Незнанский Фридрих Евсеевич. Пробить камень

   Ирина смотрела на него как-то странно.
   — Саш, ты чего это вдруг — за столом?
   — День тяжелый, набегался.
   — Ну, так иди, приляг на диван. Он продолжал сидеть, встряхивая головой, как
   бы отгоняя дурной сон.
   Ирина что-то почувствовала и сказала:
   — Мне тоже сегодня ерунда какая-то снилась…
   — Какая?
   — Не скажу.
   — Нет уж, — усмехнулся он, — будь добра!
   Кое-как Турецкий выдавил из жены, что приснилась ей жуткая фантасмагория: будто его, Турецкого, подорвала какая-то шахидка и она, Ирина, вместе с Меркуловым ползали и собирали его кусочки, надеясь собрать из них пазл, в результате чего Турецкий и оживет.
   Турецкий засмеялся:
   — Ну, ты даешь, Ирка! При чем тут шахиды? Им-то я чем не угодил?!
   — А я почем знаю? — улыбнулась Ирина, но глаза у нее были на мокром месте.
   Шутки шутками, но Турецкому стало немного не по себе. Пусть и в шутку, но двое близких людей дважды за один день говорили, что он взорвался или взорвется… Да нет, глупости, конечно! Каких можно ждать взрывов от киношников? Бутафорских разве что.
   Утром Турецкий выделил из общего списка людей, с которыми Мэдисон общался лично-конфиденциально и многократно в течение последних двух дней перед своим исчезновением.
   1. Русский сопродюсер фильма Иван Казаков.
   2. Каскадер и постановщик трюков Олег Буцаев.
   3. Оператор Энтони Фицпатрик.
   4. Проректор ВГИКа Виктор Коломиец.
   Сюда еще стоило добавить режиссера и в некотором роде приятеля Мэдисона Артема Плотникова: последнее время они общались нечасто, но Плотников, как и Мэдисон, был величина. Он мог что-то знать.

КОЛОМИЕЦ

   Первым попался Коломиец. Это был сравнительно молодой человек, активно тусовавшийся в коридорах Министерства культуры. Как подсказали Турецкому знающие люди, ему светила большая карьера. В Министерстве культуры Турецкий его и нашел.
   Коломиец производил впечатление человека крайне занятого и все время куда-то опаздывающего. Слава богу, оказалось, что у его секретарши были захронометрированы абсолютно все телодвижения Мэдисона в Институте кинематографии. К вечеру Коломиец обещал их прислать. А еще он снабдил Александра Борисовича мобильным телефоном продюсера Казакова. Казаков, правда, как и Плотников, преподавал во ВГИКе, но по мобильному его отыскать было гораздо проще. Буцаев, кстати, тоже преподавал в киноинституте — загадочную дисциплину под названием «Сценический бой». А Казаков читал там лекции будущим продюсерам.
   Сам Коломиец ничего существенного про Мэдисона сообщить не смог. Да, эксцентричен. Да, говорит по-русски. Да, во ВГИКе прошел вечер, ему посвященный и с его участием. Да, его возили в общежитие. Да, для съемок своего фильма он устраивал в институте кастинг. Да, с удовольствием общался со студентами. Список этих самых студентов? Да, его можно составить. Нет, ничего необычного вокруг Мэдисона, на взгляд Коломийца, не происходило и никого подозрительного рядом с ним не было.

