем другие вернутся домой, - рассказывала Эллен, пытаясь запихнуть термос в и без того битком набитую сумку. - Осознанный риск, понимаешь? Проиграл вчистую или взял джек-пот. Ты сам решаешь. Рисковать или нет. Рискнешь - и можешь однажды ночью окоченеть на ветке, свалиться на землю и не оттаять до весны. А побоишься - и останешься без квартиры, когда вернешься. Такие же вечные дилеммы, с которыми мы то и дело сталкиваемся.
   - Ты надела бронежилет?
   Эллен не ответила. Она посмотрела на шоссе и тихо покачала головой.
   - Да или нет?
   Вместо ответа она постучала костяшками пальцев по груди.
   - Облегченный, что ли?
   Она кивнула.
   - Черт побери, Эллен! Я приказал надеть бронежилеты, а не майки с Микки Маусом!
   - Ты знаешь, что здесь носят секретные агенты?
   - Дай угадаю. Облегченные бронежилеты?
   - Точно.
   - А ты знаешь, кто я такой?
   - Дай угадаю. Секретный агент?
   - Точно.
   Она рассмеялась. Он тоже усмехнулся. Снова затрещала рация:
   «Шестьдесят второй, я Центр. Служба безопасности говорит, что это их автомобиль стоит у поворота на Лёренскуг».
   «Я шестьдесят второй. Вас понял».
   - Вот видишь, - сказал Харри и с досадой хлопнул по рулю. - Никакой слаженности. Действуют кто во что горазд. Почему там торчит их машина, а мы об этом не знаем? А?
   - Проверяют, как мы работаем, - сказала Эллен.
   - Так, как они нас проинструктировали.
   - От тебя все равно мало что зависит. Так что перестань жаловаться, - сказала она, - и перестань барабанить по рулю.
   Пальцы Харри послушно сжались в кулак. Он тяжело вздохнул:
   - Да, да, да…
   Он проверил, на месте ли табельный револьвер, шестизарядный «смит-вессон» 38-го калибра. На поясе еще две запасные обоймы, по шесть патронов в каждой. Он похлопал по револьверу и вспомнил, что у него истекает лицензия на ношение оружия. Пожалуй, зрение правда портится, ведь зимой после окончания курсов он не сдал зачет по стрельбе. В общем-то, ничего особенного, но с ним такое впервые, и это крайне неприятно. Конечно, ему проще взять и пересдать, а некоторые сдавали стрельбу по четыре, пять раз, но Харри под тем или иным предлогом с этим тянул.
   Снова треск в рации: «Пункт двадцать восемь пройден».
   - Это был предпоследний пункт в округе Румерике, - сказал Харри. - Следующий пункт будет Карихёуген, а дальше - наши.
   - Почему бы им не делать как раньше: просто говорить, где находится кортеж? Кто только придумал эти дурацкие номера? - недовольно протянула Эллен.
   - Угадай.
   - Секретные агенты! - ответили оба хором и рассмеялись.
   «Пункт двадцать девять пройден».
   Харри взглянул на часы:
   - Итак, они будут здесь через три минуты. Я настраиваю рацию на полицейский округ Осло. Проверь все еще раз.
   Рация засвистела, заверещала, но Эллен закрыла глаза и сосредоточенно вслушивалась в череду поступающих подтверждений. Потом сняла наушники.
   - Все на месте, все работает.
   - Спасибо. Надень шлем.
   - Да? Ты думаешь, нужно?
   - Ты слышала, что я сказал?!
   - Сам надень свой шлем!
   - Он слишком маленький.
   Другой голос: «Пункт один пройден».
   - Черт, иногда ты ведешь себя как полный… непрофессионал. - Эллен надела шлем, застегнула ремень под подбородком и посмотрела в зеркало.
   - Да, я тоже тебя люблю, - ответил Харри, рассматривая дорогу в бинокль. - Я их вижу.
   На вершине холма что-то сверкнуло. Харри увидел только первый автомобиль в колонне, но он знал состав кортежа: шесть мотоциклов со специально обученными полицейскими из норвежского эскортного отделения, два норвежских автомобиля эскорта, автомобиль норвежской службы безопасности, два автомобиля американской службы безопасности типа «кадиллак», в одном из которых президент. В каком - никто не знает. Или, может, он сидит в обоих, думал Харри. Один для Джекилла, другой для Хайда. А за ними - автомобили побольше: «скорая помощь», «Связь» и несколько автомобилей секретной службы.
   - Порядок. - Харри медленно водил биноклем из стороны в сторону. Воздух над асфальтом дрожал даже в это прохладное ноябрьское утро.
   Эллен уже различала очертания первого автомобиля. Через полминуты они уже будут на переезде, и работа будет наполовину сделана, а когда эти же автомобили через два дня проедут переезд в обратном направлении, они с Харри смогут вернуться к своей обычной полицейской работе. Она предпочитала иметь дело с трупами в отделе убийств, а не вставать в три часа ночи и сидеть в холодном «вольво» вместе с раздраженным Харри, которого явно тяготила возложенная на него ответственность.
   В машине тихо, если не считать сопения Харри. Эллен проверила, горят ли индикаторы раций. Колонна приближалась к подножию холма. Эллен решила, что после работы пойдет в «Жажду» и напьется. Она там заметила парня, - черные локоны, карие глаза и взгляд такой… опасный. Худощав. Интеллектуал, богема. Возможно…
   - Какого чер…
   Харри уже схватил микрофон:
   - Человек в третьем слева окне билетной кассы. Кто-нибудь может сказать, кто он?
   В ответ - только потрескивающее молчание рации. Эллен скользила взглядом вдоль ряда билетных касс. Вот он! Она увидела мужскую спину сквозь темное стекло окошка кассира - всего в сорока - пятидесяти метрах от них. Против света четко прорисовывался его профиль. Над плечом выдавался ствол с прицелом.
   - Оружие! - закричала Эллен. - У него пулемет!
   - Черт! - Харри ногой открыл дверь и, оттолкнувшись обеими руками, выпрыгнул из машины. Эллен смотрела в бинокль на автоколонну. Оставалось всего несколько сот метров. Харри снова заглянул в машину, в руках у него уже был револьвер.
   - Это не может быть кто-то из наших. Но возможно, он из секретной службы, - сказал он. - Свяжись с Центром.
   - Харри…
   - Я сказал! Посигналишь мне, если это кто-то из их ребят.
   Харри кинулся к билетной кассе, к этой спине в плаще. Кажется, у него автомат «узи». Сырой утренний воздух огнем обжигал легкие.
   - Полиция! - кричал Харри. - Police!
   Никакой реакции. Толстые стекла хорошо защищают помещение от уличного шума. Теперь незнакомец повернул голову в сторону кортежа, и Харри увидел темные очки «Рэй Бэн». Секретная служба. Или тот, кто хочет выглядеть как агент секретной службы.
   Оставалось двадцать метров.
   Как он попал внутрь, в запертую кассу, если он не секретный агент? Черт! Харри уже слышал приближение мотоциклов. Бежать дальше или не бежать?
   Он снял пистолет с предохранителя и стал прицеливаться, все еще надеясь, что автомобильный гудок разрежет тишину этого чудесного утра на одинокой дороге, в этом месте, от которого Харри хотелось бы быть как можно дальше. Инструкция была ясна, но он не мог отогнать от себя мысли:
   «Облегченный бронежилет. Никакой слаженности. Стреляй, это не твоя вина. А может, у него есть семья?»
   Кортеж быстро приближался, он был уже перед билетной кассой. Через две секунды «кадиллаки» поравняются с ней. Краем левого глаза он заметил движение: маленькая птичка взлетела с крыши.
   «Делать ставку или не делать… вечные дилеммы».
   Он подумал про низкий вырез бронежилета и прицелился на полдюйма ниже. Все утонуло в реве мотоциклов.
 

Эпизод 2
 
Осло, вторник, 5 октября 1999 года

 
   - Да, это так. Это и есть великое предательство, - сказал гладко выбритый мужчина и посмотрел в рукопись. Голова, брови, мускулистые предплечья и даже могучие руки, вцепившиеся в трибуну, - все было чисто выбрито. - После тысяча девятьсот сорок пятого власть перешла в руки врагов национал-социализма. Они развивали и внедряли в жизнь свои демократические и экономические принципы. В результате ни дня на земле не проходит без кровопролития. Даже здесь, в Европе, мы пережили войну и геноцид. А в странах третьего мира голодают и умирают миллионы, и Европе грозит массовая иммиграция, а значит, хаос, нужда и борьба за выживание.
