Нестерова Наталья. Целую ручки

Наталья Нестерова
Целую ручки

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Литературный наемник

   Молодой журналист Антон Белугин лелеял мечту стать писателем. Забыть про поденщину в областной газете и создать произведение, которое оставит след в читательских умах и сердцах. Антон грезил о литературной славе и полагал, что имеет для нее все данные, а именно большой талант. Газетная статья живет один день, а хотелось оставить памятник если не на века, то на десятилетия. Еще больше хотелось сейчас, сегодня купаться в лучах популярности. Но журналистика давала средства к существованию, а писательская доля непредсказуема. Работа в газете отнимала все силы без остатка, и творческие намерения пока не находили воплощения, потому что времени на них не оставалось. Антон жил «завтраками» – завтра, в выходные, во время отпуска засяду за Книгу. Но завтрашним вечером его смаривало за компьютером, и он засыпал носом в клавиатуру. В выходные было дежурство в газете, или день рождения друга, или приезжала мама, или нужно было нестись на другой конец города, чтобы доставить бабушке лекарство. Хотя Антон не собирался связывать себя брачными узами, пока не написана Книга, узы небрачные с представительницами противоположного пола имелись, как без них. А это тоже требовало времени, сил и вдохновения, пусть не литературного, а иного свойства.
   С другой стороны, возраст поджимал – Антону уже исполнилось двадцать шесть. Самая пора для славы, не в сорок же лет, стариком, известностью наслаждаться. Антон был хорошим репортером: умел раскопать фактуру, обладал бойким пером. Но из-за комплекса несостоявшегося писателя его часто заносило в литературные красивости, которые завотделом безжалостно вычеркивал. Статьи от этого становились только лучше, но Антону, естественно, казалось, что его режут по живому. Завотделом Олег Павлович периодически ложился в больницу с обострявшейся язвой желудка, Антон замещал его и давал волю своей беллетристической фантазии. В материале о нелегкой судьбе фермера появлялись «кроваво-красный закат» и «грозные фиолетовые облака, несущиеся над невспаханным полем», а в заметке про открывшуюся мини-пекарню свежие булки сравнивались с персями юной девы. Завотделом звонил в редакцию и просил остановить Белугу. Но его просьбы зам главного редактора игнорировал, потешаясь над залихватскими метафорами Антона Белугина, а главный редактор не всегда прочитывал весь номер, идущий в печать.
   После статьи о реорганизации отдела внутренних дел милиционеры, с недавних пор переименованные в полицейских, грозили набить Антону морду. За портреты – Антон дал словесные портреты каждому из стражей порядка. Больше всех обиделся милицейско-полицейский начальник с «лицом Сократа, утомленного рутиной». Чем ему Сократ не угодил?
   Антон раздумывал: броситься за помощью к Палычу, который уже выписался из больницы и досиживал дома последние деньки, или написать статью о том, как в их городе зажимают свободу прессы. Забота о собственной безопасности взяла верх, Антон позвонил своему руководителю, тот после морали на тему «газета – не литературная помойка» обещал урегулировать проблему. Теперь Антон ждал ответного звонка и, когда телефон затренькал, быстро схватил трубку. Но вместо прокуренного мужского баса услышал мягкий вкрадчивый женский голос:
   – Добрый день! Могу я поговорить с Антоном Белугиным?
   – Это я.
   – Здравствуйте, Антон!
   – Добрый вечер!
   Женщина замолчала, и Антон поторопил:
   – Алло?
   – Меня зовут Полина Геннадьевна.
   И снова пауза.
   – Я вас слушаю, – поерзал на стуле Антон.
   – Хотела бы обратиться к вам с просьбой.
   Опять выжидательное молчание.
   – Слушаю, – повторил Антон.
   – Речь идет о литературном труде.
   Пауза.
   – Да? – Антон начал терять терпение.
   – Книга воспоминаний об одном прекрасном человеке.
