Страница:
У Ольги были две любимые темы: проблема похудания и отношения с родителями мужа. Сбросить лишний вес она могла только мечтать, потому что отказаться от жирных борщей и пельменей не желала. А враждебные отношения со свекровью распаляла сама. Приписывала тишайшей Елене Борисовне предвзятые мысли и поступки. Ольге требовался враг, в борьбе с которым кипела бы ее неугомонная натура.
Когда-то Ольга была влюблена в Юриного приятеля и однофамильца Игоря Самойлова, актера студенческого театра МАИ. Но из их короткого романа ничего не вышло. Несмотря на Ольгину хватку, цепкость и практичность, Игорь не соблазнился ни ее казачьими песнями, ни грубоватым юмором, ни окрошками и варениками, которые Ольга готовила на кухне в общежитии. Уже перед окончанием института она вышла замуж за однокурсника Алешу Носова, тихого стеснительного парня. Его Ольга держала в тылу все пять лет своих амурных баталий. Нравы, привычки, образ жизни семьи Носовых абсолютно не соответствовали Ольгиным представлениям о том, как надо жить, к чему стремиться и над чем смеяться. Она драила квартиру, стирала, гладила, выращивала и мариновала огурцы на даче, квасила капусту и презирала Носовых за корпение над скучными книжками и неумение достойно ответить грубиянке-продавщице в магазине.
— Они мне — Первый концерт Чайковского, Второй концерт, а у самих все трусы были драные, когда я пришла, — тараторила она, пока осматривали новую квартиру. — Нюра, ковер перуанский? Красиво, лохматый какой. А у нас все моль сожрала, Елена Борисовна…
— Да уймись ты, — перебила ее Ирина. — Аня, квартира прекрасная. Юра руки приложит — будет отлично. Это детская? И малышу уже кроватка есть? Когда тебе рожать?
— Через месяц. А ты все тянешь? Как Олег?
— Хорошо. Пока, правда, без работы, но Мазуров запускает новую картину, обещал Олега взять вторым режиссером.
— Пока без работы он уже второй год, — вставила Ольга.
— Ты не права, Оля, — мягко возразила Ира. — Творческий человек не марионетка у конвейера.
— Ну да, творческий — это когда на твою зарплату пьянствует.
— Мазуров — известный режиссер? — Анна прервала их перепалку.
Ирина принялась рассказывать о кинематографических новостях. И в каждой фразе, в, том, как она строила предложение, какие оценки давала, чувствовались отголоски высказываний и мнений Олега.
Ирину многие их однокурсники не любили. Как ни странно, за ее доброту. Ирина носила в сумке чистые тетради и запасные ручки, на случай если они кому-нибудь потребуются. Требовались многим, но никто и не думал возвращать ей одолженное. Она спешила первой поднять упавшую книжку и освобождала место в столовой, не доев обеда. Ира помогала друзьям и малознакомым людям, но вызывала раздражение своей услужливостью. Ее худенькое, чуть лисье личико скорее предполагало вредное ехидство, чем монашескую добродетель. Один из однокурсников назвал Ирину доброту тошнотворной еврейской прикидочностью. Но Анна совершенно точно знала, что Ира не прикидывается, она такая и есть — нелепая в своем желании всем угодить. Казалось бы, Ира должна была стать хорошим врачом. Но этого не случилось: больные принимали ее мягкость и сочувствие за проявление профессиональной слабости. Ира прозябала на должности участкового врача окраинной поликлиники, безо всяких перспектив на продвижение.
Анна и Ольга жили в одной комнате в общежитии. Сошлись с Ирой, потому что она, в отличие от многих москвичек, была лишена столичного снобизма. Анна прежде часто думала о том, что Ире надо родить дюжину детей и расходовать на них свою безбрежную доброту. Но сейчас, глядя на ее тщедушное тело, Анна сомневалась, сможет ли подруга выносить хотя бы одного ребенка. Да и Олег детей не хотел, называл их растущей протоплазмой.
В семье Носовых лозунг “пожить в свое удовольствие” пропагандировала Ольга, у которой было две младших сестры, и в детстве она нанянчилась вдоволь.
Подруги сидели на кухне, пили чай и расспрашивали Анну о заграничной жизни. Она с трудом подбирала слова — тамошний быт настолько отличался от здешнего, что, о чем ни скажи, получается, будто принижаешь родину.
— Вы прилично там получали? — спросила Ольга и тут же сама ответила: — Конечно. За три года — вы в каком уехали? В восемьдесят седьмом? За три года кооперативную квартиру построили, машину купили, барахла кучу.
— В Перу финансовые кризисы — обычное дело, — Анна чувствовала, что говорит, как бы оправдываясь, — доллар взлетал вверх, и наши специалисты, которые получают в твердой валюте, вдруг становились в два раза богаче. Тогда все бросались покупать электронику, золото с бриллиантами. Потом в отпуске все это можно было продать, сами ведь знаете, я часть через вас пристраивала, часть через комиссионки, — и снова в выигрыше.
Анне не хотелось рассказывать, как во время кризисов они, советские женщины, опустошали магазины. Покупали впрок, подчас ненужное, но на родине отсутствующее. Посуда, постельное белье, настольные лампы, одежда и обувь в промышленных количествах, шторы, кастрюли, ткани для обивки мебели, ковры, обои и краски, ложки-поварешки, консервы, кофе, шерсть — скупали все, что не испортится от длительного хранения. Потом горы вещей необходимо было переправить на родину. Самое удобное — самолетом, но “Аэрофлот” ограничивал вес багажа. Двадцать килограммов на человека, если ты летишь в отпуск, и шестьдесят килограммов на окончательный отъезд. Поэтому все старались дружить с аэрофлотовцами — по знакомству можно было протащить, не оплачивая, больший вес. Главное, чтобы тебя не задержали в Шереметьеве, не заставили перевешивать багаж и оплачивать перевес. Истории с перевешиванием были популярными “страшилками” в российской колонии. В окончательный перелет Самойловы везли восемьсот килограммов багажа — гору картонных коробок, пришлось заказывать грузовик. Треть багажа им не принадлежала — Анна согласилась взять чужие коробки, потому что Юрия, как аэрофлотовца, никто не стал бы проверять. Они до сих пор выдавали родственникам своих знакомых из Перу причитающееся имущество. Но понять забавы коробейников могли только те, кто жил за границей. Подруги Анны к этой категории не принадлежали.
