Николай Двойник. Повесть об одиноком велосипедисте

   На проспекте Мира зажигались витрины и вывески, а высокие старые дома по правой стороне стояли будто облицованные розовым камнем.
   Я съехал вниз к железной дороге, перешел ее, и когда снова сел на велосипед и поплыли с двух сторон клены и дубы, – охватил вечерний холод – липкий и чужой. Поднял голову: снизу вверх наплывали двумя рядами по сторонам бесцветного неба темные, с запутанным узором листьев, ветви.
   Парк почти был пуст, только ходили с собаками в окрестностях собачьей площадки. И пронеслось навстречу несколько велосипедистов.
   Обычно я отдыхал на первой лавочке с правой стороны, но сегодня я ехал дальше. По ощущениям, было как раз уже десять, они могли уже уходить, и всю пустынную просеку я крутил педали и крутил рулем, выбирая место поровнее. Стало жарко и холодно одновременно. На развилке я сообразил, что лучше ехать через центр парка, и, ориентируясь больше на интуицию и стараясь не наехать на расслабляющихся гуляк, которых на кольце возле кафешек было много, я отыскал молчаливую танцплощадку. Она была круглой, я слез с велосипеда, пошел вокруг нее, вслушиваясь и всматриваясь в ожидаемую вот-вот из-за поворота поляну.
   Поляна появляется, но как-то я не могу ее узнать: словно ее подменили, раньше она казалась больше, просторнее, а теперь сжалась и опустела. Почему-то тиха танцплощадка, я не сразу подхожу к поляне, хотя никто не появляется и никого не слышно.
   Прислонив велосипед к дереву и выйдя на середину, я понимаю, в чем дело – она заросла травой и ближе сомкнулась над ней листва, еще не успевшая набрать силу тогда, в мае. Я наклоняюсь к траве, провожу рукой, чувствую холод, но не могу понять, примята ли она, либо гнется под тяжестью росы. Но, похоже, тут никого не было. Да и все это место сейчас, в полусумерках, очень плохо сопрягается с Леной.
   Постепенно сгущается синева, кажется, я даже вижу, как это происходит. Потом я уезжаю, и как каждый раз, когда мы не встречаемся, чувствую собственную легкость и пустоту.

Отрывок 33

   Сижу в Д. Приехал по жаре. От нечего делать беру лежащую в прихожей газету – оказывается рекламной двухмесячной давности – такси, грызуны, красотки…
   Здесь квартира, куда я привожу и откуда беру часть корреспонденции. У меня есть от нее ключи. Когда я приезжаю, меня ждет аккуратная стопка пакетов, а привезенная мной в прошлый раз – исчезает.
   Похоже, что здесь только совсем недавно жили. Небольшая уютная квартира. Не похожа на те, что обычно сдают с разномастной несвежей мебелью и требующей ремонта ванной.

Отрывок 34

   Я стал похож на охотника: внимательно выслушивал сводки погоды, глядел вечером в небо, а на следующее утро проверял показания градусника, снова глядел в небо, наблюдал, есть ли ветер, слушал сводки и разве что не повесил над кроватью барометр.
   Больше всего меня беспокоили ветер и облака. Облака сулили прохладу – но и дождь; ветер – что будет нежарко и что погода может смениться.
   Глядя на себя со стороны, я больше всего удивлялся: для чего слушать сводки, поскольку все они были примерно одного содержания: «По городу и области – переменная облачность, во второй половине дня в отдельных районах возможны кратковременные осадки». То есть были такого содержания, которое не давало мне ровно никакой полезной информации, так что приходилось брать и зонт на случай сильного дождя, и пластиковую бутылку с водой на случай жары, и куртку на случай похолодания и ветра. Плюс брал пакет, чтобы накрыть от кратковременных осадков кожаное седло, которое в способности впитывать влагу уступало разве что губке. Еще брал карты, хотя все они врали, складной нож (в добавление к инструментам, лежавшим в пристегнутом к раме кармане), бросал на дно часы, чтобы не ерзали по руке, кидал туда же какие-нибудь деньги, веревку, флакон со спиртом, документы и газовый баллончик. В результате набирался рюкзак.
   С которым тоже на первых (и довольно продолжительных) порах случались всякие неудобства. Потому что я никак не мог приспособиться с ним ездить: если я надевал его, как полагалось, на спину, то он в результате обязательно съезжал на один бок, а до того я успевал основательно вспотеть – что происходит обычно со всеми, кто носит летом рюкзаки. Если же вешать его спереди, на грудь, – я видел, так некоторые делали, – то об него постоянно бились колени, и от этого варианта тоже пришлось отказаться.
   Самым правильным и здравым представлялось вешать рюкзак не на самого себя, а на велосипед – ведь нигде же не сказано, что он должен обязательно обременять велосипедиста. Но тут, несмотря на скорое возникновение такой здравой идеи – что, конечно же, делало мне честь, – возникли свои проблемы.
   В конце концов я стал класть его на багажник, зацепляя лямками за штырь седла и закрепляя резинкой от эспандера. Конечно, лазить в него было неудобно, но во всем есть как положительные, так и отрицательные стороны.

Отрывок 35

   Особенно грустно бывает, когда возвращаешься теплым вечером, уже в сумерках, во дворах гуляют люди и низко над землей могут, неистово пища, носиться непонятно как попавшие в город стрижи.
 
   Поднимаешься в квартиру, но вместо усталости тебя встречает грусть.
 
   Да, это странно, именно в те дни, когда я катаюсь на велосипеде.
 
   В квартире очень тихо, и я стараюсь сразу включить радио или телевизор и врубить побольше света.
   Слишком много всего: домов, улиц, машин, людей, деревьев, мелких предметов, которые лезут в глаза, – дорожных знаков, клумб, парков, рекламных плакатов… Когда я не ездил на велосипеде, я не замечал их, город был однообразнее и проще, а теперь я их замечал и уставал от их обилия. Кругом столько всего, и все это чужое, не мое.

Отрывок 36

   Я никогда не останавливаюсь в людных местах. Так было и сегодня. Я объехал расположенный на пересечении двух улиц сквер и остановился там, где за сквером начинался старый решетчатый забор, за которым – уснувшее в тени лип непонятное учреждение, состоявшее из двух– трехэтажных корпусов, отличавшихся безлюдием и безмолвием. Форточки нескольких окон открывали черноту находящихся за ними комнат.
   Недалеко от этого места мы гуляли в прошлом году с Леной, и к нам подошли двое – юноша и девушка. Говорил юноша, а девушка поддакивала и кивала головой. Они приехали погулять из Тулы, и у них украли все деньги, и теперь не на что вернуться. Лена дала им какие-то деньги, а я спустя несколько минут сообразил, что меня смутило: в Тулу можно было уехать без денег – на Курском не было турникетов и было еще не поздно, чтобы успеть на последнюю электричку.

Отрывок 37

   По металлическому мостику, сделанному из труб и покрытому щербатым деревянным настилом, переходил заросшую осокой мелкую грязную речку. За ней была автобаза и пустырь, на котором часто с вывернутыми кабинами стояли грузовые фуры, возле которых и под которыми без особого энтузиазма возились водители в темных промасленных комбинезонах. Пустырь разрисовывали следы шин и пятна резко пахнущих пролитых жидкостей. За забором автобазы начинала лаять собака. И лаяла, пока я не заворачивал за угол, к окружной дороге.