Можно было возвращаться в редакцию и приниматься за настоящую работу, но Мельник все же решил выяснить метод лечения доктора Ли, нет ли в нем чего-нибудь необычного.
Да еще это слово «аспирин» – оно не давало покоя журналисту. Он слышал его и говорил сам тысячи раз, оно перестало вызывать какие-либо ассоциации: температура – выпей аспирин, насморк – прими аспирин, тяжело после вчерашнего вечера – выпей и прими душ, – но мог дать голову на отсечение, что раз или два он слышал его в более странной ситуации, нежели тогда, когда оно прозвучало из уст начальника милиции. Тогда оно прошло незамеченным, но после того как Березин спросил его о самочувствии после аспирина, то старое – незамеченное раньше – стало ворочаться и потихоньку вылезать на поверхность.
Мельник понимал, что насильно вспомнить ему не удастся, знание придет само – неожиданно и вдруг.
Он больше часа вел наблюдение из машины, прослушал две кассеты классической музыки, пытаясь отвлечься, чтобы это вдруг обрушилось неожиданно.
В начале шестого Мельник поехал в типографию «Альфа-Графикс».
«Восьмерки» цвета рубин еще не было, Ирина еще не ушла домой. Павел как был в перевоплощенном виде и темных очках, так и предстал перед ней.
Ирина вздрогнула и с минуту неподвижно смотрела на него.
– Павел… – прошептала она. – Как ты меня напугал! В первые секунды мне показалось, что это Илья: стоит – и смотрит. – Нет, все-таки это я. Я поменял имидж.
– Напрасно. Тебе следовало посоветоваться со мной.
– Сожалею – решение пришло внезапно. К тому же я мог и не внять твоим советам.
– Ты еще помнишь о нашем разговоре? – удивленно спросила женщина.
– Естественно. Ты сказала: «Не приспосабливайся» – и я тебя послушался.
– Да, сейчас ты не похож на конформиста, который со всем соглашается: «Естественно, вы правы» – но глазки у тебя косят. Ты хитрый лопоухий заяц, Паша. Следишь? – Ирина постучала туфлей по полу.
– Ага, – подтвердил Мельник. – У меня к тебе просьба.
– Опять? А где цветы?
– Ты не заказывала.
– Хорошо. Что это за просьба?
– Хочу на завтрашний день поменяться с тобой машинами. Обмен, правда, не совсем равный. Я дам тебе нашу «Ниву», ты мне – «Вольво». За оформление доверенностей плачу я.
– Ты забыл сказать волшебные слова, – насмешливо произнесла женщина.
– О да, конечно! Ира, пожалуйста…
– Не то. Ты забыл сказать «Дай ключи».
Елена Козина приоткрыла дверь приемной и на всякий случай посмотрела – на месте ли табличка.
На месте.
ЧАСТНОЕ СЫСКНОЕ БЮРО А. ХЛОПКОВА.
Секретарша сыскного агентства оглядела длинный коридор. Пусто. Только возле офиса компании со странным названием «ДЭПП И ДЖУН» сидят два человека, из дверей нотариальной конторы Владимира Першикова вышла молодая пара, в руках какие-то бумаги.
Работают люди, подумала Козина, завидуя нотариусу и даже его секретарю-машинистке Светлане Турчиной, а также владельцу фирмы «ДЭПП и ДЖУН» носатому Борису Шахматову. И вообще всему девятнадцатому этажу – последнему в административном здании Индустриального района, который кое-кто называл Пентхаузом. Администрация города сдавала в аренду больше половины помещений этого высотного здания на улице Космонавтов, самые дешевые – на первом и последнем этажах.
Видно, вскоре придется съезжать отсюда, продолжила размышления Козина. Цены за аренду непомерно высоки, растут с каждым днем, а бюро занимает непозволительно большую площадь – вместе с приемной двадцать восемь квадратных метров. А штату сыскного бюро с такой работой, как сейчас, за глаза хватит и трех. Даже еще место останется для портфеля шефа.
А.Хлопков постоянно торчит у себя в кабинете и, подобно пауку, полусонно выжидает. Детектив Валентин Авдеев не вылезает из своей машины. Подгонит ее с утра к подъезду и ложится в ней спать. День и ночь спит.
Но когда есть работа, маленькое детективное агентство преображается. Детектив Авдеев, заряженный не хуже аккумулятора, готов работать, как и спать, сутками. Шеф также активно включается в процесс розыска, видоизменяется на глазах. И на вопрос секретарши: «Шеф, а вам не нужен в этом деле третий детектив?» – которая под третьим детективом всегда имела в виду себя, – ответит: «Да, пожалуй, мне понадобятся опытные люди».
Деньги в бюро не ахти какие, но Козина знала, что получает меньше, чем А. Хлопков, на чисто символическую сумму. Остальное съедает аренда, налоги, накладные расходы плюс покупка более современного оборудования для сыска.
Агентство существует уже три года. За это время сделано многое, но штат остался прежним: два детектива, они же учредители ИЧП, и Елена Козина – секретарь.
В дальнейшем Александр Хлопков намеревал-ся расширить штат, но для этого нужны деньги, для денег – клиенты, а те не хотят отзываться на более чем скромную рекламу в газетах и бесплатных рекламных приложениях.
Вот если бы детективы бюро раскрыли какое-нибудь громкое дело, успех им был бы гарантирован. Но, во-первых, где взять такое дело? Во-вторых, для раскрытия громких дел нужен порядочный штат, прочные связи с силовыми структурами. А последние глубоко игнорируют частную инициативу А. Хлопкова.
Но Елене Козиной было интересно работать с детективами – не имеется в виду смотреть на серую паутину в кабинете шефа и слушать храп «младшего» сыщика Авдеева, а увлекательно вообще. Особенно первое время. Приходит клиент – необходимо проследить, записать, собрать и продемонстрировать. Здорово! Проходят дни, а иногда и часы, и Александр Хлопков выкладывает перед клиентом готовый материал. Просто удивительно!
Впоследствии Елена узнала о методах работы частных сыщиков, они показались ей не менее яркими, чем пресловутая паутина в кабинете директора, однако она прониклась уважением к опасной профессии детективов и однажды напросилась в долю. Тем более что шефу нужен был «женский глаз», как он сам выразился. И Елена получила неплохие премиальные. С тех пор она задает патрону один и тот же вопрос: «Шеф, а вам не нужен в этом деле…» Конечно, это при условии, что есть клиент, есть заказ, работа. А так…
…Козина в последний раз оглядела пустой коридор. Ей показалось, что кабина лифта остановилась. Секретарша подождала, пока откроются двери, и, видя, что два человека направляются в другую сторону, скрылась в приемной.
Нет, сегодня вряд ли кто-то надумает обратиться за помощью в детективное бюро А.Хлопкова. Нужно посоветовать шефу дать рекламу по ТВ. Нет денег на счету – сброситься наконец. У нее, например, осталось в загашнике что-то около двух тысяч.
Она решительно постучала в дверь кабинета патрона.
Глава 4
25 апреля Алберт Ли вышел из дома в 8.55. Десятью минутами позже он выехал с автостоянки ВДОАМ на своей машине. Следуя за «восьмеркой», Павел то и дело менял полосы движения, держась от автомобиля Ли на почтительном расстоянии.
Экстрасенс поставил свою машину напротив дома номер 48 по проспекту Космонавтов и, спустившись в подземный переход, вышел к девятнадцатиэтажному административному зданию. Зеркальные стекла дверей поглотили врача. Спустя две минуты они поглотили и Павла.
Мельник быстрым взглядом окинул огромный холл и, не обнаружив знакомой фигуры, стал читать список контор над служебной стойкой.
Двенадцатый этаж. Тринадцатый… На пятнадцатом целых девять адвокатских контор. На шестнадцатом – офис рекламного агентства «Солярис».
Стоп! Мельник впился глазами в знакомую аббревиатуру из трех букв – ФКБ. На восемнадцатом этаже здания находилась контора филиала фармацевтической компании «Здоровье и долголетие» («Фармацевтическая фабрика Барвихин Co., LTD», проспект Космонавтов, 48, Климов), центральный офис которой находился в Москве.
На всякий случай Мельник прочитал список контор на последнем, девятнадцатом этаже. Там значились нотариальная контора, частное сыскное бюро А. Хлопкова и еще несколько фирм.
Он сделал несколько записей и покинул здание.
Через пятнадцать минут в компании высокого импозантного человека появился Алберт Ли. Они недолго поговорили. Высокий пожал экстрасенсу руку, сел в роскошный «Понтиак» цвета морской волны и поехал вниз по проспекту.
Мельник секунду-другую колебался – за кем ехать? Поехал за «Понтиаком».
На углу проспекта Космонавтов и улицы Мичурина он чуть было не упустил иномарку: когда до перекрестка оставалось около сотни метров, высокий, следовавший по второй полосе, включил указатель правого поворота и перестроился на один ряд. Мельник ехал в третьем ряду, и перестроиться на такой короткой дистанции на два ряда было очень сложно. Загорелся зеленый свет, разрешая движение только прямо, высокий ждал зеленой стрелки направо. Замешкавшемуся Павлу сзади настойчиво просигналили. Патрульно-постовых не было видно, он проехал перекресток, резко развернулся, пересекая осевую, и стал в левом ряду. На светофоре зажглась раздвоенная стрелка – движение только направо и налево, и он первым сделал поворот. Следующий сигнал светофора будет для «Понтиака».
Мельник свернул в переулок и, проехав квартал, снова оказался на проспекте Космонавтов: впереди ехал «Понтиак» цвета морской волны. Журналист перевел дух.
* * *
Ехали долго, около получаса. Павла снова терзали сомнения.
В промышленной зоне на северной окраине города – средоточие большинства гигантов промышленности Климова. Над неширокими улицами с жестким цементным покрытием висело вечное облако пыли; большегрузные машины, отфыркиваясь отработанными газами, сердито обгоняли друг друга; длинные трубы заводов и фабрик извергали в атмосферу ядовитый дым.
Мельник невесело усмехнулся. Года два назад он писал о загрязнении атмосферы. Под его перо попали несколько предприятий города, чьи показатели в десятки раз превосходили допустимые. Статья вышла удручающей.
Один из этих заводов находился сейчас справа от него – Цементный завод № 3.
А «Понтиак» упорно пробирался в колонне грузовиков, иногда пропадая из виду.
Наконец, когда закончились металлические заборы заводов, а вдали показались зеленые берега реки, иномарка резко повернула и остановилась на широкой бетонированной площадке возле невысоких строений. Мельник медленно продолжал движение, он освободил себя от ремня безопасности, поворачивая голову назад. Здесь было чисто, корпуса предприятия казались только что выкрашенными, за воротами виднелись частые струи фонтана, над входом в административное здание – те же большие заглавные буквы: ФКБ. Он находился возле фармацевтической фабрики «Здоровье и долголетие». Пожалуй, он не зря поехал за высоким.
А тот, выйдя из машины, подошел к крытой тентом «Газели». Водитель принял от него какую-то бумагу и подогнал машину к воротам. Навстречу вышел сторож, ознакомился с документами и поднял шлагбаум. Высокий прошел в административное здание.
Мельник к этому времени уже миновал проходную. Развернувшись, он отъехал от фабрики метров на семьдесят. Через сорок минут на дороге показалась «Газель», за ней – «Понтиак» высокого. Павел с величайшей осторожностью последовал за ними.
Выбравшись из лабиринта заводов, они выехали на объездную дорогу и устремились на юг. Журналист опустил стекло, подставляя лицо под освежающий поток воздуха.
На двадцать четвертом километре авангард снизил скорость, Мельник тоже притормозил. Но милиционер из патрульной машины остановил именно его.
– Ваше водительское удостоверение, техпаспорт на машину.
Павел передал ему документы.
Постовой неприлично радостно рассмеялся:
– Павел Мельник!.. Не очень-то вы похожи сами на себя. А ну-ка, снимите очки.
Журналист повиновался. Время шло, вместе с ним уходили вдаль две машины.
– Да, это вы, – осклабился милиционер. – Доверенность оформили только вчера, верно?
– Да, вчера.
– Отличная машина. Знаете, что я сделаю с превеликим удовольствием, Павел Семенович?
– Не знаю.
– А я знаю. Я оштрафую вас. Чтобы впредь, господин журналист, вы не пренебрегали ремнями безопасности. Потом в своем репортаже не забудьте пояснить, что вас оштрафовали по всем правилам.
Процедура выписывания квитанции заняла не меньше пяти минут. Патрульный, любуясь своим почерком, о-ч-е-н-ь медленно заполнял пустые графы. Прежде чем поставить сумму штрафа, он с улыбкой осведомился:
– Для вас не обременительна сумма в… пятьдесят тысяч?
Павел только кивнул. Поторопи он сейчас гаишника, и тот нарочно затянет время.
– Пожалуйста, Павел Семенович. Всего хорошего. Будьте любезны, пристегнитесь.
«Вот ублюдок. За что вы ненавидите меня?»
– Спасибо.
Мельник степенно тронулся с места, но уже через полминуты гнал «Вольво» на пределе допустимого. Но вскоре сбавил скорость: догнать машины он еще мог, знать бы только, по какой дороге они поедут дальше. Он свернул с объездной дороги и поехал в город.
* * *
В первой же аптеке Павел попросил аспирин.
Продавщица выложила на прилавок картонную коробку.
– Пожалуйста. Восемь тысяч ровно. – А у вас есть аспирин компании «Здоровье и долголетие»? – спросил журналист, прочитав название на упаковке.
– Да, быстрорастворимый аспирин. – Она повернулась к стеклянным стеллажам и достала золотистую коробочку. – Пожалуйста. Будете брать?
Мельник кивнул, разглядывая три знакомые буквы изготовителя.
– Одиннадцать тысяч.
– Скажите, – откровенно спросил Павел, – а можно употреблять аспирин от импотенции?
Продавщица осталась непроницаема.
– Безусловно. Но результата вы не получите. Есть хорошее средство, шведское, но стоит очень дорого.
– А фирма ФКБ не выпускает такого препарата?
– Об этом мне ничего не известно. Во всяком случае, к нам оно не поступало.
– Спасибо. Я возьму только аспирин.
Получалось что-то несуразное. Был доктор Ли и его солидные клиенты, были их довольные лица, наконец – фармацевтическая компания и аспирин, который ни черта не помогает.
В машине он принялся изучать инструкцию к применению.
Впрочем, в этом не было надобности. Он десятки раз, не задумываясь, вскрывал, подобную этой, упаковку, бросал две таблетки в стакан с водой и смотрел, как та шипит и пузырится. Безусловно, много раз он пользовался аспирином фирмы ФКБ, российского производителя лекарств. Три большие буквы на упаковке подсознательно отложились в памяти, ассоциируясь впоследствии с лекарством, в данном случае с аспирином.
Мельник читал:
«Применяйте аспирин ФКБ только после внимательного изучения инструкции!
Берегите от детей!
Состав: ацетилсалициловая кислота: 0,254 г., аскорбиновая кислота: 0,246 г., эксцепиенты: в количестве, достаточном для одной быстрорастворимой таблетки.
Показания к применению: головные боли, мышечные боли, ревматические боли, гинекологические боли, лихорадочные состояния.
ФКБ – ваш первый помощник. Быстро, надежно и безопасно».
И что я узнал? – спросил себя Мельник, положив упаковку во внутренний карман пиджака. Как и предполагалось – ничего.
В салоне машины было душно, Павел взмок. Он поехал домой, чтобы принять душ.
Аккуратно повесив пиджак на плечики, он закрыл платяной шкаф. Отчего-то стало неуютно. Он снова открыл шкаф и посмотрел на висящий пиджак. А в пиджаке аспирин.
И он вспомнил, что именно его тревожило и беспокоило с момента встречи с полковником милиции. Слово «аспирин», произнесенное Виктором Березиным в подъезде дома, явно резало слух. И если бы оно не было произнесено полковником милиции, то Мельник никогда бы не вспомнил об офицере Гражданской авиации Николае Агафонове, во внутреннем кармане кителя которого лежали две таблетки аспирина, и о служащем сбербанка Игоре Брянцеве, который накануне трагического исхода не принимал никаких лекарств – тем более наркотиков, – кроме безобидного аспирина. Принимал ли Николай Агафонов перед роковым полетом аспирин, выяснить не удалось.
Мельник забыл о душе. Одну стену его комнаты занимал большой стеллаж, где, помимо книг и журналов, хранились многочисленные репортажи, интервью, комментарии – материалы опубликованные и неопубликованные. Он подошел к полке, помеченной цифрами: 1994. В папке за март находился материал, который интересовал его в данный момент.
Павел взял папку и сел за стол. Материал о катастрофе самолета «Ту-154». Мельник положил перед собой первый лист дела, которое он освещал в газете. Это была стенограмма пресс-конференции, которую провел заместитель начальника Управления Гражданской авиации.
«Управление Гражданской авиации
Прослушивание расшифрованной магнитофонной записи речевого самописца («черного ящика») самолета «Ту-154» авиакомпании «Российские авиалинии», потерпевшего аварию 8 марта 1994 года в 30 километрах от города Климова.
19 марта, 1994 года».
Павел пропустил начало и большую часть середины.
«…Командир корабля Николай Агафонов:
– Климов, говорит борт 1038, рейс 39. Следую эшелоном восемь тысяч. Запрашиваю разрешение на снижение.
Диспетчер аэропорта Андрей Кравцов:
– Борт 1038, говорит диспетчер Кравцов. Дайте сводку о бортовом оборудовании.
Николай Агафонов:
– Климов, бортовое оборудование работает нормально, радар показывает чистое небо. Сигналы климовского и навигационного маяков слышу хорошо. Коротковолновый диапазон забит, дополнительная рация настроена на военный диапазон, связь постоянная. Прием.
Андрей Кравцов:
– Борт 1038, все правильно, снижение разрешаю. Счастливо вам. Конец связи.
Николай Агафонов (традиционное обращение капитана к пассажирам перед посадкой):
– Дамы и господа! Говорит капитан корабля Николай Агафонов. Наш полет завершается, через пятнадцать минут мы приземлимся в аэропорту города Климова. Снижение и посадка будут проходить в штатном режиме. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности. При входе в облака – возможность попадания в турбулентный поток. Благодарю за то, что вы воспользовались услугами авиакомпании «Российские авиалинии». Спасибо за внимание… Снижаемся, Леша.
Второй пилот Алексей Пеньков:
– Да, капитан…
Николай Агафонов:
– Чем думаешь заняться в свободное время, Леша?
Алексей Пеньков:
– Постараюсь забыть о наших бифштексах в камбузе и отправлюсь в хороший ресторан. Мне давно рекомендуют японскую кухню, но я пока не дозрел.
Николай Агафонов:
– Не советую тебе, Алексей. Там кормят сырой рыбой, поят горячей водкой из деревянных коробочек, а напоследок подают густую зеленку, которую японцы называют чаем. После такого ужина ты страстно возжелаешь забыть уже не камбуз, а бортовой туалет.
Смех нескольких человек.
Алексей Пеньков:
– Входим в облака… Высота три тысячи… А ты, Николай, что будешь делать? Кстати, ты еще встречаешься с той рыженькой? Завидую тебе, командир, ты постоянно проводишь время с красивыми женщинами.
Николай Агафонов:
– В этот раз я проведу время с уродиной.
Штурман Петр Игнатьев:
– Ищешь острых ощущений, командир?
Николай Агафонов:
– Конечно! Осточертели красивые женщины и спокойные полеты на «тушках». Хочется пересесть за штурвал истребителя, надеть кислородную маску, уйти километров на тридцать пять и ухнуть вниз. Хочется пройти бреющим полетом над какой-нибудь деревушкой… Эх, ребята, вам этого не понять, вы никогда не сидели в кресле истребителя…
Алексей Пеньков:
– Высота две сто. Пора, Николай, запрашивать разрешение на посадку… Николай, ты слышишь?.. Алло, Николай?
Николай Агафонов (голос звучит глухо):
– Слышу тебя хорошо, «Тайфун». Выхожу на цель.
Алексей Пеньков:
– Николай, что ты делаешь?!! Господи, он сошел с ума!!
Николай Агафонов:
– Полста четвертый, прикрой меня… не успею выйти из пике, внизу горы.
Несколько голосов, истерично, перебивая друг друга:
– Черт, я не могу подняться… сошел с ума… оттащите его… Коля, что ты делаешь!..
Николай Агафонов:
– «Тайфун», я не успеваю. Прощай, «Тайфун»…»
В результате этой авиакатастрофы погиб 81 человек. Самолет на огромной скорости врезался в невысокие холмы, разметав на многие десятки метров тела пассажиров и членов экипажа.
В своей статье Мельник писал, что виной этой ужасной трагедии – раненая психика капитана Николая Агафонова, бывшего военного летчика-истребителя. «Надлом в его душе, – писал журналист, – произошел еще в Афганистане, когда Николай Агафонов летал на бомбардировщиках… И мы до сих пор пожинаем плоды этой грязной и кровавой войны. Это война – давно уже закончившаяся – пересадила Николая на более стремительный и смертоносный «СУ-27», это его штурвал – истребителя – держал в последние мгновения своей жизни Николай Агафонов… Мы не вправе винить в случившемся только Николая Агафонова. Я обращаюсь к руководителям Управления Гражданской авиации, к тем, кто занимается подбором кадров летного состава; наконец, я обращаюсь к членам медицинской комиссии, особенно к психологам, ставя под сомнение их профессионализм: господа…»
После этой статьи Мельник получил письмо от сестры Николая Ларисы Майстровской. Она благодарила журналиста за то, что он был единственным, кто не сказал о ее покойном брате слов «сумасшедший» и «больной». Мельник вынул из папки письмо Ларисы и нашел строчки: «…Вы тысячу раз правы, Павел: душа Николая действительно была раненой…»
На второй день после похорон капитана авиалайнера Мельник посетил его сестру. Женщина встретила его сухо как журналиста – третьего или четвертого, побывавшего в этом несчастном доме (не было еще пресс-конференции, и не вышла пока его эмоциональная статья). Лариса подвела журналиста к шкафу и открыла дверку. Внутри в жутком одиночестве висел китель Николая – в зачищенных пятнах крови, с изодранным в клочья правым рукавом; китель, в котором он встретил свою смерть.
– Вы, наверное, тоже хотите узнать, злоупотреблял ли Николай спиртным или наркотиками, – отрешенно сказала Лариса, бережно вынимая из внутреннего кармана кителя записную книжку капитана, портмоне и серебристую полоску аспирина с двумя таблетками.
– Николай плохо чувствовал себя перед полетом? – спросил Павел, дотрагиваясь до упаковки аспирина.
– Вы можете написать, что мой брат последнее время пристрастился к аспирину, – ответила женщина, закрывая шкаф. – Вы можете задавать свои вопросы. Но, пожалуйста, делайте это побыстрее. Я устала…
Павел отложил в сторону «дело Николая Агафонова». Конечно, он не вспомнил бы о лекарстве, которое упомянула только сестра капитана, Лариса, но его тогда еще, год назад, насторожило совпадение небольших деталей в двух абсолютно различных событиях с трагическим исходом. Только насторожило – не более, потому что нельзя было связать ту ужасную авиакатастрофу, где погибло больше восьмидесяти человек, и всего одну смерть, когда жена убила мужа.
10 марта 1994 года Мельник возвратился из района катастрофы в Климов. На следующий день в редакции он встретил своего коллегу Михаила Пименова, который по делам газеты ездил в Карелию. Он тоже только что вернулся.
– Чем занимаешься? – спросил Пименов, когда они вышли пообедать в столовую.
– Совершенно дикий случай, – ответил Мельник. – Жена убила мужа, ударив его по голове клюшкой для игры в хоккей на траве.
– В чем тут дикость, не вижу? Что муж – главный редактор нашей газеты?
– Если бы… – протянул Павел. – Но в таком случае я назвал бы это не диким случаем, а вполне выгодным делом.
– Выгодным для кого, для жены Мастодонта? Или его самого?
– Для его зама – Мячеева.
Оба рассмеялись.
– Нет, случай действительно дикий. Представь себе респектабельного человека пятидесяти двух лет и его жену, на четырнадцать лет моложе. В семье – идиллия и мир. Жена – Елена Брянцева – в первые месяцы замужества перенесла тяжелую операцию, вследствие которой не могла иметь детей. Это было в 1974 году. Супруги смирились с этим печальным фактом. Игорь Брянцев очень любил свою жену, они как бы замкнулись в своем одиноком мирке. В 1986 году они усыновили двухлетнего малыша – Мишу и, по словам самой Елены, любили его больше, чем если бы он был их собственный сын. Игорь, человек очень мягкий, спокойный и уравновешенный, мог часами наблюдать за играми приемного сына. Он и шагу не давал сделать сыну, чтобы не предупредить его, что вон там слишком высоко, а там – очень глубоко. И это продолжалось вплоть до десятого марта сего года.
В тот вечер Игорь пришел с работы и увидел следующую картину: его любимец десятилетний Михаил стоит на верхней ступеньке стремянки и меняет перегоревшую лампу в коридоре. Рядом Елена, дает указания – как безопасней это сделать. Ни с того ни с сего отец приходит в ярость, хватает мальчика и прижимает к груди, изливаясь в нежных отцовских чувствах и посылая проклятья в адрес жены. Елена молчит. Видя это, супруг в каком-то помутнении перенес оскорбления на мальчика: как ты смел, ты засранец и прочее. Миша сказал, что он не засранец, что это плохое слово. И тут… В общем, отец ударил его, бросил на пол, поддал ногой. Человек на глазах превратился в зверя, любовь – в ненависть. Елена, попытавшаяся вступиться за мальчика, отлетела в угол. Там находилась хоккейная амуниция мальчика. Она взяла клюшку и сильно ударила мужа. Удар пришелся в висок. Брянцев скончался на месте. Мальчика с многочисленными ушибами и сотрясением мозга отправили в больницу. Вот такая дикая история.