Николай Чадович. Враг за Гималаями

   – Откуда вам такие подробности из индийской мифологии известны? – Эрудиция Кондакова явно заинтересовала Сашу Цимбаларя. – На месте довелось побывать или теоретически эту проблему изучали?
   – Вообще-то сие тебя не касается, – произнёс Кондаков многозначительно. – Но в связи с истечением срока давности могу признаться: да, бывал я в тех краях.
   – Резидентом где-нибудь в Калькутте служили? – вкрадчиво поинтересовался Цимбаларь. – Под видом заклинателя змей или странствующего йога.
   – Нет. Дипкурьером в системе Министерства иностранных дел, – ответил Кондаков самым обыденным тоном.
   – Почту возили? – Цимбаларь изобразил самое глубокое разочарование.
   – И не только, – произнёс Кондаков не без гордости.
   – Ага, понятно. Местных коммуняк валютой снабжали. Вот куда уплывали народные денежки.
   – Местные коммуняки, как ты изволил выразиться, ориентировались главным образом на маоистов. Мы же сотрудничали с правящей партией Индийский национальный конгресс, возглавляемой в то время дорогим товарищем Индирой Ганди, – Кондаков зашамкал, подражая невнятной речи прославленного в анекдотах генсека. – Слыхал про такую?
   – Приходилось. Ещё один вопрос можно?
   – Валяй, – милостиво разрешил Кондаков.
   – Правду говорят, что лейтенантские погоны вам сам Берия вручал?
   – Ну это уже полная туфта! – Кондаков, может, и обиделся, но вида не подал. – Вы меня ещё в соратники Ежову и Ягоде запишите. Семичастного я ещё застал, не спорю. Но в основном под Андроповым пришлось ходить. Серьезный был мужчина. Не чета нынешним начальникам. И кличку имел серьезную – Змея Очковая. В том смысле, что всё насквозь видел и врагам спуску не давал. Как внешним, так и внутренним.
   – Ваши слова надо понимать так, что вы оставались чекистом, даже находясь на службе в Министерстве иностранных дел? – продолжал выпытывать Цимбаларь.
   – Я чекистом всегда оставался, – произнёс Кондаков веско. – Даже когда подвизался в Государственном санитарном надзоре и был направлен в эфиопскую провинцию Эритрею травить саранчу… а заодно с ней и сепаратистов. Чекистом я остаюсь и в этой занюханной конторе.
   – Богатая у вас биография, – восхитился Цимбаларь. – Небось на пенсии за мемуары засядете?
   – И не собираюсь даже. Связан подпиской о неразглашении государственной тайны. Да и соответствующих способностей не имею. Мне обычный протокол составить и то в тягость.
   – Литературную обработку я вам обещаю. Гонорар пополам. У меня, кстати, и знакомый издатель имеется.
   – Если мне понадобится издатель, я лучше к американцам обращусь. В Центральное разведывательное управление. – Кондаков скорбно скривился. – Уж если продаваться, так за хорошие деньги.
   – То есть в принципе вы не против, – уточнил Цимбаларь. – И согласны обменять на дензнаки некоторое количество известной вам оперативной информации, пусть и слегка устаревшей.
   – Откровенно? – Кондаков, не снимая очков, принялся рассматривать собеседника в лупу, словно тот был не человеком, а каким-то редким насекомым.
   – Конечно.
   – Знаешь, Сашенька, какая между нами разница? Я свою профессию ещё в средней школе выбрал. Раз и навсегда. А ты в органы потому, наверное, пошёл, что в мафиозных структурах хорошее место не подвернулось. Для истинного профессионала одной выучки мало. Ещё преданность делу нужна. Причём фанатичная. Настоящий разведчик, если в плен попадёт, кладёт свои яйца на край стола и кулаком разбивает вдребезги. Так что будь уверен – известная мне оперативная информация вместе со мной и умрет. Такие вот пироги.
   – Я с вами шутя, а вы на полном серьёзе, будто бы мы сейчас на совещании по бдительности присутствуем. – Цимбаларь сразу поскучнел.
