Нестерова Наталья. Двое, не считая призраков

   Ему показалось, что мысли его, как и вся предыдущая жизнь, прозрачны для родителей-возвращенцев. И сейчас они усиленно прячут обиду: сын не хочет принять, так скучали, а он — в штыки. Будто из другого города приехали, а не из загробного мира прилетели. Стало их жалко. В самом деле, ведь как настоящие, родные и любимые. Что ему, куска хлеба для них жалко или кровати лишней не найдется? Антон попробовал пошутить:
   — Случайно, пенсии ваши тоже не нарисовались?
   — Увы! — Отец развел руками.
   Я давно замечаю у тебя меркантильные качества! — учительским тоном проговорила мама и тут же поправилась: — Нет, нет! Не думай, воспитывать мы тебя не собираемся, ты уже большой мальчик.
   — М-мама! — Слово далось ему почти без труда. Он решился: — Мама, дай мне свою руку. — Антон протянул ладонь.
   — Зачем же?.. Как же… мы ведь сейчас, — испугалась она и все-таки робко накрыла его руку.
   Когда-то у Таньки была тряпичная кукла. Сестра мечтала в то время стать врачом-хирургом. Бритвой вскрыла кукле руки, ноги и живот, вытащила туго набитую желтую вату, на ее место засунула воздушный синтепон от старой куртки. Наложила «швы» — операция закончена. На ощупь кукла была как мамина рука теперь: ни температуры, ни живого биения плоти — мягкая равнодушная масса.

ЗАБЫТАЯ КНИГА

   Жизнь Антона раскололась на две части — реальную и мистическую. Днем он общался с живыми людьми, вечером вел беседы с покойниками. Возвращаясь домой, останавливался поболтать с Ириной Сергеевной. Из доброты сердечной останавливался: тетке больше не с кем (из здравствующих) перекинуться парой слов. Если бы Антон точно не знал, что она преставилась, то сказал, что рассуждает Ирина Сергеевна живее всех живых. Клянет окрестных собачников, жэковских работников, собственного зятя-алкоголика и внука-хулигана — все как при жизни. Выговорившись, спохватывается:
   — Иди, заболтала тебя. Но хоть душу отвела. У меня, кроме нее, ничего и не осталось.
   Отец и мать первые дни пребывали в суетливом напряжении: не надоели мы тебе, не мешаем? Да и сам Антон нет-нет да и вздрагивал: форменная паранойя, с кем я общаюсь? Но потом привыкли. Мать с отцом — типичные пенсионеры, интеллигентные, ненавязчивые, гармоничному союзу которых не хватало только общей заботы об отпрыске. Они получили и заботу, и отпрыска.
   Антона безумно интересовало все, что касалось того света и загробного мира. Есть ли там природа, здания, товарно-денежные отношения, мораль, любовь, языковые барьеры? Тысячи вопросов! Но ответы на них — табу. Причем и отец и мать имели слабинки, за которые журили друг друга. Отца подмывало рассказать о встречах с великими, а маме хотелось с помощью Антона вмешаться в земную жизнь во благо добрых людей.
   — Ты, случайно, с Ферма не виделся? — спрашивал отца Антон, когда мама выходила из комнаты.
   — Любитель! — заговорщицки шептал отец. — Гениальный, но любитель. Ни одного доказательства не оставил, только формулировки. Забавлялся, слава ему не нужна, а дразнить коллег — в удовольствие.
   — А теорема? — подталкивал Антон. — Великая теорема?
   Бедой отца (и при жизни тоже) была манера заходить издалека.
   — Как ты знаешь, — начал он лекцию, — Ферма хотелось во что бы то ни стало понять свойства и отношения простых чисел. Как и Пифагору.
   О чем вы говорите? — Подозрительно нахмурившись, появляется мама, садится рядом с вязаньем. — О Пифагоре? Будь он хоть тысячу раз гением, но не самодуром упрямым! Втемяшил себе в голову, что Вселенной управляют числа — только целые числа. А иррациональные, которые ни целыми, ни дробью не являются, видите ли, были ему отвратительны.
