Страница:
Он прищурился:
– Считаешь их полностью неправыми?
Я покосился на Романа и Скопу. Жрякают молча, но уши вытягиваются и шевелятся, как у лесных эльфов.
– При чем тут правы или не правы? – ответил я раздраженно. – Ты в рилайфе или как?.. Давай допустим, они правы. Даже глубоко, по самые помидоры правы. И что? Мы вот так сразу бросимся переделывать движок? Фигня… А самое главное, до того времени, как это движение «виртуальных зеленых» войдет в силу, мы успеем выпустить не одну байму, о которой так мечтаем, а десяток!..
Тимур уточнил:
– Значит, не споришь, что они правы? И что их движение будет набирать силу?
Я вздохнул, отодвинул тарелку и взялся за чашку кофе.
– Одно с другим не связано. У нас много таких движений и организаций, которых я утопил бы вместе с их членами и спонсорами. Но они почему-то развиваются, привлекают новых членов!
Роман отхлебывал кофе по капельке, такому педанту надо вообще пить из наперстка.
– Шеф прав, – проговорил он очень спокойно, – эту уж точно успеем. Может быть, и еще одну…
Мы все трое уставились вопрошающими глазами. Тимур спросил живо:
– Почему только одну?
– Все ускоряется, – напомнил Роман отрешенно. – В век инета информация мгновенно становится общим достоянием. Идеи, мой мальчик, обретают силу. Конечно, правительства работают по старинке, медленно, законы нужно принимать осторожно, а до этого их долго составляют, изучают, дорабатывают, направляют в комиссии для изучения, потом начинаются чтения и рассмотрения в парламентах… А потом, когда наконец примут, то начало действия откладывается обычно до Нового года. Так что успеем…
Он снова задумался. Я сказал сердито:
– Так что тебя волнует, буддист? Вам же все по фигу! Вы ж на все положили, чтобы иметь положительное настроение.
Роман по-прежнему не менялся в лице, спокойный и довольный, ответил тем же ровным благожелательным голосом:
– Меня волнует… точнее, начинается дискомфорт с нашей позицией. Мир в самом деле меняется. А мы?
Я сказал резко:
– Так кто его меняет, как не мы? Такие, как мы?
Скопа прогудел гордо:
– Мы – хайтековцы!
– Я на службе – коммунист, – напомнил Роман известное изречение Алиева, – а дома мусульманин, так? Я предпочел бы, чтобы наша байма вошла в историю не как последняя, где мобов крошат почем зря, а как первая, где… ну, не знаю, начинают действовать какие-то ограничения. Как они есть в реале. Скажем, законы Нового Человека, который уже и сейчас почти трансчеловек, а потом войдет в сингулярность.
Я смотрел на них, не веря глазам. Тимур ладно, этому только дай во что-нибудь вцепиться зубами, здоровяк Гулько просто не подумал, брякнул и все, но если такую чушь порет и всегда спокойный и даже равнодушный к проблемам суетного мира Роман…
Я чувствовал, как мои щеки вспыхнули праведным негодованием, а может быть, даже гневом.
– Вы что, всерьез? – спросил я. – Да никогда не поверю, что из их затеи что-то выйдет. Не смешите мои тапочки! Запрет на убивание мобов, надо же… Ах-ах, одни пиксели убивают другие пиксели!.. Как могут пиксели убивать пикселей?
Роман смолчал, но я видел по его лицу, что смущен, ищет доводы и не находит. Ни за ту сторону, ни за эту. Правда, я сам еще не понял, по какую сторону я, одно дело спорить, мы всегда спорим, другое дело – верить в то, что защищаешь. Гад юрист вовремя сумел ввернуть насчет стремительности прогресса. При всем том, что в первую очередь мы стараемся как следует заработать, все же не хочется зашибать на отстое, мы не такие уж и старики, которым все равно. Конечно, у нас не отстой, но если можно без добавочных затрат подняться на левел выше…
Я постучал ложкой по столу. В нашу сторону начали осторожно поглядывать другие посетители кафе. Никто не хочет оказаться вблизи скандала, все берегут здоровье, трусы чертовы.
– Как генералиссимус, – сказал я властно, – дебаты временно прекращаю. В смысле, милостиво разрешаю перенести в кулуарню.
– Кулуарня… это что? – спросил любознательный Тимур.
– Культуртрегня, – предположил Гулько.
– Кулугурня, – поправил эрудированный Роман.
– Дураки все, – сказал Тимур авторитетно. – Кулуары – это курилка. В старину некоторые несознательные еще курили, представляете? Дикари…
Скопа вздохнул и вернул в нагрудный карман пачку сигарет.
На выходе из кафе Тимур сказал быстро:
– Шеф, это не дебаты, у меня тут вопрос копошится и копошится: ты не послал тех юристов в «World Industry Entertainment Games»?
Я бледно усмехнулся:
– Послал, конечно.
– И?
– Они там побывали раньше, – объяснил я тяжеловесно, – чем у нас.
– Правда? – сказал он обрадованно. – Здорово. Представляю, сколько им овощей натолкали в сумку.
– Да уж, – буркнул я. – Мясоедова икрой не корми, дай кому-нибудь пакость сказать. Да еще на законном основании.
С Мясоедовым я познакомился гораздо раньше, чем он встал во главе фирмы, делающей игры. Однажды я гнал по МКАД, скорость превысил ровно настолько, сколько разрешает ГАИ: на десять км, то есть сто десять, и вот меня обгоняет некий сраный «жигуль», весь в грязи, хотя уже две недели нет дождей и луж, и когда въехал в ряд впереди меня, водитель выбросил в окно бумажку от бутерброда.
Она порхнула в воздухе, коснулась лобового стекла моей машины и улетела. Затем наш ряд начал затормаживать, я вовремя это усек, перестроился, мы обошли соседей, я успел увидеть мужчину за рулем, выбросившего обертку. Он заранее злобно зыркнул в мою сторону, ожидая брани.
Я ничего не сказал, придурков и хамов на дороге много, да и следить за движением надо. И через пару минут уже забыл о неприятной мелочи. Но через неделю случилось продолжение: я выгуливал маминого боксерчика, у нас дружная компания собачников, уже сложилась и притерлась характерами, как мы, так и наши собаки. И вот я со своим любимцем пришел вечером на обычное место, а там с нашими бродит новенький с питбулем на длинном поводке.
Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердце компании, воскликнула жизнерадостно:
– А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя, это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…
Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбным видом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычным жестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте, а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и не понимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого принято рассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.
Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:
– Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том «опеле»!
Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждали объяснений, сказал кротко:
– Извините, но я погуляю… в другом месте.
Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять на поводок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.
На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедова начали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, – я могу рассказать, как было, – не стал врать и рассказал, что выбросил бумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельнице уже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка так обидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе, где купил квартиру…
Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа, огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказал задумчиво:
– Словом, если свой – то нельзя, если чужой – то можно?
Мясоедов пожал плечами:
– Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.
– Чужих?
– Ну да!
– Это не чужие, – поправил педантичный Константин. – Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?
– А что тут такого? – спросил Мясоедов, защищаясь. – Все так делают!
Константин покачал головой:
– Я не выбрасываю бумажки на улице.
– И я не выбрасываю, – сказал Аркадий Георгиевич, владелец черного терьера.
– И я, – добавил Сергей, у которого на поводке шарпей.
– Я тоже не выбрасываю, – сказала со вздохом Валентина. – Когда некуда сунуть, в карманы кладу или в сумочку. А потом – в мусорную урну.
Мясоедов чуть поморщился, сильные люди такими мелочами себя не утруждают. Комплексы сраные: прятать бумажку в карман, когда можно просто в окно! На него смотрели понимающими взглядами: мол, да, ты именно из тех, кто и мусорное ведро не опорожняет с балкона только потому, что среди бумажек может оказаться пивная бутылка, что не только обидит кого-то внизу, но и разобьет голову, а это уже милицейский протокол…
– Да, – произнес Константин, ни к кому не обращаясь, – а вы задумывались, ребята, что хамы не хотят общаться с хамами, а стремятся именно в круг людей добрых и покладистых, достаточно интеллигентных, здесь у них все преимущества… Остальные, дескать, все закомплексованные, а вот они – круть…
Валентина сказала твердо:
– Костя, у меня такое мнение, что лучше нам и остаться такими вот закомплексованными. Как думаешь?
Константин кивнул. Лицо у него было угрюмое.
– Остальных можно не спрашивать.
Мясоедов сделал вид, что не врубился в разговор интеллигентов, погулял с ними еще пять минут, чтобы не терять лица, но с того дня выгуливал собаку уже в другом месте. Однако все собачники района знают друг друга, так что вскоре ему вообще пришлось отказаться от прогулок, а питбуля выгуливала его жена.
И хотя такие вот дураки всегда заводят собак бойцовских пород, злых и агрессивных, но питбуль оказался псом добрым и покладистым: его воспитывали жена и дети, а Мясоедов появлялся только вечером и не успевал привить собаке свое хамство и бесцеремонность.
И вот теперь это хамло – глава конкурирующей с нами фирмы. Как организатор он оказался очень неплох, бывают профессии или должности, где хамовитость и напористость больше помогают, чем вредят. Он же сумел добиться финансирования без всяких процентов, а затем вообще получил гранты от администрации города за какие-то туманные обещания прославить Москву.
Собственно, он поступил совершенно правильно, послав этих чертовых юристов подальше. Даже могу предположить, в каких выражениях послал…
Тимур шумно вздохнул:
– И чего он взялся делать игры? Гад…
– Недооцененная отрасль, – сказал я. – Нигде в мире не делают так мало игр, как в России. А возможности огромные… Сюда еще хлынут дельцы, когда в нефтянке и газовом хозяйстве мест не останется.
– Пора от браузерных отходить, – прогудел озабоченно Гулько. – Иначе среди новичков утонем. Будут такие, что сразу придут с хорошими бюджетами! Сейчас олигархи не знают, куда деньги вкладывать…
Глава 3
Глава 4
– Считаешь их полностью неправыми?
Я покосился на Романа и Скопу. Жрякают молча, но уши вытягиваются и шевелятся, как у лесных эльфов.
– При чем тут правы или не правы? – ответил я раздраженно. – Ты в рилайфе или как?.. Давай допустим, они правы. Даже глубоко, по самые помидоры правы. И что? Мы вот так сразу бросимся переделывать движок? Фигня… А самое главное, до того времени, как это движение «виртуальных зеленых» войдет в силу, мы успеем выпустить не одну байму, о которой так мечтаем, а десяток!..
Тимур уточнил:
– Значит, не споришь, что они правы? И что их движение будет набирать силу?
Я вздохнул, отодвинул тарелку и взялся за чашку кофе.
– Одно с другим не связано. У нас много таких движений и организаций, которых я утопил бы вместе с их членами и спонсорами. Но они почему-то развиваются, привлекают новых членов!
Роман отхлебывал кофе по капельке, такому педанту надо вообще пить из наперстка.
– Шеф прав, – проговорил он очень спокойно, – эту уж точно успеем. Может быть, и еще одну…
Мы все трое уставились вопрошающими глазами. Тимур спросил живо:
– Почему только одну?
– Все ускоряется, – напомнил Роман отрешенно. – В век инета информация мгновенно становится общим достоянием. Идеи, мой мальчик, обретают силу. Конечно, правительства работают по старинке, медленно, законы нужно принимать осторожно, а до этого их долго составляют, изучают, дорабатывают, направляют в комиссии для изучения, потом начинаются чтения и рассмотрения в парламентах… А потом, когда наконец примут, то начало действия откладывается обычно до Нового года. Так что успеем…
Он снова задумался. Я сказал сердито:
– Так что тебя волнует, буддист? Вам же все по фигу! Вы ж на все положили, чтобы иметь положительное настроение.
Роман по-прежнему не менялся в лице, спокойный и довольный, ответил тем же ровным благожелательным голосом:
– Меня волнует… точнее, начинается дискомфорт с нашей позицией. Мир в самом деле меняется. А мы?
Я сказал резко:
– Так кто его меняет, как не мы? Такие, как мы?
Скопа прогудел гордо:
– Мы – хайтековцы!
– Я на службе – коммунист, – напомнил Роман известное изречение Алиева, – а дома мусульманин, так? Я предпочел бы, чтобы наша байма вошла в историю не как последняя, где мобов крошат почем зря, а как первая, где… ну, не знаю, начинают действовать какие-то ограничения. Как они есть в реале. Скажем, законы Нового Человека, который уже и сейчас почти трансчеловек, а потом войдет в сингулярность.
