Незнанский Фридрих Евсеевич. Меткий стрелок

   — С этим ни у вас, ни у нас с сестрой не будет проблем. Мы с Гитой готовы заплатить любые деньги. Понимаете… Доли была нам как дочь. Мы ведь с Гиточкой обе не замужем. Своих детей у нас нет. Мы вложили душу в воспитание нашей маленькой Доли. Теперь, после убийства Доли, — Фира Абрамовна всхлипнула, — жизнь потеряла для нас всякий смысл.
   — Ну зачем же так трагично, — мягко сказал Денис. — Вам еще жить да жить.
   Он ненавидел такие ситуации. Приходилось утешать. А утешитель из него был плохой. В такие вот моменты Денис всегда тушевался и ничего подходящего ему на язык не приходило. Он боялся усугубить боль человека каким-нибудь неосторожным, неправильным словом.
   — Спасибо вам, молодой человек. — Фира отняла платок от глаз и спрятала его в сумочку. — Что ж, обговорим детали.
   — Давайте, — с радостью согласился Денис. — Но для начала… Можно один вопрос, Фира Абрамовна?
   — Валяйте, молодой человек, — разрешила Фира.
   Денис сощурился.
   — Скажите, почему вы обратились именно ко мне? В Москве несколько детективных агентств. И в половине из них работают друзья Семен Семеныча Моисеева.
   — Да, — сказала Фира. — Это так. Но видите ли, молодой человек, в чем дело… Моисеев сказал мне, что вы не только хороший сыщик, но и… не антисемит. Я подумала, что Семе можно верить. И, как вижу, не ошиблась. Фира растянула узкие губы в улыбку. — Поверьте мне, молодой человек, я прожила долгую жизнь и умею разбираться в людях.

Глава восьмая

   Сразу после разговора с Фирой Абрамовной Гординой Денис обзвонил своих коллег, а уже час спустя все они сидели в его кабинете.
   — Что на этот раз? — вяло поинтересовался Макс, которого звонок Дениса оторвал от разработки новой компьютерной программы, которую бородатый гений готовил для одной книготорговой фирмы. За солидный гонорар, естественно. Очередная порция утешений или наклюнулось что-то стоящее?
   — Ага, — резюмировал Филя. — Наш бородатый Билл Гейтс сегодня явно не в духе. Небось опять оторвали тебя от очередной халтуры? Сознавайся, стучал по клавишам в пользу конкурирующей фирмы?
   Макс хмыкнул:
   — Не корчи из себя суперсыщика, Филя. Тебе эта роль явно не к лицу.
   — Один — один, — весело отозвался Филя. И досадливо заметил: — А еще говорят, что все компьютерные гении не от мира сего. Нашему бородатому виртуальному человеку палец в рот не клади. Одно нажатие на клавишу — и пальца как не бывало.
   — Очень смешно, — ухмыльнулся Макс.
   — Мужики, вы закончили? — сурово сдвинул брови Денис. — У меня-то время есть, а вот у Алексея Петровича его, боюсь, в обрез.
   Кротов улыбнулся, посмотрел на наручные часы и развел руками:
   — К сожалению. Однако час у меня еще имеется.
   — Тогда, пожалуй, приступим. — Денис откашлялся в кулак и начал: Наверняка многие из вас слышали об убийстве в подземном переходе около двух месяцев назад.
   — Это на Тверской, что ли? — поинтересовался Сева Голованов.
   — Именно, — кивнул Денис. — Убили женщину. Сотрудницу радиостанции «Свободная волна» Доли Гордину.
   — Кажется, что-то такое было в «Московском комсомольце», — задумчиво произнес Владимир Афанасьевич Демидов, он же Демидыч, здоровенный мужик с бычьей шеей, пудовыми кулаками и совершенно добродушным лицом.
   — Да, — подтвердил Денис. — Была небольшая статейка. Называлась она «Людей в Москве отстреливают среди бела дня».
