Страница:
К началу июля выявилась угроза Таллину. Главком Северо-Западного направления К.Е. Ворошилов приказал командованию Балтфлота выставить засаду сухопутных частей южнее Таллина, вести разведку и лишние корабли отправить на восток. Не располагая войсками, В.Ф. Трибуц мог выставить в качестве заслона лишь небольшие флотские подразделения. Не оставалось времени строить укрепления, ибо со стороны Риги уже двигались на Таллин войска противника. В воспоминаниях Н.Г. Кузнецов сокрушался, что не пришло в голову решение стянуть для обороны столицы Эстонии всю 8-ю армию. Однако в Наркомате ВМФ твердо решили оставить флагманский командный пункт именно в Таллине, ибо только оттуда можно было управлять гарнизонами на Ханко и на островах. Решение поддержал и Сталин, сказав: «Таллин нужно оборонять всеми силами». За лето удалось построить три линии обороны, основанные на заброшенных укреплениях времен Первой мировой войны. Части 10-го стрелкового корпуса, боевые корабли, береговая артиллерия, зенитная артиллерия и авиация флота остановили продвижение противника и заставили его подтянуть подкрепления. 19 августа неприятель перешел в наступление на первый оборонительный рубеж. Несмотря на значительные потери от огня корабельной и береговой артиллерии, гитлеровцы решительно продвигались вперед. 25–27 августа бои шли на последней линии обороны. В этой ситуации 26 августа Кузнецов получил разрешение Ставки вывести корабли и войска для обороны Ленинграда[43].
Переход прикрывали две подводные лодки южнее Хельсинки и морская авиация (от Кронштадта до острова Гогланд). Боевые корабли распределили на три отряда, которым предстояло прикрывать переход четырех конвоев на определенных участках маршрута. После полудня войска, оборонявшие Таллин, перешли в наступление, оттеснив противника местами до нескольких километров, и вернулись в Таллин для погрузки. Корабли и суда вышли на рейд утром 28 августа. Отход войск и посадку на суда прикрывала корабельная и береговая артиллерия. На переходе неприятельские самолеты и торпедные катера наносили удары по судам конвоев. Но главную опасность представляли мины. После подрыва нескольких кораблей и судов В.Ф. Трибуц приказал до рассвета встать на якоря. Днем 29 августа отряд главных сил прибыл в Кронштадт. За ним постепенно подходили конвои. Всего на переходе из 195 кораблей, транспортов и вспомогательных судов погибло 53, в основном от мин. Из 23 тысяч бойцов на дно ушли 4 тысячи, однако боевое ядро флота и большая часть войск прибыли к цели и влились в оборону Ленинграда. В сентябре-октябре после упорной защиты были оставлены острова Моонзундского архипелага, на которые гитлеровцы осуществили несколько высадок десанта.
Ханко оставался последним пунктом, далеко оторванным от главных сил. Несмотря на сложное положение в полуокружении, защитники полуострова не только отбивали нападения противника, но и сами один за другим захватывали десантами окружающие островки. Держался и островок Осмуссар с сильными береговыми батареями. Лишь в конце ноября организовали вывоз войск с Ханко. К 2 декабря в Ленинград было переброшено более 22 тысяч из 27 тысяч защитников. В октябре и ноябре эвакуировали также 10 тысяч человек с Гогланда, Бьёркё и других островов Финского залива[44].
В общем, на приморских направлениях основным результатом действия флота явилась оборона портов и островов, задерживавшая на дни, недели и месяцы наступление противника и сорвавшая замысел «молниеносной» войны. Моряки приковали значительные силы неприятеля в критический период обороны Ленинграда. Именно потому Н.Г. Кузнецов уже 29 июня требовал оборонять как Моонзундский архипелаг, так и Ханко до последней возможности.
Среди неудач и отступлений следует отметить успешную деятельность морской авиации Балтийского флота, которая наносила удары по портам противника и ставила мины в его водах. Наиболее примечательным событием явилась бомбардировка Берлина. Она была задумана как ответ на первую бомбежку Москвы в конце июля. Рассчитали, что если самолеты с бомбовой нагрузкой пятьсот килограммов поднимутся с острова Эзель, то смогут пройти 900 километров до столицы Германии за три с лишним часа и вернуться. После проверок Кузнецов доложил Ставке, и Сталин утвердил предложение, но назначил наркома ВМФ ответственным за выполнение операции. Потребовалось время, чтобы 15 самолетов ДБ-3 перебросить на Эзель, завезти необходимые запасы горючего и авиабомб. В ночь на 8 августа после предварительной разведки бомбардировщики дошли до цели и сбросили бомбы. В Германии считали, что налет совершили англичане, однако английское радио сообщило, что 7–8 августа английская авиация на Берлин не летала. Всего за десять налетов на столицу Германии было сброшено 311 бомб, замечены 32 пожара. Сталин предложил брать на борт по две пятисоткилограммовые авиабомбы. Доводы Кузнецова, что самолеты со старыми моторами не способны выполнить такую задачу, он признал неубедительными. Однако попытки взлета с грузом в тонну кончились аварией двух самолетов, и более Сталин на повышении бомбовой нагрузки не настаивал[45].
В середине августа Кузнецов хотел выехать на Балтийский флот, но задержало наступление неприятеля под Одессой. Только в конце месяца он получил разрешение Ставки Верховного Главнокомандования. В Ленинграде нарком ВМФ осмотрел только что отремонтированный крейсер «Максим Горький». В то время формировали первые морские отряды для боев на суше. Часть экипажа крейсера могла пойти на фронт, однако не было оружия (винтовки передали ленинградскому народному ополчению). На кораблях даже начали изготавливать ножи и сабли. Тогда еще никто не знал, что балтийцам придется послать на берег свыше 125 тысяч человек, сформированных в семь бригад и другие подразделения. 30 августа Кузнецов побывал в Кронштадте и выслушал отчет о Таллинском переходе, 31 августа он прибыл на форт Красная Горка. Так как 8-я армия отступала, оборону у форта занимали моряки, но им недоставало оружия. Наркому пришлось дать разрешение отбирать оружие у неорганизованно отходивших бойцов. В дальнейшем моряки с помощью береговой и корабельной артиллерии удержали форт и плацдарм у Ораниенбаума, оказали большую помощь в обороне и наступлении. Можно считать, что именно артиллерия флота явилась основной силой, которая преградила неприятелю путь к Ленинграду.
В начале сентября германские войска у Ивановских порогов вышли к Неве. Кузнецов узнал об этом от женщины, позвонившей по городскому телефону в Смольный. На другом берегу реки строили береговые батареи моряки. Они и начинали борьбу с неприятелем, остававшимся за Невой до конца блокады. Вскоре морякам пришлось создавать Невскую морскую укрепленную позицию, высаживать десанты под Шлиссельбург[46].
Город оставался в критическом положении. Корабельная артиллерия составила основную огневую силу обороны. Гитлеровцы в сентябре бросили значительные силы авиации, которые тяжело повредили линкор «Марат»; имели повреждения и другие корабли. Когда после возвращения Кузнецов встретился со Сталиным, тот, выслушав доклад об обстановке, сказал, что положение исключительно серьезное, и приказал: «Составьте телеграмму командующему и отдайте приказание, чтобы все было подготовлено на случай уничтожения кораблей». Уже с конца августа на флоте готовили предварительный план минирования кораблей. Но решение о начале минирования было слишком серьезным. Николай Герасимович ответил, что его авторитета будет недостаточно, ибо флот подчинен Ленинградскому фронту и нужна подпись самого Верховного главнокомандующего. Сталин предложил подписать документ у начальника Генерального штаба, но и Б.М. Шапошников не решился. Он с Кузнецовым принес подготовленную телеграмму Сталину, однако тот телеграмму не подписал и оставил у себя. Позднее Николаю Герасимовичу пришлось напомнить о ней, когда в Москву пришла телеграмма, обвинявшая В.Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей[47].
О том, какое международное значение имела судьба Балтийского флота, свидетельствуют обязательство англичан возместить ущерб в случае уничтожения его кораблей, и ответ Сталина, что ущерб должна возместить Германия[48].
В начале октября германское наступление поставило под угрозу столицу СССР. В первой половине месяца нарком ВМФ в соответствии с постановлением ГКО приказал выделить с флотов 35–40 тысяч моряков для формирования 25 морских стрелковых бригад. Он также приказал сформировать для обороны Москвы 5–6 бригад из состава моряков Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Подготовленный им проект решения ГКО был утвержден на заседании 18 октября 1941 года. Узнав о начале эвакуации Наркомата обороны, Кузнецов побывал в Ставке и получил указание вывезти Наркомат ВМФ, оставив в Москве минимум людей. Нарком отдал распоряжение перевести управления наркомата в Куйбышев и Ульяновск. Пришлось выехать на Волгу и Н.Г. Кузнецову, чтобы добиться помещений для эвакуированных работников штаба и узла связи. После возвращения он прибыл в почти пустое здание наркомата, где оставался Л.М. Галлер[49].
Для обороны Москвы использовали все возможные силы. Участвовали в ней и моряки. Еще в июне по запросу Генерального штаба Наркомат ВМФ начал формировать Особую артиллерийскую группу ВМФ из двух артиллерийских дивизионов с орудиями калибром 100–152 миллиметров. Они были развернуты под Вязьмой и Ржевом и погибли в октябрьских боях. 23 октября нарком ВМФ приказал образовать в подчинении командующего войсками Московской зоны обороны первый морской отдельный отряд моряков, составленный из батальона охраны Наркомата ВМФ, батальона Московского флотского экипажа, гвардейского флотского дивизиона «катюш» и дивизиона противотанковых орудий. Такие сравнительно небольшие силы имели огромное значение, ибо Г.К. Жуков рассказывал, что для прикрытия опасных направлений набирал бойцов батальонами, ротами и даже десятками[50].
Вскоре под Москву прибыло несколько морских стрелковых бригад, укомплектованных преимущественно моряками, во главе с командирами, имевшими опыт командования на суше. Кузнецов вспоминал, что, несмотря на то что после боев и пополнения из других родов войск моряков оставалось немного, морские традиции в бригадах сохранялись. Благодаря совместным усилиям удалось остановить наступление немцев на Москву, а 5–6 декабря началось контрнаступление, в котором участвовали и морские бригады. Моряков отличало то, что они в атаке расстегивали ворот гимнастерки, чтобы были видны тельняшки.
Северный флот в 1941 году главным образом помогал сухопутным войскам защитить Мурманск. 29 июня 1941 года 19-й немецкий горнострелковый корпус вторгся с финской территории. Германское командование планировало овладеть Кировской железной дорогой, Мурманском, Полярным и всем бассейном Белого моря до Архангельска включительно, а также Карелией. Для этого были сосредоточены превосходящие силы немецких и финских войск и авиации. Участие кораблей флота в операции не предполагали. Однако 14-я армия при поддержке Северного флота не позволила гитлеровцам осуществить свои намерения[51].
Северный флот имел 8 эсминцев, 15 подводных лодок и ни одного более крупного корабля. В ходе мобилизации его численность возросла лишь за счет вооруженных мирных судов. Тем не менее роль североморцев в обороне подступов к Мурманску оказалась значительно больше, чем роль германского флота в поддержке наступления. Моряки огнем артиллерии и высадками десантов сорвали замыслы противника.
Советское командование рассчитывало на помощь английского флота в Варангер-фьорде, по которому проходили основные коммуникации германской группировки под Мурманском. 30 июля английская авиация с авианосцев нанесла удар по Киркенесу и Петсамо, на север прибыли две подводные лодки и несколько тральщиков для обеспечения проводки конвоев. Но помощь союзники ограничили преимущественно поставками. Осенью 1941 года, после Московской конференции трех союзных держав, началось движение конвоев по Баренцеву морю в незамерзающий Мурманск. Путь этот пролегал в зоне действий германских подводных лодок и авиации, действовавших с баз в Норвегии. Требовалось организовать обеспечение безопасности перевозок. Потому в октябре 1941 года Кузнецова вызвал Сталин и поручил спешно отправиться на Северный флот, чтобы выяснить, все ли подготовлено для встречи конвоев. Нарком выехал в Архангельск, где с А.Г. Головко обсудил, какие силы выделить для обеспечения проводки конвоев и каков должен быть порядок взаимодействия с англичанами, как в осенне-зимнее время использовать Архангельский порт. В этот период неприятель еще не организовал борьбы с конвоями, и транспорты осенними ночами прибывали к цели почти без потерь.
Если другие флоты только оборонялись, Черноморский флот и Дунайская флотилия в начале войны даже переходили в наступление. Первоначально флот действовал традиционно. Входы в базы прикрыли минными заграждениями. Подводные лодки вышли на патрулирование к неприятельским берегам. Морская авиация наносила удары по объектам в Румынии. Основными целями стали нефтяные месторождения в Плоешти и порт Констанца, через который вывозили нефть в Германию. Обстрел Констанцы осуществили и надводные корабли. Дунайская флотилия, отразив нападение, сама высадила десант на румынский берег. Командование ожидало от неприятеля высадки крупного воздушного десанта в Крыму по образцу захвата Крита. И действительно, Гитлер в приказе от 21 августа объявил одной из важнейших целей наступления на юге захват Крыма с его аэродромами. Однако задачу эту решали силами сухопутных войск.
Первые недели, пока неприятельские войска двигались сравнительно далеко, основными оставались традиционные вопросы. Подрыв на магнитных минах эсминца «Быстрый» и других судов вызвал необходимость изучить устройство этих мин и найти средства для борьбы с ними. Сотрудничество моряков с учеными позволило разработать магнитные тралы, а также ввести систему размагничивания для боевых кораблей.
22 июня 1941 года нарком ВМФ Кузнецов предписал ставить минные заграждения перед черноморскими портами. Это требование вытекало из того, что в Москве опасались появления на Черном море итальянского флота или нападений румынских и германских кораблей с целью выставить мины на подступах к портам. Мины, выставленные за июнь – июль, стали причиной затруднения для отечественного судоходства, на них погибло несколько кораблей и судов.
Сам Кузнецов считал, что потери на своих минных полях происходили из-за плохой организации переходов судов и слабой подготовки лоцманов[52]. В одной из книг своих мемуаров он писал, отвечая тем, кто критиковал минные постановки у черноморских портов при отсутствии опасности от неприятельских флотов:
«Бесспорно одно: минировать нужно продуманно. Следует помнить, что мины – угроза не только противнику, но и своим кораблям, что рано или поздно их придется тралить, что штормы срывают их и тогда они носятся по воле волн.
Я и теперь придерживаюсь мнения, что с оперативной точки зрения постановка оборонительных минных заграждений около своих баз не только на Черном море, но и на Дальнем Востоке была правильной. По идее своей минные поля не могут представлять сколько-нибудь серьезной опасности для плавания и в то же время дают почти полную гарантию командованию от появления в этих местах ночью или в тумане кораблей противника… Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам.
Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины, неправильным лишь из-за того, что с ним прибавилось забот, – значило бы признавать свое неумение обращаться с ним»[53].
Тогда же, в июне-июле 1941 года, по данным разведки, на Черное море прибыли 10–12 итальянских подводных лодок и ожидали появления итальянских надводных кораблей и судов с десантом. Сообщали и о деятельности на Черном море германских подводных лодок. Поэтому, кроме минных постановок, Черноморскому флоту пришлось организовать патрулирование подступов к важнейшим портам. 7 июля нарком ВМФ, опираясь на данные разведки, даже приказал выставить в Керченском проливе сети, чтобы неприятельские подлодки не прошли в Азовское море. Разведданные, поступавшие в Москву из Севастополя, дезориентировали командование ВМФ. Ожидали высадку морского и воздушного десанта. 13 июля Кузнецов предупредил Военный совет Черноморского флота о возможных активных действиях противника на Черном море. Он писал, что «…оборона побережья на ближайшие дни должна считаться основной задачей Черноморского флота»[54]. Только позднее стало известно, что неприятель в 1941 году не собирался действовать на море, а добивался победы сухопутными войсками и авиацией.
Обстрел Констанцы, который проводили под огнем неприятельских батарей на минных полях два лидера эсминцев, привел к гибели одного из них и повреждению второго. Позднее Кузнецов отмечал, что следовало по опыту предвоенных учений обстреливать цели на берегу дальнобойной артиллерией крейсеров из-за пределов минного поля. Так и действовали далее[55].
Несмотря на то что Черноморский флот по мощи превосходил все морские силы его противников на театре, он оказался в сложном положении из-за того, что к обороне баз с сухопутного направления черноморцы готовились мало.