Я смотрел на них, не веря глазам. Тимур ладно, этому только дай во что-нибудь вцепиться зубами, здоровяк Гулько просто не подумал, брякнул и все, но если такую чушь порет и всегда спокойный и даже равнодушный к проблемам суетного мира Роман…
Я чувствовал, как мои щеки вспыхнули праведным негодованием, а может быть, даже гневом.
– Вы что, всерьез? – спросил я. – Да никогда не поверю, что из их затеи что-то выйдет. Не смешите мои тапочки! Запрет на убивание мобов, надо же… Ах-ах, одни пиксели убивают другие пиксели!.. Как могут пиксели убивать пикселей?
Роман смолчал, но я видел по его лицу, что смущен, ищет доводы и не находит. Ни за ту сторону, ни за эту. Правда, я сам еще не понял, по какую сторону я, одно дело спорить, мы всегда спорим, другое дело – верить в то, что защищаешь. Гад юрист вовремя сумел ввернуть насчет стремительности прогресса. При всем том, что в первую очередь мы стараемся как следует заработать, все же не хочется зашибать на отстое, мы не такие уж и старики, которым все равно. Конечно, у нас не отстой, но если можно без добавочных затрат подняться на левел выше…
Я постучал ложкой по столу. В нашу сторону начали осторожно поглядывать другие посетители кафе. Никто не хочет оказаться вблизи скандала, все берегут здоровье, трусы чертовы.
– Как генералиссимус, – сказал я властно, – дебаты временно прекращаю. В смысле, милостиво разрешаю перенести в кулуарню.
– Кулуарня… это что? – спросил любознательный Тимур.
– Культуртрегня, – предположил Гулько.
– Кулугурня, – поправил эрудированный Роман.
– Дураки все, – сказал Тимур авторитетно. – Кулуары – это курилка. В старину некоторые несознательные еще курили, представляете? Дикари…
Скопа вздохнул и вернул в нагрудный карман пачку сигарет.
На выходе из кафе Тимур сказал быстро:
– Шеф, это не дебаты, у меня тут вопрос копошится и копошится: ты не послал тех юристов в «World Industry Entertainment Games»?
Я бледно усмехнулся:
– Послал, конечно.
– И?
– Они там побывали раньше, – объяснил я тяжеловесно, – чем у нас.
– Правда? – сказал он обрадованно. – Здорово. Представляю, сколько им овощей натолкали в сумку.
– Да уж, – буркнул я. – Мясоедова икрой не корми, дай кому-нибудь пакость сказать. Да еще на законном основании.
С Мясоедовым я познакомился гораздо раньше, чем он встал во главе фирмы, делающей игры. Однажды я гнал по МКАД, скорость превысил ровно настолько, сколько разрешает ГАИ: на десять км, то есть сто десять, и вот меня обгоняет некий сраный «жигуль», весь в грязи, хотя уже две недели нет дождей и луж, и когда въехал в ряд впереди меня, водитель выбросил в окно бумажку от бутерброда.
Она порхнула в воздухе, коснулась лобового стекла моей машины и улетела. Затем наш ряд начал затормаживать, я вовремя это усек, перестроился, мы обошли соседей, я успел увидеть мужчину за рулем, выбросившего обертку. Он заранее злобно зыркнул в мою сторону, ожидая брани.
Я ничего не сказал, придурков и хамов на дороге много, да и следить за движением надо. И через пару минут уже забыл о неприятной мелочи. Но через неделю случилось продолжение: я выгуливал маминого боксерчика, у нас дружная компания собачников, уже сложилась и притерлась характерами, как мы, так и наши собаки. И вот я со своим любимцем пришел вечером на обычное место, а там с нашими бродит новенький с питбулем на длинном поводке.
Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердце компании, воскликнула жизнерадостно:
– А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя, это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…
Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбным видом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычным жестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте, а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и не понимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого принято рассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.
Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:
– Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том «опеле»!
Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждали объяснений, сказал кротко:
– Извините, но я погуляю… в другом месте.
Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять на поводок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.
На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедова начали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, – я могу рассказать, как было, – не стал врать и рассказал, что выбросил бумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельнице уже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка так обидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе, где купил квартиру…
Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа, огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказал задумчиво:
– Словом, если свой – то нельзя, если чужой – то можно?
Мясоедов пожал плечами:
– Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.
– Чужих?
– Ну да!
– Это не чужие, – поправил педантичный Константин. – Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?
– А что тут такого? – спросил Мясоедов, защищаясь. – Все так делают!
Константин покачал головой:
– Я не выбрасываю бумажки на улице.
– И я не выбрасываю, – сказал Аркадий Георгиевич, владелец черного терьера.
– И я, – добавил Сергей, у которого на поводке шарпей.
– Я тоже не выбрасываю, – сказала со вздохом Валентина. – Когда некуда сунуть, в карманы кладу или в сумочку. А потом – в мусорную урну.
Мясоедов чуть поморщился, сильные люди такими мелочами себя не утруждают. Комплексы сраные: прятать бумажку в карман, когда можно просто в окно! На него смотрели понимающими взглядами: мол, да, ты именно из тех, кто и мусорное ведро не опорожняет с балкона только потому, что среди бумажек может оказаться пивная бутылка, что не только обидит кого-то внизу, но и разобьет голову, а это уже милицейский протокол…
– Да, – произнес Константин, ни к кому не обращаясь, – а вы задумывались, ребята, что хамы не хотят общаться с хамами, а стремятся именно в круг людей добрых и покладистых, достаточно интеллигентных, здесь у них все преимущества… Остальные, дескать, все закомплексованные, а вот они – круть…
Валентина сказала твердо:
– Костя, у меня такое мнение, что лучше нам и остаться такими вот закомплексованными. Как думаешь?
Константин кивнул. Лицо у него было угрюмое.
– Остальных можно не спрашивать.
Мясоедов сделал вид, что не врубился в разговор интеллигентов, погулял с ними еще пять минут, чтобы не терять лица, но с того дня выгуливал собаку уже в другом месте. Однако все собачники района знают друг друга, так что вскоре ему вообще пришлось отказаться от прогулок, а питбуля выгуливала его жена.
И хотя такие вот дураки всегда заводят собак бойцовских пород, злых и агрессивных, но питбуль оказался псом добрым и покладистым: его воспитывали жена и дети, а Мясоедов появлялся только вечером и не успевал привить собаке свое хамство и бесцеремонность.