— Девяносто процентов перуанцев, — рассказывала Анна, — очень бедны — так, как нам и не снилось. Недоедают, вместо домов халупы из веток или картонных листов. Нищие, дети голодные — очень для меня непривычно сначала было.
— Теперь и у нас нищие и попрошайки не редкость, — заметила Ира. — Покажи фотографии. Какой дом у вас был?
Двухэтажный коттедж, садик, газон, пальмы, яркие тропические цветы — как с рекламного проспекта. Сидя на московской кухне, было странно видеть фото Самойловых на океанском пляже, в горах, на палубе яхты. Они выходили из шикарной машины, скакали на лошадях, пили через трубочку сок из плода кокоса, кормили игуану.
— Сказка! — вздохнула Ирина. — Жизнь на Марсе.
— Мне сейчас тоже почему-то так кажется, — рассмеялась Анна. — Даже не верится, будто не со мной было.
— Да, променяла ты профессию на красивую жизнь, — не удержалась Ольга.
Они с Ириной переглянулись: пусть у них нет кучи золотых побрякушек, в других странах они не живали, зато есть специальность, которая всегда будет в цене, а значит, и самостоятельность. Анна теперь на веки вечные приставка к мужу. Со вторым ребенком и думать нечего восстановиться в институте.
Анна поняла настроение подруг, их легкую зависть и желание почувствовать свое превосходство. Она не обижалась, даже решила подыграть им, но не успела, пришли Юра с Дашей.
После приветствий и объятий сели обедать. Юра разлил коньяк:
— Со свиданьицем, за очаровательных подруг моей жены, за нее саму и потомство наше!
— Так сразу за все? — хохотнула Ольга. — Больше, не нальешь, что ли?
Они весело препирались, а Анна обратила внимание на подозрительно притихшую дочь. Дарья пристально рассматривала Ирину.
— Ешь суп, — велела Анна.
— У нас есть сосед дядя Слава, — сообщила Даша, — у него есть сын Колька, а у Кольки воспитательница в детском саду худая.
— Что значит “худая”? — не поняла Анна.
— Как тетя Ира. Колькин папа называет ее “суповой набор”.
Юра тихо застонал, сдерживая смех. Ольга так расхохоталась, что поперхнулась. Смеялась и Ирина. Анна возмущенно отчитывала дочь.
— Ты-то что молчишь? — упрекнула она мужа. — Дашка видит твое попустительство и совсем распоясалась.
— Если кого и надо отварить и съесть, так это тетю Олю, — сказал Юра, обнимая за широкую талию Ольгу. — Знатное блюдо получится.
Заигрывания с применением рук были вполне во вкусе Ольги.
— А тетей Ирой, — продолжал Юра, — можно только любоваться. Потрясающе юной выглядишь, Ирочка. Как ты отбиваешься от подростков на улицах?
Ирина благодарно вспыхнула и отмахнулась. Анна перевела дух и показала Дашке кулак. Юра никогда не забудет уделить внимание самой неприметной женщине в компании. Он танцует с теми, кто подпирает стенки, и говорит комплименты стеснительным дурнушкам. Анна десятки раз слышала фразу “какой замечательный у тебя муж!”, за которой нередко следовал завистливый вздох.
Ольга заметно захмелела.
— Анька, я тебе самого главного не сказала, — воскликнула она. — Я завела любовника!
— Кого? — переспросила Анна, и они с Юрой покосились на дочь.
— Ее собачку так зовут. — Ирина дернула подругу за руку. — Опять тебя понесло. Нам пора.
— А для котенка хорошее имя Любовник? — спросила Даша. — Коле обещали котеночка купить. Хорошее, — ответила она сама, — я им посоветую.
— Ага, собачку, — пьяно хихикала Ольга, — а ну-ка, отними! Ирка, перестань меня тянуть, я хочу ребятам рассказать.
— Девочки, я вас провожу до такси, — поднялся Юра.
Его галантность быстро испарялась, если ему что-то не нравилось в поведении женщины. Не хватало еще, чтобы в его доме при беременной жене и маленьком ребенке пьяная тетка рассказывала о своих похождениях.
Глава 4
Когда-то Ольга была влюблена в Юриного приятеля и однофамильца Игоря Самойлова, актера студенческого театра МАИ. Но из их короткого романа ничего не вышло. Несмотря на Ольгину хватку, цепкость и практичность, Игорь не соблазнился ни ее казачьими песнями, ни грубоватым юмором, ни окрошками и варениками, которые Ольга готовила на кухне в общежитии. Уже перед окончанием института она вышла замуж за однокурсника Алешу Носова, тихого стеснительного парня. Его Ольга держала в тылу все пять лет своих амурных баталий. Нравы, привычки, образ жизни семьи Носовых абсолютно не соответствовали Ольгиным представлениям о том, как надо жить, к чему стремиться и над чем смеяться. Она драила квартиру, стирала, гладила, выращивала и мариновала огурцы на даче, квасила капусту и презирала Носовых за корпение над скучными книжками и неумение достойно ответить грубиянке-продавщице в магазине.
— Они мне — Первый концерт Чайковского, Второй концерт, а у самих все трусы были драные, когда я пришла, — тараторила она, пока осматривали новую квартиру. — Нюра, ковер перуанский? Красиво, лохматый какой. А у нас все моль сожрала, Елена Борисовна…
— Да уймись ты, — перебила ее Ирина. — Аня, квартира прекрасная. Юра руки приложит — будет отлично. Это детская? И малышу уже кроватка есть? Когда тебе рожать?
— Через месяц. А ты все тянешь? Как Олег?
— Хорошо. Пока, правда, без работы, но Мазуров запускает новую картину, обещал Олега взять вторым режиссером.
— Пока без работы он уже второй год, — вставила Ольга.
— Ты не права, Оля, — мягко возразила Ира. — Творческий человек не марионетка у конвейера.
— Ну да, творческий — это когда на твою зарплату пьянствует.
— Мазуров — известный режиссер? — Анна прервала их перепалку.
Ирина принялась рассказывать о кинематографических новостях. И в каждой фразе, в, том, как она строила предложение, какие оценки давала, чувствовались отголоски высказываний и мнений Олега.