   Мама почти тридцать лет прожила с математиком. Невольно была в курсе многих проблем, но подходила к ним с бытовой меркой:
   — Его, Пифагора, ученик Гиппас. Такой славный юноша, семья достойная, невесту сосватали. Ну, забавлялся мальчик на досуге с числом «корень из двух», пытался найти эквивалентную дробь. Так ее же нет — только иррациональное число. Возликовал Гиппас, к учителю побежал. А Пифагор что? Гордыня обуяла, не желал признать новый источник чисел. Гиппаса велел убить, утопили бедняжку.
   — Вообще-то мы говорили о Ферма, — с тоской напомнил Антон, подозревая, что новую информацию вряд ли удастся выпытать.
   Отец открыл рот, но мама его быстро перебила:
   — О Поле Ферма? У них с Луизой пятеро детей было, но только старший, Клеман Самуэль, удачненький. После смерти батюшки опубликовал его работы. Илюша? — повернулась она к мужу. — Как книжка-то называлась?
   — «Диофантова Арифметика, содержащая примечания Поля де Ферма», — буркнул отец.
   — Вот и Диофант, — подхватила мама, — тоже не завидная судьба. В Александрии древней жил, личного счастья никакого, только задачки собирал да свои придумывал. Труд выпустил. По тем временам с чудным названием «Арифметика». Из тринадцати томов только шесть пережили средневековое лихолетье. Бился Диофан, бился, а труды его коту под хвост, математику-то ко временам древних вавилонян отбросило.
   Я же не прошу на бумажке доказательство теоремы Ферма написать! — обиженно пробурчал Антон. — Трудно вам сказать: есть оно или нет? Четыре века люди бьются!
   — Да, — горько вздохнула мама, — некоторые так, сердешные, переживали, все доказывали… На дуэли бились и даже самоубийством жизнь заканчивали.
   — И как Ферма им на том свете в глаза смотрел? — Антон чуть не подпрыгнул от любопытства. — Совесть его не мучила?
   Но мама умела ловко уходить от ответа про «на том свете» к фактам «на этом».
   — Совесть! — махнула она рукой. — Ведь Поль Ферма судьей был. Илюша, в каком городе? Правильно, в Тулузе. Карьеру сделал, но не потому, что особо на службе убивался, а чума тогда свирепствовала, вот он и продвинулся.
   — Поль де Ферма величайший ученый! — гневно воскликнул отец.
   — А кто спорит? — откатывает назад мама. — Я только хотела сказать, что священников провинившихся он на костер с удовольствием отправлял. Суд не затягивал, быстро приговор подписывал. Илюша, не нервничай. Тебе вредно нервничать. То есть уже не вредно, но…
   — Папа! Одно слово! — умолял Антон. — Просто кивни. Ты видел доказательство?
   — Илюша, помни, кому ты навредить можешь, — тихо напоминала мама.
   Отец уже набрал воздуха, но горестный всхлип мамы отрезвил его. Отец нахмурился.
   — Тебе никто не запрещает включить свой логический аппарат, — сказал он сыну. — Выводы, к которым может прийти один человек, не заказаны для другого.
   Ферма ошибся? — быстро и настойчиво спрашивал Антон. — Выдвинул гипотезу и не удосужился ее доказать? Розыгрыш? Такой миленький розыгрыш всего лишь на четыреста лет? Старикашка чуть-чуть пошутил, а мы корячимся?
   Отец взял газету и сделал вид, будто читает. Мама сочла нужным оправдать гения:
   — Конечно, у Поля имелись недостатки. Но можно отметить и достоинства. Рене Декарт не совсем прав, называя Ферма хвастуном. Ведь все другие теоремы на полях «Арифметики» доказаны. Ферма и Паскаль вывели правила, которым подчиняются все азартные игры и заключаемые пари.
   — То есть они, святые угодники, могли озолотиться при жизни? — продолжил мысль Антон. — Но благородно не стали этого делать. А теперь на небесах грызут от досады ногти и исходят желчью?
   — Где ж там желчь? — хмыкнула мама, вновь настроившаяся на педагогическую волну. — Мой мальчик, ты должен понять, что ты не можешь понять, а то, что поймешь, будет вредно для твоего развития.
   — Еще раз! — попросил Антон. — Чего вредно понять?
   — Чтобы тебе стало ясно, — медленно произнесла мама, — я приведу пример. Ты, маленький мальчик, спрашиваешь, откуда берутся дети. Мы тебе правдиво, но конспективно объясняем суть. Ты же начинаешь выпытывать интимные подробности процесса. Их знание может нанести большой вред твоей психике, исковеркать дальнейшую жизнь.
   — Мама! Я давно не маленький мальчик!
   — А вот в этом мы позволим себе не согласиться. Правда, Илюша?
   И принялась усиленно работать спицами — вязать вещь, которая, будто покрывало Пенелопы, не увеличивалась в размерах.
   Иногда мама бормотала себе под нос:
   — Особенно детишек маленьких жалко! То есть не их самих теперь, а родителей, особенно мамочек. Вот недалеко, на Третьей улице Октябрьского Поля, мальчонка от скарлатины умер. Мать второй месяц лежит безучастная. Отец, то есть муж, внешне как бы держится, а коронарная артерия у него не толще мизинца стала. Сердце в любой момент может отказать. Да и что надо? Просто прийти и сказать…
   — Светлана Владимировна! — упрекает отец официальным тоном. — Не забывайтесь! Кто вы и кто ваш сын!
   — Ой, молчу, молчу! — спохватывается мама.
   — Значит, — допытывается Антон, — с того света можно легко устанавливать медицинские диагнозы и предсказывать будущее? Папа ребенка тоже скоро в ящик сыграет?
   — Ты выражаешься вульгарно! — пеняет мама. — Следи за своей речью!
   Словом, их разговоры ничем не отличались от прежних бесед, за исключением маленькой детали — главными фигурантами были покойники. Информацию, которую Антон получал от мамы и отца, была не уникальной, спрятанной за семью печатями, и легко отыскивалась в простых земных книгах.

* * *

   К родителям Вити Федорова Антон пошел без маминой подсказки. На вопрос «Зачем?» Антон не смог бы внятно ответить. Не волю же покойника, по телефону названивавшего, хотел выполнить! Да и ни о чем конкретно погибший не просил.
   Дом — близнец дома Антона. Даже пахнет так же — воспоминанием о стойких ароматах времен отсутствия кодовых замков. Теперь чисто, моют, но несет неистребимым старым кошачьим туалетом.
   Антон медленно поднимался по ступенькам. Двадцать лет здесь не был. Детство! Вот на этой площадке они впервые презерватив исследовали. Брезгливо держали двумя пальцами и обсуждали этапы натягивания. Надпись на стене закрашена, но прочитать можно: «Антон плюс Даша равняется лав». Какая Даша? А ведь сам писал. В этом углу Витьку после кубинского рома так тошнило, чуть желудок наружу не выскакивал. Они, сами нетрезвые, до двери его дотащили, позвонили, хотели с рук на руки передать, а Витя шага не смог сделать, рухнул сломанной куклой под ноги мамы. Они почему-то испугались и бросились наутек вниз по лестнице.
   Нет Витьки. Утонул. Глупая, нелепая смерть. Или есть в ней какой-то смысл? Посланцы с того света неплохо выглядят, на горемык и страдальцев не похожи.
   Антон смутно помнил маму Витьки, но никогда бы не узнал ее в лежащем на кровати маленьком скелетике, обтянутом кожей. Антон присел на стул рядом, его колени упирались в столик, заставленный батареей пузырьков с лекарствами. В проеме двери маячила хмурая женщина, открывшая на его звонок. У нее Антон уточнил имя матери Витьки — Анна Викторовна. Конечно.
   — Антошенька! — астматически задыхаясь, радовалась старушка. — Заглянул проведать! Вот спасибо! Сколько же мы не виделись? Наверное, года три?
   Если быть точными — семнадцать лет, но Антон согласно кивнул.
   — Я тебя помню совсем маленьким! Люда, Люда! — позвала она. — Принеси Витенькины школьные фото. Это невестка моя, жена старшего сына, — пояснила Анна Викторовна.
   Она взяла дрожащими руками большую фотографию выпускного класса, где все они, ученики и учителя, были сняты по грудь и заключены в овалы (теперь Антону это напоминало снимки на кладбищенских памятниках), овалы шли в несколько рядов друг над другом.
   — Вот ты! — Анна Викторовна показала на другого мальчика.
   — Верно, — подтвердил Антон, чей портрет располагался тремя рядами ниже.
   — А вот Витенька мой! — Анна Викторовна не ошиблась.
   Костлявым пальчиком гладила снимок, хотела всплакнуть, поджала губы, но слезы не пролились. Слишком велика радость от нечаянного визитера.
   Антон видел, что из нее вытекла почти вся жизнь. По капле, ручейком или прорвавшейся плотиной озеро теряло воду, и сейчас осталась небольшая лужа. Но и в этой луже заиграла вода, легкие волны пробежали по поверхности.
   — Как ты? — спросила Анна Викторовна. — Семья, детки?
   — Все как у людей.
   — Родители живы-здоровы?
   — Они в полном порядке. — Тут Антон, кажется, не соврал.
   Он стал вспоминать детство, их проказы — невинные, не способные оскорбить материнское ухо. Анна Викторовна кивала, делала вид, что все помнит. Хотя на самом деле погибший сыночек жил в ее памяти беспомощным младенцем и крохой, делающей первые шаги. Антон терпеливо выслушал рассказы про то, как Витенька не любил ходить на горшок и до пяти лет требовал пустышку.
   Невестку их мирная беседа, очевидно, успокоила, Антон уже не казался подозрительным типом. Она вошла в комнату, накапала в стаканчик лекарства, протянула свекрови:
   — Вам, мама, вредно нервничать! Выпейте! Я в магазин пока схожу.
   Удалилась она вовремя, Антон смог перейти к делу:
   — Анна Викторовна! Со мной в последнее время такая петрушка… Словом, Витя мне снится… Почти каждую ночь.
   — Правда? — обрадовалась, словно речь шла о телефонном общении. Впрочем, так ведь и было. — Что же он говорит, мой мальчик?
   — Вспоминает о книге, роман Акутагавы, который я ему дал почитать перед… перед… — замялся Антон.
   — Перед смертью, — легко подсказала старушка. — Дальше-то что?
   Она не проявляла признаков удивления, подозрительности или участия: мол, мальчик, как у тебя с головкой? Напротив, подалась заинтересованно вперед, на локотках приподнялась.
   Очевидно, подумал Антон, для людей, которые стоят одной ногой в могиле, граница между мирами размыта. Ты еще не нырнул, но уже раздет. Впереди океан (в него утекают твои жизненные силы?), позади шумный город. В купальном костюме или вовсе нагим можно зайти в воду, но нельзя заявиться на работу или в ресторан.
   — Дальше… он хочет вернуть книгу. Говорит, она упала за другими книгами на третьей снизу полке.
   — Это в другой комнате! — произнесла с отчаянием Анна Викторовна и упала на подушки. — Ты… ты иди посмотри, найди.
   Антон понял, что ей очень хочется присутствовать при изъятии книги, а пройти пять метров туда и обратно сил нет.
   — Давайте я вас отнесу? — вдруг услышал он свой голос.
   Анна Викторовна с готовностью откинула край одеяла. Жест истинно женский, в сотнях фильмов обыгранный как эротический. А уж в реальной жизни сколько раз женщины вот так представляли взору свои прелести — не сосчитать. Теперь в действиях Анны Викторовны никакой эротики, естественно, не было. Но воробьиное худенькое ее тельце, покрытое ситцевой сорочкой в мелкий цветочек, отвращения не вызывало.
   Мысли пронеслись в голове Антона за доли секунды: про истинно женский жест, про неощущение им брезгливости, про эту умирающую женщину, когда-то определенно сбрасывавшую одеяло с другой целью, про себя — идиота, который черт знает чем занимается.
   Он наклонился, Анна Викторовна воробьиной лапкой захватила его за шею. Правую руку Антон подсунул под ее птичьи острые колени, левой обнял за спину и поднял с постели. Легко, но не сказать, что Анна Викторовна была совершенно невесомой.
   — Прямо, направо, налево, — командовала старушка. — Открывай дверь, посади меня в кресло. Ищи, вон та полка!
   Книга находилась, где и предсказывалось. Акутагава. Они увлекались его творчеством в десятом классе. Не столько из любви к мировой литературе, сколько из-за возможности сказать какой-нибудь девчонке: «В последнее время балдею от японского неореализма. Как тебе эссе Акутагавы?»
   Антон держал книгу в руках. Анна Викторовна смотрела на томик с жадностью старика, которому очень хочется съесть фрукт. Но старик знает, что ему фрукт дней не продлит, а ребенку полезен.
   — Вот и хорошо! — говорила она булькающим астматическим голосом. — Нашел свою книжку, Витенька вернул ее. Он всегда был очень честным мальчиком.
   — Возьмите. — Антон протянул ей томик. — У меня есть такая, я давно новую купил.
   Анна Викторовна прижала книгу к груди, словно дорогой подарок, отнекивалась, благодарила. Потом спросила с затаенной надеждой:
   — Мне Витенька ничего не просил передать? В твоих снах меня не вспоминал?
   — Как же, — прокашлялся Антон, прежде чем заговорить, — в том-то и дело, что он… как бы это… беспокоится о вас, переживает… Но в то же время, — Антон стал врать увереннее, — ждет встречи с нетерпением.
   — Я тоже жду! — всхлипнула старушка.
   — Просил передать: волноваться и отчаиваться не надо. Условия там комфортные и обстановка вполне благоприятная, — зачем-то добавил Антон.
   — Спасибо! Спасибо тебе! — торопливо и взволнованно проговорила Анна Викторовна. — Какая радость! Какую радость ты мне принес, Антошенька! Я теперь спокойно свой последний час встречу.
   Она целовала книгу, снова прижимала ее к груди, смотрела на Антона точно на ангела, посланца небес.
   «В некотором роде таковым и выступаю», — подумал Антон не без бахвальства. И одернул себя — доморощенный ходячий хоспис! Будешь теперь шляться по умирающим и утешать их? Еще объявление подай в газету: облегчаю отход в мир иной лежащим на смертном одре. Не причастие, не священник. Качество гарантированно. Плата по таксе.
   Он отнес Анну Викторовну на кровать. Старушка совсем обессилела от переживаний. Глаза закрыты, но книгу цепко у груди держит. Антон тихо попрощался и ушел.
   Не видел, что Анна Викторовна приоткрыла глаза и перекрестила его спину: «Храни тебя Бог!»

СЕМЕЙНЫЙ УЖИН

   Около своего подъезда, как уже повелось, Антон остановился поболтать с Ириной Сергеевной. Пока она перечисляла, собака из какой квартиры под каким кустом нагадила, Антон думал о том, что в его жизни появилось слишком много старушек. Они вытеснили молодых женщин — живых, полнокровных, в меру темпераментных, не отказавшихся, чтобы их носили на руках. Лена не звонит, характер выдерживает. И та девушка, с ребенком… Воспоминание о ней застряло в мозгу как смутное подозрение о большой ошибке. Точно сплоховал, редкий шанс не разглядел.
   Нечто подобное, но с крепким меркантильным духом уже было в его биографии. С приятелем шли по улице. Тому вдруг пришла идея приобрести лотерейные билеты. Купил два билета, один протянул Антону. Антон сказал, что достаточно хорошо знает теорию вероятностей, чтобы рисковать полтинником. Билет Антона выиграл мотоцикл. К большой зависти Антона, приятель катался на «его» мотике.
   Теперь предчувствие намекало не на материальную потерю, а нечто расплывчато судьбоносное. С другой стороны, успокаивал себя Антон, не жениться же ему на аферистке, которая на чистом глазу уверяет, что совершенно посторонний ребенок — его, Антона, сын! В общем-то симпатичный бутуз… здоровенький и потешный…
   В пролетевшем мимо уха монологе Ирины Сергеевны Антон зацепил слово «девушки» и переспросил:
   — Что девушки?
   — Да одна срамота! Идут по улице, папиросу смолят и пиво из бутылки сосут! Каких они после этого детей будут рожать?
   — Они, Ирина Сергеевна, детей не рожают. Из них исключительно пепельницы и банки джин-тоника выскакивают.
   Старушка испуганно ахнула, потом махнула рукой:
   — Шутишь! Ну, иди! Опять заболтала тебя.
   Дома Антона встретила кромешная темнота и тишина. Не снимая пальто, он побежал по квартире, на ходу включая свет. Родителей не было! Остановился в кухне, покрутился вокруг своей оси — ужин на плите, а родители отсутствуют. Он взвыл от отчаяния:
   — Да что же это! Так нельзя! Нервы живому человеку рвать!
   Несколько лет назад он пережил горе, похоронив родителей. Оклемался. Едва не чокнулся, когда они вернулись. И снова потерял? Что за идиотская игра в прятки? Жестокая и грубая, ведь проигравший в ней заранее известен.
   Верните моих стариков! Маму с вязаньем и морально-нравственным воспитанием. Отца, с его пространными рассуждениями и увлечением кроссвордами. Где они? Где люди, которые любят его пронзительно, иррационально? Пытаются загнать свою любовь в правильные рамки, а она ползет изо всех щелей. Хотят сделать как лучше, и усложняют ему жизнь. Никто никогда не любил и не будет любить его так, как отец с матерью. Подлость! Показать их и снова спрятать!
   Антон услышал звук телевизора. Доплелся до гостиной. Сидят, смотрят «Новости». Живые (как бы) и невредимые. Три минуты назад их здесь не было.
   Антон молча привалился к косяку двери. Мама сосредоточенно ковыряла спицами. Отец отвел взгляд от экрана и посмотрел на сына:
   — Снова взрывы в Чечне. Почему мы не интересуемся историей образования своего государства?
   — Все нормально, папа, — нервно рассмеялся Антон, — более всего сейчас меня заботит история России.
   — Но на тех же самых территориях! Генерал Ермолов и прочие, — горячился отец. — Еще Грибоедов писал докладную записку в министерство иностранных дел…
   — Грибоедов давно не бедствует, — перебила мама, — а ребенок с работы пришел, кушать хочет, про политику стародавнюю потом поговорите.
   Она отложила вязанье и погнала всех на кухню. Перед ужином Антон с отцом выпили по рюмке водки. Сын с аппетитом уминал натуральные, политые сметаной, голубцы, родители тоже возили вилками по тарелкам и как бы ели.
   Когда мама накрыла чай, поставила в центр стола пахнущую корицей, не горячую, но теплую, как Антон любил, шарлотку с яблоками, он заговорил о том, что его волновало. Старался не упрекать и неожиданно поймал себя на мысли: в старом, прижизненном, общении нередко уличал их в просчетах. Ты, мама, еще меня не дослушала, а уже решила, что я стекло выбил, когда в футбол играли. Ты, папа, сначала условие задачи посмотри, в ней же элементарная ошибка, а потом меня в неправильном применении формул сокращенного умножения обвиняй. Наверное, все дети после смерти родителей кусают локти: почему я не был с ними добр и ласков ежесекундно? Антону выпала редкая удача — исправить ошибки.
   — Дорогие мои! — произнес он. — Вы не будете оспаривать тот факт, что я живой человек? Отлично. Идем далее. Мне большого усилия стоило принять ваше возвращение. Ваш спорадический, без предупреждения уход, а тем паче если подобное будет повторяться, обратит меня в руины. Согласны? Давайте выработаем правила: явки, пароли, ответы-отзывы. Только не так, как сегодня вечером.
   — Что и требовалось доказать! — воскликнул отец и двинул рукой с трубкой.
   На него посмотреть — они уже долгое время обсуждают проблему общения миров. Ничего подобного не было!
   Как всегда, мама внесла простую бытовую ясность:
   — У тебя старухи вытеснили молодых женщин! Умирающих на руках носить — не переносишься.
   Почти дословно мысли Антона! Значит, и наблюдают, и диагнозы ставят, и мысли читают.
   — Мы не хотели мешать, — продолжала мама. — Разве мы стали бы тебе во вред? Конечно, эгоизм наш родительский… Жены у тебя нет, а тараканов развел! Они от грязи. Мы все вымыли, порошок насыпали, три последних дня ни одного не видела!
   — Света! — перебил отец. — При чем здесь тараканы? Тараканы — сопутствующее. Суть в другом.
   — В чем? — спросила мама с вызовом.
   — В том, что он не женится! — Отец тоже повысил голос. — В кого такой? Антон, довожу до твоего сведения, у нас в роду держателей гаремов не было! Все как люди, в положенное время женились, плодились и поднимали детей.
   — А твой прадед, Илюша, купец симбирский, — встряла мама, — имел двух любовниц и пятерых детей от них, не считая семерых законных отпрысков.
   — Вопрос с любовницами мы давно закрыли! — напомнил отец.
   Так было и раньше со стариками — начнется разговор с озоновых дыр над Антарктидой, закончится проблемами урожайности картофеля. И Антон невольно поддавался смене тем.
   — Кстати о детях и женитьбе. Симпатичная девушка, то есть женщина, молодая мать, которая сюда заявилась… Такая… вздернутый носик, как у Пятачка? И младенец-здоровяк при ней? Не по вашей части?
   По тому, как переглянулись растерянно отец и мать, Антон понял, что им о странном визите ничего не известно. И похолодел от страшной догадки:
   — Может, я сам того… Через некоторое время или уже? А на земле оставил вдову с ребенком?
   — Не говори глупостей! — нахмурилась мама и «объяснила»: — Если бы так было, то мы бы не так были.
   — Параллельные миры? — задумчиво проговорил отец. — Эта теория всегда вызывала у меня сомнения ввиду недостаточности доказательной базы. Хотя, надо признать, многие великие умы ее разделяют.
   Забудьте! — Антон забеспокоился, что сейчас их уведет далеко в сторону. Девушка с ребенком все-таки больная на голову аферистка. А сейчас надо выяснить другое. — Объясните мне нелогичность следующего: где я был, что я делал и что думал, — вам известно. Не спорьте! От кого я не боюсь иметь секретов, так это от своих, извините, усопших родителей. В конце концов, даже приятно — перед кем-нибудь быть кристально прозрачным, обладая гарантией, что твои грешные мысли не будут использованы тебе же во вред. Итак, сканируя меня ежесекундно, как вы могли не знать, что я приду один, без дамы сердца? Что, загробная оптика тоже отказывает? Или на нашей лестнице барахлит?
   Ответа Антон не добился. У родителей появилось на лице характерное выражение: наш мальчик задает неприличные вопросы. Обычно словоохотливые, тут они поджали губы, враз состарившись на добрых десять лет.
   — Ладно, — сдался Антон. — Но хотя бы обещайте, что не будете исчезать без предупреждения.
   — Ты просто позвони по телефону, — предложила мама, — если по каким-либо причинам наше присутствие будет нежелательно.