И вот теперь это хамло – глава конкурирующей с нами фирмы. Как организатор он оказался очень неплох, бывают профессии или должности, где хамовитость и напористость больше помогают, чем вредят. Он же сумел добиться финансирования без всяких процентов, а затем вообще получил гранты от администрации города за какие-то туманные обещания прославить Москву.
Собственно, он поступил совершенно правильно, послав этих чертовых юристов подальше. Даже могу предположить, в каких выражениях послал…
Тимур шумно вздохнул:
– И чего он взялся делать игры? Гад…
– Недооцененная отрасль, – сказал я. – Нигде в мире не делают так мало игр, как в России. А возможности огромные… Сюда еще хлынут дельцы, когда в нефтянке и газовом хозяйстве мест не останется.
– Пора от браузерных отходить, – прогудел озабоченно Гулько. – Иначе среди новичков утонем. Будут такие, что сразу придут с хорошими бюджетами! Сейчас олигархи не знают, куда деньги вкладывать…
Глава 3
Дед Мороз, Санта-Клаус – абсолютно никчемные существа, ничего собой не представляющие, но в отличие от абсолютного большинства таких же никчемных, но самодовольных существ, гордых только тем, что дожили до преклонного возраста, прекрасно сознают свою никчемность. Потому разносят детишкам подарки, хоть так искупая свои бесполезные жизни, заодно покупая их любовь и приобретая популярность.
Не разноси подарки – кому на хрен они нужны?
Василий Петрович по возрасту не только дед, но и прадед, даже с виду типичный Санта-Клаус: длинные седые волосы, седые усы и серебряная бородка. Так и вижу его в красной шубе и красной шапке с мехом. Но Петрович, в отличие от Санта-Клауса, что-то значит и сам по себе. Он держит на своих плечах целый отдел по художественному оформлению, мониторит все новинки в своей области, а также иногда подсказывает дельные вещи.
Думаю, его внуки завидуют своим одноклассникам, у которых деды не так имениты. Те уже на пенсии, сами не живут, а доживают. Сперва «жили для детей», потом – «для внуков». А человек, который сам чего-то стоит, как-то на внуков внимания обращает мало. У него бизнес, проекты, дела, совещания, срочная работа, поиски коллег, что работают в смежных областях, и жадное внимание к их работам.
Те, что внуками занимаются, можно сказать, пользуясь современной терминологией, неудачники. Вроде Деда Мороза или Санта-Клауса. Обычно поднимаются не выше начальника отдела, но чаще выходят на пенсию рядовыми инженерами, слесарями и токарями. Еще работая, уже чувствуют свою беспомощность и вкладывают силы и деньги в детей, в надежде, что хотя бы те поднимутся по социальной лестнице. Внуков вообще балуют, а если тех нет или им их не доверяют, – заводят собак, покупают учебники по дрессировке, усердно посещают занятия, не пропускают ни одной выставки в надежде, что их пет станет главным победителем и получит хрустальный приз.
Я прошел мимо, заглянув в экран: очень аппетитные скелетные модели с превосходными скинами. Хотя все мы по молодости считаем, что старость начинается лет в сорок, но Василий Петрович и сам иногда на работу идет не с той стороны, где у него дом, и рисует скромно одетых женщин охотнее, чем мобов.
Кроме пережевывающих свою супердиетическую пищу Василия Петровича и дизайнера уровней Левушки, в офисе суетится Алёна, быстро сбрасывая курточку, снимая тяжелые ботинки, очень похожие на солдатские, и всовывая ноги в удобные тапочки. С ее приходом на столе по обе стороны монитора волшебным образом возникали коробочки с тушью, помадой и еще какой-то непонятной, но такой необходимой женщинам хренью.
Алёна живет в великолепной двухкомнатной квартире в центре города. Когда Тимур спросил изумленно, сколько же она платит за такую роскошь, Алёна, нимало не смущаясь, объяснила деловито, что расплачивается сексуальными услугами. По контракту она должна оказывать их два раза в неделю, но не считает себя ущемленной, если хозяин квартиры заглянет к ней и три раза, или даже четыре.
Он кем-то работает в НИИ, то ли доцент, то ли уже профессор, словом, весь из себя занятый, по бабам ходить некогда. Его квартира в соседнем доме, а в этой жила бабушка. Как многие коренные москвичи, он получил квартиру в наследство, но сам зарабатывает достаточно хорошо, арендная плата мало что изменит в его укладе жизни, а вот после отвратительного развода ему не хотелось бы вступать с женщинами в длительные отношения…
– Привет, Алёна, – сказал Гулько. – Класс – десять минут, и ты уже на работе! Это не мои полтора часа из Бутова. Наверное, ты хороша в этом деле… Вот Анжела тоже снимает за секс, но у нее однушка на окраине. А Валентина так и вовсе, кроме секса, еще и убирает ему квартиру, поливает цветы…
– Хорошо, – вступил в разговор Роман, – хоть не доплачивает. Привет, Алёна! Я был во Франции, там обычно половину арендной платы берут сексом, а половину – деньгами. У нас народ великодушнее!
Тимур спросил заинтересованно:
– Алёна, а что от тебя требуется? Только сосешь или по полной программе?
Алёна поморщилась, а Гулько гулко хохотнул:
– Да-да, Алёнушка, расскажи! Он тоже хочет снимать на таких же условиях!
Алёна расположилась в кресле, подумала и чуть приподняла сиденье.
– В сексе, – заговорила она деловито и включила компьютер, – нет ничего нового или особого, так что, думаю, подойдешь. Толстенький, розовый, с широкой попкой. Анус у тебя без геморроя?.. Правда, вы пока в меньшинстве, так что тебе искать квартиру придется дольше.
Тимур покраснел, завопил:
– Я не педик!
Гулько сказал громко и строго:
– Ты что, оскорбляешь сексуальные меньшинства? А как насчет статьи двести семьдесят, подпункт восемнадцать, параграф семь?