   Он замолчал и обвел взглядом аудиторию. В помещении было совершенно тихо. Только кто-то на скамье позади осторожно похлопал. Когда мужчина продолжил свою пламенную речь, под микрофоном замигала красная лампочка - это означало: звуки записываются на магнитофон с искажением.
   - Уже не за горами счастливая беззаботная жизнь и тот день, когда мы сможем гордиться собой и нашим обществом. Война, экономическая или экологическая катастрофа - и вся эта система законов и правил, которые превращали самых отважных в простых потребителей, немедленно рухнет. Однажды великое предательство уже случилось девятого апреля сорокового года, когда наши так называемые лидеры нации сбежали от врагов, чтобы спасти свою шкуру. И прихватили с собой золотой запас, чтобы обеспечить себе жизнь в лондонских люксах. Теперь враг снова здесь. И те, кто должен защищать наши интересы, снова предают нас. Они разрешают врагам строить мечети посреди наших городов, они разрешают им грабить наших стариков и смешивать свою грязную кровь с нашей. И наш долг как норвежцев - защитить свою расу и уничтожить предателей.
   Он перевернул страницу, но в президиуме кашлянули, он остановился и поднял глаза.
   - Спасибо, думаю, мы услышали достаточно, - сказал судья и посмотрел поверх очков. - Есть ли у обвинения вопросы к подсудимому?
   Косые солнечные лучи, проникая в зал 17-го городского суда Осло, создавали над бритой головой иллюзию нимба. На подсудимом была белая рубашка и узкий галстук, который ему, судя по всему, посоветовал надеть его адвокат, Юхан Крун, что сидел сейчас откинувшись назад и нервно вертел в пальцах ручку. Круну все это очень не нравилось. Ему не нравилось направление, в каком стали задаваться каверзные вопросы обвинения, не нравилось, как откровенно его подзащитный Сверре Ульсен говорил о своей программе, и то, что Ульсен посчитал нужным закатать рукава рубашки и теперь члены суда могли видеть татуировку в виде паутины на обоих его локтях и несколько свастик вокруг левого предплечья. На правом было вытатуировано переплетение древнескандинавских символов и слово «ВАЛЬКИРИЯ» - черными готическими буквами. Так называлась одна из неонацистских банд, орудовавших поблизости от Сетеркрюсса в Нурстранне.
   Но больше всего Юхана Круна раздражало то, что за всем этим чувствовался какой-то подвох, он только не понимал какой.
   Обвинитель, невысокий человек по имени Герман Грот, мизинцем пододвинул к себе микрофон. На мизинце красовалось кольцо с эмблемой коллегии адвокатов.
   - Только пара уточняющих вопросов, господин судья, - попросил он голосом тихим и вкрадчивым. Лампочка под микрофоном стала зеленой. - Значит, когда третьего января в девять часов вы вошли в «Деннис-кебаб» на улице Дроннингенсгате, у вас имелось явное намерение исполнить свой долг, о котором вы говорите, и защитить нашу расу.
   Юхан Крун бросился к микрофону:
   - Мой подзащитный уже сказал, что возникла ссора между ним и хозяином-вьетнамцем. - Красная лампочка. - Его спровоцировали, - сказал Крун. - И я считаю, что подобные намеки совершенно беспочвенны.
   Грот прикрыл глаза.
   - Ульсен, если верно то, что говорит ваш защитник, значит, бейсбольная бита оказалась у вас с собой совершенно случайно?
   - Для самообороны, - оборвал его Крун и отчаянно взмахнул руками. - Господин судья, мой подзащитный уже отвечал на эти вопросы.
   Судья в задумчивости тер шею, разглядывая адвоката. Юхан Крун-младший был восходящей звездой и многообещающим юристом, ничуть не хуже Юхана Круна-старшего. И, видимо, поэтому судья наконец вынужден был признать:
   - Я согласен с защитником. Я думаю, что, если у обвинения вопросов больше нет, нам стоит продолжить.
   Грот удивленно вытаращил глаза. Потом кивнул и устало поднял со стола газету.
   - Вот выпуск «Дагбладет» за двадцать пятое января. В интервью на восьмой странице один из сообщников обвиняемого говорит…
   - Протестую… - начал Крун.
   Грот устало вздохнул:
   - Хорошо, скажу иначе: человек, выражающий расистскую точку зрения.
   Судья кивнул и одновременно бросил предостерегающий взгляд на Круна.
   Грот продолжал:
   - Этот человек, комментируя налет на «Деннис-кебаб», сказал, что нам нужно больше таких расистов, как Сверре Ульсен, чтобы отвоевать Норвегию. В интервью слово «расист» используется как одобрительное и даже хвалебное. А вы сами, подсудимый, считаете себя расистом?
   - Да, я расист, - ответил Ульсен до того, как Крун успел хоть что-то сказать. - В том смысле, как я это понимаю.
   - А как вы это понимаете? - улыбнулся Грот.
   Крун сжал кулаки под столом и посмотрел на президиум - на судью и двух его помощников по обеим сторонам от него. От этих троих будет зависеть судьба его подзащитного в ближайшие годы и его личная карьера в ближайшие месяцы. Два обычных представителя народа, приглашенных просто для создания духа правосудия. «Куклы в буклях» - вот как их всегда называли, но возможно, они вовсе и не были «куклами». Справа от судьи сидел молодой человек в дешевой практичной рабочей одежде, который редко отваживался поднять глаза. Полноватая девушка слева от судьи, по-видимому, лишь притворялась, что следит за происходящим; она сидела с гордо поднятой головой, так что сидящим в зале был хорошо виден уже наметившийся двойной подбородок. Среднестатистические норвежцы. Что они знают о таких, как Сверре Ульсен? Что они хотели бы знать?
   Все свидетели видели, как Сверре Ульсен вошел в забегаловку с битой под мышкой и после недолгой перебранки ударил ею по голове хозяина заведения Хо Дая, сорокалетнего вьетнамца, приехавшего в Норвегию в качестве беженца в 1978 году. Ударил так сильно, что Хо Дай больше не поднялся. Когда Ульсен начал говорить, Крун уже успел обдумать свой следующий протест.
   - Расизм, - по слогам прочитал Ульсен, разобравшись в своих записях, - есть вечная борьба против наследственных заболеваний, дегенерации и геноцида, а также надежда на более здоровое общество с более высоким уровнем жизни. Смешение рас - одна из форм двустороннего геноцида. В мире, где решено восстановить генофонды, чтобы защитить малейшую букашку, полным ходом идет смешение и разрушение человеческих рас с тысячелетней историей. В одной из статей известного журнала «Американ физиолоджист» за семьдесят второй год пятьдесят американских и европейских ученых выступили против замалчивания данных наследственности.
   Ульсен замолчал, окинул зал 17 взглядом и поднял вверх указательный палец. Теперь он стоял лицом к прокурору, и Крун мог видеть татуировку «Sieg Heil» между затылком и шеей - немой крик и своеобразное причудливое несоответствие холодной высокопарности всех этих фраз. Последовало молчание, по шуму в коридоре Крун понял, что в зале 18 объявили обеденный перерыв. Секунды шли. Крун вспомнил, что где-то читал о том, что Адольф Гитлер во время массовых митингов растягивал свои картинные паузы до трех минут. Когда Ульсен продолжил свою речь, он отстукивал пальцем такт, будто хотел вбить каждое слово и предложение в слушателей:
   - Те из вас, кто пытается отрицать борьбу рас, - либо слепцы, либо предатели.
   Он отпил из стакана, стоявшего перед ним.
   Прокурор воспользовался этой паузой и задал очередной вопрос:
   - По-вашему, в этой борьбе вы и ваши сообщники, часть которых находится сейчас в зале, единственные, кто имеет право нападать в этой борьбе?
   Послышалось мычание присутствующих в зале бритоголовых.
   - Мы не нападаем, мы обороняемся, - ответил Ульсен. - Это право и обязанность всех рас.
   Кто-то из присутствующих прокричал что-то Ульсену, и он продолжал с улыбкой:
   - И в чужих расах можно найти национал-социалистов с расовыми убеждениями.
   Одобрительный смех и аплодисменты присутствующих. Судья попросил тишины и вопросительно посмотрел на прокурора.
   - Это все, - сказал Грот.
   - Есть ли у защиты какие-нибудь вопросы?
   Крун покачал головой.
   - Тогда попрошу ввести первого свидетеля обвинения.
   Прокурор кивнул приставу, тот открыл заднюю дверь, высунулся в нее и что-то сказал. За дверью скрипнул стул, дверь широко открылась, и вошел крепкого вида мужчина. Крун отметил тесноватый в плечах пиджак, черные кожаные штаны и такого же цвета высокие сапоги. Бритая голова. Судя по стройной фигуре атлета - лет тридцать. Но красноватые белки глаз и тонкие лиловые жилки на бледном лице делали его старше лет на двадцать.
   - Офицер полиции Харри Холе? - спросил судья, когда свидетель занял свое место.
   - Да.
   - Вы хотите, чтобы ваш адрес остался…
   - В тайне. - Холе показал большим пальцем через плечо. - Они уже пытались наведаться ко мне домой.
   Снова недовольные выкрики.
   - Холе, вы уже давали показания? И присягу?
   - Да.
   Крун замотал головой, как резиновая собачка, какими некоторые водители украшают свои машины, и начал лихорадочно копаться в документах.
   - Итак, Холе, вы работаете следователем в отделе убийств, - начал Грот. - Почему к вам попало это дело?
   - Потому что мы допустили ошибку.
   - Простите?
   - Мы не думали, что Хо Дай выживет. Обычно это не удается тем, у кого проломлен череп и выбита часть его содержимого.
   Крун видел, как лица членов суда растягивает непроизвольная ухмылка. Но это еще ничего не значит. Он отыскал бумагу с именами помощников судьи. Вот там и была… ошибка.
 

Эпизод 3
 
Улица Карл-Юхансгате, 5 октября 1999 года

 
   «Ты умрешь».
   Эти слова звенели в ушах старика, пока он шел по лестнице, а потом стоял, ослепленный ярким осенним солнцем. Его зрачки медленно сужались, а он стоял, вцепившись в перила, и глубоко дышал. Он слышал какофонию машин, трамваев, пищащих светофоров. И голоса - возбужденные радостные голоса людей, пробегающих мимо, звонко стуча каблуками. И музыку - слышал ли он раньше столько музыки? Но ничто не могло заглушить звенящих слов: «Ты умрешь».
   Как часто он стоял здесь, на лестнице у входа в приемную доктора Буера? Два раза в год, в течение сорока лет, то есть восемьдесят. Восемьдесят обычных дней, точно таких же, как этот. И никогда раньше он не обращал внимания на людей на улицах, на то, как они радуются жизни, как они хотят жить. Стоял октябрь, но погода была майская. В этот день все было убийственно спокойно. Может, он преувеличивает? Он слышал ее голос, видел, как от солнца к нему устремляется ее силуэт, различал черты ее лица, тонущие в торжественно-ярком свете.
   «Ты умрешь».
   Бесконечная белизна вновь обрела цвет и превратилась в Карл-Юхансгате. Он спустился по ступенькам лестницы, остановился, посмотрел направо, потом налево, словно не зная, куда теперь идти, и погрузился в размышления. Вдруг он вздрогнул, будто кто-то разбудил его, и пошел в сторону Королевского дворца - шаткой походкой, глядя под ноги, сгорбившись в ставшем великоватым шерстяном пальто.
   - Опухоль увеличилась, - сказал доктор Буер.
   - Ладно, - ответил он тогда, посмотрел на Буера и подумал, что в медицинском училище, наверное, учат снимать очки, когда нужно сказать что-то серьезное или когда близорукому врачу не хочется видеть глаза пациента. Теперь, когда у него начали появляться залысины, доктор стал походить на своего отца, доктора Конрада Буера, а мешки под глазами придавали ему такое же вечно огорченное выражение.