   – Шутить опосля будем, когда ты дело по клубу «Астролог» до ума доведёшь. А то толчёшь воду в ступе целый месяц. Весь отдел тормозишь, – этими суровыми словами Кондаков, наверное, собирался окончательно добить своего не по годам заносчивого коллегу. – Вместо того чтобы здесь штаны протирать, шёл бы сейчас да работал. Ведь ещё человек десять по этому делу не допрошено.
   – Ваша правда, – ответил Цимбаларь с подозрительным смирением. – Только не десять, а все двадцать. Однако половина из них давно находится вне досягаемости наших правоохранительных органов, а другая половина, судя по всему, может быть допрошена лишь с санкции Святого Петра, владыки загробного мира. И всё потому, что в своё время это дело начинали именно вы, товарищ подполковник. Наворотили чепухи всякой, вот я её теперь и разгребаю. Следствие грамотно провести – это вам не саранчу в Эфиопии травить. И не яйцами об стол стучать. Тут одной преданности мало. Тут ещё голову на плечах надо иметь.
   Назревающий конфликт поколений был прерван появлением секретаря отдела Людочки, по возрасту совсем ещё девчонки, но по специфике своей должности человека совсем не последнего.
   Хлюпики-интеллектуалы из отдела планирования и анализа, знатоки каббалы, теософии и оккультизма, прозвали её Метатроном. Так по понятиям древних иудеев именовался наиболее приближенный к богу ангел, истолкователь его снов, божественный писец, указующий перст, быстроногий вестник, ходатай за всех провинившихся и единственный, кто в отсутствие вседержителя имел право садиться на небесный престол.
   Все эти определения как нельзя лучше соответствовали служебным обязанностям, возложенным на секретаря, характеру личных взаимоотношений, сложившихся в коллективе и добросердечному нраву самой Людочки.
   Поскольку начальник отдела полковник Горемыкин, личность загадочная и непредсказуемая, почти не покидал свой кабинет, расположенный на самом верхнем, девятом этаже здания, и внутренней связью старался не пользоваться (были, видимо, на это свои веские причины), то Людочка Метатрон являлась основным связующим звеном между, фигурально говоря, небесным царством, где ковалась высокая политика, и грешной землей, на которой обитали те, кто должен был эту политику проводить в жизнь.
   Кроме того, непосредственно через Людочку на нижестоящих сотрудников нисходила милость небожителей, а равно и их гнев, оформленный в виде стандартных приказов о поощрении и наказании личного состава.
   Как и подобает ангелу, Людочка была беленькая, кудрявая и столь рослая, что, если бы не явно выраженная половая принадлежность, могла бы запросто служить в гренадёрском полку. Впрочем, весь её рост сосредотачивался главным образом в стройных ногах, а верхняя часть тела, называемая ещё торсом, была столь компактной, что резинка трусиков отстояла от бретельки лифчика всего лишь на одну пядь (всем отделом мерили, когда прошлым летом справляли на пляже чей-то день рождения). Даже непонятно было, где там у неё помещаются внутренние органы.
   Ясно, что при таких внешних данных Людочка могла легко сделать карьеру в каком-нибудь модельном агентстве, но она с детства являлась закоренелой фанаткой американского телесериала «Секретные материалы» и мечтала в ближайшем будущем стать отечественным аналогом рыжеволосого агента Скалли.
   В настоящее время Людочка готовилась к поступлению на заочное отделение академии правоведения, осваивала вождение автомобиля и посещала все занятия по служебной подготовке, на которые допускались вольнонаёмные сотрудники. Молодые инструктора охотно обучали её правилам обращения с огнестрельным оружием и приёмам рукопашного боя, особенно тем, которые были связаны с захватом курпуса или ног.
   – Доброе утро, – сказала Людочка, брезгливо морщась и энергично размахивая перед собой папкой для документации. – Господи, и когда вы только накурить успели! Получите сводку за истёкшие сутки. А вас, – она сделала перед Донцовым грациозный книксен, – начальник просит к себе.
   – С чего бы это вдруг? – удивился Кондаков, как будто бы приглашение касалось именно его. – Разве сегодня отчётный день? Мы сейчас на следственный эксперимент выезжаем. Из гаража позвонили, что машину уже выслали. Да и всяких других дел выше крыши накопилось.
   – Не валяйте дурака, Петр Фомич. – Людочка привычным движением смахнула лапу Кондакова со своего крутого бедра. – Приказы начальства не обсуждаются. За тридцать пять лет беспорочной службы вам пора бы это усвоить.
   – Приказы на фронте не обсуждаются, – возразил Кондаков. – Или в тылу врага. А также при проведении специальных операций. Сейчас совсем другой случай. И время, слава богу, другое. Мы не стадо бессловесное, а вы там, на девятом этаже, не пастыри. Приказ приказу рознь. Задерёшь ты, к примеру, юбку, если я тебе прикажу? Отвечай.
   – Если прикажете, конечно, не задеру, – без тени смущения ответила Людочка. – А если хорошенько попросите, ещё подумаю. Но соль в том, что вы мне никакой не начальник и вряд ли им когда-нибудь станете. Так что советую не задерживаться.
   Она собралась было дружески хлопнуть Донцова папкой по голове, но, увидев постное выражение его физиономии, передумала. Зачем зря раздаривать свою благосклонность? Да и молодые силы следует поберечь, ведь предстоит обойти ещё с дюжину кабинетов, в которых маются с утра непроспавшиеся, неопохмелившиеся, сексуально не удовлетворённые мужики, не имеющие никакого представления о хороших манерах.
   – Иди, раз зовут, – сказал Кондаков, когда перестук Людочкиных шпилек затих в коридоре. – Наверное, и в самом деле что-то чрезвычайное случилось. Царь-колокол из Кремля спёрли или у премьер-министра любимый кот сбежал.
   – Подвалило счастье… Чувствую, накрылись все мои сегодняшние планы, – морщась от ноющей боли в левом боку, пробормотал Донцов. – Что там в сегодняшней сводке интересного? Есть что-нибудь по нашей линии?
   – Да вроде ничего, – пожал плечами Цимбаларь, успевший и сводку прочесть, и ногами секретаря полюбоваться. – Как всегда. Кражи, угоны, изнасилования, пожары, убийства на бытовой почве. Рутина…
   – Зачем же я тогда шефу понадобился? – Донцов перелистал скопившиеся на столе бумаги, но среди них не было ни одной срочной. – Не понимаю…
   – Вот он тебе всё сам и объяснит, – рассудительно произнёс Кондаков. – А в сводке искать нечего. Преступления по нашей линии в неё не попадают. Потому мы и зовёмся особым отделом…

Глава 2
Загадочный полковник Горемыкин

   Хотя официально считалось, что в отделе соблюдаются условия строгой секретности и в штате даже числился официальный сотрудник, за это дело отвечавший, тем не менее все здесь знали друг о друге всё, а главное: кто каким ведомством вскормлен (простая ментовка, естественно, не шла ни в какое сравнение со знаменитой «конторой глубинного бурения» или военной контрразведкой), какую конкретно «волосатую руку» имеет в верхах и какими карьерными перспективами на будущее располагает.
   Само собой, что не оставалась без внимания и частная жизнь коллег – семья, дом, душевные пристрастия. Побочные связи и тайные пороки. Увы, в реальном быту мужчины были предрасположены к сплетням и пересудам ничуть не меньше, чем женщины, общепризнанные носительницы этого порока.
   Да и сама специфика профессии весьма способствовала удовлетворению праздного любопытства, от природы свойственного всем млекопитающим, – тут тебе и слухи, исправно поставляемые информаторами-доброхотами, сохранившимися ещё с совдеповских времён, и широкие связи в криминальном мире, и дружеские контакты с бывшими сотрудниками силовых ведомств, забившими теплые местечки почти во всех государственных и частных конторах.
   И, может быть, именно в силу этих обстоятельств глубокая тайна, окружавшая личность начальника отдела полковника Горемыкина, казалась особенно противоестественной, вроде как паранджа, скрывающая от нескромных глаз разнузданную звезду стриптиза.
   Информацией о нём не располагали ни сексоты, ни блатная братия, ни вездесущие журналисты, а зубры кадровой работы, хотя и вышедшие на пенсию, но сохранившие цепкую профессиональную память, при упоминании о неизвестно откуда вынырнувшем полковнике, явно пользовавшемся чьим-то высоким покровительством, только пожимали плечами или строили самые фантастические предположения.
   Домашний адрес Горемыкина и номер его квартирного телефона были неизвестны даже Людочке-Метатрону, а номер сотового телефона регулярно менялся.
   Никто из милицейских, армейских и кагэбэшных ветеранов никогда прежде не пересекался с ним по службе и, более того, даже не слышал о человеке с такой фамилией. (Сразу возникла легенда, что «Горемыкин» это вовсе и не фамилия, а нечто вроде псевдонима, присваиваемого агентам внешней разведки, засветившимся на нелегальной работе.)
   На людях Горемыкин вёл себя как Штирлиц в фашистском логове: не допускал ни малейшего упоминания о прежней жизни, посторонних разговоров по телефону не вёл, отказавшись от услуг персонального водителя, сам управлял служебной машиной, семейные фото на письменном столе не держал и в отношениях с белокурым секретарём не позволял себе никаких вольностей.
   Короче говоря, это был человек без биографии. Живая загадка. Укор болтунам и ротозеям.
   В связи с отсутствием прямых и неоспоримых сведений приходилось полагаться на косвенные.
   Возраст Горемыкина на глаз определили в сорок пять—пятьдесят лет (мужчины давали больше, женщины меньше). В его арийском происхождении выразил сомнение только эксперт-почерковед Шиллер, заявивший, что одно из пропавших колен Израилевых, а именно потомки Симеона, сплошь состояло именно из таких вот сероглазых и поджарых шатенов.
   Манера завязывать галстук и привычка носить на лацкане пиджака значок с патриотической символикой могли свидетельствовать о причастности Горемыкина к комсомольской работе, а завидная выправка и чёткая речь выдавали в нём бывшего военного.
   Специфическая форма ушей указывала на пристрастие к спортивным единоборствам, а литературные, исторические и мифологические аллюзии, частенько уснащавшие речь, – на известную интеллигентность.
   Впрочем, одна незначительная на первый взгляд деталь – загадочная татуировка у основания большого пальца правой руки – ставила под сомнение все вышеуказанные предположения. По одной версии, это был символ наивысшего положения в тюремном мире, по другой – масонский знак.
   Таким образом, какое-нибудь конкретное мнение о Горемыкине так и не успело сложиться.
   Сразу после назначения на должность, когда от нового начальника ждали неизбежных в таком случае кадровых перетрясок и служебных репрессий, он заранее прослыл деспотом и самодуром. Впоследствии, когда ничего этого не случилось и за сотрудниками отдела были сохранены все их маленькие привилегии, включая ежечасные чаепития, постоянные перекуры и некоторое пренебрежение к вопросам бдительности, Горемыкина стали заглазно укорять в либерализме и излишней мягкости.
   Воистину на каждый чих не наздравствуешься и всем одинаково мил не будешь.
   В чём Горемыкина уж точно нельзя было упрекнуть, так это в излишнем самомнении или, иначе говоря, в амбициозности. Он не пытался разъяснять следователям тонкости Уголовно-процессуального кодекса и не преподавал экспертам правила проведения эксгумации, а в основном ограничивался общими указаниями, передаваемыми к тому же через заместителей или незаменимую Людочку.
   И вообще, его личное общение с подчинёнными было сведено до минимума, как при дворе китайских императоров. Вот почему вызов к начальнику отдела, да ещё в столь раннее время, был событием экстраординарным.
 
   – Как здоровье? – поинтересовался Горемыкин после того, как Донцов доложил о своем прибытии и пожал протянутую через стол начальственную руку.
   «Кто-то уже успел настучать», – подумал Донцов и с напускной бодростью ответил:
   – В порядке.
   – Не жалуетесь, значит… – произнёс начальник с неопределённой интонацией.
   – Кое-какие жалобы, конечно, есть, – замялся Донцов. – Вот собираюсь через недельку на обследование лечь.
   – В наш госпиталь?
   – Ещё не знаю… – Дабы избегнуть испытывающего взгляда начальника, Донцов покосился на развешенные в простенках благодарственные дипломы и почётные грамоты. – Вряд ли в нашем госпитале имеется специалист нужного профиля.
   Начальник тактично не стал уточнять специализацию врача, в услугах которого нуждался Донцов, хотя мог бы наверное пошутить насчёт психиатра или нарколога. Вместо этого он задумчиво повторил:
   – Через недельку, значит…
   – Именно, – подтвердил Донцов.
   – А почему, скажем, не завтра? Здоровьем пренебрегать не стоит.
   – Дела надо закончить, как положено.
   – Сколько их у вас?
   – Пять. Но три уже почти готовы. Дождусь результатов экспертизы, возьму несколько объяснений, и можно нести на подпись прокурору.
   – Я полагаю, что ваши дела может закончить и кто-нибудь другой. Цимбаларь, например. – Начальник полистал перекидной календарь, словно бы искал какую-то памятную отметку. – А вам мы пока поручим одно совсем простенькое дельце. За неделю как раз и управитесь. А потом отдыхайте на здоровье. В смысле ложитесь на обследование.
   Начальник как всегда говорил благожелательно-ровным тоном, и в его ясных глазах нельзя было прочесть ничего такого, что могло бы посеять в собеседнике даже тень сомнения.
   Впитывая и регистрируя абсолютно всё, эти глаза ничего не пропускали обратно, во внешний мир. «Прямо не глаза, а какие-то полупроводниковые диоды», – подумал Донцов.
   Сразу напрашивалось и следующее сравнение – обладатель этих глаз не человек, а замаскированный под человека робот. Недаром ведь говорят, что Горемыкин при желании способен обмануть даже полиграф, то бишь детектор лжи. Конечно, машина с машиной всегда сговорятся.
   – Почему вы молчите? – Начальник опустил взор на полированную столешницу, в которой его лик отражался как в зеркале. – Вас что-то не устраивает?
   – Даже не знаю, что и ответить… Озадачили вы меня, товарищ полковник.
   Донцов, разумеется, понимал, что в предложении Горемыкина таится какой-то подвох (с каких это пор начальники, ратуя о здоровье подчинённых, стали разгружать их от служебных дел?).
   Но вот только какой?
   Неужели на него хотят свалить верный «висяк», который не то что за неделю, но и за год не раскроешь? Да только зачем? Мальчиков для битья в отделе и так хватает. Или начальник надеется, что прокурор, учитывая болезнь следователя, согласится продлить заведомо просроченное дело? Ну прямо чудеса какие-то.
   То ли Горемыкин почуял сомнения Донцова, то ли был заранее готов к ним, но его следующий словесный пассаж был исполнен уже несколько в ином духе:
   – Дело действительно простое. Тут никакого подвоха нет. Простое и в то же время неординарное. Кондакову, к примеру, я его поручить не могу. Опыт у него, несомненно, есть, да кругозор узок. Ещё надорвется. У Цимбаларя, наоборот, кругозор широк, даже чересчур, но опыта не хватает. Может дров наломать. А вы подходите по всем статьям… Тем более что на вас поступила персональная заявка, – последнюю фразу Горемыкин произнёс с нажимом.
   – Я что-то не понимаю. Какая заявка? – удивился Донцов. – Разве мы уже по вызову работаем? Как гостиничные проститутки?
   – Потом поймёте… – Начальник еле заметно поморщился. – Хочу только напомнить, что вы сами напросились в наш отдел, мотивируя это тем, что заурядные дела типа пьяных драк и самоубийств на почве ревности вам изрядно поднадоели. Не так ли? Вот и получайте незаурядное дело.
   Просьба такая действительно когда-то имела место, но была высказана в устной форме и без свидетелей человеку, который умел держать язык за зубами. Горемыкин по идее знать о ней не мог. Но ведь знал же!
   Рано, значит, говорить о том, что наши доблестные органы утратили контроль над обществом. Лапу с пульса этого общества они, может быть, и убрали, но стетоскопом и другими подручными средствами пользуются на всю катушку.
   – А что это за дело? – осторожно поинтересовался Донцов, понимая, что просто так его отсюда не отпустят.
   – Убийство, – произнёс Горемыкин со вздохом и, упреждая возможные возражения Донцова, тут же добавил: – Да, внешне всё выглядит как обычное убийство. Но что за этим стоит, знает один только бог. Возможно, как раз ничего и не стоит… Это был бы для нас самый лучший вариант.
   С подобным трюизмом нельзя было не согласиться, и Донцов охотно поддакнул:
   – Это уж точно.
   – Но, как говорится, надейся на лучшее, а готовься к худшему, – этой загадочной фразой начальник как бы ставил под сомнение своё собственное недавнее заявление о «простеньком» дельце. – Что вас ещё интересует?
   Горемыкин мог бы давно отослать Донцова, пожелав успешного расследования, не в его правилах было рассусоливать с подчинёнными, но сегодня на него, как видно, стих нашёл. Грех было не использовать столь редкий случай с максимальной пользой.
   – Меня всё интересует, – сказал Донцов. – А в первую очередь, кто убит и где это случилось.
   – Место преступления не совсем обычное. Это частная психиатрическая клиника, где находятся на излечении пациенты с редкими формами душевных заболеваний. Одних там лечат, а за другими просто наблюдают. Можно сказать, что это своеобразный научно-исследовательский центр… Так вот, один из пациентов клиники, длительное время находившийся в коматозном состоянии, внезапно скончался. Установлено, что причиной этому послужило отключение аппарата искусственной вентиляции лёгких. Причём отключение умышленное.
   – Где находился медперсонал?
   – Там, где ему и положено находиться. Дежурный врач в приёмном покое, а медсестра на посту наблюдения, буквально в десяти шагах от злополучной палаты. Забыл сказать, что это случилось ночью.
   – Стало быть, никого из посторонних на тот момент в клинике не было?
   – Нет, только пациенты, медперсонал и охрана. Повторяю, это частная клиника, и за режимом там следят строго.
   – Тогда я не вижу в этом деле никаких особых проблем, – осмелел Донцов. – Ясно, что без участия работников клиники тут не обошлось. Допросить их всех подряд, и кто-нибудь обязательно расколется. В крайнем случае пропустить через полиграф. Зачем ему без толку простаивать? Одновременно надо разобраться с мотивами преступления. Покойник мог владеть солидными сбережениями или недвижимостью. В этом случае надо вплотную браться за потенциальных наследников. Не понимаю, где здесь что-то незаурядное. Наоборот, всё очень ясно. Любой участковый разберётся.
   – Не спешите. – Горемыкин оторвался от созерцания столешницы и метнул на Донцова короткий, жёсткий взгляд: не зарывайтесь, мол, майор. – Несуразность этого дела заключается хотя бы в том, что одноместная палата, где произошло убийство, была с вечера заперта на замок, ключ от которого находился пятью этажами ниже, под надзором дежурного врача и охранника. Никто из них наверх не поднимался. Для этого пришлось бы миновать ещё по крайней мере три поста и везде засветиться. Что касается медсестры, на которую, согласно вашей логике, падает основное подозрение, то ей перевалило за пятьдесят лет. Тридцать из них она проработала в клинике и пользуется безукоризненной репутацией. Я понимаю, что в жизни случается разное, но на роль киллера эта тётка явно не тянет. В палате имеется окно, однако оно оборудовано надежной решёткой, сквозь которую только кошка пролезет. Да и само окно, судя по всему, было закрыто. Не лето ведь.
   – Загадка запертой комнаты, – произнёс Донцов задумчиво (перечить начальнику, пусть даже в мелочах, у него охота пропала). – Весьма распространённый сюжет в детективной литературе.
   – Мне детективы читать некогда. Мне и ваших творений вполне хватает. – Горемыкин кивнул на пухлую папку с многочисленными закладками, судя по всему, какое-то старое дело, доставленное из архива. – Сами понимаете, что жизнь иногда подкидывает такие загадки, что беллетристы могут отдыхать.