   — Дурацкое название, — поморщился Голованов. — Можно подумать, в Нью-Йорке или в каком-нибудь Урюпинске людей лишают жизни исключительно ночью.
   — В статье приводились разные примеры, — продолжил Денис. — В том числе и пример с убийством Доли Гординой. Однако большого резонанса сей опус не вызвал. Теперь о Гординой. По одной из версий убийство журналистки было заказным. Хотя не исключено, что убийство было совершено с корыстной целью. Убийца выстрелил Гординой в шею прямо на ходу. И тут же скрылся в толпе. Пока милиция от здания Думы бежала к месту преступления, второй преступник обшмонал портфель Гординой, а затем также беспрепятственно растворился в воздухе. Предполагается, что второй преступник вытащил из сумочки журналистки кошелек, а может быть, и конверт с баксами…
   — Стоило ли ее в таком случае убивать — вот в чем вопрос, — заметил Алексей Петрович. — Стрелять в человека среди бела дня — занятие довольно рискованное. Пусть даже в портфеле у Гординой лежала парочка миллионов долларов в акциях и ценных бумагах. Достаточно было просто стукнуть ее чем-нибудь тяжелым по голове. Результат был бы тем же. Только без таких трагических последствий. На убийство обычно идут, только если нет других способов воздействия, либо если все эти способы исчерпаны.
   — Это, конечно, так, — пробасил со своего стула здоровяк Демидов. — Но с другой стороны — сейчас развелось столько отморозков, для которых убить человека все равно что сигарету выкурить…
   — Как бы то ни было, — сказал Денис, — но следствие, длившееся два месяца, ни к чему не привело. Дело приостановлено в связи с нерозыском обвиняемого.
   Он взъерошил ладонью свои рыжие волосы и продолжил:
   — Сегодня ко мне приходила сестра Доли Гординой — Фира Абрамовна Гордина. Она хочет, чтобы наше агентство продолжило расследование.
   — Оп-па! — усмехнулся Макс.
   А Филя, шутливо потупив глаза, робко спросил:
   — И что, много башляет наша сестричка?
   — В самом деле, — отозвался Сева, — пора бы уже озвучить сумму.
   Денис прочистил горло и озвучил — громко, четко, чуть ли не по слогам.
   Филя присвистнул. А здоровяк Володя Демидов хлопнул огромными ладонями по коленям и сказал:
   — Наконец-то. Полтора месяца сидим без стоящей работы…
   — У кого-нибудь имеются возражения? — поинтересовался Денис, обводя коллег прищуренным, насмешливым взором. — Нет? Ну тогда заявляю вам официально: с сегодняшнего дня все мы на этом деле. Остальные дела, — Денис пристально посмотрел на Макса, — отходят на второй план.
   Возражений не последовало.

Глава девятая

   — Звягинцев Александр Александрович, — представился следователь, вяло пожимая Денису руку. — Можно просто Сан Саныч.
   — Грязнов Денис Андреевич, — улыбнулся в ответ Денис. — Можно просто Денис.
   Звягинцев отвел голову назад и прищурился.
   — Похож, — заявил он после паузы. — Только повыше, посуше и помоложе. Но порода чувствуется.
   — Это вы про моего дядю — Вячеслава Ивановича?
   — А то. Про него. — Звягинцев нахмурился. — Генерал звонил мне. Сказал, чтоб я оказал вам максимальное содействие. Вот только толку вам от меня будет мало.
   — Сан Саныч, вы проводили официальное расследование по делу об убийстве журналистки Доли Гординой. Однако…
   — Однако результаты неутешительные. Нам ничего не удалось раскопать.
   — Вы встречались с руководством радиостанции «Свободная волна», на которой работала Доли?
   Звягинцев кисло улыбнулся и махнул рукой:
   — Встречался. Только и это не принесло никакой пользы. У меня сложилось ощущение, что там не все так чисто, как им хотелось бы. Но это только ощущение.
   — На чем же оно основывается?
