– Выходим. Объект – «УАЗ», номера предположительно 330. Останавливаем, задерживаем. В случае неподчинения есть предписание начальства живыми никого не брать.

Трое разведчиков остались на виду, остальные затаились. Рядом с командиром – снайпер расчета Кирилл Журенков. В руках Жмурика «классика», снайперская винтовка Драгунова со стандартным прицелом ПСО-1М2 и 7,62-миллиметровыми патронами. Наглазник на оптике убран, Жмурик не любит «излишеств» и привык «открыто» смотреть в прицел, находящийся от глаза на расстоянии ровно восьми сантиметров. «Ни больше, ни меньше», – частенько говаривал Кирилл, многозначительно выпячивая губу. То же самое мог сказать про свои «мишени» при ближайшем рассмотрении: «десятка» – обычно это голова «чеха» – в клочья.

Стас Верещагин, которого все называли только по фамилии, как и остальные бойцы, вооружен новеньким «АК-102» и армейским автоматическим пистолетом Стечкина.

Вообще, расчет старшего лейтенанта Шабанова считался самым «чистеньким», униформу и бронежилеты перед командировкой покупали на свои деньги. Расходились во вкусах только в обуви. У командира, к примеру, обычные зимние сапоги фирмы «Саламандра». Он шагнул на дорогу, показывая показавшемуся из-за поворота темно-зеленому «уазику» остановиться.

* * *

На окраине Шатоя в «УАЗ» сели две проголосовавшие чеченки и пасечник из Циндоя, ловившие попутку до Верхнего Дая. Они завели громкий разговор на чеченском, изредка поглядывая на Комалеева. Рубашка у Юрия Васильевича была с застиранным воротником, носки с вытянутыми резинками, которые он показывал, закладывая ногу за ногу, брюки с вытянутыми коленями, видавший виды джемперок с широким треугольным вырезом. Комалеев словно трудился всю ночь на выгрузке вагона: распространял вокруг резкий запах пота.

Проехали чуть больше половины пути – километров двенадцать, и машина заглохла, водитель – контрактник лет двадцати двух-трех по имени Николай – ковырялся в моторе минут двадцать. Проехали еще несколько километров – и впереди показались трое военных. Старший жестом приказывал остановиться.

– Вперед! – прикрикнул Комалеев, когда водитель убрал ногу с педали газа. – На «рубеже» [3] остановишься, если попросят. Поехал, поехал! Неизвестно, кто они такие.

– Наверное, это «федералы». Они вчера чистили тут…

Комалеев был возбужден. Последнее время он ненавидел «федералов», а сейчас, когда сорвались его планы, злость на военных выперла наружу.

– Вперед, я сказал!

Водитель подчинился. Он еще не научился ненавидеть бесцеремонных журналистов типа Комалеева. Друг Николая – тоже водитель – рассказывал, как в августе прошлого года он возил «бабу-журналистку», которая сопровождала гуманитарный груз для дома престарелых в столице Чечни. Ей выделили усиленную охрану. И вот по ее приказам колонна несколько раз останавливалась, и журналистка исчезала в трущобах. А солдаты во время ее походов представляли собой недурные мишени для «щелкунчиков». О чем, собственно, ей и сказал командир. Она ответила оскорблениями, а позже в газете опубликовала статью, в которой обвинила военных «во всех тяжких грехах: мол, и трусы они, и бездельники». Она так ненавидела армию, что в телешоу «Глас народа» «дошла до прямых оскорблений в адрес солдат и офицеров, воюющих в Чечне».

* * *

Намерение водителя не подчиниться командир расчета понял, когда расстояние до машины сократилось до тридцати метров и продолжало сокращаться: водитель «УАЗа» принял враво, почти вплотную к заснеженной бровке и жал на газ, заставляя двигатель машины реветь. Солнце, выплывшее из-за облака по ходу «УАЗа», отражалось от лобового стекла и бросало подсветку на глаза бойцов. Не разберешь, кто за рулем. Благо до этого удалось различить номера, которые соответствовали полученным в эфире данным.

Опасаясь еще и выстрелов из машины, командир правым плечом повалился на дорогу и, сползая к обочине, дал по нарушителю автоматную очередь. Однако не он первым открыл огонь, а его товарищи из укрытия.

* * *

Комендант шатойской военной комендатуры поторопил командира омоновцев: давай, мол, не телись, успеешь догнать «УАЗ» за Шатоем, проводишь, все равно вам в ту сторону.

Отряд ОМОНа Шатойского временного отдела внутренних дел, разместившись в кузове «Урала», сопровождал районного прокурора и представителя администрации для «разбора полетов», которые учинили гэрэушники прошлой ночью. Прошло несколько часов, а истеричные жалобы местного населения докатились не только до Ханкалы, а, кажется, перевалили через стены Кремля.

«Вот уж оперативность так оперативность, – злился командир ОМОНа Игорь Зыков, в нетерпении поджидая прокурора. – Норма, в рот пароход!»

Это слово могло стать бранным, смешным, каким угодно, но никак не рядовым. Не пройдет оно не замеченным в дружеском трепе, в инструкциях начальства. Стало нормой для местных жителей устраивать по поводу и без повода демонстрации и пикеты. Не они сами выходят, а их гонят бандиты. Вроде бы чисто в селе, но всегда найдется скрытая сволочь: «Не послушаетесь, убьем».

– Ну где этот прокурор! – не выдержал командир.

– Там же, где и Наполеон, – отозвался молодой милиционер, – в психбольнице.

Когда за прокурором с громким стуком захлопнулась дверца кабины, «Урал» с натугой тронулся с места.

* * *

»УАЗ» зашлепал по дороге простреленными покрышками и, съехав на обочину, перевернулся – один раз, потом второй, показывая спецназовцам крышу. Мотострелки не пострадали. Один солдат, выбив ногой треснувшее лобовое стекло, выполз из машины и залег, дав на слух короткую очередь. Второй боец действовал смело, решительно. Это он ответил Комалееву: «Нормально, папаша!» И сейчас защищал его, высунувшись из бокового окна, которое стало люком над головой. Но не успел сделать ни одного выстрела: едва показалась его голова, как в нее ударила автоматная пуля. Еще десятки пуль барабанили по крыше, пробивали ее.

Никто из спецназовцев не заподозрил, что стреляют они по своим. Они выполняли предписания, которые оказались обоснованными: машина с номерами 330 не подчинилась приказу остановиться, а когда ее остановили, пассажиры открыли огонь.

Боец мотострелковой роты недолго огрызался на шквальный огонь: пара гранат из подствольных гранатометов, и он ткнулся головой в мерзлую землю.

* * *

Услышав звуки перестрелки, Зуев отдал команду остановиться. «Урал» съехал на обочину, и омоновцы, оставив свои места, рассредоточились, цепью приближаясь к месту перестрелки. На своих местах остались только побледневший прокурор и водитель, который не утратил привычного румянца на щеках.

Когда омоновцы скрытно приблизились, они увидели перевернутую машину, которую им надлежало сопровождать, и группу людей в новой военной форме, окруживших ее. Разведчики стояли без головных уборов. Лишь подойдя вплотную, командир ОМОНА нашел более точное определение: стояли с обнаженными головами.

* * *

– Куда?! – Начальник разведки военной комендатуры загородил своим телом выход из подвала.

– Дразнить верблюда! – рявкнул Джаноев. – Пусти, майор, иначе хуже будет.

Разведчик крепко выругался и дал дорогу Антихристу и его помощнику Рябцеву, которые под дулами автоматов выводили пленных чеченцев. Руки у тех были надежно связаны, на головах плотные полотняные мешки. Офицеры втолкнули их в машину. Джаноев занял место за рулем и выехал за пределы комендатуры, длинно просигналив часовому: «Давай дорогу, баран!»

Проехав километров пять-шесть, подполковник остановил машину. Бандитов отвели подальше от обочины и заставили встать на колени.

– Кровь за кровь, твари! – прошипел Джаноев. У него не было другого выхода. А прав он или нет, подскажет время.

Два автомата дернулись одновременно. «Духи» повалились на землю, подергивая в агонии ногами. Подполковник и капитан подошли ближе и с близкого расстояния добили их одиночными выстрелами в голову.

7

29 октября, понедельник

Руководитель следственной группы полковник ФСБ Михаил Эджумян, закончив допрашивать командира расчета, содержавшегося на гауптвахте, пришел к выводу, что здесь есть над чем поломать голову. Во-первых, случай с расстрелом своих своими же был не единичный, во-вторых, тут пахло жесткой провокацией.

Военная форма старила Михаила Дмитриевича лет на пять, не меньше, в ней он, высоколобый и с седоватыми висками, выглядел на сорок с хвостиком. Эджумян, не дожидаясь следователя из Главной военной прокуратуры, в эти минуты прибывшего в Ханкалу, решил для начала выяснить положение дел в военной комендатуре Шатойского района и вызвал в кабинет коменданта рядового Николая Зимина, чудом оставшегося в живых водителя «УАЗа».

– Давно служишь по контракту, Коля? – спросил полковник.

– Полгода. Отслужил срочную и остался здесь.

– Как чувствуешь себя? Отошел?

– Да, спасибо.

– Сергей Васильевич, – попросил Эджумян коменданта, – принесите мне журнал боевых дежурств.

Ознакомившись с записями, полковник напомнил коменданту, что с 1 мая 2001 года военнослужащим, проходящим службу по контракту в воинских частях, дислоцированных на постоянной основе в Чеченской республике, указами президента России, постановлениями правительства и прочими приказами и директивами Минобороны реализуются следующие льготы: оклады по воинским должностям и оклады по воинским званиям в полуторном размере, ежемесячная надбавка за особые условия службы в размере сто процентов от оклада по воинской должности.

– С учетом повышения, – вставил комендант.

– Ну да, – согласился Эджумян, – а еще полевые – суточные деньги в трехкратном размере от установленной нормы.

Он плавно подошел к тому, что, помимо вышеназванных выплат, военнослужащим, принимавшим фактическое участие в проведении контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона, в соответствии с постановлением правительства РФ от 27 февраля 2001 г. № 135-9 (в редакции постановления правительства РФ от 26 апреля 2001 г. № 135-22) полагаются денежные вознаграждения исходя из суммы 20 тысяч рублей в месяц пропорционально количеству дней их участия в этих операциях.

– Зачитываю, – Эджумян, знающий все тонкости своей работы, бросил на коменданта равнодушный взгляд, – данные на октябрь прошлого года. Так, помощник начальника штаба по связям с общественностью имеет одиннадцать дней фактического участия в контртеррористической операции. Дальше, помощник начальника штаба по административно-контрольной работе – тоже одиннадцать дней. Начальник финансово-экономического отделения – больше недели лазил по горам в поисках бандитов. А старший офицер ФЭО гонялся за ними те же магические одиннадцать дней. Офицер отделения бюджетного контроля мобильно вторгся в Аргунское ущелье на одиннадцать суток. Офицер по тылу ровно две недели ловил Басаева. Помощник начальника штаба по кадрам и строевой – неделю. Да, вот делопроизводитель подкачала – три дня она не вылезала из кустов, поджидая Хаттаба.

Эджумян перевернул несколько листов.

– А вот водитель Коля Зимин, который вместе с боевыми товарищами выезжал в качестве боевого сопровождения и попадал под минные обстрелы и снайперский огонь бандитов, имеет в журнале боевых дежурств – это за полгода несения боевых дежурств, – уточнил полковник, – 31 день ровно, тогда как ему насчитали всего три дня фактического участия. Три дня за полгода. Ровно столько, сколько ваша баба-производитель за один только месяц! Делопроизводитель, прошу прощения. И в шестьдесят раз меньше офицера по тылу. В шестьдесят! Собственно, я нашел все, что хотел: причину бардака, который творится в вашем районе. Поначалу удивился чудовищному ЧП, а теперь вот перестал. Вы москвич?

– А что?

– На улице Гиляровского сейчас идет строительство нового дома, могу похлопотать, чтобы вас взяли помощником каменщика. Попросите ко мне начальника армейской разведки, – без паузы продолжил следователь.

Когда за побагровевшим комендантом закрылась дверь, рядовой Зимин встал.

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Сиди, Коля, куда тебе торопиться? Вдвоем мы быстро разберемся, правильно? – Эджумян, сощурившись, как кот на солнце, неожиданно подмигнул солдату: – Ты из-за денег остался?

– Из-за денег тоже. У меня земляк здесь служит, ему весной домой, вместе поедем.

– Да, Коля, все правильно. С деньгами домой поедешь, обещаю. Я этих махинаторов давно знаю. Скажи-ка мне, почему ты не остановился по требованию дозорных?

– Опасно вообще-то. Издалека-то не разберешь, свои ли, чужие.

– Ага… Правильно мыслишь. А что, если мы тебе шестьдесят боевых дежурств поставим? Или сразу девяносто.

– Не положено вообще-то. Да и чужого мне не надо.

– Молодец. Тебе сколько лет?

– Двадцать два.

– Хороший возраст. Я в двадцать два… – Эджумян широко улыбнулся. – А газ-то ты зачем прибавил, а, Коля? Мог бы ехать дальше на прежней скорости.

– Да хотел я. Только этот… как его… фамилию все время забываю…

– Комалеев?

– Да. Говорит, давай жми на газ, мол, тут тебе не «рубеж».

– А почему ты его фамилию забываешь все время? Ты его и раньше видел?

– И видел, и возил. Он часто в Верхний Дай ездит. Несколько раз на мою смену попадал.

– Деньжат не подкидывал за извоз?

– Дождешься от него! Сигаретку х.. даст.

– Хорошо сказал, Коля, емко. Не извиняйся, все нормально. Три буквы, и готова характеристика на человека. – Чуть подумав, Эджумян спросил: – Выходит, ты два года в Чечне?

– Два с половиной. Я вообще-то на БТРе ездил, – пояснил Зимин, – это когда контракт подписал, я на «УАЗ» пересел. Грозный брал.

– Да что ты! – удивился полковник. – Много товарищей погибло?

– Моих – ни одного. А мотострелки потеряли много – убитыми и ранеными… Пацана одного не забуду. Ползет на спине, волочит за собой оторванную ступню – она на штанине трико держалась, и стреляет, стреляет… Орет от шока: «На, бля! На, бля!» Я раненых эвакуировал, его первым вывез на своем БТРе. Отгрузился – и снова вперед. «Духи» стреляли из ручных гранатометов по навесным траекториям – на звук работающих двигателей. Около моего БТРа каждую минуту рвалось пять-шесть гранат.

«И вот этому пацану за полгода начислили три дня фактического участия в контртеррористической операции. А он и не думает домой, ждет своего земляка… И чуть было не погиб от пули своего же».

Когда в кабинет шагнул начальник армейской разведки Шатойской районной военной комендатуры, руководитель следственной группы отпустил солдата:

– Спасибо тебе, Коля, за помощь. Это не последний наш разговор… Теперь поговорим с вами, – полковник жестом усадил майора напротив и разложил на столе листы бумаги. – Вот показания двух спецназовцев, с которыми я успел побеседовать. Если честно, майор, поначалу я не поверил: опытные бойцы спецназа расстреливают своих соотечественников и мирных жителей.

– Не мы первые, – рискнул высказаться начальник разведки, невысокий чернявый крепыш. – В другом районе бойня была не хуже нашей. От ошибок никто не застрахован.

– Выяснили, куда делись задержанные в Циндое чеченцы?

– Выяснял, но не выяснил. Камеры, где они содержались, оказались открытыми, – откровенно врал майор. – Подполковник Джаноев не хочет ничего знать. По его словам, допросив задержанного, он в подвал больше не спускался – дескать, это не его вотчина. Капитан Рябцев подтверждает слова подполковника, а подполковник – слова капитана. На мой взгляд, виноват командир спецназа Шабанов, он неверно истолковал сообщение, переданное ему по рации. Знаете, товарищ полковник, в эфире бывают шумы. Да и в голове тоже.

– Знаю, – охотно поддакнул Эджумян. – Вот у меня сейчас шумит в голове. Так что долго я вас не задержу. Отчего, на ваш взгляд, такая несогласованность в действиях между вами, начальником армейской разведки комендатуры, комендантом и вашим коллегой Джаноевым? Джаноев лично отдает приказ командиру спецназа и не ставит в известность ни вас, ни коменданта района. Пока не будем говорить, обязан он был это делать или нет. Он в любом случае отбрешется, сославшись на оперативность, на приказы из Ханкалы. Дело в другом: в том, что, словно отвечая на ваше бездействие и активность Джаноева, комендант посылает в район Верхнего Дая взвод омоновцев с сопутствующим заданием – проводить до поселка машину, которую в случае неповиновения ее пассажиров надлежало уничтожить, исходя из приказа подполковника Джаноева. Вот в чем дело-то, майор, в шахматной партии, которую вы тут разыграли. Тут пахнет не просто трибуналом, а очень большим трибуналом. И если Джаноев и Рябцев подтверждают слова друг друга по вашей рекомендации, то я их понимаю. Они отпустили чеченцев по одной простой причине: для них, как ни ищи, правды не существует. Нет для них правды – и все. Их показания мне нужны разве что для галочки. А для вас, майор, правда есть. Вы вроде бы не битый в этой ситуации, а за одного небитого двух битых дают. Подумайте над моими словами. Все, майор, идите, вас я больше не держу. Приятных вам сновидений.

Эджумян взглядом проводил начальника разведки до двери и снова привлек к себе внимание голосом:

– Если не трудно, пригласите ко мне подполковника Джаноева. Как вы его называете, если не секрет? Фашистом, что ли?

– Спросите у него.

– Я вспомнил: Антихристом. Давайте эту нечистую силу ко мне.

Пока Эджумян ждал «нечисть», он успел проникнуться словами майора. Вполне возможно, начальник разведки окажется прав, и виновным сделают старшего лейтенанта Шабанова – одного, а не кучу офицеров, чья неорганизованность дискредитировала всю российскую армию. Военачальники надавят и на свою Главную военную прокуратуру, и на Генпрокуратуру. И старлею сделают предложение: «Бери, браток, всю вину на себя, меньше получишь».

После допроса Роберта Джаноева прошло два часа, руководитель следственной группы ждал результатов обыска в доме старейшины в Циндое. Слава богу, оперативники быстро справились с заданием. А все потому, что знали, что искать. У седобородого старца, задержанного по подозрению в причастности к бандформированиям, не было ни телевизора, ни тем более видеомагнитофона, а в подвале между банок с соленьями вдруг обнаружилась видеокассета.

Начальник армейской разведки с семьей проживал в каменном одноэтажном доме. Дверь Эджумяну открыла осунувшаяся женщина лет тридцати, майор в это время ужинал.

– Не против, если я воспользуюсь вашим магнитофоном? – попросил полковник. – Сергей Васильевич сказал, что у вас неплохая видеотека.

Полковник ФСБ не долго злоупотреблял гостеприимством семьи разведчика. А на следующий день с группой военных, летящих во Владикавказ, совершил путешествие в Северную Осетию. Оттуда – самолетом в Москву.

Глава III

«МЕЖДУ АНГЕЛОМ И БЕСОМ»

«МИД РФ направил официальному Тбилиси ноту с требованием выдать российской стороне участников незаконных вооруженных формирований, которые подозреваются в совершении преступлений на территории России. Нота также содержит решительное требование предпринять жесткие меры против бандитов, которые проходят подготовку и планируют новые теракты, находясь в Грузии, в том числе и в Панкисском ущелье. Подчеркивается, что Тбилиси пора не на словах, а на деле присоединиться к объединенному фронту цивилизованных государств против международного терроризма».

8

Москва, 31 октября, среда

Поправив в приемной галстук и глянув в зеркало на свое нервное, осунувшееся к вечеру лицо, полковник Гришин без стука вошел в кабинет начальника Управления ФСБ по разработке и пресечению деятельности преступных организаций (УРПО). Лубянская площадь к этому времени осветилась рыжеватыми гривами огней, а в кабинете генерал-майора Латынина горела вполнакала люстра да оттеняла нездоровый цвет лица хозяина настольная лампа под зеленоватым абажуром. Сорокасемилетний генерал встретил подчиненного в светлой рубашке с расстегнутым воротом и бросил короткое «заходи».

В УРПО Николай Гришин возглавлял отдел специальных программ, сменивший прежнее название (отдел перспективных программ) в 1997 году. Цели отдела: «определение и последующая нейтрализация источников, представляющих государственную опасность». Плюс исполнение конфиденциальных поручений вышестоящего начальства. В состав отдела входили группы наружного наблюдения, собственной безопасности департамента, технических мероприятий, частное детективное агентство со странным названием «Альгемайде» (Москва, ул. Воронковская, 21), существующее аж с 1988 года и сохранившее обширные и устойчивые связи в правоохранительных ведомствах и государственных силовых структурах, в том числе и в руководстве Главного управления внутренних дел по Московской области. Сотрудники «Альгемайде» – из бывших оперативников МВД и ФСБ с наработанными связями, агентурными сетями и направлением на «реализацию существующей программы нетрадиционной борьбы с оргпреступностью».

Гришин, приняв приглашение присесть, первым делом взял из стакана остро отточенный карандаш. Он постоянно тырил карандаши со стола генерала, в общем-то больше предназначенные для самого хозяина (их у начальника отдела в ящике стола скопилось не меньше полусотни).

– Давно не смотрел видео? – осведомился Латынин. Слева от него, позади десятка телефонных аппаратов всех мастей, нашли место «кухонный» цветной телевизор «Самсунг» с диагональю тридцать два сантиметра и видеомагнитофон той же фирмы. Приведя корейскую «двойку» в рабочее положение с одного пульта, начальник управления бросил хмурый взгляд на подчиненного.

Продольные полосы на экране телевизора сменились на четкое изображение. Усмешка, которую полковник Гришин приготовил на всякий случай, сошла с его лица. Сцена, запечатленная на пленку, была ему знакома. Он вспомнил и дату этого события, и место действия: декабрь 1996 года, Шалинский район Чечни – сорок километров от Грозного. Общий план: «УАЗ» без номеров и «Нива» – с одной стороны; «Волга» и тоже два «уазика-таблетки» – с другой. Высокий человек в окружении вооруженных спецназовцев держит в руке «дипломат», и в этом человеке полковник Гришин без труда узнал себя. Вот он делает несколько шагов навстречу «духу», также одетому в камуфляж, а спустя минуту на капоте «Волги» раскрывает кейс, под завязку забитый стодолларовыми купюрами. После проверки денег чеченец в сопровождении офицера ФСБ идет к своим машинам…

Очень знакомое чувство комком подкатило к горлу Николая. Как и тогда, пять лет назад, он почувствовал на затылке жжение, словно оптика снайперской винтовки, направленной на него, собрала в огненный пучок солнечные стрелы и бугром подняла кожу на затылке. И он, неотрывно глядя на экран телевизора, подсознательно торопил заложника, показавшегося из «УАЗа». Ибо точно знал, что боль в голове переметнется к Дроновскому, освобождая Николая от крайне неприятного чувства, в тот момент, когда его руки поддержат пошатнувшегося пленника.

Но не тут-то было. Вот они идут к «Волге», а затылок продолжает гореть, жар переметнулся на лоб и щеки. А все оттого, что ракурс съемки был не тот, и полковник отчетливо представил себе видеокамеру в руках чеченского хроникера, снимающего сцену с выкупом заложника через тонированное стекло русского джипа. Оптика этой видеокамеры обжигала сейчас Николая.

Не ко времени полковник вспомнил о похожем видеоматериале, присутствовавшем в деле журналиста «Радио Свобода» Андрея Бабицкого. Из него четко видно, как люди в униформе передают репортера чеченцам, а взамен получают военнопленных. Кинохроника в таких случаях, даже скрытой камерой, обязательна. Это как протокол. А обоюдная съемка при освобождении Виталия Дроновского походила на подписание договора в двух экземплярах.

От своего имени Гришин мог поздравить родную организацию с почином, когда она начала эпопею с кинохроникой: получалось, что видеокассету можно перевернуть и смотреть другую сторону. Как на обычном аудиомагнитофоне.

– Я выполнял п-приказ, – нарушил молчание полковник, избегая добавить «начальства» и колкость, вертевшуюся на чуть онемевшем языке: «Обратитесь к нему. Адрес: Большая Лубянка, дом 2».

– Мы все выполняли приказ, – не глядя на подчиненного, обронил Латынин. Подержав в широкой ладони пульт дистанционного управления, он положил его на стол. – Спроси, как попала ко мне эта кассета?

– От кого? – Гришин нашел выход не отвечать на вопрос генерала.

– От полковника Эджумяна. Он возглавляет следственную группу по факту гибели Комалеева и двух военнослужащих.

Гришин покивал. Он слышал о ЧП в Шатойском районе Чечни и хорошо знал Михаила Эджумяна. Начальник управления продолжил:

– Благодари бога, Николай, что кассета попала в руки Михаила и что он не включил ее в материалы дела. Только представь довольные рожи из военной прокуратуры при просмотре этого сюжета.

Гришин внял совету и представил их рожи довольными. Это довольство не ограничится просмотром и воспоминанием от просмотра. Включать такой материал в дело – себе дороже. Важнее последствия, влияние на Федеральную службу безопасности Главной военной прокуратурой, посыплются просьбы и пожелания, которые могут быть вызваны как частным, так и служебным порядком. Тайное противостояние двух ведомств, классика, кто кого. Ничего нового. Однако и ничего хорошего.