Ирину многие их однокурсники не любили. Как ни странно, за ее доброту. Ирина носила в сумке чистые тетради и запасные ручки, на случай если они кому-нибудь потребуются. Требовались многим, но никто и не думал возвращать ей одолженное. Она спешила первой поднять упавшую книжку и освобождала место в столовой, не доев обеда. Ира помогала друзьям и малознакомым людям, но вызывала раздражение своей услужливостью. Ее худенькое, чуть лисье личико скорее предполагало вредное ехидство, чем монашескую добродетель. Один из однокурсников назвал Ирину доброту тошнотворной еврейской прикидочностью. Но Анна совершенно точно знала, что Ира не прикидывается, она такая и есть — нелепая в своем желании всем угодить. Казалось бы, Ира должна была стать хорошим врачом. Но этого не случилось: больные принимали ее мягкость и сочувствие за проявление профессиональной слабости. Ира прозябала на должности участкового врача окраинной поликлиники, безо всяких перспектив на продвижение.
Анна и Ольга жили в одной комнате в общежитии. Сошлись с Ирой, потому что она, в отличие от многих москвичек, была лишена столичного снобизма. Анна прежде часто думала о том, что Ире надо родить дюжину детей и расходовать на них свою безбрежную доброту. Но сейчас, глядя на ее тщедушное тело, Анна сомневалась, сможет ли подруга выносить хотя бы одного ребенка. Да и Олег детей не хотел, называл их растущей протоплазмой.
В семье Носовых лозунг “пожить в свое удовольствие” пропагандировала Ольга, у которой было две младших сестры, и в детстве она нанянчилась вдоволь.
Подруги сидели на кухне, пили чай и расспрашивали Анну о заграничной жизни. Она с трудом подбирала слова — тамошний быт настолько отличался от здешнего, что, о чем ни скажи, получается, будто принижаешь родину.
— Вы прилично там получали? — спросила Ольга и тут же сама ответила: — Конечно. За три года — вы в каком уехали? В восемьдесят седьмом? За три года кооперативную квартиру построили, машину купили, барахла кучу.
— В Перу финансовые кризисы — обычное дело, — Анна чувствовала, что говорит, как бы оправдываясь, — доллар взлетал вверх, и наши специалисты, которые получают в твердой валюте, вдруг становились в два раза богаче. Тогда все бросались покупать электронику, золото с бриллиантами. Потом в отпуске все это можно было продать, сами ведь знаете, я часть через вас пристраивала, часть через комиссионки, — и снова в выигрыше.
Анне не хотелось рассказывать, как во время кризисов они, советские женщины, опустошали магазины. Покупали впрок, подчас ненужное, но на родине отсутствующее. Посуда, постельное белье, настольные лампы, одежда и обувь в промышленных количествах, шторы, кастрюли, ткани для обивки мебели, ковры, обои и краски, ложки-поварешки, консервы, кофе, шерсть — скупали все, что не испортится от длительного хранения. Потом горы вещей необходимо было переправить на родину. Самое удобное — самолетом, но “Аэрофлот” ограничивал вес багажа. Двадцать килограммов на человека, если ты летишь в отпуск, и шестьдесят килограммов на окончательный отъезд. Поэтому все старались дружить с аэрофлотовцами — по знакомству можно было протащить, не оплачивая, больший вес. Главное, чтобы тебя не задержали в Шереметьеве, не заставили перевешивать багаж и оплачивать перевес. Истории с перевешиванием были популярными “страшилками” в российской колонии. В окончательный перелет Самойловы везли восемьсот килограммов багажа — гору картонных коробок, пришлось заказывать грузовик. Треть багажа им не принадлежала — Анна согласилась взять чужие коробки, потому что Юрия, как аэрофлотовца, никто не стал бы проверять. Они до сих пор выдавали родственникам своих знакомых из Перу причитающееся имущество. Но понять забавы коробейников могли только те, кто жил за границей. Подруги Анны к этой категории не принадлежали.
— Девяносто процентов перуанцев, — рассказывала Анна, — очень бедны — так, как нам и не снилось. Недоедают, вместо домов халупы из веток или картонных листов. Нищие, дети голодные — очень для меня непривычно сначала было.
— Теперь и у нас нищие и попрошайки не редкость, — заметила Ира. — Покажи фотографии. Какой дом у вас был?
Двухэтажный коттедж, садик, газон, пальмы, яркие тропические цветы — как с рекламного проспекта. Сидя на московской кухне, было странно видеть фото Самойловых на океанском пляже, в горах, на палубе яхты. Они выходили из шикарной машины, скакали на лошадях, пили через трубочку сок из плода кокоса, кормили игуану.
— Сказка! — вздохнула Ирина. — Жизнь на Марсе.
— Мне сейчас тоже почему-то так кажется, — рассмеялась Анна. — Даже не верится, будто не со мной было.
— Да, променяла ты профессию на красивую жизнь, — не удержалась Ольга.
Они с Ириной переглянулись: пусть у них нет кучи золотых побрякушек, в других странах они не живали, зато есть специальность, которая всегда будет в цене, а значит, и самостоятельность. Анна теперь на веки вечные приставка к мужу. Со вторым ребенком и думать нечего восстановиться в институте.
Анна поняла настроение подруг, их легкую зависть и желание почувствовать свое превосходство. Она не обижалась, даже решила подыграть им, но не успела, пришли Юра с Дашей.
После приветствий и объятий сели обедать. Юра разлил коньяк:
— Со свиданьицем, за очаровательных подруг моей жены, за нее саму и потомство наше!
— Так сразу за все? — хохотнула Ольга. — Больше, не нальешь, что ли?
Они весело препирались, а Анна обратила внимание на подозрительно притихшую дочь. Дарья пристально рассматривала Ирину.
— Ешь суп, — велела Анна.
— У нас есть сосед дядя Слава, — сообщила Даша, — у него есть сын Колька, а у Кольки воспитательница в детском саду худая.
— Что значит “худая”? — не поняла Анна.
— Как тетя Ира. Колькин папа называет ее “суповой набор”.
Юра тихо застонал, сдерживая смех. Ольга так расхохоталась, что поперхнулась. Смеялась и Ирина. Анна возмущенно отчитывала дочь.
— Ты-то что молчишь? — упрекнула она мужа. — Дашка видит твое попустительство и совсем распоясалась.
— Если кого и надо отварить и съесть, так это тетю Олю, — сказал Юра, обнимая за широкую талию Ольгу. — Знатное блюдо получится.
Заигрывания с применением рук были вполне во вкусе Ольги.
— А тетей Ирой, — продолжал Юра, — можно только любоваться. Потрясающе юной выглядишь, Ирочка. Как ты отбиваешься от подростков на улицах?
