Николай Максимович Шанский
Лингвистические детективы
Моему читателю
Книга, которую вы взяли в руки, необычна. И объясняется это двумя обстоятельствами: во-первых, ее содержательной сутью, а во-вторых, стилем бесхитростного научно-популярного изложения и формой подачи занимательного материала. Только это, по существу, и вынуждает меня к краткому предисловию. Итак, несколько предваряющих слов об этой книге. С первой же страницы вы попадаете в удивительный и загадочный мир нашего великого языка.
При всей кажущейся простоте и системном «уюте» языка в нем, этом «духовном теле мысли» (В. Жуковский), содержится столько вызывающего самые разные и неожиданные вопросы, что просто диву даешься. Больше всего такого неясного, странного, даже детективного в строительных материалах языка, т. е. в словах как таковых, в словах как компонентах устойчивых оборотов, в словесных единствах того или иного художественного текста. Много неясного также в грамматике, правописании и произношении слова. Поэтому сразу же вы окунаетесь в Слово и его тайны. В каждом рассказе или заметке – перед вами… одни лишь слова, слова, слова.
В композиционном отношении книга в целом строится как свободная последовательность одной за другой маленьких лингвистических новелл о самых различных словах и словесных сообществах, об их семантике, структуре, происхождении, орфографии и звучании, употреблении в обиходной и поэтической речи.
Таким образом, книга, которую вы будете читать, в своей основе выступает как «собранье пестрых глав» (А. Пушкин) по русскому языку. Почему что-то или кто-то называется так, а не иначе? Из каких частей слово или оборот состоит? Что они сейчас обозначают? В силу каких причин пишутся, произносятся и употребляются именно так, как мы это сейчас делаем? Откуда есть пошли, как сделаны, когда и где родились? Что с ними потом произошло? Какую роль они играют в художественном тексте?
Вместе с тем эта книга – не только сборник отдельных, внешне иногда совершенно не связанных между собой мини-очерков, но и своеобразное введение в науку о русском языке, в котором вы знакомитесь со многими (очень важными) вопросами лексикологии и фразеологии, этимологии, правописания и орфоэпии, культуры речи, поэтики и лингвистического анализа художественного текста. Правда, книга не является учебным пособием, где все такие проблемы освещаются в методической системе и в соответствии с определенной программой, но к усвоению теоретических вопросов, думается, с помощью анализа отдельных, самых различных по своему характеру языковых фактов все же ведут. Этому способствуют специальные разделы, посвященные разбору слова по составу, этимологии и языку художественной литературы, а также контрольные вопросы, задания и эвристические (развивающие) задачи, после которых всегда следуют соответствующие ответы.
В книге вы найдете не только научно-популярные переложения уже известного в русском языкознании, но и немало того, что было добыто и открыто самим автором в течение его многолетней научной и преподавательской работы. Говорю об этом только потому, что еще не изжито у многих (особенно специалистов) снисходительное отношение к написанному просто и адресованному широкому кругу читателей.
Удалась ли эта книга, насколько она оказалась вам интересной и полезной, судить вам. Только читайте ее внимательно.
Буду искренне благодарен за все замечания, советы и пожелания, а также за новые вопросы о загадочных и непонятных вам фактах русского языка. Ну а теперь за книгу. Нас ждут слова.
При всей кажущейся простоте и системном «уюте» языка в нем, этом «духовном теле мысли» (В. Жуковский), содержится столько вызывающего самые разные и неожиданные вопросы, что просто диву даешься. Больше всего такого неясного, странного, даже детективного в строительных материалах языка, т. е. в словах как таковых, в словах как компонентах устойчивых оборотов, в словесных единствах того или иного художественного текста. Много неясного также в грамматике, правописании и произношении слова. Поэтому сразу же вы окунаетесь в Слово и его тайны. В каждом рассказе или заметке – перед вами… одни лишь слова, слова, слова.
В композиционном отношении книга в целом строится как свободная последовательность одной за другой маленьких лингвистических новелл о самых различных словах и словесных сообществах, об их семантике, структуре, происхождении, орфографии и звучании, употреблении в обиходной и поэтической речи.
Таким образом, книга, которую вы будете читать, в своей основе выступает как «собранье пестрых глав» (А. Пушкин) по русскому языку. Почему что-то или кто-то называется так, а не иначе? Из каких частей слово или оборот состоит? Что они сейчас обозначают? В силу каких причин пишутся, произносятся и употребляются именно так, как мы это сейчас делаем? Откуда есть пошли, как сделаны, когда и где родились? Что с ними потом произошло? Какую роль они играют в художественном тексте?
Вместе с тем эта книга – не только сборник отдельных, внешне иногда совершенно не связанных между собой мини-очерков, но и своеобразное введение в науку о русском языке, в котором вы знакомитесь со многими (очень важными) вопросами лексикологии и фразеологии, этимологии, правописания и орфоэпии, культуры речи, поэтики и лингвистического анализа художественного текста. Правда, книга не является учебным пособием, где все такие проблемы освещаются в методической системе и в соответствии с определенной программой, но к усвоению теоретических вопросов, думается, с помощью анализа отдельных, самых различных по своему характеру языковых фактов все же ведут. Этому способствуют специальные разделы, посвященные разбору слова по составу, этимологии и языку художественной литературы, а также контрольные вопросы, задания и эвристические (развивающие) задачи, после которых всегда следуют соответствующие ответы.
В книге вы найдете не только научно-популярные переложения уже известного в русском языкознании, но и немало того, что было добыто и открыто самим автором в течение его многолетней научной и преподавательской работы. Говорю об этом только потому, что еще не изжито у многих (особенно специалистов) снисходительное отношение к написанному просто и адресованному широкому кругу читателей.
Удалась ли эта книга, насколько она оказалась вам интересной и полезной, судить вам. Только читайте ее внимательно.
Буду искренне благодарен за все замечания, советы и пожелания, а также за новые вопросы о загадочных и непонятных вам фактах русского языка. Ну а теперь за книгу. Нас ждут слова.
Условные сокращения
авест. – авестийский
алб. – албанский
англ. – английский
арабск. – арабский
арм. – армянский
баск. – баскский
белорус. – белорусский
болг. – болгарский
вин. п. – винительный падеж
голл. – голландский
готск. – готский
греч. – греческий
дат. – датский
дат. п. – дательный падеж
диал. – диалектный
др.в.н. – древневерхненемецкий
др. греч. – древнегреческий
др. евр. – древнееврейский
др. инд. – древнеиндийский
др. исл. – древнеисландский
др. прус. – древнепрусский
др. рус. – древнерусский
евр. – еврейский
ед. ч. – единственное число
ж. р. – женский род
им. п. – именительный падеж
инд. – индийский
иран. – иранский
исп. – испанский
итал. – итальянский
кимр. – кимрский
л. – лицо
лат. – латинский
латыш. – латышский
лит. – литовский
литер. – литературный
м. р. – мужской род
мн. ч. – множественное число
н. – в. – нем. – нововерхненемецкий
нареч. – наречие
наст. вр. – настоящее время
нем. – немецкий
общеслав. – общеславянский
осетин. – осетинский
пол. – польский
полаб. – полабский
предл. п. – предложный падеж
род. п. – родительный падеж
родств. – родственный
рум. – румынский
сев. – рус. – севернорусский
серб. – хорв. – сербскохорватский
сицилийск. – сицилийский
словацк. – словацкий
совр. – современный
ср. – в. – нем. – средневерхнене-мецкий
ср. р. – средний род
ст. – слав. – старославянский
сущ. – существительное
твор. п. – творительный падеж
тж – то же
туарег. – туарегский
тунг. – маньч. – тунгусо-маньчжурский
тюрк. – тюркский
укр. – украинский
устар. – устаревший
фин. – финский
франц. – французский
хеттск. – хеттский
чеш. – чешский
швед. – шведский
эст. – эстонский
алб. – албанский
англ. – английский
арабск. – арабский
арм. – армянский
баск. – баскский
белорус. – белорусский
болг. – болгарский
вин. п. – винительный падеж
голл. – голландский
готск. – готский
греч. – греческий
дат. – датский
дат. п. – дательный падеж
диал. – диалектный
др.в.н. – древневерхненемецкий
др. греч. – древнегреческий
др. евр. – древнееврейский
др. инд. – древнеиндийский
др. исл. – древнеисландский
др. прус. – древнепрусский
др. рус. – древнерусский
евр. – еврейский
ед. ч. – единственное число
ж. р. – женский род
им. п. – именительный падеж
инд. – индийский
иран. – иранский
исп. – испанский
итал. – итальянский
кимр. – кимрский
л. – лицо
лат. – латинский
латыш. – латышский
лит. – литовский
литер. – литературный
м. р. – мужской род
мн. ч. – множественное число
н. – в. – нем. – нововерхненемецкий
нареч. – наречие
наст. вр. – настоящее время
нем. – немецкий
общеслав. – общеславянский
осетин. – осетинский
пол. – польский
полаб. – полабский
предл. п. – предложный падеж
род. п. – родительный падеж
родств. – родственный
рум. – румынский
сев. – рус. – севернорусский
серб. – хорв. – сербскохорватский
сицилийск. – сицилийский
словацк. – словацкий
совр. – современный
ср. – в. – нем. – средневерхнене-мецкий
ср. р. – средний род
ст. – слав. – старославянский
сущ. – существительное
твор. п. – творительный падеж
тж – то же
туарег. – туарегский
тунг. – маньч. – тунгусо-маньчжурский
тюрк. – тюркский
укр. – украинский
устар. – устаревший
фин. – финский
франц. – французский
хеттск. – хеттский
чеш. – чешский
швед. – шведский
эст. – эстонский
Слова среди других слов
В этимологических дебрях
Детектив про детектив
Но о том и другом по порядку. Прежде всего давайте обратимся к его значению. Заглавие заметки в этом отношении (я это сделал, конечно, намеренно) выступает двусмысленным. В своем значении сразу и однозначно раскрывается предлогом про (про что?) лишь его последнее слово. Совершенно ясно, что существительное детектив, замыкающее название этого очерка, значит «детективная история» (или роман, фильм и т. д.), так как слово детектив в значении «агент сыскной службы, сыщик» после предлога про в вин. п. как одушевленное существительное имело бы форму детектива. Что касается первого слова заглавия нашего очерка, то оно может быть понято по-разному: то ли детектив, т. е. «сыщик», делится своими соображениями о каком-либо детективном романе, фильме, запутанном происшествии или детективном жанре, то ли в заглавии и первое детектив равно по смыслу второму.
Как видим, уже по заглавному словосочетанию приходится проводить, пусть элементарное, следствие. О том, что значит первое слово заглавия заметки – надо только ее читать внимательно, – говорит дальнейшее изложение.
Таким образом, мы установили, что существуют два слова детектив (в словарях они толкуются как два значения одной и той же лексической единицы). Какова их родословная?
Если вы объедините их как одновременные и одноисточниковые, то сделаете ошибку. Сначала в русский язык пришло, как считают, из английского языка (правда, с наконечным французским ударением!) слово детектив – «сыщик». Оно отмечается в толковых словарях с 1934 г. Это существительное передает англ. detective той же семантики. Детектив в значении «загадочная, запутанная история» – иного толка и появляется значительно позднее. Оно является исконно русским и возникло посредством лексико-семантического способа словообразования на базе детектив – «детективный роман, фильм», также слова нашего и недавнего: в 17-томном «Словаре современного русского литературного языка» (1954) его еще нет. В нашей речи оно стало в ходу с 60-х гг. XX в. По способу образования это существительное детектив совершенно другое. Оно возникло уже с помощью морфологического способа словообразования, а именно путем аббревиации, т. е. чистого сокращения словосочетаний детективный роман, детективный фильм, калькирующих, вероятно, англ. detective novel, detective film. Следовательно, слово детектив – «детективный роман, фильм» по деривационному (словообразовательному) складу и ладу – такое же производное, как противогаз – из противогазовая маска, самоцвет – из самоцветный камень, демисезон – из демисезонное пальто, неформал – из член неформальной организации, беспредел – из беспредельная свобода и т. д.
Но это далеко не все в детективной истории слова детектив, если дотошно расследовать дело о его родословной. Лингвистические разыскания (как говорят, язык до Киева доведет!) приводят нас неожиданно к таким архидалеким от существительного детектив словам, как… тога и стог. Вы удивлены? И тем не менее, как это ни странно, все три названных существительных являются словами одного и того же корня.
Англ. detective заимствовано из латинского языка и восходит к причастию detectivus от глагола detegere «открывать, раскрывать», который является приставочным производным к глаголу tegere «крыть, укрывать». Значит, детектив исходно – «тот, кто раскрывает, открывает» (дверь, вход, загадку, преступление и т. д.) и отсюда – «тот, кто ищет», т. е. «сыщик». Сравните родственное детектор «искатель, индикатор», детектор лжи – «определитель лжи» < англ. lie detector. Латинский глагол tegere со своим значением «крыть, покрывать» прямо и непосредственно связан со словом toga «верхняя одежда римского гражданина», освоенным в виде тога нашим языком в конце XVIII в. Слово toga было образовано от глагола tegere безаффиксным способом словообразования с регулярной перегласовкой (е/о) корня, характерной для многих индоевропейских языков. В качестве аналогичных по способу производства можно привести слова везти – воз; теку, течь – ток; бреду, брести < *bredti – брод; дом – от исчезнувшего demti (ср. греч. domos – dem? – «строю»); лежать – ложе и т. д. Тога буквально значит «то, что покрывает, покрывало» и далее – «одежда» (ср.: наряды и рядиться в тогу, облачение и разоблачить и пр.).
Итак, получается, детектив как «раскрыватель» вообще (и затем – тайны, преступления и т. д.; ср.: срывать одежды с чего-л., покрывать кого-л.) неразрывно связан с тогой как «то, что покрывает». То же самое смело можно сказать и о слове стог, имея в виду и его исходное значение, и его исходные словообразовательно-корневые данные. Абсолютно непохожее и в функционально-смысловом плане бесконечно далекое от слова детектив существительное стог все же генетически его родственник. Первоначальное значение слова стог (оно сохранилось в балтийских языках; ср. лит. stogas «крыша, кровля») – «то, что укрывает, покрывает, защищает» > «крыша, кровля» и лишь затем – по воле метонимии – «то, что прикрывают, покрывают». Между прочим, стога до сих пор нередко (особенно в Прибалтике и на северо-западе России) сверху прикрывают от дождя.
«Позвольте! – можете сказать вы. – Но ведь слово стог начинается с с! Разве в нем тот же корень, который просматривается в лат. toga? Чем же тогда будет в нем с?» Начальное с в нашем слове является так называемым подвижным s, известным в древнюю эпоху многим индоевропейским языкам. Так, в древнеиндийском и греческом языках рядом с лат. tegō «покрываю» мы находим соответственно sthagati «укрывает» и stegō «покрываю». В нашем языке рядом с кора наблюдаем скорняк, шкура (от устар. скора «шкура, кожа, кора»), осколок – колоть, скопить – копать «рыть, вырывать», стерня – терн и т. д.
Ну вот, наше расследование закончено. Мы убедились, что существительное детектив и слова тога и стог по своему происхождению – своеобразные однокорневые антонимы: тога и стог укрывают, а детектив – «сыщик» – раскрывает. Так что мы сейчас выступали в роли лингвистического детектива.
Дело о прилагательном лингвистический и глаголе звать
После установления родословной слова детектив будет закономерным и естественным наше обращение к определяющему его прилагательному лингвистический. В заглавии заметки я соединил его с глаголом звать. Это не вызвало у вас удивления? С чего бы их между собой связывать? Но подождите, об этом потом.
Прилагательное лингвистический на первый взгляд ничего интересного не содержит. Совершенно ясна его словообразовательная структура, не вызывают никаких сомнений и смысловые связи. В нашем языковом сознании оно воспринимается как самое заурядное исконно русское слово, образованное с помощью суффикса – еск(ий) от существительного лингвистика, которое, в свою очередь, создано посредством суффикса– ик(а) от слова лингвист (по модели гимнаст – гимнастика, поэт – поэтика, журналист – журналистика и пр.).
Что касается существительного лингвист, то по своему морфемному составу оно выглядит как производное с суффиксом – ист от связанного корня лингв-, известного также и в таких словах, как лингвострановедение, билингв «человек, способный употреблять в ситуациях общения две различные языковые системы, т. е. говорящий на двух языках», лингво-дидактика и т. д. Своим связанным, а не свободным корнем и суффиксом лица– ист слово лингвист очень похоже на одно из двух названий специалиста по славяноведению – славист.
По сравнению с прилагательным лингвистический слово лингвист, наверное, у большинства из вас вызывает впечатление иностранного. И не напрасно. Оно действительно является заимствованным в первой половине XIX в. из французского языка, где было известно как ученое новообразование от лат. lingua аж с XVII в.
Однако не нашим – как это ни кажется нам парадоксальным – является и исходное прилагательное лингвистический. Это (и таких слов немало) по своему устройству и форме будто бы самое «нашенское» слово на деле, как и существительное лингвистика, тоже усвоено из французского языка, правда, франц. linguistique в соответствии с законами русского языка при заимствовании было переоформлено с помощью суффикса – еск(ий).
Между прочим, синонимы слова лингвистика – языковедение и языкознание, как и многие другие лингвистические термины XIX в. (ср.: праязык < нем. Ursprache, словообразование < нем. Wortbildung и т. д.) являются словообразовательной калькой нем. Sprachwissen.
Итак, идя по следам прилагательного лингвистический, мы пришли к лат. lingua «язык» (и в значении «орган речи», и в значении «речь, средство общения»). Есть ли в латинском и русском словах еще что-либо общее, кроме значения? Если сравнивать со многими родственными словами русского и латинского языков (матерь (Божия) – mater, два – duo, есть – est, гость – hostis, любо – lubet, море – mare, новый – novus, соль – sal, видеть – videre, велю – volo и т. д.), то можно сказать: «вряд ли». Но языковые пути, как и Господни, неисповедимы. Как внешне слова lingua и язык сейчас друг от друга ни далеки, они все же (не поразительно ли?) являются родственными, «вылетели» из одного и того же корневого гнезда. Свидетельства? Аргументы? Сейчас будут.
Начнем с нашего язык как претерпевшего изменений (и структурных, и фонетических) больше.
Сравнение русского слова с соответствующим словом в других славянских языках (ср. болг. език, пол. jẹzyk, чеш. jazyk и т. д.) позволяет восстановить общеславянскую форму этого существительного как *ẹzyk, где позже возник протетический (вставной) у, а е (в русскомʼа) восходит к звукосочетанию en (ср. семя – семени).
Сравнение *ẹzyk с др. – рус. камык «камень», суффиксальным производным от камы, род. п. камене, позволяет трактовать его как одноструктурное и выделить в нем тоже суффикс– к(ъ). Тем самым вырисовывается, с учетом того что ы здесь является отражением й, старое *ẹnzū. Но эта форма также не является исходной. Следует иметь в виду, что общеславянское z восходит к индоевропейскому gʼh (ср. заяц – готск. gaits «коза», буквально – «прыгающее животное»), зеленый – кимр. gledd «зеленый дерн», диал. зород «огороженное место» – литер. город, нем. Garten «сад» и т. д.). В результате можно реконструировать исходную форму *engʼhū. Если учитывать, что l давало на славянской почве как ы, так и ъв (ср. любы – любъ-ве; ы в камы другого происхождения – из – ен-), а индоевропейский палатализованный (смягченный) заднеязычный с придыханием gʼh в разных языках изменялся как в z, так и в g (см. выше), то становится видимой родственность слова язык из язы *engʼhū, как др. – прус. insuwis «язык», авест. hizvaʼ – тж, так и лат. lingua, особенно если знать, что I в этом слове появилось под влиянием lingere «лизать» на месте старого dingua (ср. также готск. tungō «язык», нем. Zunge – тж).
Не будем углубляться далее в этимологические разыскания, связанные с объяснением родословной индоевропейского названия языка. Здесь очень много неясного с его много– и разнообразным, несводимым к единому началом (en-, din-, tun-, hi– и т. д.), которое подверглось всякого рода переделкам. Важно, что основной корневой компонент слова gʼhu– представлен удивительно регулярно и точно.
Этот факт позволяет нам ответить на вопросы и почему язык называется языком и соответственно почему в заглавии заметки прилагательное лингвистический дается через союз и с глаголом звать, хотя ничего похожего в этих словах (кроме в) нет.
Дело в том, что звать (зъвати, где зъв– *gʼheu-) и языкъ (в части зы *gʼhū-) – слова одного и того же корня (только с перегласовкой ей – ū), равно как и лат. lingua (в части gu гв).
Так что язык, lingua буквально значит «то, чем зовут, называют, кличут, говорят» и, следовательно, «орган речи» и «сама речь, язык как средство общения». Но не только это называется словом язык. Не останавливаясь на переносно-метафорической семантике кулинарной и военной сферы (заливной язык, добыть языка), обратим внимание на одно уже устаревшее, но в русской поэтической классике XIX в. еще известное значение. Вспомним пушкинское «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», где говорится: «И назовет меня всяк сущий в ней язык» (правда, любопытно соединение поэтом этимологически родственных слов назовет и язык?). Здесь существительное язык значит «народ», т. е. уже не «то, чем зовут, говорят и т. д.», а «тот, кто зовет, говорит и пр.». Кстати, с точки зрения целого ряда ученых – и на это есть определенные основания, – слово говорить (от говор) тоже находится в родстве со словом язык, поскольку исходные корни (-(о)р – является суффиксом) гов– и зы– отличаются лишь качеством начального гуттурального (твердого) и заднеязычного палатального (смягченного) с придыханием согласного – gu и gʼhū.
Некоторые этимологи считают язык «народ» семантической калькой лат. lingua «народ» < lingua «язык», однако с этим согласиться трудно. Против этого и данные письменности, и существование регулярной словообразовательно-семантической модели называния народа по особенностям его речи (в частности, такие слова, как варвары, немцы, славяне, но о них как-нибудь в другой раз).
А сейчас пора заканчивать. Позволю себе сделать это на весьма вероятном предположении ряда этимологов о прямой, «кровной» связи слова язык с существительным зык «крик, шум, звук», до сих пор известным в диалектах, а в литературном языке отложившимся в производном зычный. Слово зык, как считают, выступает как неосложненное «темным началом» я– (см. выше) образование с суффиксом – к-, аналогичное диал. голк «крик, шум, звук» (общеслав. *гълкъ с тем же корнем, что архаическое глагол < общеслав. сложного *golgol «речь, слово»), звук и диал. гук «шум, крик, звук» (с тем же корнем, что и говор, о котором мы только что с вами говорили).
Возможно, что все эти слова не только одного корня, но и восходят в принципе к одному и тому же звукоподражанию.
Прилагательное лингвистический на первый взгляд ничего интересного не содержит. Совершенно ясна его словообразовательная структура, не вызывают никаких сомнений и смысловые связи. В нашем языковом сознании оно воспринимается как самое заурядное исконно русское слово, образованное с помощью суффикса – еск(ий) от существительного лингвистика, которое, в свою очередь, создано посредством суффикса– ик(а) от слова лингвист (по модели гимнаст – гимнастика, поэт – поэтика, журналист – журналистика и пр.).
Что касается существительного лингвист, то по своему морфемному составу оно выглядит как производное с суффиксом – ист от связанного корня лингв-, известного также и в таких словах, как лингвострановедение, билингв «человек, способный употреблять в ситуациях общения две различные языковые системы, т. е. говорящий на двух языках», лингво-дидактика и т. д. Своим связанным, а не свободным корнем и суффиксом лица– ист слово лингвист очень похоже на одно из двух названий специалиста по славяноведению – славист.
По сравнению с прилагательным лингвистический слово лингвист, наверное, у большинства из вас вызывает впечатление иностранного. И не напрасно. Оно действительно является заимствованным в первой половине XIX в. из французского языка, где было известно как ученое новообразование от лат. lingua аж с XVII в.
Однако не нашим – как это ни кажется нам парадоксальным – является и исходное прилагательное лингвистический. Это (и таких слов немало) по своему устройству и форме будто бы самое «нашенское» слово на деле, как и существительное лингвистика, тоже усвоено из французского языка, правда, франц. linguistique в соответствии с законами русского языка при заимствовании было переоформлено с помощью суффикса – еск(ий).
Между прочим, синонимы слова лингвистика – языковедение и языкознание, как и многие другие лингвистические термины XIX в. (ср.: праязык < нем. Ursprache, словообразование < нем. Wortbildung и т. д.) являются словообразовательной калькой нем. Sprachwissen.
Итак, идя по следам прилагательного лингвистический, мы пришли к лат. lingua «язык» (и в значении «орган речи», и в значении «речь, средство общения»). Есть ли в латинском и русском словах еще что-либо общее, кроме значения? Если сравнивать со многими родственными словами русского и латинского языков (матерь (Божия) – mater, два – duo, есть – est, гость – hostis, любо – lubet, море – mare, новый – novus, соль – sal, видеть – videre, велю – volo и т. д.), то можно сказать: «вряд ли». Но языковые пути, как и Господни, неисповедимы. Как внешне слова lingua и язык сейчас друг от друга ни далеки, они все же (не поразительно ли?) являются родственными, «вылетели» из одного и того же корневого гнезда. Свидетельства? Аргументы? Сейчас будут.
Начнем с нашего язык как претерпевшего изменений (и структурных, и фонетических) больше.
Сравнение русского слова с соответствующим словом в других славянских языках (ср. болг. език, пол. jẹzyk, чеш. jazyk и т. д.) позволяет восстановить общеславянскую форму этого существительного как *ẹzyk, где позже возник протетический (вставной) у, а е (в русскомʼа) восходит к звукосочетанию en (ср. семя – семени).
Сравнение *ẹzyk с др. – рус. камык «камень», суффиксальным производным от камы, род. п. камене, позволяет трактовать его как одноструктурное и выделить в нем тоже суффикс– к(ъ). Тем самым вырисовывается, с учетом того что ы здесь является отражением й, старое *ẹnzū. Но эта форма также не является исходной. Следует иметь в виду, что общеславянское z восходит к индоевропейскому gʼh (ср. заяц – готск. gaits «коза», буквально – «прыгающее животное»), зеленый – кимр. gledd «зеленый дерн», диал. зород «огороженное место» – литер. город, нем. Garten «сад» и т. д.). В результате можно реконструировать исходную форму *engʼhū. Если учитывать, что l давало на славянской почве как ы, так и ъв (ср. любы – любъ-ве; ы в камы другого происхождения – из – ен-), а индоевропейский палатализованный (смягченный) заднеязычный с придыханием gʼh в разных языках изменялся как в z, так и в g (см. выше), то становится видимой родственность слова язык из язы *engʼhū, как др. – прус. insuwis «язык», авест. hizvaʼ – тж, так и лат. lingua, особенно если знать, что I в этом слове появилось под влиянием lingere «лизать» на месте старого dingua (ср. также готск. tungō «язык», нем. Zunge – тж).
Не будем углубляться далее в этимологические разыскания, связанные с объяснением родословной индоевропейского названия языка. Здесь очень много неясного с его много– и разнообразным, несводимым к единому началом (en-, din-, tun-, hi– и т. д.), которое подверглось всякого рода переделкам. Важно, что основной корневой компонент слова gʼhu– представлен удивительно регулярно и точно.
Этот факт позволяет нам ответить на вопросы и почему язык называется языком и соответственно почему в заглавии заметки прилагательное лингвистический дается через союз и с глаголом звать, хотя ничего похожего в этих словах (кроме в) нет.
Дело в том, что звать (зъвати, где зъв– *gʼheu-) и языкъ (в части зы *gʼhū-) – слова одного и того же корня (только с перегласовкой ей – ū), равно как и лат. lingua (в части gu гв).
Так что язык, lingua буквально значит «то, чем зовут, называют, кличут, говорят» и, следовательно, «орган речи» и «сама речь, язык как средство общения». Но не только это называется словом язык. Не останавливаясь на переносно-метафорической семантике кулинарной и военной сферы (заливной язык, добыть языка), обратим внимание на одно уже устаревшее, но в русской поэтической классике XIX в. еще известное значение. Вспомним пушкинское «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», где говорится: «И назовет меня всяк сущий в ней язык» (правда, любопытно соединение поэтом этимологически родственных слов назовет и язык?). Здесь существительное язык значит «народ», т. е. уже не «то, чем зовут, говорят и т. д.», а «тот, кто зовет, говорит и пр.». Кстати, с точки зрения целого ряда ученых – и на это есть определенные основания, – слово говорить (от говор) тоже находится в родстве со словом язык, поскольку исходные корни (-(о)р – является суффиксом) гов– и зы– отличаются лишь качеством начального гуттурального (твердого) и заднеязычного палатального (смягченного) с придыханием согласного – gu и gʼhū.
Некоторые этимологи считают язык «народ» семантической калькой лат. lingua «народ» < lingua «язык», однако с этим согласиться трудно. Против этого и данные письменности, и существование регулярной словообразовательно-семантической модели называния народа по особенностям его речи (в частности, такие слова, как варвары, немцы, славяне, но о них как-нибудь в другой раз).
А сейчас пора заканчивать. Позволю себе сделать это на весьма вероятном предположении ряда этимологов о прямой, «кровной» связи слова язык с существительным зык «крик, шум, звук», до сих пор известным в диалектах, а в литературном языке отложившимся в производном зычный. Слово зык, как считают, выступает как неосложненное «темным началом» я– (см. выше) образование с суффиксом – к-, аналогичное диал. голк «крик, шум, звук» (общеслав. *гълкъ с тем же корнем, что архаическое глагол < общеслав. сложного *golgol «речь, слово»), звук и диал. гук «шум, крик, звук» (с тем же корнем, что и говор, о котором мы только что с вами говорили).
Возможно, что все эти слова не только одного корня, но и восходят в принципе к одному и тому же звукоподражанию.
История с историей
Не менее детективной, нежели истории о словах лингвистический и детектив, оказывается история самого слова история. И не только как загадочная и запутанная, но и как история лексической единицы, тесно связанной по своей содержательной сути с деятельностью детектива, сыщика и следователя.
«Вот так история с географией! Какой неожиданный поворот дела!» – могут сказать некоторые. И тем не менее это так. Каким образом? А таким же, как связаны слова история и география в обороте история с географией. Ведь этот фразеологизм в значении «неожиданный поворот (дела)», «непредвиденное событие» (не удивляйтесь!) возник на базе названия интегративного (объединенного) учебного предмета, который когда-то существовал в русской школе. Поэтому заглавие заметки, построенное на этом выражении, не случайно. Но пора окунуться в историю слова история. Откуда есть пошло наше слово история говорит – как это ни странно – оно само. В древнегреческом языке, из которого оно заимствовано, его исконное значение – «расспросы, расспрашивание», далее – «разыскание, исследование», т. е. узнавание, получение необходимых сведений и данных и как результат этого – «знание». А отсюда уже – один шаг и к значению «наука» (в том числе и «наука о случившемся в прошлом»), что метонимически дало затем значение «произошедшее, прошлое» и, наконец, – «рассказ о случившемся, историческое повествование». Именно в последнем значении слово история сначала и было заимствовано нашим языком в древнерусскую эпоху.
В памятниках письменности оно встречается с XIII в. Таким образом, историки исконно были похожи на разведчиков и детективов, для установления того, что произошло, случилось, занимаясь расспросами и розыском, осмотром и наблюдением и т. д. И об этом наглядно и недвусмысленно говорят семантико-словообразовательные связи и происхождение греч. historia, которое представляет собой суффиксальное производное от глагола historeō «осматриваю, расспрашиваю, осведомляюсь, разведываю, узнаю» и далее – «передаю, повествую, описываю».
Слово историк, как свидетельствует его греческий первоисточник (historikos), первоначально значило «знающий, сведущий» и лишь затем – «разбирающийся в истории, историк как специалист». Причем историк выступал как бесстрастный ученый, объективно свидетельствующий о том, что произошло в действительности. Вспомним слова Аристотеля: «Историк и поэт различаются тем, что первый говорит о происшедшем, второй же о том, что могло бы произойти».
По образу, положенному в основу слова историк, оно аналогично словам разведчик, соотносительному с разведывать «узнавать», и наблюдатель (от наблюдать).
«Вот так история с географией! Какой неожиданный поворот дела!» – могут сказать некоторые. И тем не менее это так. Каким образом? А таким же, как связаны слова история и география в обороте история с географией. Ведь этот фразеологизм в значении «неожиданный поворот (дела)», «непредвиденное событие» (не удивляйтесь!) возник на базе названия интегративного (объединенного) учебного предмета, который когда-то существовал в русской школе. Поэтому заглавие заметки, построенное на этом выражении, не случайно. Но пора окунуться в историю слова история. Откуда есть пошло наше слово история говорит – как это ни странно – оно само. В древнегреческом языке, из которого оно заимствовано, его исконное значение – «расспросы, расспрашивание», далее – «разыскание, исследование», т. е. узнавание, получение необходимых сведений и данных и как результат этого – «знание». А отсюда уже – один шаг и к значению «наука» (в том числе и «наука о случившемся в прошлом»), что метонимически дало затем значение «произошедшее, прошлое» и, наконец, – «рассказ о случившемся, историческое повествование». Именно в последнем значении слово история сначала и было заимствовано нашим языком в древнерусскую эпоху.
В памятниках письменности оно встречается с XIII в. Таким образом, историки исконно были похожи на разведчиков и детективов, для установления того, что произошло, случилось, занимаясь расспросами и розыском, осмотром и наблюдением и т. д. И об этом наглядно и недвусмысленно говорят семантико-словообразовательные связи и происхождение греч. historia, которое представляет собой суффиксальное производное от глагола historeō «осматриваю, расспрашиваю, осведомляюсь, разведываю, узнаю» и далее – «передаю, повествую, описываю».
Слово историк, как свидетельствует его греческий первоисточник (historikos), первоначально значило «знающий, сведущий» и лишь затем – «разбирающийся в истории, историк как специалист». Причем историк выступал как бесстрастный ученый, объективно свидетельствующий о том, что произошло в действительности. Вспомним слова Аристотеля: «Историк и поэт различаются тем, что первый говорит о происшедшем, второй же о том, что могло бы произойти».
По образу, положенному в основу слова историк, оно аналогично словам разведчик, соотносительному с разведывать «узнавать», и наблюдатель (от наблюдать).
Свидетельство слова свидетель
Слово свидетель при всей своей непохожести на слово историк и «далекости» от него имеет все же с ним толику общего. Во-первых, это проявляется в том, что оно, несмотря на свой самый русский вид, тоже… заимствовано. Во-вторых, в основу существительных историк и свидетель как названий лица положен один и тот же признак: и то и другое обозначают лицо по его осведомленности, лицо, которое что-то знает, которому что-то известно, ведомо. «Позвольте, позвольте! – скажете вы. – Оно же соотносится с глаголом видеть. Мы и пишем его с и. Ведь свидетель – это тот, кто видел». Все это, кажется, действительно так. Сейчас существительное свидетель нами невольно связывается с глаголом видеть, но образовано оно не от видеть и, как уже говорилось, не в нашем языке.
Вечная история в мире слов: кажется – наше, а оказывается – чужое; представляется производным от одного слова, а на самом деле родилось совсем от другого.
Однако по порядку. Слово съвѣдѣтель было заимствовано нашим языком из старославянского. Оно встречается уже в Остромировом евангелии 1056 г. в значении «знающий, сведущий, дающий сведения, свидетель». Тут же рядом с ним мы видим и его производное съвѣдѣтельство, и его словообразовательных братьев съвѣдьць (сведок), съвѣдѣние «знание» (вспомните слово история и т. д.), и его прямого словообразовательного родителя съвѣдѣти. Среди них только синоним сведок является исконным, унаследованным нами из общеславянского языка. Все остальные, как и свидетель, – из старославянского.
Исходный глагол в старославянском является префиксальным производным от съвѣдѣти, имеющего значение не только «знать, ведать» (ср. языковедение и др.), но и «видеть» (!). Последнее значение отмечается, в частности, в Юрьевском прологе XIV в.:
Внезапу вскочи левъ страшенъ въ градь и вси видѣли се.
Вечная история в мире слов: кажется – наше, а оказывается – чужое; представляется производным от одного слова, а на самом деле родилось совсем от другого.
Однако по порядку. Слово съвѣдѣтель было заимствовано нашим языком из старославянского. Оно встречается уже в Остромировом евангелии 1056 г. в значении «знающий, сведущий, дающий сведения, свидетель». Тут же рядом с ним мы видим и его производное съвѣдѣтельство, и его словообразовательных братьев съвѣдьць (сведок), съвѣдѣние «знание» (вспомните слово история и т. д.), и его прямого словообразовательного родителя съвѣдѣти. Среди них только синоним сведок является исконным, унаследованным нами из общеславянского языка. Все остальные, как и свидетель, – из старославянского.
Исходный глагол в старославянском является префиксальным производным от съвѣдѣти, имеющего значение не только «знать, ведать» (ср. языковедение и др.), но и «видеть» (!). Последнее значение отмечается, в частности, в Юрьевском прологе XIV в.:
Внезапу вскочи левъ страшенъ въ градь и вси видѣли се.