Страница:
Наталья Никольская
Жертвы Сименона
Глава первая
Ольга
– …Айседора, опомнись! Ты ведешь себя просто глупо! Ведь еще сегодня утром ты хотела никогда со мной не расставаться…
От неожиданности я чуть не выронила тяжелую сумку. Вот это имечко! Разумеется, после этого я просто не могла не уставиться в сторону парочки, которая вполголоса выясняла отношения чуть поодаль от подножки девятого вагона поезда Москва – Тарасов.
Честное слово, эта парочка того стоила! Высокая белокурая молодая женщина прятала глаза за темными очками, но они не могли скрыть, до чего она хороша собой. Но еще больше, чем красота, поражали ее ухоженность и… Как бы это получше выразиться? Соответствие отдельных деталей друг другу, и всех их вместе взятых – высшему классу. Каждая мелочь в ее облике – от белого шарфа, удерживающего волосы в шелковом плену, до туфелек, стоивших кучу денег, – била без промаха, в «десятку». И это было прекрасно известно «женщине в белом».
Разглядывая ее сквозь собственные солнечные очки, я невольно вспомнила старый анекдот. В восемь утра в переполненном троллейбусе мужчина бесцеремонно пихает локтем одну из пассажирок. «Как вам не стыдно, – пеняет ему рассерженная дама, – вы толкнули женщину!» – «Женщину? Помилуйте, в этот час женщины еще в постели!». Так вот: как психолог с ученой степенью я была готова поспорить на что угодно, что эту женщину вы не встретите в час пик в городском транспорте. Да, пожалуй, и в любой другой час тоже: таким экземплярам куда больше к лицу шикарная иномарка.
Мужчина, сжимавший женщине запястья, подходил ей так же, как подошли бы шестисотый «мерседес» или «кадиллак»: такой же породистый. Быть может, лет на пять постарше своей подружки-блондинки – которая, кстати, вряд ли была моложе меня, хотя претендовала на абсолютную юность, – этот тип был из тех, что обречены на вечный успех у представительниц прекрасного пола. Чтобы сделать такое заключение, мне вовсе ни к чему было обращаться за помощью к психологической науке – все, что надо, мне подсказало женское чутье.
Я подавила вздох сожаления – ведь этот красавчик не меня уговаривал, нежно держа за ручки! – и сделала вид, что сосредоточенно роюсь в сумочке в поисках билета. «Айседора». С ума можно сойти!
Между тем та, кого называли Айседорой, без всякого сострадания к ранимой мужской натуре вырвала свои лапки из смуглых ладоней бойфренда – ах, как соблазнительно подчеркивал его оливковую мускулатуру светлый хлопчатобумажный пуловер!
– Пусти меня! Негодяй… «Никогда не расставаться»! И это после того, как я своими глазами видела, как ты лез под юбку к этой худосочной прокуренной кляче!!!
Однако! Чтобы не выдать своего смущения внезапно нахлынувшим румянцем, я еще ниже склонилась над сумкой и поспешила юркнуть за широкую спину какого-то дядечки с двумя огромными баулами.
– Не смей так о ней! Она безумно талантливая женщина…
– О, это я заметила! У нее талант падать на спину. Да отпусти же ты меня, наконец!
Так как свои решительные высказывания Айседора сопровождала не менее решительными действиями, мужчине не оставалось ничего другого, кроме как применить силу. Решительно схватив в одну руку изящный кожаный чемоданчик, принадлежащий, по всей видимости, его собеседнице, а в другую – ее самое, он потащил брыкающуюся блондинку в сторону вокзала. Вскоре их скрыла густая толпа пассажиров, растекшаяся по перрону.
Бритоголовый крепыш в черном плаще до пят, который донельзя комично смотрелся на его короткой коренастой фигуре, перехватил мой взгляд.
– Во дает!
Я неопределенно покачала головой. Интересно, кого он имел в виду – мужчину или женщину? Или их обоих? Но почему тогда «дает», а не «дают»?…
Пока я стояла, углубившись в свои филологические изыскания и в сумочку, в которой безнадежно сгинул мой билет, бритоголовый деловито подхватил мою дорожную сумку.
– Ваша?
– Моя! – Позабыв про билет, я вцепилась в свою собственность. – Зачем вы ее схватили?!
«Крутой» смерил меня странным взглядом.
– Как это – «зачем»? Хочу «сделать ноги» с вашей сумкой, разве не ясно?
Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, а в глазах потемнело от ужаса. До чего же беспардонный пошел вор! Полина предупреждала меня, чтоб в столице я держала ухо востро, но такая откровенная наглость даже ее обескуражила бы. А мне, бедной и беззащитной, что мне-то теперь делать?!
– Помогите! – крикнула я, но не услышала своего голоса…
Грабитель, однако, не пытался скрыться с моей сумкой: я ощущала, как она все еще оттягивает мне руки, и это меня чуть-чуть успокоило. Когда туман, застлавший глаза, рассеялся, я увидела, что вокруг столпились люди, а крепыш в черном плаще сумрачно озирается по сторонам.
– Все нормально! Нормально все, понял? Я помочь ей хотел, а эта… Вцепилась в свое барахло, как будто я и правда хотел с ним сдернуть!
– Вы же сказали, что хотите… украсть! – пролепетала я, вконец смутившись под насмешливыми взглядами.
– Пошутил! Да теперь вижу, что неудачно. Вы, девушка, в натуре такая, или придуриваетесь?
Может, моя сестра Полина и нашлась бы, что ответить на подобный вопрос, но я – увольте! Я лишь чувствовала, что сейчас провалюсь сквозь землю.
– Извините меня, молодой человек… Я думала, вы и правда хотите…
– Е-мое! – Парень красноречиво воздел глаза к небу и, описав ими полукруг, опять уперся мне в переносицу. – Да нужна мне твоя сумка, как кобелю презерватив… Хм… Я хотел сказать, у меня в Тарасове три склада забиты этим барахлом, стану я с какой-то сумкой мараться.
Я уже достаточно пришла в себя, чтобы возмутиться.
– Вы не у себя на складе, так что не распускайте язык. Всего хорошего, я в вашей помощи не нуждаюсь.
– Ну-ну.
Бритоголовый равнодушно отвернулся, как будто меня вовсе не существовало, и молча предъявил проводнику свой билет. Однако в вагон проходить не стал, а отошел в сторонку и закурил.
– Девушка, так вы едете или нет? Отправление через пять минут!
Эта речь была обращена явно ко мне, и произнес ее проводник. Наверно, ему надоело, что я все время мельтешу под самым его носом.