Ирина благодарно вспыхнула и отмахнулась. Анна перевела дух и показала Дашке кулак. Юра никогда не забудет уделить внимание самой неприметной женщине в компании. Он танцует с теми, кто подпирает стенки, и говорит комплименты стеснительным дурнушкам. Анна десятки раз слышала фразу “какой замечательный у тебя муж!”, за которой нередко следовал завистливый вздох.
Ольга заметно захмелела.
— Анька, я тебе самого главного не сказала, — воскликнула она. — Я завела любовника!
— Кого? — переспросила Анна, и они с Юрой покосились на дочь.
— Ее собачку так зовут. — Ирина дернула подругу за руку. — Опять тебя понесло. Нам пора.
— А для котенка хорошее имя Любовник? — спросила Даша. — Коле обещали котеночка купить. Хорошее, — ответила она сама, — я им посоветую.
— Ага, собачку, — пьяно хихикала Ольга, — а ну-ка, отними! Ирка, перестань меня тянуть, я хочу ребятам рассказать.
— Девочки, я вас провожу до такси, — поднялся Юра.
Его галантность быстро испарялась, если ему что-то не нравилось в поведении женщины. Не хватало еще, чтобы в его доме при беременной жене и маленьком ребенке пьяная тетка рассказывала о своих похождениях.
Глава 4
С Крафтами Самойловы подружились в Лиме. Однажды Юра в качестве представителя “Аэрофлота” и Сергей как дежурный дипломат вызволяли из перуанской кутузки экипаж российского рыболовного судна. Эти сменные экипажи были сущей головной болью. Они летели до Лимы самолетом “Аэрофлота” и двадцать часов полета отчаянно пьянствовали. Хотя по договоренности с рыбфлотом матросов обыскивали перед посадкой в самолет, они все равно умудрялись протащить спиртное, надирались и устраивали дебоши. Рыбаки, попавшие в перуанскую полицию, раскачивали самолет. Натурально раскачивали: стали в две шеренги и по очереди дружно прыгали. Им морской качки захотелось. Самолет как раз пересекал океан. Летчики и стюардессы изрядно помучились, пока утихомиривали дебоширов. Некоторых даже связали. Напуганные пассажиры в аэропорту заявили о бесчинствах террористической группы. Рыбаков арестовали. Юра, Сергей и капитан судна улаживали конфликт.
Юра предложил Сергею отметить конец суматошного дня, они заехали за женами и провели вечер в ресторане.
Анна знала Веру в лицо. Видела на приемах в посольстве. Похожа на картинку лошади. Есть такие — рамочка, в рамочке рисунок. Изображена лошадь знаменитой породы. Холодная, совершенная красота.
И вдруг эта небожительница оказалась мягким и приветливым человеком. Анна ошибалась, принимая Верину сдержанность и немногословность за холодный светский снобизм. При близком рассмотрении Верина красота если не меркла, то приземлялась — благодаря самоиронии и легкому юмору. По запасам доброты и готовности помогать людям Вера могла сравниться только с Ирой Гуревич. Правда, Ирино участие всеми принималось с потребительской небрежностью, а Верино — как монаршая милость.
Анна буквально влюбилась в Веру. Вера отвечала взаимностью, но дистанцию сохраняла долго, почти год. Боялась потерять подругу, обладавшую качествами, которые у самой Веры отсутствовали, — заразительная смешливость, энергичность, хозяйственная сметка, упорство в достижении цели. Вера боялась потерять Анну, потому что хорошо помнила предостережения мамы и слова, в которые облекла свекровь Анна Рудольфовна ту же мысль: ни с кем не дружи за границей взасос. Теперь Вера и сама видела: оторванный от родины человек стремится найти среди соотечественников близкую душу и набрасывается на нее с пылом и трепетом. Дружба, не разбавленная общением с оставшимися дома родными, соседями, приятелями, сослуживцами, походит на лихорадочное питание концентратами. Обжорство, как правило, быстро вызывает отвращение. Посольство дымится от взаимных обид, разочарований, сплетен и наветов. Инициаторами как страстной дружбы, так и бурной вражды чаще всего оказываются женщины, потому что именно они изнывают от барского безделья.
Мужская дружба, не предполагающая интимных откровений и долгих задушевных разговоров, бывает проще и долговечнее. Юре и Сергею было достаточно двух взаимных увлечений — рыбалки и преферанса, чтобы с удовольствием проводить вместе время.
Вначале Анне не понравился Верин муж. Она за глаза называла Сергея чванливым энциклопедическим словарем. Именно словарем — обо всем он знал, но не глубоко, обо всем имел мнение, но совершенно неоригинальное, а как из учебника или передовой статьи в газете. Но со временем Анна перестала замечать недостатки Сергея, вернее, воспринимала их как слабости близкого человека, которому многое прощается, потому что он свой.
В Лиме Крафты и Самойловы редкий выходной проводили отдельно, да и среди недели виделись. В Москве вот уже месяц только перезванивались. Погрязли в ремонтах и переездах. Все соглашались — безобразие, но встретиться без повода не удавалось. Наконец, повод собраться у Крафтов нашелся. Сергей уезжал в короткую командировку в Мексику, Вера со свекровью перебиралась на дачу. Она предложила хотя бы на неделю взять с собой Дарью. Самойловы не любили расставаться с дочерью, но с Вериными доводами согласились: погода отличная, а девочка путается под ногами в пыльной квартире.
Они не могли наговориться: вспоминали житье в Лиме, пересказывали московские события, обсуждали положение в стране и карьерные планы Юры и Сергея, дружно сокрушались, что следующая длительная командировка вряд ли состоится в одну и ту же страну, Сергея планировали в Мексику, а Юре обещали Испанию.
Вера подарила Дашеньке красиво иллюстрированный том детской биологической энциклопедии, и та не расставалась с книгой весь вечер. Произвела на Анну Рудольфовну впечатление положительной тихой девочки. Сережина мама даже мысленно простила Вере своеволие с приглашением чужого ребенка на дачу. Как оказалось, более всего Дашу заинтересовала глава “Размножение”. Вера и Анна мыли посуду на кухне, с вопросом Дарья обратилась к папе и дяде Сереже.
— Мне все ясно про клетки, — объявила она. — Женщинская клетка и мужнинская соединяются и растут. Мне не ясно про мероприятие, когда они соединяются.
Юра сразу понял ход мысли дочери и расхохотался.
— Что? — удивился Сергей. — Какое мероприятие?
— Это я спрашиваю про мероприятие. Как клетки одна в другую влезают? Там ничего не написано.
— Ну, это… это, — растерялся Сергей, — это только мама знает.
— Правильно, — поддержал его Юра, — отправляйся на кухню и спроси у мамы и тети Веры.
На кухне Дашин вопрос вызвал такую же реакцию. Вера от смеха склонилась над раковиной.
— Обыкновенное мероприятие, например, например… — Анна расхохоталась.
— Какое-то веселое дело. — Дарья в раздражении топнула ножкой. — Все смеются, а мне ничего не говорят.
— Вот я закончу мыть посуду, — пообещала Вера, — приду в комнату и все тебе объясню, даже книжку покажу с картинками. Если, конечно, твой интерес сохранится. А пока, может быть, ты посмотришь свои любимые мультики?
Во время чаепития внимание Дарьи переключилось на политику. После мультфильмов по телевизору показывали выступление известного публициста. Он ругал прошлые времена и часто повторял слово “застой”. Дарья никак не могла понять, как народ двигался во время застоя, ведь это приказ замереть, как в детской игре.
— Жухлили, — пояснил ей Юра.
Анна Рудольфовна, которая весь вечер не могла протиснуться в оживленную беседу молодежи, наконец взяла реванш. Она десять минут держала речь о Горбачеве, о Ельцине, о перестройке, о принципах, которыми нельзя поступаться, — и было совершенно непонятно, что она хочет сказать. Хвалебные слова в устах Анны Рудольфовны почему-то воспринимались как оскорбление, а критика наводила на мысль о достоинствах критикуемого. Самойловы восприняли монолог Сережиной мамы как сигнал к прощанию.
То, что случилось потом, походило на вязкий, невымываемый из памяти кошмарный сон. Он поселил чувство мучительной вины: за беспомощность и за тайную радость — это произошло не со мной.
Юра хотел, чтобы Дарья проводила их с Анной до такси. Они спускались по широкой лестнице старинного генеральского дома Крафтов. Сергей шел впереди, Юра нес на руках дочь и весело припрыгивал на ступеньках, Анна и Вера замыкали группу. Ни Сергей, ни Юра не заметили арбузной корки. Сергей благополучно миновал ее, а Юра наступил, поскользнулся. Он не мог взмахнуть руками, чтобы смягчить падение, потому что держал Дарью. Падая, только успел сбросить Дашу к груди и защитить ее своим телом от удара. Его голова с громадной высоты летела прямо на живот Анне. Она успела отшатнуться и развернуться к перилам.
Звук разбивающегося о камень человеческого черепа, хруст ломающейся кости был ужасен. На несколько секунд все застыли в шоке, даже женщины не вскрикнули. Только Даша копошилась на теле отца, пытаясь освободиться от его рук. Лужа крови, густой и темной в тусклом освещении подъезда, медленно выползала из-под головы Юры. Пятно быстро увеличивалось и приближалось к валявшемуся рядом окурку.
Первым пришел в себя Сергей. Он подхватил Дарью, передал ее жене и велел бежать домой, вызывать “скорую”.
— Звони хоть в “кремлевку”, быстро звони, — почему-то угрожающе кричал он, — пусть мчатся, немедленно! Что делать? Что делать, я тебя спрашиваю? — тормошил он Анну. — Он без сознания? Его можно трогать, переносить?
Анна не понимала, о чем он говорит. Она обеими руками крепко держалась за перила и с удивлением смотрела на лежащего мужа. Искала в мыслях, вдруг ставших резиново тугими и замедленными, спасительный рычажок. Нужно вернуть все назад, это можно сделать, только надо найти правильную мысль. Как в магнитофоне, нажал кнопку — и лента побежала обратно. Где же эта кнопка? Где?!
До сознания дошло, что Сергей матерится. Надо же, Крафт, оказывается, умеет грубо ругаться! А в подъезде у них тоже грязно. Окурки. Арбузная корка. Арбуз в Москве в мае? Это было в каком-то фильме. Не хватает фразы “Черт побьери!”. Почему Юра ее не сказал? Было бы остроумно. О чем Сергей меня спрашивает? О травме.
С языка вдруг сорвались когда-то зазубренные, но давно забытые слова из учебника по травматологии:
— При открытых черепно-мозговых травмах мирного времени наблюдаются рвано-ушибленные раны мягких покровов черепа с образованием загрязненных карманов, отслойкой ткани, размозжением краев раны, обнажением кости, сочетающиеся с переломом костей черепа и повреждением головного мозга.
— Что ты несешь?! — Сергей метался на ступенях и не знал, что делать” — Если ты рехнулась, то не вовремя. Возьми себя в руки. Смотри, сколько уже крови. Его надо перевязать, слышишь?
— Да, — Анна видела перед собой строчки учебника, — наложить асептическую повязку, но осторожно, потому что костные отломки могут внедриться в оболочку мозга. Предупредить попадание рвотных масс в дыхательные пути, расстегнуть воротник и пояс.
— Какая рвота, ты видишь, он без сознания.
Прибежала Вера с бинтами, руки у нее дрожали. Сергей забрал бинты, поднял Юрину голову и положил их на рану, Анна отстраненно наблюдала за его действиями. Она чувствовала, что ответ близок. Еще немного — и все будет хорошо. Рядом с ней будет Юра. А этот неподвижный человек — нет, не он. Юра не может так с ней поступить. Пальцы затекли. Отпустила перила. Посмотрела на руки — вот досада, ногти сломала.
Ни в Сережиной машине, когда они ехали за пронзительно гудящей “скорой”, ни в больнице Анна не выходила из транса. Сергей пытался отвлечь ее разговором, но Анна не отвечала на его вопросы. Вера осталась опекать плачущую Дарью и Анну Рудольфовну, которая требовала и ей вызвать “скорую”, боялась, как бы не случился инфаркт на нервной почве.
В час ночи у Сергея улетал самолет в Мехико, но он не ушел из больницы, пока не прибыла Луиза Ивановна. Свекровь принялась плакать и расспрашивать невестку. Анна тихонько рассмеялась ее глупости — все-таки нелепый человек Луиза Ивановна. Как только она способна допустить, что с Юрой может случиться несчастье? Она просто не любит его. Да, точно, она его не любит. Всегда такой была. Слабая, трепетная. Муж ее баловал, потом сын заботился. А у него, между прочим, своя семья.
— Все будет хорошо, не плачьте, — буркнула Анна.
— Правда? — Луиза Ивановна не заметила грубого тона. — Анечка, солнышко, ты ведь медик, ты все видела, и врачи говорили, да?
Луиза Ивановна хотела присосаться к Анниной душе и облегчить свои переживания. Не выйдет. Не до нее сейчас.
Закрыв глаза и прислонившись головой к стене, Анна искала ответ на самый главный вопрос. Сосредоточиться мешала боль в спине и внизу живота. Очевидно, кресло неудобное. Луиза Ивановна еще некоторое время приставала с вопросами, но, не получив ответа от дремлющей невестки, тоже замолчала.
Около трех часов ночи вышел дежурный хирург, делавший операцию. Он сказал, что Юра жив, но состояние его крайне тяжелое. Еще что-то говорил о кровоизлиянии, кризисе в ближайшие дни — Анна не слушала и не понимала. Хирург внимательно посмотрел на нее и спросил:
— Вам сделать укол? Если держитесь, то в вашем положении лучше обойтись без инъекций, но если совсем худо…
— Спасибо, не надо, — проговорила Анна. Ей хотелось пожелать ему приятного аппетита, ведь он сейчас пойдет в ординаторскую пить чай. Но она вовремя сообразила, что подобная фраза неуместна.
Луиза Ивановна предложила отправиться вместе в новую квартиру или к ней домой. Выслушивать стенания свекрови? Анна решительно отказалась. Частник на “Жигулях”, которого они поймали у больницы, отвез сначала Луизу Ивановну, а потом Анну.
У нее не оказалось денег. С большим трудом она соображала: деньги были у Юры, одежда Юры у нее в руках, нужно поискать бумажник в карманах брюк. Чтобы выстроить эту цепочку мыслей, ей понадобилось несколько минут.
Поднимаясь по лестнице, она несколько раз останавливалась переждать боль в пояснице. Радикулита только не хватало. Дома Анна бесцельно ходила из комнаты в комнату, что-то искала. Уже начала злиться на себя, бестолковую, неспособную решить простую задачу.
“Надо выпить рюмку коньяку”, — решила она. Достала початую бутылку, вспомнила, как разливали из нее Ольге и Ирине. Девочки приходили, как хорошо было.
Она налила коньяк в рюмку и замерла — по внутренней стороне бедер быстрыми струйками текла теплая жидкость. Что это еще? Задрав юбку, она растерянно смотрела на увеличивающуюся лужу между ступнями на полу. Роды, сообразила Анна. Воды отходят. “Я рожаю. Это были схватки, а не радикулит. Идиотка. Нет, хорошо, можно пока не думать о том рычажке. Роды преждевременные. Вспоминай. Так, ребенок может родиться нормальным после двадцати четырех недель беременности. У него уже что-то там, не помню что, закладывается в мозг. Сколько у меня недель? Не помню. Восемь месяцев. Восемь на четыре тридцать два. Это больше двадцати четырех? Точно, больше. Дура, — снова она обругала себя, — не о том думаю. Первые роды были быстрыми, значит, вторые могут быть стремительными. Стремительными — это сколько времени? Не помню. Опять не то. Надо посчитать время между схватками. Нет, сначала позвонить Ольге, она сказала, что устроит меня рожать к себе”.
Тело скрутила пронзительная судорога. Анна закричала от боли. Поздно звонить в “Скорую”. Не успеют приехать. Кирюшка родится через несколько минут. Сознание наконец прояснилось. Теперь Анна соображала четко и быстро. Справится она одна? Вряд ли, особенно если возникнут осложнения. Звонить в “Скорую”? Не успеют. Она дождалась конца схватки, стянула рывком клеенку с кухонного стола. На пол полетели бутылка, рюмка, хлебница, еще что-то. Поволокла клеенку за собой в комнату.
— Подождите, подождите, — уговаривала Анна свое тело и сыночка. — Подо-о-о…
Новая схватка застала ее у шкафа, из которого она доставала чистые простыни и полотенца.
Что еще нужно? Пеленки сейчас не найти, они в какой-то коробке. Анна прихватила ножницы, бутылочку со спиртом и суровые нитки. Хорошо, что все оказалось рядом и на месте. Она по стенке поползла из квартиры.
Анна давила на кнопку звонка квартиры Славы и Марины и рычала от боли. Три минуты, ей еще нужно три минуты. Слава и Марина выскочили вместе, он в пестрых ситцевых трусах и майке, она в ночной рубашке со множеством оборок: Анна раздвинула их руками и бросилась в квартиру.
Юра предложил Сергею отметить конец суматошного дня, они заехали за женами и провели вечер в ресторане.
Анна знала Веру в лицо. Видела на приемах в посольстве. Похожа на картинку лошади. Есть такие — рамочка, в рамочке рисунок. Изображена лошадь знаменитой породы. Холодная, совершенная красота.
И вдруг эта небожительница оказалась мягким и приветливым человеком. Анна ошибалась, принимая Верину сдержанность и немногословность за холодный светский снобизм. При близком рассмотрении Верина красота если не меркла, то приземлялась — благодаря самоиронии и легкому юмору. По запасам доброты и готовности помогать людям Вера могла сравниться только с Ирой Гуревич. Правда, Ирино участие всеми принималось с потребительской небрежностью, а Верино — как монаршая милость.
Анна буквально влюбилась в Веру. Вера отвечала взаимностью, но дистанцию сохраняла долго, почти год. Боялась потерять подругу, обладавшую качествами, которые у самой Веры отсутствовали, — заразительная смешливость, энергичность, хозяйственная сметка, упорство в достижении цели. Вера боялась потерять Анну, потому что хорошо помнила предостережения мамы и слова, в которые облекла свекровь Анна Рудольфовна ту же мысль: ни с кем не дружи за границей взасос. Теперь Вера и сама видела: оторванный от родины человек стремится найти среди соотечественников близкую душу и набрасывается на нее с пылом и трепетом. Дружба, не разбавленная общением с оставшимися дома родными, соседями, приятелями, сослуживцами, походит на лихорадочное питание концентратами. Обжорство, как правило, быстро вызывает отвращение. Посольство дымится от взаимных обид, разочарований, сплетен и наветов. Инициаторами как страстной дружбы, так и бурной вражды чаще всего оказываются женщины, потому что именно они изнывают от барского безделья.
Мужская дружба, не предполагающая интимных откровений и долгих задушевных разговоров, бывает проще и долговечнее. Юре и Сергею было достаточно двух взаимных увлечений — рыбалки и преферанса, чтобы с удовольствием проводить вместе время.
Вначале Анне не понравился Верин муж. Она за глаза называла Сергея чванливым энциклопедическим словарем. Именно словарем — обо всем он знал, но не глубоко, обо всем имел мнение, но совершенно неоригинальное, а как из учебника или передовой статьи в газете. Но со временем Анна перестала замечать недостатки Сергея, вернее, воспринимала их как слабости близкого человека, которому многое прощается, потому что он свой.
В Лиме Крафты и Самойловы редкий выходной проводили отдельно, да и среди недели виделись. В Москве вот уже месяц только перезванивались. Погрязли в ремонтах и переездах. Все соглашались — безобразие, но встретиться без повода не удавалось. Наконец, повод собраться у Крафтов нашелся. Сергей уезжал в короткую командировку в Мексику, Вера со свекровью перебиралась на дачу. Она предложила хотя бы на неделю взять с собой Дарью. Самойловы не любили расставаться с дочерью, но с Вериными доводами согласились: погода отличная, а девочка путается под ногами в пыльной квартире.
Они не могли наговориться: вспоминали житье в Лиме, пересказывали московские события, обсуждали положение в стране и карьерные планы Юры и Сергея, дружно сокрушались, что следующая длительная командировка вряд ли состоится в одну и ту же страну, Сергея планировали в Мексику, а Юре обещали Испанию.
Вера подарила Дашеньке красиво иллюстрированный том детской биологической энциклопедии, и та не расставалась с книгой весь вечер. Произвела на Анну Рудольфовну впечатление положительной тихой девочки. Сережина мама даже мысленно простила Вере своеволие с приглашением чужого ребенка на дачу. Как оказалось, более всего Дашу заинтересовала глава “Размножение”. Вера и Анна мыли посуду на кухне, с вопросом Дарья обратилась к папе и дяде Сереже.
— Мне все ясно про клетки, — объявила она. — Женщинская клетка и мужнинская соединяются и растут. Мне не ясно про мероприятие, когда они соединяются.
Юра сразу понял ход мысли дочери и расхохотался.
— Что? — удивился Сергей. — Какое мероприятие?
— Это я спрашиваю про мероприятие. Как клетки одна в другую влезают? Там ничего не написано.
— Ну, это… это, — растерялся Сергей, — это только мама знает.
— Правильно, — поддержал его Юра, — отправляйся на кухню и спроси у мамы и тети Веры.
На кухне Дашин вопрос вызвал такую же реакцию. Вера от смеха склонилась над раковиной.
— Обыкновенное мероприятие, например, например… — Анна расхохоталась.
— Какое-то веселое дело. — Дарья в раздражении топнула ножкой. — Все смеются, а мне ничего не говорят.
— Вот я закончу мыть посуду, — пообещала Вера, — приду в комнату и все тебе объясню, даже книжку покажу с картинками. Если, конечно, твой интерес сохранится. А пока, может быть, ты посмотришь свои любимые мультики?
Во время чаепития внимание Дарьи переключилось на политику. После мультфильмов по телевизору показывали выступление известного публициста. Он ругал прошлые времена и часто повторял слово “застой”. Дарья никак не могла понять, как народ двигался во время застоя, ведь это приказ замереть, как в детской игре.
— Жухлили, — пояснил ей Юра.
Анна Рудольфовна, которая весь вечер не могла протиснуться в оживленную беседу молодежи, наконец взяла реванш. Она десять минут держала речь о Горбачеве, о Ельцине, о перестройке, о принципах, которыми нельзя поступаться, — и было совершенно непонятно, что она хочет сказать. Хвалебные слова в устах Анны Рудольфовны почему-то воспринимались как оскорбление, а критика наводила на мысль о достоинствах критикуемого. Самойловы восприняли монолог Сережиной мамы как сигнал к прощанию.
То, что случилось потом, походило на вязкий, невымываемый из памяти кошмарный сон. Он поселил чувство мучительной вины: за беспомощность и за тайную радость — это произошло не со мной.
Юра хотел, чтобы Дарья проводила их с Анной до такси. Они спускались по широкой лестнице старинного генеральского дома Крафтов. Сергей шел впереди, Юра нес на руках дочь и весело припрыгивал на ступеньках, Анна и Вера замыкали группу. Ни Сергей, ни Юра не заметили арбузной корки. Сергей благополучно миновал ее, а Юра наступил, поскользнулся. Он не мог взмахнуть руками, чтобы смягчить падение, потому что держал Дарью. Падая, только успел сбросить Дашу к груди и защитить ее своим телом от удара. Его голова с громадной высоты летела прямо на живот Анне. Она успела отшатнуться и развернуться к перилам.
Звук разбивающегося о камень человеческого черепа, хруст ломающейся кости был ужасен. На несколько секунд все застыли в шоке, даже женщины не вскрикнули. Только Даша копошилась на теле отца, пытаясь освободиться от его рук. Лужа крови, густой и темной в тусклом освещении подъезда, медленно выползала из-под головы Юры. Пятно быстро увеличивалось и приближалось к валявшемуся рядом окурку.
Первым пришел в себя Сергей. Он подхватил Дарью, передал ее жене и велел бежать домой, вызывать “скорую”.
— Звони хоть в “кремлевку”, быстро звони, — почему-то угрожающе кричал он, — пусть мчатся, немедленно! Что делать? Что делать, я тебя спрашиваю? — тормошил он Анну. — Он без сознания? Его можно трогать, переносить?
Анна не понимала, о чем он говорит. Она обеими руками крепко держалась за перила и с удивлением смотрела на лежащего мужа. Искала в мыслях, вдруг ставших резиново тугими и замедленными, спасительный рычажок. Нужно вернуть все назад, это можно сделать, только надо найти правильную мысль. Как в магнитофоне, нажал кнопку — и лента побежала обратно. Где же эта кнопка? Где?!
До сознания дошло, что Сергей матерится. Надо же, Крафт, оказывается, умеет грубо ругаться! А в подъезде у них тоже грязно. Окурки. Арбузная корка. Арбуз в Москве в мае? Это было в каком-то фильме. Не хватает фразы “Черт побьери!”. Почему Юра ее не сказал? Было бы остроумно. О чем Сергей меня спрашивает? О травме.
С языка вдруг сорвались когда-то зазубренные, но давно забытые слова из учебника по травматологии:
— При открытых черепно-мозговых травмах мирного времени наблюдаются рвано-ушибленные раны мягких покровов черепа с образованием загрязненных карманов, отслойкой ткани, размозжением краев раны, обнажением кости, сочетающиеся с переломом костей черепа и повреждением головного мозга.
— Что ты несешь?! — Сергей метался на ступенях и не знал, что делать” — Если ты рехнулась, то не вовремя. Возьми себя в руки. Смотри, сколько уже крови. Его надо перевязать, слышишь?
— Да, — Анна видела перед собой строчки учебника, — наложить асептическую повязку, но осторожно, потому что костные отломки могут внедриться в оболочку мозга. Предупредить попадание рвотных масс в дыхательные пути, расстегнуть воротник и пояс.
— Какая рвота, ты видишь, он без сознания.
Прибежала Вера с бинтами, руки у нее дрожали. Сергей забрал бинты, поднял Юрину голову и положил их на рану, Анна отстраненно наблюдала за его действиями. Она чувствовала, что ответ близок. Еще немного — и все будет хорошо. Рядом с ней будет Юра. А этот неподвижный человек — нет, не он. Юра не может так с ней поступить. Пальцы затекли. Отпустила перила. Посмотрела на руки — вот досада, ногти сломала.
Ни в Сережиной машине, когда они ехали за пронзительно гудящей “скорой”, ни в больнице Анна не выходила из транса. Сергей пытался отвлечь ее разговором, но Анна не отвечала на его вопросы. Вера осталась опекать плачущую Дарью и Анну Рудольфовну, которая требовала и ей вызвать “скорую”, боялась, как бы не случился инфаркт на нервной почве.
В час ночи у Сергея улетал самолет в Мехико, но он не ушел из больницы, пока не прибыла Луиза Ивановна. Свекровь принялась плакать и расспрашивать невестку. Анна тихонько рассмеялась ее глупости — все-таки нелепый человек Луиза Ивановна. Как только она способна допустить, что с Юрой может случиться несчастье? Она просто не любит его. Да, точно, она его не любит. Всегда такой была. Слабая, трепетная. Муж ее баловал, потом сын заботился. А у него, между прочим, своя семья.
— Все будет хорошо, не плачьте, — буркнула Анна.
— Правда? — Луиза Ивановна не заметила грубого тона. — Анечка, солнышко, ты ведь медик, ты все видела, и врачи говорили, да?
Луиза Ивановна хотела присосаться к Анниной душе и облегчить свои переживания. Не выйдет. Не до нее сейчас.
Закрыв глаза и прислонившись головой к стене, Анна искала ответ на самый главный вопрос. Сосредоточиться мешала боль в спине и внизу живота. Очевидно, кресло неудобное. Луиза Ивановна еще некоторое время приставала с вопросами, но, не получив ответа от дремлющей невестки, тоже замолчала.
Около трех часов ночи вышел дежурный хирург, делавший операцию. Он сказал, что Юра жив, но состояние его крайне тяжелое. Еще что-то говорил о кровоизлиянии, кризисе в ближайшие дни — Анна не слушала и не понимала. Хирург внимательно посмотрел на нее и спросил:
— Вам сделать укол? Если держитесь, то в вашем положении лучше обойтись без инъекций, но если совсем худо…
— Спасибо, не надо, — проговорила Анна. Ей хотелось пожелать ему приятного аппетита, ведь он сейчас пойдет в ординаторскую пить чай. Но она вовремя сообразила, что подобная фраза неуместна.
Луиза Ивановна предложила отправиться вместе в новую квартиру или к ней домой. Выслушивать стенания свекрови? Анна решительно отказалась. Частник на “Жигулях”, которого они поймали у больницы, отвез сначала Луизу Ивановну, а потом Анну.
У нее не оказалось денег. С большим трудом она соображала: деньги были у Юры, одежда Юры у нее в руках, нужно поискать бумажник в карманах брюк. Чтобы выстроить эту цепочку мыслей, ей понадобилось несколько минут.
Поднимаясь по лестнице, она несколько раз останавливалась переждать боль в пояснице. Радикулита только не хватало. Дома Анна бесцельно ходила из комнаты в комнату, что-то искала. Уже начала злиться на себя, бестолковую, неспособную решить простую задачу.
“Надо выпить рюмку коньяку”, — решила она. Достала початую бутылку, вспомнила, как разливали из нее Ольге и Ирине. Девочки приходили, как хорошо было.
Она налила коньяк в рюмку и замерла — по внутренней стороне бедер быстрыми струйками текла теплая жидкость. Что это еще? Задрав юбку, она растерянно смотрела на увеличивающуюся лужу между ступнями на полу. Роды, сообразила Анна. Воды отходят. “Я рожаю. Это были схватки, а не радикулит. Идиотка. Нет, хорошо, можно пока не думать о том рычажке. Роды преждевременные. Вспоминай. Так, ребенок может родиться нормальным после двадцати четырех недель беременности. У него уже что-то там, не помню что, закладывается в мозг. Сколько у меня недель? Не помню. Восемь месяцев. Восемь на четыре тридцать два. Это больше двадцати четырех? Точно, больше. Дура, — снова она обругала себя, — не о том думаю. Первые роды были быстрыми, значит, вторые могут быть стремительными. Стремительными — это сколько времени? Не помню. Опять не то. Надо посчитать время между схватками. Нет, сначала позвонить Ольге, она сказала, что устроит меня рожать к себе”.
Тело скрутила пронзительная судорога. Анна закричала от боли. Поздно звонить в “Скорую”. Не успеют приехать. Кирюшка родится через несколько минут. Сознание наконец прояснилось. Теперь Анна соображала четко и быстро. Справится она одна? Вряд ли, особенно если возникнут осложнения. Звонить в “Скорую”? Не успеют. Она дождалась конца схватки, стянула рывком клеенку с кухонного стола. На пол полетели бутылка, рюмка, хлебница, еще что-то. Поволокла клеенку за собой в комнату.
— Подождите, подождите, — уговаривала Анна свое тело и сыночка. — Подо-о-о…
Новая схватка застала ее у шкафа, из которого она доставала чистые простыни и полотенца.
Что еще нужно? Пеленки сейчас не найти, они в какой-то коробке. Анна прихватила ножницы, бутылочку со спиртом и суровые нитки. Хорошо, что все оказалось рядом и на месте. Она по стенке поползла из квартиры.
Анна давила на кнопку звонка квартиры Славы и Марины и рычала от боли. Три минуты, ей еще нужно три минуты. Слава и Марина выскочили вместе, он в пестрых ситцевых трусах и майке, она в ночной рубашке со множеством оборок: Анна раздвинула их руками и бросилась в квартиру.