КАЗАКОВ

   К двум часам дня удалось дозвониться до Казакова. Он предложил приехать к нему домой. Турецкий не возражал.
   Продюсер жил на Кутузовском проспекте в двух пятикомнатных квартирах, расположенных одна над другой, то есть, по сути, в одной двухэтажной. Казаков походил на киношного гангстера, у него была серебристая шевелюра и вальяжные телодвижения.
   — Позавтракаете со мной? — спросил он Турецкого, скорее утверждая этот факт, чем на самом деле интересуясь мнением гостя.
   Примечательно было, что этот тип вовсе не стеснялся факта завтрака в такое время.
   — Ну, если вы настаиваете, — пробормотал Ту
   рецкий, уже попав в столовую комнату.
   На буфете рядами поблескивали супницы, содержащие, в добавление к естественным образом ожидаемым бекону, яйцам, сосискам, грибам и помидорам, три великих столпа традиционного английского завтрака. А по всей длине обеденного стола пунктирной линией тянулись тарелки с джемом, чайники и кофейники, серебряные подставки для гренков и графины, налитые до хрустальных краев апельсиновым и грейпфрутовым соком.
   — Вот это да…
   — Красиво, верно? Главное в жизни — правильно выстроить мизансцену. Итак, присаживайтесь, закусим. А после я готов ответить на любые ваши вопросы.
   После завтрака Казаков предложил отведать пятидесятилетнего коньяка, и Турецкий, насилуя себя, отказался. Перед толстой «гаваной», правда, не устоял. Они уселись в кресла, задымили, и Казаков спросил:
   — Что же именно вас интересует? — Он коротко хохотнул: — Можете обыскать мою квартиру, американца тут нет.
   Турецкий не стал поддерживать эту несерьезную тональность.
   — Когда вы видели Мэдисона последний раз?
   — Дайте подумать… Примерно за полчаса до его исчезновения. Я был на съемочной площадке, а потом отъехал перекусить.
   — Свидетели у вас есть?
   — Есть, — усмехнулся Казаков. — Хотя какое это имеет значение? Если бы я захотел его украсть, неужели, вы думаете, я бы делал это собственноручно?
   — Мэдисон связывался с вами с тех пор?
   — Не ловите меня, Александр Борисович. Нет, не связывался. Я бы сообщил куда следует. Я законопослушный гражданин и честный налогоплательщик.
   — Вы не получали о нем никаких известий ни прямо, ни косвенно?
   Казаков покачал головой.
   — У Мэдисона были здесь финансовые проблемы? В России, я имею в виду? Что-нибудь, связанное со съемками?
   — Нет, — сказал Казаков. — То есть мне об этом ничего неизвестно. А я, заметьте, сопродюсер его картины.
   — То есть если бы у него возникли какие-то трудности с деньгами, вы бы знали?
   — Вот именно. Хотя я вообще не представляю, что для него — трудности с деньгами. Знаете, какие он сигареты курил? «Приму».
   — Шутите? Откуда в Америке «Прима»?
   — Там, возможно, он курил что-то соответствующее, но в России ему полюбилась «Прима». Просто торчал человек, как от травки, я сам видел. Вот вам уровень его материальных притязаний.
   — Ладно, это понятно. Теперь объясните, зачем он вообще снимал в России?
   — Тут никакого внятного объяснения быть не может, — категорично заявил Казаков. — Захотелось — стал снимать.
   — Как это?
   — Да очень просто, — объяснил Казаков с едва уловимой ноткой презрения. — Художник, что с него взять? Я вам так скажу. Кино — это наркотик. Вон режиссер «Маленькой Веры»… Помните такой фильм?
   Турецкий кивнул.
   — Я отлично помню, как он проклинал все на свете, говорил, что в следующий раз возьмет двух актеров в голой комнате и все. И что же? Потом он стал снимать «Золотого теленка», в котором герои носятся по всей стране: экспедиция в Среднюю Азию, пробеги на старинных автомобилях. Спрашивается, зачем ему это надо было? Нормальной логике такое действие не поддается. А Мэдисон вообще сумасшедший на полную голову… Впрочем, насчет России…
   — А может — ностальгия по корням? Я слышал, он русский по происхождению.
   — По-русски он говорит, это верно. Ностальгия? Сомневаюсь. Ничего такого от него не слышал. Зато я помню, он часто говорил, что главное в профессии — не быть зависимым от голливудских студий, выдающих на-гора блокбастеры, которые забываешь еще во время просмотра… Россия ему в этом плане казалась вполне подходящим полигоном.
   — Как вы думаете, кто мог желать его похищения? Устранения?
   Тут Казаков неожиданно хохотнул:
   — В широком смысле — кто-нибудь из собратьев по ремеслу!
   — Например, тот же Плотников?
   — Ну, знаете!.. Я этого не говорил.
   — Что вы думаете о Коломийце?
   — Хм. Тот еще шельмец. Далеко пойдет. Еще министром будет, помяните мои слова.
   — О Буцаеве?
   — Классный каскадер. Блестящий специалист. У нас таких больше нет. На Западе работал, кстати.
   — Он там познакомился с Мэдисоном?
   Казаков задумался:
   — Насколько я знаю, нет… Да вы у него самого спросите.
   — Непременно. Спасибо за угощение. — Уже уходя, Турецкий уточнил: — Вы шутили, когда говорили о собратьях по ремеслу?
   — Нисколько, — вполне серьезно ответил Казаков. — Они очень ревнивы. Картину Мэдисона, хоть она еще и не снята, уже ждут в будущем году на Венецианском фестивале. Он всегда в числе главных фаворитов. Вы думаете, когда режиссеры распинаются в любви друг к другу, они говорят искренне? Черта с два. Это же самый настоящий спорт, и тут для устранения конкурентов все средства хороши.
   — Тогда вы можете мне сказать, кто в данном случае считается его конкурентом?
   — В Венеции?
   — Это вам виднее где. Казаков немного пожевал сигару:
   — Через пару дней, если вы не против.

