Незнанский Фридрих Евсеевич. Убийство в состоянии аффекта

Фридрих Евсеевич Незнанский
Убийство в состоянии аффекта

ГЛАВА 1

   Ужин начался в торжественном молчании. Жена руководила детьми, как опытный дирижер оркестром: кивками, едва заметными постороннему глазу знаками. Дочь Нина играла роль первой скрипки, она солировала – передвигала тарелки, подавала ложки, ножи и вилки, подсовывала под руку салфетки. Дети, подружки дочери, старались сидеть за столом чинно и вести себя как воспитанные девочки, впрочем, это не совсем получалось. Турецкий играл роль зрителя.
   Папа устал! Он редко возвращается с работы до наступления темноты… Папе хочется отдохнуть… Папу нельзя беспокоить. Подай папе хлеб! Убери локти со стола, не толкай отца. Молчи. После расскажешь. Милый, подложить еще? Соли достаточно? Нет, это не соль! Это был перец… Ничего, ничего, гарнир еще остался, я тебе заново положу. Не смейся над отцом!
   С тех пор как в квартире сделали модный евроремонт и совместили кухню со столовой, Турецкий чувствовал себя инопланетянином на этой половине собственного жилища. Даже солонку он не мог отыскать без посторонней помощи. Профессиональное чутье не помогало идентифицировать солонку в ярко-зеленой дюшесной груше, стоящей на полке среди других пластиковых фруктов, в миру – перечницы, горчичницы, сахарницы, соусники и так далее…
   Обилие в кухонном гарнитуре шкафчиков и навесных полок ставило Турецкого в тупик. Компьютерный пульт управления заставлял его усомниться в своих умственных способностях.
   Турецкий не мог смириться с тем, что отныне духовка находится не на уровне пола. Он не мог хладнокровно смотреть, как цыпленок вертится на вертеле на уровне его груди. Когда жена пользовалась духовкой, ему хотелось вызвать пожарных. К тому же он не понимал, почему теперь они обедают не за нормальным, четырехногим, столом, а за гладильной доской. И почему сидеть приходится не на нормальных табуретах, а на паучках из металла, скрещенного с крошечным кусочком пластика. Вид этой мебели наводил на мысль, что конструктор втайне ненавидел человечество, а особенно его упитанных, объемных и жирных представителей.
   Но страдать Турецкому приходилось молча. Жена и дочь были в полном восторге от новой обстановки. Однако засилье предметов, отравляющих жизнь нормальному мужчине, ставило Турецкого перед фактом женского заговора. И это в его доме!…
   На прошлый день рождения дочь получила ролики и полную экипировку к ним. Разбито: суповой сервиз, зеркало, идиотский книжный стеллаж, одно колено, два локтя, один лоб (дважды) и единожды пришлось накладывать швы на голень. Зеркало удалось реанимировать, урезав наполовину.
   За столом – гладильной доской оживленно перекликались подружки Нины:
   – Отдай, это мое!
   – Отвали.
   – Я сказала, отдай! Корова!
   – Придурок! Ай, мама, она меня ударила!
   Шепотом:
   – Стукачка.
   – Дебилка.
   Турецкий и его жена хором:
   – Как ты разговариваешь с подругами?
   – Она первая начала.
   – Немедленно извинись перед Машей.
   – Не буду! Пусть сначала отдаст мой плеер.
   Как приятно вернуться пораньше с работы! Провести вечер с семьей… Ни тебе убийств, ни нервотрепки… Поужинать в спокойной обстановке. Посмотреть телевизор. Выпить пивка. Почитать перед сном газету. Пораньше лечь в постель. Поцеловать жену…
   – Саша, дочери нужна новая ракетка.
   – Хорошо.
   – И новый костюм для тенниса.
   – Угу.
   – Меня беспокоит, что она сутулится.
   – Да.
   – Как ты думаешь, стоит показать ребенка врачу?
   – Наверное.
   – Как ты думаешь, не пора ли поговорить с ней… Саша, ты меня слушаешь?
   – Да. – А после следует провал в сознании до звонка будильника.
   …Кто придумал ароматический будильник, источающий утром запах свежей клубники?
   Несчастный! Наверняка у него не было жены.
   А раз у него не было жены, то и детей тоже…
   – Саша! Саша! Да проснись же. Проснись, тебя к телефону. Как кто? Меркулов, конечно.
   – Слушаю.
   – Турецкий? – Даже спросонья он заметил, что у Меркулова грустный голос. – Немедленно выезжай. Человек ждет тебя на площади. Ты будешь вести дело.
   – Понял. Одеваюсь.
   В разговорах по телефону они с Меркуловым пользовались своим кодом. «На площади» обозначало, что дело связано с Кремлем. Слово «человек» обозначало труп, причем смерть наступила при невыясненных обстоятельствах.
   Застегивая на запястье ремешок часов, Турецкий машинально взглянул на циферблат.
   Сегодня его рабочий день начался в четыре двадцать три по московскому времени.
   В постперестроечную эпоху сильно пьющий гражданин Синькин А. И. имел комнату в коммуналке в районе Арбата. В ту же постперестроечную эпоху вечерний покой гражданина Синькина часто нарушали песни волосатых ублюдков, облюбовавших для своих концертов арбатский пятачок под его окнами.
   Одна песня особенно врезалась ему в память:
   Спит вся Москва.
   Кругом тоска.
   Спит инженер,
   И спит рабочий.
   Спит проститутка,
   С ней – пионер,
   Вот вам пример:
   Давайте спать!
   Спокойной ночи!
   Этому совету бывший гражданин Синькин А. И., а ныне просто московский бомж по кличке Ильич, не следовал уже много лет подряд. Он не спал по ночам. Он по ночам работал.
   В «час между волком и собакой», как живописно окрестили романтики эту пору ночи, московские бомжи выползают из своих подвалов, спускаются с чердаков и поднимаются из лабиринта коллекторных труб и отправляются по делам.
   Дела их неисповедимы.
   Пути тоже.
   Каким образом бомж Ильич оказался во дворе многоквартирного дома класса «люкс», стоящего по Рублево-Успенскому шоссе, это его профессиональная тайна. Но он там оказался, и в самое удобное для себя время: мусоровоз еще не выпотрошил содержимое помойных баков, и дворник в оранжевой униформе не отравил Ильичу жизнь сквернословием.
   Очень и очень обнадежившись таким благоприятным стечением обстоятельств, Ильич пробрался к мусорным контейнерам. Разогнал кошек, нырнул по пояс, извлек картонную коробку из-под морозильника. С видом рачительного хозяина приплюснул картон в лист и отложил в сторонку. Пригодится…
   Под коробкой вскрылся целый пласт полезного барахла. Не иначе как для облегчения его участи жильцы этого дома выбрасывали свой мусор исключительно в пластиковых мешках, что облегчало сортировку. В одном таком мешке Ильич обнаружил ворох ношеного мужского и женского белья, носков и прочей мелочевки. В другом – остатки чужого пиршества в одноразовой посуде из ресторана. Как и все люди его профессии, Ильич брезгливостью не страдал. Пищу он доел, а набор посуды – стаканы, ножи, вилки и соломинки – прикарманил.
   Жил Ильич в комфортабельной конуре на чердаке в районе трех вокзалов, содержал двух жен и пользовался авторитетом у собратьев.
   Не обнаружив в первом контейнере ничего особо ценного, бомж решил перекочевать ко второму, боясь упустить что-нибудь более стоящее, чем обноски и объедки. Иногда (он знал по личному опыту) среди «жирного» мусора обнаруживались сломанные часы, непарные серьги и запонки (из ценных металлов), а также пуговки и бусины из жемчуга и полудрагоценных камней. В этом районе он однажды нашел (вот жаль, не помнит, возле какого дома) килограммовую банку черной икры, похожую на противотанковую гранату.
   Сложив в сторонке на картоне свою добычу, Ильич направился ко второму контейнеру, зорко поглядывая по сторонам, чтобы никто не покусился на его собственность.
   В этот момент наверху зашумело. Ильич машинально поднял голову. Огромная черная птица, распластав крылья, камнем падала вдоль темного фасада и приземлилась на верхние ветви старых ясеней. Ветви затрещали под ее тяжестью.
   «Во, блин, твою мать», – успел подумать Ильич и отшатнулся назад.
   Сбив с дерева ворох листвы и мелких сучьев, птица упала вниз, прямо на мусорный контейнер. С металлическим грохотом контейнер завалился на бок, птица упала вместе с ним и оказалась вовсе не птицей.
   «Ежкин кот!» – вытянув шею, сказал себе Ильич, рассматривая женское тело, разметавшееся среди мусора на асфальте.
   Наметанный глаз бомжа впился в золотую цепочку, такую лишнюю на мертвой тонкой шее.
   Глядя на труп, Ильич даже протрезвел и переключился с автопилота на ручное управление.
   «Кердык барышне, – поставил он диагноз. – Кровищи-то сколько. Головешкой об асфальт… В момент… С какого же это этажа она свалилась?»
   Озадачившись вопросом, Ильич отступил назад, осматривая окна дома.
   Большинство окон были темны. В очень немногих за плотными шторами горел свет. Все было тихо и мирно. Дом спал.
   Ильич перевел взгляд на тело и расстроился. Он понял неизбежность встречи с властями.
   Власть Ильич недолюбливал, ибо по натуре был анархистом, к тому же считал себя «пострадавшим» и вообще несправедливо обиженным. Но жизненный опыт подсказывал, что в данной ситуации лучше сдаться сразу, не дожидаясь, пока за тобой придут. Это поможет избежать лишних вопросов и недоразумений. В том, что за ним придут, Ильич не сомневался. Как только обнаружат труп, дворник обязательно его выдаст. Замести следы своего пребывания на помойке не удастся. Дворник знал Ильича по почерку… А уйти в бега – прямой себе убыток. Район тут больно лакомый, конкуренты вмиг пронюхают, что Ильич сдал точку, и отобьют.
   Ильич тяжко вздохнул. Взвалил на плечи картонную коробку, подхватил мешки со скарбом, взглянул в последний раз на золото… Нет, тьфу на него, чур меня, сатана, не искушай. Еще обыщут! Ведь в такое место идет…
   Но искушение превозмогло. Бросив поклажу, Ильич опустился на колени перед мертвой женщиной, резко обернулся по сторонам. Никого… Эх, была не была! Разорвал тонкую цепочку, снял с шеи покойницы и отскочил как ошпаренный. Вороватым взглядом окинул двор. Никого.
   Думать было некогда. В центре клумбы рос куст. Ильич сунул руку в землю, выдавил кулаком неглубокую ямку. Цепочка змейкой соскользнула с ладони в тайник. Ильич забросал его землей, заровнял руками следы своих сапожищ. Разогнул спину. Уф! Снова осмотрелся по сторонам. Тишь, благодать, словно во дворе и не лежит покойница.
   Вторично навьючив на себя пожитки, Ильич поплелся к ближайшему райотделу.

ГЛАВА 2

   Решение пришло неожиданно. Оно внезапно появилось в голове, быстро обрело законченную форму, и даже появились пути для его воплощения в жизнь.
   «Надоело, – подумал Юра Гордеев, адвокат московской Юрконсультации No 10, – пора уходить».
   Закончив чистку плиты, Гордеев тщательно вымыл руки, вытер их свежим полотенцем, огляделся – не нужно ли чего на кухне еще сделать, убедился, что не нужно, прошел в спальню, достал из бельевого шкафа чистую сорочку, новый галстук, черный костюм и только после этого, медленно одеваясь, спокойно ответил:
   – А мне, Миша, спокойная старость какого-нибудь деда, у которого грудь в орденах, а пенсия – меньше тысячи рублей в месяц, гораздо важнее, чем склоки в верхних этажах власти. Ну набьет какой-нибудь депутат другому морду прямо в зале заседаний, подумаешь…
   – Что ты говоришь? – Лыков появился на пороге спальни в купальном халате Гордеева и в одном носке.
   – Ничего, Миша, ничего. Думаю, с моей точкой зрения ты все равно не согласишься. Одевайся. Нам пора.
   – Пенсионеры ждут?
   – Они, они родимые. Одевайся, старик. Действительно пора. Тебе сейчас куда? Если по пути – подброшу на машине.
   – До метро подбрось. У меня отсюда – прямая ветка. С Танькой поеду разбираться.
   – С какой Танькой?
   – Как это с какой? С женой своей. С Татьяной Лыковой. В девичестве – Николаевой. Ты небось помнишь – она с характером. Еще в университете к ней не подступиться было. Ты года два увивался – и ничего. А я вот покорил. Завидуй теперь. – Лыков снова хохотнул.
   …Через пятнадцать минут Гордеев высадил его из своей машины возле ближайшей станции метро, махнул рукой на прощание, потом отъехал подальше, свернул в третий или четвертый по счету переулок, заглушил мотор, с минуту сидел, навалившись грудью на руль, и только после этого вытянул из кармана мятую сигарету и закурил. Главное – делать все медленно. Медленно и спокойно. Тогда все будет хорошо. Все будет хорошо…
   Но, все– таки, вот скотина! О чем только не успел рассказать: и про подвиги свои в оперативке, и про чуть ли не ежедневные любовные победы, и про то, что может перепить кого хочешь…
   А вот про то, что на Тане Николаевой женился, – ни слова. Как будто это само собой разумеется. Да он же ей ноги целовать недостоин! Был – рохля, троечник, трус, каких мало. Стал – трепач, жалкий фрондер. Черт!… А она?… Да сколько же ей сейчас?…
   Гордеев прикрыл глаза: Таня, тогдашняя, неприступная двадцатилетняя красавица, умница, мечта всей мужской части факультета… Вспомнился общий выезд за город: песок, набившийся в дешевые сандалии, солнце, пляжный волейбол… Его рука тянется к Таниной и – не встречает ее. Черт! Черт!…
   Гордеев поперхнулся дымом. Ишь каким лихим парнем стал этот Лыков! А он, Юрий Петрович Гордеев?… Даже курить толком до сих пор не выучился. Кто он такой? Адвокатишка? Съезды – разъезды… Разводы… Черт!
   Нет, пора. Плюнуть на все – и начать новую жизнь. Деньги зарабатывать начать. Его любая солидная фирма возьмет юристом. Уже через месяц – самые дорогие рестораны, самые соблазнительные женщины. Все в его руках. И гори они синим пламенем, все эти мелкие людишки – с их проблемами, болячками, мизерными пенсиями и колоссальными долгами. Чихать он на них хотел! Все! Все! Решил.
   Гордеев запустил мотор. Медленно поехал по улицам. Все решено.
   Через двадцать минут он уже был в своей конторе на Таганке. Юридическая консультация No 10. Прощай, проклятая дыра!
   «Сейчас просто напишу заявление. Да нет, просто скажу, и…»
   Гордеев вошел в приемную.
   Навстречу ему с трудом поднялся Федоров, тот самый пенсионер, о котором он утром рассказывал Лыкову:
   – Здравствуйте, Юрий Петрович, вы уж простите великодушно, что с самого утра…
   Гордеев медленно провел ладонью по лбу, потом опустил руку и устало улыбнулся:
   – Василий Васильевич, дорогой мой, ничего, от меня не убудет. А вот то, что вам пришлось рано подниматься и через весь город ко мне – это действительно нехорошо. Не бережете вы себя.
   Лицо старика просветлело:
   – Да мне-то что!… У меня все равно бессонница. Об вас забочусь. Вот сами посудите – случись с вами что – кто за нас, стариков, заступится? По совести разобраться – один вы у нас на всю Москву благодетель. Чай, не только я за вас Бога молю…
   Гордеев улыбнулся. Секретарша Катя, наблюдавшая за всей этой сценой, тоже оскалила зубки:
   – Не вы один, дедушка, это точно.
   И потом, обращаясь уже к Гордееву:
   – Юрий Петрович, вам кофе? Как обычно?
   – Да, Катюша. Как обычно. И проверьте список. Остальных – в живую очередь. Идемте, Василий Васильевич. Бумаги у вас с собой?…
   И адвокат Юрий Гордеев приступил к выполнению своих ежедневных обязанностей…
   …В два часа дня секретарша Катя принесла ему пиццу из забегаловки на углу. Прямо в кабинет. Вообще-то о желудке своем тоже стоит заботиться – ведь не первый раз такое случалось. Так и язву заработать недолго. Но уж больно много было дел. Сидя на краю своего рабочего стола и уплетая пиццу (верх несолидности! В богатой фирме такого поведения своего юриста не одобрили бы, а здесь Гордеев сам себе хозяин), Юрий Петрович пояснял очередному клиенту: «Они не имеют права… да не нужно никакого суда, не беспокойтесь… сошлетесь на меня… да нисколько это не стоит… пожалуйста… уберите, говорю, деньги… все! Следующий!…»
   К вечеру работы стало меньше. Катя попросила разрешения уйти пораньше. Гордеев разрешил – чего там! Черт, как же прекрасна жизнь! Банальное заявление? А господину адвокату Гордееву время от времени начинают нравиться банальности. Из них состоит жизнь. А жизнь прекрасна. Значит, прекрасны и банальности. Стоп! Это возвращение к началу мысли. Ну что ж, начнем с начала…
   – Да! – Гордеев с улыбкой обернулся на робкий стук в дверь своего кабинета. – Да, входите, не стесняйтесь. Секретаря сейчас нет. Но я еще работаю. Да, я адвокат. Да, Гордеев. Да не волнуйтесь вы так, бабушка. Ах, вы не одна? И сестра пускай проходит. Ну, в чем проблема? Садитесь. Садитесь, садитесь!…
   – Шурочка, это, наверное, не тот, – Вера Коробкова робко поглядела на сестру. – Про того говорили – солидный такой. А этот…
   – По-вашему, я недостаточно солиден? – Гордеев продолжал весело улыбаться.
   – По-нашему – недостаточно, – баба Шура Коробкова, старшая из сестер, сурово поджала губы. – Нам нужен очень хороший специалист.
   – Всем нужен хороший специалист.
   – Нам нужен самый лучший.
   – По правам собственности на жилье?
   – По убийствам.
   …На следующий день адвокат Гордеев ехал в собственном автомобиле в сторону знаменитой Дубны.
   – Смотри-ка, – думал он, – научились дороги строить. Настоящее шоссе – без рытвин, без ухабов. Черт, словил какую-то ямку. Перехвалил отечественных дорожников, перехвалил… Зато пейзаж вокруг… Впрочем, нормальный русский пейзаж. Без излишеств. То, что надо. Сколько на спидометре? Э, нет! Спокойнее, господин адвокат, спокойнее. Тише едешь – дальше будешь. Так, о чем я…? Да, пейзаж. Неплохо. А теперь, что нам известно? Исходная информация. Сигарету? Нет, обойдемся без введения ядов в хрупкий человеческий организм.
   Гордеев сбросил скорость и медленно, во всех деталях, стал припоминать вчерашний разговор…
   – Значит, Вера Васильевна, именно вы встретили гостя вашего сына в дверях?
   – Да. Представительный такой… Улыбался… Разве ж я знала тогда?…
   – Успокойтесь. Вот, выпейте воды. Спокойствие – это главное. Простите, что задаю такой вопрос, но почему вы уверены, что ваш сын не виноват в совершении убийства?
   Ответила Гордееву Александра Коробкова:
   – Мы и не говорим, что не виноват. Он ударил – больше некому (при этих словах Вера Коробкова залилась слезами, пришлось протянуть ей еще стакан воды), просто что-то во всем этом не то. Не верится нам как-то, что мог наш Володя вот так убить человека. Он мухи за всю жизнь не обидел. А этот, пацан желторотенький, во внуки мне годится, а туда же: «Все ясно, – говорит, – дело хоть завтра в суд передавать. И расследовать нечего».
   – Это вы о ком?
   – О следователе, о ком же еще?
   – Значит, прямо так и сказал?
   – Стара я врать. Вот, записано у меня: Василий Николаевич, следователь прокуратуры Центрального округа. Ишь, Николаевич! От горшка два вершка!
   – Уважаемая Александра Васильевна, к сожалению, у нас нет времени на то, чтобы обсуждать достоинства и недостатки следователя Волочаева.
   – А вы знаете его, что ли?
   – Непременно с ним познакомлюсь, в том случае, если возьмусь за это дело. Ведь мне, если не ошибаюсь, оказана честь: Юрию Гордееву предлагают стать адвокатом совершившего убийство Владимира Коробкова. Верно?
   – А почему это вы так с нами разговариваете?
   – Я разговариваю с вами достаточно вежливо. Просто хочу напомнить, что адвокату для прояснения обстоятельств дела кроме эмоций родственников клиента нужны факты. Вы меня понимаете? Где работал ваш племянник?
   – В научно-исследовательском институте.
   Гордеев посмотрел на протянутый листок бумаги со скудными сведениями о работе Владимира Коробкова.
   – Дубна? Он, вероятно, редко бывал дома?
   – Да нет – не часто он в эту Дубну отлучался.
   – Внештатный консультант? Денег, конечно, немного зарабатывал?
   – Вы знаете, много. Правду скажем. Сказать, что хуже соседей живем, не можем. А соседи у нас – сами понимаете. На Арбате-то…
   – Почему не указана должность?
   – Да не знаем мы.
   – Он не говорил никогда?
   – Нет.
   – Ладно, узнаем.
   Переставшая к тому моменту плакать Вера Коробкова обернулась к сестре:
   – Вот видишь, сразу хорошего специалиста видно. А тот адвокат, которого Володе назначили, – ничего толком не спрашивал.
   – Уже назначили адвоката? – Гордеев вытянул из пачки сигарету.
   – Да уж дело к концу идет. Говорят, суд скоро. А неделя всего прошла. Разве так можно – не разобравшись. Всего неделя следствия – и уже суд. – Вера Коробкова снова заплакала.
   Гордеев задумчиво жевал незажженную сигарету:
   – Нет, так действительно нельзя. И какой бы плохой следователь не вел дело, он об этом прекрасно знает. И адвокат знает. И любой, любой юрист знает. Но вы утверждаете, что суд состоится в самое ближайшее время?
   – Да, говорят, в пятницу, – Вера Коробкова еще раз всхлипнула.
   – Значит… Значит…
   …Что это значит – и предстояло выяснить адвокату Гордееву. Именно ради этого, отложив остальные дела, он и спешил в Дубну. Три дня до суда. В общей сложности – десять дней от начала следствия, от момента совершения преступления. И нешуточного преступления – убийства! Торопятся коллеги, торопятся. Кто ж их так торопит, а? Вот что узнать интересно…
   Автомобиль Гордеева уже въезжал в знаменитый город физиков.
   Нужный научно-исследовательский институт Гордеев нашел сразу – заметное здание. И кстати, хорошо ему, Юрию Гордееву, памятное…
   – Вы к кому? По какому вопросу?
   Надо же, охрану выставили. Настоящую. Раньше бабушка божий одуванчик сидела.
   – К Валентину Константиновичу Петрову. По личному.
   – По личному у нас не положено.
   – Позвоните. Скажите – Пупс пришел. И узнаете – положено или нет.
   – Вы пьяны? Какой еще Пупс?
   – Я трезв. Абсолютно нормален. Не вооружен. И мало что понимаю в физике, следовательно, не покушаюсь на тайны вашего института. Звоните.
   Но звонить не пришлось. Через секунду Гордеев утонул в объятиях огромного, добродушного, похожего на сенбернара Вальки Петрова:
   – Пупс! Ну! Выбрался! Свинья ты все-таки! Совсем нас забыл. Ах черт, день рабочий начался только. А может, ну его к бую? Махнем ко мне! Нина блинов напечет.
   – Потом махнем, Валя. Мне с тобой о деле переговорить нужно. Да вот – охрана не пускает.
   Валя, он же Валентин Константинович Петров, директор НИИ, посмотрел на ошалевшего охранника так, будто его оскорбили в лучших чувствах:
   – Это же Пупс! Как вам, голубчик, не стыдно!
   И посчитав, что произнесенной отповеди вполне достаточно, потащил друга в свой кабинет.
   …Через двадцать минут Валентин Петров откинулся в кресле и оторвал взгляд от дисплея:
   – Нет, Юра, такого сотрудника в нашем институте никогда не было. Да я и так помню – незачем лезть в компьютер.
   Гордеев задумчиво кивнул, а потом твердо посмотрел собеседнику прямо в глаза:
   – Да, Валя. Я знаю, что его нет в основном списке. Точнее, сначала догадывался, а когда ты так засуетился в ответ на мой, в сущности, невинный, согласись, вопрос, узнал точно. Искать нужно в другом списке, правда?
   Петров снял очки и стал медленно протирать их очень чистым носовым платком. Теперь он еще больше стал похож на старого, доброго, усталого пса…
   – Сколько же мы не виделись с тобой, Пупс?
   – Знаешь, Валя, недавно один человек задавал мне точно такой же вопрос. Скверно, когда старые друзья не видятся по многу лет. Очень скверно.
   – Помнишь Крым? Пионерский лагерь? Ты на Пупса тогда обижался.
   – А ты – на любое прозвище. Потому что любое касалось твоего излишнего веса. И ни одно к тебе так и не прилипло с годами. А вот весу еще набрал. И не только в килограммах – известный ученый, руководитель научно-исследовательского института…
   – Что называется – широко известен в узких кругах.
   – Тебя это задевает? Выйди в Москве, не в Дубне, конечно, а в Москве, на улицу и спроси у какого-нибудь школьника, кто такой академик Капица. Не ответит точно так же, как на вопрос о физике по фамилии Петров.
   – Это верно. Мало кто знает и адвоката Гордеева.
   – И это верно… Как Нина?
   – Нормально.
   – А Славка?
   – А что ему сделается? В шестой класс перешел… Юра. – Теперь Петров тоже взглянул прямо в глаза собеседнику: – Юра, о чем мы говорим?…
   – Все правильно, Валя. Мы говорим как старые друзья. Друзья детства. Помнишь: «Только в детстве мы встретим старых друзей, и новых старых не будет…» Валя, мне нужна помощь. Очень нужна, старик.
   Помедлив, Петров снова повернулся к компьютеру и несколько раз щелкнул клавишами:
   – Вот. Коробков Владимир. Этот?
   Гордеев внимательно посмотрел на дисплей:
   – Откуда мне знать? Здесь кроме имени и фамилии – одни символы. Китайская грамота. Что все это значит?
   – Это значит, что у нас действительно числится сотрудник по фамилии Коробков. И, заметь, ежемесячно он получает от института очень крупную зарплату. Очень. Мне и не снилась такая. Может быть, Коробков – великолепный физик? Может быть. А скорее всего, не помнит и формулировки закона Ома.
   – Думаю, помнит. Насколько мне известно, он с блеском закончил Военно-инженерное училище.
   – Юра, значит, ты знаешь о нем гораздо больше, чем я.
   – Кто он такой, Валя?
   – Пупс, я просто хочу попросить тебя об одной вещи… Нет, давай-ка выйдем в курилку.
   На лестничной клетке, где пол был усеян окурками, несмотря на строгую надпись «Не курить!» на стене, Петров продолжил прерванную фразу:
   – Юра, я понимаю, что теперь не те времена и все такое, но… Я хотел тебя попросить – ни в коем случае не ссылайся на меня. Если тебя спросят: откуда информация, что ты ответишь?
   – Пока не знаю. Но обещаю, что твоя фамилия не будет названа никогда.
   – Ладно. Тогда слушай. Я действительно ничего не знаю. Вот в этом месте (Валентин Константинович быстро написал что-то на листе блокнота) тебе ответят подробнее. Если вообще захотят с тобой говорить.