Никитин Юрий Александрович. Уши в трубочку (Зубы настежь - 2)

   - Он сказал... - произнесла торкесса, ее плечи зябко передернулись. Я посмотрел на нее и тоже передернул плечами. Эта привычка вообще-то заразительна, надо с нею кончать.
   - Что сказал?
   - Страшно и выговорить... Сказал, что нашу миссию раскрыли, а сейчас нашего старшего захватили вместе со штабом, погрузили в автобус и увозят к спрятанному и замаскированному звездолету.
   Она всхлипнула, я быстро указал на экран:
   - Какой из них автобус?.. Желтый?.. Красный?.. Какой из них?
   Она прокричала в отчаянии:
   - Если бы я знала... Если бы я знала!
   - То что?
   Она вскрикнула в слезах:
   - То я никогда не согласилась бы пойти в космическую разведку!
   Я спросил кровожадно:
   - Новичок, да?
   - Еще какой, - ответила она, всхлипнув, - две недели всего... Да и то бумаги подшивала в канцелярии. У нас солидная организация! Мы взяли в аренду дырокол, только начали разворачиваться....
   - И тут предложили непыльную работу, - добавил я задумчиво. - Кое-что начинает вырисовываться... Давай держи штурвал, а я пока рассмотрю эту карту.
   Пока она двигала рулем управления с умением домохозяйки после двух уроков езды на велосипеде, я работал с картой, с непривычки увеличивал изображение от взгляда с далекой Галактики до внутриатомного строения. Восхитился совершенной аппаратурой, что позволяет вот так с высоты заглядывать в низкий вырез любого платья, в самом деле позаглядывал, надо же опробовать, наконец отыскал автобус, сам взялся за рычаги, погнал вертолет на предельной скорости.
   Она спросила тревожно:
   - Что собираешься делать?
   - Передать руль тебе, - ответил я. - На, держи!.. Веди как можно ближе к автобусу.
   Пока она заново осваивалась с рычагами, я подобрал пистолет наемника, и пусть кто-то вякнет, что это оружие ближнего боя: я с трехсот метров точными двенадцатью выстрелами уложил двенадцать гадов, что высовывались из окон и беспрерывно строчили по мне из узи, калашей, крупнокалиберных, стреляли из базук, стингеров, мух и птурсов.
   - Давай ниже, - велел я кровожадно.
   - Зачем?
   - Нагоним, догоним, перегоним... но пить пока не станем.
   Она не поняла:
   - А пить... почему?
   Я сдвинул плечами:
   - Откуда я знаю? Бери от жизни все, но потом положь обратно!
   Она спросила умоляюще:
   - Я что-то не понимаю? Не въезжаю, да?
   - Я сам не въезжаю, - признался я, - но звучит клево, верно?
   - Ну... вроде бы...
   - Тогда веди прямо за автобусом.
   - Что ты задумал?
   Я окинул оценивающим взглядом ее фигуру
   - Говорят, чем лучше формы, тем дороже их содержание... брешут, гады. Чем приятнее формы, тем безразличнее содержание.
   Она сказала обидчиво:
   - У женщин бывают такие формы, что мужчинам не по карману их содержание. Ладно, вот автобус, что дальше?
   - Еще ниже, - велел я.
   Вертолет на некоторое время застыл было над самой крышей автобуса. Но водитель как почувствовал, прибавил газу, а когда торкесса начала догонять, тормознул, мы проскочили вперед, открыл окно и выстрелил из стингера. К счастью, торкесса догадалась выпустить тучу алюминиевой стружки. Ракета пролетела мимо и взорвалась, обдав нас запахом фальшивого китайского пороха.
   Я топтался на лыже, примеривался, все не решался спрыгнуть, автобус начал рыскать из стороны в сторону, я озлился, все-таки прыгнул, но не на ноги, а распластался животом и ухватился за выступы.
   Раздались глухие выстрелы, рядом со мной в крыше появились дырочки. Я перекатился, дырочки последовали за мной, кто-то шел по салону с такой же скоростью, так что, помимо водителя, там остались и другие парни в черных шляпах.
   Я начал продумывать, как спускаться вниз, не повредить бы схваченного резидента торкессы, как высунулась голова над крышей, почти одновременно выскочил с другой стороны еще один супермен, пошли ко мне по крыше. Я отступил, присматриваясь к обоим, крепкие парни, матерые, один, правда, не столько возмужал, сколько возмудел, но все равно может помешать мне, а напарнику, как ни странно, помочь.
   - Ребята, - сказал я проникновенно, - вы имеете право хранить молчание. Все, что скажете, будет переврано и обращено против вас... Так что лучше отпустите пленных, а я вас. Возможно, не трону.
   Они переглянулись, один спросил тупо:
   - Это он о чем?
   - О каких-то пленных, - пояснил второй. - Это о немцах, что ли?.. Или про войну с Ираком?
   - Я говорю о команде торкессы. - пояснил я. - Которая находится в этом автобусе.
   Снова переглянулись, первый сказал зло:
   - Ты сейчас будешь лететь мимо окна, убедишься, что в автобусе пусто.
   - А за рулем? - спросил я коварно.
   - На автопилоте, - пояснил первый.
   Они разом сделали ко мне шаг, я упал навзничь, они уставились на меня тупо, как два барана на новые ворота, послышался сильнейший удар, их ноги мелькнули надо мной, я приподнялся на локтях, огляделся. Мост, который их снес, стремительно отдаляется, зато впереди прямая как стрела дорога вдалеке резко поворачивает, а никакой автопилот не в состоянии вести машину по всем изгибам шоссе.
   Я торопливо слез с крыши, вломился в кабину и ухватился за руль как раз в момент, когда впереди возник поворот. С трудом удалось вывернуть, на мгновение боковые колеса пронеслись над бездной, но дальше выровнялся, попробовал сбросить скорость, не удалось, гоню как бешеный, легонько нажал на педаль тормоза, удивился, что не чувствую. Посмотрел вниз, педаль бессильно лежит на полу, а машина несется с нарастающей скоростью, здесь под уклон, да еще какой уклон...
   Некоторое время я боролся, пытался остановить, замедлить, а впереди возник обрыв, приближался с ужасающей быстротой. Шоссе уходит в сторону, но не с моей скоростью пытаться повернуть... Я открыл дверцу, с этой стороны мелькает стена, разотрет, как зерна кофе, с другой слишком близок обрыв...
   Я оттолкнулся от подножки в тот момент, когда передние колеса автобуса уже покинули асфальт. Меня перебросило через ограждающий пропасть бортик, я покатился, стукаясь о камни, небо и земля много раз менялись местами. Наконец мое тело заклинило между глыбами, и я мог увидеть, как автобус красиво падает, подпрыгивая на каждом выступе, а потом долго-долго взрывается, словно целая колонна бензоцистерн. Я кое-как высвободился, на всякий случай сбежал вниз, пришла идея проверить багажное отделение.
   Вертолет опустился прямо на шоссе, я увидел торопливо сбегающую вниз мою рубашку, а в ней выпуклые прелести торкессы. Я спускался, сильно прихрамывая, она же летела, как на крыльях, обогнала, первой оказалась у обгорелого автобуса.
   - Здесь никого...
   За спиной торкессы поднялся в дымящейся одежде человек, обхватил ее одной рукой за горло, я тут же выхватил пистолет, но он в другой руке показал мне гранату.
   - Видишь?
   - Да чего ее бояться, - сказал я нагло, - она же ручная!.. А вот пистолет у меня... слегка диковат. Недодрессирован.
   Он зло захохотал, я держал его на прицеле.
   - Уйди, - велел он. - Это я лежал в багажнике. Меня должны были переправить через границу после успешной аферы с ваучерами. Ты все сорвал, сволочь!
   - Ты меня не интересуешь, - сказал я. - Нашу страну все грабят. Если всех убивать, то на земле вообще никого не останется. А по мне, лучше жулики, чем инопланетяне.
   Он покачал головой, торкессу держал за горло сгибом локтя, а ослабевшая рука медленно опускалась под воздействием гравитации, пока не оказалась на ее высокой груди. Торкесса, девственница, возмущенно завизжала, топнула ногой, попав острым каблуком по пальцам, ринулась в сторону. Герой ваучеризации оскалил зубы и метнул в меня гранату. Я выстрелил, пуля ударила в гранату, прервав ее полет, раздался взрыв. Безголовое и с оторванной рукой тело стояло, казалось, целый час, а торкесса, всхлипывая, ринулась ко мне на шею.
   Я гладил ее, похлопывал, чесал за ухом, потом сказал с облегчением:
   - Ложная тревога!..
   Она подняла голову, на раскрасневшемся лице со счастливыми глазами мгновенно возникло страдальческое выражение.
   - Нет, не ложная... Их в самом деле захватили. Просто было два автобуса. Помнишь, красные точки? Один в качестве ложной цели. Для отвлечения. Значит, они очень нас опасаются.
   Я вспомнил автобус, битком набитый звероватыми боевиками, кивнул. Опасаются, но мое самолюбие это не тешит. Я предпочел бы, чтобы мои противники были не моложе трех лет.
   - Но знаю, как ты... Стоп, вон автомобиль!
   - Где?
   - Разуй глаза!
   Еще ниже под нами ровная лента шоссе, далеко показался автомобиль, мы успели выскочить на асфальтовую полосу до того, как затормозить будет уже невозможно. Автомобиль быстро и надежно остановился: красивый, элегантный, новенький, водитель не спеша отстегивал ремень безопасности. Я подбежал, дверцу на себя, водитель удивленно вскинул голову. Я ухватил за воротник и выбросил из машины.
   - Госнеобходимость!.. - рявкнул я. - Ваше средство передвижения необходимо полиции... разведке... сигуранце...
   Торкесса забежала с другой стороны и поспешно заняла соседнее сиденье.
   Мужик, лежа на асфальте, прокричал беспомощно:
   - Но это мой автомобиль!
   - Что за идиоты, - пробурчал я с тоской. - Что делает с людьми эта гребаная демократия...
   - Что? - спросила любознательная торкесса.
   - Обезличивает людей, - ответил я с горечью. - Стандартизирует! Слышишь, все кричат одно и то же!
   Я включил зажигание, автомобиль дернулся и понесся, набирая скорость. Торкесса смотрела на меня в почтительном ужасе.
   - И часто...
   - Что?
   - Ну... поступаешь вот так незаконно?
   - Да с каждой новой баймой, - ответил я. - И не по одному разу. Особенно когда убьют несколько раз, всякий раз повторяешь одно и то же, продвигаясь по шажку... Держись крепче, сейчас пойдем по встречной полосе...
   Она с ужасом взглянула на встречный поток стремительно летящих машин, вскричала в ужасе:
   - Но зачем?
   - Я знаю, - ответил я неколебимо, - что я делаю.
   На самом деле, конечно, хрен понимаю, что делаю, но кто из нас что понимает в этой гребаной жизни? Все делаем то, что считаем правильным, а так как сейчас мы - сверхчеловеки, вот и выбрасываем всяких там французов да иракцев из машин и домов, как раньше бомбили и выбрасывали афганцев, сомалийцев, а скоро начнем так же с сирийцами и корейцами.
   Тормоза завизжали, когда я на полном ходу проскочил в промежуток разделительного барьера, некоторое время ехали на двух колесах, торкесса визжала отчаянно, встречные машины шарахались, как кошки от бультерьера.
   Машина глотала километры, как собака мух. Наконец торкесса успокоилась, подставила лицо солнцу, жмурилась, как котенок, даже мурлыкала. За последние сорок лет все крупные промышленные предприятия перенесены за черту города, остались мелочи, типа часовых заводов или по производству сережек и бижутерии, я долго искал на карте, пока отыскал крупнейший металлургический завод, его первым велел убрать из Москвы Хрущев, а Брежнев завершил процедуру. Потом перенесли и другие заводы, поменьше, но эти за последние годы модернизировали, перестраивали, некоторые работают и сейчас, в то время как на первом металлургическом все настолько устарело, что такие заводы проще делать заново, уже с иной инфраструктурой, чем пытаться перестраивать.
   - Есть, - сказал я наконец. - Вот там заброшенный сталелитейный завод!.. Один только цех горячего проката выдает миллион тонн высококачественной стали ежедневно, а расположен на площади, равной трем ВНС, что потом стала ВДНХ, теперь ВВЦ, а завтра...
   Она вскинула бровки.
   - Но как же... Миллион тонн в день - это очень много! Какой же заброшенный? Я отмахнулся.
   - Да кому это нужно? ВПК загнулся, кастрюли да сковородки вместо атомных подлодок... Чтобы не возиться, там поставили еще одну штуку, что весь этот металл снова в дерьмо... прости, в металлолом. Замкнутое, так сказать, производство.
   Она удивленно покосилась на меня, когда я повернул руль и направил машину к ярко освещенному зданию с яркой вывеской через дорогу. На высоте второго этажа на огромном экране танцевала у шеста девушка, но, едва начинала сбрасывать одежды, ее сменяла надпись: "Стрип-клуб. Открыт круглосуточно". Под экраном широко распахнутые двери, два крутых фейсконтрольных амбала, изнутри грохот разбиваемого токарного станка с помощью кувалд и совсем не божьей матери, новый хит от группы "Самая Новая Корчма".
   Она прошептала:
   - А что здесь?
   - Надо, - ответил я мрачно.
   - Полагаете, ваша графскость, здесь... может быть ключ к тайне?
   - Это не так важно, - ответил я. - Ты разве не чувствуешь?
   Она прошептала смятенно и униженно:
   - Нет, мои рецепторы ничего не улавливают.
   - Женщина, - сказал я покровительственно и почесал у нее за ухом. Ничего, зато ты красивая.
   Она вспыхнула, польщенная, но в глубине красивых глаз оставалось недоумение. А я не стал объяснить, что, хотя погони и перестрелки необходимейшие составные жизни, без них ну никак ни в одну дыру, но в жизни обязательно должно возникать женское тело, даже Тургенев без него не обходился, хоть и предпочитал на анатомическом столе, а при нынешней свободе этого самого женского должно быть много: обнаженного, потного, с крупными сиськами и заостренными сосками... покрасневшими и затвердевшими, и чтоб живот мягкий и с небольшими валиками на боках, как французские ручки, ягодицы чтоб вздернутые, широкие и высокие, чтоб при каждом шаге покачивались, как женский ум...
   Амбалы оглядели нас цепкими глазами: новенькие, не-поддатые, без автоматов и гранатометов, отступили, а мы пошли навстречу музыкальному грохоту, бегающим по стенам и потолкам лучам цветных прожекторов в поисках немецких самолетов.
   В зале воздух, пропитанный ароматами дешевого вина, травки, клея и дезодорантов, изменяющих формулу запаха пота. После солнечного дня показалось почти темно, затем глаза различили в багровом полумраке нечто похожее на огромный чан с дождевыми червями, что пытаются выбраться через край. Правда, некоторые вроде бы как раз закапываются. Полуобнаженные тела блестят, цветные пятна бродят по залу, а ритмичный грохот заставляет кровь струиться чаще, сердце подстраивается под навязываемый ритм, все танцующие выглядят одним существом...
   На приподнятой площадке у шеста вертится, изгибаясь, пританцовывает уже обнаженная девица с крупным бюстом и рельефными ягодицами. Танцует с явным удовольствием, еще свеженькая, наслаждается тем, что у нее сильное сексуальное тело и что мужчины смотрят с жадностью, а их подруги застыли с кислыми улыбками.
   Две трети зала заполнены танцующими, точнее - покачивающимися под оглушающую музыку, из-за тесноты хрен потанцуешь, а треть отдана под столики. Мы отыскали не только свободные места, но и свободный стол, сюда приходят потанцевать, на голых бабе поглазеть, а не жрать, официант подошел сразу же, я брезгливо отстранил листок с меню:
   - Я неграмотный, потому и богатый, ясно? Неси коньяк, но только хороший, понял? И че-нить для выпивки... В смысле, пить буду, понял? И поесть не забудь. Да не сам, а для меня и моей крошки. Учти, едим много, хоть и худые. Глисты, наверное.
   Он изогнулся в почтительнейшем поклоне, исчез. На кухне разом закипела бурная деятельность, словно в первые годы индустриализации и подъема животноводства. Из окошка то и дело выглядывали красные морды поварят, всем хочется посмотреть на олигарха, потом шеф-повар их прогнал и закрыл окошко.
   Я лениво осматривался, сперва, ессно, на танцовщицу у шеста, обратил благосклонное внимание на певицу, та едва не заглатывает шишку микрофона ярко накрашенным ртом. В отличие от шестовички певица в скромном сарафане с постоянно выпрыгивающей из-за слишком низкого выреза грудью поет неплохо, совершенно не замечая фокусы своих молочных желез, а когда спохватывается, мило краснеет и поспешно заправляет обратно, не забывая мимоходом потереть и без того красный и разбухший кончик. Народ хлопал и следил, когда же снова от резкого движения эта вэщь выпорхнет на свободу. Я заметил, что все повторяется через точно рассчитанные интервалы, когда ожидание достигает пика, здесь важно ни в коем случае не давать ему спадать, режиссура отпадная.
   За соседним столиком молодящаяся дама злым шепотом сообщала заинтересовавшемуся зрелищем спутнику, что это все силиконовое, что поет отвратительно, платье аляповатое, ноги кривые, но спутнику, судя по глазам, по фигу такие тонкости, силикон - не силикон, главное - размеры, а там хоть и вовсе надувная, какая разница, все они дуры надувные.
   Певица мигом заметила появление богатого клиента, но не повела глазом, ждет каких-то знаков внимания с моей стороны, но в этом деле важно не переждать, на меня начали посматривать и другие женщины. Вернее, сперва смотрели, какой коньяк нам ставят на стол, а потом уже смотрели уважительно на меня.
   Вскоре, оставив микрофон, певица сошла с эстрады и медленно, продолжая петь, пошла по залу между столиками. Движение выглядело хаотичным, но я уловил алгоритм, без труда вычислил, сколько понадобится ходов, чтобы подошла к цели. Торкесса следила враждебными глазами, сразу ощутила врага, это в женщинах встроено с рождения, как ультразвуковой локатор в летучую мышь или электрические аккумуляторы в морского ската.
   Певица наконец приблизилась, равнодушно и пренебрежительно скользнула взглядом по моей спутнице, а мне улыбнулась томно и так обещающе, что глаза торкессы сразу вспыхнули, как большие зеленые фонарики. Я слышал скрип ее зубок, когда певица томно погладила мои плечи, помассировала мне шею и плечи, погладила уши и мило проверила мизинчиками их содержимое. На левом что-то прилипло, она вытерла о бедро и почистила мне ухо таким интимным жестом, что торкесса засопела, как морской лев, начала пыхтеть и надуваться.
   Я указал певице на свободное место:
   - Мы будем счастливы...
   Она улыбнулась обещающе и даже многообещающе, снова наклонилась и помассировала мне плечи, увесистые груди выскользнули обе и мягко легли мне на шею.
   - Не могу, - проворковала она низким грудным голосом, от которого воспламенилось все внутри, в смысле, в нижней части, - мне надо закончить номер.
   - Тогда разрешите прислать шампанское в вашу гримерную? поинтересовался я.
   - С условием, - произнесла она богатым оттенками голосом, - что вслед за шампанским заглянете и вы?
   - О, йес! - ответил я с воодушевлением. - Карамболь!
   Глава 6
   Она посмотрела оценивающе на позеленевшую торкессу в моей рубашке, все женщины в этом заведении, как догадываюсь, сразу сообразили, что у моей спутницы под моей рубашкой ничего нет, даже трусиков, женщины это чувствуют сразу, но все же певица улыбнулась с победоносностью во взоре: у нее и грудь крупнее, и зад выше, не надо на полусогнутых, и волосы длиннее, а все мужчины обожают, когда длинные волосы по подушке...
   - Да, - сказала она многозначительно, - карамболь!
   Торкесса, задыхаясь от гнева, нет, уже от ярости, смотрела ей вслед испепеляющим взором.
   - Ваше сиятельство, - едва выговорила она лязгающими зубами, - вы уверены, что... что это существо... с этой примитивной культурой... способно... вообще способно...
   - Уверен, - ответил я великодушно.
   - Но ее уровень!
   Я ответил лениво:
   - А я в этой области не ищу высокие уровни. Наоборот, чем проще, тем кайф выше.
   Торкесса замолчала, потом сказала негодующе:
   - Так вот почему вы поедаете ее таким пылающим взором?
   Я пробормотал:
   - Оттого что сейчас на диете, не значит, что не могу читать меню... Лилея, что за делы? Мы на задании.
   - Но вы, милорд, - сказала она обвиняющим тоном, - весь разбухли!
   - Ну, не весь, - пробормотал я, - но, дорогая, человек не может все время быть в погоне, в науке или в постели. На то он царь природы и венец творения! Надо чередовать, чередовать, чередовать... У нас попробовали задержаться на великой стройке чуть дольше, чем позволяла биология, целую страну обвалили с таким грохотом! Всю планету качает, как паука-плавунца на волнах!
   - Но разве не знаете, что чем больше...
   - Нет, - прервал я поспешно, - я не верю, что это решает все проблемы. Поголовная мэйдфакия началась еще в шестидесятых, но войны как шли, так и идут. И с ваучерами надули! И озоновая дыра не уменьшилась... Погоди, что ты все сворачиваешь на эту тему? У тебя эти две недели ученичества на секретного агента на чем оборвались?
   Она мило покраснела, прошептала:
   - На первом же уроке по обольщению...
   - Понятно, - протянул я. - Значит, ты не зацикленная, просто ничего другого не знаешь... а знания показать хочется. Ну, хотя бы те, что на первом уроке?
   Она потупилась, на щеках заиграл румянец, перебрался на лоб и шею, а восхитительнее всего, когда запылали уши. Я подозвал официанта, велел отнести лучшее шампанское и цветы в гардеробную певицы, сразу же уплатил, другой принес и поставил краешком поднос на край стола. Не чинясь, я помог перегрузить на стол все два десятка блюд, он пришел в восторг от такой демократичности молодого олигарха.
   Торкесса смотрела на множество блюд в тупом недоумении.
   - Зачем это все?
   - Будем есть, - сообщил я бодро. - В смысле, ты - кушать, а я - жрать!
   - Но почему так много? - спросила почти в отвращении. - В кого я превращусь?
   - Ага, - сказал я злорадно, - и у вас есть проблемы с весом?
   - Нет, но это просто... просто...
   Я не слушал, разделывал большим ножом гуся, коричневая корочка потрескивает, из надрезов вырвался горячий пар, ноздри мои жадно ловят одуряющие запахи, стараясь вобрать все, чтобы не уплывали в сторону чужих столов. Потек прозрачный сок, желудок начал дергаться в нетерпении.
   Торкесса едва коснулась жаркого на ее тарелке, как тут же опустила нож и вилку. Глаза ее, очень серьезные, вперили в меня вопрошающий взгляд.
   - Милорд... разве нам не надо... спешить?
   - Надо, - согласился я, - но, увы, ты не понимаешь...
   - Чего?
   Я развел руками, изобразил мимикой титаническую работу ума, пожал плечами, снисходительно улыбнулся:
   - Нет, все равно не поймешь... Нет-нет, не реви, я сам не понимаю, правда. Но такова логика, весьма абсурдная, согласен. Но разве не в абсурдном мире живем? Однако он построен на неких законах, нам неведомых. Один из них в том, что, какой бы ни была спешной погоня, мы просто обязаны время от времени заходить либо в стриптиз-бары, либо в бордели...
   - Фу!
   - Что делать, таков закон. Даже выше - Закон! Вот так заходить в бордели, а также вот так сидеть и с аппетитом жрать, от пуза жрать, чувствовать запах и даже аромат жареного мяса, слизывать сок с пальцев... Я понимаю это так, что человек состоит не из одной гонялки, человеку надо что-то еще... например, мы можем во время погони заскочить в музей Изящных Искусств, вдруг там злодей, а там я тебе попутно расскажу о Ренессансе, Серебряном веке или сокровищах Тамонхаима...
   Она посмотрела на меня с подозрением.
   - А вы, граф, в самом деле знаете?
   Я бесстыдно улыбнулся:
   - Если честно, то сейчас не знаю даже, где этот музей и есть ли такой на самом деле. Но если вдруг окажемся вблизи и будет подозрение, что преступник забежал в музей, то... Сама понимаешь, я смогу, в самом деле смогу, откуда и возьмется, рассказать об истории создания картин, об их великой ценности. Конечно, если будем честнее, то предоставим рассказывать экскурсоводу, но так, правда, несколько померкнет мой имидж интеллектуала-искусствоведа со стальными мускулами.
   Она слегка поморщилась от моего чавканья, даже рев музыки не заглушает, но должен же я оттянуться в чем-то желудочном, раз сдерживаю позывы генитальности, а то все о музее, Ренессансе, Серебряном веке, сокровищах Тамонхаима, сколько можно, человек не может о высоком столько, а вот о низком может всю жизнь, а потом отыщет и еще что-нибудь, но не высокое, а еще более низкое, это же проще.
   Однако мой аппетит оказался заразительным, сперва клевала, как птичка, потом ела, как мышка, а потом уже - как здоровый раскрепощенный бегемотик, ведь с полуобезьянами жить - по-английски говорить.
   Я наливал ей в высокий бокал шампанского, вскоре щечки торкессы заалели уже не от смущения, совсем не от смущения, глазки заблестели. Время от времени оглядывала зал, заметила наконец, что хотя зал с множеством столиков, но наверху, если подняться по лестнице, еще столы, там явно дороже, ибо каждый стол отделен от соседнего перегородкой, а дальше вообще стена с красиво оформленными дверьми, на каждой номер. У меня в черепе что-то зашевелилось насчет комнат с номерами, но не мог вспомнить, только лезут всякие обрывки анекдотов, но это у всех, сейчас каждый набит анекдотами в той мере, как наши отцы были набиты мудрыми мыслями, а деды революцьенными лозунгами.
   - Поднимемся наверх, - предложил я.
   - А что там, бильярд?
   - Бильярд традиционно внизу, - пояснил я, - а вверху несколько иные развлечения.
   Она просияла:
   - Мы ими займемся? Чтобы отвлечь внимание, естественно.
   - Не увлекайся, - предупредил я. - Сейчас естественный отбор пошел через развлечения. Эти расслабоны и балдежники выкашивают почище черной оспы или испанки.
   - Страсти какие, - прошептала она, округлив глаза.
   Мы прошли на цыпочках мимо танцующих, большая часть из них уже обречена, остальные на пути в бездну, из которой возврата нет. Торкесса пугливо отворачивалась и задерживала дыхание, отчего ее высокая грудь стала еще выше, привлекая взгляды пьющих, жрущих, танцующих, балдеющих и всячески снимающих стрессы, хотя у таких прямохордовых откуда стрессы, но мне по фигу, их на планете семь миллиардов, придется настроить еще больше этих стриптиз-баров, стриптиз-ресторанов и стриптиз-кафе, а также стриптиз-столовых, стриптиз-макдоналдсов и стриптиз-аптек, чтобы поскорее и достаточно легально уменьшить это жрущее и пьющее, но ничего не производящее население.