Никольская Наталья. Пятая жертва

   – Земович, – поспешил сказать гость, часто заморгав.
   – Так вот, Лев Земович, для нас эта мелочь имеет определенное значение… Хотя я вас понимаю и очень сочувствую. Но ведь вы сами знаете, что никакие слова соболезнования…
   – Спасибо, – сухо поблагодарил Трауберг, едва взглянув на Вершинину.
   Было видно, что он с трудом сдерживает свои эмоции.
   – Я хочу, – сказал он и закашлялся, – чтобы вы…
   – Воды?
   – Да, будьте любезны, – с трудом выдавил он, мотая рыжей головой.
   Вершинина поднялась с кресла и, подойдя к журнальному столику, налила из высокого графина воды. Она протянула стакан гостю и вернулась на свое место.
   – Спасибо, – более проникновенным голосом поблагодарил Трауберг, – я хочу, – повторил он после нескольких глотков, – чтобы вы нашли убийцу моей дочери.
   Поставив стакан на стол, в ожидании ответа он сделал скорбное выражение лица и теперь, наклонив голову вперед, смотрел исподлобья.
   – Насколько мне известно, речь идет о серийном убийце, о маньяке… – начала было Вершинина.
   – Найдите этого подонка! – неожиданно закричал побледневший Трауберг, – я заплачу, – уже более спокойно добавил он.
   – Успокойтесь, Лев Земович, попейте еще воды, – Вершинина затушила сигарету в огромной хрустальной пепельнице и откинулась на спинку кресла.
   Трауберг сделал несколько лихорадочных глотков и, снова водрузив стакан на стол, некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
   «Нелегко ему, – сочувственно подумала Вершинина, – а все-таки выражается ясно, четко формулирует». Она почувствовала к посетителю что-то похожее на симпатию.
   – Я навел о вас справки, – быстро и неожиданно деловито заговорил он, – на вашем счету нет ни одного не раскрытого убийства…
   – Стараемся, – скромно заметила Валандра, пожимая плечами.
   – Вы поможете мне? – его голубые глаза, не мигая, смотрели на нее.
   – Лев Земович, – мягко обратилась она к Траубергу, – вы не подождете немного, мне надо поговорить с ребятами?
   – Конечно, конечно, – Трауберг замотал головой.
   – Я скоро приду, – Вершинина направилась к двери.
   В дежурке было необычно свежо. Сидя за столом, на котором возвышался пульт, Болдырев ежеминутно, как гончар, выдувал себе на руки все новые порции горячего внутриутробного воздуха, демонстративно растирая их.
   – Хватит прикидываться! – язвительно хихикнул Толкушкин, который ломал голову над очередным кроссвордом, – пора радиаторов и прочей дряни миновала.
   – Молчи, умник! – огрызнулся Болдырев, – много ты понимаешь!
   – Не грусти, Серега, – подхватил Маркелов, – скоро лето! Недельки через две, помяни мое слово, установится настоящая «болдыревская» погодка – сорок градусов в тени, – иронично посмотрев на рыкающего и чертыхающегося Болдырева, Маркелов вновь сосредоточил внимание на мониторе.
   – Слышал я, ночка у вас неспокойная…
   – Вадим, Валера, – мне надо с вами поговорить, – обратилась к задирам вошедшая в дежурку Валандра.
   – О вчерашнем? – проницательно спросил Толкушкин.
   – Опишите мне все виденное и слышанное вами в деталях, – что и как. Кажется у нас клиент намечается, догадываетесь, кто?
   – Папаша той девушки, которую мы в квартире обнаружили с… – Маркелов замялся.
   – Трауберг Лев Земович, прошу любить и жаловать. Ну так что, еще раз, как все было? – Валандра строго посмотрела на ребят.
   – Значит так, – взял инициативу Толкушкин, – приехали мы на Шевченко…

* * *

   Вернувшись в кабинет, Вершинина застала Трауберга сокрушенным и поникшим. Он тупо смотрел в пол, непрерывно покачивая головой туда-сюда.
   – Вам плохо? – обеспокоенно спросила она, вглядываясь в его бледное лицо. – может, еще воды? – Валандра перевела взгляд на пустой стакан, стоявший на столе.
   – Пожалуйста, если можно… – произнес он слабым голосом и продолжил бессмысленное движение головой влево-вправо.