   Звягинцев пожал плечами:
   — Не знаю. Слишком сладко они мне улыбались… Слишком напрягались, когда речь заходила о финансовом положении радиостанции и о делах, которыми занималась Гордина. Да и вообще, не понравились мне их лица.
   — Это все?
   — Все. Если не брать в расчет интуицию.
   — Как продвигалось следствие?
   — Вы имеете в виду — не совал ли нам кто-нибудь палки в колеса?
   — Допустим.
   — Нет. Не совал.
   Звягинцев достал сигарету и закурил. Посмотрел на Дениса и скептически хмыкнул.
   — Не знаю, может, вам что-нибудь и удастся раскопать… Вы ж все-таки работаете не за совесть, а за…
   — Деньги?
   Звягинцев кивнул.
   — Да. За деньги. Причем, я так предполагаю, за очень неплохие деньги. А это куда больший стимул, чем почетная грамота или отметка в трудовой книжке.
   — Не очень-то вы нас любите, — серьезно сказал Денис.
   — А за что мне вас любить? — Звягинцев приподнял кустистые брови и выпустил в сторону Дениса струю вонючего сизого дыма. — Вы же снимаете сливки, а нам достается вся черная работа. Я не хочу вас ни в чем обвинять. Наверное, и в вашей среде есть хорошие профессионалы. Ведь платят же вам за что-то деньги. Но ведь и мы не пальцем деланные. Будь у нас ваши возможности, ваши средства, в том числе и технические… — Звягинцев безнадежно покачал головой. — И потом, ваша контора никогда не будет заниматься зарезанной за буханку хлеба старухой или утонувшим в луже нищим. Вы идете только туда, где раздается звон золотых монет или шуршание зеленых бумажек. Вот и выходит, что уж больно мы с вами разные…
   — Ну в нашей работе тоже мало приятного, — заметил Денис.
   — За исключением гонораров, — сухо отрезал Звягинцев.
   — Ах вот, значит, в чем дело. — Денис помрачнел. — Считать деньги в чужом кошельке не самое достойное занятие для офицера.
   — А, бросьте вы. — Звягинцев махнул рукой. — Ладно. Хватит выяснять отношения. Не для того мы с вами встретились. — Он крепко затянулся и продолжил: — Единственная улика, которая у нас имеется, — это несколько волосков, оставшихся на парике, который выбросил в урну убийца. Допустим, Гордину замочил кто-то из своих… Но не могу же я прийти на «Свободную волну» и вырвать по волоску из каждой журналистской головы. За это мне самому снимут голову.
   — Сан Саныч, а вы уверены, что парик принадлежал именно убийце?
   — На все сто. У нас есть свидетельские показания. Плюс — фоторобот убийцы. Сейчас я вам покажу.
   Звягинцев расстегнул сумку, висевшую на плече, и достал желтый кодаковский конверт.
   — Вот взгляните.
   Денис вытащил из конверта две картинки. Бросил быстрый взгляд.
   — Да, не густо. Про убийцу я не говорю, тут, кроме очков и гривы волос, вообще ничего нельзя разобрать, а вот второй… Слишком много характерных признаков, от которых очень легко избавиться. Кудрявая шевелюра, круглые очки, бакенбарды, тощая бородка… Если все это убрать, что останется? Худощавое лицо с неопределенными чертами, вот и все.
   — И я о том же говорю, — поддакнул Звягинцев.
   — Ладно, — вздохнул Денис. — Ничего другого у нас все равно нет. Я это забираю?
   — Да, у нас таких еще дюжина. Пользуйтесь на здоровье. Если будут подозреваемые, рвите у них волосы и тащите к нам. Мы уж как-нибудь сумеем прижать их к стенке.
   — Оригинальные у вас представления о нашем агентстве. Ну да ладно. Всего доброго, Сан Саныч, и спасибо за сотрудничество. Телефон мой вы знаете, я ваш тоже. Если что — созвонимся.
   — Рад был помочь, — ощерился Звягинцев. — Если, конечно, это можно назвать помощью.

Глава десятая

   Стоял жаркий июльский день. Солнце палило нещадно, и к обеду кирпичные стены дачи успевали настолько прокалиться, что сидеть в комнате не было никакой возможности. Не помогали даже открытые по всему дому окна. Занавесочки, конечно, летали, но ветер, трепыхавший их, был чересчур теплым, чтобы принести хоть какое-то облегчение.
   Григорий Ефимович Штейн, сорокасемилетний журналист, которому при первом взгляде ни за что нельзя было дать больше сорока, при втором сорока семи, а при третьем — пятидесяти пяти, кряхтя и обливаясь потом, встал с дивана и, сладко потягиваясь, побрел к двери.
   Это был высокий, смуглый и мускулистый человек. Глаза его блестели молодым блеском, но под ними уже наметились сизоватые мешки — свидетельство нездорового интереса, который Григорий Ефимович проявлял ко всему, что горит и повышает настроение.
   Вот и сейчас, едва отошедши от сна, он первым делом двинул свои обутые в старые, мягкие мокасины ступни к заветному барчику.
   — Так, что тут у нас? — спросил сам себя Григорий Ефимович, открывая дверцу бара и жмурясь от удовольствия при виде целой батареи разнокалиберных бутылок, за которыми он каждый понедельник ездил в город.
   — Ага, — сказал журналист, вынимая из бара бутылку виски. — Пожалуй, это то, что надо. — Он окинул грустным взглядом содержимое бара и вздохнул: — Одним бойцом в строю стало меньше. Ну ничего, ребятки, скоро прибудет пополнение. Потерпите еще несколько дней.
   С этими словами Григорий Ефимович закрыл дверцу и поплелся обратно к дивану.
   — Стоп! — внезапно сказал он сам себе. — Однако для утра это, пожалуй, чересчур крепковато. — Он с сомнением посмотрел на бутылку виски, зажатую в руке, и спросил у нее: — Что будем делать, дружище?
   Бутылка хранила молчание.
   Григорий Ефимович задумчиво поскреб в затылке, и взгляд его прояснился — выход из затруднительной ситуации нашелся сам собой. Минуту спустя журналист уже стоял у холодильника и смешивал в стакане виски и содовую, особенно налегая на виски.
   — Ну вот теперь полный порядок! — сказал себе Григорий Ефимович, но насладиться результатами своего титанического труда не успел. Где-то в недрах комнаты запиликал телефон.
   Журналист поставил стакан на холодильник и отправился на поиски попискивающего злодея, приговаривая на ходу: «Черт! Куда я мог его засунуть?»
   Телефон обнаружился под диваном. Как он туда попал — неизвестно.
   Попыхтев и раскрасневшись, Григорий Ефимович, достал-таки из-под дивана зловредную штуковину и, нажав на кнопку, приложил ее к пылающему уху.
   — Алло, — раздался в трубке мужской голос, — Григорий Ефимович, это ты?
   — Допустим, — ответил журналист. — А с кем я говорю?
   — Это твой старый приятель, Денис Грязнов. Помнишь такого?
   — Я не знаю человека с таким именем, — отрезал журналист. — Видимо, вы ошиблись.
   Он с тоской посмотрел на стакан с желтоватой жидкостью, оставленный им на холодильнике.
   — Гриша, кончай валять дурака, — рявкнула трубка ему в самое ухо.
   Григорий Ефимович поморщился.
   — Я вешаю трубку, — сказал он. — Перезвоните как-нибудь в другой раз.
   — Когда?
   Журналист подумал и сказал:
   — В следующем году. Пока.
   — Ну что ж, — ответствовала трубка, — если ты согласен лишиться бутылочки отличного канадского виски, которую я держу в руке…
   — Денис, ты, что ли?! — внезапно узнал старого приятеля журналист. Черт возьми, сколько лет, сколько зим! Ты где скрываешься?
   — Да я-то на месте. А вот тебя что-то давно не было видно на горизонте.
   — Да. Извини, — сказал смиренным голосом Григорий Ефимович. — Сам понимаешь — работа. Сегодня здесь, завтра там. Замотался совсем.
   Журналист вновь посмотрел на забытый стакан и тяжело вздохнул.
   — Да, — сказала на это трубка. — Вижу, тяжело тебе приходится. Ну и где лучше: «здесь» или «там»?
   — Нигде, — ответил Григорий Ефимович. — Помнишь, как у Бродского: «Скучно жить, мой Евгений. Куда ни странствуй — всюду жестокость и тупость…» Вот и у меня так же. Куда ни приедешь — всюду одно и то же дерьмо.
   — Так, — сказал Денис. — Теперь понятно. Вижу, ты еще не успел опохмелиться. Ладно, перезвоню через пять минут. Управишься?
   Григорий Ефимович оскорбленно хмыкнул:
   — Ты меня неправильно понял, старик. Но кое-что я действительно сделать не успел. Жду через пять минут. Пока.
   Журналист положил телефон на диван и проворчал с притворным гневом: «Ох уж эти мне сыщики. Все-то они знают».
   Через пять минут, когда Григорию Ефимовичу значительно полегчало, а стакан с виски и содовой был пуст, телефон зазвонил вновь.
   — Слушаю, — сказал журналист пободревшим и подобревшим голосом.
   — Гриш, помнишь то дело, с которым ты ко мне обращался?
   — Конечно, старина! Такое не забывается. Я очень тебе благодарен.
   — А помнишь, что ты мне сказал, когда все было закончено?
   — Конечно! Я сказал тебе: «Вот тебе, Денисыч, деньги. Расплатись со своими ребятами. И никого не обидь».
   — А еще?
   Григорий Ефимович задумался:
   — Убей меня бог, Денис, но не помню.
   — Ты сказал: «Вот тебе, Денисыч, деньги. Но я перед тобой в неоплатном долгу». И добавил…
   — Если понадобится моя помощь — обращайся, — закончил за него журналист. — Прекрасно помню! Мог бы и не напоминать. Значит, время настало. Так я должен понимать?
   — А у тебя есть возражения?
   — Что ты, старина. Всегда рад помочь старому другу. Что случилось?
   В трубке помолчали и вслед за тем тихий, ясный голос старого приятеля спросил:
   — Ты ведь когда-то работал на радио «Свободная волна»?
   Григорий Ефимович Штейн действительно был когда-то сотрудником радиостанции «Свободная волна». Много воды утекло с тех пор, забылись былые обиды, но старый журналист до сих пор вспоминал те годы как одни из самых лучших в своей жизни. Хорошее было время, веселое.
   Штаб-квартира радиостанции находилась тогда в Баварии, в славном городе Мюнхене. Эмигрировавший из Советов Гриша Штейн жил всего в нескольких кварталах от офиса, который занимала «Свободная волна». Поэтому не было ничего странного в том, что в конце концов судьба занесла его именно в эти пенаты и сделала из него профессионального журналиста-«говоруна» (как в шутку называл себя сам Штейн).
   Работа на радио Григорию нравилась. Он вел передачу «Журналисты за круглым столом» и получал от этого большой кайф. По долгу службы Штейну приходилось встречаться с интересными людьми, всегда быть в курсе событий, ездить в постоянные командировки — а это было именно то, о чем сын учителя и медсестры Гриша Штейн мечтал с детства.
   Однако несколько лет назад все изменилось. Может быть, пришло наконец понимание того, что не все светлые и славные на вид личности, называющие Григория другом и хлопающие его при встрече по плечу, являются такими же светлыми внутри.
   Однажды утром Гриша Штейн проснулся и понял, что сволочи обитают не только где-то там, далеко за семью границами, но и здесь — рядом с ним. И многие из этих сволочей — его давнишние друзья и коллеги. Он понял, что жизнь, которую ведут они (да и он сам), полна не романтики, как это ему представлялось до сих пор, а скорее наглого, неприкрытого скотства.
   Так для старого журналиста закончилась работа на радио. Без куска хлеба он, конечно, не остался: помогли старые связи. Да и имя у него к тому времени в журналистских кругах было уже довольно громкое. Новая работа нашлась быстро, и доход она приносила ничуть не меньший, чем прежняя.
   С Денисом Грязновым судьба свела Григория Штейна около двух лет назад. Дело в том, что — несмотря ни на что — журналист продолжал любить Россию. Как только рухнул «железный занавес», он тут же собрал вещи и отправился в Первопрестольную. Пока что в качестве журналиста. Побывав один раз, остановиться он уже не смог. Для человека, чья работа — события и новости, Москва была просто профессиональным раем. Здесь постоянно что-то происходило. Рушилась старая идеология, появлялись новые политические силы, власть в стране переходила из рук в руки. Наблюдать за всем этим со стороны было для Григория невыносимо. Он хотел сам участвовать в истории, быть не простым наблюдателем, а участником событий.
   Со временем журналист Штейн прикупил себе в Подмосковье небольшую дачку. Зимой и осенью Григорий жил в Мюнхене, в своей собственной квартире, но весну и лето неизменно проводил здесь — среди «березок средней полосы».
   В одном из московских ресторанов, в которые Штейн наведывался каждый раз, когда выезжал в город — а случалось это чаще всего по понедельникам, Григорий познакомился с небесным созданием в лице ослепительной блондинки Наташи. После нескольких бокалов полусладкого шампанского Григорий Ефимович пригласил Наташу посетить его скромную загородную обитель. Наташа предложение приняла. Между ними завязался бурный роман.
   Роман этот длился почти полгода, ровно до тех самых пор, пока у Гриши Штейна не начались неприятности на работе. Уж слишком много времени, сил и средств отдавал он своему юному небесному созданию.
   Как только тучи над головой Григория Ефимовича сгустились, а его кошелек — по-прежнему не пустой — перестал трескаться от распиравших его изнутри небрежно сложенных баксов, нежное создание исчезло. Не привыкший к подобному повороту дел Штейн бросился на поиски беглянки. Тем более когда узнал, что беглянка эта, перед тем как бросить старого журналиста на произвол судьбы, прихватила с собой кое-что из его личных сбережений, отложенных на черный день, а также парочку икон восемнадцатого века, которые старый лис Штейн приобрел по случаю в одной из заброшенных смоленских деревень.
   Денис Грязнов никогда не отказывался от хорошей работы, тем более когда за нее платили хороший гонорар. Нежное создание обнаружилось на девятый день поисков. Сева Голованов мягко и ненавязчиво отшил ее нового кавалера — стокилограммового дядю с толстой бычьей шеей, обвитой золотой цепью, точь-в-точь как в сказке Пушкина про дуб. Филя же, славившийся умением быстро сходиться с людьми и педагогическими навыками, провел с девушкой воспитательную беседу. После чего смоленские иконы были возвращены их законному владельцу вместе с остатками денег, большая часть которых пошла на покрытие расходов «Глории», а также на оплату самоотверженного труда ее сотрудников.

Глава одиннадцатая

   Новая встреча старых знакомых состоялась в Петровско-Разумовском парке. День был жаркий, и Штейн предложил Денису поваляться на пляже, совмещая приятное с полезным. Денис, поразмыслив, согласился. В конце концов, когда еще доведется подставить спину под теплые лучи летнего солнца и покувыркаться в прохладной, искрящейся воде.
   — Ну как загар? — обратился Денис к распластавшемуся на покрывале журналисту, пожимая протянутую снизу вверх руку.
   — Пристает, — с улыбкой ответил Григорий.
   Он перевалился на бок, вытащил из сумки две бутылки пива. Одну оставил себе, а вторую протянул Денису:
   — Угощайся, старина.
   — Да нет, спасибо. У меня свое.
   Денис показал Штейну пакет ананасового сока, который держал под мышкой.
   Григорий хлопнул себя по лбу:
   — Черт! Совсем забыл! Ты же у нас приверженец здорового образа жизни. Помнил бы, накупил бы тебе живых йогуртовых культур и полкило бифидобактерий в придачу.
   — Ничего. Я как-нибудь обойдусь, — заверил старого приятеля Денис, вскрывая пакет с соком.
   — Ты-то обойдешься, а мне что делать?
   Григорий приподнял сумку и легонько ее тряхнул. Раздался тихий звон бутылок.
   — Видал? Что же мне теперь, все это самому глотать? Никакого здоровья не хватит!
   — Ты сам себе враг, маленький Буратино, — назидательно сказал Штейну Денис и сделал большой глоток из своего пакета. — Ах! — выдохнул он, вытирая губы рукавом толстовки. — Вкуснотища!
   — Присаживайся, — пригласил его жестом Штейн. — Стоишь здесь, как тополь на Плющихе. Да, и не забудь стянуть брюки. На нас и так все оборачиваются.
   Денис послушно разулся, стянул с себя брюки и толстовку и, глянув на поблескивающую невдалеке воду, махнул рукой:
   — Разговоры потом. А сперва…
   Он отошел немного назад и с разбегу ухнул в озеро, подняв целый сноп ослепительных брызг.
   Вода была чудо как хороша.
   Штейн открыл бутылку пива, приложился к горлышку и, когда бутылка опустела на треть, последовал примеру Дениса.
   — Пусть сильнее грянет буря! — гаркнул он, падая на воду мускулистым животом.
   Минут через десять журналист и сыщик валялись на покрывале, блаженно щурились на солнце и попивали свои напитки.
   — Как поживают Филя и Сева? — улыбаясь, спросил Штейн.
   — Лучше всех, — ответил Денис. — Есть, конечно, и проблемы, но эти ребята привыкли решать все свои проблемы сами.
   — Это точно, — убежденно сказал журналист. — Насколько я помню, они и с чужими проблемами неплохо справлялись. Передавай им при встрече привет.
   — Обязательно.
   Приятели помолчали, наслаждаясь теплым солнышком.
   — Ну, — вновь заговорил Штейн, тряхнув мокрыми волосами, — так что у тебя ко мне за дело, Рыжий?
   Денис посмотрел на приятеля и улыбнулся:
   — Ты, Гриша, сейчас больше похож на викинга, чем на борзописца. Ну да ладно.
   Денис сделал серьезное лицо, сразу постарев лет на пять. Поперек высокого чистого лба пролегла глубокая морщина.
   — Для начала пообещай мне, что все, что я тебе сейчас скажу, останется между нами.
   Штейн провел рукой по волосам, проверяя — не высохли ли, и произнес зловещим, хриплым шепотом:
   — Могила.
   — Верю, — сказал Денис. — На тебя всегда можно было положиться. По крайней мере раньше.
   — Люди меняются, — как бы между прочим заметил Штейн.
   Денис пропустил это замечание мимо ушей.
   — Дело, Гриша, обстоит следующим образом. Наша контора расследует одно загадочное убийство. Загадочное потому, что ни прокуратура, ни МУР за два месяца работы не сумели напасть на след преступника. Убитая — сотрудница радиостанции «Свободная волна», в которой ты когда-то имел честь работать.
   — Тоже мне честь, — тихо пробурчал Штейн. — А про твою убитую я и так знаю. Это Доли Гордина, так?
   — Так, — кивнул Денис. — С вашим братом журналистом и разговаривать неинтересно, — пожаловался он. — Все-то вы знаете.
   — Ну, положим, знаем мы не все. Но кое-какие предположения, конечно, имеются.
   Григорий Ефимович вытащил из сумки вторую бутылку пива и открыл ее зубами.
   — Силен! — похвалил Денис.
   — Зубы — единственное, что во мне осталось здорового, — грустно сообщил Штейн и тут же запил свою грусть хорошим глотком пива. После чего громко икнул и сказал: — Продолжай.