Страница:
– Вы не против, если я вас угощу?
Она пожала плечами. Этот вечер, как и несколько предыдущих, она намеревалась провести в одиночестве. Но в действиях незнакомца не было ничего похожего на завязывание знакомства. Просто в компании с ней ему было бы веселее.
В «Поплавке» среди пестро разодетой молодежи, веселившейся как только возможно и употреблявшей в основном пиво, Ширяева и ее спутник выглядели белыми воронами. На ней все та же косынка, легкий серый пиджак, который она окрестила блейзером, темная юбка, туфли с растрескавшимися подошвами; накрашенные губы словно подчеркивали нездоровый цвет лица. Она наконец-то сняла темные очки, и мужчина заметил под ее глазами синеватые тени.
Он не подумал о том, в его ли вкусе эта женщина. Скорее нет: полная, с крупными чертами лица; слегка декольтированная блузка выставляла на обозрение кулон в виде знака Водолея на тонкой золотой цепочке. Хотя мужчина не подумал и о своей внешности – с традиционным для лысеющих зачесом от уха до уха. Волосы были расположены на его голове довольно низко.
Как и у второй жертвы.
Морщины избороздили не только кожу под его глазами – толстый неповоротливый язык тоже был в складках. Из-за глубоко вдавленной переносицы нос казался сломанным, как у боксера. Он был сильным, но спортом не занимался. За всю свою жизнь ни разу не был в парикмахерской, мать сама стригла его – очень коротко. Он недолюбливал жужжание машинки и все время вертел головой, потом шел под душ, чтобы смыть с шеи колкие остриженные волосы.
Большую часть времени он проводил на улице, а когда приходил домой, включал телевизор и смотрел телесериалы: по окончании одного он переключал канал, где начинался другой. После просмотра передачи «Спокойной ночи, малыши!» послушно шел чистить зубы и укладывался в постель. Мать целовала его, и он быстро засыпал.
– Давайте наконец познакомимся, – предложил мужчина. – Вадим!
Ширяева представилась. Вадим, комкая слова, пробормотал, что ему очень приятно. Завязался разговор ни о чем. Точнее, не разговор, а монолог мужчины. Валентина, назвав свое имя, больше не произнесла ни слова. Ее спутник то изливал душу, то бросал тревожные взгляды на веселившуюся неподалеку компанию.
Первым признаком того, что молодежь за столиками захмелела, стал голос бармена, сказавший в микрофон, соединенный с мощной магнитолой:
– С днем рождения Сашу поздравляют его друзья.
Сияющий паренек, стоявший рядом с барменом, перегнулся через стойку и крикнул в микрофон:
– Во всем удачи, Санек!
Поздравление подхватили за столиком, звонко звякнули бокалы. И тут же пластиковые стулья опустели: вся компания под забойную музыку высыпала в широкий проход между столиками.
На наряд милиции выкрики из «Поплавка» подействовали как красная тряпка на быка. Как мотыльки на огонь, патрульные слетелись в кафе. На лице возглавлявшего наряд молодого усатого сержанта было написано желание продемонстрировать власть. Увидев милиционеров, Вадим тотчас вскочил с места.
– У меня все под контролем! – громко приветствовал он патрульных, направляясь в их сторону. – Я полностью контролирую ситуацию!
Он него пахло коньяком, и вообще он казался излишне возбужденным. Старший наряда переглянулся с напарником и попросил «контролера» предъявить документы.
– А что, я обязан носить их с собой? – неосторожно осведомился Вадим.
– Значит, документов нет... – протянул сержант, легонько ударяя дубинкой по ладони.
Валентина решила, что ей пришла пора вмешаться.
– Молодой человек, подойдите сюда, пожалуйста, – позвала она, не изменив позы и не повышая голоса.
Милиционер скривился и очень медленно направился к столику. Он вполне резонно предположил, что перед ним жена подвыпившего мужчины.
– Ну? – Он вопрошающе приподнял бровь. И тут же еще более напрягся, потому что в открытой сумочке женщины увидел пистолет. Ее рука была на полпути к нему. Сержант отчего-то не очень быстро потянулся к своей кобуре.
– Спокойнее, – попросила его Ширяева, – у меня есть разрешение на ношение оружия. Пожалуйста, – она протянула удостоверение.
Патрульный не очень хорошо знал законы. Но то, что он знал о статусе судьи, предполагало, что женщину, сидящую перед ним, нельзя задержать и принудительно доставить в отделение или, тем паче, привлечь к уголовной ответственности в общем порядке.
Он вернул ей документ. Нехотя козырнув, все же догадался извиниться.
– У меня все под контролем, – пробормотал вслед удалявшемуся наряду Вадим.
– Который из них ваш сын? – спросила Ширяева, кивнув головой на танцующих.
Вадим указал рукой:
– Вон тот долговязый. А рядом с ним его девушка, Марина. Симпатичная, правда?
Ширяева ответила улыбкой.
– Что за мода такая, – проворчал Вадим, – отмечать дни рождения в кафе... У вас сын или дочь? – продолжил он по инерции и в очередной раз наполнил рюмки.
После непродолжительной паузы Валентина ответила:
– Сын.
Достав из пачки сигарету, она прикурила и отвернулась от собеседника. Скорее бы дожить до суда над Белоноговым, думала она. Закончить одно дело и заняться другим. Скорее бы купить крупную партию терок.
Терок... Универсальных терок и... ножей для чистки рыбы. Жаль, что таких ножей, как был у нее, нет в продаже.
Сын всегда помогал матери на кухне, особенно ему нравилось натирать через терку овощи. И делал он это только потому, что мать любила тертую морковь с сахаром и пекла очень вкусные оладьи из перетертых с чесноком кабачков. Вкусные для нее – сам он недолюбливал их и ел только потому, что они нравились матери.
Если он был на улице, она звала его с балкона: «Илюша, натри мне морковки». И он бежал сломя голову, забывая про друзей. Он мог натереть морковь только до половины, боясь поранить пальцы, которые с трудом удерживали овощ, и виновато смотрел на мать. Она довершала работу, начатую сыном, кормила его, и он, счастливый, убегал на улицу.
«Уклюжий немедведь...»
– Вы так и не выпили свой коньяк.
– Что?.. Ах да... – Она сделала глоток.
Этот мужчина может подумать, что она, сидя в одиночестве за столиком, ищет знакомства, даже легко согласилась разделить с ним компанию. Прав он будет только в одном: она одинока. Безумно одинока. Пусть этот лысеющий мужчина и его сын, бросающий на отца насмешливые взгляды, думают, что хотят. И Белоноговы тоже – из судей не она первая, не она последняя, кто берет взятки.
Уходящее солнце окрасило горизонт в темно-малиновый цвет, по периметру дебаркадера зажглись яркие огни. Празднично было и на палубе небольшого теплохода, чинно проплывающего в непосредственной близости от черного бакена, указывающего фарватер. Вокруг царило летнее ночное веселье, а Валентина вдруг почувствовала, что нервы сдают и она вот-вот может разрыдаться.
Позавчера она вошла в свой подъезд ровно в двенадцать часов ночи. Престарелая соседка с первого этажа, страдающая бессонницей, словно поджидала ее. Она успела сказать только одну фразу, но и от нее Ширяева дернулась, как от удара.
– Я, бывало, зову его: «Илюша, сериал начался», и он сразу бежит...
Несмотря на запрет врачей, ее пускали в реанимационную палату. В тот вечер она буквально на минуту отлучилась, а когда вернулась в палату, сын был уже мертв. Он лежал с забинтованной головой, на изуродованном плече и груди темнели пропитавшиеся кровью марлевые тампоны, прикрепленные к телу полосками лейкопластыря. Лицо непохожее, неродное.
Она метнулась за врачом. Тот, едва взглянув в лицо пациента, бросил короткое «все». Но на всякий случай приложил пальцы с правой стороны шеи на сонную артерию.
– Сделайте что-нибудь!
– Я же сказал: все. Покиньте палату.
Врач грубо оторвал полоску лейкопластыря, фиксирующую иглу системы, выдернул ее из локтевой вены покойника и перебросил наполненную лекарственной смесью трубку через капельницу – к убийцам, садистам и ненормальным врачи относились соответственно. А тут такой случай – все в одном лице, которое носило отпечаток «биологической трагедии» или генетической ошибки – страшной болезни Дауна.
Валентина часто задумывалась над тем, сможет ли мать словами рассказать о том, как она любит своего ребенка. Наверное, слов, которые полностью могли бы выразить ее чувства, просто не существует. Как же тогда быть с ней и ее сыном, которого она родила несчастным из несчастных? Который с самого рождения лишен был всех прелестей жизни. Если бог захотел наказать ее за грехи, совершенные в этой жизни, то почему он сделал это посредством другого человека, ее сына, который виноват лишь в том, что родился на свет?
Гроб с телом покойного помогли вынести из квартиры сослуживцы и три родственника, пришедшие на похороны. Из соседей никто не захотел проводить парня в последний путь. Никто, кроме соседки с первого этажа, не пришел, чтобы минуту-другую постоять у изголовья покойника.
Что случилось дальше, для большинства оказалось диким, но не для Валентины. Она предчувствовала что-то страшное, но не смогла помешать беде. Она даже не вскрикнула, когда мужчина с перекошенным лицом выскочил из подъезда и ударом ноги опрокинул гроб, стоявший на табуретах. Илюша упал лицом вниз. Опустевший гроб придавил живые цветы, положенные Валентиной на грудь сына.
Никто не сделал и шага к отцу убитой девочки, похороненной тремя днями раньше. Кто-то просто испугался его вида, кто-то посчитал, что даже этот дикий поступок в какой-то степени можно оправдать.
Валентина нашла глаза соседа и долго смотрела в них. Молча, не двинувшись с места. И совсем остановил мужчину ее еле заметный кивок, словно оправдывающий этот жестокий поступок. Михайлов, приходя в себя, опрометью бросился назад, к подъезду...
– Извините, может, вы кого-нибудь ждете, а я вам мешаю?
– Нет-нет, – оторвавшись от своих мыслей, Валентина покачала головой. – Устала на работе, вот и пришла сюда отдохнуть. Речной воздух всегда успокаивает меня.
– Я бы добавил – ночной, – неожиданно вставил Вадим, взявшись за бутылку.
– Нет, спасибо, – Ширяева накрыла ладонью свою рюмку, отказываясь от коньяка.
Домой пока рано, думала она, провожая глазами пронесшийся мимо дебаркадера катер. Пенсионеры уже разбрелись по квартирам, но у подъезда допоздна стоят три или четыре легковые машины, владельцы которых по неизвестным причинам отгоняют автомобили на стоянку лишь в одиннадцать-двенадцать часов. А ей не хотелось ни с кем встречаться. Хотя по утрам, отправляясь на работу, она все равно сталкивалась с жильцами. Никто с ней не здоровался, только все та же старушка с первого этажа кивала и горестно покачивала головой. Валентина бросала короткое «здравствуйте» и спешила пересечь двор, чтобы пройти две остановки пешком и войти в здание суда. Только там, в своем кабинете, она могла более-менее спокойно перевести дух.
Она не слышала, но могла предполагать, как подсудимые или их родственники говорят о том, что процесс будет вести судья, сын которой сам является убийцей. Впрочем, как бы ей ни было тяжело, пересуды ее не трогали. Она все для себя уже решила: суд над Белоноговым станет последним в ее карьере. Больше волновала судьба Николая Михайлова. Отец Светы не попадал под статью «умышленное убийство», так как жертва скончалась не на месте преступления, а в больнице. Николаю предъявили обвинение в нанесении тяжкого телесного повреждения, причиненного в состоянии сильного душевного волнения. Мерой пресечения следователь избрал подписку о невыезде. Можно сказать, отнесся по-человечески. Неизвестно было, какой приговор вынесет суд. Михайлов мог получить три года, хотя имелась слабая надежда на отсрочку приговора. В прокуратуре с согласия Ширяевой решили, что лишать на время следствия многодетную семью основного кормильца, посадив его за решетку, будет чересчур жестоко.
Тем не менее имелся шанс смягчить наказание Михайлова до года исправительных работ. Трудно, но выполнимо. Валентина решила заняться всем этим позже. Пока же ее волновал только последний процесс в ее жизни – она никак не могла дождаться суда над баскетболистом Белоноговым.
4
5
6
Она пожала плечами. Этот вечер, как и несколько предыдущих, она намеревалась провести в одиночестве. Но в действиях незнакомца не было ничего похожего на завязывание знакомства. Просто в компании с ней ему было бы веселее.