   Антон скривился. Прекрасных усопших людей много, но это не значит, что каждый из них достоин увековечения. Таково мнение издательств да и Антона тоже.
   – Ваш труд будет хорошо оплачен, – сказала Полина Геннадьевна.
   Это меняло дело.
   – Что вы называете «хорошо»? – уточнил Антон.
   – Давайте обсудим детали при личном свидании? Вы свободны сегодня вечером?
   – К сожалению, занят. Пишу срочный материал в номер.
   Антон лукавил. На самом деле он боялся выйти на улицу до разговора с начальником. За порогом его вполне могли ожидать недовольные своими словесными портретами служители закона.
   – Завтра утром? – предложила Полина Геннадьевна. – В десять?
   – Лучше в одиннадцать.
   – Хорошо. Бар в гостинице «Европейская», завтра в одиннадцать.
   – Как я вас узнаю?
   – Вы меня узнаете.
   Прежде чем она отключилась, Антон уловил самодовольный смешок.
   Он еще два часа играл на компьютере, потом не выдержал и позвонил сам:
   – Палыч? Как мои дела?
   – Паршиво, Белугин. Менты требуют опровержения.
   – Какого опровержения? – возмутился Антон. – Совсем офонарели?
   – Задача не из легких, – согласился Палыч и зашуршал газетой, которую, видимо, держал перед собой. – Не напишешь же ты, что Игнатов вовсе не утомленный Сократ, а Кривцов совсем не похож на председателя колхоза советских времен, у Геворкяна не лицо юного романтика, а Шмарин никак не походит на артиста Вицина.
   Антон был настолько испуган и взволнован, что не улавливал иронии в голосе завотделом, не понимал, что тот куражится.
   – Нарушение свободы прессы! – кипятился Антон. – Беспредел!
   – Белугин, Белугин, – попенял Олег Павлович. – Сколько раз тебе повторять: свобода прессы – это не отсебятина, которую несет каждый молокосос, дорвавшийся до газетной полосы. Ладно, не дрейфь, выходи из дома. Не тронут тебя, простили, я договорился.
 
   На свидание с Полиной Геннадьевной Антон опоздал не потому, что набивал себе цену. Антон опаздывал всегда и всюду. В баре были заняты три столика. За двумя сидели парочки, за третьим – одинокая дама, поманившая Антона и показавшая на свободный стул.
   – Извините, не мог вырваться раньше, – повинился Антон.
   – Ничего.
   И замолчала, посмотрела в сторону, точно давая Антону возможность хорошенько себя рассмотреть.
   Полина Геннадьевна относилась к тем женщинам без возраста, которых Антон называл «гладкими». У них были лица неестественной гладкости – без морщинок, без следов давних юношеских прыщей, без малейших огрехов на мраморной коже. Словно они каждое утро утюжили свои щеки и лоб горячим утюгом. Руки всегда холеные, со свежим маникюром, прически обманчиво простые и небрежные. Одежда и обувь выглядят как впервые надетые.
   Антон заказал у подошедшего официанта кофе и сделал вывод, что гладкая Полина Геннадьевна не из бедных. Интересно, что ей взбрендило? Еще при телефонном разговоре Антон отметил странную манеру дамы держать паузу после каждого предложения. Хотите играть в молчанку? Пожалуйста. Антон выразительно посмотрел на часы.
   Полина Геннадьевна заговорила:
   – Несколько дней назад я потеряла мужа.
   – Примите мои соболезнования. Могу я узнать фамилию вашего супруга?
   – Игнат Владимирович Куститский.
   Антон нахмурился, припоминая, и покачал головой: о таком человеке он не слышал.
   – Мы живем в Москве, – уточнила Полина Геннадьевна.
   Хотя она была одета в черное глухое платье, на безутешную вдову никак не походила. Нитка белого жемчуга на груди, серьги и кольцо с жемчужинами придавали ей вид дамы, нарядившейся для приема и случайно заглянувшей в кафешку.
   Полина Геннадьевна смотрела Антону прямо в глаза, он подумал, что грозному взгляду милиционера-Сократа далеко до этой женщины с лазерным прицелом темно-карих глаз.
   – Мне хотелось бы, – произнесла Полина Геннадьевна, – чтобы все, что вы услышите, о чем я попрошу, оставалось строго между нами. Это понятно?
   – Понятно. Однако я не знаю, о чем, собственно, идет речь.
   Антон поежился, взгляд Полины Геннадьевны, казалось, прожигал его черепную коробку и шарил в мозгу. Антон всегда плохо переносил, когда ему смотрели прямо в глаза, не выдерживал зрительной дуэли.
   – Конфиденциальность – первое и главное условие, – повторила Полина Геннадьевна.
   – Я усвоил.
   – Надеюсь. Мой муж богатый и успешный человек… был, – запнулась Полина Геннадьевна. – О его смерти мало кто знает, обстоятельства держат в секрете.
   Пауза. Антон мысленно принялся считать: «Один, два, три…» На седьмой секунде Полина Геннадьевна продолжила:
   – Его гибель нелепа и трагична. Во время сафари в Южной Африке Игнат Владимирович попал в район вспышки чумы. Вся экспедиция погибла, тела погрузили в яму с известью и закопали. Чтобы не сеять панику, чтобы не вспыхнула эпидемия, до полной санации территории Всемирная организация здравоохранения наложила вето на любую информацию об этой трагедии.
   – Еще раз примите соболезнования.
   – Спасибо. Я переживаю большую драму.
   С такой же невозмутимостью она могла бы сказать: «Вчера был дождь».
   «Наверное, смерть супруга ей только на руку», – подумал Антон и переждал очередное молчание.
   – Мне хотелось бы, чтобы об Игнате Владимировиче была написана книга воспоминаний, за которую я предлагаю вам взяться.
   – И опубликована? – быстро спросил Антон.
   – Вначале посмотрим, какого качества будет представленный вами материал, – ушла от прямого ответа Куститская. – Впрочем, независимо от качества, но при солидном объеме вы получите свой гонорар. Две тысячи долларов сейчас и три тысячи по завершении работы.
   Антон постарался скрыть, как порадовала его сумма. Но у него плохо получилось сохранить невозмутимость. Выдали алчный блеск в глазах и мгновенно появившееся напряжение в теле.
   – Многих людей требуется проинтервьюировать? – Антон изобразил задумчивость.
   – Троих.
   – Всего лишь? – невольно удивился Антон.
   – Но это должны быть не краткие отписки, а развернутый рассказ каждой.
   – Каждой? – переспросил Антон.
   – Вам предстоит встретиться с тремя дамами: предыдущими женами Игната Владимировича и его любовницей.
   Энтузиазм Антона заметно притух. Копаться в бабских склоках? Антон скривился, а Полина Геннадьевна впервые улыбнулась. И сразу стало заметно, что она немолода, – на глянцевой коже проступили трещинки тонких морщин в уголках глаз и вокруг рта.
   – Вы подумали о женских распрях? – спросила Полина Геннадьевна. – Напрасно. Я не держу зла на этих женщин или на супруга. Он был человеком, которому простишь и старые браки, и эскадрон любовниц. Вам предстоит заочно познакомиться с уникальной личностью. Да и кто, как не старые подруги, лучше знают душу мужчины? Что бы мне дали воспоминания друзей и соратников? Общие слова, штампованные фразы. Их еще предстоит услышать на церемонии похорон.
   – Что хоронить-то будете? – вырвался у Антона невольный вопрос.
   – Гроб, содержимое которого позвольте не уточнять. Дорогие мне и мужу вещи, скажем так.
   – Ясно, – заверил Антон, которому многое было неясно, да и само задание, хоть и хорошо оплачиваемое, было странным.
   – Возможно, вы расценили мою просьбу как вдовью блажь. Но это не так. Я обрету утешение, перечитывая воспоминания женщин, чьи судьбы переплелись с моей судьбой.
   «Хорошенькое утешение», – подумал Антон.
   – Вы еще очень молоды, Антон, и не подозреваете, сколь замысловаты бывают для женщины пути выхода из глубочайшей депрессии. Монашек называют невестами Христа. Пусть вам не покажется кощунственным, но все мы, женщины, которых любил Игнат, – его невесты.
   «В порядке ли у этой невесты с головой?» – спросил себя Антон.
   – Согласны взяться за эту работу? – Полина Геннадьевна опять включила лазерные прицелы зрачков.
   – Не знаю, – задумчиво протянул Антон.
   – Тогда забудьте об этом разговоре, – отрезала Полина Геннадьевна и мгновенно потеряла интерес к Антону.
   Она потянулась за сумочкой. Не демонстрировала разочарование или презрение, а просто не видела Антона, точно его не существовало и стул напротив был пуст.
   – Погодите, вы меня неправильно поняли. Я не отказываюсь, просто не понимаю, как это технически возможно.
   – От вас и не требовалось бы что-либо понимать, – Полина Геннадьевна нехотя повернула к нему голову. – Технические моменты мною продуманы. Забыла упомянуть еще о премии в размере ста процентов, пяти тысяч долларов, выплачиваемой за оперативность.
   Антон не заметил, как из персоны, которую сватают, превратился в просителя, клянчащего о работе. Хотя его не покидало ощущение нереальности происходящего, десять тысяч долларов завораживали и манили. Можно забыть о газетной поденщине и приняться за свою Книгу!
   – Хорошо, – кивнула Полина Геннадьевна в ответ на пламенные уверения Антона в том, что прекрасно справится с заданием. – Надеюсь не ошибиться в вас. Теперь детали.
   Две из трех женщин: супруги номер один и номер два проживали в том же городе, что и Антон, в Багрове. Любовница – в Москве. Полина Геннадьевна поставила жесткие сроки: неделя, максимум десять дней, в противном случае премия отменяется. Через десять дней в Москве Антон должен был отдать Полине Геннадьевне пленки с записями интервью и расшифрованные тексты. Как бывалый журналист, Антон выторговал суточные, по пятьдесят долларов в день, и квартирные – оплату проживания в четырехзвездочной столичной гостинице. При расставании Полина Геннадьевна вручила ему конверт с авансом и номер своего сотового телефона.
   Вернувшись в редакцию, Антон первым делом залез в Интернет, чтобы разузнать об Игнате Владимировиче Куститском. Сведения были крайне скупы. Как понял Антон, супруги Куститские владели холдингом, группой компаний, держались в тени и не засвечивались. Информация о смерти Куститского отсутствовала, но про чуму в Африке было несколько невнятных сообщений.

Спортсменка

   Голосом Копеляна Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны» рассуждает о том, как важно разведчику войти в разговор и выйти из него. Журналисты отчасти те же шпионы, и Антону требовалось установить доверительный контакт с интервьюируемым, чтобы получить побольше информации. Но финал разговора значения не имел – хоть поганой метлой пусть выметают после своих откровений. Наличие телефонов исключало визит без предварительной договоренности. Свалиться как снег на голову Антон не мог. Женщина борщ варит или смотрит любимый сериал, ради которого не оторвется пожар гасить, а тут ты заявляешься со своими вопросами. Да и вообще на незваных гостей смотрят с подозрением, если это не участковый милиционер или не сосед по дому. Возможно, разводился Куститский со скандалами, и бывшие жены вспоминать о нем не захотят, пошлют Антона подальше. На этот случай он придумал несколько вариантов затравки. Но с первой женщиной хитрость не понадобилась.
   Набрав номер, услышав ответ, Антон придал своему голосу максимальную вежливость:
   – Добрый вечер! Не мог бы я поговорить с Оксаной Федоровной?
   – Ну! – последовал грубый ответ.
   – Еще раз добрый вечер! Меня зовут Антон.
   – Ну?
   – Оксана Федоровна, у меня к вам поручение от Игната Владимировича Куститского.
   – Что ему надо?
   «Ему ничего уже не надо», – подумал Антон, а вслух сказал:
   – Видите ли, это деликатное поручение. Не могли бы вы уделить мне полчаса своего времени?
   Ответом были шуршание и приглушенные крики. Оксана Федоровна, догадался Антон, закрыла микрофон рукой и на кого-то вопила. Антон выбрал неподходящий момент. Однако на всякий случай спросил:
   – Не возражаете, если я сейчас к вам подъеду? Или завтра в любое удобное для вас время?
   – Что? – не поняла собеседница, опять прикрыла микрофон и забубнила на повышенных тонах.
   – Благодарю! Через пятнадцать минут буду у вас.
   Он быстро положил трубку, чтобы не услышать отказ. Даже если он приедет не вовремя, хотя бы познакомится. Только если повезет, с первой попытки удастся скачать много информации. Зато при втором свидании человек уже как бы знакомый, с ним держатся раскованнее.
   Антону открыла дверь могучая женщина – на голову выше его и на полцентнера толще. Домашнее платье обтягивало ее, как оболочка сардельку. Лицо женщины было красным, потным и злым.
   – Оксана Федоровна? Это я вам звонил.
   – Ну?
   «Богатый словарный запас», – подумал Антон.
   Оксана Федоровна, судя по всему, не собиралась приглашать Антона в квартиру.
   – Не могли бы вы уделить мне десять минут? – попросил он. – Мою миссию неудобно исполнять на пороге.
   На лице женщины отразилось сомнение, но после секундного размышления она все-таки пригласила:
   – Проходите.
   Антон усиленно зашаркал подошвами ботинок о коврик. Предложит ли тапки? Некоторые женщины терпеть не могут, когда по их квартире ходят в уличной обуви.
   Оксана Федоровна переобуться не предложила, прошла в гостиную, Антон за ней. Обстановка гостиной: полированная мебельная стенка, телевизор в углу, диван, покрытый пледом, два кресла, журнальный столик – говорила о том, что хозяева двадцать лет назад могли позволить себе купить дорогие вещи, а ныне считают копейки. Антон сел на диван, Оксана Федоровна в кресло.
   – Слушаю вас, – сказала она.
   Но на самом деле не слушала. Ее внимание было обращено к тому, что происходило в соседней комнате. Оксана Федоровна напоминала героев фильма «Солярис», которые, разговаривая с прилетевшим на станцию Банионисом, все время косились в сторону своих жилищ, где завелась чертовщина.
   Чертовщина Оксаны Федоровны появилась в дверях, не успел Антон рта открыть. Пацан лет десяти.
   – У меня задача не сходится! – объявил он, с интересом разглядывая Антона.
   – Я тебе покажу «не сходится»! – закричала Оксана Федоровна. – У тебя всегда «не сходится», изверг! Иди решай!
   – Сын? – грубо польстил Антон, когда мальчишка скрылся.
   – Внук.
   Вопрос Оксане Федоровне понравился. Как всякой бабушке, ей нравилось, когда ее принимали за мать. Хотя Оксану Федоровну можно было принять только за мать, родившую после пенсии. Оксана Федоровна улыбнулась, и сразу стало ясно, что она относится к тем крикливым и шумным женщинам, которые клянут детей или внуков, но на поверку души в них не чают.
   – Так что вы мне хотели сказать?
   – Антон.
   – Да, Антон?
   – К сожалению, я должен сообщить, что Игнат Владимирович умер.
   Заказчица не предупредила, можно ли открывать интервьюируемым женщинам факт смерти Куститского при драматических обстоятельствах. Антон специально не уточнял, ведь чума в Африке и яма с известью могли произвести шокирующее впечатление и сделать дам разговорчивее. Он в красках описал преждевременную гибель Игната Владимировича за тысячи верст от родной земли.
   – Ай-я-я-я-яй! – сочувственно мотала головой Оксана Федоровна.
   Она сморщилась, точно желая выдавить слезу, но скорбь ее была неискренней. Так на похоронах часто можно увидеть людей, по сути равнодушных к чужому горю, но пришедших отдать долг памяти: периодически они надевают на лицо маску скорби, а через минуту на их лицах уже отражаются раздумья о собственных проблемах.
   – Отпевали? – спросила Оксана Федоровна.
   – Кого? – глупо уточнил Антон и мысленно себя одернул.
   – Игната отпевали? В последнее время, говорят, он стал религиозным.
   – А раньше таким не был? – поспешил спросить Антон, в задачу которого входило как можно больше узнать о «раньше».
   Бабушка не успела ответить, в дверях опять возник внук:
   – Задачка не решается.
   С лица Оксаны Федоровны мигом сдуло печаль.
   – Будешь решать до посинения, ирод!
   «Ирод не даст поговорить, – сообразил Антон. – Надо нейтрализовать».
   – Позвольте, я помогу ребенку? – поднялся Антон.
   – Как-то неудобно, – с сомнением, но и с надеждой произнесла Оксана Федоровна.
   – Да я с удовольствием, – заверил Антон.
   В комнате мальчишки Антон сел за его стол, спросил, какая задачка, быстро решил ее на бумажке – переписывай. Пацан вредно заметил, что еще три примера заданы. Антон решил примеры.
   – И по русскому упражнение, – не преминул воспользоваться случаем юный нахал.
   – Давай по русскому. Что тут? Вставить безударные гласные. Карандашом впишу, потом ластиком сотрешь.
   – А проверочные слова?
   – Сам придумаешь. Как твоего дедушку звали? Игнат?
   – Не.
   – Что «не»? Как звали?
   – Никак, он умер.
   – Ну и логика, математик! До смерти его как-то звали?
   – До смерти звали, кажется, Яшей или Петей. У вас в кармане плеер?
   Рассмотрел, наглец! В кармане у Антона лежал цифровой диктофон с чувствительным микрофоном. Предупреждать Оксану Федоровну о том, что их разговор записывается, было бы глупо.
   – Плеер, – соврал Антон. – Дай нам с бабушкой поговорить, не высовывайся и получишь сто рублей.
   – Сколько не высовываться?
   – Пока не дам отмашку.
   – Тогда двести рублей.
   – Далеко пойдешь, эрудит. Сиди и не пикай!
   Оксана Федоровна ждала Антона на кухне, заварила чай и поставила на стол вазочки с вареньем. Хороший знак.
   Антон принялся нахваливать внука Оксаны Федоровны, мол, способный мальчик и развитый. Оксана Федоровна была явно польщена, хотя и возражала. Она рассказала о том, что воспитывает внука с пеленок, что намучилась с ним, а мать с отцом только нос ему вытирают да балуют.
   – Это внук Игната Владимировича? – на всякий случай уточнил Антон.
   – Нет, с Игнатом у нас детей не было. А со вторым мужем двое, сын и дочь. Внук от дочки. Родился слабеньким…
   На протяжении всего дальнейшего разговора Оксана Федоровна постоянно скатывалась на обсуждение внука, который был смыслом ее существования, горем и гордостью. Антон невольно вспомнил анекдот про сексуально озабоченного мужика, который на всякой картинке – что бы ни было на ней изображено: горы, леса или поля – видел голую бабу. Так и Оксана Федоровна любую тему могла притянуть к ненаглядному внучку. Жизненный опыт еще не подсказывал Антону, что эмоциональные, бурно реагирующие на события и обстоятельства люди часто обладают короткой памятью. Они могут биться в истерике, вовлекая сочувствующих, однако через полгода не вспомнят ни саму истерику, ни повод к ней. Их волнуют сегодняшние чувства, а вчерашние быстро стираются. Эта особенность – неотъемлемая черта характера, с которой бороться бесполезно, как бесполезно советовать человеку сменить цвет глаз. Но Антон посчитал, что у Оксаны Федоровны налицо психические возрастные изменения: что она впала в маразм и в мозгу у нее осталась одна работающая извилина под названием «дорогой внучок». Антону приходилось настойчиво возвращать Оксану Федоровну к предмету своего интереса, старательно скрывая, что на внучка ему чихать.
