Незнанский Фридрих Евсеевич. Смертельные акции

   - Это единственный вход? - поинтересовался он.
   - Нет, есть еще выход во двор.
   - Нам приказано блокировать все входы и выходы на время съемок. Для того чтобы исключить всякие случайности. Понимаете?
   Размахов кивнул:
   - Конечно. Так и нам будет спокойнее. Лена вам покажет все входы и выходы. Можете занимать круговую оборону.
   Лена вместе с омоновцами вышла из комнаты. У дверей остались стоять двое из них.
   - Сейчас посмотрим, что там в чемодане... - Размахов, сверившись с одной из бумажек, набрал код, щелкнул замками и открыл чемодан. Вынув из него красивую бархатную коробочку, он поднял ее крышку и извлек из футляра необычайной красоты бриллиантовое колье. Лучики, отражающиеся от бесчисленных граней больших и маленьких бриллиантов, будто бы наполнили комнату живым светом. Размахов с восхищением смотрел на колье. Даже омоновцы, казалось, были поражены увиденным. - Да, это вещь! - негромко произнес Размахов, рассматривая колье со всех сторон, перекладывая его из одной ладони в другую, заставляя его играть в свете настольной лампы.
   За спиной Размахова чуть скрипнула дверь. Он тут же обернулся. Омоновцы заученными до автоматизма движениями скинули автоматы с плеч и щелкнули затворами.
   В углу, за дверью, стояла Маша Кузнецова. Все это время она старалась не производить ни звука, однако какая женщина устоит, когда в нескольких шагах от нее находится блестящее бриллиантовое колье?! Она попыталась выглянуть из-за распахнутой двери, не удержала ее и тем самым обнаружила свое присутствие.
   - Эт-то еще что за явление? - строго спросил Размахов. Омоновцы, видя, что перед ними не бандит, а всего лишь худенькая девушка с большими испуганными глазами, усмехнулись и опустили свои автоматы.
   Размахов, не выпуская из рук колье, подошел к Маше:
   - Ты кто?
   - Ма-ш-ша... - пролепетала она.
   - Что за Маша?
   - Я тут... Я проходила кастинг...
   - А! Ну и как? Прошла?
   - Не-ет... - трагически прошептала Маша.
   Размахов понимающе кивнул:
   - Ясно... А почему спряталась за дверью?
   - Я случайно... - Несмотря на то что с ней разговаривал король рекламы, одно имя которого приводило с состояние священного трепета всех без исключения претенденток на место в агентстве "Максима", Маша не сводила глаз с колье. Очень уж оно было красивое.
   - Что значит - случайно? Тебе известно, что за случайно бьют отчаянно? - насмешливо поинтересовался Размахов.
   Маша засопела, не сводя глаз с колье. Размахов, проследив ее взгляд, чуть помахал сверкающими бриллиантами у нее перед носом.
   - Нравится?
   - Угу... - чуть слышно прошептала Маша и кивнула.
   В комнату вошла Лена.
   - Ну все, Борис Максимович, охрану расставили, можно... - Тут она заметила Машу и тотчас угрожающе сложила руки на груди: - А ты тут почему?! Я же тебе сказала! А ну!..
   Ее рука вытянулась в направлении выхода, указательный палец с длинным ухоженным ногтем был похож на диковинное колющее орудие.
   - Постой, постой, Ленок... - задумчиво произнес Размахов. - Ты мне скажи, кто-нибудь из девчонок нашелся?
   - Сейчас, сейчас, Борис Максимович, я мигом, - испуганно заверещала Лена, бросаясь к столу.
   - Ты погоди, - разглядывая Машу, сказал Размахов, - погоди...
   Он взял Машу за руку и вывел на середину комнаты.
   - Ну-ка давай на тебя посмотрим...
   Размахов повернул колпак настольной лампы и направил ее на Машу.
   - Мне-то только шея нужна. И руки...
   Он приподнял ее подбородок, провел тыльной стороной ладони по длинной шее, ключицам, чуть отогнул ворот платья, потом взял Машину руку и внимательно осмотрел кисть и особенно пальцы.
   - Ты откуда?
   - Из Воронежа.
   - Пальчики красивые... Мать домашней работой заниматься не заставляет? Стирать, там, воду из колодца носить...
   - У нас дома водопровод... - чуть обидевшись, сказала Маша.
   - А-а, ну да, да... Гляди, - Размахов взял Машу за обе руки и кивнул стоящей рядом Лене, - и ноготки целые, одинаковые. Свои, что самое главное. Не люблю эти потемкинские деревни...
   Маша от этих слов даже чуть подняла голову. Ногти были ее гордостью. Сколько хлопот они ей доставляли! Какую осторожность нужно было соблюдать, чтобы, не дай бог, не сломать какой-нибудь из них, после чего со слезами пришлось бы стачивать и все остальные. Сколько всяких примочек, ванночек, витаминов было истрачено, сколько дорогущего лака! И вот результат! Сам Борис Размахов похвалил ее ногти. Ногти никому не известной воронежской девчонки.
   Маша даже улыбнулась. Размахов, заметив это, чуть погладил ее ладони, а потом приложил к ее запястью колье. Бриллианты изумительно смотрелись на Машиной изящной руке.
   - Смотри, - снова обращаясь к Лене, сказал король рекламы, - очень хорошо смотрится. Никак не хуже чем на профессионалках. А?
   Лена неопределенно повела плечами. Ей не слишком нравилось, что проявившая своеволие и неизвестно как оказавшаяся в такой ответственный момент в офисе девчонка привлекла внимание самого шефа. Но, конечно, ничего возразить она не могла.
   - Так! - Размахов отпустил Машины ладони, посерьезнел и, глянув на колье, положил его обратно в футляр. - Все, решено. Снимаем ее. Быстро на грим, через десять минут чтобы была в студии. Готовая!
   Он подхватил чемодан, папку и, не оборачиваясь, скрылся за дверью.
   Маша, ни жива ни мертва, повернулась к Лене. Та улыбалась, удивленно качая головой.
   - Ну что же, повезло тебе, девочка... Ничего не скажешь, повезло. Ну ладно, пошли на грим.
   Она взяла Машу за руку и повела в боковую дверь. Они оказались в светлой комнате, похожей на парикмахерскую.
   - Вот, - сказала Лена, обращаясь к высокой женщине в небесно-голубом халате, - срочно подготовить к съемке. Шея, плечи, руки.
   - Голову не трогать? - спросила та, придирчиво оглядывая Машу.
   - Нет. Только волосы убери, чтобы не мешали. Через десять минут в студию.
   - Хорошо.
   Она поставила Машу перед огромным, почти в полстены, зеркалом и скомандовала:
   - Снимай платье. Посмотрим, что нужно сделать... Ага, лифчика нет, это хорошо... А то бы пришлось срочно от линий, которые от бретелек остаются, избавляться. Покажи руки... Плечи... В общем-то работы немного... Припудрим, кое-что подкрасим... Лак на ногти положим...
   Ровно через десять минут Маша стояла в студии перед Борисом Размаховым, освещенная лучами софитов. На столе, рядом с невысоким подиумом, были разложены бриллиантовые украшения. Сам Размахов стоял, скрестив руки на груди, и разглядывал Машу.
   - Да ты руки опусти... Здесь все свои, - хохотнул он, - так, приступим. Сядь вот сюда... Начнем с колец...
   Размахов поправил драпировку на столе и кресле, в котором сидела Маша, несколько минут ходил вокруг, выбирая удачный ракурс, потом поставил свет...
   Примерно через час, когда съемка была в самом разгаре, в студию вошла девушка. В руках она держала довольно объемистую сумку.
   - А-а, Марина! - закричал Борис Размахов, увидев ее. - Жду не дождусь... А тут, видишь, срочная съемка... Немного осталось, подожди...
   Та, которую Размахов назвал Мариной, уселась в кресло в углу и стала наблюдать за его манипуляциями. Это была длинноволосая блондинка, которую обязательно назвали бы ослепительной, доведись ей участвовать в каком-нибудь шоу. Впрочем, скорее всего, ей уже доводилось, и не раз. Высокого роста, длинноногая, большеглазая, она так и просилась на какой-нибудь подиум или презентацию. Маша, едва увидев Марину, как-то сникла - от ее едва появившейся уверенности после комплиментов Размахова не осталось и следа.
   Но фотограф не позволял ей расслабляться, отдавая короткие команды:
   - Пальцы вытяни... Подбородок чуть вниз... Плечи распрями...
   Марина курила, держа сигарету длинными красивыми пальцами.
   Минут через двадцать все закончилось.
   - Ну все, девочка, - улыбнулся Размахов, - можешь идти.
   - А... Как же... Что же дальше? - спросила Маша.
   - Дальше? - непонимающе поинтересовался Борис. - Что ты имеешь в виду? Деньги тебе выплатит Лена. Не бойся, не обидим. Получишь по высоким расценкам.
   - Нет, а дальше? Что мне делать?
   Размахов вопросительно и непонимающе смотрел на нее, потом обернулся к Марине:
   - Может, я чего-то не понимаю? Что она от меня хочет?
   Марина ослепительно улыбнулась:
   - Ну какой же ты, Боря... Девочка интересуется перспективами дальнейшей работы. Неужели непонятно?
   - А-а... - протянул Размахов. - Ну вот что, Маша, ты, говоришь, откуда приехала?
   - Из Воронежа, - в третий раз за сегодняшний день со вздохом ответила Маша.
   - Билет мы тебе оплатим. За счет фирмы. А потом вызовем, когда надобность возникнет. Идет?
   Маша грустно кивнула:
   - А портфолио?
   - Нет, ты его возьми с собой... Пригодится. А адрес твой и данные остались после кастинга... Не волнуйся, ты хорошо поработала, и я тебя запомню, - улыбнулся Размахов, почти отечески потрепав ее по щеке.
   Маша взяла со стола свою папку и скрылась за боковой дверью.
   - Ничего девочка, - прокомментировала Марина, - шарму бы немного, ухода. Получилась бы куколка...
   - А то ты не знаешь, что таких у нас полным-полно... А шарм с уходом в дефиците. Вот и пропадают на просторах родной страны такие вот бриллиантики, - ответил Размахов, щелкая замками чемодана, в который он аккуратно уложил бриллиантовые украшения.
   - Я сейчас. Тут камешков на полмиллиона. - Небрежно помахав чемоданом, он вышел.
   Через минуту Размахов снова вернулся в студию, подошел к небольшому пульту и выключил яркие осветительные приборы.
   Студия погрузилась в полутьму, он подошел к Марине, внезапно обнял и припал к ее губам. Та в ответ обвила шею короля рекламы своими длинными загорелыми руками.
   - Эх, - сказал Размахов через пару минут, отрываясь от Марины, пахнет морем от тебя. Завидую.
   - А кто тебе мешает тоже съездить?
   - Хм! А то ты не знаешь! Работать кто будет? - недовольно ответил Борис.
   - Ну с твоими финансами вполне мог бы устроить отпуск. Хотя бы сейчас, летом, не сидеть в пыльной Москве.
   - Нет... Не время. Я бы и тебя не отпустил, если бы не дело. Хорошо, что удалось совместить приятное с полезным. Загорела, отдохнула.
   Размахов взял ее лицо в свои ладони и внимательно посмотрел в глаза.
   - Не скучала там небось? Кого-нибудь обязательно подцепила?
   Та отвела глаза:
   - Ну что ты... Я же работала.
   - Знаю я тебя. Но я не против. Если это не в ущерб делу.
   - Не в ущерб, - ответила Марина, но как-то неуверенно.
   Он взял ее под локоть и повел в угол студии, где находились небольшой холодильник, низкий журнальный столик, два кресла и диван.
   - Джин?
   - Да, и побольше льда. Умираю от жажды. Только с самолета.
   - А что не позвонила перед вылетом?
   Марина чуть нахмурилась:
   - Времени не было. Все так внезапно получилось.
   - Ну ладно, - сказал Борис, ставя перед ней полный стакан, с бултыхающимися кусочками льда, - рассказывай, как все прошло. Успешно?
   Марина кивнула:
   - В общем и целом - да. То, что задумывалось, сделала.
   - Как клиент, - в глазах Размахова появилось нечто похожее на волнение, - не догадался? То есть не догадалась?
   Марина поставила стакан на столик и опустила глаза:
   - Знаешь, небольшая неприятность все-таки возникла...
   Размахов буквально посерел, вскочил и схватился за голову:
   - Я так и думал! Так и знал! Что-то серьезное?
   - Да нет... Просто она меня засекла.
   Размахов непечатно выругался.
   - Но ты не волнуйся. Я все уладила... Почти...
   - Что значит - почти? Ты знаешь, что если она хоть краем уха услышит мое имя...
   Марина отрицательно покачала головой:
   - Не услышит и не узнает. Я придумала легенду...
   - Ну ладно, - чуть успокоился Размахов, - показывай.
   Марина встала и подошла к столу, за которым ожидала окончания съемки. Взяла папку и положила перед Размаховым.
   - Ничего не понимаю, - сказал он, взяв папку в руки, - почему здесь написано "Кузнецова Маша"?
   - Какая Кузнецова?
   - Ну вот, - показал Размахов.
   Марина вырвала папку у него из рук и распахнула. На стол посыпались фотографии Маши в разных видах...
   - Эта дура перепутала папки! - закричала Марина. - Унесла мою с собой!
   Размахов встал и, ни слова не говоря, дал Марине увесистую оплеуху.
   - Это ты дура и идиотка! Нечего раскидывать папки где попало!
   Они выбежали из студии.
   - Где она? - крикнул Размахов, подбегая к Лене, которая спокойно сидела за своим столом.
   - Кто?
   - Ну эта... Кузнецова Маша.
   - Ушла. Я ей деньги заплатила, она и ушла. Очень довольная.
   - Где она живет?
   - В Воронеже.
   - Да нет. Здесь, в Москве, где живет?
   - Не знаю, - пожала плечами Лена, - я не интересовалась.
   - Папка была с ней?
   - Да. Она хотела ее оставить, но я запретила. У нас от этих портфолио уже не продохнуть...
   Размахов произнес длинную тираду, почти сплошь состоящую из ругательств.
   - Если не найдется папка, всех уволю! Под забором спать будете!
   Лена и Марина испуганно переглянулись. Затем Марина взяла себя в руки, помассировала виски и произнесла одно слово:
   - Билет.
   Размахов глянул на нее:
   - Точно! Когда она летит? Или едет?
   - Я заказала билет на завтра... Она подойдет в кассу.
   - Ничего не поделаешь, - заключил Размахов, - придется послать людей к кассам. Ты, - он ткнул пальцем в сторону Марины, - будешь вместе с ними дежурить. И чтобы Маша эта была доставлена сюда. Вместе с папкой.
   Два часа в грохочущей металлической трубе - и вот за прямоугольными иллюминаторами "Боинга-737" уже не пожелтевшая от жары, чахлая травка аэропорта Симферополя, а вполне зеленый московский газон.
   В салоне первого класса было почти пусто. Большие красные кресла, обитые натуральной кожей, более вежливые и предупредительные, чем в экономическом, стюардессы, приглушенный шум двигателей, море бесплатной выпивки - одним словом, авиакомпания "Аэротранс" вовсю старалась для пассажиров первого класса.
   Самолет мягко коснулся резиновыми шинами ровного покрытия взлетно-посадочной полосы и, постепенно замедляя ход, покатил к белым, навевающим ностальгические воспоминания о шестидесятых годах шереметьевским терминалам. Пассажиры в широченном салоне смотрели в иллюминаторы на рябь поднимающегося от земли раскаленного воздуха, разомлевших от жары служителей аэропорта, и не верили, что через пять минут и им предстоит покинуть прохладный салон самолета и окунуться в одуряющее московское пекло.
   - Наш самолет совершил посадку в столичном аэропорту Шереметьево-1. Температура в Москве - плюс двадцать девять градусов. Авиакомпания "Аэротранс" желает вам...
   Как водится, сначала к выходу пригласили пассажиров первого класса. Собственно, их было совсем немного, всего-то человек шесть-семь. Они неторопливо поднялись из больших и удобных красных кресел и, не создавая давки, вышли из самолета. Последней на шереметьевский асфальт ступила женщина в темных очках и газовой косынке. Прямо перед ней вышли двое здоровенных парней, которые внимательно оглядели летное поле и лишь затем спустились по трапу.
   "Актриса, наверное", - лениво подумала стоящая у трапа стюардесса, прежде чем одарить женщину своей дежурной улыбкой. Женщина рассеянно скользнула взглядом по миловидной стюардессе и застучала каблучками по трапу.
   Выйдя из самолета, она направилась не к маленькому автобусу, который поджидал пассажиров, а к стоящему в небольшом отдалении серебристо-перламутровому "Ауди-8", стремительные очертания которого выглядели эффектно и элегантно даже рядом с самолетами. Юноша в безукоризненном костюме подхватил ее элегантный дорожный кофр и, доведя до машины, открыл дверцу. Один из охранников устроился на переднем сиденье, а второй направился к терминалу.
   - Куда едем, Лариса Витальевна?
   Женщина чуть помедлила, без всякого интереса глядя на гигантский белоснежный бок самолета, возвышающийся над машиной, потом кратко ответила:
   - Домой.
   Шофер кивнул и аккуратно вырулил на боковую дорожку, которая вела к выезду с летного поля аэропорта Шереметьево-1.
   Сорок минут пути прошли в относительном молчании. Лишь раз Лариса вынула из сумочки сигарету и попросила у своего охранника огня. Тот щелкнул золотистой зажигалкой и, внимательно глядя на свою хозяйку, поднес короткий язычок пламени к ее сигарете.
   В этом году Ларисе Машкиной должно было исполниться тридцать три года. Выражение "возраст Христа" трудно применить к женщине. Тут уместны другие эпитеты, самый безобидный из которых "взрослая". Да, Лариса Машкина была взрослой женщиной. Не только по возрасту, но и по жизненному опыту. И хотя тому положению, с которым она подходила к тридцатитрехлетнему рубежу, позавидовала бы большая часть женского населения России, сама Лариса придерживалась иного мнения. Абсолютно иного.
   Лариса родилась в огромном восьмиэтажном доме на Пречистенке. Снаружи дом производил удивительное впечатление. Странноватые орнаменты в стиле ар-нуво, более известном под названием модерн, превращали обычный серый камень в нечто живое, движущееся, со множеством глаз, рук и даже щупалец. Высокое, прямоугольное строение, казалось, вот-вот снимется с места и побредет куда-нибудь... Небольшие панно из разноцветной плитки, там и сям разбросанные по фасаду, казались маленькой Ларисе окнами в какой-то иной мир.
   Впрочем, в трех больших комнатах, где проживала семья Владимирских, тоже наблюдались остатки былого величия. Скромная советская люстра как сталактит спускалась из большой, в половину потолка розетки, украшенной причудливым орнаментом. Под многочисленными наслоениями масляной краски еще можно было различить рисунок фриза, украшавшего потолки. А в удивительных, неправильной формы окнах сохранились рамы, которые были вставлены еще девяносто лет назад, когда дом только строился. Кстати, эскизы рам утверждались непосредственно владельцем дома...
   От маленькой Ларисы Владимирской (Машкиной она стала потом, значительно позднее), понятное дело, вначале скрывали тот факт, что этот замечательный дом строил ее прадед, действительный статский советник граф Владимирский. Скрывали также, что и ее дед был репрессирован, бабушка расстреляна, да и вообще, семья уцелела только потому, что отец вовремя женился на дочери известного партийного функционера. Этому борцу за социальное равенство странным образом льстило родство с потомком графской фамилии. Отличная квартира в доме на Пречистенке была подарком ко дню свадьбы...
   Что, в общем-то, нельзя назвать удивительным, поскольку дом, в свое время объявленный памятником архитектуры, находился в ведении Хозяйственного управления ЦК и был населен не простыми людьми, а имеющими прямое отношение к сильным мира сего.
   Лариса Владимирская росла, играла в просторном дворе с такими же, как она, чистенькими и воспитанными детишками, ходила в приличную школу с углубленным изучением английского языка. Училась она очень хорошо, можно сказать, увлеченно. Была комсомольской активисткой. Конечно, тягомотину отчетно-перевыборных собраний, жуткий формализм инструкций и выступлений она не любила. Но некий лихой и безалаберный дух, присутствующий везде, где есть молодые, ее привлекал... Она занималась спортом, ходила в спорткомплекс в Лужниках плавать, бегала на короткие дистанции. Даже брала какие-то кубки на спартакиадах. Кроме спортивных секций родители, которые были сторонниками гармоничного развития личности, отдали Ларису в музыкальную школу. Фортепьянные этюды давались ей с невероятным трудом сказывалась большая нагрузка... Но Лариса стиснув зубы еще и еще раз повторяла уроки - и в итоге закончила музшколу с отличием. Впрочем, с тех пор ненавистная череда белых и черных клавиш вызывала у нее такое отвращение, что больше Лариса никогда не села за фортепьяно...
   Аристократическое происхождение, безусловно, отразилось на внешности Ларисы Владимирской. Высокая, светловолосая, с выразительными и вместе с тем нежными чертами лица, с породистым носом и волевым подбородком, она стала привлекать внимание мальчишек чуть ли не с шестого класса школы. Никогда у нее не было обычной для подростков и доставляющей массу хлопот проблемы - ни один юношеский угорь не испортил ее гладкой кожи. Занятия спортом сформировали из нее настоящую красавицу - с высокой грудью, не маленькой и не большой, тонкой талией, крепкими и длинными ногами. Ее естественная и гордая осанка могла вызвать зависть даже у манекенщиц Славы Зайцева.
   Каждый из ее поклонников, круг которых отнюдь не ограничивался только одноклассниками, пытался привлечь ее внимание. Были испробованы все методы, доступные мальчишкам: и дерганье за косички, и показное бахвальство, и грубость, скрывающая застенчивость, - в общем, все, что имело некоторый успех у ее сверстниц. Но Лариса не обращала ровно никакого внимания на "героев", а если и обращала, то так находчиво и остроумно ставила их на место, что те моментально отставали и переключали свое внимание на другие объекты... Лариса больше любила интеллектуалов, тонкие натуры. Желательно при этом, чтобы те одновременно были бы спортсменами - высокими, сильными, решительными. Ясно, что таких находилось немного. Пожалуй, всего два-три мальчика из школы имели некоторый успех, однако дальше разговоров о литературе, музыке, поэзии и вообще о жизни - короче говоря, чисто дружеских, платонических отношений - дело не шло. Уже впереди маячил аттестат зрелости, уже многие подружки имели постоянных кавалеров, а Лариса вела себя так, как будто основное предназначение парней - это сопровождение во время прогулок по вечерней Москве, мелкие знаки внимания, открывание дверей в метро и так далее. Когда немногочисленные подруги Ларисы выражали свое недоумение, она только улыбалась. В этих улыбках подруги видели многозначительность и даже некоторое высокомерие. На самом деле все было не так. Пожалуй, Лариса и сама бы не смогла объяснить, что означают ее улыбки. Она чего-то ждала. Чего-то важного, что перевернет всю ее жизнь... Она знала, чувствовала, что до поры таящаяся в ней энергия, если ее пробудить, может вырваться наружу со страшной силой. Эта сила способна привести к катастрофе, если ее не направить в нужное русло. Как это сделать, Лариса пока не знала. И посоветовать ей было некому. Родители уделяли дочке ровно столько времени, сколько позволяли обстоятельства. Подруги сами вступили в пору юношеских метаний. Оставался один учитель - собственный опыт.
   Лариса все больше времени проводила с дворовыми мальчишками. Участвовала в их затеях. Даже несколько раз дралась. Конечно, во дворе дома на Пречистенке не было настоящей шпаны, но со временем отношения в юношеской среде, как это всегда бывает, стали более жесткими. Неукротимая энергия рвалась наружу, и Ларисиных дружков уже не устраивали разговоры о литературе и совместное прослушивание магнитофонных записей. Однако всякая попытка перейти грань в отношениях заканчивалась хлесткими и сильными оплеухами, лишь озадачивающими парней, которые к тому времени уже поднакопили кое-какой опыт общения с противоположным полом.
   Надо сказать, эти оплеухи озадачивали саму Ларису не меньше... Она как бы наблюдала себя со стороны, изучала, исследовала. И потихоньку училась. Постепенно у нее в голове стали складываться неровные и неясные контуры так долго чего-то ожидаемого.
   "Ауди" проехал по Садовому кольцу и свернул на Пречистенку. Через несколько минут автомобиль уже въезжал во двор огромного дома с причудливыми узорами в стиле модерн на фасаде.
   - Витя, возьми мой кофр, - сказала Лариса, давя в пепельнице окурок.
   Телохранитель молниеносно выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Лариса изящно и неторопливо вышла из машины, рассеянно улыбнулась, проследив за взглядом телохранителя, который, не отрываясь, смотрел на ее точеные ноги под легкой короткой юбкой.
   - Дырку протрешь, - шепнула она, сразу же глянув в сторону шофера - не услышал ли... Нет, тот смотрел в другую сторону и, кажется, не проявлял ни малейшего интереса к взаимоотношениям хозяйки и ее телохранителя.
   Витя широко и немного смущенно улыбнулся в ответ на шутку Ларисы, аккуратно закрыл дверцу и, подхватив кофр, поспешил открыть перед ней дверь парадной. Они оказались в просторном холле. Рядом с дверью на стуле сидела старушка и вязала что-то из красного мохера.
   - Здравствуйте, Анна Исидоровна, - улыбнулась Лариса.
   - С возвращением тебя, Ларисочка! Как отдохнула? - улыбнулась привратница.
   - Спасибо. Я вам гостинчик из Крыма привезла, вот багаж доставят, я вам преподнесу.
   - Не стоит, не стоит, - замахала сухонькими руками старушка, хотя по ее улыбке было видно, что подарок ей будет очень приятен.
   Надо же, думала Лариса, шагая к лифту, ведь я помню ее с раннего детства. И уже тогда она мне казалась старушкой. А ведь, наверное, есть люди, которым и я сейчас кажусь почти старой... Что же будет дальше?
   Она глянула на пышущего здоровьем и силой Витю. Тот улыбнулся в ответ. Лариса отвела глаза.
   Новый, недавно поставленный лифт неслышно поднял их на шестой этаж. Витя посторонился, пропуская хозяйку, они оказались на площадке. Тут имелась только одна дверь. Наследница графа Владимирского хоть и не вернула себе весь дом, но теперь занимала целый этаж.
   Они оказались в большой прихожей. Лариса скинула босоножки и дальше пошла босиком. Телохранитель проводил ее взглядом, потом прошел по коридору и свернул в одну из комнат.
   Лариса вошла в просторную гостиную и замерла на пороге. Уголки ее губ чуть приподнялись в невеселой улыбке, потом ее взгляд потух. Она вздохнула и вошла в комнату.
   Здесь царил беспорядок. Низкий столик рядом с диваном нес на себе следы легкого романтического ужина - чуть увядшая алая роза в высокой вазе, пепельница, полная окурков, часть из которых в губной помаде, блюдо с остатками пирожных, недоеденные фрукты на тарелках, опрокинутый бокал один из двух... Почти пустая бутылка "Дом Периньон".