Страница:
На следующее воскресенье мы устроили праздник. Приехала из Ленинграда тетя Женя, а мама пригласила к нам Брянцевых – Ольгу Викторовну с мужем. Последний, будучи инженером института имени И. П. Павлова, пригласил мою маму на работу в Колтуши. Приехала Вера Алексеевна Чикина, окончившая с моей мамой гимназию и учившая меня по литературе и русскому языку в Брянске. Я был очень рад встретиться со своей учительницей. Я вспомнил, как она вызвала меня для ответа по произведению Пушкина «Евгений Онегин». Я начал со слова «значит», а Вера Алексеевна оборвала меня и сказала: «Ничего не значит, садитесь».
В первые дни в Ленинграде я купил патефон и пластинки с романсами, которые в советские времена запрещались для молодежи. В разговоре я сказал Вере Алексеевне, что купил такие пластинки. Она ответила: «Я очень люблю романсы и считаю запрещение их для молодежи ошибкой комсомольских руководителей. Ведь в романсах изливаются переживания людей, это надо уважать». Все согласились с этим и прослушали несколько романсов русских композиторов и артистов.
Отец лишь на несколько дней отпросился с работы и уехал теперь рассчитаться с днепропетровским заводом, тем более что ему в Колтушах обещали работу, на которую он согласился. Так я восстановил родную семью.
Из Ленинграда я поехал в Брянск. Моя бабушка и тетя Леля собирались перебраться в скором времени к моей маме в Колтуши. Ее сын Иван Иванович Говоров после окончания техникума работал в Москве на Центральном телеграфе. Обещал, как только дадут отпуск, перевезти свою маму и больную сестру в Колтуши.
Перед отъездом из Ленинграда моя мама попросила меня, если я буду в Брянске, зайти к И. П. Воротникову, показаться ему в морской форме летчика-лейтенанта и сказать, что не стал бандитом, как он пророчил мне в Симферополе. Дряхлый старик нашел мужество извиниться передо мной и просил передать извинения за его неправильные и незаслуженные оскорбления моей матери. Он сожалел, что допустил непростительные ошибки.
В Брянске ближе к вечеру я решил заглянуть к Людмиле Макеевой. На подходе к дому я встретил двух стоявших молодых парней. «Уж не к Людмиле вы идете?» – спросили они, увидев перед собой лейтенанта в морской форме летчика. Я ответил, что это моя однокурсница по строительному техникуму. «Эх, командир, вы опоздали. Недавно она вышла замуж и уехала из Брянска». Я не пошел в дом Макеевых, так как посчитал, что вряд ли теперь надо ее искать и вносить своим присутствием определенную неприятность. Воспоминания о ней часто возникали в моей памяти как несостоявшееся желание быть ближе к ней. В Брянске я узнал, что мои старые друзья по школе и техникуму Володя Голованов, Крайзах и Яков Яшин учатся в Свердловске. Взял их адреса в надежде, что проездом к месту службы в Свердловске на вокзале я встречусь с ними.
На Дальний Восток
Военно-воздушная академия имени Н. Е. Жуковского
Предвоенные годы и начало войны. Служба в Монголии
В первые дни в Ленинграде я купил патефон и пластинки с романсами, которые в советские времена запрещались для молодежи. В разговоре я сказал Вере Алексеевне, что купил такие пластинки. Она ответила: «Я очень люблю романсы и считаю запрещение их для молодежи ошибкой комсомольских руководителей. Ведь в романсах изливаются переживания людей, это надо уважать». Все согласились с этим и прослушали несколько романсов русских композиторов и артистов.
Отец лишь на несколько дней отпросился с работы и уехал теперь рассчитаться с днепропетровским заводом, тем более что ему в Колтушах обещали работу, на которую он согласился. Так я восстановил родную семью.
Из Ленинграда я поехал в Брянск. Моя бабушка и тетя Леля собирались перебраться в скором времени к моей маме в Колтуши. Ее сын Иван Иванович Говоров после окончания техникума работал в Москве на Центральном телеграфе. Обещал, как только дадут отпуск, перевезти свою маму и больную сестру в Колтуши.
Перед отъездом из Ленинграда моя мама попросила меня, если я буду в Брянске, зайти к И. П. Воротникову, показаться ему в морской форме летчика-лейтенанта и сказать, что не стал бандитом, как он пророчил мне в Симферополе. Дряхлый старик нашел мужество извиниться передо мной и просил передать извинения за его неправильные и незаслуженные оскорбления моей матери. Он сожалел, что допустил непростительные ошибки.
В Брянске ближе к вечеру я решил заглянуть к Людмиле Макеевой. На подходе к дому я встретил двух стоявших молодых парней. «Уж не к Людмиле вы идете?» – спросили они, увидев перед собой лейтенанта в морской форме летчика. Я ответил, что это моя однокурсница по строительному техникуму. «Эх, командир, вы опоздали. Недавно она вышла замуж и уехала из Брянска». Я не пошел в дом Макеевых, так как посчитал, что вряд ли теперь надо ее искать и вносить своим присутствием определенную неприятность. Воспоминания о ней часто возникали в моей памяти как несостоявшееся желание быть ближе к ней. В Брянске я узнал, что мои старые друзья по школе и техникуму Володя Голованов, Крайзах и Яков Яшин учатся в Свердловске. Взял их адреса в надежде, что проездом к месту службы в Свердловске на вокзале я встречусь с ними.
На Дальний Восток
В Москве я долго не задержался, купил необходимые в первую очередь пять банок сгущенного молока. Зная, что придется ехать до Владивостока 14 суток, рассчитывал, что буду пить чай со сгущенным молоком, которое я очень любил. Деньжат было уже в обрез, поэтому рассчитывать на железнодорожный ресторан я не мог.
В Свердловске на вокзале я встретил своих друзей. Обменялись короткими рассказами о прошедшем и о планах на будущее. «Вы в ближайшее время, – сказал я друзьям, – закончите институты, а я пока буду со средним военным и незаконченным высшим, но я надеюсь, что в будущем постараюсь от вас не отставать». Пожелали друг другу успехов и обещали писать хотя бы эпизодически весточки.