В первые же дни войны командующий Одесской военно-морской базой контр-адмирал Г.В. Жуков получил приказ немедленно строить оборону со стороны берега. До того защитой Одессы служили минные заграждения, береговые батареи и корабли. 19 июля Ставка Верховного Командования преобразовала Приморскую группу войск, которая все еще удерживала государственную границу, в Приморскую армию. Командующий армией Г.П. Софронов получил задачу от Г.К. Жукова: «Положение на Южном фронте трудное. Не исключено, что этой армии придется, увязывая свои действия с Черноморским флотом, остаться в тылу противника. Конкретно – в районе Одессы. Одессу нам нужно удержать, не дать врагу использовать ее как свою базу на Черном море». В тот же день армия начала отход с боями к Днестру и удерживала этот рубеж до конца июля. 26 июля Кузнецов направил в адрес Военного совета Черноморского флота телеграмму с требованием удерживать Одессу до последней возможности, а также готовить береговые батареи к стрельбе по суше и учить их взаимодействовать с авиацией и кораблями.
15 августа войска оставили Николаев, в котором были собраны Дунайская флотилия и недостроенные боевые корабли. Их пришлось уводить своим ходом или на буксире в порты Азовского моря, а потом на Кавказ.
Когда противник прорвал фронт и отрезал Приморскую армию, та отошла на передовые рубежи под Одессой. 5 августа началась 73-дневная оборона. Захват Одессы гитлеровцы возложили на 4-ю румынскую армию, составлявшую половину вооруженных сил Румынии. Однако эта задача оказалась румынам не по силам, и 24 сентября румынский диктатор И. Антонеску обратился к Гитлеру с просьбой поддержать его войсками и авиацией.
В воспоминаниях, возвращаясь к Одессе, Н.Г. Кузнецов считал ее примером «тесного взаимодействия вооруженных сил»: «Можно с уверенностью сказать, что Приморская армия не удержала бы Одессу столько времени без моряков, но и сравнительно малочисленные флотские части тоже не смогли бы заполнить всю линию обороны и долго защищать город. Я не говорю уже о том, что значили в те дни боеприпасы и продовольствие, которые доставляли сражавшимся черноморцы…»[56]
Первоначально существовало два командования: Отдельной Приморской армии, подчиненной Южному фронту, и командования Одесской военно-морской базы. Даже когда в начале августа Приморская армия была отрезана от главных сил Южного фронта и Кузнецов предложил назначить руководителем обороны командира военно-морской базы Г.В. Жукова, решение не приняли. Лишь 19 августа, после того как вновь Кузнецов предложил объединить командование, решили организовать Одесский оборонительный район (OOP) под руководством контр-адмирала Жукова. В его подчинении оказались и Приморская армия, и военно-морская база. Благодаря такой структуре город получал всемерную помощь флота. Корабли поддерживали огнем действия сухопутных войск, перевозили подкрепления, с них высадили десант под Григорьевкой 22 сентября. Своевременно принятые меры помешали противнику захватить город и в августе, и в сентябре 1941 года. Одесса могла продолжать оборону. Однако появилась угроза Крыму и Севастополю.
Угроза Крыму возникла уже 12 сентября 1941 года, когда морская батарея у Перекопа сделала первые выстрелы по войскам 11-й армии неприятеля. Главную базу флота с моря обороняли береговые батареи и минные заграждения. Сухопутную оборону города начали строить только летом 1941 года. В сентябре были готовы сотни дотов, дзотов и окопов, но для их обороны следовало иметь 10 тысяч человек. Флот мог выделить половину. Севастополю требовались сухопутные войска. Именно такие обстрелянные войска и могла предоставить Приморская армия. 29 сентября Ставка приняла решение оставить Одессу. В тот же день Кузнецов передал Военному совету Черноморского флота приказ приготовиться к эвакуации, 30 сентября послал телеграмму с рядом практических указаний, основанных на опыте Таллинского прорыва. Так как приказ поступил заблаговременно, эвакуация прошла удивительно спокойно и незаметно. Почти без потерь последним рейсом вывезли более 30 тысяч войск прикрытия. Кузнецов вспоминал: «Войска отошли настолько скрытно, что, когда последний эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу»[57].
Пока Приморская армия не прибыла, частям 51-й армии, занимавшим оборону на Перекопском перешейке, флот предоставил зенитную и береговую артиллерию, поддержку авиации и Азовской флотилии, 7-ю бригаду морской пехоты. Так как моряки играли большую роль в Крыму, в трудный период Ставка назначила командующим войсками Крыма заместителя наркома ВМФ вице-адмирала Т.П. Левченко. Но исправить критическую ситуацию не удалось. Кузнецов сетовал: «Перечитывая документы того периода, относящиеся к обороне Крыма, я снова и снова прихожу к выводу, что мне, как Наркому ВМФ, надлежало более настойчиво ставить перед правительством вопрос об организации единого командования в Крыму на случай войны»[58].
Когда войска 11-й немецкой армии прорвали Ишуньские позиции, 51-я армия отступила на Керченский полуостров под давлением противника, который старался отрезать пути отхода советских войск. 28 октября командующий Черноморским флотом Ф.С. Октябрьский отбыл на Кавказ, чтобы готовить базы для перевода кораблей. Приморская армия еще двигалась к Севастополю. Так как наличных сил на позициях (около 12 тысяч человек) оказалось недостаточно, пришлось сформировать батальоны на базе училищ и эвакуированных гарнизонов Евпатории и Тендры.