И хотя я чувствовал, что статью он сочинил на ходу, но все притихли и начали расходиться. Алёна права: в нашем стремительном мире даже за новинками хай-тека не всегда успеваешь уследить, статьи Уголовного кодекса вообще идут мимо…
Я перешагнул порог кабинета и позволил себе сгорбиться и опустить уголки рта. Трудно улыбаться все время и смотреть орлом, когда положение хреновое. Да, вэвэпэ растет, нефтедоллары наполняют страну, бизнес развивается… но это в целом развивается, а сколько маленьких фирм разоряется? Мы затянули все сроки с выпуском готового продукта, второй кредит не дадут, пока не рассчитаемся…
Мы все в одном большом помещении, что вроде бы чисто по-русски: все одна семья. Только у меня, начальника, собственный кабинет, но и то без двойной двери и секретарши для снятия стрессов. Когда мне нужно кого-то позвать, проще отворить дверь и крикнуть, чем вызывать по телефону или сообщать по скайпу.
Зато в любой момент могу посмотреть, кто занят делом, а кто валяет дурака. В последнее время мы здорово расширились, приняв еще восемь сотрудников. За новичками нужен глаз да глаз, чтобы не шарили по порнушным сайтам и не играли во флеш-игрульки. Сам, конечно, за всеми не услежу, но они знают, что могу наблюдать за работой, потому бурчат, но работают, надеясь оторваться, когда заболею или уеду в командировку.
Гулько тоже ревниво поглядывает за новичками, у него другой принцип: если этим козлам платят, как и нам, то чтоб работали не меньше, а лучше – больше. Сейчас без стука вошел ко мне, огромный и плечистый, больше похожий на крепкого баскетболиста, чем на очень умелого программиста.
Я поднял голову, он спросил с порога:
– Ну и как тебе?
– Новички? – переспросил я.
Он отмахнулся:
– Да это пока ни рыба ни мясо. Треть уволим через неделю. Всего второй день, а уже халтурят!.. Как будто на Америку работаем. Пойдем, покажу, как столы переставить, чтобы всобачить пять-шесть человек новеньких.
Едва мы появились в зале, я увидел по спинам, кто в самом деле работал, а кто в отсутствие погоняйла, то есть меня, серфил по инету в поисках развлечений.
– Пожалуй, – сказал я, – надо заблокировать и прием.
– Зачем? – спросил он. – Отправлять нельзя – программный код сопрут, но прием?
– Все, что им нужно, – сказал я, – достану я. Или ты.
Он кивнул и вдруг спросил:
– А что с юристами? Что-нибудь надумал?
Я спросил в удивлении:
– Ты на что намекиваешь?
– На какое-то изменение, – ответил он неуклюже. – Они, конечно, дураки. Даже дураки набитые. Но наш мир настолько богат и расточителен, что и дуракам находится место. Бывает, такие же дураки распределяют фонды и гранты.
От соседнего стола прислушивался Тимур, наконец пихнулся короткими ножками и лихо подкатил в кресле.
– Это в случае, – уточнил он живо, – если хорошие дураки. Импозантные.
– Это как? – спросил я.
– Особые дураки, – пояснил он ехидно. – Дурнее которых уже нет на свете.
– Нет, – возразил Гулько, – я имею в виду – честные дураки. Словом, люди, с которыми нам всегда приятно и уютно общаться.
Тимур задумался, поморщился, но кивнул:
– Вообще-то да. Вон Роман умный, сволочь, но я его больше трех минут на дух не выношу. А вот с тобой общаться приятно, хоть весь день бы беседовал. Только хвали меня больше.
Гулько, не давая себя сбить с мысли, обернулся ко мне:
– Пусть забавляются в остроумии, придурки, но мы ж люди серьезные. Я имею в виду, что в мире, где дураки имеют такое влияние, бывает лучше сделать им шаг навстречу, чем переть против рожна.
Я насторожился:
– Что? И ты готов отказаться от жестокостей в байме? И что будем делать? Нюхать цветочки на полянках? Или кто больше соберет?
Он помотал головой:
– Нет, в реале же не только цветочки собирают! И войны гремят, и зверей убивают… Но уже есть какие-то законы. Времена буссенарства прошли, тут они правы. Мы можем тоже ввести какие-то ограничения. Скажем, не бить каких-то зверей… Одних бить, других – низзя…
Он что-то еще мямлил, потом вообще ушел в сторону и начал жаловаться на соседей: не дают громко музыку включать, а он же не виноват, что стены такие тонкие, но я уже не слушал, голова трещит под напором новых и, надо признать, непривычных мыслей. Сам уже думал над этой проблемкой, а если уж медлительный Гулько что-то чует в воздухе, то самое время остановиться и подумать, с чем столкнулись или на что напоролись.
В любой байме зверей истребляют всех поголовно, смотрят только на лут и количество экспы. Это всегда и везде так было. Хотя в принципе нетрудно разделить зверей на группы. Скажем, этих бить можно и нужно всегда, а вот тех только в особый сезон, охотничий. А самых редких, что в Красной Книге, нельзя вообще. Даже пугать их запрещено, а то нервные, яйценоскость нарушится…
Кроме того, нельзя бить детенышей… ну и что, если в баймах их нет, заведем, это ерунда, зато за убийство будем начислять штрафы. Это, кстати, усложнит байму. У всех традиционно тупая и однообразная зачистка, а у нас будет выборочная. Внесем разнообразие, что уже само по себе хорошо! А от Фонда Защиты Животных можно грант получить или какой-нибудь бонус. Они там против убийства животных и шуб из натурального меха. Нет, за шубы…
Я поймал себя на том, что почти всерьез рассматриваю возможности введения в байму такой хрени. Разозлился, у себя в кабинете отыскал на столе сдвинутый за ненадобностью в кучу потенциального мусора блестящий кусочек картона. На нем надпись: «Социальное равновесие», а под ним буковками помельче: «Тамара Вовк, юрист».
Я набрал номер, на том конце голос прозвучал сразу же, едва закончились щелчки набираемого номера:
– «Социальное равновесие», Тамара Вовк…
– Тамара? – сказал я. – Это Владимир Черновол. Помните, вы заходили к нам с одной весьма необычной идеей?
– Да, – ответила она бесстрастно, – да-да, что-то припоминаю.
Я ухмыльнулся, приятно замечать, когда переигрывают, уж слишком голос холодный и обезличенный, слишком.
– А вот я вас запомнил лучше, – сказал я, – что неудивительно, красивые женщины в памяти остаются лучше, чем умные… Нет-нет, не спешите класть трубку. У меня появились вопросы. И некоторые, так сказать, неясности. Не могли бы мы встретиться?
– Хорошо, – ответила она, – приезжайте, все объясню. Только не сейчас, у меня встреча, потом совещание, а затем разбор и подготовка нужных бумаг… Давайте запишу вас на завтра… после четырнадцати часов в любое время… до восемнадцати.
– В восемнадцать заканчиваете? – поинтересовался я. – Счастливый вы человек. А мы вот до поздней ночи… Хорошо, а если встречу сегодня после работы? Где ваш офис территориально? Могу подъехать к выходу. Если, конечно, вас кто-то уже не встречает…
Она ответила недовольно:
– Я не смешиваю работу и личную жизнь.
Я запротестовал:
– Но я еще не затаскиваю вас в постель! Просто по дороге домой вы сумели бы развеять туман в моих мозгах.
– Вы не так поняли, – ответила она резковато, – я имею в виду, после шести вечера у меня заканчивается рабочая жизнь и начинается личная.
Я сказал с досадой:
– Боитесь переработать? Ладно, проехали… До свидания. Спасибо за разъяснение.
Я уже убирал трубку от уха, когда услышал ее голос:
– Хорошо-хорошо, если это вам так нужно для работы… подъезжайте.
Не разноси подарки – кому на хрен они нужны?
Василий Петрович по возрасту не только дед, но и прадед, даже с виду типичный Санта-Клаус: длинные седые волосы, седые усы и серебряная бородка. Так и вижу его в красной шубе и красной шапке с мехом. Но Петрович, в отличие от Санта-Клауса, что-то значит и сам по себе. Он держит на своих плечах целый отдел по художественному оформлению, мониторит все новинки в своей области, а также иногда подсказывает дельные вещи.
Думаю, его внуки завидуют своим одноклассникам, у которых деды не так имениты. Те уже на пенсии, сами не живут, а доживают. Сперва «жили для детей», потом – «для внуков». А человек, который сам чего-то стоит, как-то на внуков внимания обращает мало. У него бизнес, проекты, дела, совещания, срочная работа, поиски коллег, что работают в смежных областях, и жадное внимание к их работам.
Те, что внуками занимаются, можно сказать, пользуясь современной терминологией, неудачники. Вроде Деда Мороза или Санта-Клауса. Обычно поднимаются не выше начальника отдела, но чаще выходят на пенсию рядовыми инженерами, слесарями и токарями. Еще работая, уже чувствуют свою беспомощность и вкладывают силы и деньги в детей, в надежде, что хотя бы те поднимутся по социальной лестнице. Внуков вообще балуют, а если тех нет или им их не доверяют, – заводят собак, покупают учебники по дрессировке, усердно посещают занятия, не пропускают ни одной выставки в надежде, что их пет станет главным победителем и получит хрустальный приз.
Я прошел мимо, заглянув в экран: очень аппетитные скелетные модели с превосходными скинами. Хотя все мы по молодости считаем, что старость начинается лет в сорок, но Василий Петрович и сам иногда на работу идет не с той стороны, где у него дом, и рисует скромно одетых женщин охотнее, чем мобов.
Кроме пережевывающих свою супердиетическую пищу Василия Петровича и дизайнера уровней Левушки, в офисе суетится Алёна, быстро сбрасывая курточку, снимая тяжелые ботинки, очень похожие на солдатские, и всовывая ноги в удобные тапочки. С ее приходом на столе по обе стороны монитора волшебным образом возникали коробочки с тушью, помадой и еще какой-то непонятной, но такой необходимой женщинам хренью.
Алёна живет в великолепной двухкомнатной квартире в центре города. Когда Тимур спросил изумленно, сколько же она платит за такую роскошь, Алёна, нимало не смущаясь, объяснила деловито, что расплачивается сексуальными услугами. По контракту она должна оказывать их два раза в неделю, но не считает себя ущемленной, если хозяин квартиры заглянет к ней и три раза, или даже четыре.
Он кем-то работает в НИИ, то ли доцент, то ли уже профессор, словом, весь из себя занятый, по бабам ходить некогда. Его квартира в соседнем доме, а в этой жила бабушка. Как многие коренные москвичи, он получил квартиру в наследство, но сам зарабатывает достаточно хорошо, арендная плата мало что изменит в его укладе жизни, а вот после отвратительного развода ему не хотелось бы вступать с женщинами в длительные отношения…
– Привет, Алёна, – сказал Гулько. – Класс – десять минут, и ты уже на работе! Это не мои полтора часа из Бутова. Наверное, ты хороша в этом деле… Вот Анжела тоже снимает за секс, но у нее однушка на окраине. А Валентина так и вовсе, кроме секса, еще и убирает ему квартиру, поливает цветы…
– Хорошо, – вступил в разговор Роман, – хоть не доплачивает. Привет, Алёна! Я был во Франции, там обычно половину арендной платы берут сексом, а половину – деньгами. У нас народ великодушнее!
Тимур спросил заинтересованно:
– Алёна, а что от тебя требуется? Только сосешь или по полной программе?
Алёна поморщилась, а Гулько гулко хохотнул:
– Да-да, Алёнушка, расскажи! Он тоже хочет снимать на таких же условиях!
Алёна расположилась в кресле, подумала и чуть приподняла сиденье.
– В сексе, – заговорила она деловито и включила компьютер, – нет ничего нового или особого, так что, думаю, подойдешь. Толстенький, розовый, с широкой попкой. Анус у тебя без геморроя?.. Правда, вы пока в меньшинстве, так что тебе искать квартиру придется дольше.
Тимур покраснел, завопил:
– Я не педик!
Гулько сказал громко и строго:
– Ты что, оскорбляешь сексуальные меньшинства? А как насчет статьи двести семьдесят, подпункт восемнадцать, параграф семь?
И хотя я чувствовал, что статью он сочинил на ходу, но все притихли и начали расходиться. Алёна права: в нашем стремительном мире даже за новинками хай-тека не всегда успеваешь уследить, статьи Уголовного кодекса вообще идут мимо…
Я перешагнул порог кабинета и позволил себе сгорбиться и опустить уголки рта. Трудно улыбаться все время и смотреть орлом, когда положение хреновое. Да, вэвэпэ растет, нефтедоллары наполняют страну, бизнес развивается… но это в целом развивается, а сколько маленьких фирм разоряется? Мы затянули все сроки с выпуском готового продукта, второй кредит не дадут, пока не рассчитаемся…
Мы все в одном большом помещении, что вроде бы чисто по-русски: все одна семья. Только у меня, начальника, собственный кабинет, но и то без двойной двери и секретарши для снятия стрессов. Когда мне нужно кого-то позвать, проще отворить дверь и крикнуть, чем вызывать по телефону или сообщать по скайпу.
Зато в любой момент могу посмотреть, кто занят делом, а кто валяет дурака. В последнее время мы здорово расширились, приняв еще восемь сотрудников. За новичками нужен глаз да глаз, чтобы не шарили по порнушным сайтам и не играли во флеш-игрульки. Сам, конечно, за всеми не услежу, но они знают, что могу наблюдать за работой, потому бурчат, но работают, надеясь оторваться, когда заболею или уеду в командировку.
Гулько тоже ревниво поглядывает за новичками, у него другой принцип: если этим козлам платят, как и нам, то чтоб работали не меньше, а лучше – больше. Сейчас без стука вошел ко мне, огромный и плечистый, больше похожий на крепкого баскетболиста, чем на очень умелого программиста.
Я поднял голову, он спросил с порога:
– Ну и как тебе?
– Новички? – переспросил я.
Он отмахнулся:
– Да это пока ни рыба ни мясо. Треть уволим через неделю. Всего второй день, а уже халтурят!.. Как будто на Америку работаем. Пойдем, покажу, как столы переставить, чтобы всобачить пять-шесть человек новеньких.
Едва мы появились в зале, я увидел по спинам, кто в самом деле работал, а кто в отсутствие погоняйла, то есть меня, серфил по инету в поисках развлечений.
– Пожалуй, – сказал я, – надо заблокировать и прием.
– Зачем? – спросил он. – Отправлять нельзя – программный код сопрут, но прием?
– Все, что им нужно, – сказал я, – достану я. Или ты.
Он кивнул и вдруг спросил:
– А что с юристами? Что-нибудь надумал?
Я спросил в удивлении:
– Ты на что намекиваешь?
– На какое-то изменение, – ответил он неуклюже. – Они, конечно, дураки. Даже дураки набитые. Но наш мир настолько богат и расточителен, что и дуракам находится место. Бывает, такие же дураки распределяют фонды и гранты.
От соседнего стола прислушивался Тимур, наконец пихнулся короткими ножками и лихо подкатил в кресле.
– Это в случае, – уточнил он живо, – если хорошие дураки. Импозантные.
– Это как? – спросил я.
– Особые дураки, – пояснил он ехидно. – Дурнее которых уже нет на свете.
– Нет, – возразил Гулько, – я имею в виду – честные дураки. Словом, люди, с которыми нам всегда приятно и уютно общаться.
Тимур задумался, поморщился, но кивнул:
– Вообще-то да. Вон Роман умный, сволочь, но я его больше трех минут на дух не выношу. А вот с тобой общаться приятно, хоть весь день бы беседовал. Только хвали меня больше.
Гулько, не давая себя сбить с мысли, обернулся ко мне:
– Пусть забавляются в остроумии, придурки, но мы ж люди серьезные. Я имею в виду, что в мире, где дураки имеют такое влияние, бывает лучше сделать им шаг навстречу, чем переть против рожна.
Я насторожился:
– Что? И ты готов отказаться от жестокостей в байме? И что будем делать? Нюхать цветочки на полянках? Или кто больше соберет?
Он помотал головой:
– Нет, в реале же не только цветочки собирают! И войны гремят, и зверей убивают… Но уже есть какие-то законы. Времена буссенарства прошли, тут они правы. Мы можем тоже ввести какие-то ограничения. Скажем, не бить каких-то зверей… Одних бить, других – низзя…
Он что-то еще мямлил, потом вообще ушел в сторону и начал жаловаться на соседей: не дают громко музыку включать, а он же не виноват, что стены такие тонкие, но я уже не слушал, голова трещит под напором новых и, надо признать, непривычных мыслей. Сам уже думал над этой проблемкой, а если уж медлительный Гулько что-то чует в воздухе, то самое время остановиться и подумать, с чем столкнулись или на что напоролись.
В любой байме зверей истребляют всех поголовно, смотрят только на лут и количество экспы. Это всегда и везде так было. Хотя в принципе нетрудно разделить зверей на группы. Скажем, этих бить можно и нужно всегда, а вот тех только в особый сезон, охотничий. А самых редких, что в Красной Книге, нельзя вообще. Даже пугать их запрещено, а то нервные, яйценоскость нарушится…
Кроме того, нельзя бить детенышей… ну и что, если в баймах их нет, заведем, это ерунда, зато за убийство будем начислять штрафы. Это, кстати, усложнит байму. У всех традиционно тупая и однообразная зачистка, а у нас будет выборочная. Внесем разнообразие, что уже само по себе хорошо! А от Фонда Защиты Животных можно грант получить или какой-нибудь бонус. Они там против убийства животных и шуб из натурального меха. Нет, за шубы…
Я поймал себя на том, что почти всерьез рассматриваю возможности введения в байму такой хрени. Разозлился, у себя в кабинете отыскал на столе сдвинутый за ненадобностью в кучу потенциального мусора блестящий кусочек картона. На нем надпись: «Социальное равновесие», а под ним буковками помельче: «Тамара Вовк, юрист».
Я набрал номер, на том конце голос прозвучал сразу же, едва закончились щелчки набираемого номера:
– «Социальное равновесие», Тамара Вовк…
– Тамара? – сказал я. – Это Владимир Черновол. Помните, вы заходили к нам с одной весьма необычной идеей?
– Да, – ответила она бесстрастно, – да-да, что-то припоминаю.
Я ухмыльнулся, приятно замечать, когда переигрывают, уж слишком голос холодный и обезличенный, слишком.
– А вот я вас запомнил лучше, – сказал я, – что неудивительно, красивые женщины в памяти остаются лучше, чем умные… Нет-нет, не спешите класть трубку. У меня появились вопросы. И некоторые, так сказать, неясности. Не могли бы мы встретиться?
– Хорошо, – ответила она, – приезжайте, все объясню. Только не сейчас, у меня встреча, потом совещание, а затем разбор и подготовка нужных бумаг… Давайте запишу вас на завтра… после четырнадцати часов в любое время… до восемнадцати.
– В восемнадцать заканчиваете? – поинтересовался я. – Счастливый вы человек. А мы вот до поздней ночи… Хорошо, а если встречу сегодня после работы? Где ваш офис территориально? Могу подъехать к выходу. Если, конечно, вас кто-то уже не встречает…
Она ответила недовольно:
– Я не смешиваю работу и личную жизнь.
Я запротестовал:
– Но я еще не затаскиваю вас в постель! Просто по дороге домой вы сумели бы развеять туман в моих мозгах.
– Вы не так поняли, – ответила она резковато, – я имею в виду, после шести вечера у меня заканчивается рабочая жизнь и начинается личная.
Я сказал с досадой:
– Боитесь переработать? Ладно, проехали… До свидания. Спасибо за разъяснение.
Я уже убирал трубку от уха, когда услышал ее голос:
– Хорошо-хорошо, если это вам так нужно для работы… подъезжайте.
Глава 4
До их юридической конторы минут двадцать, но я выехал за час, не секрет, что творится на дорогах, и хотя знаю все объездные пути через дворы, но я не один такой умный, нашлись и другие, гады, сколько же их за рулем, половина купила права, а половине подарили по пьяни…
Впереди что-то вроде вялотекущей пробки, чувствую, как пошли чаще толчки сердечной мышцы, а тут еще какая-то сволочь ухитрилась умело вклиниться с правого ряда прямо передо мной, и уже поздно давить на газ, разве что садану бампером в задницу. Убивал бы этих сволочей…
Разрешенная скорость – сорок километров в час, иду на пятидесяти, а тут какай-то гад проносится мимо так, будто стою на месте! Ну пусть бы обогнал, ладно, авось там гайцы поймают, а я победно проеду мимо, ухмыляясь, но там впереди раскорячился «КрАЗ» с полным кузовом бетонных блоков, и этот лихач поспешно вклинился в мой ряд аккурат передо мной, сволочь, и ползет, ползет, ползет на двадцати километрах в час, догнать бы да набить морду…
Я пилил за ним, прожигая взглядом ему шины, пробивая заднее стекло и вообще, будь моя воля, незримо крутанул бы ему руль в сторону, чтобы автомобиль этого пятнистого гада вылетел с трассы в канаву, а там вообще заглох.
Фу, наконец-то придурок на стареньких «жигулях», что пилил в левом ряду, догадался уступить дорогу. Его обгоняли, кто смотрел неодобрительно, кто показывал средний палец, а один швырнул шкурками от банана и попал в лобовое стекло. Правильно, вообще такому уроду можно кирпич бросить…
Причиной затора оказалась авария, столкнулись «мерс» и «вольво», выясняли, кто круче. Из-за уродов две полосы заняты, а по оставшейся мы протискивались сорок минут. Если бы наши проклятия срабатывали хоть в сотую часть силы, от гадов остались бы одни тлеющие ошметки. Еще одна пробка, но уже поменьше: посреди дороги застыл дряхлый «жигуль», «закипел», водитель выставил аварийные знаки и, запершись в кабине, ждет, похоже, наступления холодов.
Обливаясь потом, я все же включил кондишен. Хоть и вредный, говорят, но все же к даме, ради нее могу даже кофе на ночь, хоть это тоже ужасно вредно, как сказано в медицинских новостях.
Она вышла элегантная, строгая, очень деловая, разве что роговые очки сменила на широкие темные. Все то же безукоризненное лицо, косметики минимум, хорошая свежая кожа и ясный взгляд.
Я выскочил из машины, открыл дверцу и ждал, чувствуя себя несколько глупо и не в своей тарелке. Среди наших не принято обременять себя мерехлюндиями, Алёна еще та красотка, но никому из нас не придет в голову распахивать перед нею дверь или придвигать ей стул. У нас равноправие полов не на словах, а здесь я как бы и не я…
Впереди что-то вроде вялотекущей пробки, чувствую, как пошли чаще толчки сердечной мышцы, а тут еще какая-то сволочь ухитрилась умело вклиниться с правого ряда прямо передо мной, и уже поздно давить на газ, разве что садану бампером в задницу. Убивал бы этих сволочей…
Разрешенная скорость – сорок километров в час, иду на пятидесяти, а тут какай-то гад проносится мимо так, будто стою на месте! Ну пусть бы обогнал, ладно, авось там гайцы поймают, а я победно проеду мимо, ухмыляясь, но там впереди раскорячился «КрАЗ» с полным кузовом бетонных блоков, и этот лихач поспешно вклинился в мой ряд аккурат передо мной, сволочь, и ползет, ползет, ползет на двадцати километрах в час, догнать бы да набить морду…
Я пилил за ним, прожигая взглядом ему шины, пробивая заднее стекло и вообще, будь моя воля, незримо крутанул бы ему руль в сторону, чтобы автомобиль этого пятнистого гада вылетел с трассы в канаву, а там вообще заглох.
Фу, наконец-то придурок на стареньких «жигулях», что пилил в левом ряду, догадался уступить дорогу. Его обгоняли, кто смотрел неодобрительно, кто показывал средний палец, а один швырнул шкурками от банана и попал в лобовое стекло. Правильно, вообще такому уроду можно кирпич бросить…
Причиной затора оказалась авария, столкнулись «мерс» и «вольво», выясняли, кто круче. Из-за уродов две полосы заняты, а по оставшейся мы протискивались сорок минут. Если бы наши проклятия срабатывали хоть в сотую часть силы, от гадов остались бы одни тлеющие ошметки. Еще одна пробка, но уже поменьше: посреди дороги застыл дряхлый «жигуль», «закипел», водитель выставил аварийные знаки и, запершись в кабине, ждет, похоже, наступления холодов.
Обливаясь потом, я все же включил кондишен. Хоть и вредный, говорят, но все же к даме, ради нее могу даже кофе на ночь, хоть это тоже ужасно вредно, как сказано в медицинских новостях.
Она вышла элегантная, строгая, очень деловая, разве что роговые очки сменила на широкие темные. Все то же безукоризненное лицо, косметики минимум, хорошая свежая кожа и ясный взгляд.
Я выскочил из машины, открыл дверцу и ждал, чувствуя себя несколько глупо и не в своей тарелке. Среди наших не принято обременять себя мерехлюндиями, Алёна еще та красотка, но никому из нас не придет в голову распахивать перед нею дверь или придвигать ей стул. У нас равноправие полов не на словах, а здесь я как бы и не я…