Незнанский Фридрих Евсеевич. Клуб смертельных развлечений

   «Прокуратура и счетная палата должны отследить этот дурно пахнущий феномен — откуда в России за восемь-девять лет появились долларовые миллиардеры», — сказал на пресс-конференции в Мадриде спикер российского парламента. Во главе российской делегации он принимает участие в сессии Парламентской ассамблеи ОБСЕ. «В девяти из десяти случаев эти миллиарды появились потому, что нарушалось российское законодательство и создавались определенные преференции в пользу некоторых компаний», — заявил спикер. Вместе с тем председатель Госдумы подчеркнул, что речь не идет о полном пересмотре итогов приватизации в России. «Нашим доморощенным миллиардерам мало, взяв хорошие деньги и создав мощную недвижимость за рубежом, остановиться на этом — им становится скучно в рамках своего бизнеса, им хочется чего-то большего, чем-то себя заявить, и кто-то готов сам идти в политику, кто-то двигает туда своих представителей, кто-то может позволить себе приобрести американский бейсбольный клуб. Да это же просто плевок в сторону России!..»
   — А покрупнее не найдется, Танечка?
   Продавщица молча взяла курицу и сунула ее назад в морозильник, потом автоматически пошарила там рукой и вытащила ее же во второй раз. Положила на весы и чуть придержала их пальцем. Весы показали кило двести.
   Турецкая прикинула: суп, туда-сюда, не забыть еще морковку, лук обязательно, растительное масло… все равно недостаточно…
   — А знаете что, Танечка, — сказала жена следователя, — заверните обе.
   Продавщица открыла было рот, не зная, что сказать, но говорить ей не пришлось, потому что теперь уже покупательница впилась в экран, на котором новости от международных сузились до московских, и в частности — криминальных. Диктор сообщал что-то из разряда криминальных событий, а на экране была фотография салона автомобиля: на заднем сиденье без признаков жизни лежала полураздетая девушка, а за рулем спал, по-видимому, пьяный мужчина. До сердечной боли знакомый пьяный мужчина. Ирина Генриховна, выронив курицу, бросилась из магазина.
   Весна была хоть и холодной, но в разгаре, утро — туманным, настроение — паршивым. Таблетка «алказельцер» не помогла. Затылок слегка ломило, во рту — непрекращающаяся сухость, и вообще хотелось завалиться в койку с бутылочкой пива. А лучше — с двумя. Но делать нечего, работа есть работа, и Гордеев вывернул руль направо и тормознул в полусотне метров от Ярославского вокзала. Вышел из машины и двинулся к ближайшему ларьку. Пива он, конечно, себе сейчас позволить не мог, но хотя бы холодной минералки.
   Неподалеку от ларька прямо на земле сидел какой-то человек. Расплачиваясь, Гордеев никак не мог отвести от него взгляд. Про таких принято говорить: «без определенного места жительства», или, попросту говоря, бомж, но в позе именно этого человека было столько спокойствия, если не сказать достоинства, словно именно этот кусок асфальта и был его самым что ни на есть определенным местом жительства, ну а в довершение всего бомж курил… сигару. Да-да, грязный и давно небритый человек в лохмотьях курил роскошную длиннющую сигару. Гордеев забрал свою воду и пошел назад, к машине, постепенно переключая свое внимание на более актуальные проблемы, которыми жизнь преуспевающего адвоката в Москве полна под завязку. Он направлялся в Лефортово.
   Вот, например, существует так называемый классический тип адвоката, который верит в прецеденты. Такой юрист свято убежден, что как в литературе все сюжеты давным-давно использованы, так и в юриспруденции все преступления уже однажды совершены, и теперь безмозглые преступники просто движутся по хорошо заасфальтированному шоссе. Обычно в нестандартной ситуации, то есть когда у него нет готового решения, такой адвокат бежит в свою библиотеку, зарывается там, как крот, и в конце концов появляется на свет божий с каким-нибудь подобным делом, которое уже рассматривалось в суде лет двадцать назад. Пожалуй, если ему случится столкнуться с чем-нибудь действительно новым, то он, наверно, грохнется в обморок.