Боже, всего пять минут! А ведь я еще хотела купить чего-нибудь попить в дорогу… Я с удвоенной скоростью закопошилась в сумочке, но проклятый билет никак не хотел находиться – словно растворился! При мысли, что я запросто могла забыть его в гостинице или потерять в такси, мои волосы встали дыбом, а к горлу подступила тошнота. Бедная я, несчастная! И за что мне такие страдания: командировки, вокзалы, билеты, грабители и глупые шутники… Если б в запасе у меня оставалось чуть побольше времени, возможно, я даже упала бы в обморок от страха, растерянности и жалости к себе. Однако в условиях жестокого цейтнота позволить себе эту роскошь не могла. Здесь нет ни моей дорогой сестры Полины, ни Кирилла Козакова – хоть и бывшего, но все еще не чужого мужа, ни моих дорогих малышей… Некому совать мне под нос нашатырь и отпаивать валерьянкой. Если я упаду в обморок – то так и останусь лежать на грязном перроне, а поезд уйдет в Тарасов без меня. Уж конечно, ни проводник, ни, тем более, этот бритоголовый грубиян, которого я отшила, не подумают мне помочь! Мои вещи унесут настоящие воры, а меня саму в конце концов подберет милиция и посадит до выяснения личности в каталажку вместе с бомжами, попрошайками и проститутками… Какой кошмар!!! Нет уж, с обмороком придется подождать до лучших времен.
Наконец, заветный клочок бумаги, сложенный почему-то гармошкой, выпал из носового платка, который я встряхнула, наверное, в двадцатый раз. Я с победным видом сунула его проводнику под нос – разумеется, билет, а не платок. Тот изучал его, как мне показалось, гораздо дольше, чем требовалось, но в конце концов вернул мне и неохотно буркнул: «Пожалуйста». Уж не знаю, чем я ему не угодила.
Я спрятала билет обратно в сумочку – разумеется, тут же позабыв, куда именно, – и в растерянности остановилась перед высокой подножкой вагона.
Втащить тяжелую дорожную сумку в поезд – это был для меня едва ли не самый трудный этап пути! От гостиничного номера до такси и от такси до вагона – на этих отрезках помощники всегда найдутся, либо добровольные, либо платные. Но как только вокзальный носильщик сгружает твою кладь со своей тележки… Тут приходится уповать только на милость случайных попутчиков да на собственное обаяние! И почему я никогда не слушаю свою мудрую сестру, Господи?! Уж сколько раз Полина высмеивала мою «совковую» привычку везти из Москвы подарки всей семье и вообще всякую всячину, и столько же раз я убеждалась, что она права: то же самое и, как правило, за те же деньги можно купить и у нас в Тарасове. И что же? Да ничего! Дав себе очередной зарок, я снова и снова нагружаюсь в столице как ломовая лошадь – совершенно не по своим скромным физическим возможностям!
В тамбуре, как назло, не было подходящего объекта, на котором я могла бы испробовать силу своего обаяния. То есть, там вообще никого не было: отъезжающие уже сидели в вагоне, а провожающие махали им ладошками с перрона.
– Ну что, девушка, сменим гнев на милость? Я говорю, может, сумочку все-таки доверите? – услышала я за спиной. И без лишних слов уступила свою тяжкую ношу парню в черном плаще, который скользнул по мне насмешливым и вместе с тем каким-то смущенным взглядом.
– Вот так-то лучше. – Крепыш, подметая подножку длинными полами своего прикида, вспорхнул по ней так легко, будто моя сумка была папкой с документами или, по крайней мере, кейсом с деньгами, и сверху протянул мне руку. – Забирайтесь, а то и вправду в Москве останетесь! У вас какое место?
– Тринадцатое, – вздохнула я.
– Сочувствую, – хмыкнул попутчик. И прибавил, хитровато взглянув на меня: – А мы с вами соседи!
«Значит, мне можно посочувствовать вдвойне!» – прокомментировала я про себя, однако вынуждена была изобразить вежливую улыбку. Все же этот тип мне помог, и теперь, хочешь-не хочешь, придется терпеть его до самого Тарасова!
Хоть бы с остальными попутчиками повезло, а то как попадутся все трое мужики! Веселенькое будет дело…
С тяжелым сердцем я вошла вслед за широкой черной спиной в свое купе, однако там было пусто. Я еще не сообразила, что сие обстоятельство может означать, а вот мой сосед сразу воодушевился.
– Значит, мы одни? Класс! – Парень поставил сумку на мою нижнюю полку и повернулся к ее хозяйке. – Стало быть, тоже в Тарасов? Или ближе куда?
– В Тарасов.
– Ну что, давайте знакомиться? Дрюня… Тьфу ты, я хотел сказать – Андрей! «Дрюня» – это для друзей и для любимых женщин. Но можете и вы так звать, если хотите. Не обижусь!
Дрюня?! Вот это расчудесно! Раздражение, которое с самого начала вызвал во мне этот тип, сразу сменилось чуть ли не симпатией. Дело в том, что у меня есть уже один очень хороший знакомый по имени Дрюня, милый и славный Дрюня Мурашов, с которым мы иногда очень здорово проводим время. Конечно, с этим, новым Дрюней они похожи примерно как небо и земля, и все же… Как приятно было после недельной разлуки с родным городом услышать хоть какое-то упоминание о привычной среде обитания! Сразу еще сильнее захотелось домой…Однако я вовремя вспомнила, что эта «крутизна» – не Мурашов, и, стало быть, незачем сходу поощрять его фамильярность.
– А меня можете называть просто Ольгой Андреевной.
Парень прищурил свои маленькие серые глазки и усмехнулся, слегка склонив голову набок.
– Понял, не дурак. А что же так официально? В милиции, что ли, служите?
– Нет, почему в милиции…
Я тут же пожалела, что растерялась и не соврала – для собственной безопасности. Но было уже поздно. В конце концов, что же делать, если я врать совсем не умею?
– Я научный работник. Кандидат психологических наук.
– Не фига себе! – «Дрюня» даже присвистнул. – Н-да… Стало быть, мы с тобой коллеги, Ольга Андревна. Я тоже «кандидат» – базарных наук! Можно даже сказать, профессор. Торгово-закупочная фирма «Фаворит» – может, слыхала?
– Нет, не приходилось.
– Ну, еще услышишь! Я чего хочу сказать – слышь, сестренка?…
– … Провожающие?… Есть провожающие? – прошел по вагону проводник.
Сквозь задраенное окошко купе и вокзальные шумы до нас отчетливо донесся далекий свисток локомотива.
– … Я хочу сказать, ты того… Извини меня за «кобеля», ладно? Что-то я не того… Работа нервная, понимаешь? Ну, да ты понимаешь, раз психолог. Только это твое «Ольга Андреевна»… Не надо сейчас, ладно? Меня тоже на фирме Андрей Сергеичем величают, как режиссера Кончаловского – мне одна дамочка сказала… Но ведь я ж молчу! То есть, я могу, конечно, и «выкать», только зачем? Ты ж не налоговый инспектор, а я тебе – не министр образования. Я сегодня добрый: такое дельце провернул в Москве, если б ты знала… На докторскую диссертацию потянет! Не ломай кайф, сестренка! Пообщаемся по-человечески, как люди, а? Приставать не буду, если не хочешь. Хотя баба ты, конечно, классная, так что я бы с удовольствием…
Бесхитростный монолог «коллеги» уже давно вызвал у меня улыбку, но его последняя фраза против воли бросила в краску. Не дождавшись положительной реакции на свой «прозрачный» намек, Андрей Сергеич не без сожаления продолжал:
– Ну, не хочешь – как хочешь. Проблем не будет, я сказал! Посидим, поговорим, выпьем… Я говорю – отметим мою сделку. Так как, сестренка? Лады?
Мое первоначальное напряжение окончательно улетучилось, и я вдруг почувствовала себя так легко, точно этот бритоголовый крепыш и в самом деле был моим братцем. Или по меньшей мере Дрюней Мурашовым!
– Лады, Андрей. Больше я на своем отчестве не настаиваю!
Парень, уже освободившийся от своего «крутого» плаща и даже ослабивший узел галстука, расплылся в широкой улыбке. В этот момент поезд дернул, и почти одновременно по ковровой дорожке коридора глухо простучали каблучки. Дверь купе широко распахнулась, и мы увидели еще одного пассажира. Вернее, пассажирку.
От неожиданности я едва смогла удержать возглас удивления. Это была она – роскошная женщина по имени Айседора!
Все в том же белом шарфе, соскользнувшем с волос, она неуверенно остановилась на пороге и обвела купе своими ультрамодными узкими очками, за которыми было совершенно не видно глаз.
– Здравствуйте… Чуть не опоздала… Шестнадцатое место здесь?
Красивое грудное меццо незнакомки звучало глуховато, как голос человека, который долго плакал.
Мы одновременно ответили «да», но, в отличие от меня, Андрей забыл закрыть рот: его челюсть так и осталась в нижнем положении.
– Е-мое! – наконец выдохнул он. – Ну и везуха тебе сегодня, Дрюня: как барбос среди роз…
Опомнившись, бизнесмен подскочил с места.
– Проходите, проходите, девушка! Так вы тоже с нами? Класс! Значит, у вас шестнадцатое? Давайте ваш чемоданчик, я его пристрою… Но я не могу допустить, чтобы такая девушка лезла на верхнюю полку! У меня нижняя, мы с вами, конечно, поменяемся.
– Спасибо. – Женщина безропотно отдала ему чемодан; по-моему, она сделала это совершенно машинально. – Мне, правда, абсолютно не важно, какая полка… Но все равно спасибо!
Она достала сигареты и, не обращая никакого внимания на суету, воцарившуюся с ее появлением, швырнула сумочку на нижнюю полку – ту самую, которую широким жестом предложил ей Андрей.
– Извините… – И чудное виденье исчезло в вагонном коридоре так же неожиданно, как возникло.
Мы переглянулись с Дрюней, который выглядел совсем обалдевшим. Глупо, конечно, но это меня задело: ведь этот тип только что был не прочь приударить за мной, но стоило появиться другой юбке… Ну, правда, не юбке, а великолепному брючному костюму, который, если честно, сидит на этой барышне лучше, чем на любом манекене, но разве это меняет суть дела?! Тем обиднее!
Только-только я хотела интеллигентно съязвить по этому поводу, как мое внимание переключилось на новый персонаж. Видимо, он появился одновременно с девушкой, однако, занятые ею, мы не заметили его на заднем плане, в коридоре. По правде говоря, в том не было ничего удивительного. Последний, четвертый пассажир купе был ничем не примечательный с виду мужчина лет сорока-сорока пяти. Лысоватый, в помятом костюме, довольно высокий, но изрядно сутулый и оттого кажущийся приземистым, он производил впечатление дремучего провинциала и крайне застенчивого человека. Скромно поздоровавшись, он забросил спортивную болоньевую сумку на свою верхнюю полку и тоже отправился курить об этом мне сказали оттопыренный карман его пиджака и сногсшибательный запах «Космоса», которым этот парень был пропитан весь.
Андрей, которому как-то вдруг стало скучно в моем обществе, тоже извлек пачку «Кэмэла» и выскользнул в коридор. Не надо было быть психологом с ученой степенью, чтоб догадаться: он горит желанием утешить очаровательную попутчицу-блондинку.
Оставшись одна, я вздохнула и углубилась в меланхолию под перестук вагонных колес. Глядя за окошко, на проплывающие мимо столичные окраины с многоэтажными домами-»коробочками» и зелеными массивами парковых зон, которые художница-осень уже тронула своей яркой кистью, я вдруг поняла, до чего же соскучилась по дому и по тем, кто меня там ждал. По ребятишкам – Лизоньке и Артуру, по своей неухоженной, расхристанной квартире, забитой ненужными, но такими милыми вещами, по привычному человеческому кругу и привычному укладу жизни – без этих дурацких докладов, семинаров и «круглых столов», без этого ужасного распорядка дня и вечной отвратительной спешки, когда все впопыхах, все по минутам…
Подумать только: всего неделю назад, собираясь на международный симпозиум психологов, я так мечтала вырваться из этих тисков обыденности «на свободу», сменить обстановку, «развеяться»! Мечтала отдохнуть от вечных занудных моралей Козакова и даже от вечной Полининой опеки… И вот, через каких-то семь дней, мне больше всего на свете хочется услышать голос моей дорогой сестрицы! Ну, хотя бы: «Я с тобой с ума сойду, Ольга!». Или: «Какая же ты бестолковая, Ольга!».
Я даже вытерла скатившуюся по щеке слезу – до того меня одолела ностальгия по Тарасову. Вот приеду завтра, Полина с детьми встретит меня на вокзале и, наверное, сразу увезет на дачу – ведь суббота! А там сейчас так хорошо… Погода стоит прохладная, но не холодная – словом, настоящая сентябрьская погода. И, главное, почти никакой работы, не надо ничего сажать, полоть, окучивать и собирать, можно будет вдоволь отоспаться на свежем воздухе за весь симпозиум. Как это все-таки замечательно: проснуться не по распорядку, а от веселого щебета птичек за окном и от потрясающего запаха яблочного пирога, наполнившего собой весь дом… Ты еще нежишься под одеялом в предвкушении нового дня, безоблачного и беззаботного, и тут заходит Полина и говорит…
– … Ну что, сестренка, соскучилась без меня?
Я не сразу поняла, почему Полина говорит таким грубым, незнакомым голосом. Ах! Это вовсе не Полина, а этот парень, мой попутчик… Андрей, да. «Дрюня». И я еще не на даче, а в поезде. Кстати, вместо того чтобы считать столбы за окном, могла бы за это время переодеться, ведь они курили добрых двадцать минут… Какая же ты бестолковая, Ольга!
Судя по тому, что «братец» вернулся один и снова стал активно демонстрировать мне «родственные чувства», дела у него в тамбуре не заладились. Но теперь я не спешила открывать этому предателю душу и держалась с ним вежливо, но подчеркнуто равнодушно. Пусть знает!
Вскоре к нам заглянул проводник – собрать билеты, и одновременно с ним вошли блондинка и «сутулый» (так я окрестила про себя четвертого пассажира). Наша с Андреем светская беседа сама собой развалилась и больше не склеилась, парень заскучал, уставившись в коридорное окошко через приоткрытую дверь купе.
Сутулый пристроился на краешке моей полки и углубился в какую-то книжку. Женщина по-хозяйски села в угол, за столик, и только тут сняла очки. И то лишь затем, чтобы припудрить глаза и носик: согласитесь, в очках, да еще в темных, это делать трудновато. Мужчины деликатно сделали вид, что их эта процедура нисколько не интересует, но от меня не ускользнули следы слез на красивом личике блондинки. Я была права: прощание с московским приятелем не прошло для нее даром.
Исподволь разглядывая попутчицу, я не могла отделаться от мысли, что где-то уже видела ее. Что-то в лице этой женщины, в ее походке, манерах казалось мне неуловимо знакомым. И от того, что я не могла сообразить, откуда это странное чувство, мне стало очень досадно.
Между тем, красотка не проявляла ко мне ни малейшего интереса – значит, она меня не знала. Отвернувшись к окошку, она сосредоточенно наводила марафет: покачивания и толчки вагона сильно мешали этому делу, требующему особой точности. Зная по собственному опыту, какая это мука – накраситься в вагоне на полном ходу, я сочувственно следила за ее манипуляциями.
Наконец женщина убрала в косметичку все, кроме зеркальца, и стала искать в сумочке что-то еще. Она снова и снова перетряхивала содержимое крошечного ридикюля, шевеля губами – совсем как я недавно, когда искала билет. И наконец подняла на меня свои огромные глаза, которые больше не выглядели заплаканными – только чуть-чуть усталыми и очень растерянными.
– Расческу потеряла… Что же теперь делать?
Это вышло у нее так искренне, так непосредственно, что женская солидарность захлестнула меня с головой. Я уже простила этой бедняжке, что Дрюня был готов променять меня на нее.
– Если моя вас устроит… Конечно, она не новая, но перхоти у меня вроде бы нет.
– Да какая там перхоть, пустяки… Конечно, устроит, спасибо огромное! – Блондинка взяла у меня расческу, подкрепив свою благодарность очаровательной улыбкой. – Если б вы знали, как и чем мы гримируемся в театре, вы бы не говорили. Вы бы просто в ужас пришли!
В театре? Так вот оно что! Теперь-то мне стало понятно, почему она кажется мне знакомой, а я ей – нет. Пока женщина причесывалась, я загрузила в «компьютер» своей памяти файл «Театры» и стала его просматривать. Ну конечно: тарасовский драматический! В начале лета мы с сестрой были там на премьере – Полина через какую-то клиентку раздобыла контрамарку. Как же это я сразу не узнала примадонну?! Впрочем, ничего удивительного: пьеска была модерновая, так что актеров было трудно отличить от декораций. Я не помню, чтоб моя теперешняя попутчица – кажется, у нее какая-то прибалтийская фамилия – очень уж поразила меня своей игрой, но, летая над сценой в прозрачном белом хитоне, она смотрелась весьма эффектно!
– Вот теперь я вас узнаю! – Настала моя очередь мило улыбаться. – Вы играли в пьесе Сладовского, правда? Забыла название…
– Ах, и я тоже! Оно какое-то очень заумное. А наш спектакль назывался «Откровения». Вам понравилось?
– М-м… – Прямой вопрос поставил меня в тупик. – По-моему, театр чрезмерно увлекся формой подачи материала, за которой, я думаю, не все зрители смогли разглядеть глубокое содержание. Но ваша нимфа – если не ошибаюсь, ее звали Натали? – она была очень, гм… откровенная.
– Что вы! – перебила меня блондинка, округлив глаза.
– Натали – это муза художника, которая являлась мастеру в его снах. А в общем-то, вы правы! Спектакль получился не ахти.
Она задорно тряхнула волосами и засмеялась. Мне было крайне неловко, что попала впросак с этой чертовой нимфой, то бишь музой, но неожиданно встрявший Дрюня спас меня от позора.
– Е-мое, так вы, значит, актриса! А я все думаю, где это я вас видел… Ну, точно, блин! В июне моя благоверная потащила меня в драму: пойдем да пойдем, там, говорит, все наши собираются. А что – «пойдем»?! Буфет был дрянь… Правда, я не понял ни хрена, из-за чего там этот чувак все хандрил, но когда вы над сценой полетели – е-мое!.. Я думал, Витек – это дружан мой – из штанов выпрыгнет, в натуре. «Дрюня, – говорит, – я думал, вечер кобелю под хвост, лучше бы пива выпил, а теперь не жалею, что пошел».
Быть может, что-то в моем взгляде подсказало парню, что он сболтнул лишнее, а может, сам дошел – но только крепыш внезапно смешался.
– Нет, кроме шуток: это было классно! – промямлил он и уставился себе под ноги.
Разумеется, перед глазами у бедняги в этот момент было то же самое, что у меня: прозрачное одеяние летучей «музы» и ее прекрасно различимые формы, за которыми – я в этом уверена! – никто и не пытался разглядеть никакого «содержания». Даже если оно там было!
В отличие от нас с Дрюней, актриса вовсе не выглядела смущенной. Даже, пожалуй, наоборот: ей было приятно, что она произвела впечатление на публику.
– Спасибо. – Она картинно забросила ногу на ногу, едва не выбив при этом книжку из рук «сутулого», и взглянула на меня. – Ну что, попутчики, давайте знакомиться? Все-таки целая ночь пути… Меня зовут Айседора – как жену Есенина. Имя необычное, но мне нравится. И для актрисы очень подходит.
Я скромно назвала себя и добавила:
– Имя у меня самое обычное, как видите, но я на него тоже не жалуюсь. Кстати, для моей профессии имя не имеет никакого значения: я психолог.
Айседора отреагировала в полном соответствии со своей профессией.
– О-о!.. – И добавила как бы про себя: – Это как раз то, что мне сейчас нужно.
– Ну, меня вы уже знаете, девчонки, – подхватил эстафету «братец». – Я вам первый отрекомендовался, правда, каждой по отдельности. Хотя можно еще разок, чтоб все путем. Андрей Старостин, по-простому Дрюня. Надежда тарасовского бизнеса. Пока что малого и среднего, но чем черт не шутит: может, и до большого дорастем! До крупного то есть. По совместительству – финансовая опора «отцов города» и в особенности моего родного Заводского района. Женат меньше года, но уже успел нахлебаться «радостей» супружеской жизни, так что всегда не прочь сходить налево. Намек поняли?
От неожиданности я чуть не выронила тяжелую сумку. Вот это имечко! Разумеется, после этого я просто не могла не уставиться в сторону парочки, которая вполголоса выясняла отношения чуть поодаль от подножки девятого вагона поезда Москва – Тарасов.
Честное слово, эта парочка того стоила! Высокая белокурая молодая женщина прятала глаза за темными очками, но они не могли скрыть, до чего она хороша собой. Но еще больше, чем красота, поражали ее ухоженность и… Как бы это получше выразиться? Соответствие отдельных деталей друг другу, и всех их вместе взятых – высшему классу. Каждая мелочь в ее облике – от белого шарфа, удерживающего волосы в шелковом плену, до туфелек, стоивших кучу денег, – била без промаха, в «десятку». И это было прекрасно известно «женщине в белом».
Разглядывая ее сквозь собственные солнечные очки, я невольно вспомнила старый анекдот. В восемь утра в переполненном троллейбусе мужчина бесцеремонно пихает локтем одну из пассажирок. «Как вам не стыдно, – пеняет ему рассерженная дама, – вы толкнули женщину!» – «Женщину? Помилуйте, в этот час женщины еще в постели!». Так вот: как психолог с ученой степенью я была готова поспорить на что угодно, что эту женщину вы не встретите в час пик в городском транспорте. Да, пожалуй, и в любой другой час тоже: таким экземплярам куда больше к лицу шикарная иномарка.
Мужчина, сжимавший женщине запястья, подходил ей так же, как подошли бы шестисотый «мерседес» или «кадиллак»: такой же породистый. Быть может, лет на пять постарше своей подружки-блондинки – которая, кстати, вряд ли была моложе меня, хотя претендовала на абсолютную юность, – этот тип был из тех, что обречены на вечный успех у представительниц прекрасного пола. Чтобы сделать такое заключение, мне вовсе ни к чему было обращаться за помощью к психологической науке – все, что надо, мне подсказало женское чутье.
Я подавила вздох сожаления – ведь этот красавчик не меня уговаривал, нежно держа за ручки! – и сделала вид, что сосредоточенно роюсь в сумочке в поисках билета. «Айседора». С ума можно сойти!
Между тем та, кого называли Айседорой, без всякого сострадания к ранимой мужской натуре вырвала свои лапки из смуглых ладоней бойфренда – ах, как соблазнительно подчеркивал его оливковую мускулатуру светлый хлопчатобумажный пуловер!
– Пусти меня! Негодяй… «Никогда не расставаться»! И это после того, как я своими глазами видела, как ты лез под юбку к этой худосочной прокуренной кляче!!!
Однако! Чтобы не выдать своего смущения внезапно нахлынувшим румянцем, я еще ниже склонилась над сумкой и поспешила юркнуть за широкую спину какого-то дядечки с двумя огромными баулами.
– Не смей так о ней! Она безумно талантливая женщина…
– О, это я заметила! У нее талант падать на спину. Да отпусти же ты меня, наконец!
Так как свои решительные высказывания Айседора сопровождала не менее решительными действиями, мужчине не оставалось ничего другого, кроме как применить силу. Решительно схватив в одну руку изящный кожаный чемоданчик, принадлежащий, по всей видимости, его собеседнице, а в другую – ее самое, он потащил брыкающуюся блондинку в сторону вокзала. Вскоре их скрыла густая толпа пассажиров, растекшаяся по перрону.
Бритоголовый крепыш в черном плаще до пят, который донельзя комично смотрелся на его короткой коренастой фигуре, перехватил мой взгляд.
– Во дает!
Я неопределенно покачала головой. Интересно, кого он имел в виду – мужчину или женщину? Или их обоих? Но почему тогда «дает», а не «дают»?…
Пока я стояла, углубившись в свои филологические изыскания и в сумочку, в которой безнадежно сгинул мой билет, бритоголовый деловито подхватил мою дорожную сумку.
– Ваша?
– Моя! – Позабыв про билет, я вцепилась в свою собственность. – Зачем вы ее схватили?!
«Крутой» смерил меня странным взглядом.
– Как это – «зачем»? Хочу «сделать ноги» с вашей сумкой, разве не ясно?
Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, а в глазах потемнело от ужаса. До чего же беспардонный пошел вор! Полина предупреждала меня, чтоб в столице я держала ухо востро, но такая откровенная наглость даже ее обескуражила бы. А мне, бедной и беззащитной, что мне-то теперь делать?!
– Помогите! – крикнула я, но не услышала своего голоса…
Грабитель, однако, не пытался скрыться с моей сумкой: я ощущала, как она все еще оттягивает мне руки, и это меня чуть-чуть успокоило. Когда туман, застлавший глаза, рассеялся, я увидела, что вокруг столпились люди, а крепыш в черном плаще сумрачно озирается по сторонам.
– Все нормально! Нормально все, понял? Я помочь ей хотел, а эта… Вцепилась в свое барахло, как будто я и правда хотел с ним сдернуть!
– Вы же сказали, что хотите… украсть! – пролепетала я, вконец смутившись под насмешливыми взглядами.
– Пошутил! Да теперь вижу, что неудачно. Вы, девушка, в натуре такая, или придуриваетесь?
Может, моя сестра Полина и нашлась бы, что ответить на подобный вопрос, но я – увольте! Я лишь чувствовала, что сейчас провалюсь сквозь землю.
– Извините меня, молодой человек… Я думала, вы и правда хотите…
– Е-мое! – Парень красноречиво воздел глаза к небу и, описав ими полукруг, опять уперся мне в переносицу. – Да нужна мне твоя сумка, как кобелю презерватив… Хм… Я хотел сказать, у меня в Тарасове три склада забиты этим барахлом, стану я с какой-то сумкой мараться.
Я уже достаточно пришла в себя, чтобы возмутиться.
– Вы не у себя на складе, так что не распускайте язык. Всего хорошего, я в вашей помощи не нуждаюсь.
– Ну-ну.
Бритоголовый равнодушно отвернулся, как будто меня вовсе не существовало, и молча предъявил проводнику свой билет. Однако в вагон проходить не стал, а отошел в сторонку и закурил.
– Девушка, так вы едете или нет? Отправление через пять минут!
Эта речь была обращена явно ко мне, и произнес ее проводник. Наверно, ему надоело, что я все время мельтешу под самым его носом.
Боже, всего пять минут! А ведь я еще хотела купить чего-нибудь попить в дорогу… Я с удвоенной скоростью закопошилась в сумочке, но проклятый билет никак не хотел находиться – словно растворился! При мысли, что я запросто могла забыть его в гостинице или потерять в такси, мои волосы встали дыбом, а к горлу подступила тошнота. Бедная я, несчастная! И за что мне такие страдания: командировки, вокзалы, билеты, грабители и глупые шутники… Если б в запасе у меня оставалось чуть побольше времени, возможно, я даже упала бы в обморок от страха, растерянности и жалости к себе. Однако в условиях жестокого цейтнота позволить себе эту роскошь не могла. Здесь нет ни моей дорогой сестры Полины, ни Кирилла Козакова – хоть и бывшего, но все еще не чужого мужа, ни моих дорогих малышей… Некому совать мне под нос нашатырь и отпаивать валерьянкой. Если я упаду в обморок – то так и останусь лежать на грязном перроне, а поезд уйдет в Тарасов без меня. Уж конечно, ни проводник, ни, тем более, этот бритоголовый грубиян, которого я отшила, не подумают мне помочь! Мои вещи унесут настоящие воры, а меня саму в конце концов подберет милиция и посадит до выяснения личности в каталажку вместе с бомжами, попрошайками и проститутками… Какой кошмар!!! Нет уж, с обмороком придется подождать до лучших времен.
Наконец, заветный клочок бумаги, сложенный почему-то гармошкой, выпал из носового платка, который я встряхнула, наверное, в двадцатый раз. Я с победным видом сунула его проводнику под нос – разумеется, билет, а не платок. Тот изучал его, как мне показалось, гораздо дольше, чем требовалось, но в конце концов вернул мне и неохотно буркнул: «Пожалуйста». Уж не знаю, чем я ему не угодила.
Я спрятала билет обратно в сумочку – разумеется, тут же позабыв, куда именно, – и в растерянности остановилась перед высокой подножкой вагона.
Втащить тяжелую дорожную сумку в поезд – это был для меня едва ли не самый трудный этап пути! От гостиничного номера до такси и от такси до вагона – на этих отрезках помощники всегда найдутся, либо добровольные, либо платные. Но как только вокзальный носильщик сгружает твою кладь со своей тележки… Тут приходится уповать только на милость случайных попутчиков да на собственное обаяние! И почему я никогда не слушаю свою мудрую сестру, Господи?! Уж сколько раз Полина высмеивала мою «совковую» привычку везти из Москвы подарки всей семье и вообще всякую всячину, и столько же раз я убеждалась, что она права: то же самое и, как правило, за те же деньги можно купить и у нас в Тарасове. И что же? Да ничего! Дав себе очередной зарок, я снова и снова нагружаюсь в столице как ломовая лошадь – совершенно не по своим скромным физическим возможностям!
В тамбуре, как назло, не было подходящего объекта, на котором я могла бы испробовать силу своего обаяния. То есть, там вообще никого не было: отъезжающие уже сидели в вагоне, а провожающие махали им ладошками с перрона.
– Ну что, девушка, сменим гнев на милость? Я говорю, может, сумочку все-таки доверите? – услышала я за спиной. И без лишних слов уступила свою тяжкую ношу парню в черном плаще, который скользнул по мне насмешливым и вместе с тем каким-то смущенным взглядом.
– Вот так-то лучше. – Крепыш, подметая подножку длинными полами своего прикида, вспорхнул по ней так легко, будто моя сумка была папкой с документами или, по крайней мере, кейсом с деньгами, и сверху протянул мне руку. – Забирайтесь, а то и вправду в Москве останетесь! У вас какое место?
– Тринадцатое, – вздохнула я.
– Сочувствую, – хмыкнул попутчик. И прибавил, хитровато взглянув на меня: – А мы с вами соседи!
«Значит, мне можно посочувствовать вдвойне!» – прокомментировала я про себя, однако вынуждена была изобразить вежливую улыбку. Все же этот тип мне помог, и теперь, хочешь-не хочешь, придется терпеть его до самого Тарасова!
Хоть бы с остальными попутчиками повезло, а то как попадутся все трое мужики! Веселенькое будет дело…
С тяжелым сердцем я вошла вслед за широкой черной спиной в свое купе, однако там было пусто. Я еще не сообразила, что сие обстоятельство может означать, а вот мой сосед сразу воодушевился.
– Значит, мы одни? Класс! – Парень поставил сумку на мою нижнюю полку и повернулся к ее хозяйке. – Стало быть, тоже в Тарасов? Или ближе куда?
– В Тарасов.
– Ну что, давайте знакомиться? Дрюня… Тьфу ты, я хотел сказать – Андрей! «Дрюня» – это для друзей и для любимых женщин. Но можете и вы так звать, если хотите. Не обижусь!
Дрюня?! Вот это расчудесно! Раздражение, которое с самого начала вызвал во мне этот тип, сразу сменилось чуть ли не симпатией. Дело в том, что у меня есть уже один очень хороший знакомый по имени Дрюня, милый и славный Дрюня Мурашов, с которым мы иногда очень здорово проводим время. Конечно, с этим, новым Дрюней они похожи примерно как небо и земля, и все же… Как приятно было после недельной разлуки с родным городом услышать хоть какое-то упоминание о привычной среде обитания! Сразу еще сильнее захотелось домой…Однако я вовремя вспомнила, что эта «крутизна» – не Мурашов, и, стало быть, незачем сходу поощрять его фамильярность.
– А меня можете называть просто Ольгой Андреевной.
Парень прищурил свои маленькие серые глазки и усмехнулся, слегка склонив голову набок.
– Понял, не дурак. А что же так официально? В милиции, что ли, служите?
– Нет, почему в милиции…
Я тут же пожалела, что растерялась и не соврала – для собственной безопасности. Но было уже поздно. В конце концов, что же делать, если я врать совсем не умею?
– Я научный работник. Кандидат психологических наук.
– Не фига себе! – «Дрюня» даже присвистнул. – Н-да… Стало быть, мы с тобой коллеги, Ольга Андревна. Я тоже «кандидат» – базарных наук! Можно даже сказать, профессор. Торгово-закупочная фирма «Фаворит» – может, слыхала?
– Нет, не приходилось.
– Ну, еще услышишь! Я чего хочу сказать – слышь, сестренка?…
– … Провожающие?… Есть провожающие? – прошел по вагону проводник.
Сквозь задраенное окошко купе и вокзальные шумы до нас отчетливо донесся далекий свисток локомотива.
– … Я хочу сказать, ты того… Извини меня за «кобеля», ладно? Что-то я не того… Работа нервная, понимаешь? Ну, да ты понимаешь, раз психолог. Только это твое «Ольга Андреевна»… Не надо сейчас, ладно? Меня тоже на фирме Андрей Сергеичем величают, как режиссера Кончаловского – мне одна дамочка сказала… Но ведь я ж молчу! То есть, я могу, конечно, и «выкать», только зачем? Ты ж не налоговый инспектор, а я тебе – не министр образования. Я сегодня добрый: такое дельце провернул в Москве, если б ты знала… На докторскую диссертацию потянет! Не ломай кайф, сестренка! Пообщаемся по-человечески, как люди, а? Приставать не буду, если не хочешь. Хотя баба ты, конечно, классная, так что я бы с удовольствием…
Бесхитростный монолог «коллеги» уже давно вызвал у меня улыбку, но его последняя фраза против воли бросила в краску. Не дождавшись положительной реакции на свой «прозрачный» намек, Андрей Сергеич не без сожаления продолжал:
– Ну, не хочешь – как хочешь. Проблем не будет, я сказал! Посидим, поговорим, выпьем… Я говорю – отметим мою сделку. Так как, сестренка? Лады?
Мое первоначальное напряжение окончательно улетучилось, и я вдруг почувствовала себя так легко, точно этот бритоголовый крепыш и в самом деле был моим братцем. Или по меньшей мере Дрюней Мурашовым!
– Лады, Андрей. Больше я на своем отчестве не настаиваю!
Парень, уже освободившийся от своего «крутого» плаща и даже ослабивший узел галстука, расплылся в широкой улыбке. В этот момент поезд дернул, и почти одновременно по ковровой дорожке коридора глухо простучали каблучки. Дверь купе широко распахнулась, и мы увидели еще одного пассажира. Вернее, пассажирку.
От неожиданности я едва смогла удержать возглас удивления. Это была она – роскошная женщина по имени Айседора!
Все в том же белом шарфе, соскользнувшем с волос, она неуверенно остановилась на пороге и обвела купе своими ультрамодными узкими очками, за которыми было совершенно не видно глаз.
– Здравствуйте… Чуть не опоздала… Шестнадцатое место здесь?
Красивое грудное меццо незнакомки звучало глуховато, как голос человека, который долго плакал.
Мы одновременно ответили «да», но, в отличие от меня, Андрей забыл закрыть рот: его челюсть так и осталась в нижнем положении.
– Е-мое! – наконец выдохнул он. – Ну и везуха тебе сегодня, Дрюня: как барбос среди роз…
Опомнившись, бизнесмен подскочил с места.
– Проходите, проходите, девушка! Так вы тоже с нами? Класс! Значит, у вас шестнадцатое? Давайте ваш чемоданчик, я его пристрою… Но я не могу допустить, чтобы такая девушка лезла на верхнюю полку! У меня нижняя, мы с вами, конечно, поменяемся.
– Спасибо. – Женщина безропотно отдала ему чемодан; по-моему, она сделала это совершенно машинально. – Мне, правда, абсолютно не важно, какая полка… Но все равно спасибо!
Она достала сигареты и, не обращая никакого внимания на суету, воцарившуюся с ее появлением, швырнула сумочку на нижнюю полку – ту самую, которую широким жестом предложил ей Андрей.
– Извините… – И чудное виденье исчезло в вагонном коридоре так же неожиданно, как возникло.
Мы переглянулись с Дрюней, который выглядел совсем обалдевшим. Глупо, конечно, но это меня задело: ведь этот тип только что был не прочь приударить за мной, но стоило появиться другой юбке… Ну, правда, не юбке, а великолепному брючному костюму, который, если честно, сидит на этой барышне лучше, чем на любом манекене, но разве это меняет суть дела?! Тем обиднее!
Только-только я хотела интеллигентно съязвить по этому поводу, как мое внимание переключилось на новый персонаж. Видимо, он появился одновременно с девушкой, однако, занятые ею, мы не заметили его на заднем плане, в коридоре. По правде говоря, в том не было ничего удивительного. Последний, четвертый пассажир купе был ничем не примечательный с виду мужчина лет сорока-сорока пяти. Лысоватый, в помятом костюме, довольно высокий, но изрядно сутулый и оттого кажущийся приземистым, он производил впечатление дремучего провинциала и крайне застенчивого человека. Скромно поздоровавшись, он забросил спортивную болоньевую сумку на свою верхнюю полку и тоже отправился курить об этом мне сказали оттопыренный карман его пиджака и сногсшибательный запах «Космоса», которым этот парень был пропитан весь.
Андрей, которому как-то вдруг стало скучно в моем обществе, тоже извлек пачку «Кэмэла» и выскользнул в коридор. Не надо было быть психологом с ученой степенью, чтоб догадаться: он горит желанием утешить очаровательную попутчицу-блондинку.
Оставшись одна, я вздохнула и углубилась в меланхолию под перестук вагонных колес. Глядя за окошко, на проплывающие мимо столичные окраины с многоэтажными домами-»коробочками» и зелеными массивами парковых зон, которые художница-осень уже тронула своей яркой кистью, я вдруг поняла, до чего же соскучилась по дому и по тем, кто меня там ждал. По ребятишкам – Лизоньке и Артуру, по своей неухоженной, расхристанной квартире, забитой ненужными, но такими милыми вещами, по привычному человеческому кругу и привычному укладу жизни – без этих дурацких докладов, семинаров и «круглых столов», без этого ужасного распорядка дня и вечной отвратительной спешки, когда все впопыхах, все по минутам…
Подумать только: всего неделю назад, собираясь на международный симпозиум психологов, я так мечтала вырваться из этих тисков обыденности «на свободу», сменить обстановку, «развеяться»! Мечтала отдохнуть от вечных занудных моралей Козакова и даже от вечной Полининой опеки… И вот, через каких-то семь дней, мне больше всего на свете хочется услышать голос моей дорогой сестрицы! Ну, хотя бы: «Я с тобой с ума сойду, Ольга!». Или: «Какая же ты бестолковая, Ольга!».
Я даже вытерла скатившуюся по щеке слезу – до того меня одолела ностальгия по Тарасову. Вот приеду завтра, Полина с детьми встретит меня на вокзале и, наверное, сразу увезет на дачу – ведь суббота! А там сейчас так хорошо… Погода стоит прохладная, но не холодная – словом, настоящая сентябрьская погода. И, главное, почти никакой работы, не надо ничего сажать, полоть, окучивать и собирать, можно будет вдоволь отоспаться на свежем воздухе за весь симпозиум. Как это все-таки замечательно: проснуться не по распорядку, а от веселого щебета птичек за окном и от потрясающего запаха яблочного пирога, наполнившего собой весь дом… Ты еще нежишься под одеялом в предвкушении нового дня, безоблачного и беззаботного, и тут заходит Полина и говорит…
– … Ну что, сестренка, соскучилась без меня?
Я не сразу поняла, почему Полина говорит таким грубым, незнакомым голосом. Ах! Это вовсе не Полина, а этот парень, мой попутчик… Андрей, да. «Дрюня». И я еще не на даче, а в поезде. Кстати, вместо того чтобы считать столбы за окном, могла бы за это время переодеться, ведь они курили добрых двадцать минут… Какая же ты бестолковая, Ольга!
Судя по тому, что «братец» вернулся один и снова стал активно демонстрировать мне «родственные чувства», дела у него в тамбуре не заладились. Но теперь я не спешила открывать этому предателю душу и держалась с ним вежливо, но подчеркнуто равнодушно. Пусть знает!
Вскоре к нам заглянул проводник – собрать билеты, и одновременно с ним вошли блондинка и «сутулый» (так я окрестила про себя четвертого пассажира). Наша с Андреем светская беседа сама собой развалилась и больше не склеилась, парень заскучал, уставившись в коридорное окошко через приоткрытую дверь купе.
Сутулый пристроился на краешке моей полки и углубился в какую-то книжку. Женщина по-хозяйски села в угол, за столик, и только тут сняла очки. И то лишь затем, чтобы припудрить глаза и носик: согласитесь, в очках, да еще в темных, это делать трудновато. Мужчины деликатно сделали вид, что их эта процедура нисколько не интересует, но от меня не ускользнули следы слез на красивом личике блондинки. Я была права: прощание с московским приятелем не прошло для нее даром.
Исподволь разглядывая попутчицу, я не могла отделаться от мысли, что где-то уже видела ее. Что-то в лице этой женщины, в ее походке, манерах казалось мне неуловимо знакомым. И от того, что я не могла сообразить, откуда это странное чувство, мне стало очень досадно.
Между тем, красотка не проявляла ко мне ни малейшего интереса – значит, она меня не знала. Отвернувшись к окошку, она сосредоточенно наводила марафет: покачивания и толчки вагона сильно мешали этому делу, требующему особой точности. Зная по собственному опыту, какая это мука – накраситься в вагоне на полном ходу, я сочувственно следила за ее манипуляциями.
Наконец женщина убрала в косметичку все, кроме зеркальца, и стала искать в сумочке что-то еще. Она снова и снова перетряхивала содержимое крошечного ридикюля, шевеля губами – совсем как я недавно, когда искала билет. И наконец подняла на меня свои огромные глаза, которые больше не выглядели заплаканными – только чуть-чуть усталыми и очень растерянными.
– Расческу потеряла… Что же теперь делать?
Это вышло у нее так искренне, так непосредственно, что женская солидарность захлестнула меня с головой. Я уже простила этой бедняжке, что Дрюня был готов променять меня на нее.
– Если моя вас устроит… Конечно, она не новая, но перхоти у меня вроде бы нет.
– Да какая там перхоть, пустяки… Конечно, устроит, спасибо огромное! – Блондинка взяла у меня расческу, подкрепив свою благодарность очаровательной улыбкой. – Если б вы знали, как и чем мы гримируемся в театре, вы бы не говорили. Вы бы просто в ужас пришли!
В театре? Так вот оно что! Теперь-то мне стало понятно, почему она кажется мне знакомой, а я ей – нет. Пока женщина причесывалась, я загрузила в «компьютер» своей памяти файл «Театры» и стала его просматривать. Ну конечно: тарасовский драматический! В начале лета мы с сестрой были там на премьере – Полина через какую-то клиентку раздобыла контрамарку. Как же это я сразу не узнала примадонну?! Впрочем, ничего удивительного: пьеска была модерновая, так что актеров было трудно отличить от декораций. Я не помню, чтоб моя теперешняя попутчица – кажется, у нее какая-то прибалтийская фамилия – очень уж поразила меня своей игрой, но, летая над сценой в прозрачном белом хитоне, она смотрелась весьма эффектно!
– Вот теперь я вас узнаю! – Настала моя очередь мило улыбаться. – Вы играли в пьесе Сладовского, правда? Забыла название…
– Ах, и я тоже! Оно какое-то очень заумное. А наш спектакль назывался «Откровения». Вам понравилось?
– М-м… – Прямой вопрос поставил меня в тупик. – По-моему, театр чрезмерно увлекся формой подачи материала, за которой, я думаю, не все зрители смогли разглядеть глубокое содержание. Но ваша нимфа – если не ошибаюсь, ее звали Натали? – она была очень, гм… откровенная.
– Что вы! – перебила меня блондинка, округлив глаза.
– Натали – это муза художника, которая являлась мастеру в его снах. А в общем-то, вы правы! Спектакль получился не ахти.
Она задорно тряхнула волосами и засмеялась. Мне было крайне неловко, что попала впросак с этой чертовой нимфой, то бишь музой, но неожиданно встрявший Дрюня спас меня от позора.
– Е-мое, так вы, значит, актриса! А я все думаю, где это я вас видел… Ну, точно, блин! В июне моя благоверная потащила меня в драму: пойдем да пойдем, там, говорит, все наши собираются. А что – «пойдем»?! Буфет был дрянь… Правда, я не понял ни хрена, из-за чего там этот чувак все хандрил, но когда вы над сценой полетели – е-мое!.. Я думал, Витек – это дружан мой – из штанов выпрыгнет, в натуре. «Дрюня, – говорит, – я думал, вечер кобелю под хвост, лучше бы пива выпил, а теперь не жалею, что пошел».
Быть может, что-то в моем взгляде подсказало парню, что он сболтнул лишнее, а может, сам дошел – но только крепыш внезапно смешался.
– Нет, кроме шуток: это было классно! – промямлил он и уставился себе под ноги.
Разумеется, перед глазами у бедняги в этот момент было то же самое, что у меня: прозрачное одеяние летучей «музы» и ее прекрасно различимые формы, за которыми – я в этом уверена! – никто и не пытался разглядеть никакого «содержания». Даже если оно там было!
В отличие от нас с Дрюней, актриса вовсе не выглядела смущенной. Даже, пожалуй, наоборот: ей было приятно, что она произвела впечатление на публику.
– Спасибо. – Она картинно забросила ногу на ногу, едва не выбив при этом книжку из рук «сутулого», и взглянула на меня. – Ну что, попутчики, давайте знакомиться? Все-таки целая ночь пути… Меня зовут Айседора – как жену Есенина. Имя необычное, но мне нравится. И для актрисы очень подходит.
Я скромно назвала себя и добавила:
– Имя у меня самое обычное, как видите, но я на него тоже не жалуюсь. Кстати, для моей профессии имя не имеет никакого значения: я психолог.
Айседора отреагировала в полном соответствии со своей профессией.
– О-о!.. – И добавила как бы про себя: – Это как раз то, что мне сейчас нужно.
– Ну, меня вы уже знаете, девчонки, – подхватил эстафету «братец». – Я вам первый отрекомендовался, правда, каждой по отдельности. Хотя можно еще разок, чтоб все путем. Андрей Старостин, по-простому Дрюня. Надежда тарасовского бизнеса. Пока что малого и среднего, но чем черт не шутит: может, и до большого дорастем! До крупного то есть. По совместительству – финансовая опора «отцов города» и в особенности моего родного Заводского района. Женат меньше года, но уже успел нахлебаться «радостей» супружеской жизни, так что всегда не прочь сходить налево. Намек поняли?