30 октября береговая батарея № 54 открыла огонь по немецкой танковой колонне. Началась оборона города. В ноябре неприятель наступал на Севастополь, но его отражали защитники. Постепенно к городу прибывали измотанные войска Приморской армии. Несколько дней потребовалось на переформирование. 9 ноября оборона была организована. Левченко назначил командовать Севастопольским оборонительным районом командующего Приморской армией И.Е. Петрова, хотя командующий флотом Ф.С. Октябрьский уже прибыл в главную базу. В начале ноября вице-адмирал Октябрьский получил разрешение Главного морского штаба и наркома ВМФ перевести все силы, не нужные для обороны Севастополя, на Кавказ. Но Октябрьский 4 ноября послал Сталину и Кузнецову телеграмму, в которой официально предлагал перенести командный пункт в Туапсе, оставив руководителем обороны Севастополя Г.В. Жукова. 6 ноября в телеграмме Сталину он сообщал, что вывел основные силы флота из Севастополя. В тот же день поступила телеграмма Левченко об организации Севастопольского и Керченского направлений; на обоих направлениях командование он передал армии и считал допустимым, чтобы Военный совет флота руководил с кавказского побережья.
Переход прикрывали две подводные лодки южнее Хельсинки и морская авиация (от Кронштадта до острова Гогланд). Боевые корабли распределили на три отряда, которым предстояло прикрывать переход четырех конвоев на определенных участках маршрута. После полудня войска, оборонявшие Таллин, перешли в наступление, оттеснив противника местами до нескольких километров, и вернулись в Таллин для погрузки. Корабли и суда вышли на рейд утром 28 августа. Отход войск и посадку на суда прикрывала корабельная и береговая артиллерия. На переходе неприятельские самолеты и торпедные катера наносили удары по судам конвоев. Но главную опасность представляли мины. После подрыва нескольких кораблей и судов В.Ф. Трибуц приказал до рассвета встать на якоря. Днем 29 августа отряд главных сил прибыл в Кронштадт. За ним постепенно подходили конвои. Всего на переходе из 195 кораблей, транспортов и вспомогательных судов погибло 53, в основном от мин. Из 23 тысяч бойцов на дно ушли 4 тысячи, однако боевое ядро флота и большая часть войск прибыли к цели и влились в оборону Ленинграда. В сентябре-октябре после упорной защиты были оставлены острова Моонзундского архипелага, на которые гитлеровцы осуществили несколько высадок десанта.
Ханко оставался последним пунктом, далеко оторванным от главных сил. Несмотря на сложное положение в полуокружении, защитники полуострова не только отбивали нападения противника, но и сами один за другим захватывали десантами окружающие островки. Держался и островок Осмуссар с сильными береговыми батареями. Лишь в конце ноября организовали вывоз войск с Ханко. К 2 декабря в Ленинград было переброшено более 22 тысяч из 27 тысяч защитников. В октябре и ноябре эвакуировали также 10 тысяч человек с Гогланда, Бьёркё и других островов Финского залива[44].
В общем, на приморских направлениях основным результатом действия флота явилась оборона портов и островов, задерживавшая на дни, недели и месяцы наступление противника и сорвавшая замысел «молниеносной» войны. Моряки приковали значительные силы неприятеля в критический период обороны Ленинграда. Именно потому Н.Г. Кузнецов уже 29 июня требовал оборонять как Моонзундский архипелаг, так и Ханко до последней возможности.
Среди неудач и отступлений следует отметить успешную деятельность морской авиации Балтийского флота, которая наносила удары по портам противника и ставила мины в его водах. Наиболее примечательным событием явилась бомбардировка Берлина. Она была задумана как ответ на первую бомбежку Москвы в конце июля. Рассчитали, что если самолеты с бомбовой нагрузкой пятьсот килограммов поднимутся с острова Эзель, то смогут пройти 900 километров до столицы Германии за три с лишним часа и вернуться. После проверок Кузнецов доложил Ставке, и Сталин утвердил предложение, но назначил наркома ВМФ ответственным за выполнение операции. Потребовалось время, чтобы 15 самолетов ДБ-3 перебросить на Эзель, завезти необходимые запасы горючего и авиабомб. В ночь на 8 августа после предварительной разведки бомбардировщики дошли до цели и сбросили бомбы. В Германии считали, что налет совершили англичане, однако английское радио сообщило, что 7–8 августа английская авиация на Берлин не летала. Всего за десять налетов на столицу Германии было сброшено 311 бомб, замечены 32 пожара. Сталин предложил брать на борт по две пятисоткилограммовые авиабомбы. Доводы Кузнецова, что самолеты со старыми моторами не способны выполнить такую задачу, он признал неубедительными. Однако попытки взлета с грузом в тонну кончились аварией двух самолетов, и более Сталин на повышении бомбовой нагрузки не настаивал[45].
В середине августа Кузнецов хотел выехать на Балтийский флот, но задержало наступление неприятеля под Одессой. Только в конце месяца он получил разрешение Ставки Верховного Главнокомандования. В Ленинграде нарком ВМФ осмотрел только что отремонтированный крейсер «Максим Горький». В то время формировали первые морские отряды для боев на суше. Часть экипажа крейсера могла пойти на фронт, однако не было оружия (винтовки передали ленинградскому народному ополчению). На кораблях даже начали изготавливать ножи и сабли. Тогда еще никто не знал, что балтийцам придется послать на берег свыше 125 тысяч человек, сформированных в семь бригад и другие подразделения. 30 августа Кузнецов побывал в Кронштадте и выслушал отчет о Таллинском переходе, 31 августа он прибыл на форт Красная Горка. Так как 8-я армия отступала, оборону у форта занимали моряки, но им недоставало оружия. Наркому пришлось дать разрешение отбирать оружие у неорганизованно отходивших бойцов. В дальнейшем моряки с помощью береговой и корабельной артиллерии удержали форт и плацдарм у Ораниенбаума, оказали большую помощь в обороне и наступлении. Можно считать, что именно артиллерия флота явилась основной силой, которая преградила неприятелю путь к Ленинграду.
В начале сентября германские войска у Ивановских порогов вышли к Неве. Кузнецов узнал об этом от женщины, позвонившей по городскому телефону в Смольный. На другом берегу реки строили береговые батареи моряки. Они и начинали борьбу с неприятелем, остававшимся за Невой до конца блокады. Вскоре морякам пришлось создавать Невскую морскую укрепленную позицию, высаживать десанты под Шлиссельбург[46].
Город оставался в критическом положении. Корабельная артиллерия составила основную огневую силу обороны. Гитлеровцы в сентябре бросили значительные силы авиации, которые тяжело повредили линкор «Марат»; имели повреждения и другие корабли. Когда после возвращения Кузнецов встретился со Сталиным, тот, выслушав доклад об обстановке, сказал, что положение исключительно серьезное, и приказал: «Составьте телеграмму командующему и отдайте приказание, чтобы все было подготовлено на случай уничтожения кораблей». Уже с конца августа на флоте готовили предварительный план минирования кораблей. Но решение о начале минирования было слишком серьезным. Николай Герасимович ответил, что его авторитета будет недостаточно, ибо флот подчинен Ленинградскому фронту и нужна подпись самого Верховного главнокомандующего. Сталин предложил подписать документ у начальника Генерального штаба, но и Б.М. Шапошников не решился. Он с Кузнецовым принес подготовленную телеграмму Сталину, однако тот телеграмму не подписал и оставил у себя. Позднее Николаю Герасимовичу пришлось напомнить о ней, когда в Москву пришла телеграмма, обвинявшая В.Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей[47].
О том, какое международное значение имела судьба Балтийского флота, свидетельствуют обязательство англичан возместить ущерб в случае уничтожения его кораблей, и ответ Сталина, что ущерб должна возместить Германия[48].
В начале октября германское наступление поставило под угрозу столицу СССР. В первой половине месяца нарком ВМФ в соответствии с постановлением ГКО приказал выделить с флотов 35–40 тысяч моряков для формирования 25 морских стрелковых бригад. Он также приказал сформировать для обороны Москвы 5–6 бригад из состава моряков Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Подготовленный им проект решения ГКО был утвержден на заседании 18 октября 1941 года. Узнав о начале эвакуации Наркомата обороны, Кузнецов побывал в Ставке и получил указание вывезти Наркомат ВМФ, оставив в Москве минимум людей. Нарком отдал распоряжение перевести управления наркомата в Куйбышев и Ульяновск. Пришлось выехать на Волгу и Н.Г. Кузнецову, чтобы добиться помещений для эвакуированных работников штаба и узла связи. После возвращения он прибыл в почти пустое здание наркомата, где оставался Л.М. Галлер[49].
Для обороны Москвы использовали все возможные силы. Участвовали в ней и моряки. Еще в июне по запросу Генерального штаба Наркомат ВМФ начал формировать Особую артиллерийскую группу ВМФ из двух артиллерийских дивизионов с орудиями калибром 100–152 миллиметров. Они были развернуты под Вязьмой и Ржевом и погибли в октябрьских боях. 23 октября нарком ВМФ приказал образовать в подчинении командующего войсками Московской зоны обороны первый морской отдельный отряд моряков, составленный из батальона охраны Наркомата ВМФ, батальона Московского флотского экипажа, гвардейского флотского дивизиона «катюш» и дивизиона противотанковых орудий. Такие сравнительно небольшие силы имели огромное значение, ибо Г.К. Жуков рассказывал, что для прикрытия опасных направлений набирал бойцов батальонами, ротами и даже десятками[50].
Вскоре под Москву прибыло несколько морских стрелковых бригад, укомплектованных преимущественно моряками, во главе с командирами, имевшими опыт командования на суше. Кузнецов вспоминал, что, несмотря на то что после боев и пополнения из других родов войск моряков оставалось немного, морские традиции в бригадах сохранялись. Благодаря совместным усилиям удалось остановить наступление немцев на Москву, а 5–6 декабря началось контрнаступление, в котором участвовали и морские бригады. Моряков отличало то, что они в атаке расстегивали ворот гимнастерки, чтобы были видны тельняшки.
Северный флот в 1941 году главным образом помогал сухопутным войскам защитить Мурманск. 29 июня 1941 года 19-й немецкий горнострелковый корпус вторгся с финской территории. Германское командование планировало овладеть Кировской железной дорогой, Мурманском, Полярным и всем бассейном Белого моря до Архангельска включительно, а также Карелией. Для этого были сосредоточены превосходящие силы немецких и финских войск и авиации. Участие кораблей флота в операции не предполагали. Однако 14-я армия при поддержке Северного флота не позволила гитлеровцам осуществить свои намерения[51].
Северный флот имел 8 эсминцев, 15 подводных лодок и ни одного более крупного корабля. В ходе мобилизации его численность возросла лишь за счет вооруженных мирных судов. Тем не менее роль североморцев в обороне подступов к Мурманску оказалась значительно больше, чем роль германского флота в поддержке наступления. Моряки огнем артиллерии и высадками десантов сорвали замыслы противника.
Советское командование рассчитывало на помощь английского флота в Варангер-фьорде, по которому проходили основные коммуникации германской группировки под Мурманском. 30 июля английская авиация с авианосцев нанесла удар по Киркенесу и Петсамо, на север прибыли две подводные лодки и несколько тральщиков для обеспечения проводки конвоев. Но помощь союзники ограничили преимущественно поставками. Осенью 1941 года, после Московской конференции трех союзных держав, началось движение конвоев по Баренцеву морю в незамерзающий Мурманск. Путь этот пролегал в зоне действий германских подводных лодок и авиации, действовавших с баз в Норвегии. Требовалось организовать обеспечение безопасности перевозок. Потому в октябре 1941 года Кузнецова вызвал Сталин и поручил спешно отправиться на Северный флот, чтобы выяснить, все ли подготовлено для встречи конвоев. Нарком выехал в Архангельск, где с А.Г. Головко обсудил, какие силы выделить для обеспечения проводки конвоев и каков должен быть порядок взаимодействия с англичанами, как в осенне-зимнее время использовать Архангельский порт. В этот период неприятель еще не организовал борьбы с конвоями, и транспорты осенними ночами прибывали к цели почти без потерь.
Если другие флоты только оборонялись, Черноморский флот и Дунайская флотилия в начале войны даже переходили в наступление. Первоначально флот действовал традиционно. Входы в базы прикрыли минными заграждениями. Подводные лодки вышли на патрулирование к неприятельским берегам. Морская авиация наносила удары по объектам в Румынии. Основными целями стали нефтяные месторождения в Плоешти и порт Констанца, через который вывозили нефть в Германию. Обстрел Констанцы осуществили и надводные корабли. Дунайская флотилия, отразив нападение, сама высадила десант на румынский берег. Командование ожидало от неприятеля высадки крупного воздушного десанта в Крыму по образцу захвата Крита. И действительно, Гитлер в приказе от 21 августа объявил одной из важнейших целей наступления на юге захват Крыма с его аэродромами. Однако задачу эту решали силами сухопутных войск.
Первые недели, пока неприятельские войска двигались сравнительно далеко, основными оставались традиционные вопросы. Подрыв на магнитных минах эсминца «Быстрый» и других судов вызвал необходимость изучить устройство этих мин и найти средства для борьбы с ними. Сотрудничество моряков с учеными позволило разработать магнитные тралы, а также ввести систему размагничивания для боевых кораблей.
22 июня 1941 года нарком ВМФ Кузнецов предписал ставить минные заграждения перед черноморскими портами. Это требование вытекало из того, что в Москве опасались появления на Черном море итальянского флота или нападений румынских и германских кораблей с целью выставить мины на подступах к портам. Мины, выставленные за июнь – июль, стали причиной затруднения для отечественного судоходства, на них погибло несколько кораблей и судов.
Сам Кузнецов считал, что потери на своих минных полях происходили из-за плохой организации переходов судов и слабой подготовки лоцманов[52]. В одной из книг своих мемуаров он писал, отвечая тем, кто критиковал минные постановки у черноморских портов при отсутствии опасности от неприятельских флотов:
«Бесспорно одно: минировать нужно продуманно. Следует помнить, что мины – угроза не только противнику, но и своим кораблям, что рано или поздно их придется тралить, что штормы срывают их и тогда они носятся по воле волн.
Я и теперь придерживаюсь мнения, что с оперативной точки зрения постановка оборонительных минных заграждений около своих баз не только на Черном море, но и на Дальнем Востоке была правильной. По идее своей минные поля не могут представлять сколько-нибудь серьезной опасности для плавания и в то же время дают почти полную гарантию командованию от появления в этих местах ночью или в тумане кораблей противника… Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам.
Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины, неправильным лишь из-за того, что с ним прибавилось забот, – значило бы признавать свое неумение обращаться с ним»[53].
Тогда же, в июне-июле 1941 года, по данным разведки, на Черное море прибыли 10–12 итальянских подводных лодок и ожидали появления итальянских надводных кораблей и судов с десантом. Сообщали и о деятельности на Черном море германских подводных лодок. Поэтому, кроме минных постановок, Черноморскому флоту пришлось организовать патрулирование подступов к важнейшим портам. 7 июля нарком ВМФ, опираясь на данные разведки, даже приказал выставить в Керченском проливе сети, чтобы неприятельские подлодки не прошли в Азовское море. Разведданные, поступавшие в Москву из Севастополя, дезориентировали командование ВМФ. Ожидали высадку морского и воздушного десанта. 13 июля Кузнецов предупредил Военный совет Черноморского флота о возможных активных действиях противника на Черном море. Он писал, что «…оборона побережья на ближайшие дни должна считаться основной задачей Черноморского флота»[54]. Только позднее стало известно, что неприятель в 1941 году не собирался действовать на море, а добивался победы сухопутными войсками и авиацией.
Обстрел Констанцы, который проводили под огнем неприятельских батарей на минных полях два лидера эсминцев, привел к гибели одного из них и повреждению второго. Позднее Кузнецов отмечал, что следовало по опыту предвоенных учений обстреливать цели на берегу дальнобойной артиллерией крейсеров из-за пределов минного поля. Так и действовали далее[55].
Несмотря на то что Черноморский флот по мощи превосходил все морские силы его противников на театре, он оказался в сложном положении из-за того, что к обороне баз с сухопутного направления черноморцы готовились мало.
В первые же дни войны командующий Одесской военно-морской базой контр-адмирал Г.В. Жуков получил приказ немедленно строить оборону со стороны берега. До того защитой Одессы служили минные заграждения, береговые батареи и корабли. 19 июля Ставка Верховного Командования преобразовала Приморскую группу войск, которая все еще удерживала государственную границу, в Приморскую армию. Командующий армией Г.П. Софронов получил задачу от Г.К. Жукова: «Положение на Южном фронте трудное. Не исключено, что этой армии придется, увязывая свои действия с Черноморским флотом, остаться в тылу противника. Конкретно – в районе Одессы. Одессу нам нужно удержать, не дать врагу использовать ее как свою базу на Черном море». В тот же день армия начала отход с боями к Днестру и удерживала этот рубеж до конца июля. 26 июля Кузнецов направил в адрес Военного совета Черноморского флота телеграмму с требованием удерживать Одессу до последней возможности, а также готовить береговые батареи к стрельбе по суше и учить их взаимодействовать с авиацией и кораблями.
15 августа войска оставили Николаев, в котором были собраны Дунайская флотилия и недостроенные боевые корабли. Их пришлось уводить своим ходом или на буксире в порты Азовского моря, а потом на Кавказ.
Когда противник прорвал фронт и отрезал Приморскую армию, та отошла на передовые рубежи под Одессой. 5 августа началась 73-дневная оборона. Захват Одессы гитлеровцы возложили на 4-ю румынскую армию, составлявшую половину вооруженных сил Румынии. Однако эта задача оказалась румынам не по силам, и 24 сентября румынский диктатор И. Антонеску обратился к Гитлеру с просьбой поддержать его войсками и авиацией.
В воспоминаниях, возвращаясь к Одессе, Н.Г. Кузнецов считал ее примером «тесного взаимодействия вооруженных сил»: «Можно с уверенностью сказать, что Приморская армия не удержала бы Одессу столько времени без моряков, но и сравнительно малочисленные флотские части тоже не смогли бы заполнить всю линию обороны и долго защищать город. Я не говорю уже о том, что значили в те дни боеприпасы и продовольствие, которые доставляли сражавшимся черноморцы…»[56]
Первоначально существовало два командования: Отдельной Приморской армии, подчиненной Южному фронту, и командования Одесской военно-морской базы. Даже когда в начале августа Приморская армия была отрезана от главных сил Южного фронта и Кузнецов предложил назначить руководителем обороны командира военно-морской базы Г.В. Жукова, решение не приняли. Лишь 19 августа, после того как вновь Кузнецов предложил объединить командование, решили организовать Одесский оборонительный район (OOP) под руководством контр-адмирала Жукова. В его подчинении оказались и Приморская армия, и военно-морская база. Благодаря такой структуре город получал всемерную помощь флота. Корабли поддерживали огнем действия сухопутных войск, перевозили подкрепления, с них высадили десант под Григорьевкой 22 сентября. Своевременно принятые меры помешали противнику захватить город и в августе, и в сентябре 1941 года. Одесса могла продолжать оборону. Однако появилась угроза Крыму и Севастополю.
Угроза Крыму возникла уже 12 сентября 1941 года, когда морская батарея у Перекопа сделала первые выстрелы по войскам 11-й армии неприятеля. Главную базу флота с моря обороняли береговые батареи и минные заграждения. Сухопутную оборону города начали строить только летом 1941 года. В сентябре были готовы сотни дотов, дзотов и окопов, но для их обороны следовало иметь 10 тысяч человек. Флот мог выделить половину. Севастополю требовались сухопутные войска. Именно такие обстрелянные войска и могла предоставить Приморская армия. 29 сентября Ставка приняла решение оставить Одессу. В тот же день Кузнецов передал Военному совету Черноморского флота приказ приготовиться к эвакуации, 30 сентября послал телеграмму с рядом практических указаний, основанных на опыте Таллинского прорыва. Так как приказ поступил заблаговременно, эвакуация прошла удивительно спокойно и незаметно. Почти без потерь последним рейсом вывезли более 30 тысяч войск прикрытия. Кузнецов вспоминал: «Войска отошли настолько скрытно, что, когда последний эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу»[57].
Пока Приморская армия не прибыла, частям 51-й армии, занимавшим оборону на Перекопском перешейке, флот предоставил зенитную и береговую артиллерию, поддержку авиации и Азовской флотилии, 7-ю бригаду морской пехоты. Так как моряки играли большую роль в Крыму, в трудный период Ставка назначила командующим войсками Крыма заместителя наркома ВМФ вице-адмирала Т.П. Левченко. Но исправить критическую ситуацию не удалось. Кузнецов сетовал: «Перечитывая документы того периода, относящиеся к обороне Крыма, я снова и снова прихожу к выводу, что мне, как Наркому ВМФ, надлежало более настойчиво ставить перед правительством вопрос об организации единого командования в Крыму на случай войны»[58].
Когда войска 11-й немецкой армии прорвали Ишуньские позиции, 51-я армия отступила на Керченский полуостров под давлением противника, который старался отрезать пути отхода советских войск. 28 октября командующий Черноморским флотом Ф.С. Октябрьский отбыл на Кавказ, чтобы готовить базы для перевода кораблей. Приморская армия еще двигалась к Севастополю. Так как наличных сил на позициях (около 12 тысяч человек) оказалось недостаточно, пришлось сформировать батальоны на базе училищ и эвакуированных гарнизонов Евпатории и Тендры.
30 октября береговая батарея № 54 открыла огонь по немецкой танковой колонне. Началась оборона города. В ноябре неприятель наступал на Севастополь, но его отражали защитники. Постепенно к городу прибывали измотанные войска Приморской армии. Несколько дней потребовалось на переформирование. 9 ноября оборона была организована. Левченко назначил командовать Севастопольским оборонительным районом командующего Приморской армией И.Е. Петрова, хотя командующий флотом Ф.С. Октябрьский уже прибыл в главную базу. В начале ноября вице-адмирал Октябрьский получил разрешение Главного морского штаба и наркома ВМФ перевести все силы, не нужные для обороны Севастополя, на Кавказ. Но Октябрьский 4 ноября послал Сталину и Кузнецову телеграмму, в которой официально предлагал перенести командный пункт в Туапсе, оставив руководителем обороны Севастополя Г.В. Жукова. 6 ноября в телеграмме Сталину он сообщал, что вывел основные силы флота из Севастополя. В тот же день поступила телеграмма Левченко об организации Севастопольского и Керченского направлений; на обоих направлениях командование он передал армии и считал допустимым, чтобы Военный совет флота руководил с кавказского побережья.