В «Поплавке» среди пестро разодетой молодежи, веселившейся как только возможно и употреблявшей в основном пиво, Ширяева и ее спутник выглядели белыми воронами. На ней все та же косынка, легкий серый пиджак, который она окрестила блейзером, темная юбка, туфли с растрескавшимися подошвами; накрашенные губы словно подчеркивали нездоровый цвет лица. Она наконец-то сняла темные очки, и мужчина заметил под ее глазами синеватые тени.
Он не подумал о том, в его ли вкусе эта женщина. Скорее нет: полная, с крупными чертами лица; слегка декольтированная блузка выставляла на обозрение кулон в виде знака Водолея на тонкой золотой цепочке. Хотя мужчина не подумал и о своей внешности – с традиционным для лысеющих зачесом от уха до уха. Волосы были расположены на его голове довольно низко.
Как и у второй жертвы.
Морщины избороздили не только кожу под его глазами – толстый неповоротливый язык тоже был в складках. Из-за глубоко вдавленной переносицы нос казался сломанным, как у боксера. Он был сильным, но спортом не занимался. За всю свою жизнь ни разу не был в парикмахерской, мать сама стригла его – очень коротко. Он недолюбливал жужжание машинки и все время вертел головой, потом шел под душ, чтобы смыть с шеи колкие остриженные волосы.
Большую часть времени он проводил на улице, а когда приходил домой, включал телевизор и смотрел телесериалы: по окончании одного он переключал канал, где начинался другой. После просмотра передачи «Спокойной ночи, малыши!» послушно шел чистить зубы и укладывался в постель. Мать целовала его, и он быстро засыпал.
– Давайте наконец познакомимся, – предложил мужчина. – Вадим!
Ширяева представилась. Вадим, комкая слова, пробормотал, что ему очень приятно. Завязался разговор ни о чем. Точнее, не разговор, а монолог мужчины. Валентина, назвав свое имя, больше не произнесла ни слова. Ее спутник то изливал душу, то бросал тревожные взгляды на веселившуюся неподалеку компанию.
Первым признаком того, что молодежь за столиками захмелела, стал голос бармена, сказавший в микрофон, соединенный с мощной магнитолой:
– С днем рождения Сашу поздравляют его друзья.
Сияющий паренек, стоявший рядом с барменом, перегнулся через стойку и крикнул в микрофон:
– Во всем удачи, Санек!
Поздравление подхватили за столиком, звонко звякнули бокалы. И тут же пластиковые стулья опустели: вся компания под забойную музыку высыпала в широкий проход между столиками.
На наряд милиции выкрики из «Поплавка» подействовали как красная тряпка на быка. Как мотыльки на огонь, патрульные слетелись в кафе. На лице возглавлявшего наряд молодого усатого сержанта было написано желание продемонстрировать власть. Увидев милиционеров, Вадим тотчас вскочил с места.
– У меня все под контролем! – громко приветствовал он патрульных, направляясь в их сторону. – Я полностью контролирую ситуацию!
Он него пахло коньяком, и вообще он казался излишне возбужденным. Старший наряда переглянулся с напарником и попросил «контролера» предъявить документы.
– А что, я обязан носить их с собой? – неосторожно осведомился Вадим.
– Значит, документов нет... – протянул сержант, легонько ударяя дубинкой по ладони.
Валентина решила, что ей пришла пора вмешаться.
– Молодой человек, подойдите сюда, пожалуйста, – позвала она, не изменив позы и не повышая голоса.
Милиционер скривился и очень медленно направился к столику. Он вполне резонно предположил, что перед ним жена подвыпившего мужчины.
– Ну? – Он вопрошающе приподнял бровь. И тут же еще более напрягся, потому что в открытой сумочке женщины увидел пистолет. Ее рука была на полпути к нему. Сержант отчего-то не очень быстро потянулся к своей кобуре.
– Спокойнее, – попросила его Ширяева, – у меня есть разрешение на ношение оружия. Пожалуйста, – она протянула удостоверение.
Патрульный не очень хорошо знал законы. Но то, что он знал о статусе судьи, предполагало, что женщину, сидящую перед ним, нельзя задержать и принудительно доставить в отделение или, тем паче, привлечь к уголовной ответственности в общем порядке.
Он вернул ей документ. Нехотя козырнув, все же догадался извиниться.
– У меня все под контролем, – пробормотал вслед удалявшемуся наряду Вадим.
– Который из них ваш сын? – спросила Ширяева, кивнув головой на танцующих.
Вадим указал рукой:
– Вон тот долговязый. А рядом с ним его девушка, Марина. Симпатичная, правда?
Ширяева ответила улыбкой.
– Что за мода такая, – проворчал Вадим, – отмечать дни рождения в кафе... У вас сын или дочь? – продолжил он по инерции и в очередной раз наполнил рюмки.
После непродолжительной паузы Валентина ответила:
– Сын.
Достав из пачки сигарету, она прикурила и отвернулась от собеседника. Скорее бы дожить до суда над Белоноговым, думала она. Закончить одно дело и заняться другим. Скорее бы купить крупную партию терок.
Терок... Универсальных терок и... ножей для чистки рыбы. Жаль, что таких ножей, как был у нее, нет в продаже.
Сын всегда помогал матери на кухне, особенно ему нравилось натирать через терку овощи. И делал он это только потому, что мать любила тертую морковь с сахаром и пекла очень вкусные оладьи из перетертых с чесноком кабачков. Вкусные для нее – сам он недолюбливал их и ел только потому, что они нравились матери.
Если он был на улице, она звала его с балкона: «Илюша, натри мне морковки». И он бежал сломя голову, забывая про друзей. Он мог натереть морковь только до половины, боясь поранить пальцы, которые с трудом удерживали овощ, и виновато смотрел на мать. Она довершала работу, начатую сыном, кормила его, и он, счастливый, убегал на улицу.
«Уклюжий немедведь...»
– Вы так и не выпили свой коньяк.
– Что?.. Ах да... – Она сделала глоток.
Этот мужчина может подумать, что она, сидя в одиночестве за столиком, ищет знакомства, даже легко согласилась разделить с ним компанию. Прав он будет только в одном: она одинока. Безумно одинока. Пусть этот лысеющий мужчина и его сын, бросающий на отца насмешливые взгляды, думают, что хотят. И Белоноговы тоже – из судей не она первая, не она последняя, кто берет взятки.
Уходящее солнце окрасило горизонт в темно-малиновый цвет, по периметру дебаркадера зажглись яркие огни. Празднично было и на палубе небольшого теплохода, чинно проплывающего в непосредственной близости от черного бакена, указывающего фарватер. Вокруг царило летнее ночное веселье, а Валентина вдруг почувствовала, что нервы сдают и она вот-вот может разрыдаться.
Позавчера она вошла в свой подъезд ровно в двенадцать часов ночи. Престарелая соседка с первого этажа, страдающая бессонницей, словно поджидала ее. Она успела сказать только одну фразу, но и от нее Ширяева дернулась, как от удара.
– Я, бывало, зову его: «Илюша, сериал начался», и он сразу бежит...
Несмотря на запрет врачей, ее пускали в реанимационную палату. В тот вечер она буквально на минуту отлучилась, а когда вернулась в палату, сын был уже мертв. Он лежал с забинтованной головой, на изуродованном плече и груди темнели пропитавшиеся кровью марлевые тампоны, прикрепленные к телу полосками лейкопластыря. Лицо непохожее, неродное.
Она метнулась за врачом. Тот, едва взглянув в лицо пациента, бросил короткое «все». Но на всякий случай приложил пальцы с правой стороны шеи на сонную артерию.
– Сделайте что-нибудь!
– Я же сказал: все. Покиньте палату.
Врач грубо оторвал полоску лейкопластыря, фиксирующую иглу системы, выдернул ее из локтевой вены покойника и перебросил наполненную лекарственной смесью трубку через капельницу – к убийцам, садистам и ненормальным врачи относились соответственно. А тут такой случай – все в одном лице, которое носило отпечаток «биологической трагедии» или генетической ошибки – страшной болезни Дауна.
Валентина часто задумывалась над тем, сможет ли мать словами рассказать о том, как она любит своего ребенка. Наверное, слов, которые полностью могли бы выразить ее чувства, просто не существует. Как же тогда быть с ней и ее сыном, которого она родила несчастным из несчастных? Который с самого рождения лишен был всех прелестей жизни. Если бог захотел наказать ее за грехи, совершенные в этой жизни, то почему он сделал это посредством другого человека, ее сына, который виноват лишь в том, что родился на свет?
Гроб с телом покойного помогли вынести из квартиры сослуживцы и три родственника, пришедшие на похороны. Из соседей никто не захотел проводить парня в последний путь. Никто, кроме соседки с первого этажа, не пришел, чтобы минуту-другую постоять у изголовья покойника.
Что случилось дальше, для большинства оказалось диким, но не для Валентины. Она предчувствовала что-то страшное, но не смогла помешать беде. Она даже не вскрикнула, когда мужчина с перекошенным лицом выскочил из подъезда и ударом ноги опрокинул гроб, стоявший на табуретах. Илюша упал лицом вниз. Опустевший гроб придавил живые цветы, положенные Валентиной на грудь сына.
Никто не сделал и шага к отцу убитой девочки, похороненной тремя днями раньше. Кто-то просто испугался его вида, кто-то посчитал, что даже этот дикий поступок в какой-то степени можно оправдать.
Валентина нашла глаза соседа и долго смотрела в них. Молча, не двинувшись с места. И совсем остановил мужчину ее еле заметный кивок, словно оправдывающий этот жестокий поступок. Михайлов, приходя в себя, опрометью бросился назад, к подъезду...
– Извините, может, вы кого-нибудь ждете, а я вам мешаю?
– Нет-нет, – оторвавшись от своих мыслей, Валентина покачала головой. – Устала на работе, вот и пришла сюда отдохнуть. Речной воздух всегда успокаивает меня.
– Я бы добавил – ночной, – неожиданно вставил Вадим, взявшись за бутылку.
– Нет, спасибо, – Ширяева накрыла ладонью свою рюмку, отказываясь от коньяка.
Домой пока рано, думала она, провожая глазами пронесшийся мимо дебаркадера катер. Пенсионеры уже разбрелись по квартирам, но у подъезда допоздна стоят три или четыре легковые машины, владельцы которых по неизвестным причинам отгоняют автомобили на стоянку лишь в одиннадцать-двенадцать часов. А ей не хотелось ни с кем встречаться. Хотя по утрам, отправляясь на работу, она все равно сталкивалась с жильцами. Никто с ней не здоровался, только все та же старушка с первого этажа кивала и горестно покачивала головой. Валентина бросала короткое «здравствуйте» и спешила пересечь двор, чтобы пройти две остановки пешком и войти в здание суда. Только там, в своем кабинете, она могла более-менее спокойно перевести дух.
Она не слышала, но могла предполагать, как подсудимые или их родственники говорят о том, что процесс будет вести судья, сын которой сам является убийцей. Впрочем, как бы ей ни было тяжело, пересуды ее не трогали. Она все для себя уже решила: суд над Белоноговым станет последним в ее карьере. Больше волновала судьба Николая Михайлова. Отец Светы не попадал под статью «умышленное убийство», так как жертва скончалась не на месте преступления, а в больнице. Николаю предъявили обвинение в нанесении тяжкого телесного повреждения, причиненного в состоянии сильного душевного волнения. Мерой пресечения следователь избрал подписку о невыезде. Можно сказать, отнесся по-человечески. Неизвестно было, какой приговор вынесет суд. Михайлов мог получить три года, хотя имелась слабая надежда на отсрочку приговора. В прокуратуре с согласия Ширяевой решили, что лишать на время следствия многодетную семью основного кормильца, посадив его за решетку, будет чересчур жестоко.
Тем не менее имелся шанс смягчить наказание Михайлова до года исправительных работ. Трудно, но выполнимо. Валентина решила заняться всем этим позже. Пока же ее волновал только последний процесс в ее жизни – она никак не могла дождаться суда над баскетболистом Белоноговым.
4
Валентина возвращалась домой пешком. Вадим напрасно уговаривал ее посидеть с ним хотя бы еще полчасика. Он в одиночку допил коньяк и вскоре присоединился к танцующей на площадке компании сына.
Ноги гудели от усталости, Ширяева сняла туфли и сразу прошла в ванную комнату. Не раздеваясь, она села на край ванны, с трудом нагнулась и заткнула слив пробкой. Затем пустила в ванну холодную воду. Долго сидела так, пока вода не добралась до края, замочив юбку. Отлепив пластырь, она положила ногу на ногу и губкой смыла почерневший от пыли клей.
Теперь не осталось сил слить холодную воду и вновь наполнить ванну, чтобы полежать в горячей воде. Утром, решила она, встану пораньше.
Валентина стянула с себя намокшую юбку и повесила ее на веревку.
Сегодня, кроме шоколада и конфет, она ничего не ела. Добавив в воду острый томатный соус, она сварила сосиски. Потом налила в стакан водки и залпом выпила. От спиртного и горячих сосисок зажгло щеки, на лбу проступил пот. Теперь упасть в кровать и не просыпаться до утра.
Стараясь не смотреть на дверь спальни, она прошла в зал и легла на диван.
Среди ночи все же проснулась – замерзли ноги. Укрывшись снятым с дивана покрывалом, она долго не могла заснуть. Перед глазами стоял отец Светы. Его взгляд устремлен на нее, а не на покойника, который упал лицом на асфальт. За этой картиной через опущенное стекло иномарки, примостившейся неподалеку от детской песочницы, наблюдали еще одни глаза. Человек в машине улыбался, он подался вперед, чтобы судья заметила его и узнала. Однако она смотрела на сына.
Ноги гудели от усталости, Ширяева сняла туфли и сразу прошла в ванную комнату. Не раздеваясь, она села на край ванны, с трудом нагнулась и заткнула слив пробкой. Затем пустила в ванну холодную воду. Долго сидела так, пока вода не добралась до края, замочив юбку. Отлепив пластырь, она положила ногу на ногу и губкой смыла почерневший от пыли клей.
Теперь не осталось сил слить холодную воду и вновь наполнить ванну, чтобы полежать в горячей воде. Утром, решила она, встану пораньше.
Валентина стянула с себя намокшую юбку и повесила ее на веревку.
Сегодня, кроме шоколада и конфет, она ничего не ела. Добавив в воду острый томатный соус, она сварила сосиски. Потом налила в стакан водки и залпом выпила. От спиртного и горячих сосисок зажгло щеки, на лбу проступил пот. Теперь упасть в кровать и не просыпаться до утра.
Стараясь не смотреть на дверь спальни, она прошла в зал и легла на диван.
Среди ночи все же проснулась – замерзли ноги. Укрывшись снятым с дивана покрывалом, она долго не могла заснуть. Перед глазами стоял отец Светы. Его взгляд устремлен на нее, а не на покойника, который упал лицом на асфальт. За этой картиной через опущенное стекло иномарки, примостившейся неподалеку от детской песочницы, наблюдали еще одни глаза. Человек в машине улыбался, он подался вперед, чтобы судья заметила его и узнала. Однако она смотрела на сына.
5
Олег Шустов припарковал свою машину напротив ворот лесоторговой базы и, пройдясь вдоль ряда продавцов-частников, поздоровался с высоким седоватым мужчиной, одетым в темно-серую тройку. Полковник Рожнов держал в руке пачку штапиков, перетянутых медной проволокой.
– Давно собирался купить, – пояснил он, – да не было времени.
– Для дома, для семьи? – Шустов, склонив голову, оглядел собеседника поверх солнцезащитных очков.
У Рожнова не было военной выправки, вернее, она нивелировалась за долгое время кабинетной работы. Выше среднего роста, чуть сутуловатый, на вид сорок пять лет, наполовину седые волосы разделены пробором, веки тяжелые, с заметными голубыми прожилками.
– Вроде того, – отвечая на вопрос подчиненного, неопределенно отозвался полковник. – У меня на даче вместо штапиков стекла держатся на оконной замазке. Пройдем? – предложил Рожнов, указывая свободной рукой на открытые ворота базы, где было не так многолюдно.
Они прошли вдоль штабелей облицовочного кирпича, миновали контейнеры с цементом и остановились возле образца котла газового отопления.
– Что ты знаешь о Мусе Калтыгове? – спросил полковник, приступая к делу и разглядывая образец.
Шустов, вспоминая оперативные данные на чеченца, нахмурил лоб.
– Не много. Он – бывший офицер Кантемировской дивизии, сейчас возглавляет криминальную группировку. Где-то в Подмосковье, точнее не скажу.
Олег подождал, пока тучный мужчина, остановившийся рядом с котлом, не ознакомился с ценой и не отошел от них.
– Пожалуй, это все данные, которыми я располагаю на Калтыгова.
– Видел его фотографию?
Шустов кивнул.
Несмотря на его утвердительный жест, Рожнов вынул из кармана несколько снимков немолодого уже человека. Олег внимательно вгляделся в каждую фотографию. Калтыгов был изображен и с бородой, и гладко выбритым.
– Оставь снимки себе, – распорядился Рожнов.
Олег был одет в джинсы и синюю майку с коротким рукавом. Они с начальником были примерно одного роста, но Шустов отличался спортивной фигурой. На его загорелом лице контрастом выделялись белесые брови и светлые усы. Он положил фотографии чеченца в задний карман джинсов, и они с полковником прошли дальше, к штабелям обрезной доски. Михаил Константинович на ходу давал информацию на клиента.
Даже не особо вникая в суть дела, можно было понять, что деятельность лидера криминальной группировки Калтыгова перешла все границы. На продовольственном рынке в одном из городов Московской области творился такой беспредел, в который верилось с трудом. Вся милиция была куплена, в открытую шла торговля наркотиками, на территории рынка в прямом смысле слова существовали рабы, которые жили в металлических контейнерах, оборот черного нала достиг необыкновенных размеров. При запросах свыше местные правоохранительные органы ограничивались отписками или отговорками; все было построено на взятках и страхе.
– Есть конкретная дата ликвидации Калтыгова?
– Будет, – пообещал Рожнов. – У нас есть дней десять, чтобы основательно подготовиться к операции.
– У правоохранительных органов мало мотивов для ареста Мусы?
– Мотивы есть, но чеченец не просидит в камере и суток, его освободят и официально извинятся. Отсюда следует, что Калтыгова нельзя просто убрать, его смерть свяжут со спецслужбами России. Так что операция по его ликвидации будет усложнена.
Рожнов снял очки в тонкой оправе и посмотрел стекла на свет. Пройдясь по ним идеально чистым носовым платком, полковник не спеша водрузил очки на место и продолжил разговор:
– Полгода назад РУБОП сделало попытку взять в оборот чеченца. Арестовали не только Калтыгова, но и четверых его людей. Однако отпустили с весьма туманной формулировкой: дескать, все пятеро являются одним из важнейших звеньев агентурной цепи управления ФСБ по освобождению заложников из чеченского плена. На этот раз жди, что они окажутся агентами ГРУ. Не мне тебе объяснять, какой бардак творится в управлении. Но не все бездействуют. Помнишь скандал, связанный с тремя офицерами ФСБ, которые получили приказ ликвидировать одного депутата? А ведь формально его нельзя было трогать. Одним словом, крайний случай.
Шустов кивнул. Полковнику незачем было напоминать об этом случае – начальник, отдавший приказ, стоял сейчас рядом с ним и делал вид, что заинтересовался кафельной плиткой, в несколько рядов выложенной на стенде. Рожнов тогда поступил опрометчиво, он забыл, что такие приказы не отдаются подчиненным. Обычно подобные задания проходят через секретных агентов, которые вербуют исполнителей на стороне или же пользуются давно проверенными кадрами из числа бывших заключенных либо бывших сотрудников правоохранительных органов.
Рожнов действовал на свой страх и риск, не имея ни одной лишней минуты и надеясь на своих подчиненных, а те сразу же сдали начальника, дав интервью одному из телевизионных каналов. Они остались чистыми, с незапятнанной репутацией чекистов новой формации, а «старообрядческое» поведение Рожнова послужило поводом к его увольнению из органов.
Спустя два месяца о бывшем полковнике ФСБ вспомнил новый руководитель службы безопасности. Рожнова не восстановили в должности, а поставили во главе вновь созданного департамента, который в секретном указе значился как Департамент «5», имеющий личный фонд. Офис «пятерки» находился не на Лубянке, а занимал довольно скромную площадь в одноэтажном здании на Коровьем валу; над дверью неприметная табличка гласила, что в этом офисе ведет прием граждан юрист М.К. Рожнов.
Время приема выглядело несколько странно и напоминало график приема по личным вопросам у директора крупного предприятия: он принимал граждан по четвергам с двух часов до шести. И только несколько человек знали, чем занимается в свободное от работы время полковник госбезопасности Рожнов. Одним из таких людей был Олег Шустов.
Почти все, с кем был знаком Рожнов, понимали, что юридическая консультация – только «крыша», и удивились бы еще больше, узнав, что в штат Департамента «5» входят всего двадцать человек, включая Рожнова, его секретаршу Ирину Архипову, секретных агентов по поручениям и специалистов-электронщиков.
– Когда мы получим полную информацию на Калтыгова? – спросил Олег.
– Как только начнете знакомство с местностью. Думаю, раньше не стоит. Тебе нужны деньги?
– Нет, – отказался Шустов, – рассчитаешься с нами после.
– Именно на это я рассчитывал, – улыбнулся полковник.
Взгляд Олега под солнцезащитными очками стал еще жестче. Неожиданно мелькнула неприятная мысль: Рожнов каким-то образом прокручивает общие деньги, получая прибыль.
Майора Шустова выгнали из подразделения ФСБ, когда тот вначале не согласился с приказом начальника, а потом, не сдержавшись, ударил его; с переломом нижней челюсти патрона отправили в госпиталь. До трибунала дело не дошло. То ли из трусости, то ли из человеколюбия начальник заявил, что причиной внезапной агрессии стал именно он. Все ограничилось судом чести и увольнением из подразделения. Через два месяца его нашел Рожнов и предложил работу.
– Как дела в группе? – осведомился полковник, когда они вышли за ворота.
– Нормально. Правда, у Сергея Белоногова возникли проблемы с братом.
– Да, кстати, об этом я и хотел спросить у тебя. Почему вы не обратились ко мне за помощью?
– Ни к чему рисоваться, Михаил. Практически Сергей сам уладил свои дела. Когда на следствие давит ФСБ, возникают нежелательные вопросы, следствие может заинтересоваться, откуда такие связи у простого смертного.
– Центровой известной баскетбольной команды не простой смертный, – возразил Рожнов. – А давление оказали бы на другом уровне, если хочешь, на государственном. Не забывай, что вы работаете на правительство. Хотя деньги получаете из фонда департамента.
– Может быть, – уклончиво ответил Олег, поймав себя на мысли, что они разговаривают так, как если бы их подслушивали. – Сергей, как и полагается, все рассказал мне, и мы решили, что может сложиться нежелательная ситуация, при которой коса найдет на камень. Пусть лучше один окажется со связями, а другой с деньгами. В последнем случае – это Сергей.
– А с потерпевшим не пробовали говорить? – в голосе и на лице полковника сохранялось недовольство.
– Что толку? Потерпевший не принадлежит сам себе, даже во время игры им руководит отец, то бишь главный тренер. А твои связи и влияние, с одной стороны, навредили бы Алексею, играющему за «Динамо». Это спортобщество относится к МВД. И там не любят, когда в их даже спортивные дела вмешиваются посторонние силовые структуры. Тем более служба безопасности. Странная вышла бы претензия: мол, вы давите на своего же, милицейского парня. Вы это прекратите! Так, что ли, Михаил? Не исключено, что Алексею за стукачество в инородную организацию совсем осложнили бы жизнь.
– Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился полковник.
– Не «пожалуй», Миша, я прав на все сто.
– К кому Белоногов обратился за помощью? – поинтересовался Рожнов.
– К судье из районного суда. Обычная взятка.
– Фамилия судьи? – спросил полковник тоном, не терпящим возражений.
– Ширяева Валентина Петровна. У нее самой возникли трудности, так что в этом деле родился обоюдный интерес: она нужна Белоногову, он – ей. Завтра все и разрешится.
– Ну-ну...
Олег отметил, что начальник довольно продолжительное время не перестает хмуриться. Переложив штапики в другую руку, полковник потребовал:
– Расскажи, что за обоюдный интерес. Мне не нравится, когда мои люди самовольно контактируют с кем-то из казенных людей. Потом хотелось бы узнать, почему ты не доложил мне обо всем вовремя. И еще один вопрос. Я заметил, что ты меня стал недолюбливать. Это оттого, что я превратился в твоего начальника?
Шустов пожал плечами.
– Наверное, дело не в тебе лично, Миша. Я вообще не люблю начальство.
– Ну, хорошо... Сергей случайно не рассказал своему брату, где и кем он работает?
– Лишний вопрос, – нехотя ответил Шустов. – Поговорим на эту тему после операции, ладно?
– Нет, – жестко отрезал Рожнов. – И еще я хочу, чтобы ты знал: я недоволен тобой. Ты прибавляешь мне работы. И так, чтобы повидаться с тобой, в общей сложности я провожу за рулем два с половиной часа. Между прочим, я подумываю о том, чтобы перевести вас ближе к столице или в саму Москву.
– Мне кажется, ты этого не сделаешь.
Полковник что-то пробурчал себе под нос и возобновил разговор:
– Итак, что за неприятности у Ширяевой?
– Давно собирался купить, – пояснил он, – да не было времени.
– Для дома, для семьи? – Шустов, склонив голову, оглядел собеседника поверх солнцезащитных очков.
У Рожнова не было военной выправки, вернее, она нивелировалась за долгое время кабинетной работы. Выше среднего роста, чуть сутуловатый, на вид сорок пять лет, наполовину седые волосы разделены пробором, веки тяжелые, с заметными голубыми прожилками.
– Вроде того, – отвечая на вопрос подчиненного, неопределенно отозвался полковник. – У меня на даче вместо штапиков стекла держатся на оконной замазке. Пройдем? – предложил Рожнов, указывая свободной рукой на открытые ворота базы, где было не так многолюдно.
Они прошли вдоль штабелей облицовочного кирпича, миновали контейнеры с цементом и остановились возле образца котла газового отопления.
– Что ты знаешь о Мусе Калтыгове? – спросил полковник, приступая к делу и разглядывая образец.
Шустов, вспоминая оперативные данные на чеченца, нахмурил лоб.
– Не много. Он – бывший офицер Кантемировской дивизии, сейчас возглавляет криминальную группировку. Где-то в Подмосковье, точнее не скажу.
Олег подождал, пока тучный мужчина, остановившийся рядом с котлом, не ознакомился с ценой и не отошел от них.
– Пожалуй, это все данные, которыми я располагаю на Калтыгова.
– Видел его фотографию?
Шустов кивнул.
Несмотря на его утвердительный жест, Рожнов вынул из кармана несколько снимков немолодого уже человека. Олег внимательно вгляделся в каждую фотографию. Калтыгов был изображен и с бородой, и гладко выбритым.
– Оставь снимки себе, – распорядился Рожнов.
Олег был одет в джинсы и синюю майку с коротким рукавом. Они с начальником были примерно одного роста, но Шустов отличался спортивной фигурой. На его загорелом лице контрастом выделялись белесые брови и светлые усы. Он положил фотографии чеченца в задний карман джинсов, и они с полковником прошли дальше, к штабелям обрезной доски. Михаил Константинович на ходу давал информацию на клиента.
Даже не особо вникая в суть дела, можно было понять, что деятельность лидера криминальной группировки Калтыгова перешла все границы. На продовольственном рынке в одном из городов Московской области творился такой беспредел, в который верилось с трудом. Вся милиция была куплена, в открытую шла торговля наркотиками, на территории рынка в прямом смысле слова существовали рабы, которые жили в металлических контейнерах, оборот черного нала достиг необыкновенных размеров. При запросах свыше местные правоохранительные органы ограничивались отписками или отговорками; все было построено на взятках и страхе.
– Есть конкретная дата ликвидации Калтыгова?
– Будет, – пообещал Рожнов. – У нас есть дней десять, чтобы основательно подготовиться к операции.
– У правоохранительных органов мало мотивов для ареста Мусы?
– Мотивы есть, но чеченец не просидит в камере и суток, его освободят и официально извинятся. Отсюда следует, что Калтыгова нельзя просто убрать, его смерть свяжут со спецслужбами России. Так что операция по его ликвидации будет усложнена.
Рожнов снял очки в тонкой оправе и посмотрел стекла на свет. Пройдясь по ним идеально чистым носовым платком, полковник не спеша водрузил очки на место и продолжил разговор:
– Полгода назад РУБОП сделало попытку взять в оборот чеченца. Арестовали не только Калтыгова, но и четверых его людей. Однако отпустили с весьма туманной формулировкой: дескать, все пятеро являются одним из важнейших звеньев агентурной цепи управления ФСБ по освобождению заложников из чеченского плена. На этот раз жди, что они окажутся агентами ГРУ. Не мне тебе объяснять, какой бардак творится в управлении. Но не все бездействуют. Помнишь скандал, связанный с тремя офицерами ФСБ, которые получили приказ ликвидировать одного депутата? А ведь формально его нельзя было трогать. Одним словом, крайний случай.
Шустов кивнул. Полковнику незачем было напоминать об этом случае – начальник, отдавший приказ, стоял сейчас рядом с ним и делал вид, что заинтересовался кафельной плиткой, в несколько рядов выложенной на стенде. Рожнов тогда поступил опрометчиво, он забыл, что такие приказы не отдаются подчиненным. Обычно подобные задания проходят через секретных агентов, которые вербуют исполнителей на стороне или же пользуются давно проверенными кадрами из числа бывших заключенных либо бывших сотрудников правоохранительных органов.
Рожнов действовал на свой страх и риск, не имея ни одной лишней минуты и надеясь на своих подчиненных, а те сразу же сдали начальника, дав интервью одному из телевизионных каналов. Они остались чистыми, с незапятнанной репутацией чекистов новой формации, а «старообрядческое» поведение Рожнова послужило поводом к его увольнению из органов.
Спустя два месяца о бывшем полковнике ФСБ вспомнил новый руководитель службы безопасности. Рожнова не восстановили в должности, а поставили во главе вновь созданного департамента, который в секретном указе значился как Департамент «5», имеющий личный фонд. Офис «пятерки» находился не на Лубянке, а занимал довольно скромную площадь в одноэтажном здании на Коровьем валу; над дверью неприметная табличка гласила, что в этом офисе ведет прием граждан юрист М.К. Рожнов.
Время приема выглядело несколько странно и напоминало график приема по личным вопросам у директора крупного предприятия: он принимал граждан по четвергам с двух часов до шести. И только несколько человек знали, чем занимается в свободное от работы время полковник госбезопасности Рожнов. Одним из таких людей был Олег Шустов.
Почти все, с кем был знаком Рожнов, понимали, что юридическая консультация – только «крыша», и удивились бы еще больше, узнав, что в штат Департамента «5» входят всего двадцать человек, включая Рожнова, его секретаршу Ирину Архипову, секретных агентов по поручениям и специалистов-электронщиков.
– Когда мы получим полную информацию на Калтыгова? – спросил Олег.
– Как только начнете знакомство с местностью. Думаю, раньше не стоит. Тебе нужны деньги?
– Нет, – отказался Шустов, – рассчитаешься с нами после.
– Именно на это я рассчитывал, – улыбнулся полковник.
Взгляд Олега под солнцезащитными очками стал еще жестче. Неожиданно мелькнула неприятная мысль: Рожнов каким-то образом прокручивает общие деньги, получая прибыль.
Майора Шустова выгнали из подразделения ФСБ, когда тот вначале не согласился с приказом начальника, а потом, не сдержавшись, ударил его; с переломом нижней челюсти патрона отправили в госпиталь. До трибунала дело не дошло. То ли из трусости, то ли из человеколюбия начальник заявил, что причиной внезапной агрессии стал именно он. Все ограничилось судом чести и увольнением из подразделения. Через два месяца его нашел Рожнов и предложил работу.
– Как дела в группе? – осведомился полковник, когда они вышли за ворота.
– Нормально. Правда, у Сергея Белоногова возникли проблемы с братом.
– Да, кстати, об этом я и хотел спросить у тебя. Почему вы не обратились ко мне за помощью?
– Ни к чему рисоваться, Михаил. Практически Сергей сам уладил свои дела. Когда на следствие давит ФСБ, возникают нежелательные вопросы, следствие может заинтересоваться, откуда такие связи у простого смертного.
– Центровой известной баскетбольной команды не простой смертный, – возразил Рожнов. – А давление оказали бы на другом уровне, если хочешь, на государственном. Не забывай, что вы работаете на правительство. Хотя деньги получаете из фонда департамента.
– Может быть, – уклончиво ответил Олег, поймав себя на мысли, что они разговаривают так, как если бы их подслушивали. – Сергей, как и полагается, все рассказал мне, и мы решили, что может сложиться нежелательная ситуация, при которой коса найдет на камень. Пусть лучше один окажется со связями, а другой с деньгами. В последнем случае – это Сергей.
– А с потерпевшим не пробовали говорить? – в голосе и на лице полковника сохранялось недовольство.
– Что толку? Потерпевший не принадлежит сам себе, даже во время игры им руководит отец, то бишь главный тренер. А твои связи и влияние, с одной стороны, навредили бы Алексею, играющему за «Динамо». Это спортобщество относится к МВД. И там не любят, когда в их даже спортивные дела вмешиваются посторонние силовые структуры. Тем более служба безопасности. Странная вышла бы претензия: мол, вы давите на своего же, милицейского парня. Вы это прекратите! Так, что ли, Михаил? Не исключено, что Алексею за стукачество в инородную организацию совсем осложнили бы жизнь.
– Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился полковник.
– Не «пожалуй», Миша, я прав на все сто.
– К кому Белоногов обратился за помощью? – поинтересовался Рожнов.
– К судье из районного суда. Обычная взятка.
– Фамилия судьи? – спросил полковник тоном, не терпящим возражений.
– Ширяева Валентина Петровна. У нее самой возникли трудности, так что в этом деле родился обоюдный интерес: она нужна Белоногову, он – ей. Завтра все и разрешится.
– Ну-ну...
Олег отметил, что начальник довольно продолжительное время не перестает хмуриться. Переложив штапики в другую руку, полковник потребовал:
– Расскажи, что за обоюдный интерес. Мне не нравится, когда мои люди самовольно контактируют с кем-то из казенных людей. Потом хотелось бы узнать, почему ты не доложил мне обо всем вовремя. И еще один вопрос. Я заметил, что ты меня стал недолюбливать. Это оттого, что я превратился в твоего начальника?
Шустов пожал плечами.
– Наверное, дело не в тебе лично, Миша. Я вообще не люблю начальство.
– Ну, хорошо... Сергей случайно не рассказал своему брату, где и кем он работает?
– Лишний вопрос, – нехотя ответил Шустов. – Поговорим на эту тему после операции, ладно?
– Нет, – жестко отрезал Рожнов. – И еще я хочу, чтобы ты знал: я недоволен тобой. Ты прибавляешь мне работы. И так, чтобы повидаться с тобой, в общей сложности я провожу за рулем два с половиной часа. Между прочим, я подумываю о том, чтобы перевести вас ближе к столице или в саму Москву.
– Мне кажется, ты этого не сделаешь.
Полковник что-то пробурчал себе под нос и возобновил разговор:
– Итак, что за неприятности у Ширяевой?
6
На следующий день ровно в восемь часов утра, приняв ванну и уложив волосы феном, Ширяева вышла на балкон и сразу же увидела у подъезда фигуру Сергея Белоногова. Она окликнула его по имени и показала рукой, чтобы тот поднялся.
На кухонном столе стояла чашка с кофе, в пепельнице тлела сигарета. Валентина предложила гостю стул и взяла чашку в руки.
– Я принес, – парень сделал попытку вынуть из полиэтиленового пакета газетный сверток.
– Одну минуту, – остановила его Ширяева, – не так быстро.
Предостережение судьи показалось Белоногову неуместным, словно он собирался извлечь из пакета ствол. Сергей приподнял бровь: «Что-то не так?»
Валентина, отвечая на его немой вопрос, пожала плечами.
– Сейчас я допью кофе, и мы с вами прогуляемся. Не против?
– Да, в общем, нет.
– Ну вот и хорошо. Кстати, у вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?
– Да, – с некоторой запинкой ответил Сергей.
– Вот и отлично. Иначе бы вам пришлось вернуться домой за паспортом.
На кухонном столе стояла чашка с кофе, в пепельнице тлела сигарета. Валентина предложила гостю стул и взяла чашку в руки.
– Я принес, – парень сделал попытку вынуть из полиэтиленового пакета газетный сверток.
– Одну минуту, – остановила его Ширяева, – не так быстро.
Предостережение судьи показалось Белоногову неуместным, словно он собирался извлечь из пакета ствол. Сергей приподнял бровь: «Что-то не так?»
Валентина, отвечая на его немой вопрос, пожала плечами.
– Сейчас я допью кофе, и мы с вами прогуляемся. Не против?
– Да, в общем, нет.
– Ну вот и хорошо. Кстати, у вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?
– Да, – с некоторой запинкой ответил Сергей.
– Вот и отлично. Иначе бы вам пришлось вернуться домой за паспортом.