Проезжая озеро Байкал, как и все пассажиры, восхищался необыкновенными пейзажами. На станции Слюдянка местные рыбаки предлагали байкальскую рыбу. Купил одну побольше – омуль и поменьше – хариус. В связи с покупками в вагоне стало веселее.
Во Владивосток прибыли рано утром на четырнадцатый день пути. У военного коменданта я узнал, как добираться до части назначения. Местный поезд отходил туда поздно вечером. Комендант предложил отправиться в экипаж. Так называлось здание, в котором прибывающим военным морякам можно было отдохнуть и получить питание. Что я так и сделал. В 22 часа я уже был в поезде. Проехали станцию Угольная, где был аэродром истребителей Смоляниново. Здесь стояли флотские бомбардировщики. Потом станция Царевка и, наконец, Петровка.
Было уже первый час ночи. Узнав, где аэродром, отправился в его сторону. У ворот комендатуры аэродрома предъявил командировочное предписание. Дежурный провел меня к зданию, где размещался штаб 32-й отдельной истребительной авиаэскадрильи ВВС Тихоокеанского флота. Затем меня отвели на ночлег в комнату приезжающих. Я проснулся лишь в девять часов утра. Разбудили меня бывшие курсанты нашей школы, а ныне лейтенанты-сокурсники Кокорев, Сдобников и Титов, прибывшие на сутки раньше меня. Вместе пошли в штаб эскадрильи. По пути они рассказали, как устроились. Попросту говоря, в селе Петровка сняли комнату у местных крестьян.
Доложили начальнику штаба, а затем командиру эскадрильи об окончании военной школы морских летчиков в Ейске. Были заданы вопросы: какие оценки были в ходе обучения, были ли взыскания. Командир эскадрильи спросил начальника штаба, в какой отряд назначить прибывшего. Ответ был – во 2-й отряд в одно звено всех четы рех молодых летчиков. Это позволит подготовить единую программу ввода их в строй. Командир согласился и сказал, что свободных квартир в нашем маленьком гарнизоне пока нет, идет их строительство, а пока надо, как сделали ранее приехавшие лейтенанты, подыскать в селе комнату.
В строевом отделении я получил пропуск в гарнизон, а в финансовом – денежное довольствие. Последнее выражалось в трехмесячном окладе, как это положено всем военнослужащим, прибывавшим на Дальний Восток. Зайдя в сельскую почту, я отправил деньги маме и бабушке.
Просмотрев несколько домов, я выбрал один, где не содержали домашних животных и птицу (все это было у хозяина в теплом сарае). Маленькая комнатка рядом со светелкой меня устраивала. Семья хозяина состояла из трех человек: хозяина, его жены и их дочери, учившейся уже в старшем классе. Хозяйка дала мне деревянную кровать, матрас и подушку, набитые сеном. Остальное, сказала, «вы можете купить в сельском или гарнизонном магазинах». Я так и сделал. Хозяину я заплатил, как попросил, за текущий и последующий месяц.
На следующий день мы познакомились с командиром нашего звена истребителей И-15. Наступил 1937 год, и зима вступила в свои права, правда, сильных морозов еще не было. Получили положенное недостающее зимнее обмундирование: барашковую шапку-ушанку, всю летную экипировку, в том числе меховые комбинезоны, кожаное теплое пальто, унты и шлем с летными очками, а также меховые перчатки и теплые носки.
На следующий день в семь часов мы были на спортивном футбольном поле, одетые в теплую спортивную форму. Зарядка шла в темпе в течение 20 минут. После, переодевшись в летное обмундирование, к 8.00 мы уже были на аэродроме. В большом самолетном ящике, приспособленном под классную комнату, ровно в 8.00 вошли командир отряда и звена. Старший по возрасту лейтенант Сдобников дал команду: «Встать, смирно!» – и доложил им о прибытии. Затем командир поздравил нас с прибытием в эскадрилью и пожелал успехов. Последовали недолгие указания командира отряда, и после его ухода началось занятие командира звена, изучение аэродрома, а он весьма неровный. В конце пробега уже не видно севшего самолета. «Сейчас зима, аэродром покрыт снегом, будем летать на лыжах», – успокоил он нас. Отметил по схеме видимые с воздуха заметные ориентиры. Показал ориентиры для взлета, а на посадке обязательный проход над каменным зданием столовой, через которую надо было проходить с учетом ветра на определенной высоте. Это важно потому, что летное поле ограниченное и надо обязательно садиться у «Т», не ближе, и можно с небольшим промазом от «Т». В первом случае возможна поломка самолета, во втором – отметка «двойка».
Спросил: «Подогнано ли летное обмундирование? По размерам ли комбинезон и унты, не жмет ли голову шлем?» И в итоге: «Первые три полета со мной, а затем – кто как покажет свои летные навыки». На следующий день командир первым выпустил меня в полет по кругу, затем во второй. После очередных полетов с командиром все остальные летчики сделали самостоятельные полеты на У-2. Затем два дня изучали истребитель И-5, об этом самолете мы уже знали в школе. Здесь все было детально осмотрено, проверено. Командир обратил особое внимание на сложность взлета. Самолет И-5 имел привычку после отрыва от земли при взлете отклоняться в левую сторону. Были случаи, когда летчики отклонялись на 90 градусов. Это не мешало продолжать полет, но уже ко второму развороту, учитывая это обстоятельство, рекомендовалось после отрыва от земли придерживать правой ногой тенденцию самолета к левому развороту. Также имелась особенность самолета после посадки начинать отклонение в левую сторону. Для парирования такого разворота следовало рули поворота и ручку управления дать в противоположную развороту сторону.
С летчиком Кокоревым случилось непредусмотренное. Он после полета произвел отличную посадку, но не удержал самолет от разворота, и все закончилось остановкой самолета двумя крыльями и носом мотора в землю.
Одновременно мы восстановили слепые полеты на У-2 в закрытой кабине и освоили полеты строем, а также полеты на воздушные и наземные стрельбы.
После необходимой подготовки произошел переход на новый самолет И-15. Его называли «чайкой», так как верхние крылья, подходя к кабине, крепились к верху фюзеляжа и оставалось свободное место для прицела, а все крыло было похоже на чайку в полете. Самолет имел более мощный двигатель, что позволяло иметь большую скорость в сравнении с И-5.
Весной некоторая задержка в полетах произошла из-за размокания летного поля. Оно медленно высыхало. Первыми начали полеты старики, как мы их называли. А затем и молодые.
Весну мы встретили радостно. Восторгались чкаловским полетом на Дальний Восток, а затем его великим перелетом в Америку.
Начались полеты японских разведывательных самолетов. На их перехват вылетали опытные летчики. Один из вылетов закончился гибелью летчика Соловьева. Он в сложных метеоусловиях, вместо выхода к морю, решил пробивать низкую облачность к аэродрому и врезался в сопку, которых много на дальневосточной земле.
Закончилось строительство ДНС (дома начальственного состава). В каждой квартире было по три комнаты – две большие и одна маленькая. В большие въехали семейные, а маленькие дали бесквартирным холостякам. Мне это пришлось кстати, так как хозяева дома, где я снимал комнату, частенько стали уезжать в гости с ночлегом, оставляя со мной одну свою дочь. Я понял, чем это могло кончиться, так как один из наших пилотов также жил в таких условиях, но любил выпить. А результат один – дочь хозяина забрюхатела, хозяин поставил вопрос ребром, и пришлось парню жениться.
В мае 1937 года я был вызван к начальнику штаба эскадрильи. Он сказал, что меня вызывают в штаб ВВС флота. По указанию из Москвы вызывают молодых летчиков, имеющих среднее техническое и незаконченное высшее образование. На следующий день я выехал во Владивосток. Начальник отдела кадров ВВС флота сказал: «Вот вам три дня на подготовку к сдаче предварительных зачетов по русскому языку, математике, физике и марксистско-ленинской подготовке в объеме программы для поступления в высшее учебное заведение. О результатах ваших зачетов приказано доложить в Москву. Можете в эти три дня посетить библиотеку штаба ВВС и флота, пропуска будут выписаны. Ночлег и питание в Морском экипаже».
Три дня почти круглосуточной подготовки. Собрали таких, как я, около 15 человек. Разбитые на пять групп, мы последовательно заходили в отведенные комнаты, представлялись и отвечали на вопросы маститым педагогам. После завершения этих внезапных испытаний нам отметили командировочные и сказали: можете отправляться к месту службы, а результаты будут сообщены вашим командирам.
В середине июля я получил предписание из штаба флота с указанием прибыть к 10 августа 1937 года в Москву. Указывалось место прибытия.
В Свердловске на вокзале я встретил своих друзей. Обменялись короткими рассказами о прошедшем и о планах на будущее. «Вы в ближайшее время, – сказал я друзьям, – закончите институты, а я пока буду со средним военным и незаконченным высшим, но я надеюсь, что в будущем постараюсь от вас не отставать». Пожелали друг другу успехов и обещали писать хотя бы эпизодически весточки.
Проезжая озеро Байкал, как и все пассажиры, восхищался необыкновенными пейзажами. На станции Слюдянка местные рыбаки предлагали байкальскую рыбу. Купил одну побольше – омуль и поменьше – хариус. В связи с покупками в вагоне стало веселее.
Во Владивосток прибыли рано утром на четырнадцатый день пути. У военного коменданта я узнал, как добираться до части назначения. Местный поезд отходил туда поздно вечером. Комендант предложил отправиться в экипаж. Так называлось здание, в котором прибывающим военным морякам можно было отдохнуть и получить питание. Что я так и сделал. В 22 часа я уже был в поезде. Проехали станцию Угольная, где был аэродром истребителей Смоляниново. Здесь стояли флотские бомбардировщики. Потом станция Царевка и, наконец, Петровка.
Было уже первый час ночи. Узнав, где аэродром, отправился в его сторону. У ворот комендатуры аэродрома предъявил командировочное предписание. Дежурный провел меня к зданию, где размещался штаб 32-й отдельной истребительной авиаэскадрильи ВВС Тихоокеанского флота. Затем меня отвели на ночлег в комнату приезжающих. Я проснулся лишь в девять часов утра. Разбудили меня бывшие курсанты нашей школы, а ныне лейтенанты-сокурсники Кокорев, Сдобников и Титов, прибывшие на сутки раньше меня. Вместе пошли в штаб эскадрильи. По пути они рассказали, как устроились. Попросту говоря, в селе Петровка сняли комнату у местных крестьян.
Доложили начальнику штаба, а затем командиру эскадрильи об окончании военной школы морских летчиков в Ейске. Были заданы вопросы: какие оценки были в ходе обучения, были ли взыскания. Командир эскадрильи спросил начальника штаба, в какой отряд назначить прибывшего. Ответ был – во 2-й отряд в одно звено всех четы рех молодых летчиков. Это позволит подготовить единую программу ввода их в строй. Командир согласился и сказал, что свободных квартир в нашем маленьком гарнизоне пока нет, идет их строительство, а пока надо, как сделали ранее приехавшие лейтенанты, подыскать в селе комнату.
В строевом отделении я получил пропуск в гарнизон, а в финансовом – денежное довольствие. Последнее выражалось в трехмесячном окладе, как это положено всем военнослужащим, прибывавшим на Дальний Восток. Зайдя в сельскую почту, я отправил деньги маме и бабушке.
Просмотрев несколько домов, я выбрал один, где не содержали домашних животных и птицу (все это было у хозяина в теплом сарае). Маленькая комнатка рядом со светелкой меня устраивала. Семья хозяина состояла из трех человек: хозяина, его жены и их дочери, учившейся уже в старшем классе. Хозяйка дала мне деревянную кровать, матрас и подушку, набитые сеном. Остальное, сказала, «вы можете купить в сельском или гарнизонном магазинах». Я так и сделал. Хозяину я заплатил, как попросил, за текущий и последующий месяц.
На следующий день мы познакомились с командиром нашего звена истребителей И-15. Наступил 1937 год, и зима вступила в свои права, правда, сильных морозов еще не было. Получили положенное недостающее зимнее обмундирование: барашковую шапку-ушанку, всю летную экипировку, в том числе меховые комбинезоны, кожаное теплое пальто, унты и шлем с летными очками, а также меховые перчатки и теплые носки.
На следующий день в семь часов мы были на спортивном футбольном поле, одетые в теплую спортивную форму. Зарядка шла в темпе в течение 20 минут. После, переодевшись в летное обмундирование, к 8.00 мы уже были на аэродроме. В большом самолетном ящике, приспособленном под классную комнату, ровно в 8.00 вошли командир отряда и звена. Старший по возрасту лейтенант Сдобников дал команду: «Встать, смирно!» – и доложил им о прибытии. Затем командир поздравил нас с прибытием в эскадрилью и пожелал успехов. Последовали недолгие указания командира отряда, и после его ухода началось занятие командира звена, изучение аэродрома, а он весьма неровный. В конце пробега уже не видно севшего самолета. «Сейчас зима, аэродром покрыт снегом, будем летать на лыжах», – успокоил он нас. Отметил по схеме видимые с воздуха заметные ориентиры. Показал ориентиры для взлета, а на посадке обязательный проход над каменным зданием столовой, через которую надо было проходить с учетом ветра на определенной высоте. Это важно потому, что летное поле ограниченное и надо обязательно садиться у «Т», не ближе, и можно с небольшим промазом от «Т». В первом случае возможна поломка самолета, во втором – отметка «двойка».
Спросил: «Подогнано ли летное обмундирование? По размерам ли комбинезон и унты, не жмет ли голову шлем?» И в итоге: «Первые три полета со мной, а затем – кто как покажет свои летные навыки». На следующий день командир первым выпустил меня в полет по кругу, затем во второй. После очередных полетов с командиром все остальные летчики сделали самостоятельные полеты на У-2. Затем два дня изучали истребитель И-5, об этом самолете мы уже знали в школе. Здесь все было детально осмотрено, проверено. Командир обратил особое внимание на сложность взлета. Самолет И-5 имел привычку после отрыва от земли при взлете отклоняться в левую сторону. Были случаи, когда летчики отклонялись на 90 градусов. Это не мешало продолжать полет, но уже ко второму развороту, учитывая это обстоятельство, рекомендовалось после отрыва от земли придерживать правой ногой тенденцию самолета к левому развороту. Также имелась особенность самолета после посадки начинать отклонение в левую сторону. Для парирования такого разворота следовало рули поворота и ручку управления дать в противоположную развороту сторону.
С летчиком Кокоревым случилось непредусмотренное. Он после полета произвел отличную посадку, но не удержал самолет от разворота, и все закончилось остановкой самолета двумя крыльями и носом мотора в землю.
Одновременно мы восстановили слепые полеты на У-2 в закрытой кабине и освоили полеты строем, а также полеты на воздушные и наземные стрельбы.
После необходимой подготовки произошел переход на новый самолет И-15. Его называли «чайкой», так как верхние крылья, подходя к кабине, крепились к верху фюзеляжа и оставалось свободное место для прицела, а все крыло было похоже на чайку в полете. Самолет имел более мощный двигатель, что позволяло иметь большую скорость в сравнении с И-5.
Весной некоторая задержка в полетах произошла из-за размокания летного поля. Оно медленно высыхало. Первыми начали полеты старики, как мы их называли. А затем и молодые.
Весну мы встретили радостно. Восторгались чкаловским полетом на Дальний Восток, а затем его великим перелетом в Америку.
Начались полеты японских разведывательных самолетов. На их перехват вылетали опытные летчики. Один из вылетов закончился гибелью летчика Соловьева. Он в сложных метеоусловиях, вместо выхода к морю, решил пробивать низкую облачность к аэродрому и врезался в сопку, которых много на дальневосточной земле.
Закончилось строительство ДНС (дома начальственного состава). В каждой квартире было по три комнаты – две большие и одна маленькая. В большие въехали семейные, а маленькие дали бесквартирным холостякам. Мне это пришлось кстати, так как хозяева дома, где я снимал комнату, частенько стали уезжать в гости с ночлегом, оставляя со мной одну свою дочь. Я понял, чем это могло кончиться, так как один из наших пилотов также жил в таких условиях, но любил выпить. А результат один – дочь хозяина забрюхатела, хозяин поставил вопрос ребром, и пришлось парню жениться.
В мае 1937 года я был вызван к начальнику штаба эскадрильи. Он сказал, что меня вызывают в штаб ВВС флота. По указанию из Москвы вызывают молодых летчиков, имеющих среднее техническое и незаконченное высшее образование. На следующий день я выехал во Владивосток. Начальник отдела кадров ВВС флота сказал: «Вот вам три дня на подготовку к сдаче предварительных зачетов по русскому языку, математике, физике и марксистско-ленинской подготовке в объеме программы для поступления в высшее учебное заведение. О результатах ваших зачетов приказано доложить в Москву. Можете в эти три дня посетить библиотеку штаба ВВС и флота, пропуска будут выписаны. Ночлег и питание в Морском экипаже».
Три дня почти круглосуточной подготовки. Собрали таких, как я, около 15 человек. Разбитые на пять групп, мы последовательно заходили в отведенные комнаты, представлялись и отвечали на вопросы маститым педагогам. После завершения этих внезапных испытаний нам отметили командировочные и сказали: можете отправляться к месту службы, а результаты будут сообщены вашим командирам.
В середине июля я получил предписание из штаба флота с указанием прибыть к 10 августа 1937 года в Москву. Указывалось место прибытия.
Военно-воздушная академия имени Н. Е. Жуковского
15 августа в Москве я получил указание явиться в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского для сдачи вступительных экзаменов. В академии председатель приемной комиссии, узнав, что я летчик истребительной авиации ВВС Тихоокеанского флота, спросил меня: «Почему же вы в списке кандидатов для поступления на инженерный факультет?» Я ответил, что при прохождении медицинской комиссии в 1934 году стоял вопрос: посылать ли меня в летную школу, так как по зрению я был на пределе допуска по косоглазию, а все остальные показатели были положительны. Врачи решили все же считать меня годным к полетам. Все кандидаты, как и я, учились уже на вторых курсах институтов, но не прошли медицинскую комиссию и пошли учиться на инженерный факультет и факультет вооружения воздушной академии. Прошло много времени, и решили тех, кто принимался по спецнабору ЦК ВКП(б) и учился в институтах до этого, направить все же в академию. Председатель комиссии задал мне вопрос: «Вы уже летчик-командир, и поэтому целесообразно вас направить на сдачу экзаменов не на инженерный, а на командный факультет. Вы не возражаете?» Я ответил, что был бы рад этому. На следующий день я уже знал, что буду сдавать экзамены на командный факультет. Одновременно узнал, что вместо четырех предметов потребуется подготовиться по одиннадцати.
12 августа начались экзамены. Первым был русский язык и литература. Диктант я написал без единой ошибки, как и сочинение. На второй день письменные задания по математике с последующим собеседованием. Эти два предмета я сдал на «отлично». Хуже было с общей тактикой, с которой я был поверхностно знаком по летной школе. Преподаватель после собеседования сказал мне, что он видит хорошие оценки по основным предметам, поэтому, несмотря на недостаточные знания общей тактики, которую я фактически не изучал, он поставит мне удовлетворительную оценку и научит меня тактике во время учебы. Физику я сдал хорошо. По тактике ВВС получил «отлично». На воздушно-стрелковой подготовке отлично ответил на практический вопрос о том, как изменяется траектория полета пули с поднятием на высоту, и быстро разобрал пулемет ШКАС, получил «отлично», хотя на моем самолете еще стоял пулемет ПВ-1. По аэродинамике получил «отлично». Принимал экзамен известный профессор В. С. Пышнов – создатель теории штопора самолета. По бомбардировочной подготовке получил «удовлетворительно». Несмотря на правильный ответ, преподаватель полковник Рутковский сказал: «Вы не можете знать хорошо теорию и практику бомбометания, раз вы истребитель. Научим вас в академии».
Таким образом, у меня не было ни одной неудовлетворительной оценки. Из 108 претендентов на 30 мест первого курса только 8 человек сдали экзамены с положительными оценками. На мандатной комиссии был задан только один вопрос о моей служебной характеристике из 32-й авиационной эскадрильи: заместителем по политчасти отмечено, что я «имел факт ухаживания за женой начальника штаба эскадрильи». Я ответил, что такой случай имел место, когда на новогодней встрече с разрешения начальника штаба эскадрильи я приглашал его жену дважды на танцы, за что меня поблагодарил ее муж, так как он не умел танцевать. В школе летчиков курсантов научили танцевать.
На следующий день был объявлен список первого курса командного факультета и определено начало занятий на 1 сентября 1937 года. Среди принятых я был лишь один морской летчик, несколько человек из ПВО, артиллерии, а остальные – из ВВС КА.
До начала занятий оставалось чуть больше недели, и с разрешения начальника курса, которого нам представили во время объявления приказа, мы разъехались по гарнизонам, а дальневосточники поехали к родным, как я в Колтуши, ставшие для меня очень близкими. Неделя отдыха, купания на озере академика И. П. Павлова, на котором последний проводил свои опыты с обезьянами, заставляя их решать задачи, как выбраться к берегу. Они после долгих раздумий брали шесты, как люди приплывали к берегу и радостно смеялись, тоже как люди.
1 сентября приступил к занятиям, а к концу дня был вызван к начальнику курса, который приказал мне явиться на вещевой склад академии и подобрать по размеру обмундирование лейтенанта ВВС Красной армии. Впредь в служебное время я должен был появляться только в таком обмундировании соответственно погоде и времени года. С тех пор я надевал свою морскую форму только по воскресным дням.
Занятия шли в основном по тем предметам, которые были на экзаменах. Кроме того, по самолетам, состоявшим на вооружении ВВС, и по нашему выбору по английскому или французскому языку.
В личной жизни произошли некоторые события. В первый день прибытия в академию, идя к учебному корпусу, я встретил, вернее, догнал красивую девушку. Сопровождая ее и изредка оглядываясь, я подметил: «Вот бы с такой познакомиться». Она свернула в переулок, и я потерял ее из виду.
Новых слушателей разместили в общежитии по два-три человека в комнате. Со старшим лейтенантом Степаном Наумовичем Гречко, офицером из ПВО, нас поселили вдвоем в одной комнате. Мы быстро подружились и помогали друг другу по многим учебным вопросам. Однажды он говорит мне: «Я познакомился с интересной брюнеткой. В субботу она пригласила прийти вечером к одной знакомой москвичке на танцы. Там будут еще ее знакомые девушки, поэтому им желательно видеть меня с товарищем».
Степан знал, что я холостяк, и предложил мне пойти с ним на эту вечеринку. Мы ничего не теряем. Я уже забыл о той блондинке, которую случайно встретил. И вдруг, придя вместе с другом в гости, я вновь увидел ее. Ее звали Надежда. Весь вечер я танцевал с ней. Возвращаясь домой, она спросила, женат ли я. Ответил на это отрицательно. Надежда говорит: «Официально я не замужем, ношу свою девичью фамилию. Встретилась с офицером на Украине, где я работала. Он предложил поехать в Москву, обещал устроить на работу. Я согласилась. Потом он предложил жить в одной комнате, так как у меня не было жилья. Я согласилась, а потом появился ребенок – сын Петя. Оказалась я не женой и с ребенком. Так и живу в неестественном положении. Сожитель сейчас в госпитале».
Видя ее ко мне благоприятное отношение, я встречался с ней на улице несколько раз и у подруги. Я предложил оформить наши отношения, учитывая, что она официально свободна. И вот 23 февраля 1938 года мы оформили союз, и Надежда Степановна стала носить фамилию Остроумова. Вечером вместе со Степаном Гречко захватили кое-что, пришли в ее квартиру и скромно отметили это событие. Я не остался ночевать, сказав: «Когда будут разорваны старые отношения, тогда я смогу быть с тобой вместе. А пока – встречи у меня в общежитии, когда Степан будет уходить на свои свидания».
1 мая ее бывший сожитель уговорил Надежду поехать с сыном на теплоходе по Москве-реке. Ради сына она поехала. Во время плавания он в гневе избил ее в присутствии экскурсантов. Она попросила некоторых быть свидетелями, сошла с сыном на первой же остановке. В академии она попросила уже как жена слушателя командного факультета дать ей маленькую комнату, что и было сделано. Я в это время был на летной практике вне Москвы.
В 1939 году у меня родилась дочь Марина, в связи с чем мне предоставили комнату на четырех человек размером шесть квадратных метров.
Во время учебы были полеты и на центральном аэродроме в Москве на самолетах Р-зет. Это была модернизированная модель Р-5. В курсе академии прибавилось ряд новых предметов: достаточно полный курс оперативного искусства и оперативного искусства ВВС. Это были весьма интересные предметы, по которым я получал отличные отметки. Был интересен курс общего оперативного искусства, а также история войн и военных конфликтов.
Изучался ход испанской войны. Ее участники, награжденные орденами и даже звездами Героев Советского Союза, приходили в академию и делились своим боевым опытом. Слушали и Гризодубову, и Раскову (последняя работала на штурманской кафедре).
В конце 1939 года началась Советско-финляндская война. Многие, в том числе и я, подали рапорта с просьбой отправить нас на фронт. Но отправили только несколько человек, в том числе слушателя нашего отделения моего друга Анатолия Кравченко. В связи с войной сократили срок нашего обучения – вместо июня нас выпустили в феврале 1940 года. Мне, как и всем лейтенантам, присвоили звание старшего лейтенанта с годом выслуги. Старшим лейтенантам, как и моим друзьям Анатолию Кравченко и Степану Гречко, присвоили звание капитана.
Меня назначили командиром эскадрильи в Бины (район Баку). Приехав туда, я обнаружил гражданский аэродром. Военный комендант сказал, что, наверное, военным он станет значительно позже. Пока мероприятия по устройству здесь и не начались. Я вернулся в Москву, явился в управление кадров ВВС КА. После моего доклада начали ругать: почему не поехал в Тбилиси, в штат округа? «Таких указаний я не имел, и вам – управлению кадров – надо было узнать заранее о 189-м истребительном авиаполку, которого фактически не было». Сказали, что решение о моей дальнейшей службе будет принято завтра. Я сказал, что готов ехать куда угодно и на любую должность.
Утром сказали, что поеду в Забайкальский округ. Предупредили, что там еще стоят холода, чтобы я потеплее одел семью. Я поблагодарил и сказал: «Мне не привыкать, я уже служил на Дальнем Востоке и жил в деревенской хате». Получил документы, жалованье с подъемными и со всей семьей отправился в дальний путь.
Военный комендант станции Борзя сказал, что здесь такой части нет. Надо ехать в Монголию. Семью посоветовали поместить на пересыльном пункте, так как там тепло, а мне идти на погранзаставу. Со мной пошли мои сокурсники, также назначенные в МНР. На погранзаставе ее начальник позвонил в Читу, где сказали, что офицерам дали пропуск через границу, а старшему лейтенанту Остроумову надо прибыть в Читу. Здесь мне помог старший из нас майор Семянистый и попросил коменданта связать его с начальником штаба военного округа. Последний, узнав о положении семьи старшего лейтенанта Остроумова, позвонил начальнику штаба пограничной службы округа, и тут же последовало распоряжение: прибывшим офицерам и семье Остроумова на основании служебного предписания разрешить пересечь границу с МНР и направить в Баин-Тумень, к месту службы.
Ехать надо было, как когда-то ехали ссыльные в Сибирь, по этапам, но на грузовых машинах. Шоферы имели с собой меховые спальные мешки. От этапа к этапу делались остановки, а в ночное время – отдых на полатях в пересылочных пунктах. Оформив на заставе проезд через границу и перекусив, мы двинулись в путь. Жена с девятимесячной Маринкой сели с шофером в кабине, где был обогрев, а я с Петей залез в кузов и устроился в спальном мешке. По пути ночевали на одном этапе. Горела железная печка, сделанная из бочки, и было довольно тепло. К концу второго дня приехали в город Баин-Тумень. Ночевали в теплой казарме 126-й истребительной авиадивизии. Мне было сказано, что должностей командиров эскадрилий в 56-м полку, как и в других полках, пока нет, так как перевод в Союз офицеров не состоялся.
12 августа начались экзамены. Первым был русский язык и литература. Диктант я написал без единой ошибки, как и сочинение. На второй день письменные задания по математике с последующим собеседованием. Эти два предмета я сдал на «отлично». Хуже было с общей тактикой, с которой я был поверхностно знаком по летной школе. Преподаватель после собеседования сказал мне, что он видит хорошие оценки по основным предметам, поэтому, несмотря на недостаточные знания общей тактики, которую я фактически не изучал, он поставит мне удовлетворительную оценку и научит меня тактике во время учебы. Физику я сдал хорошо. По тактике ВВС получил «отлично». На воздушно-стрелковой подготовке отлично ответил на практический вопрос о том, как изменяется траектория полета пули с поднятием на высоту, и быстро разобрал пулемет ШКАС, получил «отлично», хотя на моем самолете еще стоял пулемет ПВ-1. По аэродинамике получил «отлично». Принимал экзамен известный профессор В. С. Пышнов – создатель теории штопора самолета. По бомбардировочной подготовке получил «удовлетворительно». Несмотря на правильный ответ, преподаватель полковник Рутковский сказал: «Вы не можете знать хорошо теорию и практику бомбометания, раз вы истребитель. Научим вас в академии».
Таким образом, у меня не было ни одной неудовлетворительной оценки. Из 108 претендентов на 30 мест первого курса только 8 человек сдали экзамены с положительными оценками. На мандатной комиссии был задан только один вопрос о моей служебной характеристике из 32-й авиационной эскадрильи: заместителем по политчасти отмечено, что я «имел факт ухаживания за женой начальника штаба эскадрильи». Я ответил, что такой случай имел место, когда на новогодней встрече с разрешения начальника штаба эскадрильи я приглашал его жену дважды на танцы, за что меня поблагодарил ее муж, так как он не умел танцевать. В школе летчиков курсантов научили танцевать.
На следующий день был объявлен список первого курса командного факультета и определено начало занятий на 1 сентября 1937 года. Среди принятых я был лишь один морской летчик, несколько человек из ПВО, артиллерии, а остальные – из ВВС КА.
До начала занятий оставалось чуть больше недели, и с разрешения начальника курса, которого нам представили во время объявления приказа, мы разъехались по гарнизонам, а дальневосточники поехали к родным, как я в Колтуши, ставшие для меня очень близкими. Неделя отдыха, купания на озере академика И. П. Павлова, на котором последний проводил свои опыты с обезьянами, заставляя их решать задачи, как выбраться к берегу. Они после долгих раздумий брали шесты, как люди приплывали к берегу и радостно смеялись, тоже как люди.
1 сентября приступил к занятиям, а к концу дня был вызван к начальнику курса, который приказал мне явиться на вещевой склад академии и подобрать по размеру обмундирование лейтенанта ВВС Красной армии. Впредь в служебное время я должен был появляться только в таком обмундировании соответственно погоде и времени года. С тех пор я надевал свою морскую форму только по воскресным дням.
Занятия шли в основном по тем предметам, которые были на экзаменах. Кроме того, по самолетам, состоявшим на вооружении ВВС, и по нашему выбору по английскому или французскому языку.
В личной жизни произошли некоторые события. В первый день прибытия в академию, идя к учебному корпусу, я встретил, вернее, догнал красивую девушку. Сопровождая ее и изредка оглядываясь, я подметил: «Вот бы с такой познакомиться». Она свернула в переулок, и я потерял ее из виду.
Новых слушателей разместили в общежитии по два-три человека в комнате. Со старшим лейтенантом Степаном Наумовичем Гречко, офицером из ПВО, нас поселили вдвоем в одной комнате. Мы быстро подружились и помогали друг другу по многим учебным вопросам. Однажды он говорит мне: «Я познакомился с интересной брюнеткой. В субботу она пригласила прийти вечером к одной знакомой москвичке на танцы. Там будут еще ее знакомые девушки, поэтому им желательно видеть меня с товарищем».
Степан знал, что я холостяк, и предложил мне пойти с ним на эту вечеринку. Мы ничего не теряем. Я уже забыл о той блондинке, которую случайно встретил. И вдруг, придя вместе с другом в гости, я вновь увидел ее. Ее звали Надежда. Весь вечер я танцевал с ней. Возвращаясь домой, она спросила, женат ли я. Ответил на это отрицательно. Надежда говорит: «Официально я не замужем, ношу свою девичью фамилию. Встретилась с офицером на Украине, где я работала. Он предложил поехать в Москву, обещал устроить на работу. Я согласилась. Потом он предложил жить в одной комнате, так как у меня не было жилья. Я согласилась, а потом появился ребенок – сын Петя. Оказалась я не женой и с ребенком. Так и живу в неестественном положении. Сожитель сейчас в госпитале».
Видя ее ко мне благоприятное отношение, я встречался с ней на улице несколько раз и у подруги. Я предложил оформить наши отношения, учитывая, что она официально свободна. И вот 23 февраля 1938 года мы оформили союз, и Надежда Степановна стала носить фамилию Остроумова. Вечером вместе со Степаном Гречко захватили кое-что, пришли в ее квартиру и скромно отметили это событие. Я не остался ночевать, сказав: «Когда будут разорваны старые отношения, тогда я смогу быть с тобой вместе. А пока – встречи у меня в общежитии, когда Степан будет уходить на свои свидания».
1 мая ее бывший сожитель уговорил Надежду поехать с сыном на теплоходе по Москве-реке. Ради сына она поехала. Во время плавания он в гневе избил ее в присутствии экскурсантов. Она попросила некоторых быть свидетелями, сошла с сыном на первой же остановке. В академии она попросила уже как жена слушателя командного факультета дать ей маленькую комнату, что и было сделано. Я в это время был на летной практике вне Москвы.
В 1939 году у меня родилась дочь Марина, в связи с чем мне предоставили комнату на четырех человек размером шесть квадратных метров.
Во время учебы были полеты и на центральном аэродроме в Москве на самолетах Р-зет. Это была модернизированная модель Р-5. В курсе академии прибавилось ряд новых предметов: достаточно полный курс оперативного искусства и оперативного искусства ВВС. Это были весьма интересные предметы, по которым я получал отличные отметки. Был интересен курс общего оперативного искусства, а также история войн и военных конфликтов.
Изучался ход испанской войны. Ее участники, награжденные орденами и даже звездами Героев Советского Союза, приходили в академию и делились своим боевым опытом. Слушали и Гризодубову, и Раскову (последняя работала на штурманской кафедре).
В конце 1939 года началась Советско-финляндская война. Многие, в том числе и я, подали рапорта с просьбой отправить нас на фронт. Но отправили только несколько человек, в том числе слушателя нашего отделения моего друга Анатолия Кравченко. В связи с войной сократили срок нашего обучения – вместо июня нас выпустили в феврале 1940 года. Мне, как и всем лейтенантам, присвоили звание старшего лейтенанта с годом выслуги. Старшим лейтенантам, как и моим друзьям Анатолию Кравченко и Степану Гречко, присвоили звание капитана.
Меня назначили командиром эскадрильи в Бины (район Баку). Приехав туда, я обнаружил гражданский аэродром. Военный комендант сказал, что, наверное, военным он станет значительно позже. Пока мероприятия по устройству здесь и не начались. Я вернулся в Москву, явился в управление кадров ВВС КА. После моего доклада начали ругать: почему не поехал в Тбилиси, в штат округа? «Таких указаний я не имел, и вам – управлению кадров – надо было узнать заранее о 189-м истребительном авиаполку, которого фактически не было». Сказали, что решение о моей дальнейшей службе будет принято завтра. Я сказал, что готов ехать куда угодно и на любую должность.
Утром сказали, что поеду в Забайкальский округ. Предупредили, что там еще стоят холода, чтобы я потеплее одел семью. Я поблагодарил и сказал: «Мне не привыкать, я уже служил на Дальнем Востоке и жил в деревенской хате». Получил документы, жалованье с подъемными и со всей семьей отправился в дальний путь.
Военный комендант станции Борзя сказал, что здесь такой части нет. Надо ехать в Монголию. Семью посоветовали поместить на пересыльном пункте, так как там тепло, а мне идти на погранзаставу. Со мной пошли мои сокурсники, также назначенные в МНР. На погранзаставе ее начальник позвонил в Читу, где сказали, что офицерам дали пропуск через границу, а старшему лейтенанту Остроумову надо прибыть в Читу. Здесь мне помог старший из нас майор Семянистый и попросил коменданта связать его с начальником штаба военного округа. Последний, узнав о положении семьи старшего лейтенанта Остроумова, позвонил начальнику штаба пограничной службы округа, и тут же последовало распоряжение: прибывшим офицерам и семье Остроумова на основании служебного предписания разрешить пересечь границу с МНР и направить в Баин-Тумень, к месту службы.
Ехать надо было, как когда-то ехали ссыльные в Сибирь, по этапам, но на грузовых машинах. Шоферы имели с собой меховые спальные мешки. От этапа к этапу делались остановки, а в ночное время – отдых на полатях в пересылочных пунктах. Оформив на заставе проезд через границу и перекусив, мы двинулись в путь. Жена с девятимесячной Маринкой сели с шофером в кабине, где был обогрев, а я с Петей залез в кузов и устроился в спальном мешке. По пути ночевали на одном этапе. Горела железная печка, сделанная из бочки, и было довольно тепло. К концу второго дня приехали в город Баин-Тумень. Ночевали в теплой казарме 126-й истребительной авиадивизии. Мне было сказано, что должностей командиров эскадрилий в 56-м полку, как и в других полках, пока нет, так как перевод в Союз офицеров не состоялся.
Предвоенные годы и начало войны. Служба в Монголии
Командир 126-й истребительной авиадивизии (иад) с согласия ВВС округа предложил свободную должность начальника разведки 56-го истребительного авиаполка (иап) такого же уровня, что и командир эскадрильи. Я согласился. Также по этапам добрались до сердца Монголии – города Ундурхана. Квартира состояла из комнаты, разделенной пополам простынями, которую мы делили с семьей также бесквартирного офицера с грудным ребенком. Предлагали комнатку в землянке, но я согласился на предложенную половину комнаты.
Работы было много. Требовалось детально изучить обстановку на вражеской территории, установить связь с соседними стрелковыми и танковыми соединениями. Получить и использовать агентурные данные. Надо было готовиться для обучения летного состава доскональному знанию воздушного и наземного противника с учетом опыта закончившихся боев на Ханхин-Голе. Мне предстояло обучать летчиков ведению воздушной разведки, выполнению противозенитного маневра. Я получил возможность использовать имевшийся в полку самолет У-2, на котором учил летчиков противозенитному маневру.
Предстояли учения с войсками. В полк прилетел командующий ВВС ЗабВО, которому подчинялась вся советская авиация в МНР. Это был генерал-лейтенант авиации Тимофей Федорович Куцевалов. Я доложил, что в 56-м иап нет ни одного фотоаппарата для воздушной разведки, в то время как в соседнем 22-м иап есть три новейших аппарата. Он, шутя, сказал: «Я не могу приказать забрать у вашего соседа его собственность, а ты попробуй сам решить этот вопрос». Я полетел в Баин-Тумень на У-2 и обратился к начальнику штаба 22-го иап. Сообщив о разговоре с Куцеваловым, сказал, что 22-му иап следует помочь 56-му иап. Ответ был таков: «Если вы обещаете, что, когда получите свой фотоаппарат, вернете наш». – «Конечно», – ответил я. Мне помогли погрузить ящик с фотоаппаратом и монтажным оборудованием в зад нюю кабину У-2.
Работы было много. Требовалось детально изучить обстановку на вражеской территории, установить связь с соседними стрелковыми и танковыми соединениями. Получить и использовать агентурные данные. Надо было готовиться для обучения летного состава доскональному знанию воздушного и наземного противника с учетом опыта закончившихся боев на Ханхин-Голе. Мне предстояло обучать летчиков ведению воздушной разведки, выполнению противозенитного маневра. Я получил возможность использовать имевшийся в полку самолет У-2, на котором учил летчиков противозенитному маневру.
Предстояли учения с войсками. В полк прилетел командующий ВВС ЗабВО, которому подчинялась вся советская авиация в МНР. Это был генерал-лейтенант авиации Тимофей Федорович Куцевалов. Я доложил, что в 56-м иап нет ни одного фотоаппарата для воздушной разведки, в то время как в соседнем 22-м иап есть три новейших аппарата. Он, шутя, сказал: «Я не могу приказать забрать у вашего соседа его собственность, а ты попробуй сам решить этот вопрос». Я полетел в Баин-Тумень на У-2 и обратился к начальнику штаба 22-го иап. Сообщив о разговоре с Куцеваловым, сказал, что 22-му иап следует помочь 56-му иап. Ответ был таков: «Если вы обещаете, что, когда получите свой фотоаппарат, вернете наш». – «Конечно», – ответил я. Мне помогли погрузить ящик с фотоаппаратом и монтажным оборудованием в зад нюю кабину У-2.