ОГОНЬ + ВОДА = МЕДНЫЕ ТРУБЫ

   Был у Вики сосед – дедок, который знал всё на свете. Очень, ну очень любознательный. Он и сообщил Вике то, что решило бы все проблемы и её, и Фомы.
   – Такую болезнь, уж ты меня, миленькая, слушай, – говорил он, зазвав Вику в недра своей квартиры, – лечить надо один раз. Простым средством – а проходит на всю жизнь и больше уже никогда не привязывается. И печёнка здоровая, хоть водку, милая, вёдрами глуши…
   Секрет его лечения был простой и предельно народный – нужно было проглотить вошь обыкновенную. Проглотить, понятное дело, не Вике, а тому, кто болеет.
   – В воши такие полезные качества, что болезнь наповал валит, прямо сразу… – дед говорил так едко, что Вика полностью поверила.
   Теперь две проблемы встали перед ней – где достать вошь, потому что сосед своего товара не имел и посоветовать ничего не мог. И вторая – вошь должна быть живая в момент её глотания: ей предстоит, выделив свои полезные качества, умереть внутри больного организма Фомы, иначе никакого эффекта не будет.
   Как всё это устроить – Вика не знала. Оставалось только жаловаться подруге. Вика так и сделала.
   Подругу звали Лариска. Уже по телефону, общаясь с встревоженной Викой, она поняла, как можно всё устроить.
   – Вика, собирайся, мы едем к Брысе! По дороге объясню, почему к ней… – заявила она и уже через пятнадцать минут стояла у дверей Викиной квартиры.
   Брыся была когда-то одноклассницей Лариски и Вики, а теперь работала медсестрой в детской больнице. Особой дружбы они с Брысей никогда не имели, но и откровенной недружбы тоже.
   – Я у Брыси была на работе один раз, но точно уже не помню, как её искать, – при всей своей худобе Лариска умела ходить очень быстро, да ещё и говорить много и тоже быстро, так что Вика едва-едва за ней поспевала, – но это ничего, найдём.
   Перед Викой снова была больница, только детская. Приятного в ней тоже оказалось мало – хорошо только, что здание находилось почти в центре города, да и построено оно было в позапрошлом веке.
   – У-гу-гу-гу! – моталось по коридорам с высокими потолками словно отсыревшее эхо.
   И совсем это было не у-гу-гу-гу, эхо ещё и всё перевирало – это Лариска спрашивала у проходящей мимо медсестры:
   – Скажите, а где тут терапевтическое отделение?
   – Какое терапевтическое? – удивилась медсестра, словно впервые слышала это слово. – Кто вам нужен?
   Услышав имя Брыси, она малость подумала, а потом снялась с места и, уже удаляясь, махнула рукой:
   – Идите во вторую соматику.
   Лариска хотела возмутиться невоспитанностью этой медсестры – что она, по-человечески, что ли, ответить не может, но на первой же двери оказалось написано, что там и есть вторая соматика.
   Дети носились по коридору, который открылся сразу Вике и Лариске за дверью «второй соматики», как угорелые. У них только что закончился тихий час и полдник. Как ледокол сквозь айсберги, пробиралась между ними Брыся в халате и замысловатом чепчике. Она хватала некоторых детей, встряхивала, громко ругалась, перекрикивая визги и верещание, – Брыся, наверное, хорошо работала.
   – Мы что, у них будем искать? – в ужасе спросила Вика у Лариски, пока Брыся узнавала их и подходила ближе, радостно всплескивая руками.
   – Паразиты, а не дети, – втолкнув в одну из комнат мальчика, которому, чтобы не упасть из-за этого, пришлось ускориться, сказала Брыся и, весело улыбаясь, подошла к Лариске и Вике. – Какими судьбами, девчонки? Вот уж кого не ждала… Пойдёмте ко мне. Не балуйся, Казаков, я сказала, а то мигом у меня будешь в боксе сидеть. А маме твоей скажу, что у тебя карантин. Понял?
   «В боксе сидеть – это страшное наказание, – подумала Вика, увидев, как борзый мальчонка сразу притих и тихонько встал к стеночке. – Бедный Фома…»
   – Заходите, тут у нас типа комнаты отдыха, – сказала Брыся и завела Вику с Лариской в крошечный закуток без окна. Дверь она оставила открытой и время от времени выглядывала в коридор.
   Минут пять они говорили про жизнь, про то, кто чем занимается, кто и что знает о судьбах других одноклассников, а потом Вика сказала:
   – Одним словом, нам нужна вша. Живая. Очень нужна, – и коротко объяснила зачем.
   – У вас тут ведь должны быть вшивые дети, помнишь, ты рассказывала? – заглянула Лариска прямо в лицо Брысе, и той ничего не оставалось, как кивнуть:
   – Есть. То есть должны быть. Вернее, их не должно быть, но есть… – Вика подумала, что Брыся стесняется, а на самом деле она просто вспоминала что-то. – Погодите, я сейчас…
   С этими словами она быстро вышла из комнаты и пропала где-то.
   – Неужели это так просто? – удивилась Вика.
   – Я ж тебе и говорю – сейчас на подносе принесёт, – Лариска всегда была уверена в успехе.
   – Целый поднос, и всё вши, вши?
   – Ага.
   Но Брыся пришла с пустыми руками – она всего лишь ходила давать таблетки ребёнку.
   – Дело в том, что вшивых-то на самом деле у нас полно бывает, – сказала она, когда вернулась.
   – Маленькие беспризорники которые или дети бомжей, да? – спросила Вика.
   – Да нет, у нормальных, у домашних детей вошки, – спокойно ответила Брыся.
   – А родители куда смотрят? – удивилась Лариска.
   – Ну, получается, мимо вошек, – развела руками Брыся. – Вы что, такие родители бывают… Когда поступают к нам в больницу с ребёнком, мы их обязательно на педикулёз осматриваем – если ребёнок один ложится, то только ребёнка, а если с мамой – то и того, и другого. Вот они, эти мамы, так против, как будто мы их права человека нарушаем, – скандалят, не даются, одна чуть ли не министру здравоохранения звонить собиралась.
   – Ого.
   – Да. Пришла, значит, она вот с такой причёской! – Брыся подняла руки и сомкнула их кольцом над головой. – Эдакая фуфочка… Вот именно у неё-то вошки и были. Как разгребла я эту причёску, гульку такую накладную, всё начёсано, лака море – а там вохи: видимо-невидимо! Друг на друге катаются! И у девочки её тоже гнидки нашла… Если вам интересно, конечно, – вдруг остановилась Брыся.
   – Конечно, конечно, интересно! – с восторгом воскликнула Лариска, которой только дай послушать что-нибудь эдакое. Но только послушать, в крайнем случае посмотреть, но чтобы с ней что подобное – ни-ни, на это она не согласна.
   – А ты нам когда, прямо сейчас наловишь? – До Фомы добираться было почти полтора часа, Вика спешила и волновалась. – Если можно, конечно.
   – Ну, пойдёмте в бокс, есть там у меня пациент, как раз в обед поступил. Сидит там как миленький, ждёт обрабатываться… Сейчас, только я порядок наведу и зайду за вами. Посидите. – С этими словами Брыся вышла – и тут же понёсся над детским гвалтом её командный голос.
   – Вик, а может, мы не пойдём, пусть она одна наловит, а то вши на нас перепрыгнут? – Лариска неуверенно заёрзала и даже зачесалась.
   – Хочешь – не ходи, а мне надо, – заявила Вика.
   – Ну, идёмте! – тут же появилась Брыся и крутанула в воздухе ключами. – В боксы ходить, конечно, даже родителям нельзя, но врача уже нет, так что…
   Лариска не хотела идти, совсем не хотела, она попросила у Брыси халат и шапочку, а Вика посмотрела на её причёску – три волосинки – и подумала, что заведись там вошки, изловить их проблем не будет. Но вслух ничего не сказала.
   – Вообще мы всех, кто со вшами, домой заворачиваем – если несрочная операция и они приехали не из области, – говорила Брыся и словно экскурсовод показывала Вике и Лариске даже на самые мало-мальские достопримечательности своей больницы. Подруг у Брыси, считай, и не было. – А тех уж, кто издалека приезжает, мы по всей строгости обрабатываем. Вот он, – Брыся открыла ключом дверь с тюремным окошком, – заходите. Сидит. Ну, сидишь, не скучаешь?
   От окна отскочил мальчик лет восьми-девяти, в тапках и застиранной пижаме, – и жадно уставился на руки Брыси, Вики и Лариски.
   – На, я тебе редиску принесла, – с этими словами Брыся вытащила из кармана мокрый пакет с бледно-розовой редиской.
   Мальчик схватился за пакет, влез в него обеими руками и начал быстро поедать редиску.
   – А «спасибо» Пушкин будет говорить? Спа-си-бо. – Брыся попыталась выхватить у мальчика пакет, но он так вцепился в него своими тёмными-тёмными пальцами почти без ногтей, что было ясно: схваченного один раз этот мальчик уже не отдаст никогда. – Ладно, ну тебя, садись на стул и сиди тихо. На стул, я сказала. Знакомьтесь, девочки: Рафик Гусейнов, дикий человек. Привезён сегодня своим папаней из области, диагноза пока нет, так что будем тут его воспитывать и лечить. Видите, ногти какие? Это я их ему обстригла. Он сам не умеет и никогда не пробовал.
   – А как же? – спросила Лариска, которая как встала у самой двери, так дальше и не пошла.
   – А вот так же: пока сами отломятся. Честно. Ничего, мы из него человека сделаем. Да, Рафик?
   Рафик промолчал, но Брыся продолжала:
   – Он, кажется, даже зубной щёткой и туалетной бумагой пользоваться не умел. Щёткой зубной, а, Рафик, умеешь?
   – Умеешь, – хрипло ответил Рафик и даже гордо передёрнул плечами.
   – О, вот так. Это я его сегодня научила. Быстро схватывает.
   – У тебя есть шанс выйти в люди, Рафик, – серьёзно сказала Вика, потому что Рафик уже насупился – он решил, что про него говорят что-то нехорошее.
   – Есть, конечно. Когда он по-русски говорить научится, тогда вообще будет всё отлично. Хоть в университет поступай. Да, Рафик?
   Слово «университет» напомнило Рафику слово «универсам», а в универсам обычно ходили за едой, поэтому Рафик вмиг оживился, чёрные глазёнки его бодро загорелись, он даже приоткрыл рот и завертел головой во все стороны, прямо как галчонок.
   – Кушать хочет. Любит кушать, – пояснила Брыся.
   Вика, чувствуя себя виноватой, порылась в своей сумке и достала разорванную пачку леденцов, хотела протянуть их маленькому Рафику, но Брыся опередила её:
   – Не давай ничего. Пусть он сначала смирно посидит, пока я поищусь у него, а когда отпущу, тогда дай. Так, Рафик, садись ровненько, – с этими словами Брыся натянула резиновые перчатки и накинула на Рафика марлю, которую принесла с собой в бокс. – Сиди, не вертись. Будешь вертеться – конфеты не получишь. Понял?
   Рафик уселся послушно. Лариска совсем прижалась к двери и только шею изо всех сил вытянула, чтобы смотреть на то, что Брыся делает. А Вика, заложив, правда, руки за спину, наклонилась прямо над Рафиковой головой и, не отрываясь, смотрела, как резиновые пальцы Брыси разгребают чернейшие и густейшие Рафиковы волосы.
   – Ну зарос, не проберёшься, – сказала Брыся, раздирая спутанные кудри, отчего бедный Рафик заорал и схватился за Брысину руку.
   – Нельзя! Не хватайся за меня! – закричала Брыся и, вырвав руки из Рафиковой шевелюры, попыталась успокоить дикого ребёнка, который начал сдирать с себя марлю. Рафику, видно, даже леденцов не так хотелось, как свободы.
   – А-а! – тоненько завизжала Лариска у двери. – Пусть он головой не машет, а то они разлетятся во все стороны, и что мне тогда делать?! Скажи ему!
   – Да что говорить – сейчас горячую воду дадут, мы его с санитаркой мыть будем, а потом обреем налысо, – Брыся успешно дала Рафику подзатыльник, что, как оказалось, было ему очень привычно и привело к замечательному педагогическому результату: Рафик снова уселся спокойно.
   – Вот видишь – лупить надо, будет шёлковый, да, Рафик? – сказала Вика, но Рафик быстро сообразил:
   – Не нада лупить.
   – Не будем, не будем, сиди тихонечко, – сладенько заговорила Брыся, – давай поищу вошек, а то они мальчика кусают, кусают, маленького… Чёрт, что ж это у тебя тут в волосах залипло, не пойму. Ларис, будь добра, принеси из процедурного кабинета ножницы любые и клеёнку. Или пакет – что найдёшь.
   Лариска мигом испарилась из бокса, а в это время Брыся поймала первую вошь и тут же показала её Вике:
   – Смотри какая, не бойся…
   Вошь медленно, как тяжелогружёная галера, гребла всеми своими лапами, пытаясь передвигаться по резине Брысиной перчатки. На её почти бесцветном теле хорошо были видны красные веночки.
   – Ишь какая, мясистая, крупненькая. – Брыся прямо любовалась Рафиковой вошкой.
   – Это считается крупненькая? – спросила Вика. Так получилось, что никогда раньше она вшей не видела, и они представлялись ей совсем другими.
   – Конечно. Отличный экземпляр. Уж я-то их насмотрелась.
   – Гордись, Рафик, породистые у тебя вошки, – Вика даже пожала Рафику руку, но он никак не среагировал.
   – Давай вытаскивай у меня из кармана коробок, туда её положим, – скомандовала Брыся, и Вика полезла в карман её халата.
   Брыся соскребла вошь с пальца, закрыла коробок и протянула его Вике:
   – Держи, не урони. Давай на всякий случай подстрахуемся, а то мало ли что. Я тебе ещё штучки три поймаю.
   И снова стала копаться в Рафиковой голове, снова дёрнула слипшийся локон, и снова Рафик взвыл, отчаянно махнув головой. В дверь несмело заглянула Лариска, протянула огромные, почти овечьи ножницы и пакет с ручками.
   – Не нашла я никакую клеёнку, вот у меня с собой пакет был, пойдёт?
   – Замечательно. А ножниц меньше не нашлось? – Брыся взяла ножницы и щёлкнула ими в воздухе. – Ладно, и эти пойдут, где ты их только взяла. Тоже, что ли, у тебя с собой были?
   Но Лариска сострить в ответ ничего не успела, потому что Рафик ножниц испугался и взбрыкнул обеими ногами. Лариска отскочила к двери.
   – Резать тебя никто не будет, сиди, дурак. – И Брыся мгновенно отхватила целую пригоршню Рафиковых волос, затем ещё и ещё. – Не бойся, это были плохие волосы, они слиплись. Понял? А вот теперь аккуратно, Вика, держи пакет, я туда это дело выкину. Всё, на пол клади.
   – А не расползутся? – Вика с сомнением посмотрела на пакет.
   – Не успеют. – Брыся смотрелась как великий специалист по поиску вшей, она и сама это, кажется, чувствовала, поэтому говорить стала очень уверенно: – Вика, давай коробок.
   И она положила туда вторую вошь, затем третью и четвёртую. Она резала Рафиковы волосы не рядами, а как попало, потому что гонялась за понравившимися ей вшами.
   – Эх, упустила! – Брыся хлопнула ладонью по Рафиковой голове. – Такой крупный экземпляр убежал.
   – Так давай мы его поймаем! – Вика взяла ножницы. – Рафик, отстрижём тебе твои заросли, будешь модный, лысенький – видел, сейчас ребята ходят, и голова чесаться не будет. Ведь чешется, чешется? – и Вика на всякий случай почесалась сама.
   – Да… – сказал Рафик и тоже хотел почесаться.
   – Ну что, стрижём? – обратилась она к Брысе. – Давай, что ребёнок мучается. Всё вам работы меньше.
   – А, давай. Надо только голову ему намочить. – И Брыся подтащила не успевшего опомниться Рафика к раковине. – Всё равно у нас в корпусе машинки нет, сломалась. Пришлось бы в первый идти просить. Будем стричь: а остатки я безопасной бритвой подровняю. У нас есть новая.
   С этими словами Брыся нагнула Рафика над раковиной и включила воду.
   – О-о-а! – заорал басом Рафик. – Холёдный!
   – Смотрите, поплыли, поплыли! – закричала Лариска.
   И действительно, несколько вшей завертелись на дне раковины и исчезли в дырке.
   Брыся начала стричь. Посаженный на стул Рафик в это время ел леденцы, которые ему дали за страдания немножко раньше времени.
   – Помнишь, как та вша выглядела? – спросила Вика, держа мешок, в который Брыся кидала мокрые отстриженные куски волос.
   – Не помню теперь. Сейчас найдём получше…
   Но в мокрых Рафиковых волосах было уже ничего не разобрать.
   – Утонули все ваши вошки, – вздохнула наконец спокойно Лариска. Но на лице изобразила сострадание.
   – Ничего, нам хватит, – ответила Вика, поменявшись с Брысей, которая вышла проверить, как там её больные дети себя ведут, и сама теперь кромсала то, что осталось расти на Рафиковой голове. Вика хотела подправить его новую причёску, но короткие и жёсткие, как щетина, волосы не слушались, выскакивали из-под ножниц и торчали по всей голове пучками.
   – Так, терпи, Рафик, чуть-чуть бритвочкой, и всё, – появилась тут Брыся с одноразовой безопасной бритвой.
   Через три минуты Рафик сидел на стуле уже без марли и без волос. Совсем лысенький. Стало видно, что сизая голова его вся в красных точках, расчёсанных до крови и засохших пятнах. И в не засохших тоже, потому что Вика и Брыся ножницами несколько раз промахивались.
   – Красавец, – уверенно сказала Вика. – Нет, вы посмотрите, какой он красавец. И блошки теперь тебя есть не будут, ты это понимаешь, Рафик? Всё, считай, можно из больницы уезжать, а уж из бокса точно.
   – Ну это мы ещё посмотрим, – проговорила Брыся, унося вон всё, что имело отношение к стрижке Рафика.
   Но тут Рафик повернулся к Брысе, Вике и Лариске каким-то другим боком, и оказалось – это было видно невооружённым глазом, – что голова-то у Рафика квадратная! Совершенно квадратная, только правый бок немножко приплюснут. Как он жил такой всё это время – непонятно.
   – Что же, у него мозг тоже квадратной формы? – сразу пришло на ум Лариске.
   – Не знаю, – а вот Брыся, кажется, не очень удивилась. Или только делала вид, что не удивилась, она же фактически врач…
   – И теперь все это увидят? – в ужасе спросила Вика. – Что же мы наделали!
   – У людей его национальности волосы растут очень быстро, так что через недельку он весь зарастёт, – спокойно сказала Брыся. – Да, Рафик?
   Рафик привычно промолчал.
   – И все углы сгладятся?
   – Конечно. А пока поживёт с квадратной головой, немножко-то можно.
   – А дети смеяться будут.
   – Не будут, да, Рафик?
   Рафик так больше ничего и не сказал, сколько бы к нему ни приставали. Он сидел на стуле и ловил затылком своей квадратной головы ветер, который поддувал из приоткрытой форточки, гладил себя по черепу и всем его углам рукой, которая была почти без ногтей, трогал уши, не узнавая их, и досасывал последний леденец.
   Вскоре пришла санитарка, потому что дали горячую воду, и отвела маленького Рафика мыться.
 
   – … Жить, болеть, умереть, жить, – посчитала Брыся всех отловленных вшей, которые всё так же медленно ползали по дну коробка. – Правильно мы четыре штучки поймали, не больше, не меньше. Ну, Вик, закрывай.
   – Спасибо.
   – Ты что, в спичечном коробке собираешься их нести?! – Лариска, как увидела, что Вика закрывает коробок и кладёт его в сумку, чуть до потолка не подпрыгнула. – Расползутся по нам, и не заметишь как. А я не хочу быть блохастой.
   Вика схватилась за коробок и сжала его между ладоней:
   – А как же с ними?
   – Эх, что бы ты без меня делала… Я специально прихватила. – Лариска вытащила баночку из-под крема. – Держи, ссыпай их туда. Из банки точно не выскочат.
   Вика так и сделала – ссыпала вошек, которые даже упирались, так им в коробке понравилось, в банку. Лариска взяла у нее из рук эту банку и как можно плотнее завинтила крышку.
   – Девчонки, приходите, я вас буду ждать, поболтаем… А то мне тут так скучно бывает, ужас. Детей хочется бить. Приходите, – прощаясь, лепетала Брыся и оставила Вике на бумажке расписание своих дежурств.
 
   Дело оставалось за малым. Всю дорогу к Фоме Вика и Лариска составляли план того, как подсунуть Фоме лечебную вошь. Придумали, в палатке купили половинку черного хлеба и расположились в скверике возле больницы.
   – Так, выбираем самую толстомясенькую вшу, делаем из хлеба шарик, закатываем её туда. А дальше всё просто – я отвлекаю твоего Фому, а ты заставляешь его этот шарик съесть. – Лариске очень понравилось то, что она придумала.
   – Ага, а как я его заставлю?
   – Ну, Вика, в игровой форме.
   – Ой, хорошо…
   Но всё оказалось неожиданно плохо. Когда хлебный шарик был уже готов, с большими предосторожностями открыли баночку из-под крема и – о, ужас! – все вошки были там совершенно мёртвыми! Сколько ни ковыряла Вика их травинкой, они не подавали никаких признаков жизни. Под брезгливое гримасничанье Лариски она вытащила одну вошь себе на ладонь – но та была настоящим трупом.
   – Эх ты, – на глаза Вики навернулись слёзы, – они все умерли из-за тебя.
   – Это ещё почему?
   – Ты всё боялась, что они разбегутся, на тебя напрыгнут. И крышку так завинтила, что им воздуха не осталось!
   – Это были меры предосторожности…
   – Они бы и из коробка не выскочили… А теперь вот что делать… – Вика понюхала баночку. – И что у тебя в этой банке за крем был такой ядовитый? А, понятно… Конечно, нанюхались. А им, маленьким, много разве надо?
   – Как людей кусать, так они не маленькие… – Лариске хотелось оправдаться и найти какой-нибудь аргумент против вшей.
   – И не перепрыгнули бы они на тебя, у них же и крылышек нет, – всхлипнула Вика. – Тоже мне, сюся-муся.
   И она грустно побрела к Фоме, оставив Лариску ждать в сквере. Купила по дороге бананов как гостинцев, себе банку пива, выпила его быстро и решила съездить к Брысе ещё раз – вдруг на Рафике Гусейнове новые вошки завелись.
   И к окну Фомы подошла уже весёлая-весёлая.

НА ПРЯМОЕ ПОПАДАНИЕ ИГЛЫ В ВЕНУ

   И вот пошли дожди. Малорадостное состояние Фомы подошло к своей критической точке, а анализы никак не давали повода к сборам на волю. Был пятнадцатый вечер пребывания в больнице, шоу затягивалось, и Фома даже выгнал вон из бокса ординарца Сергуню, пришедшего, как обычно, поговорить. Никогда прежде Фома не поддавался таким эмоциям. Он встал возле окна своего полуподвального помещения, щелчком согнал таракана, пробирающегося к съестным припасам, и стал смотреть на дождливую улицу.
   «…Грустен должен быть человек и растерян – чтоб не сумел возгордиться. Который год я вижу холодное лето, мокрую зиму, бесстрастные дни. Это уже даже не актуально. Тёплый снег давно стал синонимом грустных вечеров и пустых скитаний в пространстве. Господи, я мог бы всего этого не замечать. Но, кажется, я уже давно завяз где-то внизу. Вот и хожу как дурак по своей скучной жизни и угасаю. Или не угасаю (естественно), но сейчас это уже не я. А так всё хорошо, я люблю людей, они любят меня, вот только что с этим делать – не знаю…»
   Мысли Фомы прерывает Палёнова, которая пришла посоветоваться, поступать ли её сыну на работу, кажется, в Интерпол, Фома даёт ей спокойным голосом какие-то рекомендации, и она озабоченно уходит, оставив на кровати стопку газет. Фома просматривает несколько, но ни одна из них не соответствует его вкусу – их нельзя читать в туалете. Фома ограничивается сигаретой, моет руки и снова встаёт смотреть в окно. Там всё без изменений. Тогда Фома идёт в номер Мхова и Лишайникова, садится там на кровать и начинает общаться.
   Мхов невзначай поигрывает новым телефоном с невообразимым набором спецпримочек, Фома обращает на него внимание, хвалит Мхова за правильный выбор, Лишайников рассказывает два анекдота, Фома выпивает стакан минеральной воды, время идёт…
   – Мхов, скажи, у тебя любимая девушка есть? – обращается Фома, глядя ему в рыженькое лицо.
   Мхов, шестнадцати-семнадцати лет от роду, грустно вздыхает, и выражение лица его удаляется в воспоминания.
   – Ах, была. Давно…
   Лишайников презрительно смеётся, Фома успокоительно говорит: «Ну ничего, Мхов, ничего», сидит у них ещё какое-то время, а затем уходит. По дороге в бокс ему попадается Сергуня, Фома тут же его прощает, даёт посмотреть журнал с женщинами, отобранный у малолетних узников, и заходит к себе.
   За окном на улице успел закончиться дождь, немного прояснилось, солнце садится по ту сторону корпуса. Соседнее здание морга покрывается естественной бледностью; любовь к жизни оставляет пределы больницы. Гоняясь по палате за комарами, Фома размышляет о своей болезни – кому это выгодно. Выясняется, что никому, абсолютно никому. Но завтра обещала приехать Вика. Фома накрывается с головой одеялом и засыпает.
 
   – …Это опять мы, привет. – Вика просунула голову в дверь «второй соматики». – К тебе можно?
   Брыся стояла возле какого-то мужчины, вероятно врача, она только кивнула и продолжала его внимательно слушать. Лариска и Вика остались ждать в коридоре. Они пришли утром, хоть и знали, что Брыся работает утром более активно. Просто у Вики сегодня был выходной, а Лариска, как студентка, вообще была свободна целое лето. Вика не хотела терять день.
   – Ну что там Брыся, я прямо не знаю, не может выйти? – Лариска была недовольна. Ей вообще не нравилось посещение больниц, просто Лариске больше нечем было заняться, поэтому она снова сопровождала Вику.
   – Ну погоди. Брыся же работает… – сказала Вика.
   – Тоже мне, работает, – презрительно хмыкнула Лариска. – А мы тут стоим, заразу ловим. Ишь, надо же, доктор Брыся…
   Сама Брыся никогда не называла себя Брысей. Но так звали её другие, уже много-много лет, класса примерно с третьего. Белобрысая она была, эдакий белобрысик – белый брысик. Сейчас волосы Брыси были баклажанового цвета, но менять имя из-за этого было всё равно поздно.
   Она выскочила в коридор, вся бодрая, спешащая.
   – Привет, девчонки!
   – А нельзя там у вас ещё вошками разжиться? – попросила Вика. – А то мы тех уморили…
   – Да, где там ваш Рафик Гусейнов, может, на нём ещё поискать можно? – добавила Лариска, видя, что Вика начинает стесняться.
   Из двери «второй соматики» вышел врач, посмотрел на Брысю и её одноклассниц, ничего не сказал и пошёл по коридору.
   – Вот, пока врач вышел, идите на него гляньте! – Брыся мигом распахнула дверь.
   Рафик Гусейнов ползал по полу. Он пытался заворачиваться в палас, но рядом всё время кто-то пробегал, Рафик гневно рычал и вылуплял глаза. Голова его продолжала представлять собой квадрат, только уже тёмно-ворсистый.
   – Ишь, какой, – сказала Вика. – А живность на нём есть?
   – Нет, нету. Вчера смотрели, – ответила Брыся. – Мы же его ещё и обработали.
   – А такие вошки у него были хорошие, – вздохнула Вика, – я-то думала, наловим…
   – Хе, не вопрос. Я сейчас тебе новых насобираю!
   – Правда? – обрадовалась Вика.
   – Спрашиваешь. У нас этого добра опять подвезли. В боксе сидят мать и сын Бубловы. Долго будут сидеть, у них ещё подозрение на одну инфекцию, – сообщила Брыся. – Вы меня в коридоре подождите, сейчас день, сами понимаете… Давай, куда собирать?
   – Стой. А если эти Бубловы с инфекцией, значит, у них и вши с инфекцией? – вдруг опомнилась Вика.
   – Вряд ли, – отмахнулась Брыся. – Их подозревают на дифтерию, они имели контакт с носителями. Мы этих Бубловых больше для острастки и для профилактики держим. Чтоб мамаша знала, как со вшами приезжать.
   – А, ну тогда ладно, – разрешила Лариска.
   Вика протянула Брысе тонкую пластмассовую баночку из-под майонеза, на крышке которой были заблаговременно проделаны дырки. Брыся взяла её и скрылась.
   Лариска определённо хотела что-то сказать, но Вика была, кажется, занята своими мыслями – она стояла, опустив голову и глядя на мокрые носики ботинок. Вот она вытащила блокнот и ахнула:
   – Ой, Ларис, нам надо скорее бежать! Если мы на электричку сейчас опоздаем, то там будет большое «окно», то есть перерыв, электрички три часа ходить не будут!
   – О-го-го… А всё из-за Брыси, чего она там копается, – Лариска всегда находила виноватого, такой уж была она человек.
   Но Брыся уже выходила из двери.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента