Перед сержантом милиции открывались две перспективы – одна не очень хорошая, другая отвратительная. Он бы немедля последовал последней, если бы у него появилась возможность избавиться от тела, укрыв его хотя бы на время, чтобы потом самостоятельно извлечь пули, скрывая следы своего преступления. Но он не знал, жив ли тот.
Зубков посмотрел вначале на парня, потом перевел взгляд на девушку. Она все поняла. Однако объяснилась с другом своеобразно, согласно сложившейся обстановке.
– Ты убил его.
Вторая перспектива от этих слов не померкла. Когда он предъявит в отделении милиции содержимое «дипломата», там навсегда забудут о том, что от их сотрудника несет водочным перегаром. Заканчивать юрфак он будет уже знаменитым. Дело, которое обещает стать громким, будет раскрыто именно его стараниями – естественно, когда установят личность убитого.
Хорошая перспектива, с личным сейфом, помощником, уголовными делами и – обычной зарплатой. Всю свою жизнь он будет вспоминать этот «дипломат», как факт своей нерешительности. Вот Даша, к примеру, настроена по-боевому.
Она тронула парня за плечо.
– Слава, нам нельзя упускать такой шанс. Ты знаешь, сколько здесь денег?
Зубков невольно посмотрел на девушку, замечая в ее глазах алчный блеск.
– Что ты предлагаешь? – хрипло произнес он.
– Забрать «дипломат» и уходить отсюда.
– Да? А труп? А пули? Мой пистолет прошел контрольный отстрел, это ты понимаешь? Уже утром меня арестуют в родном Октябрьском ОВД. И тебя вместе со мной. А может, и раньше. Простые люди не носят с собой чемоданы с деньгами. Они найдут нас быстрее милиции.
– Пока ты стонешь, нас могут увидеть. Надо извлечь пули из тела, – решительно добавила она. – За такие деньги я готова на что угодно. Как ты не понимаешь, что такой шанс выпадает только раз в жизни!
– Что ты предлагаешь? – повторился он.
– Во-первых, убрать труп с прохода. Во-вторых, подъехать позже на твоей машине, погрузить его в багажник и отвезти в твой гараж. Я сама буду вытаскивать твои пули. – Она намеренно акцентировала слова: твоей, твой, твои.
– Ты ненормальная, Даша! – вскричал Зубков.
Девушка зло прищурилась на него.
– Ты можешь сказать это еще раз, только погромче, чтобы тебя кто-нибудь услышал?
– Могу, – огрызнулся он.
– Желаю успеха.
Девушка, не оборачиваясь, пошла прочь.
Она точно ненормальная. Сержант смотрел ей вслед и думал. На раздумье у него ушло столько времени, сколько потребовалось Даше, чтобы отойти на пару десятков метров. «Неужели она будет ковыряться в трупе, извлекая пули?» – с содроганием думал Зубков, окликнув девушку. Хотя, наверное, она права: за такие деньги действительно можно сделать что угодно. Если они с Дашей сработают оперативно, никто не узнает о происшествии. Однако не стоило сразу покидать это место, кто-то мог услышать выстрелы и вызвать милицию, хотя бы минут сорок нужно понаблюдать за гаражами на расстоянии. Если оперативники не появятся, можно будет скрыть труп между забором и гаражом, места там должно быть достаточно. А если оперы все же приедут, то выход один: спешно появляться перед ними – с геройским видом, «дипломатом» и надежным свидетелем происшедшего.
Это был единственный вариант.
– Через четверть часа будет совсем темно, – напомнила девушка. – Мы можем и не трогать труп с места. За кучей мусора его почти не видно. Что ты решил, Слава?
– Нужно переждать некоторое время, ведь по сигналу могут приехать оперативники. Деньги оставим пока у себя.
– Ты молодец.
Только три минуты назад Даша кричала: «Слава, ты с ума сошел! Убери пистолет!» – кричала наигранно, до этого спровоцировав ситуацию. Деньги затмили все. Зубков даже не представлял себе, что в человеке за такое короткое время могут произойти почти необратимые изменения. Позже, терзаясь, он поймет, что с этими деньгами и этой молодой женщиной он будет связан на всю жизнь – даже если они расстанутся, а деньги ускользнут из рук. Он поймет и то, что способен глубоко, в короткое время разобраться как в своей психологии, так и Даши, уйдет в такие дебри, что станет страшно, гораздо страшнее, чем сейчас, когда он, оглядываясь на неподвижное тело, уходил прочь. Будет ли страшно девушке, когда она, орудуя плоскогубцами, отверткой, будет извлекать из тела пули, было для Зубкова неведомо. Наверное, страшно ей не будет, просто отвращение и брезгливость застынут на ее лице.
Он уже совершил преступление, собирался и дальше нарушать закон, но тяжелый «дипломат» в его руках переключил мысли в другое русло; то были сказочные берега с неповторимым пейзажем.
А пока ждать: сорок минут приезда оперативников, и столько же времени понадобится для того, чтобы доехать до гаража, выгнать машину, погрузить труп и вернуться. Досмотра на дорогах Зубков не боялся, раскрытое удостоверение патрульному, и снисходительный кивок: «Можете ехать дальше». За городом достаточно места, чтобы даже не спрятать труп, а просто сбросить его в сугроб. Когда и при каких обстоятельствах его обнаружат, уже не так важно. Совсем неважно. Главное, свидетель в этом деле только один, и он никому ничего не расскажет. Зубков не заметил, что эта мысль в его голове промелькнула зловеще. В таком же духе метались мысли и в голове Даши: «Он никому не расскажет о случившемся. Никому».
* * *
Зубков намеренно не поехал на своей машине, когда девушка предложила ему познакомиться с ее родителями. «Ты выпьешь, – говорила она Славе, – а водить машину в нетрезвом состоянии я тебе не разрешаю». И добавила: «Пьяный за рулем – преступник».
Выгоняя из гаража «шестерку», Зубков невольно покосился на верстак, там в беспорядке лежали инструменты: пассатижи, отвертки, молоток, пробойник, с помощью которого молодой милиционер готовил сальники для крана. Вскоре придется все это смахнуть с верстака, водрузив на него тело, но кое-что из инструментов понадобится.
Он никак не хотел поверить в происходящее, однако, закрывая ворота капитального гаража, уже не сомневался, что спустя какое-то время вернется сюда с трупом – он, сержант милиции. К месту или нет, вспомнил об известных ему случаях, когда стражи закона сами становились преступниками даже не из-за денег. Кто-то истязал случайных попутчиц, записывая их мученические крики на магнитофон, кто-то издевался над малолетними. Успокоения от этих мыслей не пришло. Зато явилась тревога за деньги, которые остались в гараже; теперь не было смысла возить их с собой, в случае непредвиденных обстоятельств они только отяготят и так незавидное положение Зубкова и его попутчицы.
Он бросил взгляд на девушку. Ему показалось, что Даша смотрит через лобовое стекло с надеждой. Эта чистая девушка, которая разрешила себя поцеловать только на пятый день их знакомства, скоро вооружится отверткой… Нет, лучше об этом не думать.
Двигатель плохо прогрелся, едва тронувшись, «Жигули» заглохли, пришлось вытянуть рукоятку подсоса.
В багажнике машины расстеленное заботливой рукой Даши находилось старое промасленное покрывало; обрывок такого же древнего верблюжьего одеяла должен послужить для того, чтобы накрыть тело.
В горле Зубкова пересохло, голова кружилась, хмель прошел давно, но вот похмельный синдром только сейчас дал знать о себе. Не в силах противостоять ему, сержант остановил машину возле коммерческого киоска и купил двухлитровую бутылку лимонада. Не отрываясь выпил треть. Сильно газированный сладковатый напиток стекал по подбородку на грудь, но неприятных ощущений не вызвал. Не предложив подруге лимонада, Зубков закрыл крышку и, не глядя, бросил бутылку на заднее сиденье.
– Не психуй, Слава, – посоветовала ему девушка. – Бери пример с меня.
Зубкову захотелось пристрелить ее на месте, благо пистолет был все еще при нем. Там же, в гараже, у него имелась коробка с патронами, которыми он пополнит магазин «макарова». Досадливо поморщившись оттого, что не сделал этого сразу, сержант включил правый поворот и свернул на Ленинградское шоссе. Через пару кварталов еще один поворот, во дворы, оттуда – прямо к лицею компьютерных технологий. Хорошо, что там по вечерам всегда темно и пустынно. На территории лицея горит только дежурный свет, который лишь подчеркивает мрачность гаражей.
Сегодня был удачный день, по окончании рабочего дня Зубков не сдал табельное оружие на хранение, появилась хорошая возможность щегольнуть перед родителями Даши, что он с успехом и проделал, – сержант видел, каким взглядом смотрели на него мать и отец девушки. Потом трижды выстрелил, на сей раз продемонстрировав подруге свою отвагу.
Вот и дворы, за которыми не совсем отчетливо можно разглядеть территорию лицея. Выезд со двора непримиримые к автомобилистам жильцы перегородили железобетонным блоком, но, наезжая колесом на бордюр, это препятствие Зубков преодолел легко. Обратно, естественно, он поедет другой дорогой.
Впереди, выделяясь на полметра, в свете фар обозначился гараж, за которым лежал убитый. Спохватившись, Зубков выключил габаритные огни и поставил «шестерку» задним бампером в метре от прохода между гаражами.
Медлить было нельзя, но он некоторое время неподвижно просидел за рулем. Потом сказал себе: «Пора», – и вышел из машины.
Черт, забыл ключи. Вернулся за ними. Потом вспомнил, что не закрывал багажник на ключ, чтобы открыть его, нужно просто надавить на головку замка. Совсем растерялся.
«Жигули» окончательно загородили свет, падающий от парадного подъезда лицея. Зубков осторожно шагнул в темноту, присев, стал продвигаться гусиным шагом. Чувствовал, что за его спиной так же медленно продвигается девушка. Внезапно испугался. Ему показалось, что Даша может ударить его чем-то тяжелым по голове. Испуг так же быстро прошел. Девушка молчала, но дышала тяжело, словно страдала ожирением; и снова в Зубкове шевельнулось отвращение к девушке.
Он зашарил руками по снегу. Вот здесь возвышение, куча мусора, припорошенная снегом, сразу за ней лежит труп. Зубкову придется перебраться через него, может быть, даже наступить, чтобы взять его за ноги, Даша возьмет за руки. Пожалуй, подумал он, следовало пустить девушку первой, чтобы она только помогала ему, в то время как он будет тянуть труп за руки. Наверное, так и следует сделать, иначе они долго будут возиться. Потом сержант отверг и эту мысль: какого черта он решил, что ему вообще нужно помогать? Сейчас он возьмет труп за руки и без труда дотащит его до машины, также без посторонней помощи сумеет погрузить в багажник. Даша пусть готовится вынимать пули. Похоже, готова, причем уже давно.
Зубков перебрался через мусор, продолжая шарить руками. Наверное, он неправильно определился, труп лежал гораздо дальше, потому что руки везде натыкались на снег.
Еще с полметра.
Метр.
Два.
С нарастающей тревогой Зубков добрался до забора. Руки ткнулись в бетон, под ногой, проминая снег, с неприятным скрипом подался кусок бетона, отколотый пулей. Похолодев от ужаса, сержант щелкнул зажигалкой.
Когда он повернулся к Даше, то выглядел как мертвец. Губы еле слышно прошептали:
– Его здесь нет…
«Стало быть, и нет пуль, – пусто отозвалось у него в голове. – Даше меньше работы».
Кто забрал его отсюда, надолго останется для Зубкова загадкой. Но он твердо знал, что не милиция, иначе не ползал бы он в темноте по узкому пространству между гаражами, а торопливо разворачивал бы свою «шестерку» на подступах к лицею, едва завидев свет фар оперативных машин, освещающих место происшествия.
– А он точно был мертвый? – спросил сержант.
И не получил ответа.
Но он сам видел пропитавшуюся кровью штанину парня, кровь, которая стекала по виску…
Он растерялся.
Из ступора его вывели слова девушки.
– Поехали отсюда от греха подальше.
«Стерва!»
Во второй раз за короткий промежуток времени Зубкову захотелось видеть свою девушку мертвой. Гарантированно мертвой, чтобы потом не возникало никаких сомнений.
Включив свет, сержант медленно проехал вдоль гаражей, внимательно вглядываясь. Потом развернулся и повторил маневр. Он не заметил ничего подозрительного, никаких следов, которые хоть как-то проясняли ситуацию.
До утра он доживет. Может быть. А что будет потом? Милиция стояла сейчас на втором месте, в настоящее время сержант боялся преступников, – такие времена, что поделаешь, – преступников, которые ходят пешком, носят при себе килограммы долларов, лазят с ними через забор или просто заходят по нужде за гаражи; а когда их убивают за это, они уходят, помня, что убийца, перед тем как нажать на спусковой крючок, академически представился: «Сержант милиции Зубков».
Глава вторая
4
Этого худенького мальчишку лет девяти с озорными глазами Татьяна видела на рынке уже несколько раз. Впервые она обратила внимание на его кудрявую светловолосую голову на прошлой неделе. Мальчик лежал на грязном полу рынка в секции, где торговали колбасами, сырами. Он ловко орудовал обломком лыжной палки, доставая из-под прилавка оброненную покупателями и продавцами мелочь. Некоторые продавцы не обращали на него никакого внимания, кто-то, забавляясь, нарочно бросал мелкие монетки себе под ноги:
– Санек, достанешь – пятьдесят процентов твои.
Мальчуган проворно опускался на колени и начинал выискивать деньги, заглядывая в полумрак узкого просвета между прилавком и бетоном.
Во второй раз Татьяна встретила его в хлебной секции. Санька стоял неподалеку от прилавка, понуро опустив голову. Под глазом виднелся огромный синяк. На его прежнем месте бойко сновали два пацана чуть постарше. Позже женщина поежилась от неуместного, казалось, в этой ситуации слова «конкуренция». Мальчика просто-напросто избили и заняли его «доходное» место.
И вот сегодня он снова на рынке, медленно прохаживается вдоль мясных прилавков. На него шипят мрачные старухи-нищенки, здесь у каждой свое место. Они уже достаточно нагло требуют от посетителей денег, большинство из них ходит сюда как на работу. И опять же у большинства лица не просящие, а требовательные.
Большая проблема, подумала Татьяна, когда однажды отказала маленькой сморщенной старухе. Та бесцеремонно потянула женщину за рукав:
– Дай мелочь.
Потребовала, как долг.
– Нет, – категорично ответила Татьяна. – Извините, – все же добавила она, превозмогая отвращение, взглянув в недобрые глазки нищенки. – У меня нет лишних денег.
– На мясо есть, – не сдавалась бабка, – а подать нету?
– Для вас нет, – решительно отрезала женщина.
И тут же услышала грязное ругательство в свой адрес.
Она тяжело вздохнула. Язык не поворачивался ответить грубостью профессиональной нищенке, в кошелке которой лежало мясо, а в карманах – уже достаточно денег. В ней ничто не вызывало сострадания, только ее преклонный возраст.
…Санька огрызнулся на бабку, которая грубо толкнула его в спину, и побрел к частным киоскам. Синяк на его лице заметно побледнел, глубокая синева перешла в горчичный цвет. Мальчик был невероятно худ, старая кепка с клапанами надвинута до бровей, ноги утопают в стоптанных, не по размеру ботинках. Он шаркает ими, простуженно шмыгая носом и вытирая его кулаком.
Татьяна невольно следовала за мальчиком. Вот он остановился у киоска, разглядывает витрину. За стеклом шоколад, рулеты, лимонад. Женщина решительно подошла к окошку. Доставая деньги, ловко обронила десять рублей. Покупая бутылку крем-соды, краем глаза наблюдала за мальчиком.
Санька сразу заметил неловкое движение женщины и, приблизившись, наступил на десятку ногой. Вытянув шею, он делал вид, что разглядывает товар на верхних полках.
Татьяна не стала долго задерживаться. Она укладывала лимонад в сумку на ходу. Но все же обернулась. Мальчишка смотрел ей вслед, сжимая в кулаке деньги. На глаза женщины невольно навернулись слезы. Она ускорила шаг.
На выходе из рынка ее окликнул звонкий голос:
– Женщина! Эй, женщина!
Нет, не оборачиваться.
Татьяна пошла еще быстрее. Она ни разу не слышала голоса Саньки, но была убеждена, что это он зовет ее, и знала зачем.
– Да погодите вы! – беспризорник забежал ей вперед. – Ну и походочка у вас! Несетесь, как на пожар.
Его ясные голубые глаза смотрели на женщину с укором. Она комкала в руке носовой платок, не решаясь поднести его к глазам. По щекам катились слезы.
– Возьмите, – Санька протянул ей деньги. – Вы уронили. Я видел.
Она попыталась улыбнуться.
– Да?.. Я не заметила.
– Да вы, вы, – подтвердил мальчик. – Я рядом стоял.
– Не знаю… Надо посмотреть, я точно помню, сколько у меня должно остаться денег.
Она поставила сумку у ног и открыла кошелек.
– Нет, мои деньги все на месте, – заявила она, деловито пересчитывая купюры. – Так что ты можешь взять их себе.
– Зачем вы так? – Санька по-взрослому покачал головой. – Ведь вы нарочно уронили. Возьмите.
Она повторила его жест.
– Оставь их себе.
– Не возьмете?
Татьяна снова покачала головой.
Он разжал кулак, и десятка упала на землю.
Санька, беспечно насвистывая, пошел прочь.
5
– Саша! – Она впервые назвала его по имени.
Мальчик удивленно оглянулся. Удивление быстро сменилось улыбкой: он узнал эту женщину, которая вчера пыталась разыграть его. Она шла ему навстречу; Санька помог ей, улыбнувшись, теперь на лице женщины светилась неподдельная радость.
– Здравствуй, Саша!
– Здравствуйте. Вы такая рассеянная! – напомнил он и улыбнулся еще шире.
– Давай познакомимся, – предложила она. – Меня зовут Таня.
– А лет-то вам сколько? – удивился беспризорник.
– Мне?.. Двадцать… Ну, около тридцати. Если хочешь, называй меня тетя Таня.
– А зачем? – в лоб спросил Санька.
– Не знаю… Я хочу с тобой поговорить. – Она некоторое время молча смотрела на мальчика, потом наконец решилась. – Вот что, Саша, ты, пожалуйста, не обижайся за вчерашнее. А сегодня я поступлю по-честному, хорошо?
– Денег дадите? – сощурился мальчик.
– Посмотрим. Сначала я хочу тебя накормить. Хочешь есть?
Санька шмыгнул носом. Его глаза слегка покраснели, было видно, что он простужен. И немудрено, в его-то одежонке. Есть он хотел. И женщина ему понравилась, сразу видно – добрая.
Через десять минут он за обе щеки уплетал кулебяку, запивая горячим чаем. Глядя на Саньку, Татьяне тоже захотелось есть. Она отошла от столика к прилавку и взяла себе стакан кофе и пирожок с капустой.
Санька съел одну кулебяку, вторую завернул в промасленную бумажку. Татьяна улыбнулась:
– Потом съешь?
– Не, другу отнесу, – пояснил мальчик. – Он болеет, не встает.
Женщина понимающе покивала. Девятилетний мальчик виделся ей даже не юношей, а вполне взрослым, рассудительным человеком, повзрослеть которого заставила жизнь. Татьяне хотелось спросить о его родителях, родственниках, но чувствовала, что еще рано. Судя по всему, у мальчика никого нет. Недавно она узнала страшную статистику, оказывается, беспризорных детей сейчас больше, чем в первые послевоенные годы.
Санька, смешно надувая щеки, дул в стакан и мелкими глотками допивал чай. Он так и остался в своей кепке, несколько стесняясь сказав, что у него грязные волосы. Татьяне хотелось пригласить его к себе домой, вымыть, накормить, но она не видела продолжения. Что делать дальше, когда хоть на некоторое время мальчик побудет в теплой домашней обстановке? Ему и ей непросто будет, когда придет пора расстаться. Ей – мучительно ждать, когда он скажет, что ему пора; ему, когда его попросят или сделают вид, что его время закончилось.
И конечно, она не подумала о том, что мальчик может оказаться наводчиком и что вскоре ее квартиру обчистят. Обычно милосердие просыпается в людях неимущих или близких к этому состоянию. Татьяна жила одна, отдельно от отца, который после смерти жены сошелся с другой женщиной. Так получилось, что их отношения если не разладились совсем, то стали натянутыми. У нее была двухкомнатная квартира, хорошая обстановка, нормальная работа с приемлемым для сегодняшнего времени окладом. Она считала себя обеспеченной, но не более, потому что лишних денег никогда не водилось.
Нет, пока она не знала, что делать с Санькой. Посоветоваться? С кем? Только со своей совестью. А та может заартачиться и сказать: «Вон их сколько, иди и жалей всех». А сердце стучало совсем по-другому.
Она все же решилась и спросила:
– Саша, а твои родители… они где?
Санька, недовольно насупив брови, завозился на стуле и вздохнул.
– Где отец – не знаю. Мамка умерла.
– А где ты живешь?
– Да зачем вам это?! Накормили – спасибо. Пойду я, – он поблагодарил женщину еще раз.
– А ты никуда не собираешься уезжать? – справилась Татьяна, вслед за мальчиком вставая из-за стола.
Он пожал плечами.
– Куда я уеду?
– Саша, ты сказал, что у тебя друг болеет. Может, ему лекарства нужны?
Мальчик хмурился все больше.
– Не люблю я, когда меня расспрашивают. В приемнике надоело слушать.
– В приемнике-распределителе?
– Вы догадливая, – съязвил Санька. – Только я всегда сбегаю оттуда, – гордо заявил он. – Дольше пяти суток никогда не задерживался.
Глаза Татьяны сказали ему: «Здорово!»
Мальчик остался доволен ее похвалой.
– Завтра встретимся? – спросила она.
– Настырная вы… Ну ладно, только последний раз. Во сколько? – спросил он.
– У меня уже записано время. – Татьяна вынула из кошелька вчерашнюю десятку. – В десять часов у выхода с рынка.
Санька покачал головой, взяв деньги, и повторил:
– Настырная вы…
6
Татьяна работала в районной поликлинике медсестрой, и вот уже три года с одним врачом-стоматологом Аксеновой Натальей Михайловной. Аксеновой в этом году исполнилось тридцать, она была только на два года старше своей медицинской сестры. Татьяна не раз бывала в гостях у Аксеновых, с интересом наблюдая, как Наталья подтрунивает над своим мужем, следователем городской прокуратуры. Но долго она не засиживалась; когда приходил с работы Дмитрий Иванович, у нее, как правило, появлялись срочные дела по дому. Хотя какие там дела одной…
Татьяна в свои двадцать восемь лет не была замужем, была как-то попытка связать свою судьбу с одним человеком, но их отношения продлились недолго. И она никогда не распространялась на эту тему.
Сегодня они работали во вторую смену. Аксенова заметила некоторую растерянность на лице медсестры и несвойственную ей нервозность в движениях.
– Что случилось, Таня? – спросила врач, отпустив пациента.
– Да так… – женщина неопределенно пожала плечами. И неожиданно добавила: – Сегодня познакомилась с молодым человеком.
– Да?.. Когда же ты успела? – Аксенова проявила явную заинтересованность и попросила очередного страждущего подождать в коридоре. Тот пробурчал, что ждет уже полтора часа, и закрыл за собой дверь с обратной стороны. – Где познакомилась?
– На рынке.
– А как он на внешность? – спросила Наталья, сделав круговое движение ладонью возле лица. – Не кавказец, случайно?
– Нет, – улыбнулась девушка. – Светловолосый, кудрявый, глаза большие, синие. Я чуть было не пригласила его к себе домой.
Татьяна внезапно замолчала, ее понесло не в ту сторону. Ей стало неловко.
– С ума сошла! – Наталья Михайловна покачала головой. – А сколько ему лет?
– Как вашей Оле, лет девять, наверное.
Врач на секунду опешила. Она не знала, как отнестись к этому странному разговору. Вполне возможно, что Татьяна разыгрывает ее, хотя раньше она этого за ней не замечала. Они давно перешли на «ты», только при пациентах и медперсонале придерживаясь определенных правил.
– Шутишь? – спросила она.
– Да нет, Наташа, серьезно.
– А ну-ка, подруга, выкладывай, – потребовала Аксенова.
– Может, примем пациента?
– Ничего, подождет. Где час, там и два.
Она слушала подругу, то и дело качая головой. В чем-то она соглашалась с Татьяной, в чем-то порицала ее.
– Слушай, – Наталья легонько хлопнула по столу, – давай вот что сделаем. У меня Ольга – дылда здоровенная, носит все только спортивное – покрой один, что на мальчиков, что на девочек. Приходи сегодня вечером, подберем твоему Саньке одежду, из обуви кое-что. У Ольги лапища здоровая, в кого она такая – не пойму. Боюсь, еще будет расти, вымахает под два метра!
В дверь кабинета настойчиво постучали, и на пороге вырос мужчина.
– Ну, вы примете меня или нет?! Два часа уже сижу!
– Проходите, – Аксенова потянулась к стопке больничных карточек. – Фамилия?
– Васильев.
– А ведь он может и не взять одежду. Судя по всему, гордый мальчишка.
– Что? – спросил пациент.
– Я не с вами разговариваю. Когда вы были у меня последний раз?
– Два дня назад.
– Таня, посмотри у себя на столе карточку Васильева.
– Я тоже об этом подумала, Наталья Михайловна. – Татьяна нашла карточку больного и передала ее врачу.
– Ага, – покивала та, открывая карточку, – помню, пульпит, временная пломба. Садитесь.
Она прошла вслед за больным, села на высокий стул и включила лампу.
– Откройте рот. Кушали сегодня?
– Е-а, – промычал пациент.
– Надо было покушать, смотрите, какое обильное слюноотделение. Ведь каждый раз предупреждаю. – Она положила вату в рот больного, включила бормашину. – Судя по твоему рассказу, гордый мальчишка. Трудная судьба, сложный характер…
Татьяна подошла ближе и встала за стоматологическим креслом.
– Постараюсь уговорить его.
– Сплюньте… Ты правильно сказала: «Вон их сколько!» Действительно, иди и жалей всех по очереди, пока руки не отсохнут. Но в том-то и беда, что даже одному не поможешь… Будет больно, потерпите.