Николай Боярчук. Точка глины

 
   Владельцы предприятия, якобы шведы, отлично говорившие по-английски, с простыми рабочими – русскими и эстонцами – не общались. Отсутствие продукции объяснялось затянувшимся периодом наладки оборудования и необходимостью обкатки технологического процесса – выпуска обыкновенной сантехники: раковин-писсуаров, моек и унитазов. Что не удовлетворяло любопытных рабочих и вызывало недоумение: подобного профиля предприятия в Эстонии уже имелись. Куда еще лепить унитазы и раковины?
 
   Во всяком случае, выпускаемые молодым предприятием изделия сами же ее изготовители вывозили в сыром виде на склад, где тщательно затем измельчали, разбивали, превращая снова в глину. А большая часть тех раковин и унитазов, что уже прошли печь и получали товарный эмалированный вид после глазуровки и обжига, вообще вывозилась на задний двор, за пределы цеха, и там опять же разбивались и грузились осколками в огромный шведский контейнер.
 
   У Феди рабочее место почиталось престижным. Ему поручили ремонт готовой, но имеющей какой-нибудь невзрачный брак продукции. Он высверливал прибором, похожим на зубоврачебный бур, черные пятнышки и пузырьки на эмалированных раковинах, стачивал тщательно неровности и огрехи формы, замазывал глазурью мелкие трещины. Затем это снова отправлялось в печь, а из нее – после некоторого аккуратного хранения на виду у всех и посреди цеха на специальных трехъярусных тележках – однажды как попало вывозилось на улицу, на свалку.
 
   И хотя бы раз в неделю заводик в сопровождении его хозяина Джорджа Клайка и главного инженера Свена посещали солидные и никому не известные делегации иностранцев, доставляемые в Лаагри – к черту на кулички – казалось бы, никому не нужную и неизвестную окраину Таллина, дорогим, роскошным и с затемненными окнами автобусом с большими латинскими буквами по бокам: Hansabank.
 
   Рабочим говорили, что это акционеры нового предприятия и главные финансисты проекта. Они обычно проходили по цеху, глядели на участки, на обжиговую печь, слушали то, что им рассказывали в качестве экскурсоводов Джордж и один человек из лаборатории химического анализа. А Свен всегда, если проходил мимо Фединого рабочего стола, подмигивал ему и на английский манер показывал вверх большой палец, мол, ты, Федя – парень что надо – «окей» и «молодец!»
 
   После подобных визитов иностранцев в курилке и на обеденном перерыве продолжались разговоры о заботах производства, излагались домыслы и предположения и совсем мало достоверной информации о том, зачем рыщут эти акционеры по цеху, чего ищут и отчего столь часто навещают унитазовое производство. И будет ли в этой связи повышение зарплаты, изменятся ли как-то в лучшую сторону условия работы, будет ли вообще перспектива для каждого усердного и не угасившего в себе чувства тщеславия труженика? Это представлялось насущным и интересным для каждого, и люди ловили любые новости по заводу.
 
   И видимому всеобщему увлечению керамикой нельзя было не верить. Но накапливались обстоятельства, что побуждали непоседливых рабочих задумываться и искать объяснения некоторым странностям и порядкам, установленным на этом мало кому известном заводике.
 
   Случалось, Федя сам был зачинщиком подобных разговоров в курилке.
   – Обидно, конечно, делаешь, делаешь свою работу. Стараешься, пыхтишь, и знаешь, что в конце концов ее все равно выкинут на помойку!
   – А какая тебе разница?! Платят и ладно. Чего еще надо? – перечил Феде бригадир гипсовщиков эстонец Урмас.
   – Чего еще надо? Ясности. Простоты и понимания того, что происходит вокруг.
   – Хотелось бы стабильности. Знать, что работаешь не на свалку, а с пользой. И разве тебя не интересует, как долго этот заводик просуществует? – Федю поддерживал Володя Долматов.
   Это он говорил Урмасу из гипсового цеха, потому что Урмас почему-то всегда против Феди выступал поперечной пилой.
 
   – Если здесь каждые четыре месяца выгоняют старых работников и набирают новых, то откуда возьмется качество и опыт? Так и будут экспериментировать и по-новой обучать каждого новичка.
   – Это вообще похоже на какой-то эксперимент. Или они просто отмывают денежки, – высказывал свои предположения Женя Баранов, совсем молодой и спортивный парнишка. Он не чурался общения с теми рабочими, кто по возрасту был солидно постарше его.
   – А потом в один прекрасный день закроются, нас выметут на улицу. Скажут, не оправдали надежд. А Эстония должна будет выплатить им компенсации за неудавшийся проект, – комментировал едко всегда что-то знающий Артур, бригадир с линии отлива моек.
   – А Эстония здесь при чем? – возражал кто-то из рабочих.
 
   И в итоге разговор в курилке для всех его соучастников превращался в диспут.
   – Так инвесторы же! Иностранные. Думаешь, они просто так и ни у кого не спросясь, открывают в Эстонии свои фирмы и заводы? Наверняка, сначала составляется какой-то документ, где оговорены условия инвестирования и пункты на случай закрытия предприятия.
   – Но если посмотреть со стороны, разве не видно, что наши хозяева стараются? Хотят наладить дело. Но не сразу все получается…
   – Ага! Стараются! И опытного работника, и только что пришедшего новичка – чуть что – сразу вон! Уволен. Вот смотри, скольких в один день уволили?! Не пощадят и тех, кто здесь чуть ли не с самого начала, и даже если у них уже что-то получалось…
 
   – А я слышал, они между собой говорят, что здесь глина не та, мол, ее надо завозить чуть ли не из Англии!
   – Ой! Ты еще скажи, что вода у нас не та! Из нашего озера Юлемисте. Для горшков, видите ли, не подходит. Не та кондиция! А весь Таллин пьет эту воду!
   – Н-да! Если из Англии будут завозить глину, то сколько же будет стоить бачок или сам унитаз?
 
   …Народ спорил и пытался проникнуть в тайны непонятного ему производства. Настоящих мастеровых по требуемому профилю на заводе не было. Народ приходил кто откуда: где что-то обанкротилось, где объявили сокращение кадров. Кризис раздавал оплеухи всем налево и направо. И в Таллине безработных неудачников становилось с каждым днем больше и больше. И едва ли не каждый пятый взрослый человек! Потому, если кто-то что-то умел делать и чувствовал в себе силы – те уезжали на заработки в Англию, Испанию и куда попало, и подальше от Эстонии.
 
   …Очередная рабочая смена прошла незаметно. В скоротечных разговорах, заводских хлопотах. Правда, Феде в этот день случилось получить от мастера выговор. Он самостоятельно решил наполнить опустевший стаканчик с раствором глазури, подошел к тому баку, что особняком стоял в левой части цеха. Сдвинул крышку, глянул вовнутрь. Одуряющий запах и пузырящаяся поверхность специальной краски спугнули Федю. Он решил позаимствовать всего-то чуток нужной ему густой краски для затирания ремонтных отверстий и следов шлифовки у соседей – глазуровщиков. За что и был схвачен откуда невесть появившимся Валерой. В тот момент, когда соскребывал на столе у Рейна, глазуровщика, засохшие кусочки этой самой краски.
 
   Феде нужна была сухая или очень густая, тем надежнее она закрывала мелкие, проделанные им дырочки в раковине-мойке. И после повторного обжига краска превращалась в эмаль. А дырочки, что высверливал Федя – это он удалял темные мелкие точки, что проявлялись обычно на эмали после обжига изделия. Воздух, некачественный состав глины или воды, неравномерное распределение температуры или еще какие-то причины – они порождали исправимый брак.
 
   – Что ты хочешь? – спросил Валера, заметив его в расположении участка покраски.
   – А вот – кончилась у меня краска, а мне еще до конца смены ее немножко надо.
   – Но разве я не говорил тебе, что краску брать нужно только из бака?
 
   Федя удивился. Валера впервые с ним перешел на «ты».
 
   – Говорил. Да я подумал, что какой-то кусочек мне всего-то и нужен. На сегодня мне хватит! – оправдывался Федя.
   – Нет, вы делайте, пожалуйста, всегда так, как вам сказано. Это все-таки технология, и в ней есть свои правила, – настоятельно и без скандала пояснил мастер Феде.
 
   Федя виновато улыбнулся стоявшим рядом и смотревших на них с мастером глазуровщикам, подмигнул Рейну и послушно отправился набирать свой стаканчик из большого и обычно закрытого для посторонних бака.
 
   Обижаться на мастера у Феди причин не было. Ведь Валера культурно и понятно напомнил выданную накануне инструкцию – о том, как пользоваться краской, где ее брать при необходимости, о том, что химикат нельзя пробовать на вкус и так далее. Федя раньше не разрешали пользоваться глазурью. Его сначала учили делать правильную выборку тех черных точек из чужеродного материала, что портили вид эмали. Для этого Валера принес как-то для Феди совсем уже забракованную и предназначенную на слом раковину, чтобы на ней он учился высверливать точки. А потом подходил еще Джордж и тоже показывал, как это правильно нужно делать. И когда начальство убедилось, что у Феди кое-что получается, Свен, главный инженер предприятия, принес ему стаканчик с сухим куском глазури, а Валера внятно растолковал, как ею пользоваться – разводить, втирать в места сверления и как безопасно с нею работать.
 
   В шестом часу вечера Федя возвращался к своему жилищу. В автобусе он никогда не играл с проверяющими, которые могли остановить общественный транспорт в любом удобном для засады месте и беспощадно оштрафовать на приличную сумму всех безбилетников, выводя их под ручку в зеленый и всегда злопамятный для горожан микроавтобус, а после того и выгнать вон. Где попало и на приличной дистанции от ближайшей остановки.
 
   Федя не рисковал, а всегда исправно пробивал имеющийся талончик. Этот механический акт он и захотел, было, воспроизвести в ближайшем к нему компостере: спокойно полез в карман куртки, чтобы нащупать жиденькую пачку билетиков. И обалдел, когда извлек наружу стокроновую купюру, за ней еще одну, и еще, и вдруг – смятые доллары и евро. Шок пробил человека. Не насквозь, но для впечатлительного Феди вполне достаточно, чтобы дальнейший его путь домой превратился в эйфорический бред – размышления о том, что же случилось с ним? Он был без меры рад и испуган. В это утро он встретил Лилю, а заодно, так получилось, нагло обобрал какого-то неизвестного старика из Хойму. Другого источника неожиданного появления денег в своих жиденьких карманах он не находил. Списать случившееся на чью-то коварную шутку или ошибку не представлялось возможным.
 
   Вечер Федя провел, как во сне. Сварил себе поесть, сделал чай. А мысли крутились, как на американских горках. Он не сомневался бы в том, что деньги ему кто-то и для чего-то подложил, открыв его кабинку в раздевалке, однако эту версию опрокидывало наличие в натуральном виде того самого бумажника, что он отнял у старика из Хойму попутно с деньгами, когда бессовестно куражился, разбойничал и хулиганил в неизвестном ему и в общем-то безлюдном районе. Другая мысль запутывала Федю еще больше. Если брать в расчет то, что он на самом деле по дороге на работу успел натворить столько дел, то каким же образом ему удалось не опоздать к началу смены? И как он вернулся снова на остановку и уехал из Хойму? Почему он ничего не помнит из этих событий?
 
   – А не записаться ли к врачу? – подумал тоскливо Федя. Врач моментально арестует и превратит жизнь его в такой мрак, что не лучше ли на какое-то время оставаться Чокой – пока не прояснится то, что логикой и здравым умом разложить по полочкам ему никак не удается.
 
   Еще одна тема занимала вечернюю меланхолию Феди: что делать с непонятными деньгами? Купить ли на них давно уже требуемый приличный обогреватель для его неотапливаемой квартирки, или починить месяца четыре назад потухший старенький компьютер? Мечтая и волнуясь, Федя вспомнил о Лиле. И решил для себя строго – завтра он встанет пораньше и явится к ней, расскажет про себя, и постарается найти старика, чтобы вернуть тому все деньги вместе с бумажником.
 
   Непонятное Хойму приглашало Федю на новое свидание.

Давай, солдат!

   Томимый сладкими предчувствиями, Федя прибыл, как обычно, на остановку. Через каких-нибудь полчаса в это холодное ноябрьское утро он снова увидит, нет, сначала найдет, а потом увидит свою Лилю!
 
   Напротив, на другой стороне широкой дороги, на стоянке приглушенно урчали двигатели машин, в них дремали, а, может быть и ночевали таксисты.
 
   Под горой у кинотеатра на своем месте оставался замеченный Федей еще сутки назад многометровый рекламный щит. Специально освещенный скрытыми маленькими прожекторами, широкий, красивый плакат с нарисованным тщательно лунным ландшафтом и приглашением купить билеты на симфонический концерт, казался входом в сказочный и необыкновенно таинственный мир. Федя понимал, что это не для него. Но не огорчался. Он верил в то, что и у него когда-нибудь будет такое же красивое и загадочное, как на рекламном щите, свое космическое небо и обязательно нежное по цвету, мягкое, теплое восходящее солнце. И музыка будет космической.
 
   Федя вспомнил и про рекламный щит у самого кинотеатра. Глянул, как там и все ли на месте? Шикарные мужчина и женщина из мира грез киношного рая влюбленно смотрели друг на друга. Прошлый раз за ними – на втором плане и в самом низу рекламы, ему показалось, нарисована машина. И она вдруг на глазах у Феди поехала и уехала совсем. И Федя понял, что это была настоящая машина, а не с плаката. Просто общий фон улицы сливал в одну картину рекламу и реальный мир.
 
   На этот раз скучающий на автобусной остановке Федя издалека обнаружил под плакатом влюбленную парочку. Вернее, их ноги. Вероятно, они целовались еще с ночи. Через несколько минут они решили отойти от щита, а получилось, что это ноги у нарисованных киногероев вдруг пошли куда-то, когда их лица так и остались приглашать народ на киносеансы в «Космос».
 
   Люди массово пока что на улицу не показывались. И по тонкому слою нетронутого мокрого снега Федя увидел, что даже почтальон со своей тележкой не дошел еще до больших домов рядом с автобусной остановкой. И дворники пока что спали.
 
   – Значит, я сегодня – первый! – подумал Федя и улыбнулся. – А то! Как никак, а на свидание еду. К девушке! А не абы куда!
   – Впрочем, серьезнее надо быть! – себя же самого он урезонил, – Ричард ты там или кто? Не забывайся! На работу едем!
 
   Автобус появился из-за горки неожиданно и, скрипя тормозами, перед самым носом у Феди раскрыл дверь, приглашая поторопиться.
 
   Федя вскочил на ближайшее сиденье. Чтобы согреться, поднял воротник, закрыл нос шарфом и приготовился к дальнейшим событиям. Через десять минут пути Федю крайне изумило то, что водитель вообще вез пассажиров без остановок. И порядочно укатил от центра города. Пошла зона частных домов, сосновых перелесков. Федя вглядывался в темное стекло, пытаясь узнать местность. В автобусе люди ехали смирно, никто ни к кому не приставал, а он решил возмутиться. Войдя в то состояние, которое он испытал в Хойму, в уме своем стал провоцировать гнусные желания и побуждения, а они, как назло, тут же становились реальностью. Ему захотелось скандала. Он закричал:
   – Что здесь происходит? Кто-нибудь понимает, что здесь происходит?
 
   Оказалось, Федино беспокойство никого не задевает и не смущает, и не доставляет никому неудобств, а ему стало плохо. И еще больше недоумение настигло его, когда он представил, что автобус вообще едет не туда, куда нужно. Федя опять отчетливо и громко спросил сидевших в полудреме и некоторых стоявших рядом с ним пассажиров:
   – Вы что? Сговорились?
 
   Полусонные люди не обращали на него внимания. За исключением двоих-троих, посмотревших на Федю сочувственно и без укоризны. И Ричард готов уже был вспылить и вспомнил: точно так же терпели его выходки в Хойму. «Что ли дать кому-нибудь по морде? Порвать им что-нибудь?» – подумал Федя в расстройстве.
 
   И как в прошлый раз, он не находил себе противодействия. Получалось, что автобус ехал сквозь жизнь, он сам был ее подвижной частью – как ум и сознание Чоки, то есть Феди чиканутого, Ричарда бесстыжего. И во всякой детали и всюду им просматривалась взаимосвязь. И видно было, что еще одни никелированные поручни и кожаные сидения есть также за автобусом, как бы сращенные с ним близнецы: там, в темноте, они отражались стеклом и были самостоятельными, и растворялись в темноте, а мир что снаружи, что внутри был всегда постоянным, но в нем всегда что-то двигалось. По обе стороны. Возможно, это было чье-то сознание.
 
   И в автобусе, который отражался за стеклами, также сидели полусонные люди. И Федя подумал, что они больше тех людей, что сидели с ним сейчас рядом, больше тем, что чище и умнее, потому что они были не здесь, а ТАМ, куда каким-то непонятным образом затягивало Федю и делало его Ричардом.
 
   Грубо расталкивая пассажиров, он прошел через весь полусонный салон к кабине водителя. Тот вперился взглядом в дорогу, высвечиваемую фарами быстро несущегося автобуса. Из его кабины доносились звуки радио. Федя настойчиво постучал по стеклу, водитель строго посмотрел на него через зеркало. И вскинул голову как бы спрашивая: «Ты чего? Охренел совсем или как?».
 
   – Ты куда прешь? – закричал в свою очередь рассерженный Федя. – Давай тормози! И вообще!..
 
   Федя хотел добавить, что культурному водителю положено объявлять остановки, но промолчал, подумав, что назидания сейчас ни к чему. Водитель без слов остановил автобус, передняя дверь отворилась наружу, и Федя не раздумывая, выпрыгнул из теплого и едва освещенного салона. На этот раз темнота оказалась куда более зловещей, чем это было с ним в Хойму. И главное, никаких построек. Ни слева, ни справа ничего: ни проволоки, ни забора.
 
   Федя испуганно глянул по сторонам и вслед уходящему от него автобусу. И удивился, и растерялся – на его заднем большом стекле успел увидеть удаляющиеся и быстро ставшие неразличимыми цифры 56 или 28.
 
   – Чепуха какая! – возмутился Федя. Это не его 18-й, это какой-то совсем другой маршрут! Вот почему автобус не делал никаких остановок. Экспресс шел куда-то своей дорогой. Бросив Федю, как собачонку на холод и пустоту. А еще и ужас. Где теперь искать Лилю? А что гораздо важнее – как теперь попасть на работу? И чтобы не опоздать, и чтобы его не уволили?
 
   Чока или Чика, несмотря на обилие доказательств, мелких штрихов и подробностей его необычного перемещения из одного пространства в другое, по-прежнему оставался скептиком и вновь подумал о том, что у него не все в порядке с мозгами.
 
   – Нужно срочно у кого-нибудь спросить, куда завез меня этот автобус. Нужны люди! – Федя увидел в метрах двухстах на дороге двоих мужчин и побежал к ним навстречу.
 
   – Как название этому месту? – Федя сходу схватил незнакомца за одежду. – Что это за… планета?
   На него посмотрели с удивлением:
   – Земля. А что? – Мужики осклабились в улыбке.
   Федя им ничего не ответил. А недоверия своего не отменил.
   Незнакомцы обступили его.
   – Ты это… У тебя деньги есть?
   – Вы что? Какие деньги? Я на работу еду! – отшатнулся от наседавших Федя.
   – А если перышком пощекотать, может, найдется кое-что? – мужик, тот, что длиннее и худощавый с виду, полез к себе в карман, как будто за ножом.
   – Да вы совсем сдурели! Чего щекотать простого рабочего! – запротестовал Федя и едва ли урезонил приставших к нему бандитов с большой дороги. – Ну, ни фига себе, я у них про дорогу спрашиваю, как мне в город проехать обратно, а они мне – ножиком пощекотать!
 
   – Да, мы шутим! Не заводись. Ты же – нормальный чувак! – весело и дружелюбно пояснил один из мужчин. И вдруг взял в обхват Федю, как родного, и приподнял над землей! – Ого! Какой здоровый! Виталик, а ты ведь его не поднимешь!
 
   Феде никак не хотелось проходить процедуру взвешивания и он постарался оторваться от на удивление прилипчивых прохожих.
   – Извините! Но мне с вами не по пути! Давайте разойдемся красиво? – предложил он с нескрываемым намерением уйти прочь.
   – Слушай, иди! Вали отсюда, мужик, по-хорошему! А то… – один из мужиков вдруг стал угрожать еще серьезнее. А другой, должно быть, сообразительный, добавил:
   – Остановка – вот там! – мужчина показал в сторону города. – Ходят всякие!..
   – Ого! Какие злые! – огрызнулся Ричард. Но бесшабашности и боевого духа в себе не нашел – невозможность схватиться в самоотверженном рукопашном бою с грубиянами он оправдал спешкой, потому что ему куда важнее было вернуться на свой маршрут и много чего еще успеть.
 
   «И все-таки, люди людям – рознь. Вот в Хойму – вообще мирные, а здесь что? Психи какие-то! Уголовники! Бродят с утра пораньше!» – Чика с неприятным чувством досады, внял ситуации: искать чудеса в этой местности – слишком опасно.
 
   Подавленный и расстроенный, Федя побежал в ту сторону, откуда, как он думал, и привез его автобус. Миновал поворот. Запыхался, перешел на шаг. По-прежнему вокруг ни домов, ни огонька.
 
   – Куда же я попал? – рассуждал озадаченный Чика. Он озирался по сторонам, смотрел в небо, на дорогу, по которой нечаянно прибыл туда, куда ему совсем не надо. За редкими деревьями слева, а это были снова сосны, Федя увидел незнакомое ему озеро. Оно играло и мигало небольшими мелкими волнами, отражало откуда-то появляющиеся на воде вспышки то ли звезд, то ли невидимых фонарей городской окраины.
   – Никак, Мяннику? Ого, район еще тот – бандитский! – Федя допустил возможным то, что он перепутал автобус. Мяннику он немножко знал, потому что когда-то давным-давно ездил сюда на велосипеде с другими мальчишками ловить рыбу.
 
   – Посветил бы хоть кто-то! – подумал Федя. И в этот момент на противоположном конце озера что-то чрезвычайно яркое с шуршанием и потрескиванием взмыло высоко в небо и зависло над деревьями, шипя и вращаясь вокруг невидимой оси.
 
   Федя не испугался. Он смотрел на непонятный свет и, чему поразился особенно, вокруг и, вправду, стало удивительно светло, как при электросварке – он видел в неоновом свете близлежащую округу и даже очень четко – опавшие листья, мелкие кустики, травинки на песчаном бугорке.
 
   – Вот это да! – ошарашенно произнес Федя. – Как по заказу!
   Изумленный, он продолжал следить за вращающимся огненным диском и вдруг почувствовал неприязнь к нежданному и негаданному помощнику.
 
   – Нет! Как хотите, а мне ваш свет не нужен! Я не хочу им пользоваться! – заявил он. – Вот, я вижу очень яркую и спокойную звездочку в небе. Настоящую! Пусть она мне светит и будет ориентиром!
 
   И странно, огненный диск сразу же сбавил обороты, прошипел и сгинул. Федя вновь остался один.
 
   – На ракетницу ну никак не похоже. Да и кто в это время будет в глухомани пулять ею в небо?! – рассуждал Федя, не веря в мистику и корабли инопланетян. – А люди? Куда ушли эти двое? Мне нужно в город! Иначе я ничегошеньки сегодня не успею!
 
   Он не забывал про Лилю, надеялся еще попасть в Хойму и, невзирая на приключения, успеть на работу. Но в уме четко запечатлел странное и вполне реальное чудо – появление откуда не возьмись сверкающего и нехорошего диска. Его мысли читают! Он это чувствовал. И стыд прожег его!
 
   – Чего же ты испугался, Ричард недоделанный! – Федя напал на себя. На свое поведение. – В Хойму забыл, как резвился? А здесь сразу язык в одно место засунул! А как дал бы этим бандюгам по зубам! Если они такие шустрые, может, и вправду кого-то ограбят? Хойму, Мяннику… А мне ведь в Лаагри надо! Дурдом сплошной. – Федя нервничал.
 
   Вскоре он догадался остановить идущую попутно машину и попросил довезти его в город до поворота, где и пересел на нужный автобус.
 
   – Это очень похоже на вывих ума: слишком оно как-то все реально и правдоподобно. Но что же со мной случилось? Интересно бы узнать, а как у других? – размышлял Федя, заняв свободное сиденье в теплом автобусе и уверенный в том, что на сей раз он ничего не напутал.
 
   Дорожные рассуждения переходили у Феди обычно в дрему и легкое забытье, и ему удавалось неплохо восстанавливать свои силы. Получалось, что он непроизвольно и безо всякого умысла запросто выходит в астральный мир и совершенно по непонятным причинам выпадает из него обратно на грешную землю.
 
   …А что у других!? Они – такие же, как и я. Они – это мое зеркало, – Федя продолжал дознание. Себя самого. – Или я для них – отражение их собственных мыслей! Вот! Я должен срочно выяснить, а что же представляет из себя зеркало. Да, самое обычное. В нем наверняка много тайны и непонятного для нормального взрослого человека. Зеркало! А ведь его свойства по-настоящему никем не изучены. Оно отражает мир. В зеркало невозможно никому войти. Потому что зеркало – граница. Непроницаемая. То, что проницаемо, то ничего не отражает, поскольку поглощает всякое движение жизни. Зеркало полно тайн и смыслов. Мое сознание, конечно, тоже что-то отражает. А я не умею войти в свое зеркало… Если стать зеркалом, то я буду невидим. Они будут видеть себя, а меня никогда не узнают.
 
   – Ты будешь сокрыт от всех. И тебя когда-нибудь разобьют. Чтобы добраться до тебя.
   – А ты подумай, Они потому творили по образу и подобию, что боялись смотреть прямо на оригинал! И не могли! И не умели!