ФИЦПАТРИК

   Насчет оператора у Турецкого были серьезные сомнения. А ну как оператор ввиду остановки съемок на неопределенный срок плюнул на все и рванул из России куда подальше? Что ему тут делать, в конце концов?!
   Однако Турецкому подфартило. Оказалось, Фицпатрик время даром не терял. Как сообщили на «Мосфильме», он принялся активно снимать рекламные ролики. Именно на киностудии Турецкий его и нашел. Правда, не в съемочном павильоне, а в ресторане, сконструированном из кинодекораций, стилизующих его — одновременно — под немецкую пивную, русский трактир и французский ресторан, — все зависело от того, под какой стеной сидишь. Фицпатрик закусывал в компании огненно-волосой молодой американки. Вместе они смотрелись: Фицпатрик был в оранжевой рубашке.
   — Ши кэн транслэйт, — кивнул Фицпатрик на свою приятельницу.
   — Ай эм спик, — сказал Турецкий и всем своим видом показал, что разговор желательно вести вдвоем.
   Фицпатрик сделал едва уловимое движение бровями, и оранжевая женщина исчезла. Как оказалось, Турецкий не прогадал. У оператора было мало времени, и отпираться он не стал. Он сразу сказал, что очень сожалеет о случившемся, но изменить уже ничего не может, а главное, не хочет.
   У Турецкого едва челюсть не отвисла. Неужели сейчас Фицпатрик отведет его к какой-нибудь кладовке и покажет задушенного Мэдисона?!
   Но все оказалось гораздо проще. Фицпатрик признался в том, что увел у своего режиссера подружку. Эту вот самую оранжевую. Тогда она, правда, была сине-зеленая.
   — Как это?! — спросил огорошенный Турецкий.
   Оказалось, барышня выкрашивается в цвета любимого мужчины. Нет, у Мэдисона не сине-зеленые волосы, но у него есть такой вот примечательный пиджак. Как это случилось? Очень просто. Мэдисон сперва называл ее музой, а потом перестал обращать внимание. Весь роман продлился не больше трех недель. Зато вот у него, у Фицпатрика, большое человеческое чувство. У оранжевой женщины, кстати, тоже. И значит, впереди у них — долгая счастливая жизнь.
   — Хм, — сказал опытный семьянин Турецкий. — А как он перенес измену любимой женщины?
   — Вообще-то он менял их как перчатки, — сказал Фицпатрик. — Так что я не уверен, что он через неделю вспомнит о ней.
   — Когда это случилось? Когда он обо всем узнал?
   — В день до своего похищения.
   Мог бы и соврать, подумал Турецкий, сказать,
   что это было гораздо раньше. А так выставляет себя в невыгодном свете. Или наоборот, это такое изощренное алиби? Вот он я, дескать, весь на ладони вместе со своими грехами…
   — Вы давно работаете вместе с Мэдисоном?
   — Это была наша первая картина. — Фицпатрик вздохнул. — Жаль, что все так вышло. Мэдисон — гений, я всегда мечтал снимать для него.
   — Как давно вы знакомы?
   — Несколько лет, пожалуй. На каком-то фестивале выпивали вместе. Не то в Монреале, не то где-то в Гонолулу…
   — В Гонолулу есть фестивали?
   — Для знающего человека фестивали есть везде, — веско сказал Фицпатрик.
   — Очень интересно. А мог Мэдисон плюнуть на все и поехать куда-нибудь вот так тусоваться, «фес-тивалить»?
   — Да вообще-то запросто, но…
   — Но вы думаете, что его похитили?
   — Но я же видел это своими глазами!
   — Расскажите, пожалуйста.
   Фицпатрик рассказал. Ничего нового для себя
   Турецкий не услышал. Приметы курьера из Министерства культуры были столь расплывчатыми, что не опровергали предыдущих сведений и не добавляли ничего интересного. Фицпатрик заметил, что хотя у него профессиональная память, но он больше был занят съемочной площадкой — там никак не могли правильно установить свет.

ПЛОТНИКОВ

   С Плотниковым тоже повезло необычайно. Как заранее пояснил Коломиец, несмотря на то что Плотников — настоящий патриот и все такое прочее, а в числе этого самого прочего даже преподаватель ВГИКа, в России, точнее, в Москве он проводит в году едва ли один месяц, поэтому шансы застать его равняются… дайте-ка подумать… совершенно верно, один к двенадцати! Как это вы так быстро сосчитали?
   Однако режиссер как раз был в Москве. Более того, несколько дней подряд появлялся в Институте кинематографии, где вел мастерскую, что, по различным свидетельствам, было ситуацией уникальной. Турецкий решил ею воспользоваться.
   Артем Александрович Плотников обращал на себя внимание не только своей элегантностью, но, прежде всего, необычайно привлекательной внешностью: удлиненное женственное лицо, шелковистые светлые усы над чувственными губами, мягкие, волнистые каштановые волосы с кудрявой прядью, падавшей на белый лоб, бархатные глаза — все в нем было красиво какой-то мягкой, вкрадчивой красотой. Держался он предупредительно и любезно, но без всякой нарочитости и жеманства. Он предложил Турецкому обосноваться на кафедре художественного фильма.
   В ответ на прямой вопрос, знает ли он, кто и с какой целью похитил Мэдисона, он покачал головой:
   — Понимаете, Александр Борисович, какая штука… Большинство людей не отличаются богатым воображением. То, что происходит где-то далеко, не задевает их чувств, едва их трогает. Но стоит даже ничтожному происшествию произойти у них на глазах, ощутимо близко, как разгораются страсти. В таких случаях люди как бы возмещают обычное свое равнодушие необузданной и излишней горячностью.
   — Иными словами, вы считаете, что никто его не похищал?
   — Это вам решать. В принципе при желании мотив можно найти. Например, у него, как я слышал, были неважные отношения с продюсером, с Иваном Казаковым.
   Вот, значит, как, подумал Турецкий. Эти киношники, похоже, просто обожают друг друга.
   — Однако вы все же не думаете, что его похитили?
   — Я склонен полагать обратное. Вы уже, наверно, наслышаны про эксцентричность Стивена?
   Турецкий кивнул.
   — Разумеется, — продолжал Плотников, — никаких фактов у меня нет. Считайте это интуицией. Съемки фильма напоминают поездку в дилижансе на Диком Западе. Сначала надеешься на легкое путешествие, но потом только и думаешь, как бы дотянуть до конца. Я думаю, ему просто надоел собственный фильм, и он решил…
   — Соскочить?
   — Необязательно. Может быть, просто отдохнуть. Потом вернуться и посмотреть на все свежим взглядом.
   — Почему же не предупредить кого-нибудь?
   — А зачем ему думать о ком-нибудь, кроме себя? — пожал плечами Плотников.
   — Может, у него какой-нибудь роман?
   — Насколько я видел, он приехал сюда с женщиной.
   Про то, что Фицпатрик отбил девчонку у Мэдисона, он, похоже, не знает, сделал вывод Турецкий.
   — В таком случае подскажите, где же отдыхают режиссеры?
   — Это у каждого личное, — улыбнулся Плотников. — Я вам и про себя-то этого бы не сказал, а про Мэдисона просто не знаю. Может, в Непале где-нибудь…
   — Или в Гонолулу. Только он не вылетал из Москвы.
   — Тогда, может, в Урюпинске… Ну что вы так смотрите? Хорошо, я сознаюсь, у меня есть дом во Владимирской области, в деревне Скоморохово. Там я и отдыхаю.
   — Я с вами со всеми с ума сойду, — вздохнул Турецкий и подумал: а что, если Плотников прав? Вдруг Мэдисон все-таки поперся разыскивать свои русские корни в какой-нибудь Урюпинск?
   — Ага, понятно, — удовлетворенно кивнул режиссер. — Вы уже общались с нашим братом киношником. Что же, понимаю ваши затруднения. Но, увы, в самом деле не знаю, чем помочь. Я бы на вашем месте просто набрался терпения. Стивен появится, помяните мое слово.
   — Когда? Плотников снова с улыбкой пожал плечами.
   — Скажите, Мэдисон хороший режиссер?
   — Интересный, — сказал Плотников после паузы, в течение которой обозревал портреты классиков отечественного киноискусства, в изобилии развешенные по стенам кабинета.
   — Что вы вкладываете в это слово?
   — Когда я начинал свою кинокарьеру, считалось, что стать режиссером настолько сложно, что лучше вообще за это не браться. У меня уже тогда было подозрение, что так специально говорят те, кто обладает властью в кинематографе, исключительно с целью эту власть удержать. Но развитие новых технологий — Интернета, телевидения — само разрешило этот спор. Режиссером может теперь быть обезьяна средних способностей.
