Нестеренко Юрий. Резервная копия

   – Шила? – В моем присутствии он все же воздержался от словечек типа “сладкая”. – Я, кажется, чуть задержался, но… О боже!!!
   Надо отдать ему должное – он моментально понял, что она мертва. От лучевого оружия остаются аккуратные маленькие дырочки, почти всегда бескровные, так что их не сразу заметно.
   Он резко обернулся и натолкнулся взглядом на мой пистолет.
   – Что вы наделали… – пробормотал он.
   – Это наши с Шилой дела, – ответил я. – Вы в них не вмешивайтесь, а я не буду вмешиваться в ваши. Вы ведь пришли сюда ее трахнуть? Ну так валяйте, она, как видите, в полной готовности. А я пока подожду.
   – Вы совершаете ужасную ошибку, – произнес он. – Давайте спокойно все обсудим.
   – Ты не понял, что я сказал? – я нетерпеливо шевельнул стволом в сторону трупа. – Давай, приступай.
   – Рональд, выслушайте меня. Вы находитесь в состоянии стресса…
   – Снимай штаны.
   – Что? – Он глупо уставился на меня.
   – Штаны. Ты должен их снять. Ты ведь не можешь трахнуть ее в штанах? Это не под силу даже психокорректору, правда?
   – Рон…
   – Говорить будешь, когда я разрешу. Снимай, а то я начинаю терять терпение.
   Не сводя взгляда с кончика ствола, он расстегнул и спустил ниже колен брюки, затем трусы. Я брезгливо поморщился и перевел ствол на обнажившуюся плоть.
   – И этим ты хотел трахнуть Шилу? Тебе, должно быть, приходится здорово промывать мозги пациенткам, чтобы они согласились трахаться с тобой. Пожалуй, если я выстрелю туда, ты ничего особенного не потеряешь.
   – Пожалуйста, не стреляйте, – прорвалось у него. От его профессионального самообладания не осталось и следа. – Я сделаю все, что вы хотите…
   – Я хочу, чтоб ты умер.
   – Пожалуйста, умоляю вас…
   – Бери ручку, бумагу и пиши, – я подошел к терминалу гостиной, выдернул бумагу из принтера и положил на столик. – Признание во всех случаях секса с пациентками. Имена, фамилии, даты. Не вздумай врать.
   – Да-да… я сейчас… – путаясь в болтающихся на лодыжках штанах, он подошел к столику и принялся писать, неумело водя ручкой. Не часто в наше время человеку приходится писать от руки что-нибудь более сложное, чем собственную подпись.
   Одного листа ему не хватило, пришлось дать еще один. Я бегло просмотрел крупные каракули, не забывая следить за Ловеллом, затем отложил их в сторону.
   – Очень хорошо. Теперь иди к Шиле.
   Он прошаркал к дивану и остановился, преданно глядя на меня.
   – Хочешь еще что-нибудь сказать перед смертью?
   – Вы же обещали, что отпустите меня!
   – Я? – удивился я. – Когда? Я только велел, чтобы ты написал признание.
   – Моя смерть вам ничего не даст! – он сорвался на визг. – У меня есть резервная копия!
   – Во-первых, тебе это ничем не поможет – ты-то сдохнешь, – напомнил я. – Во-вторых, до твоей копии я тоже доберусь, как только она появится. – На это, конечно, у меня уже не оставалось времени, но он-то этого не знал.
   Он силился еще что-то сказать, но издавал только нечленораздельные звуки. Внезапно из вялого пениса Ловелла на его голые ноги, на спущенные штаны и на пол полилась желтая струйка мочи.
   Я выстрелил.
   Забрав листки из гостиной, где уже распространялся мерзкий запах, я прошел в свой бывший кабинет и включил терминал там. Я сунул признание Ловелла в сканер и отправил копии в Комиссию по медицинской этике и в редакции нескольких газет.
   Теперь следовало позаботиться о себе и удалить из памяти домашнего компьютера всякие упоминания о моем визите. Я привычно ввел имя “администратор”, пароль и…
   “Пароль неверен. Доступ запрещен”, – огорошила меня машина.
   Опечатка? Я попробовал еще раз. Тот же результат.
   Шила! Чертова сука, она сменила пароль! Вот уж не думал, что это придет в ее глупую голову. К компьютерам она относилась так, как первобытный дикарь – к магическим амулетам. То есть пользовалась, не имея понятия, что это такое, и уж тем более не смея что-то менять. Не иначе, Ловелл ее надоумил.
   Так, ладно, без паники. Несмотря на все разъяснения специалистов по информационной безопасности, которые сейчас печатают даже в женских журналах, абсолютное большинство пользователей – а уж такие, как Шила, в первую очередь – используют очень простые и легко подбираемые пароли. Чаще всего – имя сексуального партнера. Как зовут Ловелла? Джон? Нет, кажется, Джеймс.
   “Джеймс”, – ввел я.
   “Пароль неверен. Доступ запрещен. Предупреждение! Трижды введен неверный пароль. Доступ заблокирован”.
   Ну, это еще не так страшно. Это только на пятнадцать минут. А вот если и следующая серия из трех попыток окажется неудачной, компьютер отправит сигнал в полицию…
   Пятнадцать минут я слонялся по дому, как зверь по клетке. Наконец уселся за терминал в спальне.
   “Джим”.
   “Пароль неверен. Доступ запрещен”.
   “Ловелл”.
   “Пароль неверен. Доступ запрещен”.
   Вот дерьмо. Если идея смены пароля принадлежит Ловеллу, то, может быть, “Шила”? Нет, он был не так глуп – если пароль придумал он, мне его в жизни не подобрать… Да и рисковать больше нельзя. Придется потрошить компьютер.
   Я поднялся на чердак, куда от всех терминалов сходились провода к центральному системному блоку. Чтобы вытащить матрицу с записью, придется отключать питание – а это значит отключение управляемых компьютером систем безопасности по всему дому. А это, в свою очередь, значит сигнал в полицию. Но не сразу – бывают ведь и случайные сбои питания, – а через тридцать секунд. Чертовски мало, но надо успеть.
   Я вздохнул, надел перчатки, еще раз мысленно представил всю последовательность действий и вырубил оба тумблера, основной и резервный. Не тратя время на отвинчивание, срезал винты лучом. Сорвал крышку. Отсоединил шлейфы других устройств – матрица специально упрятана в самый низ, чтоб труднее было извлекать. Сорвал пломбы. Выдернул разъемы. Еще четыре выстрела по кронштейнам – не повредить бы чего по соседству… Рванул из недр корпуса увесистый прозрачный параллелепипед.
   Не поддается!
   Рванул сильнее – матрица выскочила, но при этом я порвал перчатку о разрезанный кронштейн. Однако рука вроде не пострадала – а то бы они нашли частички крови и кожи, и ДНК-анализ указал бы на меня даже точнее, чем компьютерная запись. Теперь подсоединить обратно все шлейфы (главное – не перепутать, какой куда!) и, не тратя времени на закрывание крышки, снова включить питание.
   Я посмотрел на часы. Ровно тридцать секунд. Кажется, уложился. Или нет? Монитор показал, что терминалы в трех комнатах не работают – видимо, что-то я все-таки подсоединил криво. Но это мелочи, а вот время…
   Матрицу я отправил в мусоросжигатель, выставив максимальный температурный режим, а сам выбежал из дома и прыгнул в мобиль, велев компьютеру подняться на скоростной эшелон и лететь в противоположном от ближайшего полицейского участка направлении.
   Минут через двадцать, несколько раз поменяв курс, я удостоверился, что меня не преследуют. Но город, пожалуй, лучше все-таки покинуть. Почему бы не слетать, к примеру, на западное побережье? А там в спокойной обстановке подумаем, что делать дальше… Дом можно арендовать прямо в полете.
   Но вот чего я не могу сделать прямо в полете – это поесть. В мобиле остались лишь ингредиенты для пары коктейлей, этого явно недостаточно. Перед дальней дорогой надо бы подкрепиться. Я запросил у компьютера ближайший ресторан.
   – “Желтый цеппелин”, сэр, – ответил компьютер. – Два километра, десять часов.
   “Десять часов” – это не время работы, а направление. И действительно, повернув голову на шестьдесят градусов влево, я и без всякого компьютера смог увидеть “Цеппелин” – огромный вакуумный аэростат, висящий над городом на восьмисотметровой высоте. Четыре троса, заякоренные на крышах ближайших небоскребов, удерживали его на месте. Сбоку он и впрямь походил на цеппелин, но собственных двигателей у него не было, да и форма была на самом деле не веретенообразной, а эллипсоидной, этакий сплюснутый сверху и снизу шар. Верхняя часть эллипсоида была не желтой, а синей от фотоэлементов, питавших ресторан энергией. Гондола, тоже круглая, имела две палубы – на нижней находилась стоянка мобилей, на верхней – собственно сам ресторан, окруженный смотровой галереей. Вскоре после свадьбы Шила упросила меня свозить ее туда, но больше я там не был: цены кусаются, да и вообще я всегда предпочитал тратить на еду как можно меньше времени и питаться дома.
   Но сейчас я решил, что мой визит в “Цеппелин” не слишком подорвет бюджет Рона Второго, и я вполне могу позволить себе поужинать там во второй и последний раз в жизни. На стоянке как раз осталось последнее свободное место, куда я и посадил свою машину. По ажурной винтовой лестнице я поднялся на вторую палубу и вошел в ресторан.
   Внутреннее убранство воспроизводило стиль “Хинденбурга” и других дирижаблей прошлого века. Разумеется, вместо стали, кожи и дерева использовались современные сверхлегкие полимеры, но иллюзия выглядела очень правдоподобно. Даже свет орбитального зеркала, бивший прямо в круглые восточные иллюминаторы, встречал на своем пути не обычное поляризационное затемнение, а старинные шторки. Роботы-оркестранты (скорее всего – нашего производства), одетые по моде двадцатых годов XX столетия, наигрывали негромкие мелодии в стиле ретро.
   Я сел за свободный столик и подождал, пока официант в форме стюарда принесет мне меню. В “Цеппелине” столики не оборудовались терминалами, и заказ можно было сделать только таким образом. Большинство названий блюд было мне незнакомо – я никогда не был гурманом, – и я доверился выбору официанта. С аппетитом съев что-то рыбное под пикантным соусом и запив бокалом белого вина, я принялся оглядывать посетителей, лениво размышляя, какова была бы их реакция, если бы они узнали, что рядом с ними ужинает вооруженный убийца трех человек.
   За соседним столиком сидела худенькая девушка, выглядевшая лет на шестнадцать. Это, конечно, ничего не значило – в этом сезоне модно выглядеть лет на шестнадцать, а на самом деле ей запросто могло быть все тридцать пять. Не ослепительная, но довольно симпатичная, она сидела тем не менее одна: на ней не было значка оферты, подтверждающего готовность знакомиться, и никто не отваживался подсаживаться за ее столик – кому охота попасть под действие Закона о харассменте. Не особо задерживаясь на ней взглядом – это ведь тоже харассмент, – я посмотрел левее, на смачно глодающего индюшью ножку толстяка; мой взгляд уже без всякого понукания скользнул еще дальше, и то, что я увидел в иллюминаторе за плечом обжоры, мне совсем не понравилось.
   К “Цеппелину” приближался полицейский мобиль. Зависнув на уровне иллюминаторов, он скользнул вниз, и через несколько секунд пол чуть заметно качнулся. Я знал, что свободных мест на посадочной площадке нет, да и крена приземление туда практически не вызывает. Значит, мобиль пришвартовался с внешней стороны, и прилетевшие, оставив гравикомпенсатор включенным, сейчас переходят на площадку по трапу. Значит, им очень нужно попасть сюда.
   Я сунул руку во внутренний карман.
   В дверях показались двое полицейских, в форме и при оружии. Оружие, правда, висело у них на поясе. Будь они поумнее, они бы вошли как штатские. Но полиция, со всем ее современным техническим арсеналом, просто отвыкла от того, чтобы ей оказывали сопротивление. Они привыкли, что противостояние с преступником длится лишь до тех пор, пока необходимо его вычислить и найти. После чего он поднимает руки со словами “Ладно, ваша взяла, офицер”. Всякий преступник знает, что, раз уж его нашли, шансов у него нет, и, сопротивляясь, он только значительно ухудшит свое будущее. Но это не распространяется на тех, у кого просто нет будущего.
   Они оглядели гостей и двинулись прямиком ко мне, провожаемые любопытными взглядами. Черт, быстро же они на меня вышли… Должно быть, распускаемые правозащитниками слухи о секретных маяках, которые ставятся на каждый мобиль и включаются по сигналу из полиции, все-таки правда.
   И в этот момент девушка из-за соседнего столика поднялась и двинулась к выходу, оказавшись между мной и полицейскими. Решение созрело мгновенно. Я вскочил, обхватил ее за горло локтевым сгибом левой руки, прижимая к себе, а правой вдавил ей ствол в висок.
   – Никому не двигаться!
   Ответом мне был дружный женский визг. Моя денница, впрочем, не визжала, она только удивленно ойкнула. Вопреки моему приказанию, посетители, вскакивая из-за ближайших столиков, бросились врассыпную.
   – Всем лежать! – гаркнул я. – На пол!
   Лучевое оружие – замечательная штука, но в одном оно все-таки уступает огнестрельному: из него нельзя полоснуть грохочущей очередью над головами. Невидимый и беззвучный луч не оказывает такого психологического эффекта. Кое-кто все же распростерся на полу, стараясь забиться под столики, но остальные продолжали разбегаться.
   В этом, впрочем, был и положительный момент: ломанувшиеся к выходу едва не снесли полицейских. На какой-то момент в этой суматохе я потерял своих противников из вида, а когда между полуоголенными женскими и облаченными в разноцветные костюмы мужскими спинами вновь мелькнул темно-синий мундир, я увидел, что стоящий напротив меня и раздраженно расталкивающий толпу полицейский только один. Я быстро повернул голову налево, потом направо – и как раз вовремя, чтобы заметить его напарника, заходившего сбоку. Продолжая прикрываться заложницей от первого, я развернул руку с пистолетом в сторону второго. Тот тоже вскинул свое оружие с явным намерением стрелять. Закрыться я уже не успевал и потому выстрелил первым.
   Коротко вскрикнув и выронив пистолет, он упал на столик позади себя. Столик опрокинулся, и полицейский свалился на пол. Люди, видевшие это, застыли в ужасе. Еще кто-то пронзительно завизжал.
   Я резко обернулся к оставшемуся полицейскому, целясь в него из-за плеча девушки. Тот поспешно поднял руки; его пистолет повис скобой на указательном пальце.
   Воцарилась мертвая тишина. Даже роботы перестали играть – их программа предусматривала остановку при наличии признаков чрезвычайной ситуации. Те из гостей, кто еще не успел выбежать из ресторана, замерли на месте – иные в достаточно комичных позах.
   – Брось оружие и подтолкни ногой ко мне, – велел я полицейскому.
   Он повиновался.
   – Теперь иди в свой мобиль и убирайся. И передай своим, чтобы не приближались к ресторану, если хотите видеть заложников живыми. А вы все на пол, руки за голову, быстро!
   Теперь они меня послушались.
   – Каковы ваши требования? – спросил полицейский уже на пороге.
   – Я сформулирую их позже и пришлю вам кого-нибудь. А сейчас проваливай.
   Пол несколько раз чуть дрогнул, и я увидел в иллюминаторы, как разлетаются в разные стороны мобили тех, кто успел выскочить. Не выпуская девушки, я развернулся на месте, обводя зал стволом пистолета. Среди распростертых на полу фигур было два официанта, но ими, конечно, персонал “Цеппелина” не исчерпывался.
   – Эй, – сказал я, – эй, официант! – Оба подняли головы. Я ткнул пистолетом в сторону ближайшего. – Ты. Сходи и приведи всех, кто здесь работает. И без глупостей. Я сказал – всех, значит – всех.
   Пока он ходил за коллегами, я, заставив девушку присесть, подобрал лежавший у ног пистолет и сунул в карман. Затем, волоча заложницу за собой, подошел к подстреленному полицейскому, тронул его ногой. Он был мертв. В его серых глазах застыло удивление.
   Скверно. Я не хотел убивать полицейского. Но если бы я не выстрелил, он бы убил меня. А впрочем, какая теперь разница? Я – всемогущ!
   Я подобрал и его пистолет. Теперь рукоятки торчали у меня из обоих карманов. Не слишком удобно. Пожалуй, надо было дать первому уйти вместе с оружием. Сработал дурацкий стереотип из старых боевиков…
   Вернулся официант, с ним официантка – “стюардесса” и еще четверо в обычных костюмах. Так как в нормальных условиях они не выходили в зал, им не нужен был маскарад, и теперь трудно было сказать, кто из них повар – оператор кулинарных машин, кто администратор, кто инженер… Да и не важно.
   – Леди и джентльмены, мы отправляемся в небольшое путешествие, – объявил я. – Кто-нибудь из вас, – я указал пистолетом на персонал, – пойдите и отцепите тросы.
   – Но… это невозможно, – попытался протестовать один из них.
   – В самом деле? – Я прицелился ему в голову.
   – Не надо геройства, Джонс, – сказал другой. – Я сделаю это, мистер, только не стреляйте! Мне надо сходить за инструментом.
   – Хорошо, – кивнул я. – Но помни, без глупостей.
   Он нырнул в дверь с табличкой “Только для членов экипажа”, откуда они появились перед этим. Минуту спустя он вышел снова, держа в руке какую-то блестящую железяку, похожую на разводной ключ, и прошел мимо меня к выходу на галерею. Я увидел, как он идет снаружи мимо иллюминаторов…
   Вдруг раздался оглушительно громкий сухой щелчок, и одновременно что-то ударило меня в спину. Я не устоял на ногах и повалился на пол вместе с девушкой. В недоумении обернувшись, я обнаружил, что один из посетителей вскочил на ноги, и в руке у него дымится огнестрельный пистолет.
   Проклятье, кто же мог подумать, что у одного из этих придурков окажется оружие! Какой нормальный человек в наше время ходит в ресторан с пистолетом?! Только чокнутые маньяки вроде тех, что в прошлом веке были помешаны на рытье противоядерных убежищ… Но самое скверное, что он явно собирался стрелять во второй раз, а я лежал в чертовски неподходящей позе и никак не успевал навести на него оружие первым.
   Однако в этот момент ресторан качнуло. И не слегка, как при взлете мобиля с края площадки, а очень основательно, как морское судно в сильный шторм. Повалились стулья, поехали под уклон столы, бились и катились падающие бутылки, расплескивая по полу вино, заложники скользили по полу среди сыплющихся, кувыркающихся и дребезжащих тарелок и бокалов из небьющегося материала… Герой-самоучка тоже не устоял на ногах и грохнулся вместе с пистолетом, приложившись боком об столик. Я выстрелил в него, но не попал, потому что мы с моей пленницей теперь тоже скользили вниз.
   Он вскочил, кривясь от боли, бросился бежать вверх по накренившемуся полу, поскользнулся на какой-то закуске, упал на колени и продолжил бегство уже на четвереньках. Мне было уже не до стрельбы, ибо я почти въехал в копошащуюся людскую кучу у стены и должен был энергично отползать, пока они не опомнились и не вырвали у меня оружие. Когда, наконец, я счел свое положение достаточно устойчивым, в прямом и переносном смысле, мой противник был уже у выхода. Я выстрелил ему вслед и, кажется, попал, судя по донесшемуся вскрику. В следующий миг он скрылся за дверями, и я не знаю, насколько серьезной оказалась его рана.
   Едва все более или менее успокоилось, инженер или кем он там был отцепил второй трос, и ресторан снова накренился, теперь уже в другую сторону – к счастью, не прямо противоположную, иначе люди, столы и стулья всей кучей поехали бы прямо на меня. Наученный горьким опытом (а ведь мог бы и сам подумать, к чему приведет отцепление тросов!), я уперся подошвами ботинок в пол и на сей раз остался на месте.
   После отсоединения третьего троса ресторан накренило сильнее всего, да еще вдобавок начало вращать. Я увидел в иллюминатор своего посланца, который уже не шел по галерее, а полз, цепляясь за внешнюю оградительную сетку. Он взглянул внутрь, я погрозил ему пистолетом, и он, восприняв это как призыв поторопиться, с удвоенной энергией пополз к четвертому тросу. Через пару минут ресторан сильно качнуло в последний раз, и он, слегка пошатавшись с быстро затухающей амплитудой, выровнялся. Ничем больше не удерживаемый, он плыл по воздуху, плавно набирая высоту.
   Я тяжело поднялся на ноги и поднял полузадушенную пленницу. Остальные заложники ругались, стонали и кряхтели, барахтаясь вдоль стен, выбираясь из-под столов и стульев. Зрелище они являли презабавное – облитые вином, перемазанные соусами и пюре… Дамы пытались привести в порядок разорванные платья, ползали на четвереньках, разыскивая потерянные туфли и сумочки. Кто-то истерически верещал, отпихивая от себя труп полицейского.
   У меня жгло бок и спину с правой стороны. Приложив туда на миг руку с пистолетом (левой я все еще удерживал девушку), я, как и ожидалось, почувствовал горячее и влажное. Раз я мог стоять, вряд ли рана была по-настоящему опасной, но сил она мне отнюдь не прибавляла, особенно учитывая, что кровотечение еще продолжалось.
   Я оценил ситуацию. Один, раненый, я вряд ли совладаю с этой оравой, у которой раздражение вот-вот пересилит страх. Девушка прикрывает меня только с одной стороны, и у меня нет глаз на затылке. Одну пулю в спину я уже получил…
   – Тихо! – рявкнул я. Заложники замолчали, вспомнив о своем положении. Множество взглядов, испуганных или разозленных, устремились на меня. – Слушайте все! Сейчас вы, без паники и давки, а организованно, пройдете вдоль стен на выход. Спуститесь на нижнюю палубу, сядете в свои мобили и улетите. Моей заложницей остается эта девушка. Передайте полиции, что, если они хотят снова увидеть ее живой, ни один мобиль не должен подходить к “Цеппелину” ближе чем на километр. Пока это все.
   Нельзя сказать, чтобы у них получилось совсем без паники и давки, хотя они старались. Последние еще толкались в дверях, а первые внизу уже ругались по поводу состояния своих мобилей, которые во время расцепления тоже ездили по площадке, сталкиваясь друг с другом, хотя внешнее ограждение и удержало их от падения вниз.
   Серия толчков, теперь, когда аэростат не был привязан, более заметных, возвестила об их отлете. Освободившись от тяжести мобилей и людей, ресторан быстро пошел вверх. Почувствовав падение давления и температуры снаружи, входная дверь автоматически герметизировалась.
   Я подвел девушку к забытому у стены трупу полицейского, снял у него с пояса наручники и защелкнул их на ее заведенных за спину руках. Браслеты тут же автоматически сузились, подстраиваясь под тоненькие запястья. Интересная штука эти современные полимеры… Она не сопротивлялась, только спросила:
   – Зачем? Я ведь все равно не сбегу. Куда бежать с летящего аэростата?
   – А твой мобиль?
   – До него еще надо добраться. А я не знаю, как разблокировать дверь.
   – Я тоже, – усмехнулся я. – Но я ранен, и ты могла бы этим воспользоваться.
   – А если я пообещаю не пользоваться?
   – Мне очень хочется верить твоим обещаниям, но наручники надежнее. Но ты не думай, я не хочу причинять тебе зла. Давай присядем.
   Я вытащил из груды мебели стол и пару стульев и поставил это все на середину зала. Нашлась даже почти чистая скатерть и прозрачная вазочка с искусственными цветами. Застелив стол скатертью и водрузив на нее цветы, я сделал приглашающий жест. Девушка неловко присела на краешек стула.
   – Что будешь пить? – осведомился я. – Сегодня я Угощаю.
   – Как? – усмехнулась она, звякнув цепью. – Лакать из миски?
   – Через соломинку, – предложил я.
   – Безалкогольное красное вино. Я не люблю спиртное.
   – Хорошо. Подожди немного.
   Я обошел зал, проводя инспекцию неразбившихся закупоренных бутылок, и через несколько минут вернулся с двумя из них. Безалкогольное для нее и обычное – для меня. Мне-то уже незачем заботиться о своем здоровье. Зайдя в дверь “Только для членов экипажа”, я вернулся с двумя чистыми бокалами и соломинкой в пакетике.
   Хотя соломинка была длинной, девушке все же пришлось наклониться, чтобы поймать ее губами. Я рассеянно смотрел на ее рассыпавшиеся каштановые волосы и думал, что это, пожалуй, их естественный цвет.
   – Куда мы летим? – спросила она, отпив около трети бокала.
   – Куда ветер дует, – пожал плечами я. – Если верить утреннему прогнозу, сейчас он юго-восточный.
   – Но у вас есть какая-то конечная цель?
   – Нет, – ответил я.
   – Тогда зачем вы все это устроили?
   – А что мне оставалось делать?
   – Как что? Просто позволить им увести меня.
   Я поперхнулся, брызнув вином на скатерть.
   – Тебя? Ты хочешь сказать, что они приходили за тобой?
   – Ну конечно, – пожала плечами она. – Я уже собиралась им сдаться.
   – Что ты такое натворила? – рассмеялся я, не зная, стоит ли принимать ее слова на веру. -Ограбила банк?
   – Ну, не совсем, – ответила она серьезно. – Взломала школьную сеть и исправила кое-какие оценки.
   Я расхохотался в голос.
   – И из-за этого, по-твоему, станут присылать двух полицейских с оружием и наручниками?
   – Взлом компьютерных сетей – федеральное преступление, – строго сказала она, явно недовольная недооценкой своего криминального таланта. – От года до двадцати, в зависимости от последствий. А У меня это к тому же не первый случай. В первый раз меня замели два года назад, но тогда я отделалась предупреждением, потому что мне еще не было шестнадцати.
   – Так ты, выходит, хакер?
   – Есть немного, – улыбнулась она.
   – И тебе не тридцать пять?
   – В августе будет семнадцать.
   Мне вдруг расхотелось смеяться. А что, если это правда? Если полиция приходила за ней, а меня никто не искал и не подозревал? А я, выходит, своими руками отнял у себя последние три недели… точнее, две недели и пять дней. Ибо будущее мое, особенно после убийства полицейского, абсолютно однозначно, и никакие заложники не позволят мне оттянуть его больше чем на несколько часов.