   Валандра заново наполнила стакан и протянула его Траубергу.
   «Воспоминания замучили, при мне-то он еще кое-как сдерживался, а стоило мне уйти – совсем никакой стал!»
   Она закурила.
   – Может, закурите? – обратилась она к понурому Льву Земовичу.
   – Не курю, – отозвался он и, опустошив стакан наполовину, поставил его на стол. – Трудный день, – тоном библейского мудреца произнес Лев Земович.
   – Еще бы, – Вершинина сочувственно посмотрела на него.
   – Такое горе… – его слабый голос сбился на всхлип, извините…
   – Ну что вы, я понимаю.
   Вершинина замолчала, давая посетителю время прийти в себя.
   – Ну так что, продолжим? – мягко сказала она, заметив, что Трауберг немного приободрился.
   – Конечно. Вы согласны мне помочь? – он поднял на Вершинину свои голубые глаза. Она кивнула.
   – Лев Земович, как я вам уже сказала, речь идет о серии убийств. Мне очень жаль, что ваша дочь пополнила список жертв этого маньяка… Пятое убийство – один и тот же почерк. Можно только предполагать, где этот подонок знакомился со своими будущими жертвами: на улице, в кафе, в баре, на дискотеке, на рынке…
   Ясно одно. У всех этих женщин было что-то общее: во внешности, в манере поведения ли, в разговоре, может быть, какой-либо определенный род деятельности, социальный статус, какие-нибудь психологические особенности, которые маньяк умеет сходу различать. Серийные убийцы – неплохие психологи.
   Не исключено, хотя и маловероятно, что убийца входил в круг знакомых всех этих женщин. Необходимо проверить окружение, друзей, знакомых. Мы, вне всякого сомнения, будем еще связываться с милицией, нам нужна информация, чтобы произвести хотя бы предварительный анализ и сделать кое-какие сопоставления…
   Зачем я все это вам говорю? – Вершинина в упор посмотрела на Трауберга. Он, казалось, внимательно слушал ее. – Просто хочу подготовить вас к разговору. Вы должны будете искренне отвечать на мои вопросы, какими бы деликатными и щекотливыми они ни были, иначе я не смогу вам помочь, вы меня понимаете?
   – Да, да, конечно. – Трауберг крутил в руках авторучку. – Только я хотел бы сначала узнать… – он замялся.
   – Спрашивайте, не стесняйтесь, – любезно сказала она, туша сигарету в пепельнице и морщась от дыма.
   – В какую сумму мне обойдется расследование? – выдавил из себя Трауберг, как-то вкрадчиво заглядывая Вершининой в глаза.
   – Какими будут дополнительные расходы, я вам точно сказать не могу, а насчет премии за раскрытое убийство… – Валандра на минуту задумалась, краем глаза наблюдая за Львом Земовичем. Он прямо-таки сгорал от нетерпения. Наконец, не в силах сидеть без движения, он вынул из кармана пиджака безупречной чистоты клетчатый носовой платок и промокнул испарину, выступившую на лбу.
   – Пять тысяч долларов, – отрезала Вершинина.
   – Пять тысяч?! – словно не веря своим ушам, тупо переспросил Трауберг.
   – Вы считаете, что это много? – усмехнулась Валандра.
   – Согласитесь, сумма солидная, – Трауберг замотал головой.
   «Прямо-таки ритуальное движение», – иронично подумала Вершинина.
   – Солидная, – согласилась она, – но во-первых, это только при условии, что убийство будет раскрыто, а во-вторых, одному Богу известно, чем придется заниматься моим ребятам, как им придется рисковать… Да и вообще, из этой суммы каждому сотруднику перепадет долларов триста пятьдесят-четыреста, а по нынешнем временам…
   – Так ведь и четыреста долларов – сумма приличная! – упорствовал Трауберг.
   – Как сказать… – Вершинина закурила уже третью сигарету.
   – А дешевле никак не получится? – юродивым тоном спросил Трауберг.
   – Боюсь, что нет, – невозмутимо ответила Вершинина.
   – Вы ведь понимаете, что значит для отца…
   – Понимаю и очень вам сочувствую, но не могут же мои люди работать бесплатно? – уже резко возразила она.