   Но не таков был Гордеев, даром что карьеру свою он начинал, так сказать, по другую сторону барьера — в Генеральной прокуратуре. Кстати, о Генеральной прокуратуре. Черт бы ее побрал!
   Гордеев притормозил, показал на КПП пропуск и припарковался на служебной стоянке СИЗО Лефортово. Захватил кожаный портфель с заднего сиденья и пошел в тюрьму. Да, вот именно, зло подумал Гордеев, я пошел в тюрьму. А как еще об этом скажешь? И хотя по роду профессиональной деятельности бывать здесь приходилось не раз и не два, сегодняшнее посещение следственного изолятора вызывало особые, смешанные чувства. Точнее, человек, который их вызывал… Точнее… Тьфу ты! Он перестал наконец копаться в себе, пройдя три раза на разных этажах проверку документов и оказавшись в маленьком кабинете со столом, двумя стульями и зарешеченным окном.
   Сейчас Гордееву предстояло защищать своего давнего знакомого, чтобы не сказать больше — наставника и учителя, Александра Борисовича Турецкого. И никакие прецеденты тут не проходили. Кстати, декадный служебный пропуск, который адвокат только что продемонстрировал на КПП, ему выбил как раз Турецкий. Такая вот ирония.
   Гордеев ждал недолго: Турецкого привели спустя минуты четыре. Вид у него оказался довольно независимый (из кармана пиджака торчала газета), у немолодого охранника — напротив, довольно смущенный, видно, знал, с кем имеет дело. Впрочем, как только охранник вышел, заперев за собой дверь, физиономия Турецкого приняла другое выражение, точнее, там была целая гамма: смущение, досада, раздражение, нетерпение и еще бог знает что. Они молча пожали друг другу руки, после чего Турецкий широким жестом хозяина предложил садиться.
   — Что скажешь, Юра?
   — А что тут говорить? — хмуро сказал Гордеев. — Жизнь коротка, как минет на Тверской.
   — Жестко, — отметил Турецкий. — И боюсь, что очень точно.
   — Это не я придумал, это «Свинцовый туман».
   — Еще жестче, — не то одобрил, не то осудил Турецкий. Он бросил косой взгляд в зарешеченное окно. На улице действительно не видно ни зги.
   — Да нет же, Александр Борисович, — с досадой объяснил адвокат. — «Свинцовый туман» — это рок-группа такая, и это они спели: жизнь коротка, как… это самое на Тверской.
   — А, — без особого интереса сказал Турецкий. — Ну и фиг с ними. Лучше скажи, как мои-то дела? Как говорит Славка Грязнов, я — суворовский солдат и хочу знать свой маневр.
   — Ваш маневр, Александр Борисович, сидеть тихо до моей команды.
   Гордеев решил, что лучше пока не выставлять напоказ своих дружеских отношений с Турецким, и поэтому заговорил на «вы».
   Турецкий внимательно посмотрел на адвоката, оценил сказанное и кивнул. Но все же поинтересовался:
   — А как это я могу сидеть тут громко, а?
   — Камера, кажется, одиночная? — вопросом на вопрос ответил Гордеев. — Теплая, сухая. Никто ведь не трогает. Жена не достает. Телевизор есть, спортивный канал ловит. Газеты приносят. Я вам удивляюсь, Александр Борисович, наверно, даже члены ГКЧП хуже сидели. Не говоря уж про воров в законе. А вам… чего еще желать-то?
   — Члены ГКЧП были виновны, понимаешь?! Не говоря уж про воров в законе. А ты что, издеваешься? — тихо спросил Турецкий.
   — Ну есть немножко, — не отказался Гордеев. — Надо же как-то разряжаться…
   Наверное, с минуту они молча смотрели друг на друга.
   — Не за мой счет, — попросил Турецкий.
   — Ладно. Значит, так. Здесь все, что мне удалось собрать. — Гордеев протянул своему подопечному жиденькую папочку.
