Страница:
Далеко в море показались корабли. Вадим насчитал двенадцать судов. Длинные, ровные, с небольшими квадратными парусами, они шли с помощью двух рядов весел. У самого большого корабля даже три ряда весел… Трирема, главный корабль!
– Пеласги, – сказал рядом с Вадимом знакомый голос. Воин повернулся, Вадим узнал старого певца. На нем, закрывая седой чуб, сверкал остроконечный шлем, в руке свирепо подрагивал странно узкий меч с криво загнутым лезвием. – Протоселены, то есть долунные, как они себя кличут. Дескать, еще Луны на небе не было, когда они здесь появились…
– Друзья или враги? – нетерпеливо допытывались со всех сторон.
Старик помедлил, ответил тяжело:
– Мы одного корня… Еще и сейчас язык почти один, но они давно ушли от Славутича, от наших земель… Кровь у нас одна, но они уже забыли родство, нападают на наши корабли…
Вдоль борта, хищно пригибаясь и не отводя взгляда от приближающихся судов, быстро шел князь. Доспехи на нем блестели, как блестели и зубы, острые, словно у зверя, когда князь оскалился в жестокой усмешке:
– Изготовляются к бою… Видит Сварог, мы не хотели! Но уклоняться от битвы не в обычае нашем. Что ж, не посрамим!
– Не посрамим!
– Чести, а князю славы!
Воины пригнулись, затаились за высокими бортами. Несколько человек собрали в кольца канаты с крючьями на концах. Вадим сидел на корточках, прижавшись к доскам, а по ту сторону плескало бездонное море, доносились звучные шлепающие удары весел триремы – полторы сотни весел!
Вдруг грозно прозвенела над головой первая вражеская стрела!
Колени дрожали, губы начали дергаться. Сердце колотилось так, словно уже отчаянно отбивался, спасая жизнь. Рядом присел крепкий мужик, в глазах блистало грозное веселье.
– Пусть идут, – шепнул он свирепо. – Вина достаточно, попируем, угостим на славу, на вечный покой уложим к рыбам в гости!
Вадим судорожно кивнул, ответить не в силах. Издали донеслись хриплые от ярости крики, зазвенело оружие. Над головой снова свистнуло, хлестко ударили стрелы, упала на руки срезанная с борта мокрая щепочка, но тут корабль содрогнулся, будто налетел на каменную стену, затрещал борт.
Вадима бросило на доски. Рядом вскакивали люди, грозно крича, метали копья, взвились веревки с крючьями. Вадим вместо волн увидел за бортом целое море шлемов с гребнями из перьев: палуба чужого корабля оказалась намного ниже, но пеласги первыми забросили крючья и теперь, победно крича, подтягивали их корабль к своему, огромному и широкому, как городская площадь.
Мелькнули доспехи князя, он на миг остановился у борта, звонко и страшно крикнул:
– Вперед!.. Не посрамим! Слава!
Воины прыгали вслед, секли мечами, теснили щитами, дабы дать простор, чтобы спрыгивали свои, атакующие пеласги замялись, наткнувшись на сопротивление, которое так мгновенно перешло в ответное нападение.
Вадим вдруг ощутил, что тело ему не подчиняется, что его взяла и повела мощная неведомая сила, с которой ему не совладать.
– Вперед! – яростно закричал он и вскочил на борт. – Слава!
Выступили слезы облегчения, нет, полились по лицу, он даже разрыдался почему-то, его тут же сшибли, едва оказался на чужой палубе, два копья ударили в грудь, скользнули по панцирю, он вывернулся, одно копье отвел в сторону, за другое рванул так, что едва не вывернул противнику руки, и с наслаждением швырнул чужака на палубу под ноги прыгающих сверху.
Еще одно копье больно садануло в бок. Он отскочил с непривычной для себя ловкостью, закрылся щитом, тут же наискось рубанул по оголенной шее врага.
Пеласгов было впятеро больше, но закованные в булат воины молча и упорно теснили их по кораблю, секли, сбивали за борт, усеивали палубу телами, ибо у пеласгов доспехи закрывали только голову и грудь, лишь у немногих были еще легкие поножи и наручи. Лучники же, перебежав к носу, торопливо расстреливали столпившихся там пеласгов: каждый быстро выпускал стрелу, тут же хватал другую, почти каждая находила цель.
Вадим, яростно прорубаясь к мачте, увидел, как с другой стороны к триреме быстро скользнул другой корабль, ударился бортом. Оттуда сразу посыпались с грозным кличем воины. Пеласги стихли, разом перешли к глухой обороне, сгрудились в центре корабля вокруг мачты.
Во главе воинов со второго корабля летел… побратим Иваш! Такой же, каким являлся во сне: в красном плаще, русобородый, статный. Он и сейчас кричал весело, весь светлый и красивый:
– Вадим!.. Друже!
Вадим отбил удар пеласга, поймал на обманное движение, обрушил меч на незащищенное плечо. Иваш пробился, стал рядом. Вадим ощутил несказанное облегчение – брата не было, одинокий ребенок, а тут побратим, больше, чем брат! – но страшное воспоминание ударило, как молния, опалило возбужденный мозг.
И почти сразу же, расшвырнув воинов, вперед вырвался гигант в доспехах – башня из металла, в одной руке меч в половину человеческого роста, в другой – огромный щит. Голова с пивной котел, сквозь прорезь в шлеме брызнули злобой ямы глаз. Вадим успел заметить налитые кровью белки. Гигант взревел, прыгнул с неожиданной легкостью, палуба затрещала, меч рассек воздух…
Вадим похолодел, руки стали ватными. Щит неуверенно дернулся вверх, но страшный удар остро рванул кисть, плечо ожгло. Половинки щита запрыгали по палубе, а меч великана, сорвав пластинку панциря с плеча, ссек огромный кусок доски с борта, перерубив толстые гвозди.
Сбоку крикнул Иваш, отвлекая гиганта. Вадим споткнулся, отступая, а гигант, хищно пригибаясь, уже почти рассекал его пополам, но сбоку блеснул шлемом Иваш, отчаянно ударил пеласга обломком меча. Гигант мгновенно повернулся, Иваш отскочил неудачно, запутался в снастях, пеласг замахнулся, и Вадим увидел, как на левом боку врага чудовищные мускулы раздвинули пластины доспехов…
Сцепив зубы, теряя сознание от страха, он бросил себя вперед и, когда гигант навис над Ивашем, по панцирю огромного пеласга скользнуло лезвие меча… Вадим почти промахивался, но последним усилием воли обеими руками направил острие между полосками металла.