   «Вот ведь как получается: торгуемся над трупом девушки… Пошлю его куда подальше. Еще к состраданию меня призывает, намекая на то, что я хочу копейку заработать на его отцовском горе».
   – Может, у вас нет такой суммы? – полюбопытствовала она, мысленно уже простившись с Траубергом, но памятуя о наказе своего шефа по поводу умения разговаривать с клиентом.
   – Дело не в этом, – окончательно разочаровал ее Лев Земович, – деньги у меня есть, но я принципиально против.
   Тон его голоса стал назидательно-раздраженным.
   «Ну Шейлок, не иначе… Наверно, сидел тут, прикидывал, в какую сумму обойдется ему все предприятие. Может, и его подавленное состояние, в котором я его застала, вернувшись из дежурки, объясняется тяжкими раздумьями на этот предмет? – довольно цинично заключила она, – А все-таки интересное существо – человек!»
   Последняя реплика, обращенная не то к себе, не то к столь почитаемому ей Ларошфуко, портрет которого висел над журнальным столиком, была приправлена уже здоровой дозой оптимизма.
   – Лев Земович, простите, где вы работаете?
   – У меня два ювелирных магазина.
   – Значит, пять тысяч – для вас не проблема?
   – Но вы же еще говорили о накладных расходах… – осторожно заметил Трауберг, потирая вспотевшие ладони.
   – Говорила, но поверьте, я не прибавлю ни цента…
   – Дело не в этом, я вполне вам доверяю, но… Не могли бы мы, скажем, остановиться на трех тысячах? – Трауберг часто заморгал.
   – Не хотелось бы вас разочаровывать, но на трех тысячах мы не поладим, – отчеканила Валандра.
   «Господи, надо же быть таким упертым!»
   – Ладно, – неожиданно согласившись, махнул рукой Трауберг. – Пять так пять!
   – И накладные расходы, – напомнила Вершинина.
   – Само собой, – снова проявил сговорчивость Трауберг.
   – Хорошо, тогда приступим.
   Покончив с внутренней борьбой, Трауберг как-то просветлел и преобразился. Он даже повеселел. Его лицо, которое минуту назад сводило точно судорогой, разгладилось и порозовело.
   – Ваша дочь жила с вами?
   Трауберг опять закашлялся.
   – Нет, у нее была своя квартира, в ней-то как раз… – он замолчал и опять принялся за прочистку горла.
   – Понятно, – протянула нахмурившемуся Траубергу руку помощи Валандра. – Вы часто виделись с Маргаритой?
   – Я живу с другой семьей уже двадцать лет. С матерью Маргариты я разошелся, когда ей было четырнадцать лет.
   – Значит, ей было тридцать четыре?
   – Да, седьмого апреля исполнилось. – Трауберг опять погрустнел. – Она умерла…
   – Я знаю, – не поняла Валандра, кого Лев Земович имеет в виду.
   – Я говорю о Кларе, матери Маргариты. – пояснил он. – Я, конечно, помогал им, но с Маргаритой мы виделись не часто… – Трауберг опять захрипел и потянулся за стаканом с водой.
   – Может, кофе?
   – Спасибо, не откажусь, – гость осушил стакан.
   Вершинина подняла трубку с рычага одного из трех стоящих перед ней телефонных аппаратов и набрала трехзначный номер.
   – Валера, – сказала она в трубку, – зайди, пожалуйста, на минутку.
   Валандра нажала на рычаг и, продолжая прерванный разговор, обратилась к посетителю:
   – Лев Земович, вы сказали, что давно живете с другой семьей. Кроме Маргариты дети у вас еще есть?
   – Сын, Марк. Он учится в университете, мечтает уехать в Америку. – Трауберг невесело усмехнулся.
   – А вы что же, против? – полюбопытствовала Вершинина.
   – Конечно! Если ты еврей и у тебя есть возможность вернуться на историческую родину, то негоже предпочитать ей страну ушлых и малокультурных янки. Или оставайся на земле, которая тебя взрастила, или – возвращайся на родину! – торжественно произнес Трауберг. Его глаза горели одновременно праведным негодованием и гордостью за свой маленький, но избранный народ.
   «Кредо так кредо!» – иронично заметила про себя Валандра.
   На пороге кабинета возник Толкушкин.
   – Валентина Андреевна… – раскрыл он было рот.
   – Валера, организуй-ка нам со Львом Земовичем кофе.
   – В один миг! – бодро отозвался Валера и, включив электрочайник, отправился мыть чашки.
   – А где работала Маргарита?
   – Преподавала историю в лицее, знаете, тот, новый, на Мальцева.
   – Да, да, шикарное здание. А она поддерживала отношения с братом?
   – Виделись они не часто, да я, откровенно говоря, не поощрял даже их эпизодических встреч. Сами понимаете, – Трауберг натолкнулся на полный недоумения взор Валандры, – взаимные претензии, зависть, размолвки…
   – Со стороны Маргариты, это понятно, но Марку-то что было завидовать, ведь вы жили с ним?
   – Я помогал Маргарите, я имею в виду материально… Вы же знаете, как эгоистичны дети, привыкшие к привилегированному положению в семье. Я говорю о тех, у кого нет ни брата, ни сестры, – пояснил Трауберг.
   – То есть вы хотите сказать, что Марк – именно такой ребенок? Но ведь он знал о существовании сестры.
   – Тем более, – оживился Трауберг, видно, не желая упустить случая поговорить на жизненно важную для него тему. – Маргарита – моя первая дочь, и Марк, привыкший к повышенному вниманию, мне кажется, неуютно себя чувствовал, когда речь заходила о его сестре.
   Вошел Толкушкин. Вода уже закипела. Он высыпал содержимое двух пакетиков «три в одном» в чашки и залил кипятком.
   – Спасибо, Валера, – поблагодарила его Валандра, когда он поставил чашки на стол.
   – Это все? – Толкушкин вопросительно посмотрел на свою начальницу.
   – Да, можешь идти.
   Толкушкин направился к двери.
   – Вы хотите сказать, что Маргарита теоретически и практически была как бы лишена дочерних и сестринских прав, но в сознании брата пребывала как постоянный намек, упрек в свой собственный адрес и даже как скрытая угроза? Именно поэтому вы не поощряли их отношений? – снова обратилась Валандра ко Льву Земовичу.
   – Да. Мне кажется, что у Марка всегда было какое-то чувство вины, от которого он хотел избавиться. – Трауберг беспокойно заморгал, – хотя, может, я преувеличиваю…
   – Значит, вы говорите, что Марк практически не общался с Маргаритой?
   – Можно сказать, что так. – Трауберг потупился. – Я считал, что так будет лучше для них обоих. Меньше раздражения, меньше обид…
   – А с кем общалась Маргарита на работе? Может, вы знаете каких-нибудь ее подруг, друзей, знакомых? – Вершинина сделала осторожный глоток кофе.
   – Точно я вам сказать не могу. Наверное, с учителями общалась, с коллегами… У меня ведь с дочерью не было особо теплых, доверительных отношений, хотя она была мне дорога. – Трауберг закашлялся.
   – Может, она все-таки говорила вам о каких-то конкретных людях?
   – Знаю, что она была дружна с преподавателем математики – Людмилой. Отчество ее мне не известно… Та при мне несколько раз звонила Маргарите домой…
   – А еще? Дворовые друзья, подруги…
   – Да нет. В детстве, может быть, такие и были. Вообще-то Марго была довольно скрытной, вечно, как ее мать мне говорила, копалась в себе. В подростковом возрасте, а наш развод с Кларой пришелся как раз на этот трудный и ответственный период. Маргарита не была неуемной и раздражительной, как другие дети. Она ни в чем нам не противоречила, да и к разводу отнеслась на удивление спокойно. Хотя мы с Кларой насчет этого не обольщались.
   – То есть?
   – Были почти уверены, что она переживает в душе, только вида не показывает.
   – Этакая пай-девочка?
   – Не то чтоб уж совсем мы не знали с ней хлопот, но по сравнению с другими детьми Марго была послушным ребенком. Правда, потом Клара начала мне жаловаться на нее. В двадцать один Марго влюбилась в какого-то разгильдяя, учившегося на инязе, стала нервной, нетерпимой, начала противоречить и даже из дома несколько раз уходила. Когда я пробовал вмешиваться, она меня не слушала, смотрела на меня как на пустое место… Хотя Марк в этом плане свою сестру переплюнул.
   – Что, совсем не слушается?
   – Вбил себе в голову эту Америку – никакого сладу с ним нет! Машину он все просил у меня… Так я ему не купил – вдруг продаст, да и рванет в свою Америку, никому ничего не сказав, кто его знает? – Трауберг хитро прищурился. – Я ведь ему ни в чем не отказываю. Когда сам за границей бываю, покупаю ему и одежду, и технику… Но денег в руки не даю. Вот он и бесится, все грозится уйти из дома. Я ему говорю: Марк, сейчас не времена хиппи, и в родне у нас привыкли к приличиям… Ох, не знаю, что с ним дальше делать буду. – Трауберг снова вынул платок и промокнул лоб.
   – А что же стало с тем, как вы выразились, разгильдяем, в которого влюбилась Маргарита? – поинтересовалась Валандра.
   – В Англию по окончании университета свалил. Английский-то он знал, видать, не плохо, если ему там стажировку предложили…
   – А что же Маргарита?
   – Да как-то поостыла она к нему, разочаровалась… Он ей здорово досаждал своими похождениями да пьянками. Потом он, правда, завязал, за ум взялся. Ой, да все равно ничего путного у них бы не вышло. У нас есть одно негласное правило: выходить замуж только за своего.
   – И сколько длилось Маргаритино увлечение?
   – Два года, хотя точно сказать не могу. Андрей ведь ей из Англии писал, приглашал, но Марго отказалась ехать к нему да и вообще вскоре перестала на его письма отвечать. А однажды, когда он позвонил (она сама мне об этом сказала в порыве откровения), повесила трубку в середине разговора.
   – Она не жаловалась на свою работу?
   – Да нет, даже наоборот – ей она очень нравилась! Она все методы какие-то новые внедряла, всерьез поговаривала о научной карьере. Она ведь после учебы на истфаке в аспирантуру поступила, но потом бросила. А недавно опять решила попробовать свои силы в науке. Вот только… – Трауберг закрыл лица руками.
   – Успокойтесь, – сказала Вершинина, чувствуя себя полной дурой: о каком покое могла идти речь, когда твой ребенок погиб?…
   – Извините, – Трауберг хлебнул полуостывший кофе и отрешенно уставился в окно – там, на синеве неба, курчавилась и росла густая облачная пена. – Сегодня дождь обещали, – тихо проговорил он, точно на эту мысль о дожде делал ставку как на лекарство от душевной муки.
   «Его гнетет еще и то, что он не особенно много уделял внимания дочери», – проницательно подытожила Вершинина.
   – Вы не знаете, в последнее время она с кем-нибудь встречалась? Я имею в виду отношения с противоположным полом.
   – Не зн-а-ю, – протянул Трауберг, все еще находясь во власти своих невеселых дум. – В последнее время мы виделись с ней реже, чем когда-либо.
   – А когда умерла мать Маргариты?
   – Семь лет назад от рака.
   – И с тех пор Маргарита жила одна?
   – Одна. Может, у нее и были какие-нибудь временные связи, но мне об этом ничего не известно. Правда, один раз я встретился у нее с одним парнем, который, кстати, у меня тоже доверия не вызвал.
   – Она представила вам его?
   – Его звали Виталием, они познакомились в кафе…
   – И чем же он вам не понравился? – полюбопытствовала Валандра, покончив с кофе и закурив.
   – Вертлявый какой-то, подвижный чрезмерно и болтал без умолку. Но не дурак, – авторитетно заявил Лев Земович.
   – Маргарита часто посещала кафе?
   – Нет, не думаю – она была занятым, серьезным человеком. Но отдохнуть-то никому не возбраняется.
   – А ваша дочь не собиралась уехать, например, в Израиль?
   – Да нет, – неуверенно пожал плечами Трауберг, – ей и здесь жилось неплохо. Я регулярно снабжал ее деньгами, у нее были хорошие перспективы, работа ей нравилась…
   – Ясно, – Вершинина глубоко затянулась. – А где еще бывала Маргарита?
   – В библиотеках, в кино она не ходила – у нее дома была собрана отличная фильмотека.
   – А чем Маргарита интересовалась кроме работы?
   – Книгами, музыкой. Она посещала консерваторию, филармонию, старалась не пропустить ни одного концерта классической музыки. Ходила в театр, но не так часто, как на концерты.