   Легенда Антона заключалась в том, что он-де знал Куститского в последние годы, очень уважал и хотел бы узнать, каким Игнат Владимирович был в детстве, в юности.
   – Лучшим, главным, – после небольшого раздумья сказала Оксана Федоровна.
   – Стремился быть лидером? – уточнил Антон.
   – Нет, стремился, чтобы у него было все самое лучшее, особенно тряпки.
   – Какие тряпки? – не понял Антон.
   – Брюки в смысле джинсов или рубашки.
   «В смысле батников», – мысленно закончил Антон.
   – Игнат прямо болел, если кто-то другой имел сумку или магнитофон лучше, чем у него. Родителей изводил, а в старших классах подрабатывал на рынке у грузин, мы тогда всех кавказцев грузинами называли, чтобы свои деньги иметь. Он и за мной бегал, я думаю, поэтому. Мы в одном классе учились.
   Антон не уловил связи между модными вещами, нехваткой финансов и одноклассницей, но на всякий случай отвесил толстой растрепе Оксане Федоровне комплимент:
   – За вами, наверное, все бегали! Да и сейчас! – игриво погрозил он пальчиком.
   – Скажете! – отмахнулась польщенная Оксана Федоровна.
   – Неужели вы ровесники с Игнатом Владимировичем? Я думал, он старше.
   – Мы оба с пятидесятого года.
   – Значит, он бегал за вами, ухлестывал?
   – Я ведь плаванием занималась, членом молодежной сборной была, олимпийский резерв. Внука вот в секцию записала, хорошие результаты показывает…
   Антон мягко, но решительно увел Оксану Федоровну от попытки в очередной раз повернуть разговор на внука.
 
   Девочка Оксана была не только звездой школы, но и городской знаменитостью. Она редко посещала школу, ездила на сборы, на соревнования, в том числе и за границу, что по тем временам было большой редкостью. Заграница существовала на телеэкране – в «Клубе кинопутешественников». Учиться Оксана толком не училась, но ее переводили из класса в класс, закрыв глаза на реальную успеваемость и рисуя «тройки» в табеле. Зато одета Оксана всегда была с иголочки, во все импортное, гоняла во рту жвачки и хвасталась, что пила кока-колу в Болгарии. Восьмиклассница, она щеголяла в синем шерстяном спортивном костюме с белой полоской по воротнику и надписью большими буквами «СССР» на спине. Школьный учитель физкультуры зубами скрипел от зависти, что уж о детях говорить. Игнат Куститский взял Оксану в плотную осаду. Когда Оксана приезжала домой, он утром прибегал к ее подъезду, вместе шли в школу, после занятий провожал домой, делал за нее уроки, водил в кино и на танцы. Во время сборов и соревнований Оксана получала от Игната письма и открытки. Девочки из сборной о такой любви только мечтали. Оксана, конечно, привозила Игнату сувениры и подарочки. Но постепенно он внушил ей мысль, что лучше не тратиться на мелочи, а везти что-то стоящее. Так у него появились джинсовый костюм, магнитофон, импортные сигареты. Все спортсмены понемногу фарцевали, то есть спекулировали заграничными вещами. Оксана была исключением, везла шмотки Игнату, часто в ущерб собственному гардеробу. Ей очень нравилось его имя. В их поколении все мальчики были Сашами, Володями и Сережами. Мода на старые русские имена еще не пришла. Мальчика Ивана все дразнили в классе дураком. А Игнат – это звучало твердо, властно и необычно.