Меч вошел тяжело, словно гигант был из дерева. Страшный крик тряхнул корабль. Вадим увидел перед собой в прорези шлема бешеные глаза гиганта, доски ушли из-под ног, голова взорвалась от резкой боли, палуба ринулась навстречу, сверху рухнула тяжелая, как слон, волна, удушила, потащила в себе вдоль бесконечного борта.
Кто-то наступил ему на пальцы. Он с трудом поднялся на колени. Кровь бежала с разбитого лица, вся одежда промокла и отяжелела. Лязг оружия и шум боя быстро стихали, лишь изредка доносился крик – это воины находили укрывшихся, деловито приканчивали и бросали за борт.
– Вадим, ты жив?
Сильные пальцы подхватили его под руки. Иваш счастливо смеялся, тряс за плечи.
– Ты жив, – выдохнул Вадим.
– Да. Свалили чудище мерзостное… Как ты его ловко поцелил!
– Ты жив… жив…
Он дрожал, ему казалось, что тело плавится и принимает другую форму, каждая косточка трясется, ищет себе место, но находит другое, каждый нерв дрожит и, успокаиваясь, тоже, однако, сцепляется с себе подобными уже в других местах, но впервые перемен не боялся.
– Мы живы, – сказал Иваш ликующе. – И жить нам, друже, вечно!
Он обнимал Вадима, а тот невольно думал о вмешательстве в события. Ведь Иваш должен был погибнуть… Как отразится на будущем?
Палуба резко накренилась. Он ухватился за мачту, ветром забросило клочья пены ему в лицо, он инстинктивно зажмурился, и тут же наступившая тишина оглушила, в ушах раздался пронзительный звон. Он оглянулся, еще не узнавая огромный зал и аппаратуру вдоль стен.
Люди в белых халатах замерли, подавшись в креслах к большому экрану, где медленно исчезало огромное лицо Иваша, и сквозь струйку крови на его щеке уже просвечивало оборудование лаборатории.
Старший медик оглянулся, вскочил:
– О, вы уже вернулись!.. Большое спасибо вам, каждый кадр – неоценимое сокровище. Я был прав, ваша закомплексованность оказалась фактором благоприятным. Даже жаль, что теперь вам в прошлое уже нельзя.
Вадим, не слушая его, кивнул рассеянно, пожал всем руки и вышел. Нельзя так нельзя. Прошлое отныне с ним навсегда.
Улица встретила рассеянным утренним светом. Каменный город выглядел надежным, вечным, всегдашним.
Возле его дома на углу толпились туристы, ожидающе оглядывались на двери соседнего подъезда. Загорелый атлет с гитарой, весь в бицепсах и в яркой майке с чужой надписью бил всей пятерней по струнам, стучал по деке, провоцировал своих рюкзачников на песню. Все держались весело, размашисто, подчеркивая необычность людей, которые выезжают за город на природу на целый день.
Когда Вадим шел мимо, из подъезда выбежала Татьяна. Рюкзачок за ее спиной еще больше оттянул плечи назад, придав ей вид женщины модно беспомощной и беззащитной, чтобы любой слабак ощутил себя рядом с нею мужчиной. Туристы восторженно заорали, гитарист сыграл туш.
Вадим холодно отодвинул их взглядом с дороги. Прошел он весь как из гранита, с развернутыми плечами, твердым лицом. Она и эти, не желающие воскресить в себе прошлое, люди-однодневки…
Татьяна кивнула приятельски, тут же забыв о нем. Он ответил нейтрально, даже благожелательно. Она запнулась, оглянулась в красивом полуобороте, ресницы удивленно взлетели:
– Кстати… где ты был эти дни?
– В морских походах, – ответил он непривычно сильным голосом.
– Откуда ты?.. А, побывал? Разрешили?.. Да погоди же! Что-то ты какой-то… Слушай, – вдруг заторопилась она нервно, то избегая его взгляда, то жадно обшаривая глазами его лицо, – если не хочешь с нами, то могу я… Погоди же! Могу остаться. В конце концов, и на прудах ничего.
Туристы притихли. Загорелый было выдвинулся, выпячивая челюсть, но, перехватив взгляд Вадима, стих, уменьшился в размерах.
Вадим отмахнулся:
– Езжай! Какие там пруды. Работы много! Езжай-езжай! Счастливо отдохнуть, ребята. Устали, поди, наработались за свою жизнь.
Он поднимался к себе легко, пружинисто, впервые не цепляясь за перила. И темные тени в подъезде уже не заставляли сжиматься…
Какие тени? Он сам искал их и рубил под корень, очищая мир. Где мечом, где словом, но мир с каждым поколением светлел хоть чуть-чуть…
Он, Вадим Явор, рубился с врагами, водил корабли, а в страшную ночь Атлантиды успел добежать до корабля! Его миллионолетняя цепь жизни вынырнула из пещеры и протянулась до этой минуты… От него зависит: из темного вчера потянется ли цепь в светлое завтра, или же он, трус и неврастеник – ладно, бывший, – оборвет ее?
Ноги несли его со ступеньки на ступеньку. Не оборвет… Те люди имеют право на жизнь. Он просто обязан.
Гм, только одно. Если вдруг его далекому потомку понадобится скользнуть в нынешнее время за поддержкой… Что ж, надо, чтобы он ее нашел.
Абсолютный развод
– Пеласги, – сказал рядом с Вадимом знакомый голос. Воин повернулся, Вадим узнал старого певца. На нем, закрывая седой чуб, сверкал остроконечный шлем, в руке свирепо подрагивал странно узкий меч с криво загнутым лезвием. – Протоселены, то есть долунные, как они себя кличут. Дескать, еще Луны на небе не было, когда они здесь появились…
– Друзья или враги? – нетерпеливо допытывались со всех сторон.
Старик помедлил, ответил тяжело:
– Мы одного корня… Еще и сейчас язык почти один, но они давно ушли от Славутича, от наших земель… Кровь у нас одна, но они уже забыли родство, нападают на наши корабли…
Вдоль борта, хищно пригибаясь и не отводя взгляда от приближающихся судов, быстро шел князь. Доспехи на нем блестели, как блестели и зубы, острые, словно у зверя, когда князь оскалился в жестокой усмешке:
– Изготовляются к бою… Видит Сварог, мы не хотели! Но уклоняться от битвы не в обычае нашем. Что ж, не посрамим!
– Не посрамим!
– Чести, а князю славы!
Воины пригнулись, затаились за высокими бортами. Несколько человек собрали в кольца канаты с крючьями на концах. Вадим сидел на корточках, прижавшись к доскам, а по ту сторону плескало бездонное море, доносились звучные шлепающие удары весел триремы – полторы сотни весел!
Вдруг грозно прозвенела над головой первая вражеская стрела!
Колени дрожали, губы начали дергаться. Сердце колотилось так, словно уже отчаянно отбивался, спасая жизнь. Рядом присел крепкий мужик, в глазах блистало грозное веселье.
– Пусть идут, – шепнул он свирепо. – Вина достаточно, попируем, угостим на славу, на вечный покой уложим к рыбам в гости!
Вадим судорожно кивнул, ответить не в силах. Издали донеслись хриплые от ярости крики, зазвенело оружие. Над головой снова свистнуло, хлестко ударили стрелы, упала на руки срезанная с борта мокрая щепочка, но тут корабль содрогнулся, будто налетел на каменную стену, затрещал борт.
Вадима бросило на доски. Рядом вскакивали люди, грозно крича, метали копья, взвились веревки с крючьями. Вадим вместо волн увидел за бортом целое море шлемов с гребнями из перьев: палуба чужого корабля оказалась намного ниже, но пеласги первыми забросили крючья и теперь, победно крича, подтягивали их корабль к своему, огромному и широкому, как городская площадь.
Мелькнули доспехи князя, он на миг остановился у борта, звонко и страшно крикнул:
– Вперед!.. Не посрамим! Слава!
Воины прыгали вслед, секли мечами, теснили щитами, дабы дать простор, чтобы спрыгивали свои, атакующие пеласги замялись, наткнувшись на сопротивление, которое так мгновенно перешло в ответное нападение.
Вадим вдруг ощутил, что тело ему не подчиняется, что его взяла и повела мощная неведомая сила, с которой ему не совладать.
– Вперед! – яростно закричал он и вскочил на борт. – Слава!
Выступили слезы облегчения, нет, полились по лицу, он даже разрыдался почему-то, его тут же сшибли, едва оказался на чужой палубе, два копья ударили в грудь, скользнули по панцирю, он вывернулся, одно копье отвел в сторону, за другое рванул так, что едва не вывернул противнику руки, и с наслаждением швырнул чужака на палубу под ноги прыгающих сверху.
Еще одно копье больно садануло в бок. Он отскочил с непривычной для себя ловкостью, закрылся щитом, тут же наискось рубанул по оголенной шее врага.
Пеласгов было впятеро больше, но закованные в булат воины молча и упорно теснили их по кораблю, секли, сбивали за борт, усеивали палубу телами, ибо у пеласгов доспехи закрывали только голову и грудь, лишь у немногих были еще легкие поножи и наручи. Лучники же, перебежав к носу, торопливо расстреливали столпившихся там пеласгов: каждый быстро выпускал стрелу, тут же хватал другую, почти каждая находила цель.
Вадим, яростно прорубаясь к мачте, увидел, как с другой стороны к триреме быстро скользнул другой корабль, ударился бортом. Оттуда сразу посыпались с грозным кличем воины. Пеласги стихли, разом перешли к глухой обороне, сгрудились в центре корабля вокруг мачты.
Во главе воинов со второго корабля летел… побратим Иваш! Такой же, каким являлся во сне: в красном плаще, русобородый, статный. Он и сейчас кричал весело, весь светлый и красивый:
– Вадим!.. Друже!
Вадим отбил удар пеласга, поймал на обманное движение, обрушил меч на незащищенное плечо. Иваш пробился, стал рядом. Вадим ощутил несказанное облегчение – брата не было, одинокий ребенок, а тут побратим, больше, чем брат! – но страшное воспоминание ударило, как молния, опалило возбужденный мозг.
И почти сразу же, расшвырнув воинов, вперед вырвался гигант в доспехах – башня из металла, в одной руке меч в половину человеческого роста, в другой – огромный щит. Голова с пивной котел, сквозь прорезь в шлеме брызнули злобой ямы глаз. Вадим успел заметить налитые кровью белки. Гигант взревел, прыгнул с неожиданной легкостью, палуба затрещала, меч рассек воздух…
Вадим похолодел, руки стали ватными. Щит неуверенно дернулся вверх, но страшный удар остро рванул кисть, плечо ожгло. Половинки щита запрыгали по палубе, а меч великана, сорвав пластинку панциря с плеча, ссек огромный кусок доски с борта, перерубив толстые гвозди.
Сбоку крикнул Иваш, отвлекая гиганта. Вадим споткнулся, отступая, а гигант, хищно пригибаясь, уже почти рассекал его пополам, но сбоку блеснул шлемом Иваш, отчаянно ударил пеласга обломком меча. Гигант мгновенно повернулся, Иваш отскочил неудачно, запутался в снастях, пеласг замахнулся, и Вадим увидел, как на левом боку врага чудовищные мускулы раздвинули пластины доспехов…
Сцепив зубы, теряя сознание от страха, он бросил себя вперед и, когда гигант навис над Ивашем, по панцирю огромного пеласга скользнуло лезвие меча… Вадим почти промахивался, но последним усилием воли обеими руками направил острие между полосками металла.
Меч вошел тяжело, словно гигант был из дерева. Страшный крик тряхнул корабль. Вадим увидел перед собой в прорези шлема бешеные глаза гиганта, доски ушли из-под ног, голова взорвалась от резкой боли, палуба ринулась навстречу, сверху рухнула тяжелая, как слон, волна, удушила, потащила в себе вдоль бесконечного борта.
Кто-то наступил ему на пальцы. Он с трудом поднялся на колени. Кровь бежала с разбитого лица, вся одежда промокла и отяжелела. Лязг оружия и шум боя быстро стихали, лишь изредка доносился крик – это воины находили укрывшихся, деловито приканчивали и бросали за борт.
– Вадим, ты жив?
Сильные пальцы подхватили его под руки. Иваш счастливо смеялся, тряс за плечи.
– Ты жив, – выдохнул Вадим.
– Да. Свалили чудище мерзостное… Как ты его ловко поцелил!
– Ты жив… жив…
Он дрожал, ему казалось, что тело плавится и принимает другую форму, каждая косточка трясется, ищет себе место, но находит другое, каждый нерв дрожит и, успокаиваясь, тоже, однако, сцепляется с себе подобными уже в других местах, но впервые перемен не боялся.
– Мы живы, – сказал Иваш ликующе. – И жить нам, друже, вечно!
Он обнимал Вадима, а тот невольно думал о вмешательстве в события. Ведь Иваш должен был погибнуть… Как отразится на будущем?
Палуба резко накренилась. Он ухватился за мачту, ветром забросило клочья пены ему в лицо, он инстинктивно зажмурился, и тут же наступившая тишина оглушила, в ушах раздался пронзительный звон. Он оглянулся, еще не узнавая огромный зал и аппаратуру вдоль стен.
Люди в белых халатах замерли, подавшись в креслах к большому экрану, где медленно исчезало огромное лицо Иваша, и сквозь струйку крови на его щеке уже просвечивало оборудование лаборатории.
Старший медик оглянулся, вскочил:
– О, вы уже вернулись!.. Большое спасибо вам, каждый кадр – неоценимое сокровище. Я был прав, ваша закомплексованность оказалась фактором благоприятным. Даже жаль, что теперь вам в прошлое уже нельзя.
Вадим, не слушая его, кивнул рассеянно, пожал всем руки и вышел. Нельзя так нельзя. Прошлое отныне с ним навсегда.
Улица встретила рассеянным утренним светом. Каменный город выглядел надежным, вечным, всегдашним.
Возле его дома на углу толпились туристы, ожидающе оглядывались на двери соседнего подъезда. Загорелый атлет с гитарой, весь в бицепсах и в яркой майке с чужой надписью бил всей пятерней по струнам, стучал по деке, провоцировал своих рюкзачников на песню. Все держались весело, размашисто, подчеркивая необычность людей, которые выезжают за город на природу на целый день.
Когда Вадим шел мимо, из подъезда выбежала Татьяна. Рюкзачок за ее спиной еще больше оттянул плечи назад, придав ей вид женщины модно беспомощной и беззащитной, чтобы любой слабак ощутил себя рядом с нею мужчиной. Туристы восторженно заорали, гитарист сыграл туш.
Вадим холодно отодвинул их взглядом с дороги. Прошел он весь как из гранита, с развернутыми плечами, твердым лицом. Она и эти, не желающие воскресить в себе прошлое, люди-однодневки…
Татьяна кивнула приятельски, тут же забыв о нем. Он ответил нейтрально, даже благожелательно. Она запнулась, оглянулась в красивом полуобороте, ресницы удивленно взлетели:
– Кстати… где ты был эти дни?
– В морских походах, – ответил он непривычно сильным голосом.
– Откуда ты?.. А, побывал? Разрешили?.. Да погоди же! Что-то ты какой-то… Слушай, – вдруг заторопилась она нервно, то избегая его взгляда, то жадно обшаривая глазами его лицо, – если не хочешь с нами, то могу я… Погоди же! Могу остаться. В конце концов, и на прудах ничего.
Туристы притихли. Загорелый было выдвинулся, выпячивая челюсть, но, перехватив взгляд Вадима, стих, уменьшился в размерах.
Вадим отмахнулся:
– Езжай! Какие там пруды. Работы много! Езжай-езжай! Счастливо отдохнуть, ребята. Устали, поди, наработались за свою жизнь.
Он поднимался к себе легко, пружинисто, впервые не цепляясь за перила. И темные тени в подъезде уже не заставляли сжиматься…
Какие тени? Он сам искал их и рубил под корень, очищая мир. Где мечом, где словом, но мир с каждым поколением светлел хоть чуть-чуть…
Он, Вадим Явор, рубился с врагами, водил корабли, а в страшную ночь Атлантиды успел добежать до корабля! Его миллионолетняя цепь жизни вынырнула из пещеры и протянулась до этой минуты… От него зависит: из темного вчера потянется ли цепь в светлое завтра, или же он, трус и неврастеник – ладно, бывший, – оборвет ее?
Ноги несли его со ступеньки на ступеньку. Не оборвет… Те люди имеют право на жизнь. Он просто обязан.
Гм, только одно. Если вдруг его далекому потомку понадобится скользнуть в нынешнее время за поддержкой… Что ж, надо, чтобы он ее нашел.
Абсолютный развод
Председатель суда с сочувствием смотрел на их измученные лица, иссохшие губы, желтую кожу и темные круги под воспаленными глазами.
– Нам нужен развод, – заявила женщина.
– Если вы твердо решили, – сказал председатель, – то все можно было сделать еще в районном суде…
Мужчина прервал устало:
– Обычный развод нас не устраивает. Мы уже расставались, но потом, как ни проклинали себя за слабость, оказывались вместе снова… Жили, это был ад для обоих, снова расходились. Однажды даже разъехались на разные континенты, но через две недели каким-то образом снова оказались вместе…
– Нам нужен развод абсолютный! – сказала женщина неистово. Голос ее был хриплый, страстный. – Безвозвратный развод! Мы просим направить нас в Службу Времени, что распределяет людей по эпохам, наиболее соответствующим им по складу характера.
Председатель испытующе посмотрел на них, поморщился:
– Все прямо помешались на этой службе. Еще надо доказать, что вы родились не в своей эпохе. Так сказать, слишком рано или слишком поздно…
– А если докажем? – спросила женщина жадно.
Председатель помедлил, сказал неохотно:
– В принципе… в принципе возможно, хотя шансы мизерные. Почему? Объяснят в Службе Времени. Извините, недостаток времени…
Он поднялся, опираясь обеими руками о стол, в полировке отразился по пояс, став похожим на карточного короля.
Они вышли из кабинета.
– Не король, валет, – буркнул мужчина вполголоса.
– Что? – не поняла женщина.
– Это валет, а к королю сейчас идем.
Время было неудачное, потому что улицу запрудил народ, что валил из расположенных рядом двух заводов. Приходилось буквально проталкиваться, ибо навстречу шли крепкие молодые парни, здоровые девушки, у которых трудовой день не отбил желания наскоро помыться и бежать в дискотеку.
Она хмурилась, кусала губы.
– Ненавижу, – вдруг сказала люто. – Ненавижу эти взгляды! Смотрят, будто раздевают.
– У тебя фигура сказочная, – согласился он безучастно. – А засматриваются потому, что не знают твоего характера…
– Скоты, – заявила она все с той же ненавистью, еще больше воспламенившись, сатанея от его слов, – хотела уже щеки поцарапать, шрамами обезобразиться, вот уже волосы срезала, темные очки не снимаю…
– Идиотка, – сказал он. – Теперь как тифозная.
– И все равно липнут! – отрезала она свирепо. – Все равно смотрят, все равно пытаются… Я же вижу, что хотят эти полуживотные! Живут одной своей оболочкой, пустые, абсолютно пустые внутри!
Он промолчал, только с бессознательным мужским кокетством напряг мышцы и дальше шел рядом весь в литых мускулах, могучий, налитый красотой античного бога.
Уже не разговаривая, они шли дальше, пока не вышли к серому шестиэтажному зданию грубой довоенной постройки. Подъезд пахнул сыростью, неуютом, провел по узкому коридору, нехотя вывел на лестницу, где марши показались бесконечными…
Они прошли первый контроль, второй, третий – наследие времен, когда от желающих убежать из своей эпохи отбоя не было, – попетляли по коридорам, пока нашли кабинет администратора.
К удивлению, кабинет оказался прост, мал, а сам администратор, живой, как ртуть, румяный и весь улыбающийся, вскочил им навстречу, словно обрадовался избавлению от безделья:
– Здравствуйте! Чем могу быть полезен?
– Здравствуйте, – ответил мужчина.
Он протянул решение суда. Администратор прочел, омрачился на миг, но тут же сказал с наигранным оптимизмом:
– Итак, Наталья и Олег Тропинины оставляют в прошлом даже совместную фамилию… Ну, чему быть, того не миновать! Раз уж случилось, давайте решать вместе.
– А что решать? – возразила Наталья нервно. – Все решено. Настаиваем на своем праве жить в эпохах, наиболее близких нам по психике, по характерам.
Администратор повернулся к Олегу:
– И вы настаиваете?
– Со всей решимостью. Как можно скорее!
– Присядьте, присядьте, пожалуйста… Дело не в том, чтобы определить, так сказать, вашу эпоху… Трудности в том, чтобы пристроить вас там. Перенос в классическом варианте невозможен, мы и щепочки не в состоянии передвинуть ни назад, ни вперед и на секунду…
– Мы это знаем, – сказал Олег нетерпеливо.
– Да, это все знают. Остается лишь обмен личностями со своим предком. Или потомком. Обмен по прямой генетической линии, обмен не телами – личностями. Понимаете? И то лишь в случае, если наша эпоха им подходит больше, чем своя.
– Да, мы об этом читали.
– Эк, читали, слышали… А представляете? Здесь, в чужом для вас мире, вы все же прижились, привыкли. А там?
– Приживемся, – сказал Олег мрачно. – Согласно кодексу о развитии личности мы имеем право жить в эпохе, которой больше всего соответствуем.
Администратор развел руками. Олег и Наталья сидели мрачные, исполненные решимости, и он, сделав несколько переключений, встал из-за пульта.
– Прошу в машинный зал. Проверим, действительно ли вы больше подходите для других эпох. Признаться, эти случаи довольно редкие… Но даже если вы и не от времени сего, то вряд ли отыщутся по вашей генетической линии тоже родившиеся не вовремя.
Уже в коридоре Олег спросил с надеждой:
– А если… отыщутся?
– Тогда сразу же и обменяем.
Он не поверил:
– Прямо сегодня?
Наталья тоже вся вспыхнула. Глаза зажглись. Администратор сказал небрежно:
– Это займет не больше получаса. Теперь это упростилось, умеем.
Они прошли в большой зал. Когда-то здесь сняли перекрытие между этажами, и теперь в центре помещения размещался вытянутый пульт, с которого следили за блоками ЭВМ, занимавшей все четыре стены.
Двое механиков молча подсоединяли Олега и Наталью к зондирующим комплексам, а администратор, блестя глазами, с удовольствием плюхнулся в кресло, сказал благожелательно:
– Как ни странно, но люди разных эпох легко взаимозаменяемы! А ведь сперва казалось, что перед человеком, скажем, десятого или первого века и нашим временем преграда прямо неодолимая!
Олег, поворачиваясь, как кукла, в руках техников, буркнул:
– А разве не так? Или и у них были самолеты, трамваи…
– В том-то и дело, что не так! Что техника? Человек в прошлые века, когда переезжал из страны в страну, тоже сталкивался с новыми обычаями, языком, нравами, одеждой, моралью… Даже моралью! Технику не обязательно понимать. Не всякий наш человечек понимает, что происходит, когда он включает телевизор! У них, у древних, были вещи помогущественнее…
– Например?
Администратор хитро посмотрел, засмеялся:
– Вижу, настроились услышать про атомные станции древних, летающие корабли атлантов, термоядерный синтез в Лемурии, словом, все ту же технику. Не отпирайтесь, по глазам вижу. Но техника – это так мало… Как будто уровень цивилизации измеряется по технической мощи!
Опутанные проводами, обвешанные датчиками, они оба смотрели недоверчиво и непонимающе.
– Эх, как бы вам попроще… Вот человек без всякого научного или технического образования еще в 544 году до нашей эры создал свой путь развития личности и общества, не будем дискутировать – прав или не прав, – но вот и сейчас у него есть последователи в ряде стран… Или совсем неграмотные сын плотника и погонщик верблюдов создали один за другим с интервалом в 600 лет религиозно-этические учения, и вот сейчас вся мощь нашей науки не может окончательно вышибить их, опровергнуть! А вы говорите – дикари. Они были поразвитее нас в иных вопросах. Важных вопросах. А что науки не знали, на трамваях не ездили, синтетического мяса не ели, то это еще не значит, что мы культурнее.
Их усадили, на экранах пошла пляска кривых, замигали лампы. Подошли еще специалисты.
Администратор продолжал с энтузиазмом:
– Культура сохраняется при одном условии: если впитываются достижения прошлых веков, развиваются! А у нас? С наукой приобрели многое, а сколько потеряли? Спохватились теперь, наверстываем… Да, вы угадали, путем перемешивания человечества из разных эпох – тоже. Ведь не дикарей запускаем к ним!
Один из техников пробурчал:
– До сих пор не пойму, как они уживаются…
– Уживаются? – откликнулся администратор живо. – Мгновенно начинают действовать! Нам в своем сложнейшем мире кажется, что нашими крохотными усилиями ничего не изменишь, потому и не пытаемся, а эти приходят из племени, которое все умещалось в одном городище, а вокруг чужие, потому каждый поневоле участвует в «Международных» делах, впрочем, можно без кавычек, воюет, защищает, утверждает… Словом, каждый, кроме того, что скотовод и землепашец, еще и государственный деятель! Если что-то не так, тут же орет, что, дескать, не с печенегами надо воевать, а с хазарами или берендеями… И нередко его голос бывал решающим!
Техники сняли с побледневшей Натальи провода.
Администратор покосился на табло, но продолжал:
– Скажите, вам нравится постройка города-спутника в космосе?
– Нет, – ответила она.
– Нет, – ответил и Олег так же тускло, – я против.
– А почему не протестуете?
– А что я могу? Там академики, а я механик стиральных машин.
– Вот-вот! Даже в таком пустяке пасуете. А те, из других эпох, не молчат!
Он спохватился, встретившись глазами с Натальей.
Она была измучена, на ее лице было написано: когда же этот дурак заткнется, им же плохо, очень плохо, как он не видит?
– Извините, – сказал администратор, вскакивая. Он побледнел. – Токую, как тетерев… Сейчас сделаем все, что сможем. Зондирование закончено, можно попытаться с обменом. Если не получится, не взыщите…
В левой части зала над полом возвышалась на полметра металлическая плита. Отполированная, она рассыпала лучики, и каждый, попадая в сердце, колол, как острое стекло.
– Да, – сказал за спиной администратор сочувствующе, – это конец…
Они одновременно поднялись на плиту. Олег инстинктивно повернулся спиной, чтобы даже в этот момент не видеть женщину, которая истерзала ему душу. Она встала рядом, тоже отворачивая лицо, на котором были отвращение и ненависть.
– Вы приняли тяжелое решение, – сказал администратор.
– Включайте! – закричали оба в один голос с болью.
Ревнули машины, едва слышно завибрировал пол. Воздух в зале сгустился, потемнел, внезапно все сожгла яркая вспышка, их выдернуло из плоти, страшный вихрь подхватил и понес через силовые поля, тьму, пространство, время, галактики…
Олег с трудом переждал тьму, борясь с тошнотой и слабостью. Когда зрение прояснилось, увидел хорошо обставленную комнату, книжный стеллаж во всю стену, широкий диван, добротный письменный стол, на котором возвышалась пузатая настольная лампа, с низкого потолка падал странный свет, высвечивая массивный чернильный прибор, телефонный аппарат.
Под ним было мягко, в стенах приглушенно шуршало. Он сидел в глубоком кресле, прямо перед ним стоял телевизор. Кресло заурядное, имитация под старину, телевизор «Электрон-718», у него тоже такой был, пока не купил получше…
Он же должен был перенестись в будущее! Однако похоже на его время, даже на предыдущие годы…
Он вскочил, быстро обошел комнату. Слева дверь, толкнул осторожно. Не подалась, подергал за ручку, нажал плечом, створка вдруг исчезла, и он влетел в другую комнату, такую же, только обои другие да телевизора нет, а так все те же книжные полки, стенка, стол, кресла, картины на стенах…
Еще дальше – широкие окна, дверь. Угадывается свет, но увидеть ничего нельзя, похоже, стекла полароидные.
Нажал уже испытанным способом, створка исчезла, ударило свежим ветром, он по инерции выскочил на балкон, налетел на перила.
Под ним сказочный город! Его город, потому что некоторые здания строили еще при нем, он узнал их, теперь они выглядели жестоковатыми архаизмами среди новых, светлых и радостных. Исполинские дома соседствуют с крохотными, словно бы вынырнувшими из русских сказок, блестят широкие ленты автомагистралей, извиваются узкие дорожки парков… Пронеслись над зданиями бесшумные вертолеты с крупными буквами ГАИ на боках и днище…
Он жадно рассматривал дома. Лоджия, разделенная на секции, шла вдоль всего этажа. Он опустил голову, рассматривая этаж внизу, но интересного ничего нет, дом построен еще в прошлом веке, еще в его времени…
В сторонке щелкнуло. Олег быстро обернулся. В соседнюю секцию вошла, сладко зевая и протирая кулачками глаза… молодая женщина. Совершенно обнаженная, ее распущенные волосы, блестящие и тяжелые, как жидкое золото, падали до поясницы, закручивались там в крупные локоны. Явно молодая, сильная, в броне загара, длинноногая и с развитой грудью, она показалась ему изящной статуэткой античных времен, разве что плечи выглядели жалобными из-за худобы, и ключицы выступали излишне резко…
Наконец она перестала тереть глаза, обнаружила Олега, что, прижавшись к перилам, обалдело и радостно смотрел на нее во все глаза.
– Ах, вы уже встали, Валентин, – сказала женщина с легкой гримаской. – Я не знала, что вы решили подняться рано. Сейчас накину что-нибудь, чтобы не смущать ваши старомодные вкусы.
Лицо ее было неправильное, юное, скуластое, глаза огромнейшие, ярко-зеленые, а когда взглянула на Олега, у того перехватило дыхание и пересохло во рту. Она шагнула обратно, а он ошалело пролепетал в спину, изящнее которой еще не встречал:
– Что вы!.. Совсем напротив… Останьтесь! Извините, если я такое говорил.
Женщина вернулась почти сразу же. Тугие голубые шорты плотно обтягивали ее широкие бедра, в остальном она осталась такой же: с обнаженными плечами и грудью, голыми длинными ногами, где золотистый пушок искрился, как мириады солнышек, поясок туго стягивал тонкую талию. Она была налита до краев молодостью и красотой, глаза смотрели пытливо. В руке она держала маечку, но глаза ее – огромные, широко расставленные – внимательно изучали Олега, он же пытался смотреть ей в лицо, но его взгляд, выдавая ступеньку культуры хозяина, сползал, скользил по ее фигуре.
– Вы изменились, – сказала женщина наконец. – Раньше бы так не сказали… Или обмен удался? Вы все твердили, что рождены для прошлых эпох.
Олег с трудом оторвал взгляд. В ушах звенело, мир вне этого балкона потерял очертания, стал неинтересен, исчез вовсе.
– Вы правы… Меня зовут Олег, я из прошлого века. Из 1999 года. А как зовут вас?
– Татьяна Осинина. Держитесь вы хорошо… Адаптация почти мгновенная! Завтракали?
Маечку она небрежно отбросила, и Олег вздохнул с облегчением. Она перехватила его взгляд, раздвинула губы в предостерегающей улыбке:
– Нам нужен развод, – заявила женщина.
– Если вы твердо решили, – сказал председатель, – то все можно было сделать еще в районном суде…
Мужчина прервал устало:
– Обычный развод нас не устраивает. Мы уже расставались, но потом, как ни проклинали себя за слабость, оказывались вместе снова… Жили, это был ад для обоих, снова расходились. Однажды даже разъехались на разные континенты, но через две недели каким-то образом снова оказались вместе…
– Нам нужен развод абсолютный! – сказала женщина неистово. Голос ее был хриплый, страстный. – Безвозвратный развод! Мы просим направить нас в Службу Времени, что распределяет людей по эпохам, наиболее соответствующим им по складу характера.
Председатель испытующе посмотрел на них, поморщился:
– Все прямо помешались на этой службе. Еще надо доказать, что вы родились не в своей эпохе. Так сказать, слишком рано или слишком поздно…
– А если докажем? – спросила женщина жадно.
Председатель помедлил, сказал неохотно:
– В принципе… в принципе возможно, хотя шансы мизерные. Почему? Объяснят в Службе Времени. Извините, недостаток времени…
Он поднялся, опираясь обеими руками о стол, в полировке отразился по пояс, став похожим на карточного короля.
Они вышли из кабинета.
– Не король, валет, – буркнул мужчина вполголоса.
– Что? – не поняла женщина.
– Это валет, а к королю сейчас идем.
Время было неудачное, потому что улицу запрудил народ, что валил из расположенных рядом двух заводов. Приходилось буквально проталкиваться, ибо навстречу шли крепкие молодые парни, здоровые девушки, у которых трудовой день не отбил желания наскоро помыться и бежать в дискотеку.
Она хмурилась, кусала губы.
– Ненавижу, – вдруг сказала люто. – Ненавижу эти взгляды! Смотрят, будто раздевают.
– У тебя фигура сказочная, – согласился он безучастно. – А засматриваются потому, что не знают твоего характера…
– Скоты, – заявила она все с той же ненавистью, еще больше воспламенившись, сатанея от его слов, – хотела уже щеки поцарапать, шрамами обезобразиться, вот уже волосы срезала, темные очки не снимаю…
– Идиотка, – сказал он. – Теперь как тифозная.
– И все равно липнут! – отрезала она свирепо. – Все равно смотрят, все равно пытаются… Я же вижу, что хотят эти полуживотные! Живут одной своей оболочкой, пустые, абсолютно пустые внутри!
Он промолчал, только с бессознательным мужским кокетством напряг мышцы и дальше шел рядом весь в литых мускулах, могучий, налитый красотой античного бога.
Уже не разговаривая, они шли дальше, пока не вышли к серому шестиэтажному зданию грубой довоенной постройки. Подъезд пахнул сыростью, неуютом, провел по узкому коридору, нехотя вывел на лестницу, где марши показались бесконечными…
Они прошли первый контроль, второй, третий – наследие времен, когда от желающих убежать из своей эпохи отбоя не было, – попетляли по коридорам, пока нашли кабинет администратора.
К удивлению, кабинет оказался прост, мал, а сам администратор, живой, как ртуть, румяный и весь улыбающийся, вскочил им навстречу, словно обрадовался избавлению от безделья:
– Здравствуйте! Чем могу быть полезен?
– Здравствуйте, – ответил мужчина.
Он протянул решение суда. Администратор прочел, омрачился на миг, но тут же сказал с наигранным оптимизмом:
– Итак, Наталья и Олег Тропинины оставляют в прошлом даже совместную фамилию… Ну, чему быть, того не миновать! Раз уж случилось, давайте решать вместе.
– А что решать? – возразила Наталья нервно. – Все решено. Настаиваем на своем праве жить в эпохах, наиболее близких нам по психике, по характерам.
Администратор повернулся к Олегу:
– И вы настаиваете?
– Со всей решимостью. Как можно скорее!
– Присядьте, присядьте, пожалуйста… Дело не в том, чтобы определить, так сказать, вашу эпоху… Трудности в том, чтобы пристроить вас там. Перенос в классическом варианте невозможен, мы и щепочки не в состоянии передвинуть ни назад, ни вперед и на секунду…
– Мы это знаем, – сказал Олег нетерпеливо.
– Да, это все знают. Остается лишь обмен личностями со своим предком. Или потомком. Обмен по прямой генетической линии, обмен не телами – личностями. Понимаете? И то лишь в случае, если наша эпоха им подходит больше, чем своя.
– Да, мы об этом читали.
– Эк, читали, слышали… А представляете? Здесь, в чужом для вас мире, вы все же прижились, привыкли. А там?
– Приживемся, – сказал Олег мрачно. – Согласно кодексу о развитии личности мы имеем право жить в эпохе, которой больше всего соответствуем.
Администратор развел руками. Олег и Наталья сидели мрачные, исполненные решимости, и он, сделав несколько переключений, встал из-за пульта.
– Прошу в машинный зал. Проверим, действительно ли вы больше подходите для других эпох. Признаться, эти случаи довольно редкие… Но даже если вы и не от времени сего, то вряд ли отыщутся по вашей генетической линии тоже родившиеся не вовремя.
Уже в коридоре Олег спросил с надеждой:
– А если… отыщутся?
– Тогда сразу же и обменяем.
Он не поверил:
– Прямо сегодня?
Наталья тоже вся вспыхнула. Глаза зажглись. Администратор сказал небрежно:
– Это займет не больше получаса. Теперь это упростилось, умеем.
Они прошли в большой зал. Когда-то здесь сняли перекрытие между этажами, и теперь в центре помещения размещался вытянутый пульт, с которого следили за блоками ЭВМ, занимавшей все четыре стены.
Двое механиков молча подсоединяли Олега и Наталью к зондирующим комплексам, а администратор, блестя глазами, с удовольствием плюхнулся в кресло, сказал благожелательно:
– Как ни странно, но люди разных эпох легко взаимозаменяемы! А ведь сперва казалось, что перед человеком, скажем, десятого или первого века и нашим временем преграда прямо неодолимая!
Олег, поворачиваясь, как кукла, в руках техников, буркнул:
– А разве не так? Или и у них были самолеты, трамваи…
– В том-то и дело, что не так! Что техника? Человек в прошлые века, когда переезжал из страны в страну, тоже сталкивался с новыми обычаями, языком, нравами, одеждой, моралью… Даже моралью! Технику не обязательно понимать. Не всякий наш человечек понимает, что происходит, когда он включает телевизор! У них, у древних, были вещи помогущественнее…
– Например?
Администратор хитро посмотрел, засмеялся:
– Вижу, настроились услышать про атомные станции древних, летающие корабли атлантов, термоядерный синтез в Лемурии, словом, все ту же технику. Не отпирайтесь, по глазам вижу. Но техника – это так мало… Как будто уровень цивилизации измеряется по технической мощи!
Опутанные проводами, обвешанные датчиками, они оба смотрели недоверчиво и непонимающе.
– Эх, как бы вам попроще… Вот человек без всякого научного или технического образования еще в 544 году до нашей эры создал свой путь развития личности и общества, не будем дискутировать – прав или не прав, – но вот и сейчас у него есть последователи в ряде стран… Или совсем неграмотные сын плотника и погонщик верблюдов создали один за другим с интервалом в 600 лет религиозно-этические учения, и вот сейчас вся мощь нашей науки не может окончательно вышибить их, опровергнуть! А вы говорите – дикари. Они были поразвитее нас в иных вопросах. Важных вопросах. А что науки не знали, на трамваях не ездили, синтетического мяса не ели, то это еще не значит, что мы культурнее.
Их усадили, на экранах пошла пляска кривых, замигали лампы. Подошли еще специалисты.
Администратор продолжал с энтузиазмом:
– Культура сохраняется при одном условии: если впитываются достижения прошлых веков, развиваются! А у нас? С наукой приобрели многое, а сколько потеряли? Спохватились теперь, наверстываем… Да, вы угадали, путем перемешивания человечества из разных эпох – тоже. Ведь не дикарей запускаем к ним!
Один из техников пробурчал:
– До сих пор не пойму, как они уживаются…
– Уживаются? – откликнулся администратор живо. – Мгновенно начинают действовать! Нам в своем сложнейшем мире кажется, что нашими крохотными усилиями ничего не изменишь, потому и не пытаемся, а эти приходят из племени, которое все умещалось в одном городище, а вокруг чужие, потому каждый поневоле участвует в «Международных» делах, впрочем, можно без кавычек, воюет, защищает, утверждает… Словом, каждый, кроме того, что скотовод и землепашец, еще и государственный деятель! Если что-то не так, тут же орет, что, дескать, не с печенегами надо воевать, а с хазарами или берендеями… И нередко его голос бывал решающим!
Техники сняли с побледневшей Натальи провода.
Администратор покосился на табло, но продолжал:
– Скажите, вам нравится постройка города-спутника в космосе?
– Нет, – ответила она.
– Нет, – ответил и Олег так же тускло, – я против.
– А почему не протестуете?
– А что я могу? Там академики, а я механик стиральных машин.
– Вот-вот! Даже в таком пустяке пасуете. А те, из других эпох, не молчат!
Он спохватился, встретившись глазами с Натальей.
Она была измучена, на ее лице было написано: когда же этот дурак заткнется, им же плохо, очень плохо, как он не видит?
– Извините, – сказал администратор, вскакивая. Он побледнел. – Токую, как тетерев… Сейчас сделаем все, что сможем. Зондирование закончено, можно попытаться с обменом. Если не получится, не взыщите…
В левой части зала над полом возвышалась на полметра металлическая плита. Отполированная, она рассыпала лучики, и каждый, попадая в сердце, колол, как острое стекло.
– Да, – сказал за спиной администратор сочувствующе, – это конец…
Они одновременно поднялись на плиту. Олег инстинктивно повернулся спиной, чтобы даже в этот момент не видеть женщину, которая истерзала ему душу. Она встала рядом, тоже отворачивая лицо, на котором были отвращение и ненависть.
– Вы приняли тяжелое решение, – сказал администратор.
– Включайте! – закричали оба в один голос с болью.
Ревнули машины, едва слышно завибрировал пол. Воздух в зале сгустился, потемнел, внезапно все сожгла яркая вспышка, их выдернуло из плоти, страшный вихрь подхватил и понес через силовые поля, тьму, пространство, время, галактики…
Олег с трудом переждал тьму, борясь с тошнотой и слабостью. Когда зрение прояснилось, увидел хорошо обставленную комнату, книжный стеллаж во всю стену, широкий диван, добротный письменный стол, на котором возвышалась пузатая настольная лампа, с низкого потолка падал странный свет, высвечивая массивный чернильный прибор, телефонный аппарат.
Под ним было мягко, в стенах приглушенно шуршало. Он сидел в глубоком кресле, прямо перед ним стоял телевизор. Кресло заурядное, имитация под старину, телевизор «Электрон-718», у него тоже такой был, пока не купил получше…
Он же должен был перенестись в будущее! Однако похоже на его время, даже на предыдущие годы…
Он вскочил, быстро обошел комнату. Слева дверь, толкнул осторожно. Не подалась, подергал за ручку, нажал плечом, створка вдруг исчезла, и он влетел в другую комнату, такую же, только обои другие да телевизора нет, а так все те же книжные полки, стенка, стол, кресла, картины на стенах…
Еще дальше – широкие окна, дверь. Угадывается свет, но увидеть ничего нельзя, похоже, стекла полароидные.
Нажал уже испытанным способом, створка исчезла, ударило свежим ветром, он по инерции выскочил на балкон, налетел на перила.
Под ним сказочный город! Его город, потому что некоторые здания строили еще при нем, он узнал их, теперь они выглядели жестоковатыми архаизмами среди новых, светлых и радостных. Исполинские дома соседствуют с крохотными, словно бы вынырнувшими из русских сказок, блестят широкие ленты автомагистралей, извиваются узкие дорожки парков… Пронеслись над зданиями бесшумные вертолеты с крупными буквами ГАИ на боках и днище…
Он жадно рассматривал дома. Лоджия, разделенная на секции, шла вдоль всего этажа. Он опустил голову, рассматривая этаж внизу, но интересного ничего нет, дом построен еще в прошлом веке, еще в его времени…
В сторонке щелкнуло. Олег быстро обернулся. В соседнюю секцию вошла, сладко зевая и протирая кулачками глаза… молодая женщина. Совершенно обнаженная, ее распущенные волосы, блестящие и тяжелые, как жидкое золото, падали до поясницы, закручивались там в крупные локоны. Явно молодая, сильная, в броне загара, длинноногая и с развитой грудью, она показалась ему изящной статуэткой античных времен, разве что плечи выглядели жалобными из-за худобы, и ключицы выступали излишне резко…
Наконец она перестала тереть глаза, обнаружила Олега, что, прижавшись к перилам, обалдело и радостно смотрел на нее во все глаза.
– Ах, вы уже встали, Валентин, – сказала женщина с легкой гримаской. – Я не знала, что вы решили подняться рано. Сейчас накину что-нибудь, чтобы не смущать ваши старомодные вкусы.
Лицо ее было неправильное, юное, скуластое, глаза огромнейшие, ярко-зеленые, а когда взглянула на Олега, у того перехватило дыхание и пересохло во рту. Она шагнула обратно, а он ошалело пролепетал в спину, изящнее которой еще не встречал:
– Что вы!.. Совсем напротив… Останьтесь! Извините, если я такое говорил.
Женщина вернулась почти сразу же. Тугие голубые шорты плотно обтягивали ее широкие бедра, в остальном она осталась такой же: с обнаженными плечами и грудью, голыми длинными ногами, где золотистый пушок искрился, как мириады солнышек, поясок туго стягивал тонкую талию. Она была налита до краев молодостью и красотой, глаза смотрели пытливо. В руке она держала маечку, но глаза ее – огромные, широко расставленные – внимательно изучали Олега, он же пытался смотреть ей в лицо, но его взгляд, выдавая ступеньку культуры хозяина, сползал, скользил по ее фигуре.
– Вы изменились, – сказала женщина наконец. – Раньше бы так не сказали… Или обмен удался? Вы все твердили, что рождены для прошлых эпох.
Олег с трудом оторвал взгляд. В ушах звенело, мир вне этого балкона потерял очертания, стал неинтересен, исчез вовсе.
– Вы правы… Меня зовут Олег, я из прошлого века. Из 1999 года. А как зовут вас?
– Татьяна Осинина. Держитесь вы хорошо… Адаптация почти мгновенная! Завтракали?
Маечку она небрежно отбросила, и Олег вздохнул с облегчением. Она перехватила его взгляд, раздвинула губы в предостерегающей улыбке: