[1].2
Москва, 19 марта 2004 года, пятница
Генерал-майор Борович, возглавлявший управление «М» Минобороны, в очередной раз перечитал досье на четверых человек. Трое из них проходили службу в Главном разведывательном управлении, но в силу разных причин оставили занимаемые должности. Один из них – майор Вячеслав Казанцев – уволился в декабре прошлого года. В ГРУ он работал в Восьмом управлении (отдельные страны). Причина увольнения неизвестна. «Истинная причина», – поправил генерал-майор. Стены «Аквариума» Казанцев покинул тихо, можно сказать, незаметно. И сам он был личностью серой. Генералу же для предстоящей работы нужна была кандидатура более яркая, но с существенной поправкой: засветившаяся.
Следующий – подполковник Александр Ерников. Боевой офицер, командовал батальоном спецназа, был уволен со службы после того, как бойцы его подразделения в июне 2003 года провели зачистку в одном из сел Курчалоевского района Чечни, в результате которой погибли четверо мирных жителей. Однако оправданием, что ли, для комбата Ерникова послужили девять убитых во время этой спецоперации боевиков, среди которых оказались трое арабов-наемников.
Полковник Михаил Артемов. Две страницы машинописного текста на военного разведчика просились называться «Делом Артемова». Нет, с «Делом Веннерстрема» (предательство генерала ГРУ Полякова, который выдал ЦРУ агента советской военной разведки Сига Веннерстрема) оно равняться не могло даже качественно. Артемов работал на ГРУ, и только на ГРУ, «в связях, порочащих его», замечен не был. Кроме единственного случая, который и стал роковым в карьере сорокалетнего полковника военной разведки.
Неофициальная характеристика на старшего оперативного офицера Артемова была короткой: «Честный малый». На официальную же не хватило материалов. Генерал Борович возглавлял управление Минобороны, и доступ к x-files военной разведки для него был закрыт наглухо, как чугунным люком.
По идее, Александр Борович сделал выбор, остановившись на кандидатуре Михаила Артемова, но его отпугивала эта неофициальная характеристика: «Честный малый». Много лет проработавший в оперативном управлении Главка. Честный, но с огромным родимым пятном. Что, конечно, не очень красит человека. «Родимое пятно», – хмыкнул над точным определением генерал. От рождения. Все привыкли к нему и не замечают. Но вот родинка вдруг становится заметной, словно кусок грязи, брошенный в лицо.
В связи с этим Боровичу вспомнилось из катехизиса Кира Булычева: «Честность тоже может стать опасным колющим оружием».
И еще из советов писателя-фантаста: «Когда хочешь ударить ногой кошку, посмотри, не занес ли над тобой ногу слон. Помни, что, когда тебя ставят перед выбором: «Направо пойдешь – голову потеряешь, налево пойдешь – все остальное потеряешь», следует поискать третий путь. Позвоните маме. Ведь уже три дня вы никак не соберетесь это сделать».
Борович снял трубку и позвонил – военному прокурору генералу Румянцеву. И не воспользовался советом человека с ястребиным профилем, но добрыми улыбчивыми глазами: не посмотрел, не занес ли над ним ногу слон.
– Борович. Здравствуй, – приветствовал генерал прокурора. – Еще раз уточни, на какое число назначены последние слушания по делу Артемова.
– На 25 марта, – прозвучал ответ Румянцева. – 29-го, в понедельник, будет оглашен приговор.
– Это точно? – Борович на полях досье сделал пометку: 25–28 марта.
– Точнее не бывает.
«Впритык», – подумал начальник минобороновского управления. Фактически он успевал к визиту главы немецкого военного ведомства в Россию.
– Прессу допустят на оглашение приговора? – спросил он.
– О чем ты говоришь!
– Да или нет?
– Да нет же! Все заседания по делу Артемова носят закрытый характер.
– Хорошо бы запустить в зал суда парочку журналистов. Хотя бы как частных лиц.
– Я такие вопросы не решаю. – Генерал Румянцев первым положил трубку. Он и не поздоровался с коллегой, и не попрощался. На что Борович даже не обратил внимания.
Александр Анатольевич не без оснований вспомнил о другом визите, состоявшемся не так давно. В Москве побывал министр обороны Сирии Мустафа Тлас. Сирийский генерал сделал заявление на приобретение новейшего наступательного оружия: оперативно-тактических ракет «Искандер», ударных вертолетов, истребителей Су-30, ракетных катеров класса «Молния» и прочего в том же духе. У Сирии солидного финансового фундамента нет, размышлял Борович, это всем известно. Однако молодой президент Башар Асад идет путем своего отца Хафеза, который был непременным участником всех антиизраильских коалиций. Но если заявка на оружие сделана, то кто-то обязательно проплатит.
На Ближнем Востоке опять назревала новая война.
Разразись она завтра – это облегчило бы положение крупных российских военачальников и самого генерала Боровича, готовивших очередное диверсионное мероприятие на территории страны, с которой по сей день Россию связывал договор о дружбе и сотрудничестве, подписанный еще в 1980 году.
Имея неплохой материал на эту тему, начальник управления даже посидел за картой. Он словно планировал вторжение в Израиль.
Оперативный замысел такой операции предусматривает восстание палестинцев и атаки их формирований. Одновременно на территорию Израиля должны проникнуть и присоединиться к действиям палестинцев диверсионные формирования Ливана и Сирии. Наступательная группировка ливанской армии во взаимодействии с сирийским танковым корпусом и подразделениями «Хезболлы» с рубежа Нагура – Бинт – Джебель прорывает израильскую границу и продвигается в направлении Афулы. Сирийская армия, сосредоточившись юго-восточнее Голанских высот, наносит удар встык между их южных скатов и иорданской границы в направлении Хайфы. Сирийские же танковые дивизии поворачивают на юг, наступая по прибрежной долине на Тель-Авив… [2]
«Авантюра?» – спросил себя генерал. Да – если бы не один существенный факт – наличие целой палестинской армии внутри страны. Он и обуславливает очевидную реальность войны с перевернутым фронтом, срыв мобилизационных планов…
Основная группировка сирийских войск расположена в южной части страны, а с началом военных действий оголится и западная часть – побережье, основные силы ВМС будут переброшены на юго-запад. Из пятнадцати вертолетов в районе Латакии останется пара и ни одного танкодесантного корабля. Лишь батареи противокорабельных ракетных комплексов останутся на своих местах.
Генерал даже посмотрел в окно, выходящее на Пречистенку. Он словно надеялся разглядеть колонны танков, двигающихся маршевой скоростью в сторону Израиля, и – пустынный берег в районе сирийского порта Латакия…
Он подумал о том, что визиту главы бундесвера в Россию будет предшествовать визит самого Боровича в Германию. Через пять дней – в среду, 24 марта – Александр Анатольевич ступит на немецкую землю как частное лицо. А встречать его будет группа из отдела боевого планирования управления «М».
3
29 марта 2004 года, понедельник
…Полковник Михаил Артемов не оправдывался, не напирал, он просто излагал факты, большая часть которых не могла быть подтверждена документально, разве что подкреплена свидетельскими показаниями. За два часа он ответил на множество вопросов. Все они, разумеется, касались генерал-полковника милиции Кудряшова и его убийцы – морского пехотинца Николая Ильина.
– За день до убийства замминистра Кудряшова вы встречались с Николаем Ильиным?
– Да.
– О чем шел разговор между вами и Ильиным?
– Это конфиденциальная информация.
– Допустим, таковая имела место, когда вы беседовали с ним в спецвагоне. А три недели спустя Ильин говорил о своих планах?
– Нет.
– Разве?
– Скажем так: я мог догадаться о его намерениях.
– Могли догадаться или догадывались?
– Ильин был единственным человеком, кто мог доказать вину генерала в смерти спецназовцев. Не перед следствием, не перед судом… Он сказал: «Я не хочу, чтобы все об этом знали, я хочу, чтобы знал ты».
– Простой матрос обращался к вам, старшему оперативному офицеру военной разведки, на «ты«?
– Такая форма общения устраивала нас обоих.
– Мы сделаем выводы из ваших слов.
– Не сомневаюсь.
Один резкий голос сменил другой, еще более каркающий:
– Не зарывайся, полковник!
На смену «злому» следователю пришел «не очень злой».
– Еще раз изложите хронологию событий.
– 20 февраля в 7.10 я прибыл в Новоград рейсом самолета Москва – Новоград. В восемь ровно я был на железнодорожном вокзале Московский. В 8.30 приготовился к беседе с осужденным Ильиным. Начальник этапа пошел за осужденным, а я приготовил все для беседы, наговорил на диктофон: «Новоград, вокзал Московский, вагон с этапированными, 8.31…» [3]
– Чем вы руководствовались, склонив старшего лейтенанта Родкевича к нарушению инструкций конвойной службы?
– Я уже отвечал на этот вопрос.
– С какой целью вы прибыли в Новоград?
– Это закрытая информация. Я только что об этом говорил.
– Какие вопросы вы задавали Ильину? Почему запись на пленке оказалась стертой? Почему в вашем портфеле не оказалось никаких бумаг?
– Отчего же?.. Там были газета «Военно-промышленный курьер», журнал «Лиза». Чем не бумаги?
Последний допрос в Генпрокуратуре вышел особо нервным, вопросы повторялись с невероятной частотой и постоянством. Следователи, получив указания сверху, не допрашивали, а морально молотили, избивали полковника военной разведки до синяков, до предсмертных судорог. Суд над ним также будет походить на расправу. Он пройдет в закрытом режиме; есть люди, которые предаются суду в обстановке полной секретности, и они чаще всего получают пожизненные сроки.
Военный судья спрячет под черной судейской рясой форму – но так, чтобы были видны отложной воротничок кителя и нарочито ослабленный узел стильного, не по форме, галстука. Он зачитает приговор скороговоркой, так что ничего разобрать будет нельзя. Полковника лишат воинского звания, «бантиков… ленточек… то есть орденов», как сказал бы один из героев Луи де Фюнеса. А у Артемова и нет «настоящих» наград, лишь алюминиевые, отстреливающие в честь какого-нибудь армейского юбилея, «болванки». Себе мог сказать, что наработал на коротенькую орденскую планку, но, по-булгаковски, никогда ничего не просил у тех, кто над ним. Он не мог сказать, что очень уж любит свою работу, а просто, скрывая что-то сентиментальное в груди: «Я это дело люблю». Неопределенно, но верно.
Артемов ничего такого не планировал, но буквально выдал в своем последнем слове. Судья, прежде чем удалиться на последнее короткое совещание, спросил, есть ли что сказать его подопечному.
– Да, – ответил Артемов, вставая и застегивая пуговицы на кителе. И процитировал Шнура, отчего судья весь закутался в свою мантию; он слушал военного разведчика с выпученными глазами. – «Нет друзей и нет приятелей, нет врагов и нет предателей. Многим из нас уже жить не хочется, все мы дрочим или дрочимся». У меня все, ваша честь.
Получасом позже с груди полковника Михаила Артемова содрали «алюминиевые болванки» и смотали шелк с его звезд на погонах в грязно-золотистый клубок…
Часть 1
НЕМЦЫ В РОССИИ
Глава 1
ШПИОНСКИЕ ИГРЫ
4
Москва, 31 марта 2004 года, среда
Настроение было ни к черту. Как у крокодила Гены, который играл на гармошке веселые мелодии и распевал грустным голосом. Нет, не песни он пел, а тексты исполнял под гармошку. Отбывал повинную в собственном доме. Как и Михаил Артемов, вставший, как всегда, рано утром. Но на работу не пошел. Потому что никакой работы у него уже не было.
Все сейчас раздражало Михаила Васильевича, даже голос диктора на «Радио России», объявлявшего прогноз погоды. Он, казалось, вопрошал: «Во Владикавказе плюс четыре, облачно. В Волгограде плюс семь, ясно?»
Ясно, что ясно. Тут же припомнилось странное выражение из далеких школьных: «Без сопливых солнце светит». Выходит, с сопливыми оно не светит, что ли? Какой дурак это придумал – сопливый или несопливый? И вообще, почему в бывшем Сталинграде сейчас плюс семь, а в Москве ртутный столбик сполз до минус трех?.. Потому что в Москве арбузы растут хуже или в Волгограде ртуть легче?
Секретарша, с которой Артемов проработал пять лет, именно вчера, на закате, как говорится, впервые перепутала его отчество с фамилий – назвала Михаилом Артемовичем. Назло, с умыслом. С каким – черт его разберет. Намекнула, что он только-только вступил в пору зрелости, особо переживать не стоит. Искусственно состарила его на пять лет, ибо широченная зрелая полоса лежит от сорока пяти до шестидесяти. Сбрендить можно. В шестьдесят ты еще наливной парень, а в шестьдесят один начинаешь приучать себя к запаху ладана. И дышишь на него до девяноста… А если откроется вдруг второе дыхание, все: ты – долгожитель!
Вот бред! Кто придумал эту дурацкую градацию? Несопливый?..
Артемов поймал себя на мысли, что начинает убивать время. Если мультяшный крокодил тыкал в клавиши своей тульской гармошки «у прохожих на виду», то Артемов, сидя перед японским монитором в полном одиночестве, слепо ткнул в клавишу «Пуск», словно что-то прорвет, о господи, и его куда-то там допустят, пусть пока что виртуально выпишут какой-никакой допуск. После «Пуска» решил взять «все». Стрелка мыши (стильная, зараза, с тенью) полезла на вкладку «Все программы». Не останавливаться же… Дальше больше: «Стандартные», «Развлечения».
«Интересно, что там в развлечениях?» – призадумался крокодил Артемов. Открыл эту вкладку. Оказалось, всего два «развлечения»: громкость и звукозапись. Как хочешь, так и развлекайся.
Эх, прости господи, просрал такую работу!.. Был же специалистом. Раньше так думал на ходу, что ли, особо не вникая в смысл этакого профессионального слова. Сейчас за «специальностями» лез вслед за интеллектуальной компьютерной мышью.
Компьютерные специальные возможности оказались… экранной лупой. Все, дальше «специально развлекаться» не стоит. Потому что без труда угадывал, что там, за лупой.
Лучше посмотреть – точнее, подглядеть в «Недавних документах», – что читает на досуге его дочь-школьница. Двенадцать лет дочери, а мыслит и разговаривает не поймешь как. Получая что-нибудь в подарок, она не говорит кроткое или обрадованное спасибо, а буквально комментирует: «Ой, надо же, прелесть какая! Не ожидала, честно. Слушай, пап, ну ты прям молодец!»
Итак, документ. Он назывался «Экология Фидо». Артемов напрягся: что-то развратное почудилось ему в этом «Фидо». А экология в его интерпретации превратилась в «предохранение». Не дай бог… Он открыл документ и прочел:
«Фидошник – существо, внешне похожее на гибрид слона с поросенком.
Юзеры – розового цвета, у них тонкая нежная кожа и глаза большие, глупые и добрые.
Поинт похож на юзера, только шкура погрубее и не такая розовая, а в глазах доброты меньше.
У сисопов шкура толстая, покрытая жесткой щетиной и шрамами от прошлых битв, вся грязно-бурая – никакой розовости нет и в помине, у основания хобота имеются клыки».
«Как и я, сходит с ума», – пришел к выводу несчастный отец-разведчик, сравнив себя с фидошником.
Всю свою сознательную жизнь полковник Михаил Артемов был разведчиком, работал на разведку, точнее, был ее маленьким винтиком-шпунтиком. В теплых ли тапочках перед телевизором или с газетой в руках, в костюме ли и на рабочем месте, в поезде или на воздушном транспорте, если нужно было что-то там подтянуть поскорее. Ни с того ни с сего в голову влезла какая-то до безобразия смешная формулировка-трактат: кого-то ознакомляя с документами, он не раскрывал источник.
Глупость какая-то.
И эта неопределенная дребедень все из того же шпионского мира. Мира, где ответы всегда порождают новые вопросы. Ни одного четкого не найдешь. Как у дипломата со стажем.
Встал с удобного кресла, на котором сидел, с каким-то буддистским настроением: будущее рождается сегодня. Даже не встал, а уступил место дочери. Та (настоящий юзер с тонкой нежной кожей и большими глазами) быстренько повозила мышкой, и в комнате из настольных колонок раздалась музыка. Ладно хоть в музыкальном плане у отца с дочерью расхождений почти не наблюдалось («Мое воспитание», – многозначительно подметил Михаил Васильевич). Комната как-то постепенно теплым июньским дождем пропиталась, а не бурно наводнилась старым добрым рок-н-роллом Брайана Ферри: «Let's Stick Together». Устойчивое выражение. Но если перевести буквально, то получится «Давайте воткнемся вместе».
Теперь вот кто-то «воткнулся» в смятенные чувства Артемова по телефону. Жена по-домашнему предложила Мише подойти к телефону. Для нее Миша как работал в военной разведке, так и… Короче, не скрывал свою принадлежность военного разведчика все по тому же шпионскому постулату: ответы всегда порождают новые вопросы. Ну раскинул бы он в свое время широченную сеть, что работает завхозом на конеферме, и тут же посыпались вопросы: «А пистолет тебе зачем? А, спецзадание, понятно… погоди, я его тряпкой протру… а почему это в нем нет хотя бы одного боевого патрона? На всякий пожарный?» И взгляд обнадеживающе-лукавый. Проснешься вот так поутру, а на кухне начальник ГРУ жарит яичницу. Будем, скажет генерал армии по прозвищу Спрут, ловить крупную рыбу. И бросит в рот малюсенькую маринованную тюльку.
– Да, Артемов, слушаю, – привычно представился Михаил Васильевич с таким настроением, будто тяпнул стопку «Столичной», не поднимая головы с подушки.
Молодой услужливый голос спросил, не сможет ли Михаил Васильевич прибыть завтра в двенадцать ноль-ноль на Пречистенку. Хорошее вообще-то предложеньице. Только чего он забыл на Пречистенке? Да и Пречистенку сразу не обойдешь, а по Пречистенской набережной будешь топать до самого Кремля.
До Кремля?!
Вот оно! И только спустя секунду-другую Артемов понял, что именно имеет в виду незнакомец с голосом вышколенного адъютанта. И – засобирался. С вечера.
Вчера с Михаилом Артемовым произошло рядовое, теперь можно сказать, событие: он в одиночестве ходил в театр, названия которого даже не запомнил и что давали – тоже. Отчего-то запомнилась напротив театра стройка, забранная стандартной зеленой сеткой; за ней леса какие-то, котлован, техника. Настроение еще вчера было паршивым, его не исправило представление посредственных и сильно гримированных, если не сказать размалеванных, артистов.
Военной форме Артемов предпочитал гражданскую одежду; да и не те времена, чтобы являться на люди, подобно легендарному Фоксу, в форме и имея на всякий случай соответствующий орден на груди.
Он выходил из театра последним, даже «вешалка» уже не работала. На выходе к нему подошли двое молодых симпатичных милиционеров и попросили предъявить документы. Артемов предъявил и снисходительно-терпеливо ждал, когда юные стражи ознакомятся с ними. Потом вдруг нутром почувствовал задержку. Один милиционер оставил удостоверение личности полковника при себе, а второй – старший по званию – начал что-то тихо докладывать в рацию.
Не прошло и пары минут, как рядом оказался худощавый тип лет сорока, с большой залысиной и безвольным лисьим личиком. Принял он у младшего товарища артемовское удостоверение и тоже впился в него своими хитрющими глазками. Артемов же, что удивительно, ничего не спрашивал о причине столь непонятной задержки, инцидента, короче; во время антракта в буфете вроде бы всего чуть-чуть к коньячному бокалу приложился.