   Турецкий бегло пролистал. Пара газетных вырезок, показания бармена ночного заведения, официанток, еще двух каких-то свидетелей.
   — Не густо.
   — Да уж.
   — Каковы мои позиции?
   — Довольно устойчивые, я думаю, — поскреб затылок Гордеев. — Скандал ведь никому не нужен.
   — Кроме того, кто все это устроил, — напомнил Турецкий. — Скандал уже есть.
   Гордеев встал и задумчиво прошелся по узенькой комнате, для этого хватило шести шагов.
   — Не уверен, не уверен, — пробормотал он.
   — В чем ты не уверен? — насмешливо поинтересовался Турецкий.
   — Мне вот, например, очень не нравится, что я до сих пор не могу встретиться со следователем из ФСБ, который ведет ваше дело. Некто Игнатьев. Знаком такой?
   — Я его видел, разумеется, иначе бы здесь не сидел. Толстяк, потеет все время. Но, во-первых, я и сам с ним разговаривать без твоего присутствия не собирался, о чем тут же предупредил, а во-вторых, он моментально слинял, — развел руками Турецкий.
   — И больше не объявлялся?
   — И больше не объявлялся.
   — Н-да-а…
   Гордеев подумал, что со стороны вся эта ситуация выглядит комично. Следователь Генпрокуратуры натурально сидит в тюрьме. Зачем? Почему? За что? А может, старшие товарищи (тот же Меркулов) просто решили дать возможность Александру Борисовичу хорошенько отдохнуть? Хм… С помощью такого вот громкого скандала. То, что это «подстава», сомнений нет, так и Грязнов вчера сказал, причем подстава не сказать чтобы очень уж тонкая, но грамотная, умная, качественно сработанная, раз до сих не появилось ни единой зацепки, чтобы Турецкого из СИЗО вытащить.
   — Слушай, Юра, — сказал вдруг Турецкий, — ты знаешь систему перестука?
   — Систему чего? — удивился Гордеев.
   — Ну как зэки между камерами перестукиваются? Как бы мне в этом разобраться? Все перестукиваются, один я ни черта не понимаю. Обидно.
   — Почему обидно?
   — Ну как же! А еще следователь! Элементарных вещей, оказывается, не знаю! Мало ли что в жизни может пригодиться. Вот система перестука определенно могла бы пригодиться. Там, понимаешь, каждая буква выделяется особым образом, скажем, «а» — один раз, «б» — два и так далее. Но невозможно выстукивать одну букву тридцать два раза! И главное, как их разделять между собой? По букве в час, что ли?!
   — Александр Борисович, на черта вам система перестука, если вы тут не задержитесь, я вам обещаю! — Гордеев потер виски пальцами и шумно вздохнул.
   Турецкий внимательно посмотрел на него и изрек:
   — Ты с похмелья, что ли?
   Адвокат развел руками: так случилось, мол, не моя вина…
   — Ага! — одновременно с осуждением и завистью сказал Турецкий. — А я тут как раз прочитал, — он бросил на стол «Известия», — что пагубное пристрастие людей к наркотикам, алкоголю и табаку частично определяется их генами. В Оксфорде вычислили. Они там исследовали десять тысяч человек, представляешь? Они же запросто могли это исследование здесь провести, в Лефортове, и результат был бы еще более впечатляющий. Или, допустим, в «Распутине».
   — Александр Борисович, ради бога…
   — Нет уж, ты послушай! Оказывается, на особенности личности и наклонности, которые ведут к нездоровому образу жизни, сильно влияют генетические факторы, вот!
   — Да неужели? — усомнился Гордеев.
   — Точно тебе говорю.
   — Так что же, дражайший Александр Борисович, вы мне предлагаете воспользоваться этим аргументом в суде?! Мол, плохие гены вам достались по наследству, и потому за свои поступки вы отвечать не уполномочены?