   Возникла неловкая пауза.
   — Это… вы… о Мэдисоне? — наконец спросил
   Турецкий.
   Черт возьми, надо же было как-то разобраться в иерархии этих гениев!
   — Что вы, Мэдисон — всемирно признанная величина, — с едва уловимой иронией сказал Плотников.
   — Вы много с ним общались за время его визита в Москву?
   — Я видел его только однажды, здесь, в институте. Был вечер, на котором он выступал, а потом небольшое застолье… — Плотников разглядывал свои ногти. — Мы оба довольно занятые люди… Впрочем, он проводил потом кастинг для своей картины. Этого захватывающего мероприятия я, правда, не видел, но вот мои студенты наобщались с ним от души. Поговорите с ними.
   — Непременно. Сколько человек он отобрал из ваших студентов? Назовите фамилии, пожалуйста.
   Плотников в ответ только засмеялся.
   — Что, ни одного?!
   — Вот именно.
   — А зачем же тогда кастинг?
   — Когда найдете его, обязательно спросите. А когда он ответит, дайте знать, что именно. Мне и самому чрезвычайно интересно.
   Турецкий пожал режиссеру руку и вышел в коридор. Хлопнул себя по лбу и вернулся.
   — Что-нибудь еще? — удивился Плотников, глядя на неловко застывшего в дверях следователя: из солидного чиновника тот вдруг превратился в… В кого же?
   — Жена меня убьет, — сознался Александр Борисович. — Автограф, если можно…
   — С удовольствием, — серьезно сказал Плотников, задумался на мгновение, снял с полки ди-ви-ди с фильмом «Камнепад» и подписал.
   От Плотникова Турецкий отправился прямиком на кафедру киноведения. Там было заперто. Рядом, правда, помещался деканат сценарно-киноведчес-кого факультета. Дородная секретарша Зоя Федоровна сообщила, что по интересующему Турецкого вопросу нет нужды теребить заслуженных деятелей культуры. Есть студенты, которых вполне можно напрячь.
   — А они это самое… — засомневался Турецкий, — в смысле, копенгаген?
   — Еще как, — уверенно ответила секретарша. — Рекомендую — вот!
   Она кивнула в сторону. Тут только Турецкий заметил двух студиозусов, сидевших прямо на полу у огромного шкафа с журналами и о чем-то тихо споривших.
   — Демократично у вас, — пробормотал Александр Борисович.
   — Да уж, — сказала она со странной смесью гордости и осуждения.
   Худенький и совсем юный мальчик был киноведом, а толстяк лет двадцати пяти — из режиссерской мастерской Плотникова, его звали Вениамин. Он метнул на секретаршу тяжелый взгляд, но покорился. Впрочем, узнав суть вопроса, Вениамин просиял.
   — Нет ничего проще, — сказал он. — Конечно,
   Мэдисон — русский по происхождению. Но в России прежде никогда не был. А вот предки его отсюда. Он же Медовников!
   — Это я уже знаю, — прервал Турецкий. — Откуда именно его предки, можете подсказать?
   — С Дальнего Востока, — сказал толстяк. — Не то из Хабаровска, не то из Уссурийска.
   — Ниоткуда, — вмешался вдруг второй студент, Костя. — Его отец был американец.
   — Костя, не пори чушь, — возразил Вениамин. — Он русский.
   — Сам не пори.
   — Скажешь, он не Медовников?
   — Медовников. Но только это фамилия отчима, а не отца.
   — Чего?!
   — Что слышал, Веня. Может, снова поспорим? — ехидно предложил Костя и протянул руку.
   Видимо, у этого вопроса была какая-то подоплека, потому что толстяк, несмотря на всю свою уверенность и запальчивость, заключать пари не спешил и смотрел на приятеля с подозрением. Про Турецкого спорщики забыли напрочь.
   Александр Борисович вздохнул и достал корочку Генеральной прокуратуры.
   — Ну вот что, господа студенты, запишите мне свои телефоны и давайте побеседуем в удобное для всех время.
   — Зачем это? — слегка побледнел толстяк Веня. Секретарша злорадно хихикнула.
   — А поговорим за искусство, молодые люди.
   — Так чего тянуть? — сказал Костя. — Давайте прямо сейчас.
   — Сейчас мне нужно найти Буцаева. Кстати, не знаете, где он может быть?
   — В столовой, — сказал Веня.
   — В спортзале, — возразил Костя. Видимо, они спорили по любому поводу.
   — А где спортзал и столовая?
   — На первом этаже, — ответили они синхронно. — А мы… можем быть свободны?
   — Вечером заеду к вам в общежитие, — грозно посулил Турецкий.

БУЦАЕВ

   Каскадер Буцаев был приземистым, коренастым парнем в довольно убогой одежде. Впрочем, возможно, это была рабочая амуниция. Турецкий разыскал его в спортивном зале — прав оказался Костя.
   Буцаев дрался с тремя противниками-студентами. Это был учебный бой. Ударов никто не наносил: студенты — потому что он не давал им такой возможности, Буцаев — чтобы не покалечить. Турецкий засмотрелся: было в этом что-то неправдоподобно оперное, но зрелище, нельзя не признать, завораживало. Забавно было, что все происходило под громкую музыку какой-то попсовой песенки из «Фабрики звезд».
   Буцаев уложил всех троих на маты, поймал на себе взгляд Турецкого и сразу подошел к нему.
   — Меня Коломиец предупредил, что вы приедете.
   На первый взгляд Турецкий дал ему лет двадцать шесть — двадцать восемь, но в ходе общения менял это мнение, постепенно прибавляя по три-четыре года, пока не остановился в районе сорока пяти.
   Из-за громкой музыки говорить было трудно, и Турецкий показал на уши: нельзя ли, мол, приглушить? Приглушили.
   — Когда я был моложе, — сказал Буцаев, — то любил более сложную, так сказать, серьезную музыку. Но чем больше я погружался в кинематографическую работу, тем больше скатывался к низким жанрам.
   — Почему же это?
   — Дело в том, что как раз вот такие простенькие, стопроцентно попсовые мелодии чаще всего служат источником грубого вдохновения. Очень трудно вдохновиться сложной, утонченной музыкой. Когда я работаю, я слушаю попсу. А настоящая музыка требует совсем другого состояния. Вот и студентов так же учу.
   — Понятно. Расскажите, как вам работалось с Мэдисоном.
   — Непросто.
   — Почему?
   — Потому что главный его принцип — никаких звезд.
   — А вы, значит, считаете себя звездой?
   Это было любопытно, до сих пор Турецкий не
   слышал, чтобы каскадеры играли в кино приоритетную роль. Он почувствовал тут возможную лазейку для своего расследования.
   — Я всего лишь требую к себе адекватного отношения, — уклончиво высказался Буцаев.
   — Так почему Мэдисон не любит звезд? Потому что у его фильмов денег мало?
   — Деньги ни при чем. Мэдисон считает: нельзя, чтобы актер затмил собой все. Звезды, мол, хороши для триллеров. А у него особое кино. И нельзя, что бы люди приходили на фильм с уже готовым мнением. Они должны увидеть просто доктора или сантехника, а не Де Ниро в этой роли.
   Похоже, лазейки никакой не было, просто перед Турецким стоял еще один киноманьяк. Ничего нового о дне исчезновения Мэдисона Буцаев не сообщил.
   — Кстати, как вы с ним познакомились?
   — Он увидел меня в одном американском фильме.
   Турецкий кивнул, чтобы скрыть свое невежество, и отправился ужинать в институтскую столовую. После чего поехал в общежитие. Там, помимо киноведа Кости и режиссера Вени, он несколько часов кряду проговорил с еще несколькими студентами: