Страница:
— Еще он сказал, что все новгородцы — подлый сброд рабов. Потому они и приняли князем раба, потому что сами твари. Они ничего кроме плетей не заслуживают, но у него хватит плетей, чтобы проучить их всех!
Теперь все потонуло в грозном реве. Гул стоял такой, что во дворе послышались испуганные голоса, тревожно заржали кони. По всей палате мелькали красные от гнева лица, у других вовсе бледные от ярости. Вздымались кулаки, над головами блистали клинки мечей. Слышались сиплые от лютости голоса:
— На Полоцк!
— Проучить!
— Стереть! Как Святослав стер с земного лика хазар!
— Рабы? Да мы их… Да мы…
— Князь! Что молчишь? Ты князь или не князь?
— Сжечь! По камешку разобрать!
По палате метался бледный тысяцкий Твердислав, верный, преданный, но не шибко умный, успокаивал, утихомиривал к досаде Владимира. Наконец шум начал стихать, теперь уже Твердислав повернулся к Владимиру, раскинул руки, сдерживая других и как бы сам говоря за всех в палате. Лицо его было перекошено как у падучего, он давился яростью. Зубы стучали как в припадке, изо рта брызгала слюна:
— Княже! Немедля… слышь, немедля, веди нас! Сотрем, зничтожим! Нас, вольных новгородцев, плетьми? Никто так не оскорблял нас, да за это только кровью…
— Кровью Рогволода! — закричали из заднего ряда.
— Кровью Рогволода и всего его выплодка, — сказал Твердислав хищно. — Нас запомнят! Они узнают руку новгородцев!
Владимир молчал, черные глаза украдкой просматривали злые лица. Крики раздались еще свирепее:
— Князь! Пошто молчишь?
— Князь, веди нас, а то…
— Княже, это воля всего народа новгородского! Если не послушаешь, то вот тебе бог, а вот порог! Призовем другого князя, что возьмется отплатить за обиду великую.
Владимир поднялся, вскинул руку. Шум начал медленно стихать. Толпились поближе, ловили что скажет.
— Люди новгородские, — голос его был несчастным, все слышали, как дрогнул и задрожал, но юный князь справился с собой, сказал тяжелым, но сильным голосом: — С нелегким сердцем принимаю решение… Обиду, которую нанес мне Рогволод, прощаю…
Палата взорвалась негодующими криками. К нему лезли разъяренные лица, озверевшие, оскаленные, горящие злобой и ненавистью. Был миг, когда Владимир дрогнул: как бы в самом деле его не вышвырнули прямо из окна. Он поспешно вскинул обе руки, крикнул звучным голосом, перекрывая шум, каким кричал на поле битвы:
— Тихо!!! Я сказал, прощаю свою обиду! Но никогда не прощу обиду, нанесенную Новгороду. Я здесь с малых лет, это мой родной город, здесь моя душа и мое сердце. В каждом из вас — частица моей души. Кто плюнул на вас, на мой город — плюнул в мою душу… Я поведу полки на Полоцк! А вы, дорогие мои, увидите, как будет воевать за вашу честь и доброе имя ваш новгородский князь Владимир!
Он нетерпеливо ходил по горнице, ожидая Тавра. Когда тот переступил порог, молча обнял его, расцеловал, быстро провел в свою потайную комнатку. Там еще раз обнял, усадил на скамью.
— Спасибо!
Тавр загадочно усмехнулся:
— Чудно говоришь, князь. Нам отказали с таким позором, а ты благодаришь?
Владимир отмахнулся:
— Ладно, я к твоим шуточкам уже привыкаю. Трудно было расшевелить того надменного гордеца?
— Нисколько. Обыкновенный вояка, сильный и суровый, типичный викинг. Споры привык решать мечом. Ума у него не больше, чем в той лавке, на которой сидишь. Напротив, я следил, чтобы не переборщить… А то бы не только бород, но и голов бы лишились.
— Вам стригли бороды? — воскликнул Владимир уже в непритворном гневе. — То-то вижу, чего-то тебе недостает…
Тавр отмахнулся:
— У меня была и так лишь для виду, короткая. Я вообще больше люблю обычай брить подбородок и щеки.
— Почему не сказал в палате?
— Такой крик стоял, слова не успел вымолвить.
Владимир на мгновение задумался, Тавр видел, как потемневшее лицо внезапно просветлело. Князь сказал негромко:
— Даже лучше, что не успел… Мол, постеснялся, вражду к тому же разжигать не хотел… Правду утаил ради миролюбия! Скажем погодя, когда страсти начнут стихать. Выберем нужный момент, когда потребуется взрыв недовольства и… Ну, Тавр, много ты перенес за меня на тайной службе.
Тавр медленно пожал плечами:
— Служба была недолгой. Это еще ничего… А что будет дальше?
Владимир оскалил зубы:
— Не тревожься, дальше будет еще хуже. Ты же знаешь, жизнь как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Но за эту службу жалую тебя званием воеводы… и даю изгонный полк!
Тавр вскочил:
— Княже! Это слишком велика честь. Я молод, а к тому же — незнатен. И так косятся, что ты пожаловал меня боярством. Обойдя многих, не вызову ли недовольства? На себя — ладно, но достанется и тебе.
— Время удачное, — возразил Владимир. — В какое другое начали бы роптать, а сейчас тебе все сочувствуют. Обиженный, оплеванный, с постриженной бородой — поведешь самый опасный полк мстить за обиду великую! Кто скажет хоть слово супротив?
Сувор принес каву, а молодой гридень по его знаку расставил по столу тарелки с ломтями холодного мяса, миску с горячей гречневой кашей. Тавр поблагодарил кивком, сказал нерешительно:
— При Рюрике в Полоцке сидел его наместник… При Ольге Полоцк уже имел своего князя… Правда, дань платил исправно. Ну, а когда Святослав занялся только чужими странами, а о своей земле думал мало, то Полоцк обрел полную самостоятельность. Теперь это могучее княжество, которое никому налогов не платит, никому не кланяется.
Владимир торопливо ел, молодые зубы перемалывали крупные стебли хвоща, приправу к мясу.
— Полоцкое княжество, — сказал он с набитым ртом, — лежит между нами и Ярополком. На чьей стороне оно будет? Понятно… Но раз на Ярополковой, то нам и головы поднимать нельзя. Князь Рогволод силен и отважен, оба сына
— молодые львы, крепкие, как дубы, и могучи, как туры. А дочь… за ее руку любой князь приведет свои войска в помощь!
Тавр кивал, смотрел выжидательно. Когда Владимир умолк, только кашлянул:
— Ну-ну?
— Допустим, мы сумеем захватить Полоцк. Обложим данью, как делалось всегда? А потом они неизбежно поднимутся и ударят в спину! Нет, Тавр. Мы должны поступать так, как никогда никто не поступал.
Тавр смотрел пристально. В глазах болотного цвета словно прошла тень, но лицо не дрогнуло. Опять поторопил, видя что Владимир ищет слова:
— Как?
— Полоцкое княжество…— выпалил Владимир. Он облизал внезапно пересохшие губы, договорил быстро, — должно исчезнуть!
Он задохнулся от своих же дерзких слов. Тавр кивнул, сказал глухим голосом:
— Я надеялся, что ты это скажешь.
Владимир спросил неверяще:
— Ты… в самом деле считаешь, что я прав? Почему не сказал сам?
— Княже… непросто идти против Покона. Мало ли что кто-то думает? Зато мало кто решается. А судьба благоволит к тем, кто… умеет сказать вслух первым. Я, к примеру, не умею.
Владимир перевел дух, сердце колотилось как у зайца. Я тоже такой, хотелось признать честно. Мне тоже трудно сказать такое вслух… Но все-таки… все-таки сказал! Хоть и через силу, но сказал именно он, а не другой.
Глава 4
Глава 5
Теперь все потонуло в грозном реве. Гул стоял такой, что во дворе послышались испуганные голоса, тревожно заржали кони. По всей палате мелькали красные от гнева лица, у других вовсе бледные от ярости. Вздымались кулаки, над головами блистали клинки мечей. Слышались сиплые от лютости голоса:
— На Полоцк!
— Проучить!
— Стереть! Как Святослав стер с земного лика хазар!
— Рабы? Да мы их… Да мы…
— Князь! Что молчишь? Ты князь или не князь?
— Сжечь! По камешку разобрать!
По палате метался бледный тысяцкий Твердислав, верный, преданный, но не шибко умный, успокаивал, утихомиривал к досаде Владимира. Наконец шум начал стихать, теперь уже Твердислав повернулся к Владимиру, раскинул руки, сдерживая других и как бы сам говоря за всех в палате. Лицо его было перекошено как у падучего, он давился яростью. Зубы стучали как в припадке, изо рта брызгала слюна:
— Княже! Немедля… слышь, немедля, веди нас! Сотрем, зничтожим! Нас, вольных новгородцев, плетьми? Никто так не оскорблял нас, да за это только кровью…
— Кровью Рогволода! — закричали из заднего ряда.
— Кровью Рогволода и всего его выплодка, — сказал Твердислав хищно. — Нас запомнят! Они узнают руку новгородцев!
Владимир молчал, черные глаза украдкой просматривали злые лица. Крики раздались еще свирепее:
— Князь! Пошто молчишь?
— Князь, веди нас, а то…
— Княже, это воля всего народа новгородского! Если не послушаешь, то вот тебе бог, а вот порог! Призовем другого князя, что возьмется отплатить за обиду великую.
Владимир поднялся, вскинул руку. Шум начал медленно стихать. Толпились поближе, ловили что скажет.
— Люди новгородские, — голос его был несчастным, все слышали, как дрогнул и задрожал, но юный князь справился с собой, сказал тяжелым, но сильным голосом: — С нелегким сердцем принимаю решение… Обиду, которую нанес мне Рогволод, прощаю…
Палата взорвалась негодующими криками. К нему лезли разъяренные лица, озверевшие, оскаленные, горящие злобой и ненавистью. Был миг, когда Владимир дрогнул: как бы в самом деле его не вышвырнули прямо из окна. Он поспешно вскинул обе руки, крикнул звучным голосом, перекрывая шум, каким кричал на поле битвы:
— Тихо!!! Я сказал, прощаю свою обиду! Но никогда не прощу обиду, нанесенную Новгороду. Я здесь с малых лет, это мой родной город, здесь моя душа и мое сердце. В каждом из вас — частица моей души. Кто плюнул на вас, на мой город — плюнул в мою душу… Я поведу полки на Полоцк! А вы, дорогие мои, увидите, как будет воевать за вашу честь и доброе имя ваш новгородский князь Владимир!
Он нетерпеливо ходил по горнице, ожидая Тавра. Когда тот переступил порог, молча обнял его, расцеловал, быстро провел в свою потайную комнатку. Там еще раз обнял, усадил на скамью.
— Спасибо!
Тавр загадочно усмехнулся:
— Чудно говоришь, князь. Нам отказали с таким позором, а ты благодаришь?
Владимир отмахнулся:
— Ладно, я к твоим шуточкам уже привыкаю. Трудно было расшевелить того надменного гордеца?
— Нисколько. Обыкновенный вояка, сильный и суровый, типичный викинг. Споры привык решать мечом. Ума у него не больше, чем в той лавке, на которой сидишь. Напротив, я следил, чтобы не переборщить… А то бы не только бород, но и голов бы лишились.
— Вам стригли бороды? — воскликнул Владимир уже в непритворном гневе. — То-то вижу, чего-то тебе недостает…
Тавр отмахнулся:
— У меня была и так лишь для виду, короткая. Я вообще больше люблю обычай брить подбородок и щеки.
— Почему не сказал в палате?
— Такой крик стоял, слова не успел вымолвить.
Владимир на мгновение задумался, Тавр видел, как потемневшее лицо внезапно просветлело. Князь сказал негромко:
— Даже лучше, что не успел… Мол, постеснялся, вражду к тому же разжигать не хотел… Правду утаил ради миролюбия! Скажем погодя, когда страсти начнут стихать. Выберем нужный момент, когда потребуется взрыв недовольства и… Ну, Тавр, много ты перенес за меня на тайной службе.
Тавр медленно пожал плечами:
— Служба была недолгой. Это еще ничего… А что будет дальше?
Владимир оскалил зубы:
— Не тревожься, дальше будет еще хуже. Ты же знаешь, жизнь как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Но за эту службу жалую тебя званием воеводы… и даю изгонный полк!
Тавр вскочил:
— Княже! Это слишком велика честь. Я молод, а к тому же — незнатен. И так косятся, что ты пожаловал меня боярством. Обойдя многих, не вызову ли недовольства? На себя — ладно, но достанется и тебе.
— Время удачное, — возразил Владимир. — В какое другое начали бы роптать, а сейчас тебе все сочувствуют. Обиженный, оплеванный, с постриженной бородой — поведешь самый опасный полк мстить за обиду великую! Кто скажет хоть слово супротив?
Сувор принес каву, а молодой гридень по его знаку расставил по столу тарелки с ломтями холодного мяса, миску с горячей гречневой кашей. Тавр поблагодарил кивком, сказал нерешительно:
— При Рюрике в Полоцке сидел его наместник… При Ольге Полоцк уже имел своего князя… Правда, дань платил исправно. Ну, а когда Святослав занялся только чужими странами, а о своей земле думал мало, то Полоцк обрел полную самостоятельность. Теперь это могучее княжество, которое никому налогов не платит, никому не кланяется.
Владимир торопливо ел, молодые зубы перемалывали крупные стебли хвоща, приправу к мясу.
— Полоцкое княжество, — сказал он с набитым ртом, — лежит между нами и Ярополком. На чьей стороне оно будет? Понятно… Но раз на Ярополковой, то нам и головы поднимать нельзя. Князь Рогволод силен и отважен, оба сына
— молодые львы, крепкие, как дубы, и могучи, как туры. А дочь… за ее руку любой князь приведет свои войска в помощь!
Тавр кивал, смотрел выжидательно. Когда Владимир умолк, только кашлянул:
— Ну-ну?
— Допустим, мы сумеем захватить Полоцк. Обложим данью, как делалось всегда? А потом они неизбежно поднимутся и ударят в спину! Нет, Тавр. Мы должны поступать так, как никогда никто не поступал.
Тавр смотрел пристально. В глазах болотного цвета словно прошла тень, но лицо не дрогнуло. Опять поторопил, видя что Владимир ищет слова:
— Как?
— Полоцкое княжество…— выпалил Владимир. Он облизал внезапно пересохшие губы, договорил быстро, — должно исчезнуть!
Он задохнулся от своих же дерзких слов. Тавр кивнул, сказал глухим голосом:
— Я надеялся, что ты это скажешь.
Владимир спросил неверяще:
— Ты… в самом деле считаешь, что я прав? Почему не сказал сам?
— Княже… непросто идти против Покона. Мало ли что кто-то думает? Зато мало кто решается. А судьба благоволит к тем, кто… умеет сказать вслух первым. Я, к примеру, не умею.
Владимир перевел дух, сердце колотилось как у зайца. Я тоже такой, хотелось признать честно. Мне тоже трудно сказать такое вслух… Но все-таки… все-таки сказал! Хоть и через силу, но сказал именно он, а не другой.
Глава 4
Добрыня отдавал распоряжения во дворе, когда Владимир поймал его за локоть, отвел в сторонку:
— Дядя… Об одной услуге прошу! Мне нужен твердый тыл. А кто, кроме тебя, защитит меня сзади?
Добрыня с подозрением нахмурился:
— Ты стал хитрый, как ромей! Да нет, куда там ромеям, они перед тобой — сопливые дети. Говори яснее.
— Я хочу, чтобы ты остался в Новгороде. Я буду спокоен за свою спину.
Брови Добрыни грозно сдвинулись. Глаза метнули молнию, но Владимир смотрел открыто, честно, преданно. Добрыня придержал злой ответ, подумал. Вообще-то в последние годы все меньше охота покидать насиженное место. Два года скитаний по лесным весям научили любить уютный дом в Новгороде. Так что Владимир говорит дело. Он больше полезен будет здесь с его опытом и умением командовать толпой.
Владимир уловил нерешительность, быстро обнял:
— Спасибо, дядя! Я все боюсь, вдруг да что с тобой в бою случится? Ты ж всегда в самую сечу прешь! А у меня родственников больше нет! Я останусь один как перст…
В его глазах была такая любовь, что Добрыня растрогался против воли. Со смущением обнял тоже, похлопал по спине:
— Ничо, ничо… Такие старые дубы, как я, никакая холера не берет! Ты сам будь осторожен. Первым норовишь начинать бой, как Святослав, заканчиваешь последним… Раз-другой показал себя, и — хватит! Ты — князь, должен с высокого холма следить за битвами, понял?
— Понял, — ответил Владимир, — дядя, я люблю тебя! Ты прав. Конечно же, прав!
Утреннее солнце еще играло на шлемах уходящих к Киеву викингов, когда Владимир собрал на главной площади новгородское войско. После краткой речи, которой он напутствовал их, отряды под началом опытных воевод Кресана и Панаса выступили через главные ворота.
За городом, где Волхов-река впадает в Ильмень, высилась Лысая гора. На вершине торчал видимый издали гигантский деревянный столб Рода, а вокруг полыхали священные костры. Никто из живущих не знал, когда их зажгли, но даже самые древние старики помнили их с детства.
Владимир подъехал первым, вскинул в приветствии руку. Деревянный столб Рода стоял на огромном каменном основании, а перед ним был другой массивный камень с глубокой выемкой посредине. Там лежали два каменных ножа, им вскрывали вены жертв.
Волхвы вышли навстречу, поклонились:
— Все готово, княже!
— Начинайте.
Он соскочил с коня. Земля вздрагивала под тяжелыми шагами огромного войска. С вершины холма открывался вид на широкий водный простор. Сотни лодий и учанов покачивались на волнах. Тускло блестело оружие, новгородцы ждали сигнала.
Жрецы ударили в бубны, хрипло и страшно заревели трубы и рога. Из-за требища притащили связанных пленников. Владимир равнодушно проследил, как волхв вспорол у первого грудь, выдрал трепыхающееся сердце. Когда, как большую красную рыбу, распластали последнего, и еще горячие залитые кровью сердца и печени разложили на жертвенных камнях, Владимир кивнул и стал спускаться с холма.
Все войско на Лысой горе поместиться не могло, разве что бояре да воеводы, а вдоль реки полыхали жертвенные костры отрядов из соседних племен, что шли с новгородской ратью. Владимир велел всем приносить жертву там, где кто стоит, и кровь лилась на жертвенные камни к ногам каменных и костяных богов, деревянных, даже отлитых в меди и бронзе.
Больше всего жертв принесли Перуну, богу воинов. Ему закололи пленников не только русы, но и люди из земель коми, веси, еми, что тоже присоединилось к новгородскому войску.
— Да, — сказал Владимир вслух, — помощь богов пришлась бы кстати! А знал бы как позвать бесов, сам бы поехал гонцом.
Кресан взял с собой небольшой отряд, ушел вперед. Общее командование новгородским войском было поручено Панасу, так как Владимир все еще задерживался для каких-то дел в Новгороде. К нему приходили странные люди, иные вовсе в тряпье, говорили тайное слово, их пропускали беспрепятственно, а через какие потайные двери уходили, никто не видел. Князь почти не спал, исхудал, говорил отрывисто, скомкано, будто видел над собой занесенный топор.
Стойгнев приготовился догонять войско, но уже когда был в седле, Владимир вышел на крыльцо, поманил к себе.
— Бери коня получше, — сказал он негромко, — бери в запас по три коня на каждого, но чтобы успел перехватить войско до переправы, понял? Пусть никто не идет на тот берег. Там делать нечего. Вверх и вверх по течению!
Стойгнев ахнул:
— Княже… Там же Полоцк!
Владимир с усмешкой смотрел в его взволнованное лицо.
— А ты в самом деле думал, что я направил войска против бедной жмуди?
— Каюсь, поверил. Хотя и думал, что взять с бедных жмудян?
— Не мог же я раструбить про поход на Полоцк, как делал князь Святослав. Мне нужно победить, а не бряцать дедовской славой. Там бы успели приготовиться, а мне нужно не кровавое сражение, пусть даже победное, а сам Полоцк и его земли. Да и зачем кровь лить напрасну? Прольем в более нужном месте.
Стойгнев прищурившись смотрел на юного князя. Совсем не тот отрок, которого они брали князем. А за годы изгнания вовсе взматерел, на этом лице очень взрослые глаза. В молодом теле очень зрелый дух. А вот в его отце до самой гибели жила душа больше героя, рыцаря, искателя славы, чем князя. Его «Иду на Вы!» стало легендой, все только и говорят о благородстве великого князя киевского, что посылал к врагам гонца с предупреждением. А сын пошел не в отца. Наоборот, делает все, чтобы не походить на отца. Если тот воевал в чужих землях, то этот и не заикается о таком. Все мысли об устройстве Руси изнутри.
— Да, ты уж совсем было убедил новгородцев, что не скоро пойдешь мстить Рогволоду за обиды… Но как же свеи?
— А что с ними?
— Ты говорил, что возьмешь их на Полоцк?
Владимир кивнул:
— Говорил. Ну и что?
Их взгляды встретились. Стойгнев спросил неуверенно:
— Ты их… не берешь?
— Нет, конечно, — ответил Владимир желчно. — Как бы самому Рогволоду не помогли одолеть меня!
— Но…
— Мне стало ясно еще там, в их гнезде. Если бы я звал их только против Ярополка, то запросили бы втрое больше. А когда сказал, что придется идти через земли Полоцкого княжества, то согласились за такие деньги, что старцам больше подают. Явно замыслили вместе с Рогволодом повернуть мечи супротив меня, вместе с ним захватить Новгород и снова установить правление свеев по всем нашим землям.
Кулаки Стойгнева стиснулись так, что заскрипело. Костяшки выперлись как шипы на боевой палице.
— Ух, гады заморские!
— Успокойся, — велел Владимир мрачно. — Такова жизнь, каждый блюдет свои интересы. Так что пусть не мечтают, что пошлем их на Рогволода. А вот на Ярополка… С ним сражаться будут. Чужой, к тому ж уйти вовсе без битвы ни честь не позволит, ни пустые кошели. Плату уговорились дать после…
— Далеко смотришь, княже, — сказал Стойгнев уважительно. — Я бы, по чести говоря, не смог. Ты хитрый, как лис, а лис побеждает и сильного волка. Да и медведя дурачит.
Владимир усмехнулся.
— Тебе одному открылся. Помни, ни одна душа не должна знать. Догоняй войско, поворачивай, пусть идет вдоль берега. Перехватывай всех на дорогах. Чтоб и муха не пролетела! Мы должны оказаться под стенами Полоцка неожиданно.
Полоцкая земля, земля сильных и отважных… Слабые тут не выживают. Земля холодная, болотистая, лето короткое и дождистое, зато зима долгая и лютая, а про весну и доброго слова выдавить не удается — до того нескорая и гнилая. Зато в болотах железной руды не счесть. Лучшие мечи куют в земле Полоцкой, куют не только в городах и городищах, в каждой веси стоят корчевницы. В Полоцке даже смерды носят доспехи, какие иному князю других земель в зависть!
А уж зверья и птицы видимо-невидимо в окрестных лесах, реки и озера заполнены рыбой, в откосах рек блестит черный горючий камень. Им издавна топят печи в Полоцкой земле, переняв от куршей и земгалов, что поселились там еще раньше.
Здесь славяне выжигали лес, распахивали землю. Местные племена от них узнали о пшенице, пробовали сеять, а славяне били лосей, оленей, медведей, кабанов, пушного зверя, ловили в реках и озерах не пуганную рыбу.
Главное же, именно здесь славяне строили самые неприступные крепости. Сюда доходили, прорывая заслоны из племен западных славян, а то и в союзе с ними, отряды германских императоров Генриха Птицелова и Оттона Первого. Дранг нах Остен оставался мечтой германских императоров, маркграфов, баронов. Войска их появлялись в землях Полоцкого княжества, подходили даже к самому Полоцку. Всякий раз их громили, истребляли, но уж очень заманчиво было разрезать славянские земли пополам: северские с Новгородом по одну сторону, полянские с Киевом — по другую.
Полоцкое княжество само по себе рассекало землю русскую надвое. Купцы Новгорода и Киева, что вели меж собой торговлю, либо обходили владения Рогволода длинным кружным путем, теряя товары и людей в топких болотах, либо платили огромные пошлины за «топтание земли Полоцкой», к тому же терпели бесчинства дружинников гордого князя.
Полоцк стоит на берегу Двины, что вливается в Варяжское море. Оттуда можно выплыть куда угодно, хоть к дальним неведомым народам. Ладьи Рогволода с товарами и дружинами постоянно идут в заморские страны, стоят в Щецине и Шлезвиге. Купцов Рогволода приветствует сам император Оттон, глава Священной Римской империи германской нации.
Крепки стены Полоцка. Отважен и искусен в воинских науках князь Рогволод. Большая и сильная дружина несет охрану города. Еще больше мужей, обученных ратному делу, стоят на прокорме в окрестных селах, точат и без того острые мечи, похваляются победами, пьянствуют, бесчестят мужних жен и позорят девок.
Есть у Рогволода два сына богатыря: Роальд и Турольд. Оба пошли в отца силой и жестокостью. Роальд, поднатужившись, поднимает на плечи коня с всадником в полном вооружении, а Турольд под одобрительные крики ломает по две подковы разом. Оба рослые, в плечах — косая сажень, руки — бревна, ладони — лопаты…
А дочь Рогнедь — по-русски Рогнеда — в мать, сказочную красавицу. Ее Рогволод, будучи удачливым ярлом-викингом, привез из захваченного им Парижа. Сватаются к Рогнеде лучшие рыцари Британии, Германии, Парижа, Рима, Неаполя, других знатных городов — безуспешно! Рогнеда молчит загадочно, ждет послов от самого императора Оттона, властелина мира…
Рогволод смотрит: дочери семнадцать лет. Принял послов от великого князя Ярополка, властелина богатейшей Киевской земли и окрестных земель. Поговорил, вызнал многое. Теперь Ярополк — владыка всей Руси. Его титулуют великим князем, каганом, но богатствами и землями он многим европейским королям в зависть. Так что идти Рогнеде… за Ярополка!
— Дядя… Об одной услуге прошу! Мне нужен твердый тыл. А кто, кроме тебя, защитит меня сзади?
Добрыня с подозрением нахмурился:
— Ты стал хитрый, как ромей! Да нет, куда там ромеям, они перед тобой — сопливые дети. Говори яснее.
— Я хочу, чтобы ты остался в Новгороде. Я буду спокоен за свою спину.
Брови Добрыни грозно сдвинулись. Глаза метнули молнию, но Владимир смотрел открыто, честно, преданно. Добрыня придержал злой ответ, подумал. Вообще-то в последние годы все меньше охота покидать насиженное место. Два года скитаний по лесным весям научили любить уютный дом в Новгороде. Так что Владимир говорит дело. Он больше полезен будет здесь с его опытом и умением командовать толпой.
Владимир уловил нерешительность, быстро обнял:
— Спасибо, дядя! Я все боюсь, вдруг да что с тобой в бою случится? Ты ж всегда в самую сечу прешь! А у меня родственников больше нет! Я останусь один как перст…
В его глазах была такая любовь, что Добрыня растрогался против воли. Со смущением обнял тоже, похлопал по спине:
— Ничо, ничо… Такие старые дубы, как я, никакая холера не берет! Ты сам будь осторожен. Первым норовишь начинать бой, как Святослав, заканчиваешь последним… Раз-другой показал себя, и — хватит! Ты — князь, должен с высокого холма следить за битвами, понял?
— Понял, — ответил Владимир, — дядя, я люблю тебя! Ты прав. Конечно же, прав!
Утреннее солнце еще играло на шлемах уходящих к Киеву викингов, когда Владимир собрал на главной площади новгородское войско. После краткой речи, которой он напутствовал их, отряды под началом опытных воевод Кресана и Панаса выступили через главные ворота.
За городом, где Волхов-река впадает в Ильмень, высилась Лысая гора. На вершине торчал видимый издали гигантский деревянный столб Рода, а вокруг полыхали священные костры. Никто из живущих не знал, когда их зажгли, но даже самые древние старики помнили их с детства.
Владимир подъехал первым, вскинул в приветствии руку. Деревянный столб Рода стоял на огромном каменном основании, а перед ним был другой массивный камень с глубокой выемкой посредине. Там лежали два каменных ножа, им вскрывали вены жертв.
Волхвы вышли навстречу, поклонились:
— Все готово, княже!
— Начинайте.
Он соскочил с коня. Земля вздрагивала под тяжелыми шагами огромного войска. С вершины холма открывался вид на широкий водный простор. Сотни лодий и учанов покачивались на волнах. Тускло блестело оружие, новгородцы ждали сигнала.
Жрецы ударили в бубны, хрипло и страшно заревели трубы и рога. Из-за требища притащили связанных пленников. Владимир равнодушно проследил, как волхв вспорол у первого грудь, выдрал трепыхающееся сердце. Когда, как большую красную рыбу, распластали последнего, и еще горячие залитые кровью сердца и печени разложили на жертвенных камнях, Владимир кивнул и стал спускаться с холма.
Все войско на Лысой горе поместиться не могло, разве что бояре да воеводы, а вдоль реки полыхали жертвенные костры отрядов из соседних племен, что шли с новгородской ратью. Владимир велел всем приносить жертву там, где кто стоит, и кровь лилась на жертвенные камни к ногам каменных и костяных богов, деревянных, даже отлитых в меди и бронзе.
Больше всего жертв принесли Перуну, богу воинов. Ему закололи пленников не только русы, но и люди из земель коми, веси, еми, что тоже присоединилось к новгородскому войску.
— Да, — сказал Владимир вслух, — помощь богов пришлась бы кстати! А знал бы как позвать бесов, сам бы поехал гонцом.
Кресан взял с собой небольшой отряд, ушел вперед. Общее командование новгородским войском было поручено Панасу, так как Владимир все еще задерживался для каких-то дел в Новгороде. К нему приходили странные люди, иные вовсе в тряпье, говорили тайное слово, их пропускали беспрепятственно, а через какие потайные двери уходили, никто не видел. Князь почти не спал, исхудал, говорил отрывисто, скомкано, будто видел над собой занесенный топор.
Стойгнев приготовился догонять войско, но уже когда был в седле, Владимир вышел на крыльцо, поманил к себе.
— Бери коня получше, — сказал он негромко, — бери в запас по три коня на каждого, но чтобы успел перехватить войско до переправы, понял? Пусть никто не идет на тот берег. Там делать нечего. Вверх и вверх по течению!
Стойгнев ахнул:
— Княже… Там же Полоцк!
Владимир с усмешкой смотрел в его взволнованное лицо.
— А ты в самом деле думал, что я направил войска против бедной жмуди?
— Каюсь, поверил. Хотя и думал, что взять с бедных жмудян?
— Не мог же я раструбить про поход на Полоцк, как делал князь Святослав. Мне нужно победить, а не бряцать дедовской славой. Там бы успели приготовиться, а мне нужно не кровавое сражение, пусть даже победное, а сам Полоцк и его земли. Да и зачем кровь лить напрасну? Прольем в более нужном месте.
Стойгнев прищурившись смотрел на юного князя. Совсем не тот отрок, которого они брали князем. А за годы изгнания вовсе взматерел, на этом лице очень взрослые глаза. В молодом теле очень зрелый дух. А вот в его отце до самой гибели жила душа больше героя, рыцаря, искателя славы, чем князя. Его «Иду на Вы!» стало легендой, все только и говорят о благородстве великого князя киевского, что посылал к врагам гонца с предупреждением. А сын пошел не в отца. Наоборот, делает все, чтобы не походить на отца. Если тот воевал в чужих землях, то этот и не заикается о таком. Все мысли об устройстве Руси изнутри.
— Да, ты уж совсем было убедил новгородцев, что не скоро пойдешь мстить Рогволоду за обиды… Но как же свеи?
— А что с ними?
— Ты говорил, что возьмешь их на Полоцк?
Владимир кивнул:
— Говорил. Ну и что?
Их взгляды встретились. Стойгнев спросил неуверенно:
— Ты их… не берешь?
— Нет, конечно, — ответил Владимир желчно. — Как бы самому Рогволоду не помогли одолеть меня!
— Но…
— Мне стало ясно еще там, в их гнезде. Если бы я звал их только против Ярополка, то запросили бы втрое больше. А когда сказал, что придется идти через земли Полоцкого княжества, то согласились за такие деньги, что старцам больше подают. Явно замыслили вместе с Рогволодом повернуть мечи супротив меня, вместе с ним захватить Новгород и снова установить правление свеев по всем нашим землям.
Кулаки Стойгнева стиснулись так, что заскрипело. Костяшки выперлись как шипы на боевой палице.
— Ух, гады заморские!
— Успокойся, — велел Владимир мрачно. — Такова жизнь, каждый блюдет свои интересы. Так что пусть не мечтают, что пошлем их на Рогволода. А вот на Ярополка… С ним сражаться будут. Чужой, к тому ж уйти вовсе без битвы ни честь не позволит, ни пустые кошели. Плату уговорились дать после…
— Далеко смотришь, княже, — сказал Стойгнев уважительно. — Я бы, по чести говоря, не смог. Ты хитрый, как лис, а лис побеждает и сильного волка. Да и медведя дурачит.
Владимир усмехнулся.
— Тебе одному открылся. Помни, ни одна душа не должна знать. Догоняй войско, поворачивай, пусть идет вдоль берега. Перехватывай всех на дорогах. Чтоб и муха не пролетела! Мы должны оказаться под стенами Полоцка неожиданно.
Полоцкая земля, земля сильных и отважных… Слабые тут не выживают. Земля холодная, болотистая, лето короткое и дождистое, зато зима долгая и лютая, а про весну и доброго слова выдавить не удается — до того нескорая и гнилая. Зато в болотах железной руды не счесть. Лучшие мечи куют в земле Полоцкой, куют не только в городах и городищах, в каждой веси стоят корчевницы. В Полоцке даже смерды носят доспехи, какие иному князю других земель в зависть!
А уж зверья и птицы видимо-невидимо в окрестных лесах, реки и озера заполнены рыбой, в откосах рек блестит черный горючий камень. Им издавна топят печи в Полоцкой земле, переняв от куршей и земгалов, что поселились там еще раньше.
Здесь славяне выжигали лес, распахивали землю. Местные племена от них узнали о пшенице, пробовали сеять, а славяне били лосей, оленей, медведей, кабанов, пушного зверя, ловили в реках и озерах не пуганную рыбу.
Главное же, именно здесь славяне строили самые неприступные крепости. Сюда доходили, прорывая заслоны из племен западных славян, а то и в союзе с ними, отряды германских императоров Генриха Птицелова и Оттона Первого. Дранг нах Остен оставался мечтой германских императоров, маркграфов, баронов. Войска их появлялись в землях Полоцкого княжества, подходили даже к самому Полоцку. Всякий раз их громили, истребляли, но уж очень заманчиво было разрезать славянские земли пополам: северские с Новгородом по одну сторону, полянские с Киевом — по другую.
Полоцкое княжество само по себе рассекало землю русскую надвое. Купцы Новгорода и Киева, что вели меж собой торговлю, либо обходили владения Рогволода длинным кружным путем, теряя товары и людей в топких болотах, либо платили огромные пошлины за «топтание земли Полоцкой», к тому же терпели бесчинства дружинников гордого князя.
Полоцк стоит на берегу Двины, что вливается в Варяжское море. Оттуда можно выплыть куда угодно, хоть к дальним неведомым народам. Ладьи Рогволода с товарами и дружинами постоянно идут в заморские страны, стоят в Щецине и Шлезвиге. Купцов Рогволода приветствует сам император Оттон, глава Священной Римской империи германской нации.
Крепки стены Полоцка. Отважен и искусен в воинских науках князь Рогволод. Большая и сильная дружина несет охрану города. Еще больше мужей, обученных ратному делу, стоят на прокорме в окрестных селах, точат и без того острые мечи, похваляются победами, пьянствуют, бесчестят мужних жен и позорят девок.
Есть у Рогволода два сына богатыря: Роальд и Турольд. Оба пошли в отца силой и жестокостью. Роальд, поднатужившись, поднимает на плечи коня с всадником в полном вооружении, а Турольд под одобрительные крики ломает по две подковы разом. Оба рослые, в плечах — косая сажень, руки — бревна, ладони — лопаты…
А дочь Рогнедь — по-русски Рогнеда — в мать, сказочную красавицу. Ее Рогволод, будучи удачливым ярлом-викингом, привез из захваченного им Парижа. Сватаются к Рогнеде лучшие рыцари Британии, Германии, Парижа, Рима, Неаполя, других знатных городов — безуспешно! Рогнеда молчит загадочно, ждет послов от самого императора Оттона, властелина мира…
Рогволод смотрит: дочери семнадцать лет. Принял послов от великого князя Ярополка, властелина богатейшей Киевской земли и окрестных земель. Поговорил, вызнал многое. Теперь Ярополк — владыка всей Руси. Его титулуют великим князем, каганом, но богатствами и землями он многим европейским королям в зависть. Так что идти Рогнеде… за Ярополка!
Глава 5
Владимир догнал войско, когда оно только входило в устье Ловати. Пешая рать новгородцев продвигалась по обеим берегам. Далеко вперед были высланы конные разъезды. Перенимали пешего и конного, гнали в середину войска под надзор. Кто пробовал утекти — нещадно секли мечами.
Огромное войско шло с севера на ладьях. Воины на веслах не разгибали спин, гребли даже по ночам. От быстроты зависел успех битвы за Полоцк, за все Полоцкое княжество.
Передние отряды захватили посады у Двины внезапно. Посекли бывших там дружинников Рогволода, пожгли постройки. Панас примчался довольный: Рогволод застигнут врасплох. Ополченья с земель собрать не успел, а городе одна княжья дружина. Да и та с половины отпущена в окрестные села на кормление.
— Окружить город, — велел Владимир яростно. — Чтобы комар не вылетел!
— Уже сделано.
— Проверить, нет ли подземных ходов из города!
— Послал людей, княже. Хотя вряд ли, места больно болотистые.
— Все одно проверь. Кто много спит перед битвой, тот жизнь теряет.
— Полоцк будет взят!
Владимир оскалил зубы:
— Взять и дурак может. Надо взять малой кровью.
Стойгнев усмехнулся. Князь уже забыл, что совсем недавно раздумывал: удастся ли вообще взять неприступный Полоцк. Теперь же, когда удача с ним, хочет взять его как можно проще. Да и то, отважный и опытный воин Рогволод не ждал от юного князя решительных, а тем более — умелых действий. Знающих же ратное дело воевод в Новгороде вообще не было. Вот и пирует Рогволод беспечно, повесив боевой топор на стену, распустив тяжелый кованный пояс…
Конные отряды с ходу понеслись к городским стенам. Уцелевшие дружинники Рогволода все же успели добежать до ворот, опустили тяжелую решетку перед самыми конскими мордами догоняющих. Подняли мосты через глубокий ров.
Владимир остановился на небольшом холме. Смотрел с завистью, как быстро и умело воины Рогволода рассыпались по верху стены, прячась за широкими зубцами, натянули луки. Свистнули стрелы, пока что редкие. Впрочем, свеи хороши лишь в бою с мечами и топорами. Стрелки из луков из них такие же, как и лихие наездники.
На стенах повалил густой черный дым. В котлах уже начали варить смолу, готовились лить на осаждающих.
Вдруг сзади послышался тяжелый конский топот. Из дальних рядов войска вырвался отряд во главе с Кресаном. Они понеслись вдоль рва, на скаку метали горящие стрелы. Самые сильные сжимали в руках легкие дротики, на концах каждого полыхала пакля. Попытка — не пытка, авось да удастся дометнуть до стены. Бревна сухие, могут и загореться.
Со стен стрелы полетели чаще. Стреляли, как заметил Владимир, не свеи, а славяне. Впрочем. теперь уже трудно отличить их друг от друга. Кресан поднял над головой щит, крикнул страшным голосом, подбадривая своих. Двое раненых отстали, но огненные стрелы все еще распарывали воздух, роняли искры. Вслед за всадниками загоралась сухая трава. Но и на крепостной стене расцветали огненные цветы, пошли шириться, поползли языками вверх…
— На приступ! — грянул Владимир.
Он галопом пустил коня с холма. К стенам бежали, хрипло крича, мужики с лестницами. Всадники на ходу метали вязанки хвороста в ров, а когда с лестницами добежали, ров в трех местах был уже заполнен. Лестницы с ходу приставили к стенам, по ним побежали, торопясь и поскальзываясь — первому, кто поднимется на стену, князь жалует золотую гривну, второму и третьему — по серебряной. Сверху летели камни, бревна, лилась смола и сыпался песок в глаза нападающим. Кое-где лестницы были перебиты сброшенными со стен бревнами. Слышались крики и ругань раненых.
Владимир на скаку крикнул Кресану:
— Мой отряд здесь?
— Рвутся в бой, но я держу.
— Добро. Я — по копьям!
— Княже, — запротестовал Кресан, он побелел, — тебе нельзя!
— Выполняй!
Мой первый бой на Руси, подумал он люто. Он же и последний, если будет неудача. Сейчас на кон поставлено все. Даже жизнь. Если не взять Полоцк вот так с налету, то не взять вовсе. Узнают варяжские дружины, тут же повернут сюда!
Всадники из его отборной дружины по знаку Кресана ринулись на полном скаку к городской стене. Владимир скакал последним, на ходу высвобождал ступни из стремян.
Место для приступа было неудобное, ямы да колдобины, лестницы ставили шагов на десять справа и слева, там кипели ожесточенные схватки, звенело железо. Немногим удавалось добраться до гребня, там дрались люто, каждый миг мог стать последним днем города.
Кресан на полном скаку, оказавшись вблизи стены, изо всех сил метнул дротик. Острое лезвие пропороло воздух и со стуком вонзилось в деревянную плаху в сажени от земли. Второй всадник метнул почти одновременно, за ними бросили другие, как бросали на учениях в лесу. Копья с силой ударились в деревянную стену и засели: выше и выше одно над другим, двумя рядами от земли до самого верха.
Владимир на скаку взлез ногами на седло, придержал коня, прыгнул. Пальцы растопырились, ловя древко дротика над головой, а ноги опустились на широкое лезвие копья Кресана.
Кресан всадил на совесть, даже не дрогнуло. Владимир быстро полез по дротикам наверх, наступая как можно ближе к стене, чтобы не выскочило под его весом. Он чувствовал взгляды почти всего войска: применил отчаянный прием викингов, ибо шел на отважнейшего из свеев и хотел побить тем же оружием.
Всей похолодевшей душой ощутил, что уже высоко, сорваться — убиться насмерть, но тут голова наконец поднялась над гребнем, открылся внутренний двор города-крепости.
Почти все воины были на стенах, а возле ворот стояли наготове десятка два воинов. Обнаженные мечи блестели в их руках, лица были угрюмы и исполнены решимости. Первым стоял крупный дородный воин в рогатом шлеме. Опущенное забрало скрывало его лицо, но по княжескому корзну Владимир узнал князя. За ним стояли два молодых гиганта, оба выше и шире в плечах. В их огромных руках были тяжелые секиры, на головах блестели шлемы с рогами. За ними дружина держалась плотно, все прислушивались к крикам по ту сторону ворот.
Владимир взапрыгнул на стену, пробежал, стараясь не смотреть вниз. Ближайший свеон, а может и славянин, оглянулся, рот начал открываться для истошного вопля. Кулак Владимира угодил под ложечку, дыхание стража вылетело со всхлипом. Владимир дал под зад, и воин молча полетел навстречу обагренной земле.
В десятке шагов впереди сразу по трем лестницам карабкались его люди. Защитники метали в них камни, лили горячую смолу. Одна лестница с треском переломилась. Владимир запоздало набежал, сшиб сразу двоих, третьего срубил мечом, потеснил четвертого, подхватил чей-то щит, молча выдерживал удары боевого топора, а снизу вдруг раздались тревожные и радостные крики:
— Князь! Наш князь на стене!
— Быстрее, он же там один!
— Князю на выручку!
Закрывшись щитом, Владимир яростно рубился боевым топором, крутился как вьюн, отбивался уже во все стороны. Он ощутил сильнейший удар по голове, в ушах зазвенело, другие удары разрубили и выбили из рук щит. Он уже задыхался от тесноты и усталости, когда противники вдруг начали падать как снопы. За их спинами показалась коренастая фигура Кременя. Он молниеносно орудовал огромным топором. После каждого удара человек падал, сраженный насмерть.
С другой стороны стену чистил Кресан, за ним размахивали топорами его дружинники. Он встретился взглядом с князем, в его раскосых глазах были осуждение и восторг одновременно.
Дружинники как горох посыпались по ступенькам вниз, во внутренний двор. На ходу сшибали защитников, метали на них же оставшиеся на стенах камни. По лестницам взбирались разъяренные новгородцы, со злыми криками сбегали во двор.
Огромное войско шло с севера на ладьях. Воины на веслах не разгибали спин, гребли даже по ночам. От быстроты зависел успех битвы за Полоцк, за все Полоцкое княжество.
Передние отряды захватили посады у Двины внезапно. Посекли бывших там дружинников Рогволода, пожгли постройки. Панас примчался довольный: Рогволод застигнут врасплох. Ополченья с земель собрать не успел, а городе одна княжья дружина. Да и та с половины отпущена в окрестные села на кормление.
— Окружить город, — велел Владимир яростно. — Чтобы комар не вылетел!
— Уже сделано.
— Проверить, нет ли подземных ходов из города!
— Послал людей, княже. Хотя вряд ли, места больно болотистые.
— Все одно проверь. Кто много спит перед битвой, тот жизнь теряет.
— Полоцк будет взят!
Владимир оскалил зубы:
— Взять и дурак может. Надо взять малой кровью.
Стойгнев усмехнулся. Князь уже забыл, что совсем недавно раздумывал: удастся ли вообще взять неприступный Полоцк. Теперь же, когда удача с ним, хочет взять его как можно проще. Да и то, отважный и опытный воин Рогволод не ждал от юного князя решительных, а тем более — умелых действий. Знающих же ратное дело воевод в Новгороде вообще не было. Вот и пирует Рогволод беспечно, повесив боевой топор на стену, распустив тяжелый кованный пояс…
Конные отряды с ходу понеслись к городским стенам. Уцелевшие дружинники Рогволода все же успели добежать до ворот, опустили тяжелую решетку перед самыми конскими мордами догоняющих. Подняли мосты через глубокий ров.
Владимир остановился на небольшом холме. Смотрел с завистью, как быстро и умело воины Рогволода рассыпались по верху стены, прячась за широкими зубцами, натянули луки. Свистнули стрелы, пока что редкие. Впрочем, свеи хороши лишь в бою с мечами и топорами. Стрелки из луков из них такие же, как и лихие наездники.
На стенах повалил густой черный дым. В котлах уже начали варить смолу, готовились лить на осаждающих.
Вдруг сзади послышался тяжелый конский топот. Из дальних рядов войска вырвался отряд во главе с Кресаном. Они понеслись вдоль рва, на скаку метали горящие стрелы. Самые сильные сжимали в руках легкие дротики, на концах каждого полыхала пакля. Попытка — не пытка, авось да удастся дометнуть до стены. Бревна сухие, могут и загореться.
Со стен стрелы полетели чаще. Стреляли, как заметил Владимир, не свеи, а славяне. Впрочем. теперь уже трудно отличить их друг от друга. Кресан поднял над головой щит, крикнул страшным голосом, подбадривая своих. Двое раненых отстали, но огненные стрелы все еще распарывали воздух, роняли искры. Вслед за всадниками загоралась сухая трава. Но и на крепостной стене расцветали огненные цветы, пошли шириться, поползли языками вверх…
— На приступ! — грянул Владимир.
Он галопом пустил коня с холма. К стенам бежали, хрипло крича, мужики с лестницами. Всадники на ходу метали вязанки хвороста в ров, а когда с лестницами добежали, ров в трех местах был уже заполнен. Лестницы с ходу приставили к стенам, по ним побежали, торопясь и поскальзываясь — первому, кто поднимется на стену, князь жалует золотую гривну, второму и третьему — по серебряной. Сверху летели камни, бревна, лилась смола и сыпался песок в глаза нападающим. Кое-где лестницы были перебиты сброшенными со стен бревнами. Слышались крики и ругань раненых.
Владимир на скаку крикнул Кресану:
— Мой отряд здесь?
— Рвутся в бой, но я держу.
— Добро. Я — по копьям!
— Княже, — запротестовал Кресан, он побелел, — тебе нельзя!
— Выполняй!
Мой первый бой на Руси, подумал он люто. Он же и последний, если будет неудача. Сейчас на кон поставлено все. Даже жизнь. Если не взять Полоцк вот так с налету, то не взять вовсе. Узнают варяжские дружины, тут же повернут сюда!
Всадники из его отборной дружины по знаку Кресана ринулись на полном скаку к городской стене. Владимир скакал последним, на ходу высвобождал ступни из стремян.
Место для приступа было неудобное, ямы да колдобины, лестницы ставили шагов на десять справа и слева, там кипели ожесточенные схватки, звенело железо. Немногим удавалось добраться до гребня, там дрались люто, каждый миг мог стать последним днем города.
Кресан на полном скаку, оказавшись вблизи стены, изо всех сил метнул дротик. Острое лезвие пропороло воздух и со стуком вонзилось в деревянную плаху в сажени от земли. Второй всадник метнул почти одновременно, за ними бросили другие, как бросали на учениях в лесу. Копья с силой ударились в деревянную стену и засели: выше и выше одно над другим, двумя рядами от земли до самого верха.
Владимир на скаку взлез ногами на седло, придержал коня, прыгнул. Пальцы растопырились, ловя древко дротика над головой, а ноги опустились на широкое лезвие копья Кресана.
Кресан всадил на совесть, даже не дрогнуло. Владимир быстро полез по дротикам наверх, наступая как можно ближе к стене, чтобы не выскочило под его весом. Он чувствовал взгляды почти всего войска: применил отчаянный прием викингов, ибо шел на отважнейшего из свеев и хотел побить тем же оружием.
Всей похолодевшей душой ощутил, что уже высоко, сорваться — убиться насмерть, но тут голова наконец поднялась над гребнем, открылся внутренний двор города-крепости.
Почти все воины были на стенах, а возле ворот стояли наготове десятка два воинов. Обнаженные мечи блестели в их руках, лица были угрюмы и исполнены решимости. Первым стоял крупный дородный воин в рогатом шлеме. Опущенное забрало скрывало его лицо, но по княжескому корзну Владимир узнал князя. За ним стояли два молодых гиганта, оба выше и шире в плечах. В их огромных руках были тяжелые секиры, на головах блестели шлемы с рогами. За ними дружина держалась плотно, все прислушивались к крикам по ту сторону ворот.
Владимир взапрыгнул на стену, пробежал, стараясь не смотреть вниз. Ближайший свеон, а может и славянин, оглянулся, рот начал открываться для истошного вопля. Кулак Владимира угодил под ложечку, дыхание стража вылетело со всхлипом. Владимир дал под зад, и воин молча полетел навстречу обагренной земле.
В десятке шагов впереди сразу по трем лестницам карабкались его люди. Защитники метали в них камни, лили горячую смолу. Одна лестница с треском переломилась. Владимир запоздало набежал, сшиб сразу двоих, третьего срубил мечом, потеснил четвертого, подхватил чей-то щит, молча выдерживал удары боевого топора, а снизу вдруг раздались тревожные и радостные крики:
— Князь! Наш князь на стене!
— Быстрее, он же там один!
— Князю на выручку!
Закрывшись щитом, Владимир яростно рубился боевым топором, крутился как вьюн, отбивался уже во все стороны. Он ощутил сильнейший удар по голове, в ушах зазвенело, другие удары разрубили и выбили из рук щит. Он уже задыхался от тесноты и усталости, когда противники вдруг начали падать как снопы. За их спинами показалась коренастая фигура Кременя. Он молниеносно орудовал огромным топором. После каждого удара человек падал, сраженный насмерть.
С другой стороны стену чистил Кресан, за ним размахивали топорами его дружинники. Он встретился взглядом с князем, в его раскосых глазах были осуждение и восторг одновременно.
Дружинники как горох посыпались по ступенькам вниз, во внутренний двор. На ходу сшибали защитников, метали на них же оставшиеся на стенах камни. По лестницам взбирались разъяренные новгородцы, со злыми криками сбегали во двор.