   — Ну, — задумчиво сказал Турецкий, — ты адвокат, тебе видней, как защиту строить…
   Гордеев, сдерживая раздражение, некоторое время смотрел на своего подопечного, пытаясь понять, что у него на душе и что он себе, собственно говоря, думает. Потом адвокат хлопнул себя по лбу и открыл портфель:
   — Совсем забыл, у меня для вас презент. — С этими словами он достал… гранату-«лимонку».
   Турецкий даже отшатнулся.
   — Ты… Юрка, ты в своем уме?!
   — А что такого? На крайний случай у вас всегда остается шанс решить все разом. — Гордеев сделал движение, словно хочет выдернуть чеку.
   Турецкий бросился на него и вцепился в руки. В какую-то долю секунды у следователя Генпрокуратуры пронеслась мысль: а как он, собственно, сюда это протащил?! Но Гордеева Турецкий все же не выпускал, наконец адвокат сам взмолился:
   — Сан Борисыч, да это же шутка!
   Оказалось, в антураж «лимонки» была упакована туалетная вода с какой-то надписью. Турецкий присмотрелся: «l’Adieu Aux Armes».
   — «Прощай, оружие», что ли?
   — Ну. — Гордеев присел, переводя дыхание и подумал, что если охрана за ними сейчас наблюдает, то хорошо же они смотрелись — легендарный следователь Генпрокуратуры и широко известный в узких кругах адвокат. — Ну и спектакль устроили…
   — Что значит — прощай, оружие?! — возмутился Турецкий. — Ни хрена не прощай! Ты на что это, паршивец, намекаешь, вообще?!
   — Александр Борисович, да успокойтесь же, — пытался вразумить подопечного Гордеев. — Ни на что я не намекаю. Просто я позвонил вам домой, поинтересовался у Ирины Генриховны, что вам сюда привезти помимо всего прочего, а она сказала, что вас всегда раздражают посторонние запахи, в тюрьме их наверняка предостаточно, и неплохо бы снабдить вас каким-нибудь дезодорантом, я заехал в «Седьмой континент», увидел там эту штучку, «Прощай, оружие» — остроумное название, ну и решил, что забавно будет…
   — Да уж, — пробурчал Турецкий. — Веселей не бывает… Как там Ирина вообще?
   — По-моему, вполне бодро, все говорила про какой-то выпускной концерт своих учеников.
   — Нет, ну надо же! — тут же возмутился Турецкий. — Мужа в острог, можно сказать, упекли, а она о музыке своей беспокоится! — А про себя подумал: хорошо, что Ирка спокойна, хорошо, что у нее сейчас дел невпроворот… Хотя знаем мы это спокойствие.
   — Что делать, Александр Борисович? — философски заметил адвокат. — Жизнь продолжается.
   — Да уж, — вздохнул Турецкий. — А ты, значит, выпивал? — снова невпопад сказал он. — Вместо того чтобы своего драгоценного клиента из «гестаповских застенков» вызволять, ты, значит…
   — Ну уж вы скажете… Просто вчера допоздна с Константином Дмитричем и Вячеславом Иванычем обсуждали эту заковыристую ситуацию и пути ее разрешения.
   — Что, и Костя тоже с вами наяривал? — удивился Турецкий.
   — Нет, Меркулов ушел…
   — Ну?
   — …как только Грязнов вторую бутылку «Ахтамара» вытащил.
   — Школа, — оценил Турецкий.
   Гордеев горестно покивал.
   — А вы, значит, продолжали? И сильно?
   Еще один кивок. Гордеев даже приложил ладони к вискам, тяжела, мол, жизнь подростка.
   — Взрослый — тот, кто преуменьшает, а не преувеличивает количество выпитого накануне, — назидательно сообщил Турецкий.
   Гордеев только вздохнул.
   — Ну и как, придумали что-нибудь ценное?
   — Так, в общем и целом, — промямлил адвокат.
   — Придумали! — взорвался Турецкий. — В общем и целом! Ни хрена вы не придумали! Если бы придумали, я бы уже тут не сидел! Все, начальник, устал я от тебя, зови охрану, в камеру хочу.
   Гордеев воспринял это как призыв к нормальному разговору, уселся с комфортом, насколько это было возможно, достал свой любимый «паркер», некогда Турецким же подаренный, и принялся фиксировать необходимое.
   — Александр Борисович, вы помните, как оказались на Ярославском шоссе?
   — Боюсь, что нет.
   — Переформулирую. Что последнее вы помните из событий того вечера?
   — Счет в ресторане, — усмехнулся Турецкий. — Ну а если без шуток, то, как я вышел на стоянку «Распутина», сел в машину и отъехал. Дальше — пустота.
   — Вы были сильно пьяны?
   — Вообще не был.
   Гордеев округлил глаза.
   — Представь себе, Юра, это медицинский факт.
   — Но ведь когда вас обнаружили, вы были фактически в бессознательном состоянии, настолько…
   Турецкий усмехнулся:
   — Большая доля алкоголя в крови, да? Как говорят тинэйджеры: бла-бла-бла-бла… Ты что, не знаешь, как это делается? Или в кино никогда не видел, как в человека водку вливают?
   Плохо, подумал Гордеев, очень-очень плохо. Это ни за что не докажешь. Напротив, все знают, что А. Б. Турецкий выпить не дурак, совсем не дурак. Да и по женской части не безгрешен…
   — Значит, алкоголь вы там не пили?
   — Нет.
   — Даже в качестве коктейлей?
   — Говорю же, что ни капли.
   — А что же тогда, Александр Борисович?
   — Минеральную воду, устраивает?
   — Вполне. Какую именно? — Гордеев записывал.
   — «Перье». Такую — в маленьких зеленых бутылочках. Французскую.
   — Я знаю. Со льдом?
   — Нет. С лимоном.
   Гордеев по-прежнему все фиксировал.
   — Но алкоголь вам туда не добавляли?
   — По моей просьбе — нет.
   Гордеев выпрямился и посмотрел своему давнему товарищу в глаза. Турецкий спокойно выдержал этот взгляд.
   — Александр Борисович, дорогой, но позвольте, что же в таком случае вы вообще там делали — в ночном клубе? Если с девушкой этой вы не знакомились и алкоголь не употребляли, каким ветром вас туда занесло?
   — Ты не знаешь, чем занимаются люди в ночных клубах? — удивился Турецкий.
   — Видимо, нет.
   — Развлекаются, — пожал плечами Турецкий, — получают удовольствие от жизни.
   — Александр Борисович! — взвыл Гордеев. — Хочу напомнить, что я — ваш адвокат, а не следователь.
   — Помню.
   — Так почему же все приходится клещами тянуть?!
   — Ну ладно, ладно, не ной, — снизошел Турецкий. — У меня там была деловая встреча.
   — Слава богу. — «Паркер» ожил в пальцах Гордеева. — С кем?
   Турецкий — ни дать ни взять опытный зэк — сцепив руки на колене, разглядывал потолок.
   — Так с кем же?
   — Увы, не могу сказать.
   «Паркер» безжизненно повис.
   — Начинается, — вздохнул Гордеев. — В смысле, продолжается.
   Турецкий тоже вздохнул и закурил сигарету. После пары затяжек сказал:
   — Я тебя понимаю, Юра, но я должен выполнять условия договора.
   — А я бы на вашем месте, Александр Борисович, сейчас о другом беспокоился.
   Турецкий развел руками, и Гордеев понял, что решения своего он не изменит.
   Не раз и не два, оказываясь в щекотливых ситуациях, приходилось Гордееву жалеть, что из прокуратуры он подался прямиком по другую сторону баррикад — в адвокатуру, даже нет, не то чтобы сожалеть, а скорее, заново, с позиции прожитого, переоценивать сделанный шаг. И вот сейчас был как раз такой момент: ему хотелось помотать головой и проснуться наконец, убедившись в том, что все происходящее — нелепый, дурной сон. Но каково же тогда Турецкому — его другу и в недалеком прошлом наставнику? Гордеев заставил себя собраться, он распустил слегка узел галстука, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на пять секунд и сказал:
   — Ладно. Это был ваш информатор?
   — Пожалуй, можно так сказать.
   — Сколько времени вы были в ночном клубе?
   — Я лично — час двадцать — час тридцать.
   — Сколько времени вы общались со своим человеком?
   — Дай подумать. Я приехал приблизительно без четверти одиннадцать.
   — Согласно показаниям охранников на автостоянке в двадцать два сорок три, — уточнил Гордеев.
   — Ну вот, видишь… Значит, прождал его минут сорок. Потом еще минут двадцать мы общались. — Турецкий почесал затылок — И через полчаса я уехал.
   — Сходится, — кивнул Гордеев. — По всем косвенным данным вы провели в «Распутине» около полутора часов.
   — Ну вот, видишь, как все замечательно, — благодушно кивнул Турецкий.
   — Ни черта не замечательно, что вы мне лапшу вешаете?! Вы вышли из «Распутина» вместе?
   — Нет, он оставался.
   — Плохо, черт возьми, плохо!
   — Не понимаю. Почему?
   — По всему! Где свидетели?!
   — Ну свидетели-то, положим, есть. Наверняка кто-то видел, как я выходил, камеры сканируют при входе-выходе опять-таки.
   Гордеев только махнул на него рукой. Турецкий, с его привычной логикой, мыслил как всегда, категориями атаки, а не обороны.
   — А вот чего я не понимаю, Александр Борисович, так это почему вас пустили в клуб с оружием?
   — Никто бы меня туда с оружием не пустил, я оставил пистолет в машине, в бардачке.
   — Вот так свободно, запросто, в машине? — усомнился Гордеев.
   — Машина была припаркована на охраняемой автостоянке, — напомнил Турецкий. — Черная служебная «Волга» с государственными номерами. Кто залезет?
   — А потом вас нашли на другой стоянке, — в свою очередь напомнил Гордеев. — Все в той же черной служебной «Волге» с государственными номерами.
   Турецкий скривился.
   — Александр Борисович, сменим тему.
   — С удовольствием. — Турецкий вытащил из пачки «Кэмел» сигарету и стал катать ее между пальцами.
   — Вы знали что-нибудь об этом заведении, возле которого вас нашли?
   — Ты имеешь в виду?..
   — Супермаркет, а точнее, гипермаркет «Москарт».
   — Впервые о таком узнал из газет, — после некоторой паузы сказал Турецкий. — Чем, кстати, гипермаркет отличается от супермаркета?
   — Об этом у меня самые смутные представления, — признался Гордеев. — Размерами, надо полагать. Продолжим. И о том, что гипермаркет «Москарт» должен был открыться со дня на день, соответственно, тоже ничегошеньки не знали?
   — Тоже не знал, — уже более уверенно сообщил Турецкий.
   — А это не приводит вас ни к каким выводам?
   — К каким же? — насмешливо поинтересовался Турецкий. — Что я пешка в чужой игре? Слишком просто, Юра. Все мы пешки, начиная с президента. В нашем отечестве других фигур уже много лет не водилось.
   — Я понимаю, — кивнул Гордеев. — Значит, то, что вас отвезли на Ярославское шоссе, — это всего лишь случайность? Но между «Распутиным» и Ярославкой — немалое расстояние. Зачем вас туда отвезли? Какого черта? Просто подальше?
   — Экспертизу в салоне моей машины провели? — перебил Турецкий.
   — Да, к сожалению, никаких следов посторонних лиц, только ваши и этой девушки…
   — Давай вернемся к ней, — перебил Турецкий.
   Такое ощущение, подумал Гордеев, что главный тут не я — адвокат, а он — следователь. Да, собственно, он и есть следователь. Только на нарах.
   — Что ты о ней узнал? — наседал Турецкий.
   Гордеев полистал блокнот:
   — Никифорова Анна Васильевна, 1980 года рождения. Уроженка города Николаева, приехала с Украины несколько лет назад. Профессиональная танцовщица. Работала в различных ночных заведениях, последние полгода — в «Распутине». Никакого криминала, ни наркотиков, ни проституции, девочка чистая как слеза. Жалко.
   — А проститутку было бы не жалко?
   Гордеев подумал и сказал:
   — Тоже жалко.
   — То-то же. Как она туда попала, выяснил?
   — Обычно попала, пришла на кастинг, когда им понадобились новые танцовщицы. Александр Борисович, вы ее совсем не помните?
   — Я ее помню, — после паузы сказал Турецкий.
   — То есть как?! — поразился Гордеев. — Я так понял, что это чистейшей воды подстава, но как же в таком случае…
   — Подстава и есть. Но — виртуозная. Точнее — изящная.
   — Почему же это — изящная? — спросил несколько задетый за живое Гордеев. Он-то ведь уже классифицировал эту невеселую историю именно как подставу, грамотную и качественно сработанную, но и только. Значит, он, адвокат, чего-то здесь не понимает, не учитывает?
   Турецкий снова закурил сигарету и стал пускать дым колечками, но взгляд у него был напряженный, словно он находился в суде под присягой и обдумывал ответ, который мог стоить ему… стоить чего?
   Гордеев терпеливо ждал, он знал, что, повторяя вопрос, не получит большего: Турецкий решал какую-то свою внутреннюю дилемму, и ничто не могло изменить его внутреннего течения времени. Наконец Александр Борисович соизволил открыть рот:
   — Потому что эту девчонку клеил человек, с которым я там встречался.
   — Как?! Эту самую стриптизершу, которую нашли в вашей машине?! Застреленной из вашего пистолета?! — Гордеев даже вспотел.
   — Ну да.
   — Ах вот оно что… Тогда действительно лихо, — не мог не оценить адвокат. — Александр Борисович, ведь следствие ведет ФСБ, так? — Гордеев достал из нагрудного кармана пиджака ослепительной чистоты платок и вытер лоб.
   — Ну, — вопросительно глянул на него Турецкий.
   — А… — Адвокат встал и прошел по тесной комнатке.
   — Не томи.
   — Я вот что подумал. Это ведь серьезные ребята, когда им что-то нужно, они всю душу вынут, но свое получат.
   — К чему ты клонишь?
   — Камеры слежения. В таком заведении, как «Распутин», их наверняка должно быть до черта.
   — Ты меня за фраера, что ли, держишь? — удивился Турецкий. — В клуб мы приехали порознь, а общались в мертвой зоне, куда камеры не достают.
   — Александр Борисович, — вздохнул Гордеев. — Какой-то вы сильно ершистый. Я пытаюсь нащупать нишу, в которой мы с вами можем занять устойчивую оборону, а вы мне ни черта не помогаете.
   — Ничего, — сказал Турецкий. — Время все выправит.
   — В каком смысле?
   — В том, что все гады повылазят из своих щелей, как только их там солнышко пригреет. Или им так покажется.
   — Какие гады? Что вы все загадками говорите? — разозлился Гордеев. — Те, которые вас подставили? Кого вы в последнее время раскручивали?
   — Юрка, ты хочешь, чтобы я перечислил все дела, которые у меня были на тот момент в производстве? Их штук пятнадцать. Да и потом, я не имею права с тобой о них говорить.
   — Но разве интуиция вам ничего не подсказывает?
   — Интуиция — это у обманутых жен, — веско сказал Турецкий. — А у следователя — логика.
   — А у адвоката? — поинтересовался Гордеев.
   — А у адвоката — икроножные мышцы.
   — Намек понял, — вздохнул Гордеев и поднялся. — И все-таки, Александр Борисович, если бы вы хоть как-то намекнули насчет человека, с которым встречались… Ведь, по вашим словам, он клеил эту стриптизершу… С ним тоже что-то могло случиться. Надо проверить. А как я проверю, если не знаю, о ком идет речь?!